-

ДНЕВНЫЕ ЗАПИСКИ ПУТЕШЕСТВИЯ

Капитана Николая Рычкова

В КИРГИС-КАЙСАЦКОЙ СТЕПИ,

1771 году.

|Маия 3 дня.| На другой день путешествие наше было вышеупомянутыми ж песками к востоку по пути ведущему к реке Тургаю. На сих песках находятся примечания достойные кусточки, Киргисцами Ту Ясын-гирь называемые. Концы ветвий сего растения так тонки и остры, как иголки, между коими выростают малые зеленые листочки. Оно имеет тонкую и почти неприметную белую кору, весьма сходную с тем именем, которым называют ее Киргисцы: ибо Ясын Гирь значит велблюжью жилу. Польза, происходящая от сего растения есть та, что Киргисцы кормя оным своих велблюдов и лошадей считают, что они от того бывают тучнее и крепче, нежели от обыкновенной пищи. В прочем самая лучшая вышина Ясынь-гиревых кусточков не более 5 четвертей, а толщина в самой тонкой тростник. [49]

Пески Чеколак Кум занимают положением своим верст 80; за ними далее к востоку начинаются камыши, Сары Капа имянуемые, распространяющиеся от полунощи к полудню до озера Аксакал Барбы именуемого. В ширину они не более 12 верст; но в длину, по словам Киргисцов, более 200 верст. Посреди сих камышей находятся различные озера, известные между Киргисцами под именем Бишь Капа. На них великое множество морских птице, как то черных турханов, различных родов гусей, уток и куликов, такожде лебедей, цаплей, и тому подобных птиц. Самые камыши служат жилищем диким свиньям, коих там необъятное множество навсегда бывает.

Путь чрез сии камыши был весьма трудный в рассуждении топких и болотистых месте: но перебравшись через оные начинаются места сухие и высокие, к коим приближась усмотрели мы Ханской стан и обще всех бывших тамо Киргисцов. Подъезжая к его кибитке нашли мы его сидящего посреди собравшихся на встретение нам старшин сего народа, кои уведомили нас, чтоб мы не доезжая до него нескольких сажен, слезли с лошадей и шли бы пешие до Ханского места. Мы сие исполнили и вошли в толпу окружающих его людей, которые все встали с месте своих при входе нашем. Хан сидел на посланном ковре с двумя своими сыновьями Ишимом и [50] Пряли Салтанами. Первый из них по праву старшинства сидел по правую сторону отца своего; другой, не смотря на то, что носит имя Трухменского Хана, имел место на левой стороне ¹³. Хан увидя нас изъяснил нам все знаки своего удовольствия и радости, получа весть о приближении российских войск, коих он давно уже с нетерпеливостию ожидал. Все речи его показывали усердие и ревность ко исполнению воли Ее Императорского Величества и рассуждение его о побеге Калмык достойно всеобщего примечания, которое состояло в нижеследующем: Что он со дня вступления его в подданство российское завсегда соболезновал, не имев случая к доказательству истинного своего усердия и верности ко Всемилостивейшей Государыне; но побег Волжских Калмыков дает ему сей желанный случай, который по мере сил своих почтится он употребить для изъявления своей ревности. Он примолвил к тому еще, что со времен [51] его вступления под покровительство Российской державы Россияне имели две войны вне пределов своего государства; первую с Прусаками, вторую ныне с Турками: однако ж он не имел щастия быть употребленным ни в ту, ни в другую; в чем состояло всегдашнее желание его и обще всего подвластного ему народа, готового на всякое время ополчиться противу неприятелей России. Окончав сию речь г. подполковник изъяснил ему все препятствия, бывшие причиною тому, что не могли соединиться с ним прежде сего времени; и на конец склонил его к тому, что положил он намерение дожидаться на сем месте прибытия наших войск, с таким при том условием, чтоб соединяся с ним оставить весь тяжелой обоз и на легке итти в след за бегущими мятежниками. А чтобы оставленному обозу быть в безопасности от здешних степных народов; то оставит он от всех знатных Киргиских родов по одному человеку, кои должны быть при нем неотлучно и отвращать от него наималейшую опасность. На все сие склонился он публично пред всем своим народом. Наконец прекратил он слова свои тем: что естьли мы упустим время итти с крайним поспешением, то Калмыки, прошедшие уже 13 дней чрез сии места, дошед до Алтайских гор будут непреодолимы как в рассуждении положения [52] тамошних мест, так и по тому, что они, пока мы приближимся к сим горам, вступят в Зюнгорские пределы, и тамо водворившись могут с нами вести войну со всеми выгодами, которых они теперь не имеют, утомленны будучи зимним путешествием и не имея у себя надежного пристанища. Такое разумное рассуждение Хана можно б было употребить с пользою ранее сего: но теперь малейшая надежда оставалась к преследованию Калмык толь торопно и далеко впереди нас бегущих. Чтобы сохранить порядок журнала и изображение происшествий каждого дня; то в свое время покажем мы, сколь тщетны были все наши предприятия в рассуждении сего дела.

Пробывши более двух часов у Хана, возвратились в наш стан, в малом расстоянии от него расположенной. Между тем остатки сего дня препроводили мы в разговорах с одним Калмыком, присланным от Абуши Хана Калмыцкого к Киргис-Кайсацкому Хану с письмами. Сия переписка заключалась только в том, чтобы с обоих сторон разменяться пленными, и чтобы Киргис-Кайсацкий народ жил в согласии с Калмыками, дабы чрез то восстановить спокойствие обоих народов. С сим письмом были присланы три Калмыка, из коих два отпущены обратно с ответом от Киргиского Хана, в коем укорял он Хана Калмыцкого в измене и в [53] неблагодарности противу Россиян, и увещавал его при том, оставя беззаконное свое предприятие возвратиться в Россию, обнадеживая его испросить прощение и покровительство у Всемилостивейшей нашей Государыни. Оставшегося от числа присланных Калмык спрашивали мы; с каким намерением и что принудило их бежать из российского подданства? Он клялся нам, что Калмыцкий народ не имеет никакого участия в нарушении той верности, коим их обвиняют; но все они идут против воли своей, следуя только в том повелениям своих властителей, кои гонят их без всякого милосердия, и противящихся их намерению наказывают жестоким мучением, дабы привести тем в ужас весь народ. Соболезнование народное утверждали и выбегшие из Калмыцкого плена Киргисцы, кои с клятвою свидетельствовали нам разные случаи всеобщей их печали. Они говорят: когда Калмыки придут на место отдыхновения, или отходят с оного; то с жалостным воплем воспоминают они то спокойствие, которым наслаждались они живучи на Волге ¹⁴. Многие причины, сказывают они, принудили их уклониться из российского подданства; но самые главнейшие [54] поощрения к тому были не столько от их владетелей, сколько от некоего их Ламы или первосвященника, именуемого Лаузин Ланчин, который, будучи почитаем от народа за человека бессмертного, возбуждал всех именем своих богов ити в Зюнгорию и восстановить там древнее свое владычество. Слова его имели такое действие в сердцах суеверного народа, что каждый из них почитал себе за долг жертвовать своим спокойствием воли сего славного первосвященника, познавающего самые сокровенные действия судьбы народной ¹⁵. [55] О числе бежавших Калмык уверял он, что число их не более как до 30000 кибиток простирается; что сделает 120000 душ, полагая в каждой кибитке по четыре человека. В сем числе считал он до 30000 военных людей, из которых одна часть идет впереди под предводительством Банбура и Ширика, а остальную ведет сам Хан, следуя позади всей орды, гоня сокрушающийся и походом утомленной народ. Вот все то, что можно было от него узнать о состоянии Калмыцкого народа.

|Маия 4 дня.| К полудни другого дня прибыли наши войска. Главный предводитель оного по согласию с Ханом положил оставить весь тяжелой обоз под прикрытием довольного числа драгун и козаков и под охранением нескольких людей, данных от Хана в аманаты.

Соединившись с Киргис-Кайсацким Ханом, на рассвете другого дня отправились мы в наш путь, лежащий к востоку по хребтам Алгийских гор. На запад от пути нашего оставалась высокая каменная гора, Киргисцами Таки-Турмас именуемая. Кряж оной распространяется от запада к полунощи длиною верст на 80. На нем кроме простого дикого камня и обыкновенного мармора нет ничего [56] отменного от других тамо лежащих гор. В лощинах сей горы находится изредка сосновый и березовый лес, в коем обитает множество медведей, сайгаков, и тому подобных зверей.

|Лагерь при источнике малого Тургая, 561 верста расстоянием от границы.| В 24 верстах от утреннего нашего стана находилась речка, малым Тургаем именуемая. Источник сей течет извилинами с полунощи в реку сего же имени, коя прияв в себя множество таковых же речек, впадает в славное озеро Ак Сакал Барбы. По берегам сего источника находятся большие кустарники, представлявшие приятное зрелище глазам нашим, наскучившим уже взирать на камни и пески, кои до сего были наилучшим произведением поверхности земли, сей пространной пустыни. Тамо с удовольствием препроводили мы остатки сего дня, и помощию растущего там лесу обогрелись от безмерной стужи, которую каждый день до сего времени принуждены были сносить, шатаяся по каменным горам. Повсюду были разложены большие костры огня, в округ которого утомленные стужею искали себе отрады.

|Лагерь 607 верст, расстоянием от границы.| Отсюда продолжали мы путь наш в верх по речке Кара, то есть черного, Тургая, где не видно было ничего примечания достойного. Чтобы удовлетворить желанию Ханскому, то есть, оставя порядок регулярных войск следовать в походе его правилу и уподобляться обыкновению кочующих народов, то положили, сделав [57] небольшое отдыхновение в полдень, итти с утра до наступления вечерней зари. Сие единое средство по мнению его оставалось к достижению нашего намерения. И так отошед 25 верст сделан был роздых на берегу речки Кара Тургая. После полудни отъехали мы еще 21 версту; по том препроводили наступившую ночь при истоке, исходящем из выше упомянутой речки.

|О камышовых мостах.| То место, в котором препроводили мы полуденное время сего дня, было то самое, где Калмыки пробрались на другую сторону речки Кара Тургая. Всегдашняя глубина сего источника принудила их сделать чрез него мост, коего остатки со удивлением мы рассматривали. Не деревянные пластины были употребляемы от них на построение моста; но речной камыш был им столько же к тому удобен, как и самое твердое дерево. Они связывали его большими пуками, величиною и фигурою сходною с деревянною бочкою. Сколь пространна в ширине своей река, такое число делали они камышовых пуков, которые привязывали они веревками один к другому так крепко, что ни быстрое стремление воды, ни многочисленные табуны скота чрез него переправленного, не могли ни мало поколебать его крепости. Таким образом степные народы переправляются чрез самые большие реки. [58]

|О признаках старинных нив.| На другой день путешествие наше простиралось по восточной стороне источника Кара Тургая. Луга, долины и верхи пологих гор исполнены были там всеми приятностями нежной весны. Вместо песка и камня, который покрывал поверхность земли проезжаемых нами мест, тут показалась земля влажного чернозема, где всякое растение раждалось со изобилием, находя себе обыкновенную пищу внутрь земных недр. На сих обильных полях видимы остатки древних нив или хлебопахотных мест, кои, как видно, были наводняемы нарочно проведенными каналами из источника Кара Тургая. Сие свидетельствует, что коренные обитатели сих мест несходны были житием своим с на родами ныне живущими в сих местах. Усилие сих пришельцев принудило их или удалиться в пределы других стран, или смешавшись между ими принять образ жития своих победителей. Бывших с нами Киргисцов вопрошал я: не ведают ли они, кем сии места до пришествия их были обитаемы? Они ответствовали мне: земля оная принадлежала исстари Нагайцам, которые наконец оставя оную ушли обитати в другие им неведомые страны.

В сих местах, а больше еще около песков находящихся в окружностях речки Кара Тургая, ростут малые кусточки некоего растения, Киргисцами Кук-Бек называемого. Оно [59] служит наиприятнейшею пищею всякой скотине, по тому, что зеленые листы его не увядают среди самой жестокой зимы. От них происходит запах подобный шалфею, и земля свойственная к произведению сего растения суть солончаки, находящиеся при берегах тамошних рек. Ростом своим не превосходит оно дикую полынь.

|Лагерь при реке Кара Тургае, 641 верста расстоянием от границы.| Подвинувшись ближе к вершинам часто повторяемого источника Кара Тургая построен был мост, по которому пробрались мы на восточную его сторону, и тамо препроводили полуденное время во отдыхновении 27 верст было до сего места от утреннего стана. 7 верст отъехали мы еще после полудни: но тамо принуждены были остановиться, получив известие от ведущих нас Киргисцов, что далее от сего места должно проходить большое расстояние местами безводными.

К полудню от сего места расстоянием в 4 верстах видно такое огромное кладбище древних народов, какового по всему пространству здешней степи едва найти возможно. Оно осыпано простою землею, и поднято в вышину более 15; окружение ж оного 135 сажен. По сему можно представить, сколь великое число народа должны быть созидателями сей громады, и сколь велико было их старание отличить сию могилу от всех других. Киргисцы поведают, что тамо погребен необычайного [60] возраста человек, коего предки обитали в сих местах. Но сие заключение их без сумнения основано по величине могилы. В прочем вероятное кажется, что могила воздвигнута в честь какого ни будь Скифского царя или героя. Так в древности отличалися места, покрывающие прах народами возлюбленных людей. Все признаки вещают самую древность сей возвышенной могилы; но величина ее возбудила зависть корыстолюбивых искателей могильных сокровищ: ибо они копали оную от вершины до самой подошвы земли, где, по сказанию Киргисцов, обрели многие сокровища. Но чтобы не подумали, что сею алчностию заражены Киргисцы; то надлежит сказать, что искатели сих сокровищ суть руские люди, живущие в Сибири, которые, собираяся большими артелями, ходят в степь для снискания богатства погребенного в могилах древних народов. Киргисцы ж напротив того почитают за крайнее беззаконие искать сокровищ в прахе умерших людей. Места, кои лежат далее к востоку от речки Кара Тургая, отличались от прочих мест одними только долинами, кои почти все составлены из земли малинового цвета, удобной для крашения всяких вещей. В сих долинах весьма редки растения; и те, которые тамо находятся, приемлют цвет питающей их земли. [61]

|Место малинового гипса.| К востоку от сих мест лежат места столько ровные, что самое отдаленное расстояние без нужды обозреть возможно. В дали показавшийся блеск принудил обратить на себя наше зрение. Мы были в недоумении о причине сего сияния; но каждый не усумнился заключать обрести тамо сокровище в светящихся камнях, и дальное расстояние видимого места питало нас мнимою надеждою. Мы усугубили бег наших коней; и чем ближе приближались к сему месту, тем сияние казалось нам сильное. На конец достигли мы до сего манящего нас блеска. Но сколь велико было наше удивление, увидя вместо драгоценных камней куски различной величины малинового гипса столько ж прозрачного, сколько редкого естественным своим видом. Причина его сияния была та, что солнце взошед к средине своего течения испускало с высоты лучи свои на сии поверх земли поверженные камни, и производило в них сияние и блеск. В самом деле, естьли б сии камни при оном цвете и блеске одарены были твердостию дикого камня, и естьли б не имели обыкновенных гипсовых струек; то б они могли занимать места обще с теми каменьями, которым редкое изобретение оных принудило дать имя драгоценных. Тамо еще находится другой сорте белого гипса, добротою и сиянием своим подобного первому. Крутизна пространные овражины [62] заключает в себе сего рода каменья; но сияние, усмотренное нами вдали, происходило только от малых кусков, валяющихся на поверхности земной: во внутренности ж сей овражной расселины находятся большие глыбы сего ж рода и столько ж прозрачного камня. Малиновая земля, составляющая внутренность и поверхность тамошних мест, по всем признакам есть родительница сего цветного гипса; что свидетельствуют находимые там куски до половины превращенные в сей роде камня; на другой же имея малиновую землю, едва только твердеть начинающуюся.

|683 версты расстоянием от границы.| Сие место было в 25 верстах от утреннего нашего стана на восточной стороне реки большого Тургая. Тут имели мы обыкновенной роздых: но после половины дня отъехали еще семнатцать верст, и застигшую нас ночь препроводили на берегу некоего безымянного источника, в коем вода была хотя и солоноватая; но прорытые там колодцы довольствовали нас пресною водою.

До сего места не чувствовали мы еще крайнего недостатку в провианте: но здесь усилие голода зачало нам предвозвещать пагубнейшие следствия. Причина тому та, что войска, отправленные в сей поход, снабдены были провиантом на один только месяц, в том рассуждении, что в след за нами назначено отправление большого числа провианта. Но как [63] обстоятельства нашего похода заставляли нас с крайним поспешением итти вперед для совершения назначенного дела, то не было никакой надежды к получению оного, ниже известия, отправлены ли, и где следующие к нам с провиантом находятся. Сие причиняло великое беспокойство военным начальникам; ибо большая часть казаков и Башкирцев утомлены будучи голодом пришли в такое отчаяние, что собравшись толпами к ставке главного начальника требовали, или снабдить их какою либо пищею, или взирая на жалостное их состояние сыскать средство к возвращению обратно на границы, дабы сим спасти их от совершенной погибели. Но как первого требования их не можно было исполнить по неимению провианта, так другого в рассуждении обстоятельстве нашего похода; то оставались два средства к извлечению их из сего уныния; то есть: склонить их к терпению, представляя им многие примеры отцами их понесенных нужд во время походов, и питать их надеждою скорого получения провианта. Сколь ни тощи были сии толпами собравшиеся люди; однако ж склонились без дальнего упорства следовать советам своих начальников, и вдались в предложенное им терпение.

|Старинное городище.| Наутрее отправяся в наш путь, прибыли мы к некоему старинному городищу, пространными валами и рвами укрепленному. [64] Город сей сделан на подобие четвероугольного замка, имея во все четыре стороны равное пространство валов. С восточной стороны видимы там поныне земляные ворота, отворяющие свободной путь внутрь сего укрепления. Упадшие валы, и рвы прежней глубины своей лишенные, свидетельствуют о древности сего места: но примечания достойных развалин ни внутрь, ни вне валов не видно, кроме черепицы и камня валяющегося во градских местах.

|Старинные развалины.| К полудню от сего места расстоянием в двух верстах, на восточной стороне реки Карага или Тургая находятся остатки древнего здания, сделанного из кирпича и плитного камня на подобие молитвенного храма. Древность времени не со всем лишила его прежнего виду: ибо твердость его стен поныне еще непоколебима, и вышина оного, простирающаяся поныне более 9 сажен, показывает, сколь огромно было сие здание во свое время. На восточной стороне оного сделано пространное отверстие, служащее вместо врат сего храма, в кои вошед найдешь из-под выкладенной весьма искусно плитным камнем. Семь сажен в ширину и в длину сие здание; и два небольшие окна освещают внутренность оного. В округе его стоят множество надгробков, из которых три достойны большого примечания по тому, что сделаны с уступами из кирпича, вымазанного белою известью, дая тем знать вкус и [65] нарочитое искуство древних строителей. Нет достоверного известия, кто был основателем вышеописанного городища и сих видимых развалин: но Киргисцы по преданиям объявляют, что как то, так и другое принадлежало Нагайцам обитавшим некогда в сей стране.

От сего кладбища начинается путь каменными местами, коих не видно было на всем пространстве лежащем от реки Иргиза до сего места. Пригорки, долины и бугры ничего иного в себе не заключали, как огромные слои дикого кремнистого камня. Наконец приближались мы к берегам реки Тургая, украшенным приятными кустарниками и рыбными озерами. Дабы воспользоваться изобилием тамошних рыб и утолишь голод нуждающихся пищею; то место сие, лежащее в 24 верстах от утреннего нашего стана, избрали мы на отдохновение. Весь народ устремился к ловле рыбы, которой по щастью нашему было тут такое множество, что не только способными к тому орудиями, но, прежде нежели чистая озерная вода была возмущена людьми ловящими рыбу сетьми и бреднями, кололи оную копьями, стрелами и прочими ручными орудиями. Обыкновенная рыба находящаяся в сих озерах суть белые караси, вкуса весьма приятного; но в самой реке находятся щуки, сомы, язи и окуни. |Белые змеи.| В кустах растущих по берегам сей реки бывают белые змеи, величиною гораздо [66] более печатной сажени. Две таковых я видел ползущих в воду от зноя солнечного: но мы испуженны будучи их величиною, и не имея на тот час у себя никакого орудия, чтоб защититься от них в случае их лютости, принуждены были бежать и скрыться в кустарниках. На побег наш смотрели они весьма спокойно и не колеблясь ни мало продолжали путь свой к реке, и по том спустившись с берега поплыли по воде на другую сторону реки. Киргисцы сказывают, что сии змеи сколь ужасны величиною своею, столь на против того кротки и смирны они противу человека Как всеобщее мнение простаков есть сие, что все животные имеющие белой вид, отменной от настоящей их природы, суть князья между животными той породы; то белые змеи заступают у них не последнюю степень княжества; а по тому выдумали они разные басни о покорности приносимой им от прочих змей.

|Лагерь при реке Тургае, 720 верст расстоянием от границы.| Препроводя несколько часов около сих озер, напитавших нас рыбою и приятною водою, после полудни перебрались мы бродом на другую сторону реки Тургая, и продолжали путь по каменным и кустами украшенным берегам сей реки. С одной стороны путешествие наше представляло нам приятность сению растущих там кустов; с другой наводил нам прискорбность недостаток конских кормов по причине каменных мест, занимающих [67] пространством своим большую часть полуденной страны; от чего кони, утомленные беспрестанным путешествием, приходили день от дня в хуждшее состояние. 13 верст отъехали от переправы нашей чрез реку Тургай; по том расположились лагерем на берегу сея ж реки.

К голоду, угрожающему нашему войску, присообщилась еще и опухольная болезнь, которая показалась по всему телу многих военных людей; и сие приводило нас больше в страх и отчаяние. Причиною сей опасной скорби была сколько нужная пища, столько горькие и соленые воды, коими принуждены мы были питаться несколько дней, прежде нежели достигли к реке Тургаю. С сего времени не было уже иной пищи у людей, как исхудевшие или каким нибудь недугом поврежденные лошади, кои обыкновенно даваемы им были в пищу в соблюдение тучных и здоровых лошадей, дабы в случае нужды искать спасения в возвращении на границы и соблюсти людей томимых голодом и болезнями. Событие оказало пользу сей взятой предосторожности, как увидим мы в конце сих дневных записок.

Известия о Калмыках, получаемые каждый день от идущих с нами Киргис-Кайсаков, становились час от часу более сумнительны. Они иногда удостоверяли, что Калмыки находятся в ближайшем расстоянии от нас; иногда ж народной слух подавал нам знать со [68] всем тому противное ¹⁶. Сам Хан хотя следовал за нами непрестанно; но мы видели каждой день отстающих от нас Киргисцов и возвращающихся в свои улусы. Сие было некоторым свидетельством, что они узнав и скрывая от нас, что Калмыки впереди в далеком уже расстоянии, и что нет никакой [69] надежды их достигнуть никаким скорым походом, возвращаются назад.

И так, чтобы исследовать самую истинну, не доверять более Киргисцам по видимому толь тщетно манящим нас вперед, и отвратить бедствие, которым угрожал нам голод; то главный предводитель признал за необходимое избрав 100 человек наилучших и доброконных козаков, отправить вперед с тем намерением, чтоб они ни мало не щадя своих коней, ехали бы со всевозможною поспешностию не только до Алтайских гор (где, по уверению Киргисцов, Калмыкам быть надлежало); но вошли бы на некоторое расстояние в средину или вдоль сих хребтов, смотря, в которую сторону лежит пространная тропа, сделанная бегущими мятежниками, и не съезжая с нее ни мало, следовали бы тем путем. Ежели они усмотрят Калмыцкую орду в близости или за оными горами идущую; или дошед до Алтайских гор и далее, покуда будет сила их лошадей, не приметют ни малых знаков по огнищам и прочим путевым приметам, что Калмыки пред несколькими днями прошли чрез сии места: то не мешкав ни часу с тою же бы поспешностию обратились назад с тем, или с другим известием. Польза, ожидаемая от сей посылки, была та: естьли Калмыки от нас не более как в 5 и в 6 днях езды находятся: то, не ужасаясь [70] многочисленной их силы, положено итти до них и по мере сил и возможности отвращать их от злого намерения, которое они предприяли: естьли ж сии посланные проехав более 300 верст вперед по Калмыцкой тропе приметят ясные свидетельства, удостоверяющие, что нет никаковой надежды их преследовать; то в таком случае принять возвратной путь на границы, как единое средство ко спасению нашему от предстоящей нам погибели.

На рассвете сего дня козаки, наряженные к Алтайским горам для разведывания о Калмыках, отправились в свой путь под начальством Исецких козаков атамана Савастьянова. Вскоре последовали и мы за ними, имея на пути множество каменных холмов, пригорков и долине. Отсюда опять начинаются марморные места, подобные находящимся в окружностях реки Камышлы. Чем далее подвигались мы к летнему востоку, тем больше было приметно начало некиих каменистых гор, идущих к востоку и примыкающихся хребтами своими к восточной части горы Улы Тау именуемой.

|Лагерь близь вершин Тургая, 754 версты от границы.| Далее от сих гор близ вершин реки Караганьли-Тургая находится крутая гора, составленная из огромных слоев желтой охры и красной черепицы, имеющей малой блеск они приставших к ним мелких слюдяных частице. Противу сей горы расположились мы [71] лагерем, отъехав 34 версты от утреннего нашего стана.

|О Хаиб Хане.| В полудни сего дня соединился с нами Хаиб-Хан, бывший долгое время Хивинским Ханом, на кое достоинство возведен он Персидским Шахом-Надыром. Во время, когда сей Персидский Царь распространял свои победы да самого Хивинского владения, и взял столичной город их Хиву, Хаиб прислан был к нему послом от Абуль Хаир Хана Киргис-Кайсацкого с прошением покровительства сего героя. Он поступками своими понравился Шаху, и в знак любви его к нему получил от него во владение сей завоеванной город. Бывши там долгое время и обогатясь сокровищами подданных ему народов, удалился наконец от них, опасаясь народные ненависти, коя почти обыкновенно случается от непостоянных Хивинцов ко своим владетелям. Редкий Хан, владеющий над ними, скончает дни свои спокойно; но большая часть из них служат наконец жертвою злодеяния сего коварного и злобного народа, ради сей причины Хаиб Хан, прежде нежели народ был приготовлен к исполнению обыкновенного своего злодейства, возвратился в меньшую Киргис Кайсацкую Орду, где живет отец его Батырь Хан, и там поныне владеет некоторыми знатными родами, не завися от Нурали Хана. Сколь великое число имел он с собою войска, того точно сказать не можно: ибо [72] Киргисцы не вместе ездят со своими начальниками; но рассеясь повсюду, ища обильных кормов для своих коней.

|О ворожецах Киргиских.| В вечеру у ставки Хана Нурали происходила ворожба действием одного из славных их Аурунчей, или гадателей. Гадание состояло в том, чтобы знать, догоним ли мы Калмыков и с успехом ли возвратимся от них обратно; и на конец, что в сии дни происходит в их народе. Предвозвещатель производил действие свое способом бараньей лопатки, кою жег он на огне по тех пор, пока осталось одно только основание кости. По мнению сего гадателя все предбудущее изображалось некиими чертами на сей сожженной лопатке; а по тому рассмотрев сие с задумчивостию и вниманием поведал стоящим в округе его нижеследующее: что в полудни прошедшего дня соединился с Калмыками некий невидимый дух, именуемый Аврях. Он только возжег в народе великую робость и смущение пришествием Российских войск: но в полудни сего дня достиг до них другой Аврях, который произвел в них еще больше страху некиими ужасными предзнаменованиями, приемлемыми ими за знаки предстоящей им погибели. На конец вся судьбина их должна зависеть от третьего Авряха, который естьли придет к ним на другой день после пришествия последнего; то будет он спасителем их от напасти ожидаемой, которая [73] приводит в ужас весь народ. В сем состояло предвозвещание гадателя, кое все Киргисцы, не исключая и самого Хана, почитали истинным пророчеством. Легко предвидеть можно, что он сам предсказанием таким, имеющим двоякое толкование, всегда соблюдет народное почтение и веру: ибо, естьли б и подлинно случалось с Калмыками какое либо нещастие, слова первого предсказания показывали сие событие: но когда случилось бы тому со всем противное, то он напомнил бы своим суеверам, что они спасеныот напасти пришествием третьего Авряха. Таким образом Киргисцы гадают для познания предбудущей судьбины; и сей видимый мною случай есть образ ясного обмана лукавых их предсказателей.

|Лагерь при реке Тирсакане, 797 верст расстоянием от границы.| От сих мест начинается путь каменистыми горами, возвышающимися час от часу более, и в виду нашем прилепившимися ко хребтам горы Улы Тау именуемой. Высокие холмы, кои лежат на поверхности сих славных гор, и кои были видимы в самом дальнем расстоянии, представляли разные и приятнейшие зрелища глазам. Не столько высоты сих гор, сколько каменья, на поверхности их лежащие, делали затруднение путешествующим по них. Наконец преодолев все трудности, достигли мы до речки Тирсакана, текущей из горы Улы Тау ¹⁷. Там застигшая нас ночь принудила [74] расположиться лагерем в 43 верстах расстоянием от утреннего стана.

Сия часть горы Улы Тау не имеет огромных возвышений, по тому, что сии места почитаются ее началом; но высочайшие хребты оные лежат далее к востоку, при соединении ее с Алгийскими хребтами. Не ведомо, сколь великое пространство занимают положением своим Улытайские хребты: но то известно, что славный Сырт Алгий, прияв в себя кряж сей горы, идет к полудню до пределов Туркистанского владения к востоку мимо Зюнгории до Тибета, столицы Далай Ламы, по том возвращается обратно к полудню, примкнувши частию хребтов своих ко владению великого Могола. Такое распространение Сырта-Алгий, по уверению знающих Киргисцов. Но мы сказавши, по елику можно было собрать известия о сей великой горе, окончим оное тем, что [75] касается собственно до тех гор, где мы теперь остановились. Знатнейшие реки, выходящие из горы Улы-Тау, суть нижеследующие. Улы-Карагай-Еланчик, Кингирь, Сары-Кингирь, Джизлы-Кингирь, на коей великое множество медных руд, копанных древними обитательми той страны; такожде находят признаки золотой и серебреной руды. Кингири хотя текут из разных мест, но по том сообщившись все вместе, впадают одинаким устьем в реку Сарасу. При устье сих соединенных рек находятся славные развалины, именуемые Джань-Ана; что значит, толстую мать. Там поныне видимо великое множество каменных развалин и других остатков древних зданий. Сказывают, что тут была столица Чингис-Хановых потомков, коих владение распространилось во всех пределах сей страны.

Сколько изнеможение наших войск, утомленных голодом и болезнями, столько и ожидание Казаков, посланных к Алтайским горам для разведывания о Калмыках, принудили сей день посвятить на отдохновение народу. Оказавшаяся болезнь не только не умалялась, но умножалася день от дня более. Сие можно из того заключить, что из шести экскадронов драгун от 6 по 12 число сего ж месяца было опасно больных и неподвижных 110 человек: но естьли причислить к тому тех, кои оставлены в обозе, и кои были еще в [76] некотором движении; то число их будет, ежели не больше, верно в четверо противу выше упомянутого числа больных, в шесть дней оказавшихся. Сие пагубное состояние людей приводило в ужас каждого, имевшего сие плачевное позорище пред глазами, и каждый приуготовлялся быть жертвою сея ж ужасной судьбины: но все сие есть ничто в сравнении с тем бедствием, кое приуготовлялось нам вперед, и кое увидим мы в конце сих дневных записок.

|Маия 13 дня.| Мы бы без сумнения погибли все, естьли б еще несколько дней следовали далее за Калмыками: но щастие отвращая от нас совершенную погибель, послало к нам желанную нами весть; ибо к вечеру другого дня возвратилась команда, посланная для разведывания о Калмыках, с нижеследующим уведомлением: Что они расставшись с нами и прияв свой путь к востоку, от 10 по 13 число проехав близ 200 верст по Калмыцкому шляху, идущему вдоль хребтов горы Ала Тау, не только не видали Калмыков; но еще нашли такие знаки, кои свидетельствуют, что уже довольно времени прошло, как пробрались они чрез сии места; ибо один умерший Калмык, несколько велблюдов, баранов и лошадей, лежащих на их тропе, почти уже со всем сгнили, рассуждая по сим согнившим трупам и по чрезмерному холоду весенних дней, должно положить по крайней мере 10 дней для повреждения какого либо [77] умершего тела; и по тому то ж число дней должно считать, как Калмыки прошли чрез сии места. Сие одно уже лишило нас всей надежды догнать бегущих: но кольми паче в то время, когда узнав они о приближении Российских войск, устремились в свой путь с невероятною поспешностию; ибо посланные проехав скорою ездою целой день, приметили одно только огневище, где по видимому они отдыхали. Они повсюду бросали не только утомленной скот, но и людей, которые хотя мало не в силах были за ними следовать или по случаю собственной болезни, или по каким ни будь другим причинам; и сии оставшиеся служили обыкновенною добычею Киргис-Кайсакам. Получа сии известия не было уже нужды помышлять толь тщетно гнаться за Калмыками; но должно было предприять путь на границу и тем отвратить предстоящую нам погибель. Сколь ни велико соболезнование было всех военных чинов, бывших в сем походе, о худом успехе порученного им дела; но видев с одной стороны невозможность преследовать в отдалении бегущих изменников, с другой суровость голода, сообщившегося с мучительными болезнями, принуждены были склониться приять возвратной путь на границы, и тамо искать спасения народу погибелью окруженному: Усть-Уйская крепость и по генеральной карте Оренбургской губернии и по уверению кочующих там Киргисцов была [78] ближе всех селений, находящихся на границе; и по тому положено, дождавшись назади оставшегося обоза, и дав отдохновение всем военным людям, итти прямым пугаем до сего селения.

От 13 по 15 число прошло время во ожидании обоза; но 16 числа по соединении оного с нами ничто уже не удерживало нас продолжаться в сих бесплодных местах; и мы сей же день отправились в наш путь. 42 версты отъехали мы от повороту нашего на границы, и при источнике, именуемом Карасу, препроводили ночь и остатки сего дня.

|Маия 17 дня.| Отсюда к полунощи лежат места безводные. Проехав 41 версту едва нашли мы один солоноватой источник текущий малыми озерками в речку Кайраклу. Обильные конские кормы награждали водяной недостаток, и по тому расположились мы там лагерем.

|Маия 18 дня.| На утрее предприяли мы путь к устью речки Кайраклы. Отсюда начинается земля со всем иного свойства, нежели земли лежащие от Орской крепости до самых Улытайских гор: ибо вместо каменной и песчаной земли находится здесь тучный чернозем, изобильный всякими растениями и удобный для хлебного посеву. Земные трещины и расселины, коими исполнены сии места, служат убежищем некоему роду степных мохнатых пауков, кои величиною не более Грецкого ореха, и имеют восемь маленьких глаз. Киргисцы, говорят, что сие [79] животное смертоносно для людей и лошадей: но мы не видали от них ни малого вреда; следственно и не имели случая удостовериться, имеют ли они в себе что ни будь смертоносное. Они прибавляют еще к тому, что овцы суть неприятельницы сего животного, и что они нашед его ползающего по траве, с оною съедают вместе; и он не в силах, или лучше сказать, яд его вредить ни мало пожирающих его овец.

Продолжая путешествие наше по сим местам, видимы были повсюду великие стада сайгаков, коих козаки наши убивая утолили несколько томящий их голод: однако ж сию пищу доставали весьма редкие, по тому, что должно иметь или весьма борзую лошадь, или быть искусному стрелку, чтоб достать себе в пищу сего дикого и борзого зверя. Молодые сайгаки всего скоряе попадались в руки ловящих их охотников; ибо они не имели ни скорого бегу отцов своих, ни силы сносить долго стремление за ними скачущих людей. 47 верст отъехали мы в сей день; по том расположились лагерем близ устья речки Кайраклы.

|Река Ишим.| Чем ближе подвигались мы от востока к западу, тем больше находили мы приятств в естественном положении тамошних мест, и во изобилии лежащей там страны. Не было уже недостатку ни в каких кормах, ни в источниках приятных воде; ибо все сие находили [80] мы с избытком во всех проезжаемых нами местах. К полудню достигли мы до некоего пространного озера, лежащего в виду реки Ишима, и тамо сделали отдохновение. Пробыв несколько часов в окружностях сего озера, отправились в наш путь, и прибыли к реке Ишиму. Течение сей реки от востока на запад с таким сильным стремлением, какового не имеет ни одна из многочисленных рек, текущих с восточной части Киргис-Кайсацкого владения. Берега ее, на востоке лежащие, составляют высокие каменные горы. Напротив того западная часть украшена приятными лугами и множеством камышистых озер, кои служат убежищем диким уткам, гусям и лебедям. Река Ишим, в рассуждении глубины и ширины, и в самых вершинах своих способна для отправления судов, естьли б в том случилась нужда при случае открытия каких либо продуктов, находимых в той стране.

46 верст отъехали мы в сей день; и ночь препроводили при соединении некоего источника с рекою Ишимом.

Далее от сего места, по пути ведущему в низ по реке Ишиму, находятся некие древние валы. Они по видимому не составляли укрепления какого либо жилища, по тому, что представляют вид продолговатой горы, и то в одну только восточную сторону; а в прочих частях не видно ни малейших знаков [81] бывшего там укрепления. По мнению суеверных Киргисцов, сие есть остатки мест не ведомо каких то древних Алыпов, кои по описанию их суть люди невероятной силы и возраста. По смерти сих Киргиских исполинов, прибавляют они к тому, будто бы сии валы служили им гробницами, в которые они друг друга погребали.

Отсюда спускаясь далее в низ по реке Ишиму начинаются весьма приятные дубровы, растущие по горам, лежащим на восточной стороне сей реки. В окружностях сих приятных месте расположились мы лагерем в 51 версте расстоянием от утреннего нашего стана.

В небольшом расстоянии от сего места находилась караванная дорога, идущая из Бухарии и Хивы в Троицкую крепость. Прибыв к оной имел я случай осмотреть некое достойное примечания кладбище, и отличающееся от прочих Киргис-Кайсацких кладбищ тем, что поверх деревянного сруба, который служить надгробком усопшего тела, воткнут болван, изображающий лицо и шею человеческую. Подле него повешено копейное древко, что служит обыкновенным знаком усопших степных рыцарей. Бывшие с нами Киргисцы не ведают, кто тамо погребен с таким странным различием. 49 верст отъехали мы в сей день, и на сем расстоянии не видно было ничего примечания достойного, кроме множества [82] признаков железных руд, коих куски нарочитого качества попадаются в ращелинах тамошних гор и на поверхности тамошних бугров. Всего удивительнее, что на всем пространстве степи, кое мы проезжали, никогда не попадались нам признаки медных руд, не смотря на то, что тамошние горы казались по виду своему созданными быть для произведения одних только металлов, дабы тем наградить недостаток в других естественных произведениях. Но как с одной стороны краткость времени, препровожденного нами в сем скором путешествии, не дозволяло нам прилагать надлежащего старания ко откровению сокровище сей страны, а с другой и испытания наши не могли далее простираться, как только по одной поверхности земной тех мест, которыми мы проезжали: то по сему не льзя вовсе заключить, чтоб сии места не заключали в себе что ни будь драгоценное.

|Поворот реки Ишима в полунощные края.| 22 числа проезжали мы местами столько ж неспособными для исследования натуры, как и все вышеописанные места. 23 числа прибыли мы к речке Кинкул, текущей с западу в реку Ишим. По берегам сего источника ростет со изобилием осинник, березник и жимолостник: словом сказать: там нет уже недостатка ни в каких земных произрастениях. Сие место достойно тем большого примечания, что отсюда река Ишим престает [83] течи на запад; но устремляется прямо в пределы полунощной страны, оставляя по восточной стороне своего течения довольно пространные леса и землю удобную для обитания народа. Поворот сей реки обратил и путь наш в другую сторону: ибо вместо путешествия к востоку прияли мы путь к западу, как в места ведущие к российским границам. Ночь застигла нас при небольшой бакалдинке пресной воды, коя находилась в 21 версте от речки Кинкул.

Прежде сего голод приводил во истощение и болезни только некоторую часть нашего войска; но с сего времени не было между нами ни единого, который бы не приуготовлялся вкушать тую ж самую судьбину. Тщетно начальники старались отвратить предстоящую погибель разделением своего собственного запаса по своим подчиненным, дабы сим средством возродить в них бодрость к понесению с меньшим отчаянием грозящей им погибели, и показать тем, что они готовы сами делить с ними все участи ожидаемого ими бедствия. Сие похвалы достойное дело не могло произвести желанной от того пользы: ибо в рассуждении множества людей разделенный провиант был слабою отрадою истощенным голодом и приведенным в бессилие болезнями. Не можно изобразить, сколь ужасно было тогдашнее наше состояние. Мы не имели иного позорища в глазах наших, как единой образ иссохших от [84] голоду и не редко пред глазами нашими умирающих людей. Все сие производило в нас неописанное сокрушение и ужас, и каждый помышлял прекратить дни жизни в терзаниях сей мучительной смерти, которой образ всякой час мечтался пред нашими глазами. Не было иного средства ко отвращению сего бедствия, как только сие единое, чтобы послать вперед легкую команду в Усть-Уйскую крепость для заготовления и высылки на встречу провианта; и сие было исполнено и отправлено того же дня. Сей случай употребил я в свою пользу, отправясь в путь обще с сею командою.

Как избранные к сей посылке имели наилучших лошадей из всего войска; то не было сумнения, чтоб мы, не имея с собою ни малейшей тягости, не предупредили бы оставшийся корпус несколькими днями приездом нашим в Усть-Уйскую крепость, и не отвратили бы тем опасные следствия голода высылкою провианта.

|Чрезмерная буря и мраз препятствуют путешествию.| Прияв сей путь с крайнею поспешностию, следовали мы к тем местам, где надеялись найти Российские селения, и 25 числа прибыли к речке Каратун. От оной далее на западе находится другой источник, именуемый Кара Кундус ¹⁸, где несмотря ни на томящий нас голод, ни на важность того намерения, с [85] которым мы отправлены, и от которого зависел или крайний ущерб, или спасение наших войск; ниже на собственное наше желание, принуждены были мы целой день пробыть на одном месте по причине ужасной бури с дождем и снегом соединенной и необычайного мраза, случившегося в сей день. Мороз, дождь и снег ни мало бы не удержали нас от предприятого нами пути; но сильная буря, вооружившаяся к вящшему нашему нещастию, стремяся с западу (с той самой стороны, куда нам надлежало следовать), сделала нам препятствие непреодолимое. Мы испытывая собственные наши силы и силу наших коней, несколько раз пытались вступить в наш путь; но находили бурю столь необычайну, что 10 сажен проехать противу ее стремления не было ни малейшей возможности: ибо самые наилучшие лошади никаким понуждением 10 минут не в силах были итти ей противу. Мы без сумнения погибли бы в сей день, естьли б к нещастию нашему буря застигла нас в пустой степе: но здесь нашли мы спасение в частых кустарниках растущих по берегам источника Кара-Кундус: костры раскладенного огня согревали нас от мразу, а густые ветви кустарников защищали нас от жестокости сей ужасные бури. Естьли б сия необычайная перемена воздуха случилась в странах северных, то было бы нечто естественное с обыкновенным [86] воздухом сих хладных стран: но видеть оную в полуденных странах, и еще в таких местах, где летом бывают чрезмерные жары, достойно удивления. Нет тому (или по крайней мере не нахожу я) иной причины, как сие, что к западу и полунощи от сих мест прилегли хребты тех великих гор, на коих обитает почти вечная зима, каковы суть Уральские и Алтайские горы, окружающие хребтами своими западную и полунощную часть сей страны; и потому кажется вероятно, действие сей западной бури произвести от поглощения ею того хладного воздуха, который объемлет поверхность вышеупомянутых гор, и которой по том изливает она во всех пустых местах сей пространной земли. Не имея ни малейшего искуства ко изъяснению естественных причин, читатель извинит меня в толь слабых доказательствах.

|Речка Абуга.| На другой день буря исчезла, день стал благополучный, и мы отправились в наш путь. В несколько часов достигли мы до речки Абуги, текущей с востока в реку Тобол. В сем месте источнике сей имеет воду солоноватую по причине множества солончаков, по которым она протекает: но при соединении ее с вышеупомянутою рекою приемлет вкус пресной воды ¹⁹. По берегам сего источника [87] ужасная зыбь, чрез которую пробираясь претерпели мы великие затруднения: ибо редкая лошадь могла пройти во оной не погрязнув; а по тому надлежало и перебравшимся чрез оную возвращаться назад и подавать им помощь. Зыбь сия лежит по одной только западной стороне источника; а в ширину не занимает места более одной версты: но удивления достойна тем, что распространяется и по самой высоте лежащего там увала, не смотря на то, что на поверхности оного находится самый наилучший чернозем, по коему изредка ростет кавыл трава.

Приятность мест умножалась приближением нашим к Российским границам. Повсюду были видимы приятные рощи, источники, луга, и все то, что может служить к блаженству жителей земных. Тамо находятся огромные леса, из коих наилучший тот, который лежит между озерами Денис-Кулом и [88] Кундис Кулом. Ширина сего лесу хотя не более четырех верст, но в длину на запад распространяется он нарочито далеко.

Уже пятый день начался путешествия нашего (считая от дня отправления нашего от оставшихся войск); но никто из нас не ведал, сколь далеко находимся от Усть-Уйской крепости, и скоро ли мы туда прибудем. Пять дней не имели мы почти никаковой пищи; а бывшие с нами драгуны и казаки около двух недель едва имели случай в сие время два раза напитаться худым лошадиным мясом и молодыми грачами, коих в кустарниках речки Абуги нашли мы великое множество. И так не многого времени требовалось к приведению нас в совершенное бессилие, и на конец к самой может быть смерти ²⁰. Но бог, спасая нас от очевидной погибели, даровал нам неожидаемую радость и спасение. В тот самый час, когда зарань исчисляли мы все жестокости предстоящей нам смерти, и когда считали мы себя погибшими в сих местах, увидели одного из рассеянных по пространству тамошних [89] мест казака, поднявшегося на верх превысокой горы, и оттуда с неописанною скоростию скачущего к нам обратно. Что было нам воображать из сего видимого нами случая? Иные думали, что он за горами усмотрел какую ни будь толпу наших неприятелей; другие заключали, что он увидев идущих к нам с границы людей, спешит возвестить нам ту, или другую ведомость. Смущение, боязнь и радость объяли наши мысли, и мы колебались между страхом и надеждою до его к нам прибытия. Но в какое удивление и радость пришли мы, когда услышали от него, что поднявшись на верх горы усмотрел вдали российское селение! Смятенные наши мысли принудили усумниться о истинне его сказания: а чтобы удостовериться о том; то каждый употребя остатки сил своих коней, устремился скакать к тому месту, откуда было сие видно. Мы достигли до того места, и то ж самое видение открылося нашим глазам. Я столько ж не в силах изобразить движение сердец наших, пораженных сею неожидаемою радостию, сколько ужасные чувствования во время претерпенного нами голода. Словом сказать: изображение той минуты, в которую мы из отчаяния приведены были вдруг к предмету радости и спасения, превосходит силы мои весьма слабые ко изъяснению душевных действий. Сие видение на тот час принимали мы не иначе, как за [90] пустое привидение, и уверились не прежде, как въехали в самую крепость и вошли в дом, в жилище нам отведенной. Кусок хлеба, которой (последуя обычаю странноприимства) подал нам хозяин сего дома, был для нас наилучшим сокровищем всего света. Вдаться вдруг в хлебную пищу, было бы вредно для людей столько же, сколько и действие самого голода: а по тому взяты были все предосторожности, дабы никто из военных чинов не у потреблял в первой день более полуфунта хлеба. На другой прибавлялось по толикому же числу; и так сие продолжалось по тех пор, пока люди возвратили прежний вкус в естве, и могли без жадности питаться принесенным им хлебом. Зло, происходящее от излишнего употребления хлеба после претерпенного голода, испытал я сам собою: ибо приехав в крепость съел я близ фунта хлеба, принесенного нам нашим хозяином, от чего тот самый час почувствовал я болезнь в сердце моем. Казалось мне нечто тягостное лежащее на оном, и занимало дыхание мое: однако ж взятою мною предосторожностию прошло сие чрез несколько часов.

Коль скоро приехали мы в Усть-Уйскую крепость, то тот же самый час собрав довольное число провианта отправили на переменных подводах на встречу позади оставшемуся войску, коим велено было денно и ночно [91] следовать в верх по реке Тоболу, куда по исчислению дней препровожденных нами в пути должен был приближиться главный корпус; а мы во ожидании его прибытия употребили все время на отдохновение после претерпенных нами трудов.

Приветство и человеколюбие жителей Усть-Уйской крепости заставило нас забыть в два дни все претерпенные нами бедствия. Я не могу довольно надивиться их ласковому странноприимству, и не знаю, природная ли их та склонность, или жалость, видев своих одноземцов изнуренных голодом и болезнями, была причиною, что они всех бедных немощных взяли под свое призрение, как бы ближайшие их родственники, и служивых, поставленных по домам тамошних жителей, питали своим собственным хлебом, не требуя за то ни малейшего воздаяния. Сугубо щастливы мы, что попались в жилище людей столь редких добродетелей.

|Усть-Уйская крепость.| Усть-Уйская крепость имеет имя сие от устья реки Уя, при конце сего селения впадающей в реку Тобол. В ней одна деревянная церковь, до 400 обывательских домов, и несколько казенных строений для житья военным людям и установленным над ними начальникам. Гарнизон сей крепости состоит в одной роте драгун, в некотором числе солдате, и сверх сего для содержания летних [92] форпостов и объездов присылается от 200 до 300 человек казаков, Башкирцов и служивых Татар. Поселенные тамо отставные солдаты, имея во владении своем самые хлебороднейшие места, препровождают жизнь свою в лучшем изобилии и удовольствии, нежели другие, живущие в крепостях лежащих в низ по реке Яику. Пространные поля, леса, луга и рыбные озера, находящиеся по всей окружности сих соединенных рек, производят изобилие во всех вещах между жителями сего селения. |О хлебопашестве жителй Усть-Уйской крепости.| Там нет иной земли кроме тучного чернозему, где все плоды вложенные в недра земли приносят обыкновенно в десять раз противу посеянного. Всеобщее изобилие во ржаном хлебе производит там такую дешевизну, что земледельцы едва могут получить самое малейшее воздаяние за употребленную к тому заботу и труды: ибо все тамошние селения избыточествуют своим собственным хлебом; а города и торжища, куда обыкновенно земледельцы возят на продажу плоды своих трудов, от оных мест удалели. Но пшеница сохраняет там всегда свою цену, по тому, что питающиеся хлебопашеством, естьли не могут за сходную цену продать оную в своих селениях, не редко возят в Троицкую крепость, и там меняют ее на скот, кошмы и на прочие мелочи приезжающим туда каждое лето для торговли кочующим Киргис-Кайсакам. [93]

С начала поселения их по сей линии имели тамошние жители свободу и вольность менять свои продукты Киргисцам в самых своих селениях, куда народ облакомленный приятностию хлебной пищи приходил толпами, приводя с собою табуны овец, коров и лошадей; и сие приносило поселенным превосходные прибытки; и каждый, возбуждаем будучи получаемою от того пользою, старался распространить свое хлебопашество. Но пред несколькими годами отняты право хлебного торгу от всех тех крепостей, где нет учрежденных мест и смотрителей над собранием пошлин с меняемых вещей от кочующих тамо Киргис Кайсаков. Сие думаю сделано в том намерении, дабы Киргисцов и всех торгующих людей обратить на мену в Оренбург и в Троицкую крепость, дабы тем соблюсти пошлинные сборы.

Между земледельцами, живущими в окружностях Усть-уйской крепости, не приметно ничего отменного ни в хлебопашестве, ниже в других частях их домостроительства. Вообще посев ржаного и ярового хлеба бывает у них с обрядами прочих земледельцов, что все приносит обильные плоды и в рассуждении хорошего качества земли, окружающей их селения, и в рассуждении благорастворенного воздуха, объемлющего тамошнюю страну: ибо Усть-Уйская крепость, расположенная по течению реки [94] Уя, стоит гораздо ближе к полудню, чем все другие крепости к устью сей реки лежащие. В рассуждении тучности земли, каковая около Усть-Уйской крепости примечается, греча или дикуша родится с малым успехом; а по тому жители сих мест, находя бесполезными труды свои, посев оной совсем оставили. Овес, горох, просо, полба и ячмень награждают недостаток в дикуше.

|Усть-Уйские огороды.| Из огородных овощей отставные поселенные по Усть-Уйской линии садят известные плоды, как то морковь, капусту, огурцы и свеклу: но арбузов, дынь и прочих огородных овощей разводить между ими нет обыкновения. Все сие со изобилием родит тамошняя земля, а особливо овощи, посеянные на утучненных берегах реки Тобола и Уя, производят преимущественное количество плодов.

|Меловые и известные горы.| От Усть-Уйской крепости, идучи к западу с полунощи, в небольшом расстоянии находятся меловые и известные горы. В них кроме хорошего мелового и известного камня нет ничего примечания достойного; но и сии самые суть вещи бесполезные для обитателей тамошних селений: ибо как то, так и другое полезно только для тех людей, кои имеют обычай в своих селениях строить каменные здания. Сказывают, что далее от оных гор на Киргиской стороне находятся охряные горы, из коих живущие в крепостях драгуны [95] достают охру, употребляя оную на крашение своей военной аммуниции, как то перевязей, портупей, и прочего.

Начало месяца Июня открылось прибытием главного корпуса, который к полудню 1 дня вступил в Усть-Уйскую крепость, привезя с собою большую половину людей едва имеющих подобие человеческое. Сверх общей всем болезни опухоли, народ приведен был в такое бессилие, что поднять драгунское седло с прибором к тому принадлежащим едва доставало их силы. С не меньшим сокрушением должно было взирать на бледность их лиц, умноженную еще более в пути изношенными рубищами, кои едва покрывали наготу их: словом сказать: не нужно было искать людей бывших в сем бедственном походе ибо образ их отличался от других так, что среди толпы народа тотчас можно было отличить бывшего в походе и вкусившего степную нужду от тех, кои были неподвижны из своих селений.

На другой день по прибытии в Усть-Уйскую крепость отправлен был нарочный куриер к Оренбургским начальникам с известием о возвращении нашем на границы и с обстоятельным известием причин побудивших к оному. Десятидневное время прошло в отдохновении после претерпенных трудов и в лечении больных людей, коих число, как то [96] сказано выше сего, было почти большая половина. Среди всех бед, которыми мы были окружены во время нашего путешествия, не можно сказать, чтоб ущерб людей был чрез меру чувствителен: ибо во все время число умерших не превосходило сорока человек, причисля в то число умерших по прибытии нашем в Усть-Уйскую крепость.

Между тем временем получено повеление от Оренбургских начальников к г. Генерал-Майору фоне Траубенбергу, дабы выбрав здоровых людей из корпуса вышедшего из степи, обратить оных на Сибирскую линию для соединения с полками идущими оттуда к Алтайским горам для лучшего пресечения пути бегущим мятежникам. По сему сделаны были надлежащие приуготовления и выбор людей способных к сему новому предприятию. Начальником сей части войск определен г. подполковник Рычков; а г. Генерал майор фон Траубенберг остался начальником над военною командою, находящеюся по крепостям Оренбургской линии.

Как все части Сибирской линии оставлены для особенного испытания г. Академика Палласа: то не было мне нужды вступать в сии пределы: но последуя предписанному мне плану для путешествия, надлежало мне по окончании степного похода следовать прямо в Оренбург, и тамо осмотрев остатки мест [97] неосмотренных другими испытателями натуры, помышлять о возвращении в Санктпетербург. По сему приуготовился я к отъезду, и 14 дня отправился в мой путь, лежащий вдоль по Оренбургской линии по пути ведущему к городу Оренбургу.

|Июня 14 дня.| От Усть-Уйской крепости начинается путь в верх по реке Ую, местами отчасти ровными, отчасти ж покатыми увалами, коих верхи украшены были зеленеющимися рощами и прочими произведениями приятные весны. В 23 верстах от оной находился Луговой редут. Имя его происходит от того, что построен на луговой стороне реки Уя. |Крутоярская крепость.| За оным следует Крутоярская крепость, построенная на крутом яру вышеупомянутой же реки. В окружностях сего селения не приметил я ничего примечания достойного: оно ограждено деревянным замком фигуры четвероугольной, бойницами и башнями, снабденными довольным числом артиллерии. Строения в ней не столь пространны, как в Усть-Уйской крепости, и жители не столь зажиточны, как первые.

За оною крепостию по пути ведущему в верх по реке Ую, расстоянием в 20 верстах, находится Березовской редут, коего имя без сумнения происходит от множества березового лесу в округе его растущего. Частые перелески, бывшие на сем пути, питали в себе различных ползающих и парящих насекомых, [98] между которыми попадались чаще всех бабочки, от ученых Руминами называемые.

|Каракулинская крепость.| За Березовским редутом в 24 верстах следует Каракулинская крепость, имеющая имя сие от озера Каракуль, в небольшом расстоянии от нее находящегося. В ней одна деревянная церковь и до 150 домов, в которых так, как и в прочих крепостях, живут отставные солдаты, и одна рота полевой команды. Тучные берега реки Уя, изобилуя довольным числом рыбных озер, были приманкою степных чаек и приятным убежищем птиц сродных той стране, между которыми находились красные утки, плавающие по озерам.

|Троицкая крепость.| От Каракулинской крепости лежит путь угористыми местами, которые пространным хребтом распространяются до самой Троицкой крепости, в 53 верстах от Каракулинской находящейся. Сия крепость построена близ устья речки Увелки, впадающей в реку Уй, и есть знатнейшая из всех селений находящихся по всему пространству Оренбургской губернии, по причине учрежденного в ней торгу между российскими купцами и многими степными народами, обитающими в пределах полуденные Асии. Главнейший торг сего места состоит в скоте, пригоняемом на мену соседственными Киргис-Кайсаками, и во множественном числе хлопчатой бумаги, и в других Асиатических товарах, привозимых Бухарцами, Кашкарцами, [99] Трухменцами и Хивинцами. Входить во все обстоятельства Троицкой торговли почитаю я делом излишним: ибо желающие об оном иметь совершенное сведение могут читать Оренбургскую топографию, в которой касающееся до сего дела изображено с совершенною ясностию. В прочем я должен сие сказать, что побег Волжских Калмык произвел великой вред в самой торговле, и служил к немалому ущербу пользы государственной и народной: ибо нечаянное нашествие сих мятежников привело в такое смущение и ужас тамошние народы, что ни един из них не смел показаться из своего владения, покуда не прошла сия ужасная буря. Самые Киргис-Кайсаки хотя и старалися укрыть улусы свои в местах сокровенных, и для мимопроходящих неприятелей неудобопроходимых; однако ж и с сею предосторожностию не редко служили они добычею многолюдным толпам рассеянных мятежников. По отшествии их из пределов Киргис-Кайсацкого владения торгующие народы хотя и зачали собираться к произведению обыкновенного своего дела; но сие было ничто в сравнении с прошедшими годами. Словом сказать: Калмыцкой побег был источником, родившим различное зло и разрушившим спокойствие народов обитающих в Оренбургской губернии. Излишно бы было исчислять весь вред проистекший из сего случая. Всякой вошед в связь [100] сего дела, и исчисля убытки нанесенные казне отправлением двух многолюдных корпусов противу сих мятежников, разрушение на тот год комерций и с нею наилучшей части доходов Оренбургской губернии, и наконец самую пользу, бывшую от сего скотоводствующего народа, легко понять может, сколь много сие смятение нанесло вреда, и сколь потеря сия должна нам быть чувствительна.

Троицкая крепость положила предел моему испытанию: ибо все селения, лежащие по Оренбургской линии до самого первенствующего города сей обширной губернии, и все достопамятные места на сем расстоянии находящиеся, служили единственным испытаниям г. Академиков Палласа и г. Лепехина, объехавших прошедшим летом все сии места. Оставалось мне избрать прямой путь до города Оренбурга; к чему находил я лучшую удобность ехать по линии, нежели чрез юрты Башкирские, где трудный путь тщетно продержал бы меня несколько излишних дней.

Я уже достиг до Губерлинских гор, не думая, чтоб нужды претерпенные нами в степе могли возродить во мне какое либо следствие болезней; однако ж в сем я обманулся: ибо едва только перевалился я в средину сих гор, как почувствовал сильную горячку, которою мучим будучи едва доехал жив до города Оренбурга. Там пробыл я Июнь, Июль и [101] часть Августа месяца, и способом находящихся там врачей излечился от приключившейся мне болезни.

Окончание порученных мне дел зависело от осмотру остальной части Уфинской провинции, куда в половине Августа месяца отправился из Оренбурга. Места, лежащие между городами Оренбургом и Уфою, не требуют здесь никакого описания, будучи уже описаны отчасти г. Академиком Палласом, отчасти г. Академиком Лепехиным, которого осмотры распространялись по всем тамошним местам. В третий день по выезде моем из Оренбурга прибыл я в город Уфу, откуда на другой день отправился к устью реки Диомы, в 4 верстах от города находящемуся.

Откуда исходище сей реки, и что достопамятного в вершинах ее находится, сие можно усмотреть в дневных записках прошлого 1769 года: но места, лежащие к устью реки Диомы, поныне еще оставались никем не исследованы. Мне надлежало окончить сие дело; и по тому отправясь в сей путь, имел я главным предметом моего испытания берега сей реки.

|Устье реки Диомы.| При самом устье реки Диомы места исполненные густым чернолесием, в котором не видно ничего примечания достойного. Чернолесие пресекается хребтом пространной горы и ко оной примкнувшимися лугами, кои равным [102] положением служат к наилучшему украшению по средине их протекающей реки.

|Древние здания.| Хребты сих гор сохранили на себе знатные остатки древних развалин, из которых первые находятся в 50 верстах от города Уфы близ Татарской деревни, именуемой Сперли. Там видима еще поныне в совершенной целости четвероугольная палата, сделанная из тесаного дикого камня. |Древние здания на реке Диоме.| Вход в оную с востока пространными вратами, сделанными на подобие дверей молитвенного храма. Верх ее устроен сводом и вымазан алебастром с таким искуством и рачением, которое заставит каждого отдать справедливую похвалу древним строителям: ибо не смотря на древность времени не потеряло оно ни прежней своей красоты, ни твердости. Четыре угла сего здания разделяются широкими уступами вдавшимися в самые стены. Между уступами сделаны два узкие, но при том продолговатые окна, посылающие дневной свет во внутренность храмины. Со внешней стороны имеет сия палата окружение близ 18 в вышину; с наружи от подошвы до верху ее около шести сажен; внутри же ширина и длина оной по три сажени; так как и внутренняя вышина ни мало не превосходит поперешного пространства. Испод ее выкладен квадратным диким камнем, где повсюду видимо тщание и неразрушимая твердость. Никто не ведает [103] из окольных жителей, к чему служило сие место; а того меньше еще, кто был основателем оного. Но разбирая образ построенного здания, без ошибки можно заключить, что оно служило больше надгробною палатою знатнейшего человека, нежели молитвенным храмом тех народов, кои в древности тамо обитали.

От сей палаты отступя к подошве горы сажен 60, видны другие остатки или древностью разрушенного, или не со всем построенного здания, окруженного множеством каменных надгробков, на коих изображены некие надписи Арапского языка. Слова на камнях написанные не могли мне истолковать ни самые искусные Татарские Муллы; однако ж поведали мне, что в надгробных надписях находят они литеры Арапские: но они им не вразумительны и по причине древностью поврежденных слов, и по причине некоторой отмены в языке древних Аравитских народов. Сии развалины более всего свидетельствуют, что сие место посвящено было к построению Магометанского храма: ибо там видимо еще и поныне то место, где во время моления беседует Мулла, и кое Татара называют Махрап. К полунощи значатся там двери, так как обыкновенно делают Магометане в своих мечетях.

|Древние развалины на реке Диоме.| От сих развалин расстоянием в 12 верстах, на луговой стороне реки Диомы находится еще другая палата, во всем подобная первой. [104] Внутри оной стоит надгробок исписанный на подобие находящихся около развалин первого храма. На нем написаны молитвы и имя усопшего, который по словам надписи (как сказывают Татара), был сходец из Мекки столицы Махометанского суеверия. Противу камня, который без сумнения поставлен к голове погребенного, вырос куст рябиннику, что принудило набожных Татар заключить о святости усопшего, и по тому воздавать ему некоторую почесть во дни поминок.

В округе сих развалин примечаются знаки укрепления, состоящего в разрушенных валах. По сему можно думать, что укрепление сие служило защитою какого ни будь древнего города обитавших в сей стране народов. В Оренбургской топографии приписуется сие место столицею Нагайских Ханов; что кажется весьма вероятным в рассуждении находимых там нарочито великолепных развалин, и в рассуждении приятств и красоты тамошних мест.

За оными развалинами не только в верх по реке Диоме, но и по всей тамошней стране не находится ничего примечания достойного; а по тому объездив окольные места, и не находя никаких любопытных предметов, приял предписанной мне возвратной путь до Санктпетербурга.

КОНЕЦ ДНЕВНЫХ ЗАПИСОК.

Комментарии

13. В рассуждении многолюдной фамилии Киргис Кайсацких Ханов, Хивинцы, Трухменцы, Ташкинцы и Аральцы обыкновенно призывают к себе на владение детей Ханских, кои согласясь должны жить в главных местах тех народов, чиня расправы над ними по некоторым старинным узаконениям. Вышеупомянутые народы имели Ханов своей собственной природы; но ныне они истребили род их в разные возмутительные случаи; и по тому то принуждены призывать на владение Ханов из других народов.

14. Калмыки именуют Волгу Ижил; и сие имя с плачевным воплем они всегда воспоминают, чему были свидетели сами Киргис-Кайсаки, бывшие у них в плену.

15. Лама Лаузин Ланчин приобрел себе имя Далай Ламы, то есть бессмертного священника, таким случаем. Он притворился мертвым живучи на Волге; но по прошествии трех лет явился опять жив, поведав при том народу, что он оживотворен был в Тибете в столице их главнейшего Далай Ламы, откуда привез письменное свидетельство от сего бессмертного первосвященника. Надобно думать, что все знатные Калмыцкие Ноионы или князья были соучастниками его притворства и умысла; ибо Калмыки почли сие за действие божественное, и по тому уверились и воздали ему все почести приличные бессмертным. Я больше еще скажу, что мысли мои стремятся сделать из того следующее заключение. Начальники Калмыцкие, без сумнения имея давно уже желание возвратиться в древнее свое владение, не знали каким образом согласить им с своим намерением многочисленной и в спокойствии пребывающий народ, вздумали на конец привлещи его к тому сим священным происшествием, ведая суеверие и набожество своих людей. Я сие из того заключаю, что познания бессмертным сего младого Далай Ламу случилось в тот самый год, когда Калмыки бежали из Российского подданства.

16. В доказательство несправедливых вестей, которые сообщали они нам о Калмыках, послужит и сей самый день. Мы еще не приближились к нашему стану, как увидели нескольких Киргисцов, бегущих к нам с крайнею поспешностию. Сие были посланные от самого Хана с изъяснением тех уведомлений, которые будто бы получил он чрез нарочного присланного от Ирали Салтана, стоящего впереди нас со своими Киргисцами, и которые состоят в нижеследующем: 1) Что он проходя хребты Алтайских гор, усмотрел с высоты оных идущую Калмыцкую орду в великом замешательстве, и как бы готовящуюся к некоему военному действию. Причина тому, по словам сих пустосказателей, была та, что Калмыки узнали о приближении российских войске, и по тому приуготовлялись к защищению от предстоящей им опасности. Но как сие было ничто иное, как собственные их вымыслы, основанные на том, чтоб сим средством возбудить в нас охоту следовать далее за Калмыками; то, познав сие их намерение, и рассуждено было для лучшего осведомления отправить собственных наших людей. Не должно думать, чтоб сам Хан был соучастником сих пустых разглашений. Киргисцы его столько же обманывали, сколько и нас самих. Усердие его к России было ясным свидетельством, что он не приемлет участия в обмане легкомысленных своих людей.

17. Улы-Тау и Ала-Тау суть две различные горы, лежащие в Киргис-Кайсацкой степи. Первая значит великую, вторая пеструю гору: но обе они, по уверению Киргисцов, соединяются с Алгийскими хребтами. Ала-Тау почитается границею между Зюнгориею и Киргис-Кайсацким владением. Сия гора достойна примечания многими горячими источниками из под подошвы ее текущими. Высота ее, по уверению Киргисцов, есть превосходнейшая из всех гор; ибо облака во многих местах не касаются поверхности гор, и снег на них лежащий не растаевает в самое жарчайшее лето. В средине сих гор ростет множество соснового, березового и ивового лесу. В оных горах обитают коренные Киргисцы.

18. Кара Кундус на Киргиском языке значит черного бобра.

19. В камышах, лежащих в окружностях речки Абуги, находится великое множество гусей и лебедей. Жители крепостей по реке Тоболу находящихся летом приезжают к сему месту, пробирался в лодках в верх по течению сего источника, и стреляя тамошних птиц, собирают довольное число пуху, и продают скупщикам птичьего пуха. Из редких птиц находится там отменный род белых журавлей. Мне одного из них случилось видеть живого подлиня, который не могучи спастися полетом попался в руки ловящих его людей, рост его и прочие части тела суть обыкновенного журавля; но беспосредственная белизна перьев отличает его от других сего рода птиц.

20. Грачовое мясо способствовало к умножению болезни тех людей, кои им питалися; ибо от того умножилась между ими опухоль и кровавый понос. Сие говорю я по собственным примечаниям питавшихся сею пищею; что кажется вероятным по тому, что мясо сих степных птиц имеете в себе сильную горечь. После того, когда голодный народ с жадностию напал на сию пищу, число больных умножилось противу прежнего.

Текст воспроизведен по изданию: Дневные записки путешествия капитана Николая Рычкова в Киргиз-кайсацкой степи, 1771 году. СПб. 1772

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info