СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ГАЛКИН А.

ИСХАК-ХАН И АФГАНСКАЯ СМУТА В 1888 ГОДУ

(По сведениям, почерпнутым из англо-индийских газет).

С давних пор междоусобия в Афганистане составляют явление самое обыкновенное. Причины такого ненормального порядка вещей кроются в разноплеменности и воинственном характере большей части населения, в неустойчивости и несправедливости правительства, в недостаточном его авторитете и в отсутствии установившегося закона о престолонаследии. По разноплеменности и характеру населения Афганистан может сравниться разве с нашим Кавказом, и потому становится понятною трудность подчинения афганского населения правительственной власти. Если Россия при многих благоприятных условиях должна была вынести полувековую борьбу с кавказскими народами, прежде чем могла умиротворить страну и внести порядок в ее управление, то сколько же времени потребуется для того, чтобы той же цели достигло неустойчивое и непрочное афганское правительство, не обладающее доброкачественною военною силою, большею частью несправедливое и поддерживающее жестокостью свой авторитет? Прошло уже восемь лет с тех пор, как нынешний эмир Абдур-Рахман вступил на трон Афганистана и довольно энергично занялся умиротворением края, но до настоящего времени это умиротворение мало продвинулось вперед. Восстания горных племен, обитающих в Гиндукуше, Кух-и-баба и юго-западных отрогах этих хребтов, случаются почти ежегодно и сделались настолько обычным явлением, что даже не возбуждают особых толков ни внутри страны, ни среди ближайших соседей, и только последнее восстание гильзаев обратило на себя более серьезное внимание.

В июне настоящего года вспыхнуло восстание среди воинственных горных племен шинвари, для усмирения которого был послан значительный отряд из всех родов оружия, под начальством Гулем-Хайдера, Оракзаи, отличившегося при усмирении [363] последнего восстания гильзаев. Лишь только войска эмира приблизились к стране возмутившихся шинвари, последние ушли по обыкновению в горы, а отряд Гулем-Хайдер-хана расположился в их стране и ожидал удобного случая для нанесения мятежникам серьезного вреда. Этого однако не случилось, так как в июле вспыхнуло другое восстание, последствия которого трудно было даже предвидеть в его начале.

В конце июля (нов. ст.) из Чар-вилаета (Под этим именем северная провинция Афганистана известна у нас; англичане же называют ее афганским Туркестаном.) начали приходить в Кабул тревожные вести о намерении губернатора этой провинции, сердара Магомет-Исхак-хана, отложиться от Афганистана, с тем, чтобы образовать по северную сторону Гиндукуша автономное ханство или же свергнуть нынешнего эмира и захватить афганский трон. Эти слухи не могли не встревожить афганского эмира и правительство Индии, так как, с одной стороны, географическое положение Чар-вилаета, в особенности в позднее время года, вполне способствует к поддержанию в нем восстания, а с другой стороны - Магомет-Исхак-хан в ряду претендентов на афганский трон занимает такое же место, как и нынешний эмир Абдур-Рахман.

Чар-вилает занимает северную часть Афганистана и простирается от берегов р. Мургаба на западе до бадахшанских возвышенностей на востоке; на севере Чар-вилает соприкасается с бухарским ханством, причем границей служит р. Аму-Дарья, и с русскими владениями, от которых отделяется условною линиею, проведенною русско-английскою разграничительною комисией между г. Меручаком на р. Мургабе и урочищем Босага на р. Аму-Дарье. На юге Чар-вилает отделяется от Кабулистана и Газариата первостепенными горными хребтами Гиндукушем, Кух-и-баба и их величественными отрогами. Все эти хребты переходят на значительном протяжении за линию вечного снега и по своим свойствам должны быть отнесены к разряду хребтов, чрезвычайно трудно-проходимых.

Сообщение Чар-вилаета с южным Афганистаном поддерживается по трем дорогам, из которых только одна, пролегающая через Бамианское ущелье, представляет некоторые удобства для вьючного движения сколько нибудь значительных отрядов; остальные же две, из Кундуза через Хинджан в Кабул и из [364] Меймене через Бамианское ущелье в Кабул, мало удобны для движения даже незначительных отрядов. Наконец, в случае крайности, например зимою, сообщение Чар-вилаета с западным и южным Афганистаном производится по кружной дороге, через Меймене и Герат.

В начале октября, а иногда и раньше, все перевалы через Гиндукуш и Кух-и-баба закрываются, и сообщение Чар-вилаета с остальным Афганистаном поддерживается только через Герат, причем и на этом пути встречаются значительные затруднения. Весною перевалы открываются только в апреле, редко в конце марта, так что в течение пяти месяцев Чар-вилает оказывается почти отрезанным от остальной части Афганистана.

Население Чар-вилаета простирается до полумилиона и не представляет такого смешения разных народностей, как население остальных провинций Афганистана. Главную часть населения составляют узбеки, к которым примешаны в различных округах туркмены, таджики, персы и афганские народности, но эта примесь настолько не велика, что Чар-вилает можно считать населенным почти исключительно узбеками. Большинство населения Чар-вилаета ведет оседлый образ жизни и сосредоточено близ городов Меймене, Андхой, Ахча, Шибархин, Мазар-и-Шериф, Кулум и Кундуз; значительно меньшая часть населения ведет полукочевой образ жизни, кочуя на всем пространстве от снегов Гиндукуша и Кух-и-баба (летом) до р. Аму-Дарьи и песков Кара-кум.

Узбеки Чар-вилаета сравнительно с афганскими племенами отличаются мирным характером и покорностью предержащей власти; они редко бывали самостоятельны, большею же частью находились под властью более могущественных или воинственных соседей, главным образом Бухары. Лет тридцать назад Чар-вилает был покорен афганцами и с тех пор, не смотря на тиранию кабульских правителей, узбеки этой провинции остаются самыми покорными подданными эмира во всем Афганистане.

Значительное количество свободных орошенных земель могло бы обеспечить вполне безбедное существование населению Чар-вилаета, если бы этому не препятствовали непомерные налоги, взимаемые правительством, и злоупотребления местной администрации; при настоящих же условиях население живет бедно и, не смотря на свою кротость, в последние годы даже обнаруживало неудовольствие на несправедливые поборы. [365]

Главным городом Чар-вилаета служит Мазар-и-Шериф, лежащий близ древнего Балха. В Мазар-и-Шерифе живет губернатор провинции и сосредоточена значительная часть регулярных войск.

Количество войск, расположенных в Чар-вилаете, по разным причинам постоянно изменялось; равным образом изменялся и состав войск. Ядро вооруженных сил перед началом восстания составляли отряды афганской пехоты и конницы, присланные из Кабула. Кроме этих войск в состав вооруженных сил входили отряды местной пехоты и значительное число ирегулярной конницы, набиравшейся из населения Чар-вилаета (так называемые наукера). Артилерии всегда было немного, и она не была хорошо организована.

Перед началом восстания в Чар-вилаете находилось приблизительно 3.000 человек афганской пехоты, 1,000 человек афганской конницы, 1,000 человек местной пехоты, 3,500 человек местной конницы и до 50-ти разного рода орудий. Значительная часть этих войск была расположена в Меймене и не приняла участия в восстании; остальные же войска были расположены в Мазар-и-Шерифе, Андхое, Ахча, Кундузе и других менее значительных городах и при самом начале восстания были стянуты к Мазар-и-Шерифу.

Вооружение войск было далеко не одинаковое. Можно утвердительно сказать, что значительная часть афганской пехоты и регулярной конницы имела исправное скорозарядное оружие, так как еще в 1887 году эмир прислал для перевооружения чар-вилаетского гарнизона 2,200 скорозарядных ружей, которые вследствие небрежного обращения войск с оружием не были розданы на руки, а сохранялись до последнего времени в арсенале Мазар-и-Шерифа. Что же касается остальных войск, то они были вооружены, главным образом, винтовками средних калибров, заряжающимися с дула.

Боевые припасы для пехоты и артилерии имелись в очень ограниченном количестве, и это обстоятельство послужило одною из главных причин поражения мятежных войск под Таш-курганом - Газнигаком.

Губернатором Чар-вилаета состоял в последнее время, как уже было сказано, сердарь Магомет-Исхак-хан, который вместе с нынешним эмиром Абдур-Рахманом жил долгое время в наших пределах и приходится последнему двоюродным братом. [366]

По примеру прежних губернаторов афганского Туркестана Исхак-хан учредил свою резиденцию в г. Балхе и долгое время не возбуждал о себе никаких толков в Кабуле, так как был вполне верен эмиру.

В последнее время афганские дела так близко связываются с действиями правительства Индии, что при всяком выдающемся событии для верного объяснения обстановки приходится принимать в соображение взгляды и действия этого правительства, а в делах внешних даже необходимо руководствоваться при исследовании всяких вопросов его действиями и намерениями.

Правительство Индии до самого последнего времени не имело никаких поводов быть недовольным Магомет-Исхак-ханом, так как он при всяком удобном случае выказывал себя противником России и поборником яко бы национальных афганских интересов.

Не так относился к Исхак-хану сам Абдур-Рахман. Добрые отношения между эмиром и губернатором Чар-вилаета продолжались недолго и даже можно думать, что они никогда не были вполне сердечными, так как не основывались на взаимном доверии. Вначале разлад между братьями держался втайне, но уже в 1886 году ясно обнаружилось, что кабульский эмир смотрел на Исхак-хана очень подозрительно, не любил его и даже боялся. Сперва никто не мог объяснить причины такого нерасположения, так как характер и намерения Исхак-хана оставались для всех неизвестными, и только незадолго до восстания загадка несколько разъяснилась.

Проведя двенадцать лет в изгнании вместе с Исхак-ханом, Абдур-Рахман без сомнения мог узнать своего будущего губернатора лучше, чем кто-либо другой. Боязнь, выраженная эмиром по отношению к Исхак-хану, позволяет думать, что он узнал честолюбивый и предприимчивый характер своего двоюродного брата и мог ожидать, что последний употребит когда-либо свою власть по северную сторону Гиндукуша - как средство, чтобы захватить верховную власть и по южную его сторону, как поступали другие афганские вожди и даже сам Абдур-Рахман.

Исхак-хан отлично знал современные отношения Индии и Афганистана и потому много раз старался показать свои добрые чувства к руководителям афганской политики, но ему особенно удалось расположить в свою пользу некоторую часть влиятельного английского общества в Индии и даже отчасти ее правительство [367] своими отношениями к чинам разграничительной комисии. Не говоря уже о предупредительности и необыкновенной заботливости, с которыми удовлетворялись нужды и желания английских членов комисии во время пребывания их в пределах Чар-вилаета, Исхак-хан выразил своим гостям определенные взгляды на относительное значение союзов Афганистана с Индией и с Россией, которые не могли не понравиться уполномоченным британского правительства и конечно были сообщены последнему по возвращении комисии в Индию. Исхак-хан сказал:

- Мы (Абдур-Рахман и Исхак-хан.) достигли афганского трона благодаря благосклонности и содействию британского правительства, от которого афганцы получают большое количество денег и оружия. После двенадцатилетнего изгнания эмир и я прибыли из России, не имея ничего, кроме целых голов и ушей (Т. е. сохранили только головы и уши, которые могли потерять, оставаясь в Афганистане.). Даже и теперь эмир управляет Афганистаном при помощи британского правительства. Афганский народ должен быть благодарен своим благодетелям уже по магометанской пословице: кто забывает своего благодетеля, - забывает своего Бога и недостоин доверия. Русские алчны и жестоки в обхождении: при самой ничтожной причине они подозревают своих друзей и жестоко вымещают свою злобу, если что-либо делается против их желания («Times of India», 1888 года.).

Относительно русской политики Исхак-хан выразил сомнение, чтобы русское правительством силу постановлений разграничительной комисии, перестало делать несправедливости и остановило расширение своих границ.

- В течение 16-ти лет, - говорил он, - я изучил их способ действий и не думаю, чтобы столбы, поставленные разграничительною комисией, могли остановить их движение. Оно может быть остановлено лишь двумя путями: или к Англии должны примкнуть великие державы и общими силами противодействовать дальнейшему расширению русских пределов, или же британское правительство должно фактически завладеть афганской границей и для ее защиты употреблять оружие афганцев. Нет надобности выдвигать английские войска в передовую линию, так как богатство Индии и солдаты Афганистана могут прочно держаться близ каждого пограничного столба, так что в случае войны русские и [368] афганцы могут в достаточной мере расстроить и ослабить друг друга, а тогда уже могут выдвинуться и британские войска, якобы призванные афганцами на помощь («Times of India». 1888 г.).

К тому же Исхак-хан ясно выразил членам комисии, что он очень доволен теми близкими отношениями, которые со времени последней войны установились между Англией и Афганистаном, так как видит в них надежду, что британские войска будут дружественно встречены в Афганистане, если на эту страну нападет какая-либо иностранная держава.

Члены разграничительной комисии остались также очень довольны и сыном Исхак-хана, Измаилом, который, по их мнению, не только разделял убеждения своего отца, но еще больше озабочен обороной Афганистана от русских. Говоря об Англии и России, Измаил-хан выразил, что не может себе объяснить, почему Англия считает справедливым отдать обратно те земли, которые она берет силою оружия, между тем как Россия никогда еще не возвратила никому ни одного клочка занятой ею територии. При этом Измаил-хан успел убедить гостей, что такой образ действий двух европейских держав решительно склоняет его симпатии на сторону Англии.

Конечно, как правительство, так и общественное мнение британской Индии не могли считать слова Исхак-хана и его наследника абсолютно искренними, тем не менее тот и другой заручились на будущее время порядочными симпатиями в среде британского общества Индии, где на них указывалось как на людей выдающихся и принадлежащих к тому разряду деятелей, которые не могут быть забыты при обсуждении дальнейших судеб Афганистана.

Это было в июне 1886 г. Прошло два года, которые внесли не мало нового во внутреннюю и внешнюю жизнь Афганистана. Тяжелый недуг Абдур-Рахмана отразился на его характере и сделал его более жестоким; постоянные восстания в различных округах Афганистана раздражили его до крайности и развили в нем подозрительность.

Желая угодить своим британским друзьям, он увеличивал свои вооруженные силы, а это отзывалось на благосостоянии населения. Непомерные налоги, при обычных злоупотреблениях, ложились тяжелым бременем на народ, а усиленные [369] принудительные наборы часто совершенно подрывали благосостояние целых округов, число недовольных и обиженных быстро увеличивалось, а для усмирения их принимались все более и более жестокие меры. Казни сделались самым обыкновенным явлением как в Кабуле, так и в других городах Афганистана. Развившаяся в эмире подозрительность заставляла его отыскивать врагов даже среди своих друзей и не могла не обострить отношений к губернатору Чар-вилаета, к которому Абдур-Рахман никогда не питал искреннего доверия.

С самого вступления Абдур-Рахмана на кабульский трон Исхак-хан правил Чар-вилаетом почти самостоятельно, так как подчиненность эмиру выражалась периодическими посылками в Кабул денег в эмирскую казну, подарков самому эмиру и поставкой лошадей для кабульской конницы. Размер налогов в Чар-вилаете и расходование собранных сумм зависели вполне от желания Исхак-хана; размеры и способы продовольствия войск также определялись самим губернатором Чар-вилаета, без всякого вмешательства со стороны эмира. Население и войска были преданы своему губернатору больше, нежели в какой-либо другой провинции Афганистана. При таких обстоятельствах подозрительность эмира относительно своего двоюродного брата могла развиться до высокой степени, и он начал мало-помалу видеть в лице Исхак-хана человека опасного для своего могущества. Восемь лет, прошедшие с тех пор, как Абдур-Рахман воспользовался важными услугами своего брата, изгнали из его сердца чувство благодарности, и он в душе решил отделаться от опасного губернатора. Желание привести в исполнение эту затаенную мысль и вызвало восстание в Чар-вилаете.

Для полного уяснения политической обстановки, при которой произошло восстание Исхак-хана, необходимо бросить беглый взгляд на действия правительства Индии.

Уже со времени инцидента близ Пенжде, индийское правительство обратило самое серьезное внимание на северные окраины Афганистана, а мирное присоединение к России Мерва его встревожило и вызвало, с одной стороны, учреждение разграничительной комисии для проведения определенной границы между русскими владениями и Афганистаном, а с другой - энергическое воздействие на эмира с целью упрочения северных пограничных местностей за Афганистаном. [370]

С этою целью в течение последних двух лет производилось усиленное переселение афганских народностей в афганский Туркестан и одновременное переселение тюркских народностей этой провинции в южный и юго-западный Афганистан. Эта мера придумана очень хорошо, так как благодаря ей кабульский эмир достигает двух целей: он удаляет неспокойных жителей из окрестностей своей столицы, заменяя их невоинственными тюрками, и в то же время населяет пограничные местности воинственными и чуждыми России афганскими народами. Нет сомнения, что это переселение внушено эмиру его британскими друзьями и под их давлением приводится в исполнение, не смотря на то, что этою мерой эмир увеличивает и без того большое число недовольных его правлением.

Проведение закаспийской военной железной дороги и упрочение дружественных отношений России и Бухары серьезно изменило положение дел в Средней Азии, а занятие русскими войсками города Карки, находящегося близ самой афганской границы, вызванное необходимостью прикрыть новую железную дорогу от всякого рода покушений со стороны полудиких туркмен, окончательно смутило правительство Индии и заставило его позаботиться о том, чтобы привязать к себе возможно прочнее нынешнего эмира, как человека энергичного, способного твердо управлять страной, и привести те порядки в управлении, какие будут желательны в Калькуте. Правительство Индии не пренебрегало никакими средствами для достижения намеченной цели. Для запугивания эмира оно воспользовалось всеми орудиями своей своеобразной политики, причем не малую роль играли его преувеличенные предположения насчет дальнейшей политики России. Кроме того, оно держит наготове в своих руках Эюб-хана, влияние которого в Афганистане поведет неминуемо к самым плачевным для Абдур-Рахмана последствиям, если только победитель при Мейванде явится в пределах Афганистана с сколько нибудь значительными денежными средствами.

Для привлечения Абдур-Рахмана на свою сторону Англия снабжала его огромными субсидиями и доставляла в его распоряжение большое количество хорошего оружия, артилерийских орудий, пороха, патронов, снарядов и амуниции.

Еще летом настоящего года в международных отношениях Индии и Афганистана произошло выдающееся событие: кабульский [371] эмир просил вице-короля Индии прислать к нему доверенных сановников для переговоров о важнейших вопросах, касающихся установления прочного союза между Афганистаном и Индийской империей. Вице-король немедленно согласился на желание эмира и решил послать в Кабул секретаря правительства Индии по иностранным делам и своего личного секретаря (The «Times of India». 1888. Sept. 21.) с подобающим числом свиты.

Еще ни одна английская миссия не отправлялась в Кабул при таких благоприятных условиях, и потому нужно было ожидать, что ее результаты будут особенно важны. К тому же и время для отправления миссии было очень благоприятным для правительства Индии. У эмира найдется очень мало друзей среди воинственных афганских племен, живущих на южных склонах Гиндукуша, а терор последних лет отвратил от него большую часть мирных жителей Афганистана; сомнительно также, чтобы большая часть правительственных войск была вполне предана эмиру. С другой стороны, Абдур-Рахман мог испытать уже на практике выгоды союза с Англией, так как был вполне облагодетельствован ею и в ее дружбе мог видеть надежду на сохранение трона как за собой, так и за своим наследником. Благодаря таким обстоятельствам, правительство Индии могло действительно достигнуть заключения политического акта высокой важности.

По мнению, например, Times of India обоюдная польза договаривающихся вызывала следующие меры: постройку распоряжением эмира полотна для железной дороги из Чамана в Кандагар, с тем, чтобы на него можно было положить рельсы, когда это будет угодно британскому правительству; постройку моста через реку Гельменд и хорошей дороги в город Герат, которая в случае надобности могла бы быть обращена в рельсовый путь; учреждение английских агентств в городах Герате, Балхе, Меймене и других пунктах близ афганско-русской границы для наблюдения за действиями русских в Средней Азии; активное содействие эмира при постройке дороги от пограничного поста Абазай (Севернее Пешавера.) в Дир и Читрал; постройку железнодорожной линии от Лунди-хана в Джелялабад; проведение телеграфных линий от Кабула и других важных городов Афганистана до соединения [372] с телеграфными линиями Индии; улучшение путей сообщения между Пенжабом и Афганистаном, которое может быть произведено британскими офицерами при содействии эмира; обязательство эмира не вмешиваться в британские интересы с пограничными независимыми племенами, расположение по Гиндукушу гузарских отрядов, находящихся под командой английских офицеров и состоящих на службе у индийского правительства.

Миссия уже была почти сформирована, как вдруг появились известия из Чар-вилаета об отложении Исхак-хана, провозгласившего себя эмиром, и о намерении его открыть военные действия против Абдур-Рахмана.

Эти известия должны были чрезвычайно встревожить правительство Индии, которое в то время не могло еще разгадать истинного положения дел и имело основание предполагать, что восстание Исхак-хана поведет к серьезным последствиям. Со времени вступления Абдур-Рахмана на афганский трон Чар-вилает не доставлял ему действительного беспокойства, хотя эмир и мог сомневаться в верности своего двоюродного брата. Когда летом 1881 года Эюб-хан одержал решительную победу при Мейванде, Исхак-хан ни одним поступком не обнаружил каких либо злых намерений относительно эмира. Он остался верен, эмиру и во время восстания гильзаев, когда Абдур-Рахман находился действительно в крайне стесненном положении. Наконец, когда Эюб-хан бежал из Тегерана и сделал неудачную попытку овладеть Гератом, Исхак-хан также не обнаружил никаких неприязненных действий относительно своего двоюродного брата. Теперь же, когда вся страна, за исключением одних шинвари, находится в полном спокойствии, он неожиданно заявил свое притязание на эмирское достоинство.

Известие об отложении Исхак-хана не произвело очень сильного впечатления на Абдур-Рахмана. Можно думать даже, что он ожидал этого восстания, а если не ожидал, то по крайней мере был к нему подготовлен. Он лучше других знал Исхак-хана и был уверен, что набожный губернатор, которого члены разграничительной комисии признали скорее фанатическим первосвященником, нежели правителем обширной провинции, питал в душе честолюбивые замыслы. Правда, Абдур-Рахман не думал, чтобы Исхак-хан обнаружил свое притязание на эмирство до смерти своего двоюродного брата, но вместе с тем он был [373] убежден, что бывший губернатор Чар-вилаета не уступит кабульский трон его сыну без энергической попытки захватить его для себя. С целью устранить своему сыну препятствия ко вступлению на кабульский трон Абдур-Рахман уже давно задумал отделаться от своего двоюродного брата и давно уже искал случая с ним поссориться, но долгое время не мог найти к этому приличного повода. Еще в 1885 году эмир обнаружил неудовольствие на правителя афганского Туркестана и в первый раз пригласил его приехать в Кабул. Если бы Исхак-хан поехал тогда в столицу эмира, то вероятно он не возвратился бы обратно в Чар-вилает, но он под благовидными предлогами отклонил это посещение и в то же время своими поступками старался обнаружить еще в большей степени прежнюю преданность и верность эмиру. Затем последовал целый ряд таких же приглашений, также отклоненных губернатором Чар-вилаета, который уже ясно представлял себе их цель, так как отлично знал, какая печальная участь ожидает в Кабуле тех лиц, которые заслужили почему либо нерасположение жестокого эмира.

Летом нынешнего года эмир снова энергически потребовал от губернатора Чар-вилаета, чтобы он приехал в Кабул, и такое же требование послал всем высшим начальникам своей северной провинции. Правитель Бадахшана не замедлил исполнить желание эмира и, получив приказание, выехал сейчас же в Кабул. Исхак-хан видел, что он должен решиться на важный шаг, так как не мог найти достаточного основания снова отклонить поездку в столицу. Он мог выбрать одно из трех решений: или немедленно отправиться в Кабул, где его почти наверное ожидала горькая участь, или бежать из Афганистана в чужие пределы, или же открыто восстать против эмира. События показали, что Исхак-хан принял последнее решение, так как только открытым возмущением он мог надеяться сохранить не только свое положение, но и свою жизнь; к тому же в случае неудачи восстания он надеялся укрыться в Бухаре или в России.

Вместо поездки в Кабул Исхак-хан пригласил к себе в Мазар-и-Шериф правителей Меймене, Андхоя, Ахчи, Кулуши, Балка и других округов и объявил им, что желает отложиться от кабульского эмира и будет пытаться силою оружия возвратить себе наследие своего отца. Он старался привлечь [374] собравшихся начальников на свою сторону и достиг своей цели, так как почти все они одобрили намерения Исхак-хана и обещали свое содействие. Только некоторые из начальствующих лиц отказались присоединиться к мятежу и были арестованы по приказанию губернатора, не с тою целью, чтобы понести наказание за свою несговорчивость, а лишь для того, чтобы не мешали задуманному Исхак-ханом восстанию.

Заручившись согласием многих начальствующих лиц, Исхак-хан назначил торжественное собрание в Мазар-и-Шерифе и на нем был провозглашен эмиром. В тот же день он принял торжественную присягу на верность от своих соучастников и подведомственных ему войск. Это было в июле 1883 года.

Таким образом знамя восстания было поднято в Чар-вилаете и в виду последовательности изложения следует посмотреть, какие же шансы имел Исхак-хан, начиная борьбу с Абдур-Рахманом?

Власть Исхак-хана распространялась на обширную територию, от Мургаба до Среднего Пянджа и от Гиндукуша и Кух-и-баба до северной границы Афганистана, но не все части этой територии были одинаково подчинены губернатору Чар-вилаета. Так, Бадахшан и Меймене, наиболее значительные из областей афганского Туркестана, находились лишь в номинальной зависимости от губернатора, который поэтому и не мог вполне рассчитывать на содействие этих областей. Кроме того, Исхак-хан знал, что Бадахшан был в значительной мере расположен к Абдур-Рахману, который, с своей стороны, относился к бадахшинцам дружелюбно. Абдур-Рахман вероятно не забыл тех услуг, которые были ему оказаны Бадахшаном в то время, когда он из Памира вступил в 1880 г. на афганскую територию, с целью захватить кабульский трон. С самого начала своего правления Абдур-Рахман относился к бадахшанцам особенно милостиво и, в доказательство своего расположения, взял себе из их среды жену, а также постоянно держал и держит до сих пор значительное число бадахшанцев в своем личном конвое. При таких обстоятельствах Исхак-хан еще меньше мог надеяться на то, чтобы Бадахшан перешел на его сторону в случае его открытой вражды к эмиру.

На присоединение к мятежу области Меймене Исхак-хан также [375] мог вполне рассчитывать. Правда, значительное большинство населения этой области составляют узбеки, которые никогда не были вполне довольны правлением кабульских эмиров, а в последние годы терора и притеснений потеряли всякое расположение к нынешнему эмиру, но вместе с этим они не видели в Исхак-хане избавителя от несправедливого гнета, так как мало верили в его силы и, находясь под ударами правительственных войск со стороны Герата, сознавали всю тяжесть мщения эмира в случае неудачи восстания. К тому же афганские войска, расположенные в Меймене, имели основательную причину оставаться верными эмиру, так как этот последний составлял обыкновенно гарнизон Герата и Меймене из жителей округов, ближайших к Кабулу, с тем, чтобы семейства солдат служили ему заложниками в их верности.

Таким образом, еще до начала восстания можно было предвидеть, что район его не будет особенно обширен и ограничится округами, ближайшими к Мазар-и-Шерифу; только в случае особенно выдающихся успехов в первых боевых столкновениях Исхак-хан мог надеяться на присоединение к нему других областей Чар-вилаета, а может быть и на восстание недовольных во всем Афганистане.

Благодаря своему географическому положению, Чар-вилает со средины осени до средины весны оказывается, как уже было сказано, отрезанным от остальной части владений эмира, и это обстоятельство могло послужить на пользу Исхак-хану, если бы он пожелал им воспользоваться. Но события показали, что он или не мог, или не считал нужным воспользоваться непроходимостью Гиндукуша с тем, чтобы под его прикрытием организовать восстание, так как сам двинулся в горные проходы, по которым Чар-вилает сообщается с Кабулистаном. Правда, двигаясь в горные проходы Гиндукуша, Исхак-хан имел очень важную цель, которой, впрочем, ему не удалось достигнуть: он надеялся приблизиться к горным воинственным народам Кабулистана и возбудить их против эмира, которым горцы всегда были недовольны. Содействие горцев, конечно, отразилось бы на ходе военных действий самым невыгодным образом для Абдур-Рахмана и внесло бы в дело Исхак-хана значительный шанс успеха, так что с этой точки зрения последний мог попытаться поднять горцев против эмира, но при всем том он должен был хорошо [376] взвесить возможность этого предприятия. Хотя Исхак-хан был сыном Азима, занимавшего недолгое время кабульский трон, но этого было еще мало для того, чтобы увлечь за собою горцев; за это дело мог бы с успехом взяться такой человек, имя которого покрыто славою и который уже, более или менее, знаком горцам, а не Исхак-хан, никогда не переходивший Гиндукуша. К тому же, начиная восстание до закрытия перевалов через Гиндукуш, Исхак-хан ставил успех всего дела в зависимость от первой неудачи при столкновении с войсками эмира, а на удачу он и не мог особенно рассчитывать без усиленной предварительной работы.

Действительно, во всем Чар-вилаете было при начале восстания 8,000 или 7,000 войска, из которых не более половины находилось под непосредственным начальством губернатора; строго говоря, Исхак-хан мог надеяться только на преданность этих войск; если предположить, что к ним присоединятся еще тысячи две добровольцев (на большее число Исхак-хан вряд ли мог рассчитывать, да и не имел оружия для их вооружения), то окажется, что все вооружаемые силы претендента едва могли превысить 6,000 пехоты и конницы, третья часть которых была совершенно не обучена. Так как с этими силами приходилось вести борьбу с войсками эмира и задерживать в своей власти Чар-вилает, то для активных операций к стороне Кабула Исхак-хан мог употребить не более 4,000, т. е. во всяком случае меньше, нежели должен был встретить правительственных войск в этом направлении, не говоря уже о том, что войска эмира лучше обучены, отлично вооружены и снаряжены; в распоряжении эмира имелось значительное количество боевых припасов, между тем как у Исхак-хана скорозарядного оружия было немного, а боевых припасов было совершенно недостаточно. При таких условиях вероятность успеха при столкновении с войсками эмира была не на стороне Исхак-хана, и потому движение его в горные проходы Гиндукуша являлось преждевременным и во всяком случае рискованным.

Относительно денежных средств эмир также находился в несравненно лучшем положении, нежели Исхак-хан, у которого при самом начале восстания денег было очень мало, а он должен был еще расположить в свою пользу находившиеся под его начальством войска, для чего устраивал им пышные празднества и щедро выдал жалованье. [377]

Наконец, Исхак-хан не мог не знать, что даже в случае удачи ему придется считаться с правительством Индии, под опекой которого состоит в настоящее время Абдур-Рахман, так как оно не имело никаких причин переменить нынешнего эмира, особенно уступчивого британским требованиям в последнее время, и даже, напротив, желало сохранить status quo.

Трудно предположить, чтобы Исхак-хан не сознавал всех невыгод своего положения в предстоящей борьбе с эмиром, и если он все-таки решился на нее, то это можно объяснить только безвыходностью его положения. Доказательством тому, что Исхак-хан понимал невыгодные стороны задуманной борьбы, служит то обстоятельство, что первые его действия были направлены к возможному ослаблению именно невыгодных сторон его положения.

Приняв присягу начальников округов, лежащих близ Мазар-и-Шерифа, Исхак-хан приказал стянуть к своей резиденции возможно большее количество войск из городов Чар-вилаета и потребовал от них присягу на верность. Войска присягнули Исхак-хану, как эмиру Афганистана, после чего в Мазар-и-Шерифе был дан целый ряд празднеств и многим лицам розданы подарки.

Затем Исхак-хан пожелал выяснить своих друзей и врагов, а также сделал попытки привлечь на свою сторону гарнизоны Меймене и Бадахшана и горные племена западного Афганистана. Вместе с тем при самом начале восстания он начал собирать деньги в свою казну, оружие и боевые припасы.

Такие действия Исхак-хана указывают, что он сознавал невыгоды своего положения и старался по возможности их парализовать, в чем он далеко не достиг своей цели.

Резюмируя все изложенное, можно сказать, что Исхак-хан имел мало шансов на успех восстания, так как это восстание не могло охватить даже значительной части Чар-вилаета, сам же он не обладал достаточными боевыми и денежными средствами, которых к тому же не мог надеяться получить извне, и может быть должной проницательности, чтобы наилучшим образом воспользоваться тем, что имелось под рукой.

С другой стороны, эмир как ни желал поскорее разбить своего двоюродного брата, но сознавал рискованность смелого похода за Гиндукуш и не сразу на него решился. Абдур-Рахман [378] не мог не знать, что перевалы через Гиндукуш могут закрыться совершенно неожиданно и что в таком случае отряд, посланный в Чар-вилает, был бы совершенно отрезан от столицы. Конечно, при удаче он мог бы найти в Чар-вилаете все необходимое для своего существования, как это и оправдалось впоследствии, но в случае неудачи он был бы поставлен в критическое положение и, как часто случалось в войнах азиатских народов, мог перейти на сторону победителя.

Абдур-Рахман повел действия очень рационально, так как соединил решительность с осторожностью. Получив известие о событиях за Гиндукушем, он некоторое время ничего не предпринимал, вероятно ожидая более обстоятельных донесений. Когда же он узнал о неудачных попытках Исхак-хана привлечь на свою сторону Меймене и Бадахшан, то немедленно решился двинуть за Гиндукуш значительный отряд, под начальством опытного генерала Гулем-Хайдер-хана, который перед самым восстанием в Чар-вилаете был послан для усмирения возместившихся шинвари и находился в их стране.

Абдур-Рахман оценил относительную важность восстаний племен шинвари и Исхак-хана и решил отказаться от усмирения горцев, с тем, чтобы не потерять на более или менее продолжительное время свою власть в Чар-вилаете.

Гулем-Хайдер-хан наскоро уладил дела с шинвари, сделав им некоторые уступки и обещания, и с отрядом, состоящим из 3,000 или 4,000 пехоты и конницы при нескольких орудиях, быстро двинулся к Бамианскому проходу, к которому подошел 1-го сентября (Все числа, упоминаемые в этом очерке, указаны по новому стилю.). На другой день он перешел границу Чар-вилаета, не встретив нигде никакого сопротивления, а 4-го сентября передовые его отряды достигли форта Кемерда, который оказался занятым войсками Исхак-хана.

Прежде чем перейти к дальнейшему изложению событий, необходимо объяснить, что делалось в Чар-вилаете со времени провозглашения Исхак-хана эмиром до 4-го сентября, когда произошло первое столкновение между мятежными и правительственными войсками на бамианской дороге.

На том же совещании в Мазар-и-Шерифе, на котором было решено восстание и Исхак-хан был признан эмиром [379] Афганистана, был выработан, по-видимому, общий план действий в предстоящей борьбе, так как после совещания был предпринят целый ряд мер, клонящихся к достижению одной и той же цели.

План действий Исхак-хана состоял, по-видимому, в том, чтобы: 1) стянуть возможно большее число войск к Мазар-и-Шерифу и Таш-кургану, которые избирались исходными пунктами дальнейших операций; 2) привлечь на сторону мятежников Бадахшан и Меймене; 3) поднять восстание среди недовольных эмиром горных племен гильзаев, шинвари и других; 4) двинуть часть войск к Гиндукушу с тем, чтобы занять и укрепить проходы из Кабула в афганский Туркестан и, вместе с тем, агитировать оттуда среди горных племен, населяющих Гиндукуш и Кух-и-баба.

События показали, что этот план остался далеко не выполненным.

В Меймене был послан небольшой отряд из пехоты и конницы, под начальством Шабат-хана, при котором отправился вали округа Меймене и несколько эмисаров для возбуждения населения. На совещании в Мазар-и-Шерифе вали Меймене горячо высказался в пользу Исхак-хана, но, как оказалось, это было притворство, так как едва он достиг Меймене, как приказал схватить Шабат-хана и эмисаров и отправить их в Герат: вместе с тем, он дал знать гератскому губернатору и правителю Мургабского округа о намерениях Исхак-хана.

Правитель Мургабского округа немедленно прибыл в Меймене и принял общее начальство над войсками, сосредоточенными в этом городе, к которым присоединился также и отряд войск Исхак-хана, прибывший в Меймене с Шабат-ханом и изменивший своему губернатору.

Губернатор Герата Саад-уд-дин, получив известие о формальном восстании Исхак-хана, послал сильный отряд гератских войск, под начальством Рустем-Али, в Меймене, с приказанием удерживать этот округ во власти эмира и не допускать в него войск Исхак-хана. В конце августа Рустем-Али прибыл с войсками в Меймене и нашел весь округ в полном спокойствии. Через несколько дней к Меймене подошел значительный отряд войск Исхак-хана и сделал попытку привлечь на свою сторону как изменившие губернатору войска, так и гарнизон Меймене, но ему не удалось достигнуть своей цели. 4-го августа [380] Рустем-Али вышел на встречу мятежникам и встретился с ними под Бельчирагом, лежащим близ дороги из Меймене в Сарыпуль. Здесь произошла небольшая схватка, в которой войска Исхак-хана понесли значительный урон; хотя ни одна из сторон не могла считать себя победителем, тем не менее мятежные войска отступили на один переход по направлению к Андхою и остановились в Даулет-абаде. Рустем-Али не преследовал и возвратился с большею частью своих войск в Меймене, где и оставался почти до окончательного усмирения восстания.

Таким образом, надежда Исхак-хана на поддержку со стороны Меймене совершенно не оправдалась, а быстро собравшийся в Меймене значительный отряд закрыл ему при самом начале восстания единственную дорогу, по которой он мог проникнуть в западный Афганистан после закрытия перевалов через Гиндукуш; брать же Меймене с бою Исхак-хан не мог решиться, не имея значительного превосходства в силах над неприятелем.

Для возмущения Бадахшана Исхак-хан послал значительный отряд, состоявший из пехоты и конницы, в Кундуз, под начальством своего сына Измаил-хана. В Кундузе Измаил-хан встретил сочувствие, но не мог достигнуть своей цели относительно Бадахшана.

Раньше было указано, что правитель Бадахшана Абдула-джан-хан, получив приглашение эмира, немедленно выехал в Кабул. Прибыв в Хинджин, он получил известие о восстании, поднятом Исхак-ханом, и узнал, что губернатор афганского Туркестана послал значительный отряд в Кундуз для возмущения жителей и войск, вследствие чего решил приостановить свою поездку и немедленно принять меры для удержания за собою Бадахшана. Он послал в Кабул известие о намерениях Исхак-хана и просил подкреплений, а до их прибытия занял наличными войсками Хинджан и всячески старался парализовать попытки Исхак-хана склонить на свою сторону бадахшанцев.

Эмир послал на помощь Абдула-джану небольшой отряд пехоты и конницы по прямой дороге из Кабула в Хинджан и приказал правителю Бадахшана действовать сообразно с Гулем-Хайдер-ханом, который будет наступать по бамианской дороге на Гейбак и далее к Таш-кургану, где в то время находились главные силы Исхак-хана.

С прибытием подкреплений у Абдула-джана собралось до [381] 2,000 пехоты и конницы при 12-ти орудиях, а с такими силами он счел возможным действовать активно против мятежных войск и начал наступать из Хинджана на Гори и далее к Гейбаку. Если при отсутствии правителя Бадахшана сторонники Исхак-хана могли найти в среде бадахшанцев небольшое число людей, способных по разным причинам пристать к мятежу, то с возвращением Абдула-джана, во главе сильного отряда, на север они должны были потерять всякую надежду на привлечение даже и этих немногочисленных лиц.

Таким образом, попытка возмутить против эмира Бадахшан также совершенно не удалась.

Для возбуждения недовольных среди горных племен среднего и западного Афганистана из Чар-вилаета были посланы эмисары, но они не могли ничего сделать в пользу Исхак-хана, да и трудно было ожидать успеха в этом отношении, как это было уже объяснено выше.

Наконец, одновременно с посылкою войск в Меймене и Кундуз, Исхак-хан послал значительный отряд по бамианской дороге к Гейбаку с приказанием выслать от него небольшой отряд из пехоты, конницы и артилерии к Гиндукушу с тем, чтобы он занял форт Кемерд, находящийся близ Кара-котальского перевала. Это приказание было исполнено, и в конце августа форт Кемерд был занят отрядом из 700 человек пехоты и конницы при нескольких орудиях, который и столкнулся 4-го августа с войсками Гулем-Хайдер-хана.

Таким образом, из четырех попыток, предположенных для обеспечения успеха восстания, только одна была выполнена сообразно желаниям Исхак-хана, а все остальные совершенно не привели к желаемой цели: что же касается, попытки привлечь к восстанию округ Меймене, то она даже стоила Исхак-хану значительного отряда пехоты и конницы.

Уже при самом начале восстания Исхак-хан должен был увидеть, что его дело проиграно, и если не решился его бросить, то это произошло или вследствие его самолюбия, или же в силу соображения, что в войнах азиатских народов никогда нельзя сказать заранее, кто одержит успех, не смотря ни на какие, по-видимому самые веские, соображения.

С течением времени он также видел, что задуманное им предприятие с каждым днем теряло все более и более шансов [382] на успех, но все-таки решился довести дело до конца и померяться силами или военным счастьем с войсками эмира, хотя и не рисковал выдвинуться для этой цели из Мазар-и-Шерифа и Таш-кургана на юг, вероятно опасаясь быть отрезанным от Бухары, куда надеялся укрыться в случае неудачи.

4-го сентября передовой отряд Гулем-Хайдер-хана, под начальством Низам-уд-дина, подошел, как уже было сказано, к форту Кемерд и нашел его занятым неприятелем. Низам-уд-дин решил немедленно атаковать противника и достиг блестящего успеха. После небольшого дела гарнизон Кемерда в числе 700 человек сдался правительственным войскам со всеми своими начальниками, в числе которых находился тесть Исхак-хана. Гулем-Хайдер-хан приказал отправить пленных в Кабул, а сам приостановился на некоторое время близ Кемерда.

Потеряв Кемерд, Исхак-хан почти потерял, вместе с тем, и надежду поднять против эмира горцев Кабулистана и, следовательно, уже начиная с 4-го сентября, он мог надеяться только на те силы, которые находились непосредственно в его руках.

Взятием форта Кемерд окончился период решительных действий Гулем-Хайдер-хана, который с этого времени начал действовать очень осторожно и даже вяло. До сих пор еще неизвестно, имел ли Гулем-Хайдер-хан соответственные инструкции от Абдур-Рахмана, или же он действовал осторожно и даже нерешительно по своему усмотрению, выходя из того соображения, что всякий сколько-нибудь серьезный неуспех правительственных войск по северную сторону Гиндукуша может повлечь за собою самые печальные последствия для эмира и, напротив, сильно поднимет дух мятежников, сильно смущенных первыми неудачами.

В Кемерде Гулем-Хайдер-хан узнал, что главная квартира Исхак-хана переведена из Мазар-и-Шерифа в Таш-курган, и получил определенные сведения о силах Исхак-хана и их расположении на театре военных действий.

В это время главные силы Исхак-хана находились в Таш-кургане; передовой отряд из 1,500 чел. пехоты и конницы с артилериею оставался по прежнему в Гейбаке, имея передовые отряды на дорогах из Гейбака в Кемерд и в Хинджане. Небольшой отряд, не более 1,000 конных, под начальством Измаил-хана, находился в Андхое, имея передовые отряды близ Меймене; наконец небольшой отряд находился в Ханабаде. [383]

В Кемерде Гулем-Хайдер-хан узнал также наверное, что попытка Исхак-хана привлечь на свою сторону Бадахшан и Меймене окончательно не удалась и что даже среди населения Мазар-и-Шерифа, Кундуза и других городов Чар-вилаета, имеется много жителей, не сочувствующих восстанию. Если принять во внимание, что Гулем-Хайдер-хан знал о силах и намерениях Абдула-джана, то его медлительность приходится объяснить или опасением, что он за спиной Исхак-хана найдет бухарские отряды, или же чрезвычайной опытностью главнокомандующего в афганских междоусобиях, вследствие которой он не доверял даже Абдул-джану и решался только на такие дела, которые он мог выполнить своими средствами без посторонней помощи. Он знал, что ему посланы подкрепления из Кабула, и может быть решился их дождаться до начала наступления.

Эта медлительность главнокомандующего не произвела, впрочем, дурного впечатления ни в Кабуле, ни в Калькуте, так как переход правительственных войск на северную сторону Гиндукуша и взятие форта Кемерда подали самые прочные надежды на то, что восстание в Чар-вилаете будет быстро усмирено, а между тем дело еще могло совершенно измениться, если бы Исхак-хан действовал вполне разумно и решительно и пожелал бы воспользоваться выгодами своего расположения.

В начале августа в Таш-кургане было сосредоточено до 3,000 пехоты и конницы с артилериею; в Гейбаке, как уже было сказано, находилось около 1,500 и около 1,000 находилось в Кундузе и Ханабаде. Расстояние между Гейбаком и Таш-курганом всего около 50-ти верст хорошей дороги, следовательно в один или два дня Исхак-хан мог сосредоточить близ Гейбака до 5,000, с которыми мог бы попытать счастье в борьбе с каждым из двух отрядов в отдельности, и в этом случае имел шансы на успех. Во время падения Кемерда правительственные войска были расположены следующим образом: около 3,000 или 4,000 находились близ Кемерда и около 2,000 стояли близ Хинджана. Кроме этих двух отрядов, к Гулем-Хайдер-хану шли с юга подкрепления, но они находились 5-го августа между Газни и Бамианом и двигались очень медленно.

От Гейбака до Кемерда около 100 верст и столько же от Гейбака до Хинджана, причем обе дороги, из Гейбака в Хинджан и в Кемерд, разделены совершенно непроходимой горной [384] страной. Не говоря уже о том, что еще в конце августа Исхак-хан, владея Кемердом, мог смело обрушиться с большею частью своих сил на Абдула-джина и разбить его до перехода главных сил Гулем-Хайдер-хана через Гиндукуш, или же мог противодействовать дебушированию правительственных войск, но даже после падения Кемерда, имея обстоятельные сведения о силах противника, при известной решимости он мог попытаться разбить неприятельские отряды отдельно. В данном случае Исхак-хан увлекся привлечением на свою сторону Бадахшана и Меймене и, обратив на эти предприятия все свое внимание, забыл, что одним из наиболее действительных средств для привлечения на свою сторону азиатских народов служит победа над врагом. Не предпринимая решительных действий, Исхак-хан терял все более и более надежду на успех, так как подкрепления из Кабула приближались, а Гулем-Хайдер-хан и Абдула-джан начали наступление к Гейбаку, где предполагали соединиться.

Подойдя 5-го сентября к Гори, Абдула-джан встретил небольшой конный отряд Исхак-хана и после незначительной схватки отбросил его к Гейбаку, причем мятежники потеряли до 120 человек убитыми и ранеными.

Получив известие о приближении Гулем-Хайдер-хана к Кемерду, начальник гейбакского отряда послал на помощь кемердскому гарнизону около 1,000 человек пехоты и конницы при четырех орудиях, но этот отряд не дошел до Кемерда, а, узнав по дороге о его падении, возвратился назад в Гейбак.

Не смотря на отсутствие неприятеля на пути наступления, Гулем-Хайдер-хан подвигался на север медленно и только 12-го сентября занял Руи, находящийся в 60-ти верстах от Гейбака; в то же время Абдула-джан все еще находился в Гори, также в 60-ти верстах от Гейбака.

По прибытии в Руи Гулем-Хайдер-хан получил приказание эмира соединиться с хинджанским отрядом Абдула-джана и атаковать неприятеля по направлению к Таш-кургану. В это время Гейбак по прежнему был занят войсками Исхак-хана, и потому можно было думать, что в его окрестностях произойдет серьезный бой между мятежными и правительственными войсками, но этого не случилось, так как гейбакский отряд не принял боя, а после ничтожных аванпостных стычек отступил к Таш-кургану на соединение с главными силами Исхак-хана. [385] Гулем-Хайдер-хан не преследовал неприятеля и с прежней медленностью продолжал свое наступление на север. От Руи до Таш-кургана всего 100 верст сравнительно хорошей дороги, которые вследствие отсутствия неприятеля он мог пройти совершенно легко в четыре или пять дней, а между тем только 26-го сентября, то есть через две недели, передовые отряды правительственных войск показались в окрестностях Таш-кургана и столкнулись с передовыми отрядами Исхак-хана. Эту необыкновенную осторожность и нерешительность действий Гулем-Хайдер-хана, уже успевшего беспрепятственно соединиться с Абдула-джином, можно объяснить отчасти распространившимся около 15-го сентября слухом, что подкрепления, посланные эмиром из Газни, задержаны в горах нападением горцев и что сообщения между Чар-вилаетом и Кабулом прерваны.

Когда войска эмира подошли к Таш-кургану, Исхак-хан уже ясно видел, что конец восстания приближается. Ему оставалось померяться силами с Гулем-Хайдер-ханом и, в случае неуспеха, - или погибнуть в бою, или бежать в пределы Бухары, или же отдаться в руки эмира, который конечно не простил бы ему его неверности. Исхак-хан избрал первое и 27-го сентября вышел во главе своих войск на встречу Гулем-Хайдер-хану, вследствие чего в окрестностях Таш-кургана произошло 28-го сентября сражение, решившее судьбу восстания, так как Исхак-хан был совершенно разбит.

До сих пор не имеется никаких подробностей этого сражения, но они вряд ли могут представить особый военный интерес, так как азиятская тактика есть тактика случайностей или, лучше сказать, битвы азиатских народов ведутся почти без всяких правил. В общих чертах сражение произошло следующим образом. Перед началом сражения правительственные войска, под начальством Гулем-Хайдер-хана, занимали позицию в урочище Газнигак, имея в тылу свой лагерь и обозы; мятежные войска, под начальством самого Исхак-хана, были расположены в нескольких верстах к северу от Газнигака и несколько южнее того места, где Сайяданское ущелье расширяется в обширную долину, простирающуюся до самого Газнигака.

В распоряжении Гулем-Хайдер-хана находились четыре полка регулярной конницы, каждый силою в 400 человек, 13 полков регулярной пехоты, также четырех-сотенного состава, и 26 орудий; кроме того, в его отряде находилось небольшое число [386] ирегулярной конницы, так что все силы главнокомандующего простирались до 8,000 человек при 26-ти орудиях.

Правительственные войска были разделены на два отряда, из которых один состоял под начальством правителя Бадахшана, Абдула-хана, а другой - под личным начальством самого Гулем-Хайдер-хана. В первом отряде состояло три полка регулярной конницы, небольшое число ирегулярных соваров (sowars) и семь полков пехоты, из которых к каждому было придано по два орудия полковой артилерии. За каждым баталионом в виде резерва следовали 20 патронных ящиков на мулах.

В распоряжении Исхак-хана состояло в день сражения пехоты и конницы, считая вместе регулярные и ирегулярные войска, больше, нежели имелось у Гулем-Хайдер-хана, но орудий было меньше. Мятежные войска также были разделены на два отряда, из которых одним командовал Магомет-Хусаин, а другим сам Исхак-хан.

Главнокомандующий решил произвести 28-го сентября решительное наступление на мятежников всеми своими силами, вследствие чего весь день 27-го сентября был проведен в приготовлениях к решительному бою.

Узнал ли Исхак-хан о намерениях Гулем-Хайдер-хана, или же он сам решил атаковать противника случайно в тот же день 28-го сентября, но случилось так, что Гулем-Хайдер-хан узнал о значительных передвижениях в лагере мятежников, произведенных при восходе солнца утром 28-го сентября, и решил немедленно атаковать неприятеля с тем, чтобы предупредить наступление его на Газнигак.

Абдула-хан с хинджанским отрядом первый начал наступление и двинулся к небольшим возвышенностям, находившимся против правого фланга мятежников, но он не мог запять намеченные возвышенности, так как был встречен генералом Исхак-хана, Магомет-Хусаином, который стремительным натиском остановил его наступление. В семь часов утра артилерия открыла огонь, и вслед затем завязался на левом фланге Гулем-Хайдер-хана ожесточенный бой, во время которого противники сходились три раза на штыки. До полудня, не смотря на геройские усилия обеих сторон, бой оставался не решенным на левом фланге; на правом же фланге в это время происходила лишь незначительная перестрелка. В полдень Магомет-Хусаин с полком конницы и четырьмя полками пехоты обошел левый [387] фланг хинджанского отряда и произвел решительную атаку во фланг и в тыл неприятелю. Эта атака решила участь хинджанского отряда. Абдула-хан и его помощник Вакиль-хан обратились в бегство во главе своей конницы, а Магомет-Хусаин окружил расстроенную пехоту и заставил ее положить оружие. В то же время значительная часть мятежных войск бросилась преследовать беглецов, достигла до лагеря хинджанского отряда и начала его грабить. Это была роковая ошибка.

Гулем-Хайдер, руководивший боем на правом фланге, заметил, что на левом его фланге огонь прекратился, и лично поскакал узнать, что там случилось. Узнав о поражении хинджанского отряда и о бегстве Абдула-хана, Гулем-Хайдер понял, что он попал в критическое положение. Он быстро поскакал к своему отряду и на дороге едва не был захвачен мятежниками. На правом фланге бой понемногу разгорался, но еще не вышел за пределы первоначальных столкновений, так как ни одна сторона не решалась действовать решительно, понимая всю важность начавшегося боя. Когда же Гулем-Хайдер увидел, что бегство хинджанского отряда и появление неприятеля в тылу начали производить панику в его войсках, то он решил произвести всеми своими силами смелую и решительную атаку на левый фланг мятежников и неожиданно достиг блестящего успеха.

В короткое время убийственный огонь афганской пехоты, вооруженной ружьями Генри-Мартини, сломил мужество мятежников, которые понесли огромные потери и начали отступать. Войска Гулем-Хайдера перешли в решительное наступление, сбили правый фланг войск Исхак-хана, отбросили его к центру и, зайдя в тыл противнику, обратили весь отряд Исхак-хана в беспорядочное бегство, причем захватили артилерию и лагерь мятежных войск. Разбив отряд Исхак-хана. Гулем-Хайдер не увлекся преследованием отступившего неприятеля и не позволил своим войскам грабить лагерь мятежников; напротив, он всеми силами старался восстановить порядок в своем отряде и приказал немедленно пополнить расход патронов. Когда это было сделано, Гулем-Хайдер двинулся на отряд Магомет-Хусаина, который, увидев поражение отряда Исхак-хана, собрал свои войска и двинулся к Сайяданскому ущелью с тем, чтобы соединиться с Исхак-ханом. На левом фланге снова завязался бой, который видимо клонился к успеху Гулем-Хайдера; когда же собравшиеся части хинджанского отряда перешли в наступление, то [388] успех окончательно склонился на сторону правительственных войск, и мятежники, понеся огромные потери, обратились в полное бегство, бросив свою артилерию и пленных хинджанского отряда. Гулем-Хайдер и на этот раз не преследовал противника, а собрал свои войска и снова привел их в порядок. На следующий день главнокомандующий двинулся в Сайяданское ущелье и прошел его без всяких затруднений; неприятеля не было.

Газнигакское сражение велось крайне ожесточенно: обе стороны обнаружили большое мужество и понесли значительные потери. Правительственные войска потеряли до 500 убитыми и ранеными, а потери мятежников были втрое больше, не считая пленных.

После боя войска Исхак-хана отступили по разным направлениям, главным образом к Мазар-и-Шерифу.

Поражение Исхак-хана было решительное. Он видел, что продолжать восстание невозможно, так как его войска были рассеяны и потеряли всякое мужество; к тому же у него не было ни боевых припасов, ни достаточных денежных средств. На другой день после битвы под Газнигаком-Таш-курганом он подошел с частью своих войск к реке Аму-дарье и в тот же день переправился в пределы Бухары.

Во время сражения под Таш-курганом (Газнигак находится в 12-ти верстах от Таш-кургана, но описанный бой известен туземцам и даже в Индии под именем Таш-кургансного.) сын Исхак-хана находился в окрестностях селения Ахчи, откуда наблюдал за Рустемом-Али, который вышел около 20-го сентября из Меймене и находился в Сар-и-пуле. Узнав о поражении своего отца, Измаил-хан также перешел с небольшою частью своих войск в Бухару.

30-го сентября Гулем-Хайдер занял Мизар-и-Шериф и нашел в этом городе три баталиона пехоты и шесть отрядов конницы, которые положили оружие без всякого сопротивления. Этот день можно считать последним днем восстания в Чар-вилаете.

Восстание было подавлено, и Гулем-Хайдер-хану оставалось водворить порядок в различных округах афганского Туркестана, оставшихся без начальников. По-видимому главнокомандующий получил приказание от эмира воздерживаться от кровавой расправы с мятежниками, так как он обращался с [389] последними довольно великодушно вопреки установившемуся обычаю; если в некоторых селениях его войска и произвели неистовства и грабежи, то это произошло помимо желания самого Гулем-Хайдера. Последний ограничился арестами наиболее виновных жителей и военных начальников и обезоружил сдавшиеся ему войска.

Не смотря на то, что в битве под Таш-курганом были совершенно рассеяны войска Исхак-хана, она совершенно ясно указывает, в какой опасности находилась власть эмира в афганском Туркестане. Положение дела было настолько шатко, что какая либо случайность могла повести к поражению войск эмира и в то же время сделать претендента полным хозяином всей страны, лежащей по северную сторону Гиндукуша, на очень продолжительное время, если не навсегда.

Когда хинджанский отряд был разбит, значительная часть составлявших его войск взята в плен, лагерь разграблен, а торжествующий неприятель захватил пути отступления Гулем-Хайдера, - последний должен был чувствовать себя в крайнем затруднении. Правда, благодаря мужеству и решительности, с которыми Гулем-Хайдер предпринял наступление, не смотря на совершенное поражение Абдула-джана, он решил сражение в свою пользу, но тем не менее нельзя не признать, что он находился в критическом положении, ибо видел единственный из него исход в успехе отчаянной атаки, предпринятой при самых неблагоприятных условиях, а он еще знал далеко не все то, что происходило в горах. Только впоследствии он узнал, что горцы Гезариата напали на отряд, посланный в Чар-вилает из Газни, и отбросили его назад, и что перевалы через Гиндукуш почти окончательно закрылись для движения войск. После этого понятно, что поражение Гулем-Хайдера в Чар-вилаете было бы равносильно его гибели. Но и этим вероятно не ограничились бы для Абдур-Рахмана последствия Таш-курганского боя в случае неудачи, как это показали последующие события. Дело в том, что беглецы из отряда Абдула-джана бросились на юг, распространяя известия о решительной победе Исхак-хана, одержанной над эмирскими войсками под Газнигаком, и распространили тревогу в Кабуле, Газни и других городах Афганистана.

Лишь только распространился в Газни слух, что войска Гулем-Хайдера разбиты, как значительная часть гильзаев и горцев Гезариата обнаружила все признаки близкого возмущения, чему не мало способствовало отсутствие войск в их стране. Они [390] открыто приветствовали успехи Исхак-хана и склонялись на его сторону. Дело могло бы принять очень серьезный оборот, если бы эмир не успел вовремя представить доказательства полного поражения Исхак-хана.

Бросая общий взгляд на междоусобие в Афганистане, можно заметить, что Исхак-хан начал восстание без всякой предварительной подготовки, с небольшими силами и средствами и что в его распоряжениях было много существенных ошибок, но что, не смотря на это, он едва не разбил совершенно войск эмира. Можно думать, что исход восстания был бы совершенно иной, если бы, подготовив заблаговременно средства для задуманной борьбы, Исхак-хан повел дело более разумно.

А. Галкин.