-

ЛОГОФЕТ Д. Н.

КАГИСТАН

(ПУТЕВЫЕ ОЧЕРКИ ПО СРЕДНЕЙ АЗИИ).

(Кагистаном называются горные волости, расположенные по реке Заравшану.)

Гл. I.

Завоевание Кагистана.

Мы поднимались на один из перевалов отрога Заравшанского хребта. По узкой тропе, пролегавшей среди разбросанных огромных камней и уходившей, казалось, к самым облакам, медленно, шаг за шагом, шли осторожно горные кони. Впереди виднелась характерная фигура проводника. То исчезая в волнах густого бело-молочного тумана, то появляясь из-за него на каком-нибудь огромном камне и на мгновение застывая в красивой позе, он так и просился на полотно картины. Порою тропа проходила по самому краю бездонной пропасти, в глубине которой, страшно далеко внизу, слышался рев Заравшана, зеленоватые холодные волны которого перекатывались через скалы и, падая с вышины вниз, образовывали водопад.

Ветер, разрывая волны тумана, давал возможность на несколько мгновений видеть хребты гор, поднимавшиеся со всех [146] сторон, но затем все снова закрывалось густым туманом, среди которого пришлось ехать еще целый час.

Чтобы скоротать время, я заговорил с проводником.

— Что жарко здесь бывает летом?

— Нет, тюра! Горный воздух всегда свеж и живителен для человека, умеряя солнечные лучи, лишь ласкающие в горах все живое. Поэтому мы, жители гор, и не можем жить в долинах, где воздух тяжел, горяч и удушлив.

Стайки горных куропаток с резким криком стали подниматься почти из-под ног лошадей. Туман рассеялся, открыв окрестности.

Прямо перед нами поднималась огромная гора, на самой почти вершине которой виднелись развалины какой-то крепости, издали имея вид орлиного гнезда, свитого на недоступной вышине. Высокие стены с круглыми осыпавшимися башнями мрачно смотрели на нас своими полуразрушенными бойницами.

— Кто здесь жил в этой крепости, не знаешь ли, аксакал?

— Нет, тюра, не знаю. Старые люди говорят, что здесь жили прежде кефиры-неверные, не признававшие Магомета-пророка из пророков. Но куда они ушли, никто не знает. Должно быть их уничтожил Аллах. В здешних горах таких развалин много. Люди в них жившие строили их крепко и они пережили века. У самых снегов есть старые крепости, в которых скрывались прежние властелины Кагистана. Жили они вольно, никому не подчиняясь, и сами себе были и эмирами, и беками. Только от них ничего не осталось. И их потомков даже никто не знает. Попадаются лишь иногда их старые деньги...

Во многих местах стали виднеться селения, разбросанные по склонам гор.

Проезжая небольшой кишлак Самтич, я заметил группу женщин, столпившихся около одной из сакль. Высокого роста, стройные фигуры молодых, красиво выделялись среди нескольких древних старух. Темные большие глаза и правильные черты напоминали собою лица древних персов, а смуглый цвет лиц делал их похожими на статуи темной бронзы. Смело глядя на проезжающих, они провожали нас любопытными взглядами.

Солнце уже стадо низко и его косые лучи, освещая величественно-прекрасные при закате горы, придавали всему розовый оттенок, делавший окружающую картину еще привлекательнее. [147] Некоторые хребты, как будто переливаясь, горели чудными тонами опала и рубина, переходя местами в совершенно фиолетовый оттенок. А ниже, сгустившись в темно-серые и почти черные тени, уже закрывались своим густым покровом мрачные ущелья, имевшие вид страшных бездн.

Поджаренный на углях шашлык из баранины показался особенно вкусным. Благодаря тяжелой дороге, сильно меня утомившей, лишь только голова опустилась на изголовье, как крепкий сон моментально унес меня в какой-то неведомый мир грёз, среди которого то появлялись картины дневных впечатлений, то они исчезали, уступая место чему-то фантастическому, не имевшему определенного образа. Сон был тяжел и тревожен.

Проснувшись с страшной головною болью, я долго не мог очнуться.

— Все мангал виноват, угрюмо проворчал Нуретдин на мою жалобу о головной боли. Углей много положили, плохо они выжжены, оттого и болит голова, объяснил он, видимо сам чувствуя себя нехорошо. Иногда бывает люди засыпают и совсем не просыпаются, разоспавшись в тепле, и лишь уже перед смертью Азраил своим ледяным дыханием освежает затуманенные головы.

Вешаб широко раскинулся на берегу Заравшана и, окруженный густою зеленью садов, из-за которых не видно было сакль, стоит у быстрого ручья того же имени, сбрасывающего свои воды в Заравшан. Каменистые горы вокруг поднимаются террасами, спускаясь к руслу реки обрывом, с которого положен утлый мост, ведущий на левый берег Заравшана, так как дорога по правому берегу отличается большими крутизнами и крайней трудностью для конной езды; лишь пешеходы пользуются ею для сообщения с кишлаками Шебатка-Бала и Шебатка-Паян.

Большинство горных кишлаков имеют одно и тоже название с добавлением к ним слов Бала или Паян, определяющих, где находится кишлак: наверху (Бала) или внизу (Паян). Обыкновенно население одного и того же кишлака занимает два места, вверху и внизу, перекочевывая с гор на зиму вниз и уходя вверх с наступлением лета.

Быстрая и многоводная горная река Фан-Дарья, образуемая Ягноб и Искандер-Дарьей, берущая свое начало из [148] Искандер-кульского озера, впадает в Матчу, откуда собственно эта река и начинает называться Заравшаном.

Кишлаки Шебатка-Бала и Рарзь издали были заметны густою растительностью обширных садов, среди которых в первом темнело здание большой мечети.

На высотах против Шебатки-Бала, также происходил бой русского отряда с приверженцами Календар-бека, повешенного затем в Самарканде.

В 1875 году, волнения, начавшиеся в Кокандском ханстве, отразились, среди населения Кагистана, частью примкнувшего к этому движению. Календар-бек, получив от кокандского хана Пулат-хана звание Токсобы и подарки, сумел образовать многочисленную шайку из нескольких тысяч человек. Высланный небольшой русский отряд рассеял это скопище, взяв штурмом завалы.

Действия русского отряда среди враждебно настроенного населения, вдобавок к тому возлагавшего большие надежды на Бухарского эмира, стоявшего с 15-ти тысячной бухарской армией в Шахризябе и видимо ожидавшего, чем окончатся волнения в Кокандском ханстве, заслуживают особой похвалы своей решительностью, благодаря которой разгоравшееся в верховьях Заравшана восстание было быстро погашено, а главные виновники его получили должное наказание.

За хребтом расположено Искандер-кульское озеро, получившее свое название от имени всемирного завоевателя, войска которого стояли довольно долго на его берегах. Многочисленные древние могилы, разбросанные по горным склонам и ущельям, по преданию служат местом вечного отдохновения воинов вели, кого Искандера.

— Здесь есть много могил, где похоронены спутники и друзья Хозрета Искандера, рассказывал таджик, знавший все места кругом. Заросли они травою и лежат в них храбрые, к которым уже давно приходил ангел Аллаха совершить над ними свой предварительный суд и будут они лежать спокойно до общего великого суда, когда прозвучит труба с неба и умрут все и на небе и на земле.

И каждый получит на суде, кто что заслужил, так как все дела людей записаны в книгу. Одни будут в Едеме окруженные гуриями, вместе с пророком Магометом, а другие пойдут в [149] ад, где сам Хозрет Малик приготовит каждому страшные мучения, а все его 19 помощников, сторожащих вход в ад днем и ночью, потом будут терзать грешников адским огнем и водою и не будет никогда конца их мукам.

Спутникам Великого Искандера и Шир-Али Божьего Льва скажет Аллах: идите вы все в сад Едема, как обещал я вам, так как все вы легли от меча, истребляя неверных...

Мулла тоже раз мне говорил, что с ними будут и те, что легли сраженные штыками и пулями урусов. Не знаю, правда ли это, тюра?

Но ты не обижайся: и среди урусов есть хорошие люди, для которых будет место в Едеме, где они будут прислуживать правоверным, добавил он в утешение...

Кишлаки Шебатка-Бала, Рарзь и Теушен виднелись издали, окруженные густыми куртинами растительности. Горы Туркестанского хребта окаймляли край горизонта с севера.

Несмотря, на то, что мы ехали довольно быстро, все же расчеты добраться к заре до Вардзиминора не оправдались и ночь застала нас в дороге.

Темнота наступила без сумерек; будто кто-то огромным покровом покрыл все окрестности, погрузив все в густой сумрак, ставший непроницаемой стеной перед глазами, а затем, как-то разом, на почти черном фоне неба, высыпали мириады звезд, разгораясь и посылая свои лучи на землю.

Яркими огромными казались некоторые звезды, будто бриллианты, сияющие на темном фоне небосклона. Порою рассекая сферы и оставляя огненный след, описывая дугу, падали аэролиты, вспыхивая заревом где-то вдали и на мгновение освещая край горизонта. Рокот воды нарушал ночную тишину, врываясь в нее то красивым ласкающим журчанием, то сразу начиная страшный рев, будто проснувшись от долгой дремоты. Вдали небо казалось черным, как чернила, и среди этой черноты пробегали зигзагами молнии.

Я ехал, глубоко задумавшись, убаюкиваемый ритмическим ходом лошади, не обращая внимания на крутизны, закрытые темною завесою. Лошадь шла уверенно по тропе, спокойно поднимаясь на подъемы и осторожно спускаясь с перевалов. Уже [150] начинала одолевать дремота, из которой совершенно неожиданно вывел меня голос Нуретдина.

— Тюра, смотри, что у моей лошади! испуганно крикнул он.

Я обернулся.

Небольшие фосфоресцирующие языки виднелись на ушах лошади. Минуту спустя еще один зажегся на конце ствола винтовки, висевшей у него за спиною. Еще минута и тоже самое появилось на ушах моей лошади.

— Это нехорошо, тюра. Это нечистый! громким шепотом заговорил Нуретдин. Смотри, пожалуйста, поймать нельзя, уходит, размахивал он руками, стараясь схватить огонек.

Совершенно невольно его тревожное чувство передалось и мне, но через минуту я вспомнил про огни Св. Эльма и успокоился.

Будто дразня, огоньки начали появляться на вершинах деревьев и затем на остроконечных выступах каменистых гор. Зрелище было крайне оригинально и производило сильное впечатление, но Нуретдин тревожно вертелся на седле и что-то продолжал бормотать себе под нос.

Ведя коней в поводу и перебравшись через утлый, державшийся лишь на совести, мост, мы наконец добрались до ночлега.

Кишлак Вардзиминор тонул во мраке и все население спало крепким сном; только бешеный лай встревоженных собак долго нарушал тишину, отдаваясь эхом в ближайших ущельях.

От Вардзиминора дорога идет по течению Фан-Дарьи мимо озера Искандер-куля и через перевал Мура в Гиссарский край, отделенный от бассейна Заравшана снеговыми горами Гиссарского хребта, остроконечные снежные вершины которого, будто огромные белые сахарные головы, поднимались на краю горизонта.

— А я, тюра, здесь старые деньги нашел, сообщил мне утром Нуретдин, высыпая порядочную кучку серебряных и медных монет на кошму. Старый человек один здесь есть, продать хочет.

Перед моими глазами замелькали монеты. Чего, чего тут не было: греческая драхма с классическою совою чередовалась с бактрийскими, арабскими и персидскими деньгами. Клинописные надписи некоторых повергали в совершенное смущение своим [151] своеобразным видом и тут же, к моему несказанному удивлению, оказалось и несколько монет древне-русских с надписями на церковнославянском языке. Целый нумизматический музей.

— В Мекку идти хочет, оттого и продает. Просит за все гамузом триста денег.

После довольно продолжительного торга, монеты были куплены и, сведя новое знакомство с хозяином их, мы начали свою дневку утренним чаепитием.

— Скажи баю, что я ему желаю всего хорошего в его длинном путешествии в далекую Мекку.

— Благодарю, тюра, желаю также и тебе того же и полного довольства в жизни.

— Ну, тюра то всем доволен и ничего не хочет, пошутил аксакал, хозяин нашей сакли.

— Нет, так не говори; довольных людей нет, каждый чего-нибудь хочет. Я слышал, что очень давно в священном Самарканде жил эмир, который не верил, что есть довольные люди на земле и поэтому на воротах своего дворца написал: «Я, раб Божий, отдам дворец тому, кто счастлив и всем доволен».

— Скажи, пожалуйста, какой неразумный человек! удивился аксакал.

— И что же, вероятно, в первый же день ему пришлось отдать свое имущество, чтобы сдержать эмирскую клятву?

— Нет, не пришлось... Всю жизнь в нем он прожил, так как тысячи людей приходили к нему и говорили, что желают получить этот дворец, так как они счастливы и всем довольны. Но мудр был эмир. Внимательно смотрел своими ясными глазами в душу каждого и отвечал:

— «Иди, друг, обратно, не для тебя этот дворец... Если бы ты был счастлив и всем доволен, тогда бы ты не захотел моего дворца».

Прежде в Вардзиминоре было самостоятельное бекство, замененное при русском управлении волостными правителями. Удобное положения кишлака привлекало к нему окрестное население, съезжающееся на его довольно многолюдные базары. Вековые туты и чинары красивой куртиною окружают кишлак, сдвинувшись темною тесною группою около мечети.

Стадо коров и рабочих волов медленно двигалось по переулкам кишлака, поднимая густые клубы пыли. Несколько [152] таджиков, несмотря на свежую погоду, копавших глубокую канаву, были совершенно обнажены до пояса и босиком; мускулистые темные фигуры их казались будто отлитыми из бронзы. Белые, как жемчуг, зубы красиво выделялись среди густой черной растительности окладистых бород и лишь отсутствие икр на ногах портило их сильные фигуры.

Сравнительно незначительные площадки удобной для посевов земли, разбросанные по склонам больших гор в некоторых местах на очень большой вышине, понуждают часть населения уходить на заработки в Самарканд, где трудолюбие и сила горцев особенно ценятся хозяевами. Распахивая с огромными трудностями каждый клочок земли горцы собирают с них хорошие урожаи, чему благоприятствуют, частые дожди бывающие в этих местах, и крайне редкое появление саранчи, на высотах.

Заравшан, между тем, постепенно и заметно для глаза увеличивался, масса воды, от вливающихся в него горных речек и ручьев, превращала его уже в реку, имевшую такое огромное значение в жизни населения всей Заравшанской долины во все времена. Принадлежа к числу мест, густо населенных с глубокой седой древности, вся Заравшанская долина последовательно служила местом жительства самых разнообразных народностей, сменявших одна другую и оставивших в ней целый ряд памятников своего пребывания.

Когда-то на заре веков в этих местах, соприкасающихся с крышею мира, жили те самые народы, которые населяют ныне Европу и Индию. В преданиях иранцев, места эти носили общее название Айриана-Веджа, объединяя собою все горы Азии, на высотах которых, за густой завесою прошлых веков, вырисовываются следы пребывания на них племен славянских, иранских, индийских и германских, живших в этих трудно доступных высях, где в течение десяти месяцев царствовала суровая зима и лишь два месяца было лето. Но все же, пользуясь покровительством доброго духа Сугда, долго прожили здесь эти племена, пока, под влиянием недостатка земли, не вынуждены были спуститься с гор в долины.

В Зенд-Весте земля Сугда упоминается в числе мест, вызванных к жизни творческою силою Ормузда, и древняя область Сугда в персидской монархии, о которой упоминается в числе [153] сатрапий Дария, была без сомнения Согда или позднее Согдиана, лежавшая по течению реки Заравшана.

Для русских же земли эти вдвойне интересны, так как по некоторым историческим данным можно предполагать, что славянские племена долгое время жили в этих местах.

Подтверждение этого предположения можно найти у Ктезия, сообщающего, что древние саки, признаваемые многими учеными за славян, а также родственные им племена скифов и парфян, образовали государства, занимая местность от Тянь-Шаня до Оксуса, причем столицею их был город Росанака (Росан) или Рушан, лежащий выше Шугнана. Кроме того, южнее Ясина, в теперешних англо-индийских владениях на реке Ярхуне, притоке Инда, есть развалины старого города, носящего также название Рушана. И надо думать, что совпадение этих названий с названием Росов, Росонак, Русов, далеко не случайное: еще в древности, до выхода славянских племен из Средней Азии, древние историки знали эти племена, за долго до IX века, считающегося началом славянской Руси. Недостаточное исследование эпохи с III по IX век в истории славянства составляет крупный пробел, могущий быть восполненным лишь из китайских, индийских и персидских источников, так как существование племени росонак, или рос-алан, живших в низовьях Дона, не отрицается и европейскими историками, а имя Роксаны, встречающееся в русской истории, и имя Роксаны дочери Оксиарта, царя Бактрийского, бывшей женой Александра Македонского во время завоевания им этих мест, также служат подтверждением того же предположения.

По-видимому, двигаясь постепенно с высот Памирских и спустившись в долины Заравшана, славянские племена не сразу ушли из этих равнин, а долгое время жили в этих местах, в силу чего предание о легендарном царе Афросиабе, создавшем сильное государство и построившем город на месте нынешнего Самарканда, относится, как можно предполагать, к одному из далеких наших предков, а самая Заравшанская долина с ее памятниками, в большинстве случаев, закрытыми огромными пластами земли и поныне еще не исследованными, должна в особенности являться интересной для русских, как могущая пролить свет на совершенно неисследованное время в жизни наших далеких предков.

Жаль лишь, что большинство древних городов, разбросанных по долине Заравшана в мусульманский период, [154] превращены в кладбища, в силу чего и сделались в настоящее время недоступными для раскопок археологов и для изучения.

Глава II.

Пянджекент.

Из Вардзиминора дорога шла по правому берегу Заравшана и, по своей неразработанности и крутизне, была несравненно хуже пройденного участка в последние два дня. Снова потянулись долгие и скучные часы подъемов на кручи и спусков в глубокие ущелья. Обрывы в виде сплошных стен и карнизы под ними чередовались с каменистыми, мало разработанными, подъемами, через которые тропа вилась винтом, поднимаясь все выше и выше.

Масса детей в кишлаке Искандере, где мы рассчитывали сделать, пройдя верст десять, привал, встретила нас веселыми и шумными криками. Черномазые рожицы с лукаво и весело смотрящими глазами были красивы, составляя чудную картину. Даже мрачный таджик, ехавший с нами из Вардзиминора и не проронивший всю дорогу ни одного слова, приветливо усмехнулся и крикнул что-то веселое, отчего вся куча детворы еще больше зашумела, а один из самых бойких подбежал к нему и что-то начал болтать, плохо выговаривая слова. Таджик порылся за пазухой и подал ребенку кусок сахара.

— Страсть любят они детей, указал Нуретдин. Русские не так. Отчего это, тюра? Я видел в Самарканде, там русские своих детей часто бьют и дети все время плачут. Отчего же у нас не так?

Я, невольно попав в затруднительное положение, не нашел что ответить и промолчал, хотя в тоже время, невольно вспомнив виденные мною картины русской действительности, и вынужден был мысленно с ним согласиться.

Эта странная любовь к детям является одною из особенностей всех восточных народов, резко их отличающих от европейцев. И как это ни странно, но, несмотря на кажущиеся с нашей точки зрения недостатки мусульманства, его последователи стоят в этом отношении несравненно выше христиан европейцев, не зная проституции, детоубийства, подкидывания детей, а также не имея даже понятия о старых девах, благодаря тому обстоятельству, что каждая девушка, если только она [155] способна к деторождению, делается матерью, выполняя свое главное назначение, установленное природою.

Кишлак Искандер, по-видимому, как и все в этой стране, носит в своем названии память о Великом Македонце, оставившем такой яркий след в народных преданиях, что, несмотря на истекшие двадцать три века, он так же ярок, как и в первое время завоевания им страны.

Поздно вечером мы добрались до кишлака Урмитана, миновав по дороге кишлак Дордор и два-три маленьких кишлака, видневшихся по склонам гор.

Из Урмитана снова приходилось переправляться на левый берег Заравшана.

— Мост был, но испортился, и придется переехать на гупсарах, разрешил утром мое недоумение аксакал, видя, что я остановился на берегу, глядя на мутные волны быстро текущей реки.

Фыркая и сильно работая ногами, плыла несколько минут спустя сильная и привычная лошадь, к которой привязан был гупсарный плот. В три приема переправлены были и мы и наши вещи, и снова завьюченный привычною рукою Нуретдина весь наш небольшой караван потянулся по дороге, сравнительно лучшей и проходившей по более отлогим местам.

— В Дашти-Козы переправимся в брод, а потом до Пянджекента опять поедем по правому берегу, ответил проводник на мой вопрос о дороге.

Горы между тем все больше и больше отходили к северу и югу, расширяя долину и открывая к западу широкий горизонт, в конце которого уже виднелась растительность Пянджекента, а с левой стороны узкая долина обозначала собою течение Магиан-Дарьи, долина которой также известна с очень отдаленных времен; Магианские реки Соби-Сурх или Сиоба и Дугдан неоднократно упоминаются греческими и арабскими географами.

За кишлаком Мондона можно было заметить, что мы постепенно спускаемся в равнину; дорога делалась все отложе и отложе.

Сам Пянджекент — древний город, основанный в очень отдаленное время, находится при начале целой сети глубоких каналов, выводящих воду из Заравшана, из которых главные Даш-Арык и Кайнар-Арык. Пянджи-Кент, что значит — город пяти, получил свое название от пяти главных каналов, служивших жизненными артериями всей Согдианы и Бухары; он охранял своими [156] гарнизонами эти ирригационные сооружения от разрушения их соседними племенами: когда-то почти одновременно с возникновением Согды, построена была, как говорит предание, крепость Афросиабом, а около нее построен был город, жители которого вместе с гарнизоном обязаны были защищать ирригационные сооружения; особые плотины, входившие в реку, повышали уровень вод, вследствие чего вода расходится по арыкам, часть древних плотин в настоящее время заменена новыми, а некоторыми уже не пользуются, как пришедшими в разрушение.

В древних рукописях есть сообщение, что в горах под Джиганияном у Вараса (Бураса) была главная плотина, откуда воды Заравшана разделялись по каналам, вытекая из этого резервуара, имевшего вид озера; главные каналы носили название Вармин и Дебус с городами такого же названия.

При бухарских эмирах Пянджекент составлял полунезависимое бекство, постоянно враждовавшее с соседним Ургутом. Близость к Самарканду, а также к Китабу с Шахризябсом и к Джизаку, способствовала развитию в нем значительной торговли, отчасти упавшей с проведением Самаркандско-Термезского тракта, по которому товарное движение стало совершаться прямо из Самарканда в Шахризябс, минуя Пянджекент.

В 1873 году волнения, начавшиеся в Кокандском ханстве, и двухсмысленная роль Бухарского эмира Музафера-хана не могли не отразиться на населении Пянджекента и его окрестностей, а прибытие эмира с 15 тысячами войск в Шахризябс, земли которого непосредственно прилегали к Пянджекентским, и видимый для всех его выжидательный образ действий производили сильное впечатление на пянджекентцев. Присутствие при войсках эмира до 40 артилерийских орудий еще нагляднее подчеркивало его силы; он очевидно ожидал, какой оборот примет восстание в Кокандском ханстве и в Матче и в благоприятном случае был готов напасть на русские войска, расположенные в Самарканде. Лишь по настоятельному требованию Бухарский эмир вывел свои войска в Бухару и тогда подавленное в Матче восстание, а вместе с этим и волнения в Пянджекенте, окончились, а население, признав окончательно силу русских войск, обратилось к мирным занятиям.

В первый раз после завоевания края русские войска заняли Пянджекент в 1868 году, а затем в 1870 году была [157] снаряжена Искандер-кульская экспедиция в Кагистан, прошедшая по всему Заравшану и посетившая Пянджекент, Фан, Ягноб и Матчу.

Невдалеке находятся развалины древнего Искандер-Пянджекента, который орошался особым подземным арыком из Магиан-Дарьи. Еще теперь существуют следы этого сооружения в виде колодцев Кериза, находящихся на расстоянии 20 саж. друг от друга и глубиною до 40 саж., система эта возобновляется.

В настоящее время Пянджекент служит местопребыванием пянджекентского пристава, входя в состав Самаркандского уезда. Большой базар с многочисленными лавками купцов указывает, что и теперь он имеет большую торговлю.

Развалины старой калы виднеются сквозь зелень, живописно разросшуюся вокруг и. вспоминая минувшее, своими осыпавшимися стенами смотрят на современную жизнь, так далекую по своим условиям и мало похожую на прежнюю. Давно ли, всего 40-50 лет тому назад, под ее стенами слышались выстрелы, лязг и звук оружия! Дикие наездники степей, туркмены, вольные горцы Кагистана и бухарские сарбазы толпились целые дни перед выездными воротами, ожидая слухов о новой войне с урусами, или, ведя беседу о прежней привольной жизни, полной военной тревоги, готовились в набег на соседних Джизакцев или Китабцев. Все это отошло далеко назад и теперь лишь в базарные дни площадь покрыта густой толпой собравшихся из окрестностей для продажи и покупки необходимого в их житейском обиходе.

Русская мануфактура, железо, бакалея постепенно вытеснили предметы местного производства, а лемех и серп окончательно утвердились среди населения и, взамен сабель и мултуков, в большом числе наполняют собою лавки торговцев, служа наглядным указателем на развитие земледелия в крае.

Огромные вековые чинары привольно разрослись, благодаря обилию воды; их серовато-белые стволы достигают колоссальных размеров, служа своим дуплом помещением для школы и жилья для учителя. Старинная мечеть, окруженная такими же великанами, с прудом и журчащими по двору арыками, особенно красива в жаркий летний день, маня каждого зайти для отдыха и молитвы под тень своего сада, через густую листву которого не проникает ни один луч солнца. В прозрачной воде пруда виднеются стаи рыб, шаловливо играющих на солнце и совершенно не боящихся людей. [158]

— Рыбы эти священны, их есть нельзя; кто убьет хоть одну, с тем случится какое нибудь несчастье, пояснил один из сидевших тут же.

Здесь и змеи есть также, но их люди не трогают и они в свою очередь людям вреда не приносят. Каждый день в воду бросают куски хлеба и зерна пшеницы; тогда уже все, сколько есть, собираются и рыбы и змеи к кормящему. В светлую лунную ночь они также поднимаются со дна и играют на поверхности.

Старая мечеть как то сумрачно глядела своими решетчатыми окнами на современную жизнь; она за долгие годы своего существования, видимо, пережила многое. Следы новейших поправок виднелись во многих местах здания, потерявшего, благодаря этому, свой прежний вид, который оно имело во время постройки три, четыре столетия тому назад.

Из древних памятников особенное внимание обращает на себя мраморный надгробный камень со следами арабской надписи, лежащий около Искандер-Пянджекента.

За Пянджекентом местность понижалась, переходя в равнину. Горы как будто раздвигались, образуя широкую долину, среди которой, блестя и искрясь на солнце, виднелась целая сеть рукавов Заравшана. Высокие плотины голов арыков, отводящих воду для орошения, в некоторых местах исправлялись. Сотни людей таскали землю, щебень и фашины, возобновляя разрушения, сделанные водою. Несколько далее, около поставленной кибитки сидело два старика-туземца.

— Волостной управитель и арык-аксакал, указал Нуретдин на них. Если тюра хочет, можно отдохнуть у них: знакомые люди.

Глава III.

Джума-Базар и Ургут.

Красивый старик с темными глазами и серебряной бородой встал при нашем приближении. Другой чернобородый упитанный туземец поднялся за ним следом.

— Арык аксакал Имам Ниаз приветствует с благополучным приездом, желая всего хорошего и полного отдыха под нашим кровом, быстро заговорил старик, пожимая руку.

Волостной поздоровался молча и тотчас же занял свое прежнее место, взяв в руки пиалу с чаем.

— Прошу садиться. Может быть угодно чаю? В дороге полезно освежиться этим напитком, который привозят нам из далекого Китая. [159]

— Отец всегда живет здесь? спросил я его, чтобы начать разговор.

— Да, вот уже скоро столетие, как я родился и живу в киш. Гульбе, что виднеется вон там вдалеке? Слабыми своими силами служу людям, заведуя водою и распределением ее.

— Вероятно отец учился этому делу?

— Да, мой отец и отец моего отца были также, кто арык-аксакалом, а кто мир-абом и с детства я все время был с ними, видел их работы и выучился при них; поэтому и знаю как вести воду и прорыть канавы для этого. Но я стар стал и теперь уже сыновья мои учатся при мне. Мы передаем из поколения в поколение свои знания и меня отец научил узнавать воду...

Теперь осенью весь народ приходит на работы и чинит головы арыков, кроме того, почти постоянно, делаем новые, чтобы оросить новую бесплодную землю. Я смотрю за всеми, а в помощь мне в каждом кишлаке и на каждом арыке есть особый мир-аб, следящий за правильным распределением вод на поля между людьми.

Выпив несколько чашек зеленого чая и поблагодарив, двинулись дальше. На равнине было гораздо темнее, нежели в горах, и к полудню, несмотря на декабрьский день, солнце припекало порядочно, заставив снять с себя все теплое платье.

Местность делалась все населеннее и везде виднелась растительность около кишлаков. Постоянно встречавшиеся люди служили признаком, что мы уже вступили в населенную и культурную полосу.

— Вон там видно за холмами: это Самарканд, вывел меня из задумчивости Нуретдин. Ночуем в Гульбе и завтра к обеду будем в городе; там можно хорошего палау поесть, облизнулся он, предвкушая удовольствие полакомиться любимым блюдом.

Кишлак Джума-Базар остался в стороне, а впереди уже показывались околицы Гульбе. Весь этот район славится лошадьми, носящими название ургутских, от имени Ургута, лежащего невдалеке, верстах в 20-25 от дороги, в предгорьях Аксан-Тау, горная цепь которых служит границею между Самаркандской областью и Бухарскими владениями.

Базары в Джуме, Гульбе и Ургуте привлекают сюда большое число конских барышников, скупающих лошадей и перепродающих их затем на Самаркандских базарах для вывода в Фергану и Закаспийскую область. [160]

Арыки, между тем, почти постоянно встречались по дороге, выводя воду из реки в сторону; в некоторых местах они образуя целую сеть, шли параллельно на очень близком друг от друга расстоянии.

Заравшан разделялся на несколько протоков, из которых выделялись по величине в особенности два, а остальные были меньше. Южный проток называется Кара-Дарья и идет до самой Бухары, северный же носит название Заравшана.

Листья на деревьях уже поблекли и имели оранжево-желтый цвет. Камыши, покрывавшие берега реки, также высохли, приобретя какой-то мертвый оттенок, сливаясь местами с почвою, и лишь вода реки ярко блестела, переливаясь на солнце и ослепительно сверкая, как огромные куски зеркал, оправленных в желтые рамки отцветшей растительности. Стаи водяной птицы поднимались из зарослей, наполняя окрестности своим криком. Пернатое население собиралось откочевывать на юг и поэтому, оживленно перекликаясь, садилось в некоторых местах в огромном количестве. Красивые серые журавли, спокойно смотря на проезжающих, совершенно безбоязненно расхаживали по болотам. С беспорядочными криками поднимались и долго кружились в воздухе утки. Грузно взлетали тяжелые жирные гуси, громко перекликаясь между собою. Ибисы, чайки, кулики всех видов виднелись на отмелях, хлопотливо разыскивая что-то среди водорослей. В своеобразный концерт птичьих голосов, покрывая их иногда, врывался звучавший металическим тембром крик лебедей, полными звуками наполняя окрестность.

— Хорошая птица, одобрил Нуретдин, глядя на огромных белоснежных птиц. Теперь на Аму-Дарья лететь хочет, там теплее зима бывает. А другие и дальше полетят.

Местами пашни тянулись в обе стороны на далекое расстояние, но поля уже были пусты, жатва давно снята. Кое-где виднелись туземцы, работавшие над вспашкою земли под новые посевы. Пара быков с большим трудом шла по полю, прокладывая туземным плугом мелкую борозду и отваливая твердые комья земли, которые сзади разбивал другой рабочий, ударяя по ним деревянным молотком на длинной рукоятке. Рядом, на соседней полосе, производилась бороньба вспаханного поля, причем бороной служила вязанка крупного хворосту с положенным на нее грузом из нескольких камней. С большими [161] усилиями тащили быки эту своеобразную борону, оставлявшую сзади себя широкий след разровненной земли, на которой уже после производился засев зерна. Распашка земли была самая поверхностная, но огромное плодородие леса давало всегда, несмотря на примитивность способов обработки, значительные урожаи.

В Гульбе, во дворе караван-сарая, толпилось много народу. Густой, едкий запах горелого кунжутного масла слышался на далекое расстояние, было шумно и людно.

Хозяин караван-сарая, встретив нас около ворот, указал на помещение, у дверей которого сидело несколько, видимо, должностных туземцев.

— Сам Хаким, начальник уезда здесь, почтительно шепотом сказал один из них, указывая на помещение, где около колченогого стола, покрытого полотном сомнительной чистоты, сидел небольшого роста седой полковник. Напротив помещался рослый доктор.

— А, старый знакомый, приветливо крикнул полковник, узнав меня. Откуда Бог несет? А мы здесь служебными делами занимались. Садитесь, ведь вы кажется знакомы, обратился он к доктору.

Попав в общество хорошо знакомых людей, я раньше всего забросал их вопросами о том, что делается на свете.

— Ну, вы как с неба свалились, если не знаете таких новостей, смеялся симпатичный полковник. Да и вид у вас такой, что, пожалуй, если бы в России, то полиция сейчас бы задержала по подозрению; хорошо, что здесь привыкли ко всяким костюмам. Ничем не удивишь.

Уселись около стола; за чаем завязался разговор о текущих событиях. Доктор мрачно молчал, лишь прислушиваясь к общему разговору.

— Одна из главных новостей, касающихся Туркестанского края это скорая передача его в ведение министерства внутренних дел, сообщил полковник. Военное ведомство, как и везде, приняв на свои плечи дикий, некультурный край, за 40 лет подготовило его к государственной жизни, затратив на это массу труда. И чтобы ни говорили, а все-таки роль военных здесь на поприще культурно-просветительном была огромна. Все ведь управление края находилось в руках военных. Военный губернатор, начальники уездов, помощники их, пристава, советники областных правлений и, наконец, члены податных [162] поземельных комиссий: все наши же офицеры, положившие на службу краю и населению много труда, энергии и здоровья. Как ни как, а военные с гордостью могут сказать, что ими сделано здесь очень многое.

— Да, это, пожалуй, отчасти так, но все-таки нельзя отрицать, что произвол здесь большой, заговорил доктор.

— Полноте, разве может быть иначе в крае, где на 5 1/2 мил. туземного населения не больше 300 тысяч русских, возражал полковник. С этим следует считаться. Как действуют французы в Алжире, немцы — в Камеруне? У нас все куда легче, и в полной неприкосновенности — и религия, и обычаи туземного населения, причем введена выборная система для целого ряда должностей. Ну а что есть погрешности во всей системе управления, то они и должны быть. Хотя право их не больше, чем в великороссийских губерниях.

— Погодите, вот с введением нового положения в крае..., вмешался в разговор пристав капитан N, но доктор его перебил.

— Вот, кстати, слышали вы, что везде в газетах пишут об уничтожении должности генерал-губернатора? Это правильно...

Но тут полковник его перебил:

— Все это вздор — надо усилить его власть на этой окраине, генерал Мищенко также это доказывал...

Совершенно невольно имя приобревшего крупную известность в Русско-японскую войну генерала заставило вспомнить самую войну.

Спор завязался горячий и, судя по выражению лиц заглядывавших изредка в двери туземцев, крайне громкий и сильно их смущавший; о чем так кричат и возмущаются русские тюры?

До позднего вечера шел этот спор, перескакивавший с одного вопроса на другой, и лишь под утро, усталые и охрипшие, мы улеглись спать вповалку на богатом ковре и одеялах, разостланных в изобилии на полу комнаты.

Д
. Логофет.

Текст воспроизведен по изданию: Кагистан (Путевые очерки по Средней Азии) // Военный сборник, № 1. 1912

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info