-

ДЕЛО 23-ГО ДЕКАБРЯ 1880 ГОДА

СТРАНИЧКА ИЗ ИСТОРИИ КАВАЛЕРИИ АХАЛ-ТЕКИНСКОГО ОТРЯДА.

(Из записной книжки строевого офицера).

(С планом.)

Так называемые сады Петрусевича у Геок-тепе представляют местность, весьма пересеченную, состоящую из двух сходящихся под углом долин, обставленных холмами с довольно крутыми спусками к протекающим здесь ручьям, из которых один носит название Опорного, а другой без имени. Скаты холма, на вершине которого расположена обширная курганча, с примыкающими к южной стороне ее садами тутовых деревьев, весьма круты, а в стороны обоих ручьев падают почти обрывом. С восточной стороны русло ручья Опорного приподнято исскуственно насыпью с канавой, проводящей воду под колеса мельницы, стоящей немного в стороне; отсюда вода падает в глубоко выбитое русло, через которое перекинут бревенчатый мост, и продолжает свое течение в северо-восточном направлении. С западной стороны курганчи, у подножия обрыва, протекает другой, значительно меньший, ручей, сливающийся с первым несколько ниже моста. Через ручей перекинуто толстое бревно, служившее для перехода; отсюда узкая тропинка вела вверх к пробитой в этом месте наружной стенке курганчи, а вниз к северным воротам крепости Геок-тепе. Самая курганча имела вид неправильного четырехугольника, обнесенного глиняными стенками, вышиною аршина в два с южной и восточной и несколько более с северной и западной сторон. В северной стенке пробиты ворота, дозволяющие проехать всаднику. Внутри этих наружных стенок помещался большой загон для баранты (А), обнесенный стеною сажени в полторы, с воротами (без дверей), обращенными на запад, и два загона меньшего размера: первый с левой стороны у самых въездных ворот, а второй в юго-западном углу курганчи. Все эти постройки не имеют ни крыш, ни запирающихся дверей. [369]

Ворота угловой постройки снабжены были деревянным, весьма толстым бревенчатым заслоном, прочным, но не плотно сколоченным, что давало возможность в последние минуты боя, засевшим за ним осажденным, подстреливать наших сквозь щели. Все остальное, незанятое постройками, пространство разгорожено стенками на неправильные дворики, числом 12-13, из которых означенный буквою В и где пал впоследствии генерал-майор Петрусевич, самый обширный.

К южной стороне курганчи, по вершине холма и вдоль южного склона его, тянется ряд тутовых садов, разгороженных также невысокими, частью разрушенными глиняными стенками. На восток, на противоположном холме тянется ряд виноградников. Саженях в 400-х на восток от курганчи видны развалины оставленного поселка и старые заброшенные валы, образующие четырехугольник. К северу и северозападу идут волнообразно невысокие, частью увенчанные садами и отдельными постройками холмы; вплоть до песчаных барханов, окамляющих с севера оазис, тянется их волнистая полоса. На югозапад, верстах в трех, - стены Геок-тепе; на юговосток в таком же расстоянии, занятая нами, так называемая, Правофланговая кала. У нее-то отряд, в составе дивизиона тверских драгун, одной сотни Полтавского, одной сотни Лабинского и одной сотни Таманского казачьих полков при одном конно-горном взводе, собрался на привал в ночь с 22-го на 23-е декабря 1880 г., расположился за калою и стал ожидать утра.

Отрядом командовал помощник временно командующего войсками, всеми любимый генерал-майор Петрусевич.

В тот день я вернулся перед вечером с фуражировки. День был жаркий, часов в 9 вечера пронесся первый слух о предстоящем ночью движении, часов в 11 мы были уже на конях, и в темноте пробирались через лагерь по направлению к Правофланговой кале. Ночь была такая темная, что в пяти шагах нельзя было различить двигавшейся за нами сотни полтавцев, и только легкий топот и храп лошадей обличали ее присутствие. Мы двигались молча, без курения, сдерживая коней, чтоб не провалиться в какую нибудь яму. Скоро нас обогнала кучка человек в двадцать. Едва заметное черное подвижное пятно развевающегося значка указывало, что это был начальник отряда и его свита. Около часа ночи весь отряд собрался у Правофланговой калы и стал ожидать рассвета. Большинство из нас растянулось тут же и прикорнуло у стенок и завалов калы. [370] Части поочередно стали водить коней да водопой и навешивать торбы. Офицерство расположилось групами и тихо перешептывалось о цели движения. Я узнал, что это демонстрация в тылу неприятеля, для отвлечения его внимания от наших осадных работ, которые должны были быть начаты в эту ночь. Со стороны крепости все было тихо, изредка мелькал огонек отдельного выстрела и доносился лай собак, да рев верблюда. Вдруг отряд зашевелился; “к коням!” шепотом пронеслось по рядам, и отряд стал вытягиваться по направлению к северу, к упомянутым выше развалинам. Было еще совсем темно, и темнота увеличилась сгустившимся к рассвету туманом.

Отряд двинулся в следующем порядке: впереди и по флангам цепь наездников по 4 человека от каждой части в порядке их размещения в колонне. Начальнику цепи, сотнику Есакову, дано лично генерал-майором Петрусевичем строгое приказание держаться не далее 50-ти шагов от колонны и двигаться возможно медленнее. Согласно этому приказанию, в этом расстоянии за цепью вытянулась колонна, имея во главе генерал-майора Петрусевича, а за ним 2-ю полтавскую сотню, 5-ю лабинскую сотню, 1-й и 2-й эскадроны драгун, конно-горный взвод и в ариергарде 1-ю сотню Таманского полка. Около 5-ти часов отряд достиг развалин и, оставив здесь полусотню Таманского полка, под начальством хорунжего Стеценко, продолжал путь. Начинало рассветать. В цепь передано приказание повернуть правым плечом и держаться немного вправо от садов, начинавших вырисовываться в отдалении сквозь окутывавшую их мглу. Все было тихо и спокойно кругом. Безмолвно, медленно подвигалась цепь и колонна; безмолвно и мертво казалось в садах. Голова колонны стала огибать северовосточный угол курганчи. как вдруг из-за стенок ее мелькнула словно молния, раздался и гулко прокатился по утреннему воздуху зловещий треск ружейного залпа. Цепь отхлынула от неожиданности, но тотчас же была вновь приведена в порядок. Не долго длилось тяготящее молчание; вслед за первым - второй залп, не менее дружный. В цепи потерь нет, пули перенесло через головы, но за то оба залпа попали в самую густую часть колонны и многих вынесли из строя. Цепь открыла огонь с коня; но вслед затем, слыша сзади команду “к пешему строю”, слезла и, не ожидая товарищей, смело бросилась за своим командиром, скакавшим к мостику. За ними ровным, быстрым шагом бежали драгуны, успевшие уже понести [371] тяжелые потери. Левее их, прямо на угол, бежали полтавцы, развернутым фронтом, и впереди всех на коне подполковник флигель-адъютант кн. Голицын с несколькими охотниками; левее полтавцев - лабинцы, под командою сотника Алейникова, потом 2-й эскадрон драгун, а за ними таманцы. Орудия выскакали вправо на позицию, но не могли открыть огня по курганче, так как наши уже добежали до стенок и залегли за ними, угощая жарким огнем почти в упор находившегося за ними неприятеля. Неприятель густо наполнял дворики, означенные на плане цифрами (1, 2, 3, 4 и 5), и мало того, что горячо отвечал на наш огонь пальбою, но шашками старался через стенку доставать до голов наших удальцов.

Выше я уже сказал, что первым бросился верхом, сопровождаемый кучкой человек в восемь охотников, подполковник кн. Голицын, на своем отличном кабардинце. Лихой наездник и лихой конь сразу перемахнули через стенку (в точке а, см. план); за ним перемахнули и казачки с шашками наголо. Текинцы расступились, а князь помчался далее вдоль двориков (2 и 3); за ним, расчищая дорогу прикладами и шашками, бросились его спутники. Неприятель до того растерялся, что даже не стрелял в них.

Князь Голицын, перескочив вторую стенку, очутился в саду. Шальная пуля настигла его коня, и он остался пешим. В саду не нашли никого, но за то со стороны Геок-тепе спешило пешее и конное подкрепление. Охотники заняли стенки (в, в, в) и отсюда открыли дружную, меткую пальбу по приближавшимся, чем заставили их повернуть и удалиться, вероятно в той уверенности, что уже вся позиция в наших руках.

Вахмистр 2-й сотни Полтавского полка Андрей Горбач, бежавший впереди сотни рядом с командиром 1-й полусотни, сотником Домяником, достигнув вместе с последним стенки, под страшным огнем продолжал стоять во весь рост, воодушевляя шуточками молодых станичников и подстреливая на выбор всякого дерзавшего показать хоть кончик шапки. Когда же один из текинских удальцов почти в упор приложился в сотника Домяника, Горбач успел свалить с ног своего командира и тем спасти его жизнь, но за то не укрылся сам: он упал, простреленный на вылет двумя пулями, прошептав только “ваше благородие, напишите жене...”

Есаул Иванов, после первого неприятельского залпа, поняв [372] в чем дело, спешил остававшуюся у него полусотню таманцев и с горстью людей кинулся впереди нее на приступ. Второй залп настиг его, и он пал сраженный наповал, не достигнув и полу-пути до курганчи. Таманцы жестоко отомстили за своего офицера и справили кровавые поминки в дворике № 5, откуда не выпустили живьем ни одного врага.

Сотник Лабинского полка Алейников впереди своих людей вместе с трубачом первый взобрался навал, раздвинул ивняк и вскочил на стену, но тут же пал, пораженный пулей в висок (Рана оказалась однако же не смертельною, и Алейников имел счастие дожить до получения высшей военной награды-Георгия 4-й ст., заслуженного им в другом деле.); рядом с ним растянулся и трубач, убитый наповал.

Я уже сказал, что северную стенку и, главным образом, западный ее угол заняли спешенные наездники, бывшие в цепи. Отсюда видно было, как наиболее робкие из защитников курганчи бросились по тропинке в овраг, садились на привязанных тут коней и мчались по направлению к Геок-тепе. Не одному из них меткая казачья пуля помешала в исполнении этого намерения. Вслед за цепью прибежал спешенный эскадрон тверских драгун, уже потерявших своего командира, майора Булыгина. Тверцы расположились вдоль стенки, вправо от ворот, как за бруствером и стали залпами очищать дворики (1, 2, 3). Положение неприятеля под перекрестным огнем стало невозможным, он отступил и в беспорядке бросился занимать левые дворики и загон (7, 8, 9, 10 и 11-й). Из ворот видно было, как вдоль стенки загона (А) мелькали, валясь друг на друга, кучами пестрые халаты и огромные бараньи шапки. Драгуны и казаки, стоявшие в воротах, не теряли даром патронов.

Уже совсем рассвело. В эту минуту на мостике показался верхом, в сопровождении полковника князя Эристова, генерал-майор Петрусевич. До того времени он находился на восточной стороне и там лично руководил действиями спешенных частей. Заметив однако, что ворота курганчи находятся не с этой стороны, он переехал на северную сторону. Медленно, спокойно подъехал он к воротам и обратился к сотнику Есакову со словами: “Пропустите меня” - и когда тот посторонился, докладывая, что неприятеля еще много и что он засел в левых двориках, генерал прибавил: “Знаю, - драгуны, за мною!” и смело въехал во двор; за ним тотчас же въехали: сотник Есаков и полковник князь Эристов, [373] командир Полтавского полка. Оба офицера вынули шашки; у Есакова кроме того еще было три заряда в револьвере; генерал оставался безоружным. Он был в сюртуке и фуражке. Во дворе (В) в эту минуту не было никого живых; у ворот лежал израненый вольноопределяющийся Тверского полка Гернгрос с двумя убитыми товарищами. Остальное пространство переполнено было убитыми и ранеными текинцами. Сотник Есаков подъехал к генералу с левой стороны, а князь Эристов с правой. Пули визжали десятками и шлепались в стенки. Вдруг генерал вздрогнул, вытянул руку, как бы ловя воздух, и стал опрокидываться назад. Фуражка его свалилась; он обернулся к Есакову и, задыхаясь, успел произнести только: - “Я ранен... не оставляйте... спасите!...” и рванувшийся в сторону от испуга конь свалил его на землю. Полковник князь Эристов и сотник Есаков, видя падение генерала и не замечая близости неприятеля, собирались уже соскочить с коней, чтобы вынести его из ограды, как в эту самую минуту, с диким, пронзительным воем высыпала куча неприятеля из смежных двориков и в шашки бросилась на обоих офицеров, бывших верхом, мгновенно окружила их, прижав князя Эристова к правой, а Есакова к левой стенке двора. По счастью, или у неприятеля не оказалось заряженного ружья, или он надеялся ссадить обоих “урусов” шашками или пикой, чтобы забрать живьем, но он не стрелял. В один миг все револьверные патроны были выпущены, и самые револьверы брошены в голову врага, как бесполезная вещь. Началась отчаянная работа шашками. Пять, шесть ударов - и шашка сотника Есакова пополам! Один бесполезный обломок остался в руках. Полковник Эристов, стоя на стременах, как отличный фехтовальщик, отбивал и наносил удары так спокойно и так ловко, как бы в комнате при бое на эспадронах. Видя отчаянно-критическое положение своего товарища, он крикнул ему: “Держитесь! сейчас приведу драгун”, стал лихо рубить вправо и влево и успел выскочить из ворот, где передал драгунам о смертельной ране генерала и приказал идти за собою. Сотнику Есакову предстояла не легкая задача - с обломком шашки в руках отбиваться от насевшего со всех сторон врага. Горячий, рвущийся, пугливый конь вынес его из беды. Несколько ударов прикладами по крупу и груди, доставшиеся ему на долю в схватке, привели его в такое бешенство, что он стал бить задом и передом, прыгая во все стороны, и тем разогнал немного [374] оторопевшего неприятеля... Вбежали драгуны, предводимые князем Эристовым, и началась штыковая и шашечная работа. Несколько драгун бросились к генералу, все еще лежавшему на земле и не пощаженному ногами дерущихся.

Тогда только текинцы сообразили, что самая почетная добыча - начальник - ускользает у них. В свою очередь ухватились они за руки генерала, и... закипела бойня, молчаливая, без выстрела, без крика, со скрежетом и отчаянием, кровавая борьба ножа против штыка, шашки против приклада! Один драгун подал сотнику Есакову шашку убитого текинца и таким образом дал ему возможность отплатить за неприятные мгновения, проведенные в их обществе: Враг не выдержал: все, что было хоть сколько нибудь цело, не приколото, или с нераскроенной головой, бежало... Жаркий остаток, человек двадцать не более, - забился в постройку № 9-го, затворился заслоном, в ужасе ожидал гибели...

Само собою, что все это длилось какие нибудь две-три минуты, но минуты казались часами, годами!...

Генерала вынесли на руках; он еще дышал. Через несколько минут, он на столько пришел в себя, что мог проговорить несколько слов, спросил, кто его несет и узнав, что - тверды, он спросил имена, потом замолк и уже не говорил более.

В то время, когда описанное мною происходило внутри курганчи, я был на восточной стороне, видел занятие правых двориков нашими, а когда стали патроны иссякать, ездил за ними к коноводам. Потом я переехал в сад и тут застал князя Голицына, таманцев, несколько человек уральцев из конвоя генерала, перестреливавшихся с подходившим к курганче из крепости подкреплением. Проезжая по дворикам, где за минуту перед тем кипел бой, я от нечего делать считал трупы; насчитал до 207, а сколько их легло на месте падения генерала Петрусевича, сколько в овраге, у ручья?!... Лежали и наши, но большинство уже вынесли товарищи. Таскали и кучи оружия, все это сносили к коноводам.

Бой очевидно смолкал, ружейные выстрелы слышались где-то вдали, вправо, и то редко. Изредка посылали гранату то та, то другая из наших “собачек”, как назвали солдатики горные орудия. В прикрытие последних были вызваны от коноводов стрелки, занявшие позицию впереди артилерии и отгонявшие кучки неприятельских наездников, подскакивавших слишком близко. [375] Артилерия направляла свой огонь на Геок-тепе, где тоже собирались кучки конных и пеших. После каждого выстрела кучки рассыпались, потом снова собирались. Изредка раздавались одиночные выстрелы берданок, или певучий свист, доносившийся от неприятеля свинцового гостинца, безвредно шлепавшийся тут же в землю. Находившиеся в саду казаки вместе с кн. Голицыным собирались атаковать уже последнее убежище неприятеля (9), как вдруг раздался звук “отбоя”. Справа, на насыпи, показалась голова пехотной цепи. То прибежали наши туркестанские товарищи, с майором Богаевским во главе. Нам, однако же, страшно не хотелось уходить, не кончив дела. Кн. Голицын уже начал взбираться на стену, а юнкер Клевезаль, Таманского полка, взгромоздился на дерево (с), чтобы оттуда заглянуть внутрь неприятельского редюита. Но вторично раздались звуки “отбоя”, повторяемые в разных местах трубачами, и надо было уходить. Пехота заняла наши места и прикрывала наше отступление своими стрелками.

Мне необходимо теперь возвратиться несколько назад, чтобы объяснить причину прибытия туркестанцев. Когда дошла весть о смерти генерал-майора Петрусевича до находившегося при артилерии полковника Арцишевского, он, как старший, принял начальство над отрядом. Бой кипел еще в полной силе на всех пунктах, предвидеть окончание его было невозможно; могло подойти из крепости подкрепление; части отряда, увлекшись рукопашной схваткой, потеряли связь. Первым распоряжением полковника Арцишевского было потребовать свежую часть, пехоту из Правофланговой калы. Посланный с приказанием хорунжий Глинский проезжая мимо развалин, передал приказание спешить на помощь стоявшей там полусотне таманцев и помчался далее. Прискакав в калу, он нашел майора Богаевского и его полторы роты уже под ружьем. Едва Глинский успел проговорить “идите”, как туркестанцы, только и ждавшие этого, пустились бегом, обгоняя друг друга. Но бежать надо было около двух верст; придти вовремя оказалось невозможным, да по счастию и ненужным. Арцишевский приказал ударить “отбой”, чтобы хоть сколько нибудь сплотить расплывшиеся части. В это время массы неприятельской конницы старались заскакать, чтобы охватить наш правый фланг, и против нее была выслана прискакавшая из развалин полусотня Таманского полка. В пылу драки и воодушевления, отряд прослышал первый сигнал; и только когда он был [376] подан вторично, медленно стал отходить от курганчи, стягиваясь к своим орудиям и коноводам. Возле Правофланговой калы мы встретили одноколки Красного Креста, сдали раненых и двинулись быстрее. За калою мы остановились; тут встретился нам шедший на выстрелы полковник Куропаткин, с туркестанцами, прискакала из лагеря полубатарея с посаженной на орудия прислугой. Тут же мы узнали, что и цель нашей демонстрации достигнута - паралель была заложена. Тогда мы стали считать товарищей и многих недосчитались: генерал-майор Петрусевич, майор Булыгин, есаул Иванов - убиты; сотник Алейников ранен, казаков и драгун ранено и убито 68 человек (ран. 49, уб. 19), лошадей выбыло из строя 28.

Неприятель потерял более 300 тел, множество оружия, в том числе несколько наших берданок, взятых им в прошлом году. Часов в 10 мы вернулись в общий лагерь.

Вечером мы торжественно хоронили своих боевых товарищей, которым не суждено было дождаться падения Геок-тепе. Во время “вечной памяти”, над вытянутыми рядами носилок, где лежали рядом останки генерала и рядового, майора и трубача, громыхнул залп, - и понесся, свистя и шипя в воздухе, разрушительный дождь, неся смерть и сокрушение внутрь непокорного, но храброго “глиняного горшка”. Это были поминки по павшим. В то же время императорский штандарт взвился, под звуки гимна, под треск разрывающихся снарядов, над главным редутом, тот самый штандарт, который через 20 дней распустился над геок-тепинским холмом...

Строевой офицер.

Текст воспроизведен по изданию: Дело 23-го декабря 1880 года. Страничка из истории кавалерии Ахал-Текинского отряда. (Из записной книжки строевого офицера) // Военный сборник, № 10. 1881

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info