ЛОГОФЕТ Д. Н.

В ДОЛИНАХ РЕК ХИНГОУ И АРЗЫНГА

ПУТЕВЫЕ ОЧЕРКИ ПО ВОСТОЧНОЙ БУХАРЕ

День был пасмурный и тучи нависли над долиною, придавая ей вид коробки, закрытой со всех сторон горами, а сверху, будто потолок, быстро бегущими тучами. Умывшись холодною, прозрачною водою из протекавшего через двор ручья и сидя за чаем, мы снова увидели продолжение тех же свадебных обрядов, во многом напоминавших древнерусскую народную свадьбу.

Все вчерашние гости были налицо и, тихо переговариваясь, столпились около навеса, с нетерпением поджидая посланца от невесты. Каждый имел в руке или сосуд с водою или же горсть золы. [172]

Наконец, из-за группы яблонь и кустарника, росших около въезда в кишлак, показался молодой таджик, медленно шедший по направлению шахского двора и пытливо всматривавшийся в ожидавшую его толпу.

— О Ша олям моджахтляр (о князь мира я пригласитель), — только что успел произнести он установленную обычаем фразу приветствия, как со всех сторон посьшалась на него, при громком смехе, зола и полились из всех сосудов потоки воды.

Быстро без оглядки понесся обратно посланец, преследуемый дружным смехом всех собравшихся.

Мы сели на лошадей и одновременно с нами под руки вывели невесту из соседней сакли и посадили на покрытую богатою попоною лошадь.

Кто верхом на лошади, кто на ишаке, а кто и просто пешком, вся толпа двинулась следом за невестою.

Держа направление по реке Хингоу, мы ехали невдалеке и, таким образом, как бы открывали собою торжественное шествие. Дорога была сносная и поэтому можно было после не вполне хорошего сна отдохнуть, дремля на седле.

На небольшой высоте по сторонам поднимались террасы, занятые полями. Издали было видно, что пещера, о которой рассказывали нам накануне, закрыта почти вся большими арчевыми деревьями и кустарниками. С обеих сторон речной долины виднелись кишлаки, указывавшие, что население в этой части довольно многочисленно. Кишлаки Лоджирк, Рехч были самыми ординарными горными селениями таджикского типа, окруженные рекою и небольшою растительностью.

Невдалеке около Мадынгата свадебная толпа свернула в сторону и, пройдя с версту по небольшому ущелью, выехала на поляну, среди которой возвышался огромной величины и довольно странной формы серовато-красный камень.

— Что здесь такое, шах? — заинтересовались мы, видя, что все слезли на землю и широким полукругом стали перед камнем.

— Это, тюра, камень-хозрет. Еще наши далекие предки совершали на нём свои жертвы Аллаху и мы также не забываем здесь совершать свои молитвы Милосердному. Женщины же когда молятся, то на этот камень льют зыгорное масло (льняное). И если жертва угодна, то камень впитывает в себя масло, а если нет — то оно скатывается на землю по его поверхности. Перед этим же камнем у нас заключают браки и даются клятвы. [173]

Вершина камня была покрыта масляными пятнами, а высокая арча, стоявшая рядом, увешана вся разноцветными гряпками.

По-видимому, мы стояли перед древним жертвенником, на котором один за другим приносили свои жертвы последователи Зороастра, Будды и, наконец, теперешнее население гор, которое, хотя и считает себя мусульманами, принадлежа к секте измаилитов, но в действительности, по своим верованиям и обычаям, крайне далеко от мусульманства, сохранив много обрядов, являющихся остатками древних религий.

Став рядом с невестою, приехавший почти одновременно с нами жених двинулся с нею вместе по направлению камня; остановившись перед ним, оба опустились на колени и долго стояли так, пока старый шах, находившийся сзади них, не окончил каких-то молитв, поднимая свои обе руки над головами молодых и как бы призывая на них благословение.

Взяв в руки большую лепешку из пшеничной муки, старик в последний раз поднял ее обеими руками кверху и долго стоял, держа ее над своею головою, а затем, разломив на две части, дал эти куски жениху и невесте. Почти одновременно с этим несколько старых женщин подошли ближе и начали осыпать молодых зернами пшеницы и мукою.

Теперь главная часть бракосочетания закончена и лишь потом будет обмен подарками и уплата родителям стоимости невесты, пояснил нам шах. По городам, там имамы ² и казии ³ пишут еще всё на бумаге, но у нас здесь в горах, тюра, нет людей, которые умели бы писать, а поэтому союз, благословенный Милосердным, так же крепок, как и записанный в книгу. Хозрет Сеид Насир, да прославится его имя во веки, оставил нам свое учение, и мы верим, что все обряды и их исполнение не важны. Главное же надо всегда помнить Милосердного и хорошо во всём поступать. Мы не празднуем праздников потому, что праздником для человека может быть лишь хорошее дело. Не держим постов, так как настоящий пост заключается в воздержании от дурных мыслей. Кто хочет может делать и намазы, но это не важно. У нас здесь нет мечетей, и мы лишь собираемся к Пиру ⁴, который читает нам [174] книгу Калами-Пир или Ишхар, в которых сказано как надо жить людям.

В кишлаке Арзынг пришлось обсуждать вопрос дальнейшего путешествия.

Уходящие в небо выше облаков огромные снеговые горы, тянувшиеся на севере, и узкая тропка, извивавшаяся по ближайшим предгорьям, заставили нас вначале сильно призадуматься над возможностью совершить дальнейшую поездку верхом, вверх по течению притока Хингоу, реки Арзынг или Гармо, с шумом несущей свои воды, видимо с большой высоты.

Перевьючив наш багаж на трех сильных ишаков и закинув ружья за плечи, сели мы на своих горных лошадок, а проводники-таджики с длинными палками с темными наконечниками смело двинулись впереди нас в дальнейший путь.

— Тяжелая дорога будет тюрам, — сказал старый шах, провожая. — Здесь был несколько лет тому назад один урус, но он всё же вернулся, не перейдя на другую сторону через горы. Вряд ли и тюрам это удастся. У нас есть люди, которые бывали в тех горах и знают там тропинки. Из них двое вам сопутствуют п, если нужно, то они помогут пройти куда нужно, но только всё же, тюра, не позабудьте прочитать молитву духу гор, чтобы он был благосклонен к вашему путешествию и не рассердился бы за то, что вы нарушаете его покой.

Поднимаясь постепенно всё выше и выше по извилистой тропке, мы уже давно оставили за собою полосу засеянных полей, зеленевших ковром где-то далеко внизу.

Кпшлак Пашимгар еще долго открывался перед нами, пока и его не заслонили собою новые гряды гор, протянувшиеся с востока на запад. Колоссальный главный массив хребта Петра Великого всё время был перед нашими глазами, поражая своею страшною высотою.

То совершенно темные, то красноватые, то серые горы проходили перед нами на авансцене, а сзади них поднимались белые шапки снеговых вершин, достигавших высоты до 20 т. футов.

Было порядочно свежо и ветер пронизывал на высотах, несмотря на теплые романовские полушубки и войлочные обшитые кожею сапоги.

По мере подъема, перед нами открывались новые панорамы гор; то показывался на юге Мазарский хребет, то через ущелье [175] открывался вид на Алайские горы, то где-то далеко на краю горизонта порою вырисовывались Заравшанские горы.

Мы были уже в самой середине горной страны и самый острый глаз нигде на огромном расстоянии не мог открыть равнины, которая осталась далеко на западе. Вокруг царствовала торжественная тишина, прерываемая лишь изредка шелестом ветра, нроносившегося по гребням гор. Кое-где виднелись одинокие деревья диких яблонь и кустарников боярышника, привольно разросшихся на большой высоте. Местами перед нами вырисовывались отдельные горы с отвесными боками, плоские вершины которых, покрытые арчевым лесом, были совершенно недоступны для человека.

— Можно подняться на такую гору? — спросил доктор таджика, равнодушно смотревшего на открывавшийся перед нами горный ландшафт.

— Нет, тюра, нельзя. От самой земли и до верха идет стена, по которой не влезешь. Там наверху живут в лесу звери, да летают по деревьям птицы и лишь один горный дух носится по таким недоступным вершинам, а нога человека никогда на них не бывала. Иногда можно видеть, как к самому краю горы подходят стада архаров и кииков. Им привольно жить на этих пастбищах, не боясь человека. Наши многие охотники пробовали подниматься на такие отдельно стоящие горы, но никому это не удавалось, а некоторых дух гор, не любящий, чтобы тревожили его покой, сбрасывал вниз на скалы и погибали отважные, не достигнув цели. Старики говорят, что наверху гор есть много золота и драгоценных камней и вот за ними и пробовали подниматься люди. Иногда внизу у подошвы находят золото и небольшие камни алмазов и рубинов, которые сбрасывает сверху горный дух, чтобы подразнить людей своими богатствами, которые на этих вершинах лежат грудами и ими играют дети горного духа.

Стены таких гор поднимались отвесно, не имея никаких карнизов и трещин. Выветрившиеся бока их, отшлифованные горными ветрами, издали казались совершенно гладкими, и лишь вблизи можно было рассмотреть пласты камня, в которых волны древнего доисторического моря вымыли углубления, служащие гнездами для птиц, носившихся вокруг целыми стаями.

Местами откуда-то сверху выбивался ручей, протекая по стенам и спадая вниз журчащим водопадом, рассеивавшим мелкие [176] капли воды по сторонам. Иногда приходилось перебираться через широкие многоводные каскады, с шумом стремительно несшиеся вниз, увлекая за собою груды камней и песку. Зеленоватые мхи и плесень покрывали в таких местах стороны ущелья, в котором, благодаря присутствию текущей воды, чувствовалась жизнь, в её движении, нарушавшем окружающее безмолвие этих серых скал.

Массы крупных диабазов и диоритов вперемежку с кварцевыми мраморными породами покрывали дно ущелий, и эти всех цветов отшлифованные водою камни представляли собою, как будто реку камней, стекавшую с гор, казавшуюся издали серой, а по нриближении невольно поражавшую яркостью красок. Среди них кое-где мелькали небольшие стекловидные светлые кусочки горного хрусталя, зеленоватого обсидиана и какие-то красноватые мелкие осколки.

— Есть ли здесь где-нибудь в горах драгоценные камни, или же их совершенно не находят люди, а только говорят о их существовании?

— Да, тюра, есть много камней. Их находят иногда люди и затем продают беку в Гарме или посылают в Файзабад в Афганистане, где женщины очень любят украшать себя этими цветными украшениями, думая, что это делает их более красивыми. Только отыскивать их очень трудно; надо знать такое слово, потому что на этих камнях лежит заклятие и их охраняют горные джины.

Давно тому назад еще до того времени, когда Хозрет Али покорил все здешние страны, здесь жили люди, поклонявшиеся огню; их жертвенники, на которых горели вечные огни, остались еще в некоторых местах, но большею частью они разрушены временем. Вечный огонь принесли их царице темные джины, служившие Иблису, и они же охраняли престол её. Сказочной неземной красоты была эта царица и поэтому Иблис в веселый час загляделся на нее и, приняв человеческий образ, сделал ее своею наложницею, удовлетворив свою человеческую страсть. С тех пор тело этой женщины утратило все людские свойства и сделалось недоступно действию разрушительных сил времени, а джины служили ей, исполняя каждое её желание.

И было сильно её царство, а войска её покорили все окружающие народы. Но настал час воли Милосердного... [177]

В далеких полночных странах родился великий Дженгангир, покоритель всего света Дженгиз-хан. Направил он свои войска на полдень и скоро покорили они все народы, жившие в солнечных странах, и, лишь дойдя до горного царства, вернулись обратно, не преодолев силы джинов, защищавших свою царицу.

Узнал об этом Дженгангир, собрал новые войска и повел их сам. И не боялся он ни джинов ни даже самого Иблиса, так как имел он особый талисман, уничтожающий всякую темную силу.

Провожали его в поход все люди его царства и все с радостью, кроме его любимой жены. Хоть и была она молода и красива, но боялась, как женщина, что чары царицы горного царства затуманят взор Дженгангира; поэтому среди любовных утех взяла она с него клятву не оставлять в живых царицу и привезти ей непременно несколько капель её крови.

Шли войска Дженгангира и расступались перед ними джины, как только поднимал он руку, в которой находился талисман. Дошел он и до высокой горы, на которой стоял дворец царицы, рассыпались все джины и вошел он в середину, где окруженная слугами на золотом кованом престоле сидела сама царица. Больно было даже глазам смотреть на её неземную красоту, а она смело смотрела на входивших, веруя в силу Иблиса.

Помнил свою клятву Дженгангир, а поэтому привязал он талисман к рукоятке своей сабли и, подойдя к царице, размахнулся ею и одним ударом отрубил сказочно красивую голову царищы от грешного её тела. И брызнула кроваво-красная кровь её во всестороны, но к удивлению Дженгангира, падая на землю, каждая капля крови окаменевала и превращалась в ярко-красные прозрачные камни. Собрал он несколько камней и привез их своей жене, сделавшей из них свое лучшее украшение. А остальная кровь, просачиваясь сквозь землю и обращаясь в ней также в драгоценные камни, была взята джинами под их охрану.

С тех пор охраняют они эти капли греховной крови и трудно поэтому людям достать их. Сам знаешь, тюра, за кровь платят ценою крови, а поэтому и достать эти камни из глубины гор очень трудно.

Непривычка к ходьбе по горам сильно мешала быстроте движения и в то время, когда наши проводники легко преодолевали высокие подъемы и еще легче спускались вниз, мы едва передвигали [178] ноги от усталости, сделав за целый день не более 10 верст.

Раскинув свою палатку в глубокой седловине под защитою высокой скалы, мы развели костер. Смолистые ветви арчи давали большое пламя, и яркий огонь костра освещал всю седловину, благодаря чему все горы внизу тонули во мраке. Какие-то серые ночные птицы, привлеченные огнями, носились над нами, пролетая с резкими криками в вышине и, влетев в столб дыма, поднимавшегося над костром, долго в нём кружились, рассекая его волны своими криками.

— Это, тюра, души людей, не находящих себе покоя, жалуются, — указал на них старик-проводник, ежась при каждом крике птиц. — Всегда так, когда человек умирает, вначале его тело разрушается и служит удобрением земли, производящей травы, а душа его уходит в землю, откуда переходит в эту траву и долго прислушивается к прошлой жизни, вспоминая все свои грехи; очистившись, она переходит в животное или в птицу, а уже потом, понеся наказание, по воле Аллаха, в этом виде снова входит в рождающегося ребенка и так всё время. Лишь души святых, очистившиеся при жизни, прямо возносятся к небу и сливаются с Аллахом, потому-то их памяти и воздают поклонение после смерти. Здесь в наших местах есть могилы святых на реке Ванче, где похоронен Хозрет Садыр-Саиб и в кишлаке Кальп-Ходжа-Мурат — Султан-Саид.

Река Арзынг или Гармо шумела внизу, и этот однообразный звук перекатывавшейся через скалы воды навевал полное душевное спокойствие. Нервная система отдыхала, ничем не возбуждаемая. Усталое после большого физического утомления тело требовало отдыха.

— Я слышал про ваших святых, — продолжая беседу с таджиком, заговорил Ахмет, — но только не знаю, всегда ли помогают они людям, если их о чем-нибудь просят. Наши муллы говорят, что больше всех помогает живой царь, лежащий в мечети Шахизинда в городе Самарканде. Это большой святой и Аллах ни одной его просьбы не оставляет без внимания. [179]

— Но почему же ты его называешь живым царем? — спросил с любопытством в голосе таджик.

— Видишь ли, живой царь при жизни его на земле был двоюродным братом великому пророку Магомету и назывался Косум-Ибн-Абас. Ему пророком было поручено обратить в ислам всех жителей славного Самарканда, которые в то время были кефирами. С мечом в руке, при помощи своих храбрых воинов, покорил Косум всё Самаркандское ханство и стал в нём царствовать. Но неверные кефиры лишь притворились, что сделались мусульманами, а в глубине души остались теми же неверными, которыми были раньше.

Однажды, когда начался Рамазан и все правоверные заняты были молитвами в мечетях, собрались кефиры из Пенджекента и других горных бекств, лежавших вокруг, и напали неожиданно на Самарканд, в котором в это время не было войск.

Отбивались долго ближайшие слуги и люди Косум-хана от нападений, запершись во дворе мечети. Но увидел тут Косум-хан, что скоро все они будут перебиты, а потому, не желая умереть среди кефиров, бросился он в глубокий колодец Шаабон, со дна которого под землею идет ход в райские сады. Подхватили его ангелы под руки, когда он падал и принесли и посадили под райские деревья, где он живет и до сих пор, славя Аллаха и совершая семью семь намазов ежедневно.

Благочестивые мусульмане иногда слышат из этого колодца его голос, провозглашающий имя Милосердного и подтверждающий, что нет Бога, кроме Бога и Магомета пророка его.

— А ты не знаешь, ошна (друг), люди никогда не пробовали опуститься в тот колодец, чтобы пройти в райские сады? — с большим интересом в голосе спросил таджик.

— Как не пробовать! Многие хотели, но только нападал на них страх и они от этой мысли отказывались, боясь потревожить покой Хозрета Косума, который, творя молитвы, остается до сих пор живым и выйдет вновь на землю, когда появится на ней пророк Иса.

Сам великий Тимур-хан слышал о живом царе и он захотел узнать, правду ли это говорят люди. Тогда вызвался один человек по имени Хида исполнить его желание.

Спустился Хида в колодец, долго шел под землею, пока, наконец, дошел до райских садов, где ему выпало великое для мусульманина счастье увидеть самого Хозрета-Хызру (пророка [180] Елисея), которого также раньше Аллах поселил в этих садах. Еще долго ходил он в садах, пока не дошел до того места, в котором сидел, творя молитвы, живой царь. Поклонился ему Хида, прося благословения.

Видел он, как в садах носились ангелы и гуляли святые люди, слушая пение райских птиц Хум, видел гурий, прислуживавших святым, и многое еще он успел рассмотреть.

Благословил живой царь Хиду и приказал ему вернуться в Самарканд, но только взял с него клятву ничего не рассказывать о том, что он видел. Поклялся Хида бородою пророка, сказав, что пусть сделается деревянным его язык, если он проболтается, и пошел назад, унося радость в душе.

Ждали его прихода люди у колодца и, как только он показался, сейчас же вытащили и повели к великому эмиру Тимур-хану. Сидел эмир на золотых подушках, положенных на тахту из драгоценных камней. Услышал он, что пришел Хида, обрадовался и приказал сейчас же рассказывать всё, что он видел. Испугался Хида пристального взгляда повелителя, долго в начале молчал, помнил свою клятву, но когда эмир сказал, что даст ему столько земли, сколько он сможет объехать в один день, не выдержал его болтливый язык такого искушения и стал Хида рассказывать всё, что видел.

Записали мирзы все его слова на память людям и возрадовался великий эмир, услышавший, что жив его предок живой царь, который вечно молит Аллаха о милосердии к своим потомкам. Объявил он Хиде, что дарит ему столько земли около Самарканда, сколько сможет он объехать в один день от восхода до захода солнца.

Выбрал тогда Хида лучшего коня и, как только стало всходить солнце, поскакал на запад, всё время стараясь объехать как можно больше. К полудню утомился его конь, а к вечеру уже не мог он идти дальше и упал мертвым. Но не остановился Хида. Побежал он далыне пешком, стараясь захватить еще и еще больше земли до заката солнца.

Бежал без остановки, пока не показался кровавый пот у него из тела. И снова не остановился Хида и в то время, когда край солнца заходил за горы, добежал он, наконец, до того места, откуда вышел. Но только что хотел от большой радости провозгласить имя Аллаха, как отнялся у него язык. И сделался [181] он богатым, но немым на всю жизнь. Так наказал его Аллах за неисполнение клятвы, данной живому царю.

Настало довольно долгое молчание; таджик сидел, видимо пораженный чудесным рассказом. Наконец, как будто вызвав из своей памяти воспоминание о давно слышанном, он заговорил.

— Большое чудо ты рассказал нам, но только, хотя мы живем в глухих горах, и у нас также есть такой Хозрет. Зовут его Ша-Насыр. Он также, когда передал людям свою веру, ушел в глубокую пещеру, вход в которую находится около кишлака Иомгон в Бодакигне, но потом прошел под землею в дальний Читрал и живет под землею сотни лет и выйдет из своей пещеры только тогда, когда на всей земле люди сделаются хорошими и добродетельными.

Держа направление параллельно реке, мы уже давно шли по едва заметной тропке, протоптанной козами, поднимающимися почти до самой полосы снегов, в розыске себе корма.

Травы местами зеленели пушистым ковром, поражая своею густотою и сочностью. Горные панорамы сменяли одна другую, и мы то видели темные, покрытые кустарниками, хребты, то за ними выступали снежные горы, с вершин которых дул холодный ледяной ветер. Яркий блеск снега резал глаза. Слегка оттаявшие под лучами солнца, а затем снова замерзшие снега на вершинах гор, превратившись в ледяную кору, отсвечивали беловато-матовым светом. Будто сахарные головы поднимаиись некоторые остроконечные пики, достигая огромной величины нескольких верст от уровня океана.

Погода, бывшая всё время хорошею, стала портиться и порою моросил мелкий дождь, делавший почву вязкою. Выше же нас расстилавшихся напротив горах видно было, как шел снег и бушевала снежная метель, закрывавшая иногда совершенно непроницаемою пеленою их вершины.

Сложная, запутанная система гор не давала возможности точно уяснить себе их направление и они казались совершенно сливающимися [182] вместе, образуя альпийскую горную страну, на высотах которой не заметно было никакой жизни, и имея вид полярной снежной пустыни, где лишь привольно носятся вихри, завывая в недоступных ущельях и долетая до долин, приносят с собою ледяной холод.

Небольшие кишлаки Богут, Нак, Рога и Дарантол, состоявшие из нескольких сакль, были расположены довольно высоко над рекою, причем почти каждый кишлак, по обычаю таджиков, состоял из двух одноименных кишлаков, один наверху в горах, а другой внизу. В зависимости от этого расположения они носили названия Бола (верхний) и Паян (нижний), которые и придавались к наименованиям их Богут-Бола, Богут-Паян и т. д.

Целый ряд небольших речек и ручьев, впадающих в реку Арзынг и берущих свое начало в горах Мозарских и Петра Великого, пересекали нашу дорогу, заставляя то спускаться вниз к воде, то подниматься снова на высоты.

Реки Рога, Бурса и Горскан по количеству воды не велики и не представляли никаких трудностей для переправы, но зато дальше реки Бурны и Сугдун, отличавшиеся многоводностью и быстротою течения, при значительной местами глубине, являлись довольно серьезным препятствием.

С большим трудом, борясь с сильным течением, несшим с собою много камней, перебрались мы через быстрину, порядочно промочив свое платье.

— Это, тюра, еще ничего. Иногда, когда вода прибывает сразу, так совершенно нельзя переехать. Глубоко очень и течение такое сильное, что сваливает лошадь. У нас много людей в этих реках смерть свою находит. Подъедет к берегу, видит немного воды, а только въехал — в это время прибудет волна воды такая высокая, как стена, и свалит лошадь с всадником. А тогда уже нет спасения: быстро разобьет река о камни и найти такого человека нельзя — унесет его вода в Арзынг, а оттуда в Хингоу. И лишь память о нем останется. Был и исчез.

В кишлачках виднелись талы, а по склонам гор вырисовывались заросли различных кустарников, окаймлявших довольно значительные террасообразные склоны гор, на которых зеленела густая сочная трава. Еще ниже лежали небольшие полоски обработанной земли. На некоторых хребтах поднимались [183] довольно крупные деревья арчи, красневшие своими стволами, а дальше к нашему глубокому удивлению стали встречаться целые куртины берез, придававших этим местам какой-то особенно родной и близкий вид.

Доктор даже слез с лошади и, подойдя к развесистой березе, любовно погладил её белый ствол.

— Как ни говорите — родная... для меня, — произнес он, снова садясь на лошадь. — В детстве я каши из неё съел порядочно. В мое время в семьях по глухим местам России любили очень ее прописывать в хороших порциях, уверяя, что она способствует росту детей и искореняет и лень и дурные мысли. Хотя прошло с тех пор почти лет сорок, а вое же не могу равнодушно смотреть — много вызывает воспоминаний. Это русское дерево — печальное, как и вся жизнь нашей глухой деревни. Теперь новое поколение вырастает под другими впечатлениями.

Бывший с утра ясный день изменился и откуда-то с вышины потянулось густое облако тумана, закрывшее плотною пеленою окрестности. Ехать сделалось трудно и, пройдя еще с версту, пришлось поневоле сделать остановку.

— Здесь, тюра, можно на низу стать, — указал Ахмет на закрытую со всех сторон горами полянку, в которую вело узкое извилистое ущелье.

Родник хрустально-прозрачной воды выбивался из-под огромной скалы и, образовав глубокий водоем, с громким журчанием спадал ниже по камням.

Привязав лошадей на длинные арканы невдалеке от нашего становища, мы развели огонь и, укрывшись от сырости бурками, решили на этом месте переночевать, так как, пока не пройдет туман, ехать по горной тропе было трудно и опасно.

Довольно густая заросль боярышника и шиповника росла по крутому заднему скату горы, образуя опушку леска, за которой не было ничего видно. Дым поднимался столбом кверху и, смешавшись с туманом, висел пеленою, как крыша, благодаря чему скоро на небольшой полянке сделалось совершенно тепло.

Но чем дальше, тем туман всё больше и больше сгущался, а затем пошел сильный дождь, застучавший по камням и по полотну маленькой палатки, в которой, согнувшись и накрывшись бурками, мы лежали, смотря на огонь костра. Постепенно костер заливало дождем и скоро темнота окутала всю полянку. Лишь маленький огонек папирос указывал на присутствие людей, но и то [184] усталость скоро взяла свое разговоры прекратились и настала тишина.

Я дремал и какие-то обрывки мыслей проносились в памяти, вызывая картины далекого прошлого. Будто укачиваемый на волнах, мне казалось, что я медленно плыву в пространстве. Постепенно движение сделалось быстрее; какой-то бурный вихрь подхватил и закружил меня, подняв на высоту. Я уже чувствовал, что стремительно лечу куда-то вниз на страшные скалы. Еще мгновение и должно последовать падение на них. Бесконечная тоска охватила меня перед сознанием этой неизбежности. Один миг и сильный удар заставил меня громко вскрикнуть и вскочить разом на ноги, ударившись головою о полотно и веревку палатки. Но в это время сверху что-то с шумом упало, свалив снова с ног. Бормоча совершенно непонятное и охватив меня руками, рядом барахтался доктор, а совсем близко слышались крики ужаса наших людей.

Запутавшись в полотне упавшей палатки и освобождаясь от навалившейся сверху тяжести, с большим трудом мне, наконец, удалось выбраться и встать на ноги.

Не было видно ни зги. Вокруг чернела непроглядная темнота. Спина и бок мучительно ныли. Минуту спустя освободился доктор и, наткнувшись на меня, заорал благим матом.

— Что с вами Н. Н.? — спросил я, еще не будучи в состоянии дать себе отчет в происшедшем.

— Что за чёрт, да это вы! — послышался радостный голос моего спутника. — А я думал невесть кто... Да что собственно случилось? В чём дело? — с недоумением задал он вопрос.

— Ахмет! Ахмет! — через минуту заорал он снова, желая узнать, где наши люди.

Но почти одновременно раздался совсем рядом голос Ахмета, кричавшего с таким ужасом в голосе: шайтан! кеты (дьявол прочь) шайтан! что мы сейчас же кинулись в темноту на эти крики, но тут же, столкнувшись с бросившимся неожиданно на встречу Ахметом и еще кем-то, снова очутились на земле, барахтаясь и поднимаясь, снова опрокидывали друг друга, чувствуя в нашем клубке живых тел прпсутствие чего-то до нельзя страшного, мохнатого и бесконечно сильного.

Лишь после долгих усилий удалось, освободившись от цепких объятий Ахмета, подняться на ноги. Я начал шарить вокруг и, найдя полотно упавшей палатки, с трудом разыскал [185] под нею фонарь, зажег в нём свечу и осветил нашу стоянку.

С бледным, меловым лицом и трясущимися руками, весь исцарапанный, в крови, стоял Ахмет рядом с доктором, имевшим сильно переконфуженный и помятый вид.

— Что такое, однако же, случилось? — спросил я Ахмета.

— Ах, тюра, нехорошо. Очень нехорошо. Шайтан приходил; я сам его видел и он меня сзади кусал, показал он изорванную спину своего халата, из которого выбивались клочки ваты.

Немного успокоившись, мы нринялись осматривать ущелье. На мокрой земле местами впднелись следы, похожие на людские, но с длинным отпечатком когтей, а на нашей палатке было навалено порядочное количество земли, очевидно, упавшей сверху. Следы же, пройдя по дну полянки, вышли наружу и направились по склону горы в близ лежащую заросль.

Рассмотрев внимательно следы и поднявшись наверх, где осмотрели край ущелья, я долго не мог все-таки уяснить себев чём дело, пока доктор не открыл этой Америки.

— А ведь это конечно зверь и, судя по его следу, я определенно скажу — медведь.

Очевидно он был привлечен запахом остатков плова и, подойдя к краю обрыва, свалился на нас, вместе с обвалившейся нависшей с краю землею. Я думаю, что он сам испугался не меньше нашего и теперь от страха забежал куда-нибудь в недосягаемую высь. Здесь же, сколько слышал, этого зверя много. Они небольшого роста, с черною косматою шерстью и по характеру очень злые. Хорошо, что пострадало немного лицо и халат Ахмета.

Долго спустя показались наши проводники, с испуга выбежавшие из ущелья и спрятавшиеся за камнями. Сильно переконфуженные своим побегом, они в один голос вначале утверждали, что был Иблис, но затем, увидев следы, начали перекоряться между собою, а затем уже подтвердили, что они действительно принадлежат медведю, которые в большом количестве водятся в горах, но на людей почти никогда не нападают.

Дождь перестал и туман сел на землю. В воздухе чувство-вался порядочный холод. Доктор, смыв кровь с лица Ахмета и убедившись в незначительности царапин, сделал ему перевязку. [186]

С трудом восстановили мы порядок в своем становище, собрав все разбросанные вещи и поставив снова палатку, но долго не могли заснуть.

Проводники перекорялись е Ахметом, а мы невольно смеялись друг над другом, вспоминая наше трагикомическое приключение.

Комментарии

1. См. «Военный Сборник», № 2.

2. Настоятель мечети.

3. Судья-нотариус.

4. Пир — наставник.

Текст воспроизведен по изданию: В долинах рек Хингоу и Арзынга. Путевые очерки по Восточной Бухаре // Военный сборник, № 3. 1913

© текст - Логофет Д. Н. 1913
© сетевая версия - Thietmar. 2023
© OCR - Бабичев М. 2023
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Военный сборник. 1913

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info