-

БОГОЛЮБОВ А.

ОЧЕРКИ ВОЙНЫ В СРЕДНЕЙ АЗИИ

1876 год.

Сила обстоятельств привела Россию к обладанию обширною територией в Средней Азии. Было бы ошибочно приписывать наше наступление в глубь Средней Азии личной инициативе местных деятелей. Подобная инициатива может в частных случаях лишь ускорить естественный ход событий, но нельзя в ней искать причины присоединения новых областей и распространения сферы нашего влияния все далее и далее, вопреки мирным принципам центральной власти. Расширение отдаленных владений, невыгодное в финансовом отношении и заставляющее усиливать местные военные средства, представляло не мало затруднений, но расширение это неизбежно и еще не закончено: таково естественное следствие соседства с нецивилизованными, варварскими народами, которые признают лишь грубую силу, считают мирную политику выражением слабости и видят в ней повод к нападению. Естественной и вполне определенной границы, которая давала бы возможность не идти далее, мы еще, по-видимому, не достигли; притом вопрос, что в Азии считать естественной границей, очень трудно разрешить. Практика убедила, что ее не составляют ни большие реки (как, например, Сыр-дарья), ни первостепенные хребты (как, например, Алайский), ни еще того менее бесплодные степи. Возможность остановиться скорее всего может дать соседство с сильной политической организацией, каковы Китай и Англо-Индия.

В виду такой, можно сказать роковой необходимости ведаться с Азией и высоко поддерживать в ней наше военное могущество, нам необходимо серьезно и всесторонне изучать вопрос о наилучшем способе действий против средне-азиятцев. Цель важная и задача не легкая. Средства наши в Средней Азии относительно слабы, пополнение их трудно, а неприятель многочислен. Превосходство тактического обучения и вооружения, доставившее нам первые успехи над нестройными полчищами средне-азиятцев, придали нашим войскам обаяние непобедимости; это обаяние в последующих столкновениях было для [151] нас сильным вспомогательным средством. Если бы, к несчастию, вследствие частных неудач, мы бы это обаяние потеряли, то положение наше среди населения, готового восстать на слабого, затруднилось бы в пропорции, весьма превышающей материальное значение этих неудач.

Итак, внимательное исследование условий, дающих нам перевес в войне с средне-азиятцами ¹, необходимо даже и тогда, когда полный успех над неприятелем составляет, казалось бы, единственно возможный исход встречи с ним в бою, дабы наши частные неудачи, весьма возможное следствие легкого отношения к противнику, подняв его нравственные силы, не обратили бы задачи, вполне исполнимой, в положение затруднительное, могущее повлиять на обаяние русского имени в этих отдаленных странах.

Настоящая статья не есть попытка систематически исследовать намеченный вопрос. Наша цель ограничивается рассказом очевидца о нелишенном, по нашему мнению, поучительности эпизоде из покорения бывшего Коканского ханства (ныне Ферганская область), отрядом Свиты Его Величества генерал-майора Скобелева 2-го ² в 1876 году. Мы бы хотели отметить в рассказе те приемы и действия, коими обусловился блистательный успех предприятия. Без сомнения, они составляют применение к местной обстановке основных, обязательных, можно сказать азбучных начал военного искусства; но дело в том, что весьма удачные в большей части случаев действия наших малочисленных отрядов в Средней Азии, в период 1861-1876 годов, сопровождавшиеся притом небольшими, а часто и ничтожными, потерями, вселили в нашем военном обществе, незнающем местных условий, пренебрежительное отношение к подробностям этих действий.

Успех казался следствием единственно слабости не дисциплинированного и плохо вооруженного неприятеля, а потому тактика наших войск — вопросом несущественным и неинтересным. А между тем многие средне-азиятские экспедиции на практике были делом не легким и велись различно; при этом и результаты их выходили далеко не одинаковые; относительная и подробная оценка их редко выходила за пределы обсуждения местной военной интелигенции. [152]

В июле 1875 года в Коканском ханстве произошла революция. Враги Худояр-хана, и во главе их Абдурахман-Автобачи, сын казненного Худояр-ханом бывшего опекуна его Кипчака Мусульман-Кула, опираясь на народное неудовольствие, вызванное обременением произвольными налогами, объявили Худояр-хана низложенным. Возмущение из г. Оша дошло в короткое время до столицы г. Кокана. Хан должен был бежать в русские пределы, в г. Ходжент.

Вместе с ханом выступило из Кокана обратно и бывшее там проездом в Кашгар русское посольство. Начальниками его были по дипломатической части колежский советник Вейнберг, по военной флигель-адъютант полковник Скобелев. Кашгар представлялся нам в то время сильной мусульманской державой. Предполагалось, что армия Л куб-бека далеко превосходит все то, с чем мы до того встречались на средне-азиятских полях сражений, и по вооружению, и по организации, и по военному духу. Полковник Скобелев должен был, пользуясь дружелюбными сношениями, закрепляемыми присылкой посольства, оценить во всех отношениях военное значение Кашгара; все возраставшее, как казалось, могущество бадаулета, при известном его честолюбии, не могло не внушать опасений нашему ташкентскому начальству. Коканский же хан находился под действительным нашим влиянием; поэтому и ханство считалось соседом совершенно не опасным, как теперь Бухара.

По-видимому, в начале возмущения против Худояр-хана предводители восставшего народа не имели в виду воевать с русскими. По крайней мере, наша посольская команда из 22 казаков не только пробралась благополучно через город, запруженный сильно возбужденным народом, но и прикрыла бегство Худояр-хана, которому иначе пришлось бы плохо. Восставшие, к которым примкнули и войска, энергически наседали 40 верст на ханский поезд (состоявший, кроме хана со свитой, из арб с его женами и имуществом), порубили и застрелили многих из его защитников, оставшихся верными хану, но очевидно сдерживались, наталкиваясь на казаков. Наша команда, в свою очередь, действовала с большим хладнокровием и выдержкою; выказывая решимость защищать хана, в то же время не пускала в ход оружия и, благодаря твердости и осторожности полковника Скобелева, без потерь прибыла с бывшим ханом в Ходжент. Такому благополучному выходу из весьма опасного положения много помог также Мирза-Хаким, коканский посланник в Ташкенте (Ныне действительный статский советник). Он [153] неоднократно выезжал к мятежникам и убеждал их не нападать на русских.

Таким образом, факт изгнания Худояр-хана его подданными в глазах как коканцев, так и нашего ташкентского начальства не заключал в себе ничего враждебного русским. Ко вскоре в новом коканском правительстве восторжествовала крайняя фанатическая партия, был провозглашен газават (священная война с неверными) и коканские шайки вторглись в наши пределы. Ими осажден был г. Ходжент, разрушена часть почтового пункта между этим городом и Ташкентом и взволновано наше туземное население. Положение дел в Ташкенте стало серьезным. Качалась кампания, кончившаяся лишь в феврале 1876 года ³ присоединением Коканского ханства к России под названием Ферганской области. Во главе коканской партии воины, с самого ее начала, стал вождь племени кипчаков Абдурахман-Автобачи. Этот мусульманский аристократ, потомок Чингиз-хана, имел в то время лет 30 с небольшим. Среднего роста, с умным и приятным, хотя чисто монгольским, лицом, великодушного характера и наследственно умный, он пользовался громадным влиянием во всем ханстве, между всеми разнородными элементами населения: сартами кара-киргизами и, конечно, тем более между, своими кипчаками. Абдурахман-Автобачи путешествовал в Мекку, был в Константинополе и в России, между прочим в Одессе и Москве. Как видно, он не понял могущества России; главное, что его поразило и оставило в нем впечатление, это то, что восточная полоса России населена мусульманами; а о нашем военном могуществе Автобачи, как говорят, составил себе представление лишь по встреченным им казакам, возвращавшимся из хивинского похода. Вероятно это впечатление было не в нашу пользу.

Абдурахман-Автобачи, решившись на войну с Россией, объявил в прокламациях, весьма распространенных, что прогонит русских за Оренбург; в то же время он предложил ташкентскому правительству уйти со всем русским населением из средней Азии без кровопролития, гарантируя личную безопасность и любезно предлагая снабдить арбами для переселения.

Абдурахман-Автобачи, верный преданиям своим, фамильным и народным, по которым ханский престол принадлежит сеидам, считающимися потомками пророка, а ему, Автобачи, как главе [154] кипчаков, приличествует роль опекуна ханского, возвел в ханы сына Худояра Наср-еддина. Человек без всякой энергии, кутила, презираемый народом, Наср-еддин был игрушкой в руках провозгласителей газавата; он легко согласился на войну с русскими и так же легко принял все условия мира, предписанного ему генерал-адъютантом фон-Кауфманом 1-м после первого же большого поражения копанцев при Махраме 22-го августа 1875 года. По условиям этого мира, нам была уступлена часть ханства по правому берегу Сыр-дарьи, по течению Нарына, которая образовала Наманганский отдел. Создание этого отдела, вдававшегося клином в ханство, имело целью, не распространяя по возможности наших владений, в то же время обеспечить генерал-губернаторство на будущее время от вовсе не желательного повторения событий начала августа 1875 года.

Но партия войны в ханстве, руководимая Абдурахманом-Автобачи, еще не признала себя побежденною. Объявив низложение Наср-еддина, Автобачи провозгласил ханом одного из дальних членов ханского рода, Пулат-бека, молодого человека, воспитанного кара-киргизами, и война в конце сентября возобновилась. Первым ее действием было сосредоточение сторонников войны в г. Андижане, вызвавшее движение наших войск в этот город. Небольшой отряд, выступивший из Намангана, под начальством свиты Его Величества генерал-майора Троцкого, вошел с боя в Андижан, овладел урдою (дворцом) в центре его, затем вернулся в Наманган, имея на обратном пути горячие дела с неприятелем. Вскоре после того экспедиционные войска, под главным начальством генерал-адъютанта фон-Кауфмана 1-го, возвратились из Намангана в Ходжент, а в Наманганском отделе был оставлен отряд из трех баталионов, 5 1/2 сотен, 12-ти орудий, под начальством флигель-адъютанта полковника Скобелева (он же и начальник Наманганского отдела). Отряду этому, в случае вторжения неприятеля в отдел, было предписано действовать стратегически-оборонительно, т. е. не выходя из пределов наших владений. Тотчас же по уходе главного экспедиционного отряда, во второй половине октября, в Наманганском отделе завязалась почти непрерывная малая война, напоминавшая положение дел на нашей старой кавказской линии. Сперва вспыхнули восстания в Тюря-Кургане (40 верст от Намангана) и вслед за сим в Намангане. Они были энергически подавлены, причем половина Намангана, громадного по протяжению города, сгорела (28-го — 28-го октября 1875 года). Испытав здесь полную неудачу, коканские предводители заняли своими партиями, более или менее [155] многочисленными, пункты по Нарыну и Дарье, откуда с большим упорством пытались вторгаться в наши пределы и подымать население нашего (правого) берега.

Наманганский действующий отряд, имея во главе молодого и энергичного начальника (генерал-майора Скобелева), впервые призванного на важный и ответственный пост, зорко сторожил неприятеля и вполне пользовался выгодами центрального положения. По получении известия о появлении неприятеля на нашем берегу, или о его сосредоточение в прибрежных пунктах коканской стороны, он быстро двигался на неприятеля, делал большие ночные переходы, старался захватить коканцев врасплох, наносил им поражения; но затем, не имея права углубляться в неприятельские владения, должен был возвращаться в Наманган. Дела были очень часты, но и самые блистательные наши успехи (как, например, поражение больших скопищ 12-го ноября, в г. Балыкчах, молодецкое взятие горного кишлака Ашаба, 18-го ноября, отрядом генерального штаба полковника Пичугина, уничтожение неприятельских сарбазов под Улыджибаем 2-го декабря) не прекращали совершенно, а лишь приостанавливали на короткое время наступательные попытки коканцев. Дело подходило к зиме; весною должно было ожидать от неприятеля еще большей предприимчивости.

Понятно, что такому ненормальному и в Средней Азии еще небывалому положению дел надлежало положить предел. Того требовала и необходимость поддержать авторитет русского имени, и обязанность доставить подвластному нам населению возможность мирной и безопасной жизни. Нужно было поразить неприятеля в самых очагах его враждебных действий и тем отбить у него охоту тягаться с нами. Конечно, всего ближе вело бы к цели движение прямо в Маргелан, центр господства Пулат-хана, затем в Андижан, отличавшийся особенно воинственным настроением. Но военные средства Наманганского отряда признавались главным начальником края недостаточными для удержания за нами всего или большей части ханства, занятие которого могло бы явиться необходимым; поэтому окончательное решение назревшего уже коканского вопроса откладывалось на весну, ко времени возвращения генерал-губернатора с полномочиями и средствами из Петербурга во вверенный ему край. Между тем, свиты Его Величества генерал-майору Скобелеву было предписано совершить зимою движение в сторону Ике-су-арасы, часть ханства по правому берегу Дарьи до течения Нарына (к востоку от [156] Наманганского отдела) и ограничиться поражением зимующих там кипчаков, одного из орудий борьбы с нами.

Зима признавалась лучшим временем для экспедиции, потому что лишь в это время года кочевое и полукочевое население ханства, наиболее воинственное, не может, при неблагоприятном для него повороте дела, бежать со всем имуществом в горные ущелья и уклониться тем от поражения.

Итак, генералу Скобелеву была указана второстепенная цель. Сила обстоятельств решила иначе. Экспедиционный отряд, в составе саперной команды, девяти рот пехоты, 7 1/2 сотен казаков, конно-стрелкового дивизиона ⁴, 12-ти орудий и конно-ракетной батареи, всего 2,800 строевых нижних чинов, с обозом из 528 арб выступил из Намангана 25-го декабря 1875 года. Снаряжение отряда, для трудного зимнего похода и в ожидании упорных военных действий, было обдумано до последних мелочей. Я не останавливаюсь на нем, так как оно подробно изложено в официальном отчете об экспедиции, помещенном в № 8 “Военного Сборника” за 1876 год ⁵. Скажу лишь, что подготовка к этому походу составляет образец заботливости о войсках и применения к местным обстоятельствам. Неусыпное попечение главного начальника туркестанских войск о их благосостоянии и сбережении служит обязательным примером подражания для всех туркестанских начальников. В данном случае, генерал Скобелев был достойным учеником генерала Кауфмана и лучшим представителем туркестанского военного воспитания, основанного на постоянной и всесторонней заботливости о солдате.

Наманганский отдел, на время отсутствия экспедиционного отряда, охранялся восемью ротами, 1 1/2 сотнями, шестью запряженными нашими и 12 коканскими неподвижными орудиями.

Сильные укрепления в Намангане и Чусте, сооруженные войсками в ноябре и декабре, и готовность на возможные случайности гарантировали нам обладание, городом Наманганом и при этих небольших силах.

Отряд генерала Скобелева вступил в Ике-су-арасы 26-го декабря и в восемь дней прошел по разным направлениям около половины этой страны. Кипчаки, как то и предвидел генерал Скобелев, уклонились от боя, и цель экспедиции — их наказание — была [157] достигнута лишь в некоторой степени (разорением кипчакских поселений); коканские предводители (Пулат-хан и Автобачи) также не сочли выгодным вести в суровую зиму свои ополчения к нам на встречу и удалить их таким образом от укрепленных городов левого берега Сыр-дарьи. Объекта для действия в Ике-су-арасы почти не оказалось. Генерал Скобелев с частью отряда, 2-го января 1876 года, перешел в брод на левый берег Кара-дарьи и расположился лагерем (в юртах и жуламейках, возимых в обозе) ⁶ на арыке Мусульман-Кул, в одной версте от кишлака Мир-рабат и в пяти верстах от начала андижанских садов. На следующий день, 3-го января, присоединились к главным силам и прочие части отряда. Этим начался новый период экспедиции; вернее сказать, только теперь начались военные действия.

С октября месяца в г. Андижане господствовало самое воинственное настроение. Штурм города русским отрядом 1-го октября коканцы считали отбитым. Дело происходило так: взяв несколько завалов и два орудия, отряд наш с небольшой потерей вошел в город и проследовал до дворца и площади перед ним; огонь из окрестных сакель продолжался. Отряд, считая порученное ему дело: — наказание города — конченным, повернул назад в лагерь, не дождавшись прихода представителей населения, которые бы попросили о пощаде (аман), как то водится в Азии, когда город считает себя во власти победителя. Обратное прохождение города уже стоило больших потерь, а затем 2-го, 3-го и 4-го октября во время движения отряда к Намангану, коканцы, предводительствуемые Пулат-ханом, горячо наседали на наш отряд, пока, в ночь с 4-го на 5-е, нечаянное нападение на их сонный лагерь сотни сибирских казаков есаула Машина не обратило их в общее бегство. Мы во все дни потеряли пять офицеров, 52 нижних чина, убитыми и ранеными ⁷. Последний эпизод не умалил в глазах Коканского ханства победы над русскими, которую, по их понятию, они одержали в Андижане; и вот этот воодушевленный город решился сопротивляться до последней крайности и не сдаваться русским (в [158] противоположность мирно настроенному Кокану и колеблющемуся Маргелану). Андижан принимал самое активное участие в нападении на русские пределы в октябре, ноябре и декабре месяцах, деятельно укреплялся, заготовлял оружие и считался надежнейшим оплотом против неверных, не только в Коканском ханстве, но и за пределами его. Об Андижане заговорили на бухарских и кашгарских базарах, что было важно: в Средней Азии политические известия быстро распространяются и отражаются в настроении населения на громадных пространствах.

По выступлении отряда генерала Скобелева из Намангана, в Андижане собрались все военные силы ханства, в готовности воевать с русскими. Начальник нашего отряда не мог бездействовать в таких обстоятельствах. Он не мог вернуться в Наманган, не покончив с Андижаном. Последнее было бы в глазах туземцев сознанием своей слабости и, вместо доставления мира наманганскому отделу (цели экспедиции), привело бы к обратному результату. Вот почему генерал Скобелев принял на свою ответственность взять город Андижан, вопреки полученного им 2-го января приказания, не идти на Андижан, а вернуться из Ике-су-арасы в Наманган.

Во все время военных действий наманганского отряда, о намерениях, сборах и силах неприятеля добывалось много известий. Обязанность эта лежала на сотнике Байтокове, киргизе (из окрестностей Оренбурга) родом, состоявшем в качестве переводчика при начальнике отряда. Он собирал и сводил сведения, получаемые от разных туземцев, желавших зарекомендовать себя в глазах начальства, опрашивал пленных, посылал в неприятельский лагерь лазутчиков и своих джигитов и представлял обстоятельные донесения начальнику отряда почти ежедневно. Генерал и сам часто расспрашивал туземцев, нам служивших. В таковых недостатка не было, так как у средне-азиятца понятия о патриотизме и чести весьма своеобразные. Показания же туземцев большею частью весьма толковы; в них видно отличное понимание местной политики, а не редко и военная сметка. О джигитах стоит здесь сказать несколько слов. Так называются туземцы разных национальностей, — сарты, киргизы, каракиргизы, даже казанские татары, служащие нам добровольно за известную плату (20 рублей в месяц с лошадью), но еще более в надежде добычи. Служба джигитов, большею частию весьма плохо вооруженных, была очень полезна для отряда. Они были отличными проводниками: проехав раз по какому либо месту, они уже не ошибались в дороге, каковое качество нам, русским, не [159] было присуще. Джигитов посылали поодиночке с донесениями и приказаниями там, где не рисковали отделять даже сильные казачьи команды. Этот прием исходил из того принципа, что ни в каком случае не следует давать неприятелю возможности одержать над русскими хотя бы малейшего успеха, который мог бы поднять его дух, а также, что потеря джигита была для нас не столь чувствительна, как потеря казака и не компрометировала наших регулярных войск. В полевых делах джигиты посылались кучею вперед для розыскания неприятеля; в горах им нередко приходилось выдерживать первый залп. Часто на партию джигитов возлагали отдельные поручения, где они действовали совсем без нашей поддержки ⁸. Так, например, джигитской партией позже был разбит окончательно и потом захвачен Пулат-хан. В коканскую войну джигитам сильно доставалось; кроме большой потери отдельных джигитов, во время военных действий почти целиком уничтожены были в горах две партии, человек по 30. На наших джигитах между прочим мы отлично убедились, что у туземцев разных наименований нет недостатка в храбрости, а кара-киргизы и киргизы совсем молодцы, способные к высокому военному развитию. Не раз были мы свидетелями большого мужества, которое выказывали в наших рядах туземцы, не задолго до того пришедшие к нам из разбитых перед тем ополчений. Служба джигитов к тому же нам выгодна тем, что очень дешево обходится.

Первоначальный план взятия города Андижана обдумывался начальником отряда задолго до его исполнения. Средне-азиятцы умеют защищать свои города с большим упорством. Если штурмующая колонна и не встречает перед собою на завалах большой стойкости, то сзади, как только колонна прошла, неприятель снова занимает сакли, цепь вокруг отряда замыкается, бой продолжается и войска не имеют определенного предмета действия, на котором могли бы покончить дело. Колонна разбивается на кучки, которые расходятся по бесчисленным узким улицам и саклям и теряют связь, а вместе с тем и выгоды своего тактического превосходства. Это бой очень опасный. Беда, если неприятель не потерял еще головы и уловит в наших рядах минуту утомления. Генерал Скобелев имевший до того опыты: и отрицательный (штурм Хивы, бой в [160] Андижане в октябре месяце), и положительный (взятие им Намангана в октябре), решил применить к местности следующий способ действия для взятия города:

1) Сначала обстрелять несколькими стами выстрелов с командующей высоты наиболее важные пункты города, каковы базар, урда и другие, определив их по указанию проводников, а еще лучше, если можно, по плану; стрелять также по скоплению неприятеля, на сколько оно окажется.

2) Овладеть передовою оградою (что, конечно, также должно быть подготовлено артилерией). Несколько штурмовых колонн одновременно двигаются концентрически к какому нибудь заранее точно назначенному важному пункту, примерно в центре города, по возможности командующему.

В) Колонны должны двигаться медленно, зажигая в тылу своем сакли, каждую отдельно и основательно и тем обеспечивать свой тыл от дальнейших попыток неприятеля.

4) Заняв назначенный центральный пункт, войска тотчас же должны на нем укрепиться. Пехота занимает ближайшие сакли, между которыми делаются проходы; эти сакли тотчас же приводятся в оборонительное положение. Весьма выгодно при этом располагать цепь стрелков на крышах, за завалами, сделанными из предметов, находящихся на дворах и в домах; сакли впереди занятых зажигаются. Для артилерии строится батарея, с которой тотчас же открывается огонь.

5) По сборе всех колонн, имея уже твердый и опорный пункт, полезно направить часть войск жечь базар.

6) Сжигая сакли, продолжать образование эспланады перед вновь созданным укреплением; продолжать артилерийский огонь.

Можно быть уверенным, раз что войска хотя несколько укрепились в городе, что они уже не будут выбиты и город через несколько часов или через день, хоть два, но сдастся.

Показания многих туземцев, в особенности же Арзыкул-бека, бывшего андижанского пансата (примерно баталионный командир), дали об Андижане следующие важные сведения. На восточной окраине города находится наиболее возвышенное место, называемое Ак-Чакмас. Здесь известный регент коканского ханства кипчак Алимкул, лет 13 тому назад, поставил против возмутившегося города свою артилерию и обстрелял город, после чего удачно штурмовал его. Приблизительно в центре города находится отдельный холм Гюль-тюбе, с значительным командованием. К этому холму с [161] восточной окраины города, ведут несколько улиц. Со слов туземцев, генерал Скобелев даже набросал план путей, ведущих к Гюль-тюбе, верность коего впоследствии оправдалась.

Теперь, стоя под Андижаном, конечно, надо было проверить на месте составленное предположение. Как было уже сказано, пехота отряда состояла из девяти рот (1,674 человека); желая увеличить шансы успеха, начальник нашего отряда, приступая к решительным действиям, притянул с позиции на Мусульман-Кул-Арыке из города Намангана (до которого было 70 верст) еще одну роту из состава гарнизона, ослабление которого теперь уже было возможно. Рота и один полупудовый единорог, обмененный, на посланное из отряда четырехфунтовое нарезное заряжающееся с дула орудие, прибыли на бивак отряда 5-го января. 2-го января через широкий и глубокий Мусульман-Кул-арык был построен мост, и дорога в кишлак Мир-работ, оставленном жителями, исправлена. 4-го января предпринята была первая рекогносцировка. Генерал Скобелев без необходимости не входил в сферу действия неприятеля со слабыми силами. Рекогносцировки города Андижана он производил со всей своей кавалерией (конно-стрелковый дивизион, 7 1/2 сотен, ракетная сотня — 8 станков) и с четырьмя конными орудиями; отряд вполне подвижной и самостоятельный. Быстро и по возможности скрытно двигался отряд по северной окраине города, беспрестанно переходя в брод арыки и заливы Кара-дарьи; конные партии неприятеля следили за отрядом в почтительном отдалении (около версты). Как и предполагалось, здесь не оказалось удобных позиций для наступления: городские сады и дома подходили к краю береговых высот. Дорога вокруг города, по которой производилась рекогносцировка, из долины Кара-дарьи поднимается на нагорный берег, затем опять спускается, наконец за Дун-кишлаком, уже на восточной окраине города, по крутому подъему выходит на местность Ак-Чакмас. Подойдя к городской стене на расстояние версты, генерал со штабом и конвоем быстро подскакал к стенке и к почти примыкающему к ней кишлаку Эскиль-лик. Андижанцы еще не стерегли этой (восточной) стороны своего города; лишь небольшая кучка неприятеля занимала кишлак и прилегающую стену. Дав по нас несколько выстрелов, коканцы не выдержали нашего приближения, имевшего вид настоящей атаки — и бежали; мы же убедились, что лучшая позиция для артилерии находится вблизи самого кишлака. Отсюда, поверх садов, вдали, в городе виднелся холм Гюль-тюбе, казавшийся чем-то обетованным, но очень трудно достижимым. [162] Затем генерал проскакал и за городскую ограду; здесь в 300 саженях от нерпой намеченной артилерийской позиции найдена и другая, на городском кладбище Шигаушин. Между тем, в городе распространилась тревога и отовсюду стали сбегаться вооруженные жители; затрещала перестрелка; пришлось уходить. Рекогносцировочный отряд, сопровождаемый верст пять неприятельскими выстрелами, вернулся в лагерь. Густой туман, долго не рассеивавшийся, помешал на другой день, 5-го января, предпринять что либо.

6-го января начальник отряда произвел вторую рекогносцировку неприятельского города, обогнув его с запада на юг, далее на восток, к месту, где кончена была 4-го числа первая рекогносцировка. На этот раз неприятель следил за нашим движением с большою зоркостью. Значительные конные партии (тысяч до трех) подъезжали шагов до 800, но отгонялись картечными гранатами и не ввязывались в дальнейший бой. Обе стороны как-то сдерживались, как бы сберегая свой пыл для будущей решительной схватки в городе. Однако наши джигиты, наткнувшись в кишлаке на неприятельский пикет, имели с ним рукопашную стычку и так же как и в первую рекогносцировку захватили несколько пленных. Городская стена близ Ак-Чакмаса и пригородный кишлак Эскиль-лик были заняты теперь густыми толпами пешего неприятеля. Звуки больших боевых труб сзывали жителей на защиту, затрещал сильный огонь; видя, что мы уходим, часть неприятеля, по азиятскому обычаю, бросилась преследовать. Но в цель рекогносцировки не входило задерживаться на месте из за частного успеха. Отряд, спокойно останавливая пыл преследующих, возвращался по дороге первой рекогносцировки и поздно вечером пришел в лагерь.

В обе рекогносцировки велась глазомерная съемка ⁹. Обе съемки сошлись отлично. Дорога, огибавшая почти вплотную город, оказалась 55 верст длиною. По плану окружности города, было вполне возможно судить не только о подступах и лучшей позиции для атаки, но, приблизительно, и о расстояниях до Гюль-тюбе и других важных пунктов города. Генерал Скобелев вполне убедился на месте, что, как раньше и предполагалось, наибольшие выгоды к выполнению давно уже обдуманного им плана атаки Андижана представляет местность Ак-Чакмас.

На следующий день, 7-го января, весь отряд из своего лагеря, западнее Андижана, был переведен на позицию Ак-Чакмас, на [163] восточную окраину города. Хотя это движение было фланговым и притом, на некотором протяжении, очень близко подходило к городу (путь первой рекогносцировки), но, в виду выразившегося уже решения неприятеля драться в самом городе, оно не было рискованным. Притом, неприятель рекогносцировками был сбит с толку и не знал еще, откуда нас ожидать, а потому и не мог серьезно помешать нашему маневру. Сильный авангард, при котором находился начальник отряда, должен был предупредить неприятеля в Дун-кишлаке, перед трудным подъемом на Ак-Чакмас; главные силы прикрывали обоз, следовавший небольшими отделениями. Чтобы по возможности сберечь здоровье людей при переходе через заливы реки и через арыки (так как все-таки было -4°), предполагалось перевозить через них пехоту на арбах; но дело это шло очень медленно. Тогда заведывавший инженерною частью отряда, саперный капитан Церпицкий, придумал на месте остроумный подвижной мост. Соответствующее ширине переправы число арб связывалось на глухо. В переднюю арбу впрягали сколько нужно лошадей, которые и втаскивали импровизированный мост в воду.

В Дун-кишлаке авангард наш вошел в сферу огня неприятельских стрелков, густою цепью окаймлявших ближайшие высоты. Быстрое движение на высоты Ак-Чакмаса и дальнейшее наступление цепи спешенных конных стрелков заставили большую часть неприятеля уйти за городскую стену. Картина, открывшаяся нам с Ак-Чакмасской возвышенности, была замечательна. Большие массы пешего и конного неприятеля занимали Эскиль-лик и ближайшие сады и город. Стена была унизана белыми чалмами. Действующий на нервы глухой рев труб, бой барабанов, взвизгивание флейт, выстрелы и крики “ур-ур”, которыми узбеки возбуждаются к битве, сливались в один невообразимый концерт. У неприятеля видно было большое воодушевление; все указывало на то, что предстоит бой не шуточный.

По сведениям, все подтверждавшимся, на защиту города собралось из ханства пять тысяч сарбазов (постоянной пехоты), четыре тысячи сипаев (поселенной конницы), и до 30 тысяч вооруженных жителей, как собственно андижанцев, так и из окрестных кишлаков, брошенных при нашем приближении. Оружием и снарядами андижанцы запасались уже три месяца подряд. Ими руководили в этом деле три кашгарских мастера и один англичанин ¹⁰; все [164] это время андижанцы также укрепляли город. До октябрьской нашей экспедиции он не имел стены. Теперь большая часть города была обведена стеною, с наружным и внутренним рвами, но не везде крепко выведенною и высокой; средняя высота ее была четыре-шесть аршин, толщина в основании до трех аршин. Сильнее всего был укреплен северный вход в город, по берегу главного арыка. По этому пути наши войска первый раз вошли в город. Постепенно суживающаяся долина Сая (речки), прозванная участниками первой экспедиции “бутылкой”, была заграждена в два ряда крепким бруствером, с хорошо приспособленным обстрелом. Жители почему-то ожидали нашей атаки преимущественно в этом направлении. Но наибольшие затруднения мы должны были ожидать в самом городе. Известно было, что улицы крепко забарикадированы, в саклях устроены бойницы (азиятские дома не имеют окон на улицу) и вдоль улиц между саклями устроены ходы.

Вспоминая отпор, данный в октябре андижанцами, захваченными почти врасплох, видя теперь эти воодушевленные массы, мы должны были ожидать на другой день весьма серьезного боя.

Между тем, с трудом втаскивались орудия и арбы на крутой подъем к лагерю. Порядком намучились здесь люди и лошади. Переход был всего 22 версты, а последние арбы взобрались лишь в первом часу ночи. В ожидании нападения на лагерь, в отсутствие большей части войск, юрты ставились возможно теснее. До города было всего версты полторы. Густая сторожевая цепь окружала наш бивак. Офицеры усиленно ее поверяли. Костров не разводили, бивак не имел свойственного ему веселого вида; все были озабочены и сдержаны.

Не смотря на утомление отряда, генерал Скобелев решил атаковать город на следующее же утро, чтобы неприятель не успел воспользоваться тем, что наконец узнал направление атаки.

Диспозиция, отданная в 10 часов вечера, выяснила как общий план, так и предстоявшую каждому на другой день роль. Так как эта диспозиция, не смотря на возможную краткость, представляет собою целую програму для взятия азиатского города вообще, то я привожу ее здесь. [165]

Диспозиция по экспедиционному отряду на 8-е января 1876 г.

“Завтра, 8-го января, имеет быть взять штурмом город Андижан; для сего назначаются штурмовые колонны:

“1-я колонна, под начальством флигель-адъютанта, гвардии ротмистра барона Меллер-Закомельского: саперная команда, стрелковая и 1-я роты 2-го Туркестанского линейного баталиона, конно-стрелковый дивизион в пешем строю и 1 орудие конной батареи. Итого: саперная команда, две роты, конно-стрелковый дивизион, одно орудие.

“2-я колонна, под начальством 1-го Туркестанского стрелкового баталиона капитана Ионова: 1-я рота 1-го Туркестанского стрелкового баталиона, три спешенные оренбургские сотни и взвод ракет. Итого: 1 рота, 3 сотни и 2 станка.

“3-я колонна, под начальством генерального штаба полковника Пичугина: 1-я и 2-я роты 3-го Туркестанского стрелкового баталиона и 1 орудие конной батареи. Итого: 2 роты. 1 орудие.

“Общим начальником сих трех колонн назначается помощник начальника отряда, полковник барон Меллер-Закомельский.

“Резервная колонна, под начальством командира 2-го Туркестанского стрелкового баталиона подполковника Андросова: 3-я рота 2-го Туркестанского линейного баталиона, 2-я рота 1-го Туркестанского стрелкового баталиона, 2 я и 3-я роты 2-го Туркестанского стрелкового баталиона, 1 1/2 спешенные семиреченские сотни, 6 орудий конной батареи и 3 орудия подвижных взводов. Итого: 4 роты, 1 1/2 сотни, 9 орудий.

Орудиям конной батареи быть с спешенною прислугою, во всех орудиях запречь лишь по одному уносу. В прикрытии вагенбурга и лагеря, под начальством 2-го Туркестанского стрелкового баталиона майора Ранау, остаются 3-я рота 1-го Туркестанского баталиона, сибирские казачьи сотни, нарезное орудие наманганского подвижного взвода и три взвода ракетной батареи. Итого: 1 рота, 3 сотни, 1 орудие, 6 ракетных станков. По выезде из лагеря артилерии на позицию, всем штурмовым колоннам выстроиться впереди лагеря и ожидать приказаний. При штурме всем колоннам сборным пунктом назначается высота в городе Гюль-тюбе. Подходя к ней, начальникам колонн входить в связь с соседними.

“В прикрытие артилерии на ее позиции назначаются: из состава резервной колонны 2-я рота 2-го Туркестанского стрелкового баталиона и 1 1/2 семиреченские сотни; из состава прикрытия вагенбурга 3-я рота 1-го Туркестанского стрелкового баталиона.

“Штурмовым колоннам иметь:

“1-е. Шанцевый инструмент, тараны, по одной штурмовой лестнице пяти аршин длиною, и зажигательные материалы (факелы и спички), а резервной сверх того и ограниченного размера инженерный парк.

“2-е. По врачу и по две арбы для раненых.

“Предупреждаю гг. начальников штурмовых колон, что с занятием [166] Гюль-тюбе нельзя рассчитывать на окончание боя, а потому, с достижением этого пункта и взойдя в связь с соседними колоннами, должно занимать оборонительные позиции в саклях, укрывая людей от огня противника. Колонна, которая первая овладеет Гюль-тюбе, имеет тотчас же устроить на ней батарею для артилерии.

“Обращаю внимание гг. начальников на следующее:

“1-е. По главным улицам города устроены барикады, боковые переулки заложены мешками, в которых пробиты бойницы.

“2-е. Вдоль улиц между саклями и дворами устроены во многих местах сообщения. Рекомендую, где возможно, ломать по сторонам стенки и ворота.

3-е. “Хвост каждой колонны должен основательно зажигать сакли.

“Офицеры генерального штаба назначаются колоновожатыми: гвардии штабс-капитан Боголюбов в 1-ю колонну, капитан Куропаткин в резервную.

“Я буду находиться в резервной колонне>.

Подписал: свиты Его Величества генерал-майор Скобелев.

На другой день, 8-го января, вместе со светом в стане коканцев возобновился дикий концерт. Оживленно, восстановив за ночь силы несколькими часами крепкого сна и стряхнув с себя все сомнения, принялся наш отряд за дело. День выдался ясный и по сезону теплый, около точки замерзания. К восьми часам утра были выведены из вагенбурга назначенные для штурма войска и отслужен молебен. Так как генерал Скобелев выбрал 4-го января для артилерийской позиции возвышенность около пригородного кишлака Эскиль-лик, то дело началось с штурма этого кишлака и прилегающей городской стенки. Последняя не представляла на этом участке серьезного препятствия; андижанцы не успели ее достроить, и в одном месте стена не превышала двух с половиною аршин. Наша артилерия открыла огонь с расстояния 400 сажен; неприятель не отвечал и почти не обнаруживал своего присутствия. После нескольких гранат генерал Скобелев велел идти в атаку спешенной семиреченской сотне, под начальством есаула барона Штакельберга ¹¹ и 3-й роте 1-го Туркестанского стрелкового баталиона, под начальством штабс-капитана Федорова. Наша колонна была подпущена шагов на 150; тут на нее посыпались выстрелы и раздались обычные крики “ур-ур”, с акомпаниментом труб. Колонна вбежала в кишлак, почти пустой, из кишлака повернула налево и очутилась открыто перед высокой частью стены со рвом, из-за которой коканцы учащенно стреляли на 80 шагов. Казаки засели за сакли [167] и стали отвечать, а штабс-капитан Федоров, во главе стрелков, повернул вправо, пробежал шагов сто, под фланговым огнем, до невысокого места, и здесь бросился на стенку. Неприятель побежал. Все это продолжалось минуты четыре. Лихой порыв отборных туркестанцев и опытность офицеров решили дело. Человек 50 из защитников стенки были заколоты, остальные скрылись в город. Рота потеряла трех раненых и несколько контуженных ¹². Когда атакующая колонна вышла к стене, генерал Скобелев, подъехавший для удобства распоряжения на самое близкое расстояние, поддержал атаку своим спешенным конвоем, под начальством артилерии штабс-капитана Куропаткина 2-го ¹³. Тотчас же после этой схватки, блистательно открывшей дело, вся наша артилерия заняла позицию и начала бомбардирование города. Орудия наводились преимущественно по направлению на базар. Иногда, благодаря превышению места батареи, поверх садов и сакель, открывалась густая масса неприятеля; артилеристы не упускали случая пустить туда картечную гранату. Раз было отлично видно, как граната упала в середине большой конной толпы, на рысях поспевавшей к месту боя, и как эта толпа, после разрыва, повернула назад. Пока артилерия занималась своим делом со второй позиции, третья штурмовая колонна живо устраивала для нее проезд на третью позицию, уже в городской ограде, на кладбище Шигаушин. В то время первая и вторая штурмовые колонны двинулись к городским воротам, через которые им, по особому приказанию, велено было брать город. Каждая колонна имела проводников, в совершенстве знающих город, которым было обещано по 1,000 рублей. Резервная колонна также подошла к своей улице. Причисленный к генеральному штабу капитан Куропатким ¹⁴ очистил от неприятеля стенку и ближайший завал и устроил проход для колонны, с мостом через ров. Бомбардирование уже с третьей позиции продолжалось не менее трех часов; оно завершилось, около 12 часов, тремя залпами из всех орудий, с пятиминутными промежутками, которые были сигналом начала общего штурма самого города.

Но за это время настроение защитников города Андижана значительно изменилось; большинство, не выдержав продолжительного [168] артилерийского огня, бежало. Впоследствии жители перед нами оправдывались: “Мы хотели драться”, говорили они, “да что же, когда вы, как трусы, вместо того, чтобы идти на нас, остановились и стали стрелять издали; мы и ушли”.

Первыми обратились в бегство сарбазы и сипаи; озлобленные жители во многих местах стали их бить. Столпление у заложенных выходов из города было невообразимое. Паника усиливалась беспрестанными известиями о наступлении русских то с той, то другой стороны. С трудом выбрались наиболее счастливые частью на ассакинскую, южную, дорогу, частью на северную — к Дарье. Множество попряталось в ямах, вырытых во дворах, для имущества. Их ждал ужасный конец; лишь храбрейшие остались ждать русских и дали нам отпор: первой колонне по стене; здесь стена была в пять аршин высотою и крепкая; и затем всем колоннам, кое-где, в городе за завалами. Но наши молодцы готовы были преодолеть и не такое сопротивление. Колонны медленно, но постоянно шли вперед, растаскивая крепкие завалы и сжигая на пройденном пути сакли, чтобы не дать возможности жителям возобновить бой, когда они опомнятся. Когда почти одновременно сошлись 2-я и 4-я колонны на Гюль-тюбе, конечном пункте атаки, то в начале не верилось, что город уже наш: так были все приготовлены в упорному бою. Но, не смотря на раздававшиеся еще там и сям выстрелы, главное дело уже было сделано. Гюль-тюбе оказался небольшим холмом, застроенным бедными саклями. Минут через 10, во главе части резервной колонны прибыл на Гюль-тюбе начальник отряда, генерал Скобелев. Его встретило единодушное “ура”. Все сознавали, что одержан значительный успех, и что вся честь достижения его с таким малым уроном принадлежит храброму начальнику отряда. Постоянно подвергая себя опасности, он ничего не упускал из вида, что могло бы вернее обеспечить победу и сберечь от лишних потерь его отряд. Наш урон в день овладения Андижаном состоял из двух убитых, шести раненых и нескольких контуженных нижних чинов. Раньше, на рекогносцировках и при движениях, ранены два офицера: 2-го Туркестанского линейного баталиона штабс-капитан Садырев и хорунжий Бояльский.

Так как город был еще набит вооруженными жителями, которые, хотя и были деморализованы паникой, но могли опомниться, то, не теряя ни минуты, еще до прибытия генерала, по распоряжению его помощника, барона Меллер-Закомельского 1-го, бывшего при 1-й штурмовой колонне, приступлено к превращению Гюль-тюбе в [169] твердый опорный пункт. На самом холме быстро устроена батарея; в соседних саклях размещены войска, сакли приспособлены к обороне; начато устройство эспланады сжиганием мешающих строении. Эти работы продолжались затем беспрерывно, изо дня в день, и привели к созданию из Гюль-тюбе крепкой цитадели, снабженной водой, в которой небольшой гарнизон может господствовать над городом. После сосредоточения всех колонн на сборном пункте, дальнейшая деятельность отряда состояла в очищении от неприятеля базара, урды, в устройстве правильного размещения кругом Гюль-тюбе и в расчистке эспланады. Всю ночь пылал в разных направлениях несчастный город, озаряя горизонт на громадном протяжении зловещим заревом. Весь базар и около половины города погибли в пламени.

На другой день, 9-го января, было открыто сообщение с вагенбургом, имевшим накануне перестрелку с неприятельской конницей, а уже 10-го января явились представители населения с просьбой о пощаде, каковая им дана с условием взноса контрибуции и припасов для содержания всего отряда.

11-го числа жители начали возвращаться и с того же дня стали акуратно выполнять принятые ими обязательства. Тогда же мы узнали о величине потерь, ими понесенных. Увлечение боя прошло, и сердце сжималось, слушая рассказ о страшном бедствии жителей г. Андижана в день 8-го января. Кроме потери от артилерийского огня и от мороза в восемь градусов, внезапно застигнувшего ночью, в поле, семьи беглецов, спасавшихся налегке, множество народу погибло под развалинами домов, в ямах, в которые они забились. За то можно было с уверенностью сказать, что этот тяжелый урок не только надолго подействует на Андижан, но послужит предостережением и другим городам. Общее правило в средней Азии то, что города, испытавшие тяжесть войны, делаются самыми благонадежными, тогда как те, которых миновало разорение, не прочь попробовать счастия в борьбе с неверными и готовы при случае восстать. Но пример Андижана, как показали последствия, образумил принадлежащие ко второй категории города Маргелан и Кокан.

Абдурахман-Автобачи уклонился от защиты Андижана. После взятия города Автобачи расположился со своим ополчением в г. Ассаке, в 20-ти верстах от Андижана. Начальник отряда, до получения новых полномочий, желал ограничиться удержанием Андижана; поиски, производимые нами после 8-го января с оборонительной целью, не удалялись более как на восемь верст от города. Это [170] придало смелости неприятелю, и он стал к нам приближаться. Следовало ожидать, что наконец он войдет в самый город, и если и не сделает ничего серьезного, то произведет тревогу, последствия которой могли быть гибельны для жителей Андижана.

Поэтому, по получении известия о новом приближении Автобачи, 18-го января, утром, генерал Скобелев выступил против него с двумя ротами, конно-стрелковым дивизионом, 5 1/2 сотнями, ракетной батареей и четырьмя конными орудиями (Две сотни казаков еще 11-го января ушли с оказией в Наманган). Первая стычка наших джигитов с неприятельским пикетом произошла в 12-ти верстах от Андижана. При дальнейшем движении нашего отряда встречены были значительные партии конных копанцев, которые начали отступать в г. Ассаке. Очевидно стало, что нам придется драться в самом городе. Нравственный перевес, который мы приобрели во время продолжительной кампании, был так велик, что начальник отряда не поколебался идти вперед при всей слабости отряда: но, на всякий случай, послал тотчас же в Андижан за пехотным подкреплением. Город Ассаке, как было известно, разделяется речкой Шархан-сай на две части. Урда и базар были на заречной (от нас), командующей стороне: речка очень быстрая и в брод непроходимая. Обе части города соединяются мостом. Цел ли мост? Вот был существенный вопрос, занимавший начальника отряда и его штаб при приближении к городу. Подъехав к нему, послали разузнать джигитов. Послышались выстрелы; джигиты прискакали обратно и объявили, что вход на мост сильно обстреливается; но в каком состоянии мост-этого они не знали точно. Генерал спешил конных стрелков и пошел с ними разузнать положение дела. Улица в пустом городе ¹⁵ шла паралельно речке, затем поворачивала к мосту под прямым углом. Вот этот-то участок за поворотом, длинною шагов 70, и обстреливался из за крепкого бревенчатого завала, устроенного за мостом. Стоило кому-либо из нас показать из-за угла голову, как мимо ее начинали свистать пули. Однако генерал лично рассмотрел, что мост разобран; но оставлены ли, или нет переводины? т. е. можно ли штурмовать переправу с надеждой на успех, или здесь должна разбиться о неодолимое препятствие и самая блестящая храбрость, на которую начальник отряда был вправе рассчитывать? Очень не хотелось генералу поворачивать назад; несколько минуть он колебался, но, наконец, отвел конных стрелков к выходу из города. [171] Противолежащая, заречная высота была густо занята, преимущественно конницей. Виден был красный бунчук Автобачи. Подошла наша артиллерия и открыла огонь на 600 сажен. После второй, удачно разорвавшейся гранаты коканцы отхлынули за гребень. Стрельба продолжалась и по высоте, и в направлении завала вправо. Посланы были джигиты вверх по реке для отыскания брода. Генерал, не отказываясь еще от фронтального штурма позиции за мостом, хотел поддержать его движением кавалерии в обход через речку на высоты, на путь отступления неприятеля из города, а пока дело подготовлялось артилерией. Брод был найден верстах в двух от города. Начальник отряда окончательно решил в это время двинуться в обход со всем отрядом и атаковать неприятеля на высотах и в Урде. Коканцы, конечно, следили за нашим движением, и когда конные стрелки, во главе отряда, перейдя в брод Шархан-сай, стали взбираться на правый нагорный берег, то неприятельские стрелки, спешившись, уже заняли гребень высоты и открыли стрельбу. Без выстрела поднялись наши стрелки на возвышенное плато и отбили огнем своих берданок конную партию, подскакавшую шагов на 200, сохранив сомкнутость строя. Под прикрытием конных стрелков, казаки втащили, не без усилия, наши четыре конных орудия, и началось, вместо предполагавшегося штурма города, полевое дело. Коканцы, бросив город, в числе пяти тысяч конницы, несколькими массами стояли против нашего фронта и левого фланга. При вполне выработанной тактике нашей кавалерии, эти массы не внушали нам серьезного опасения. Отряд наш начал наступление.

Здесь кстати будет коснуться действия против средне-азиятской конницы вообще. Средне-азиятские всадники превосходят наших казаков численностию и нередко качеством лошадей, при одинаковой способности к одиночному бою. Следовательно, им нельзя противопоставлять рассыпного строя; джигитовкою возьмешь немного. Наибольшие выгоды представляет сомкнутый боевой порядок в две линии сотен с резервом, с конной артилерией. Казачьи части должны быть приучены к строгому соблюдению сомкнутости и к маневрированию, т. е. быстрому выстраиванию боевого порядка в любом направлении. При большом неравенстве сил, весьма опасно доводить дело до шашек. Наше тактическое преимущество при этом теряется; шансы неприятеля увеличиваются. В одном месте три казака свяжутся с одним азиятцем, а в другом три азиятца рубят одного казака. Поэтому, когда неприятель обнаруживает стремление сойтись в рукопашную, то ему надо импонировать [172] стройною сомкнутостью боевого порядка; большею частью это и удается; но если, не смотря на наше маневрирование, неприятель угрожает нам рукопашною свалкой, то остается воспользоваться выгодами главного нашего преимущества — силою огня — и для этого спешиться. Вот причина, по которой генерал Скобелев сформировал, во время коканской войны 1875-1876 годов, конных стрелков. Огонь спешенных казаков, вооруженных в то время ружьями, заряжающимися с дула, не мог идти в сравнение с огнем берданок. 120 туркестанских превосходных стрелков, всегда поспевавших за нашею кавалерией, представляли резерв, с которым всегда можно было выпутаться из беды, если бы наша кавалерия, что называется, нарвалась. В то же время существование этого резерва придавало большую уверенность и предприимчивость нашим казакам; благодаря ему, они не опасались отделяться от своей пехоты (как то нередко бывало прежде), предпринимали самые решительные действия, вполне пользуясь громадным преимуществом кавалерии и ее подвижностью. С уверенностию можно сказать, что без конных стрелков не было бы таких лихих кавалерийских дел, каковы были дела при Ульджибае, Ассаке, Уч-Кургане. Вообще говоря, во вторую половину коканской войны 1875-1876 годов, против подорванного неудачами, а потому недостаточно стойкого противника, наибольшие результаты, самые чувствительные удары (кроме взятия больших городов) должна была наносить кавалерия; но исполнять это, при необходимости отрешаться от пехоты, а иногда и от артилерии, без крайнего риску нарваться, могла наша кавалерия лишь при существовании конно-стрелкового дивизиона.

Генерал Скобелев сформировал конных стрелков после дела 2-го ноября при Таш-бала. Здесь 4 1/2 сотни, под личным начальством генерала, отделившись от пехоты и артилерии, наткнулись тысячи на три коканской конницы, спешились и, до прихода 4-х конных орудий с посаженными на них 30 стрелками, под начальством полковника барона Меллер-Закомельского 1-го, были в незавидном, все ухудшавшемся, оборонительном положении. На другой же день генерал Скобелев взял из 1-го и 2-го туркестанских стрелковых баталионов по 15 отличных людей из роты (против обыкновения, ротные командиры, сознавая важность цели, дали отборных людей), в несколько дней получил от населения наманганского отдела лошадей с сартовскими седлами, а вслед затем с этими импровизированными драгунами ходил по 20 верст рысью. Они составили две конные полуроты (каждая от одного из [173] соответствующих стрелковых баталионов), вместе — дивизион. Не мало их, пехотинцев, вначале падало, к увеселению казаков, но они приобрели очень скоро навык в езде; многочисленные стычки давали возможность менять лошадей, вводилось соответствующее снаряжение, добывались шашки. Через полгода конно-стрелковый дивизион сделался отличной драгунской частью, в большом уважении и ладах с казаками, на превосходных местных лошадях, с привычкою к большим переходам (по 90 верст в день) и, главное, с боевыми преданиями. К большому сожалению всех знавших на деле конно-стрелковый дивизион, он, как не штатная часть, был в начале 1877 года расформирован. Итак, против средне-азиатской конницы, строй нашей кавалерии должен быть сомкнутый, — “кирасиры” ¹⁶ — строй, способный дать сильный отпор спешившись. Конечно, сказанное отнюдь не исключает удара в шашки, как то много раз и бывало в коканской экспедиции; но не тогда, когда неприятель этого хочет; даже не тогда, когда он не совсем еще растерялся.

Невольно хочется прибавить, что если бы нам пришлось иметь дело с европейской кавалерией, быть может лучше маневрирующей, более способной к сомкнутому удару, но, в общем, малочисленнейшей, то тем же призванным из Азии оренбургцам, сибирцам, а также киргизам, туркменам и проч. выгодна будет обратная тактика: постоянное тревожение неприятеля в рассыпном строю и удар в шашки на неприятеля, лишь потерявшего сомкнутость и меньшего числом.

В рассказе о деле при Ассаке, я остановился на том, как взойдя, под прикрытием огня спешенных конных стрелков на нагорное плато, наша кавалерия с конными орудиями двинулась вперед. Пехота наша еще переправлялась через реку, но как уже объяснено, кавалерия наманганского действующего отряда привыкла не дожидаться пехоты, даже в виду весьма многочисленного неприятеля; тем более в данном случае, когда можно было рассчитывать настичь неприятельскую пехоту, которую мы видели в городе за завалом. Боевой порядок нашей наступающей кавалерии был следующий. В первой линии 3 1/2 развернутых сотни и два конных орудия. Во второй линии, около 200 шагов сзади, за правым флангом — сотня и джигиты (около 80 чел.); за левым — сотня и конно-ракетная батарея (та же сотня, но с ракетами и станками); все три в взводных [174] колоннах. В центре второй линии — конно-стрелковый дивизион. Генерал Скобелев со своим штабом и конвоем ехала, между обеими линиями ближе к правому флангу. Пехота, с двумя конными орудиями шла за кавалерией на сколько могла быстро, составляя общий резерв отряда. Наступление производилось ровной рысью; размокшая почва, покрытая тающим снегом, давала себя чувствовать; особенно трудно было артилерии. Впереди перед нами, по дороге в Маргелан, довольно стройно уходили, тоже рысью, тысячи две коканской конницы, преимущественно кипчаков; с нею был Автобачи, как то указывал мелькавший вдали его значок. На нашем левом фланге джигитовало несколько тысяч всадников, большею частию с пиками. Наш генерал не без опасения посматривал на эти толпы. Здесь были преимущественно кара-киргизы — племя, известное в Азии своею храбростию. В настоящую кампанию, прикрывая особу Пулат-хана, они еще не испытывали серьезных потерь; поэтому, хотя большинство было плохо вооружено, но от них можно было ожидать значительной энергии ¹⁷; однако стройное построение фронта налево фланговыми сотнями обеих линий и несколько пушенных ракет ¹⁸ остановили пыл кара-киргизов, из которых только отдельные всадники подскакивали ближе 400 шагов. Наступление по маргеланской дороге, остановленное несколько этим эпизодом, продолжалось. Вслед за сим перед право-фланговой сотней, шагах в 700, внезапно показалась из-за крайних городских садов (на 4-й версте движения по плато) колонна неприятельской пехоты, человека, в 400. Это и были люди, занимавшие завал в Ассаке; они [175] уходили из города и за садами не видели нашего приближения. Генерал, бывший за сотнею (5-й оренбургской), велел тотчас же атаковать эту колонну. Такова трудность идти в шашки на пехоту, даже плохую, что вначале казаки усилили алюр не с маневренною лихостью и решимостью. В то время, как храбрейшие с места пошли в карьер, другие попридерживали коней; сотня образовала входящую к стороне неприятеля дугу; рьяный белый конь, под живописным всадником в белой папахе, обозначал точку наибольшей сдержанности. Генерал Скобелев подскакал к сотне, коротко подбодрил людей; его штаб и конвой, составленный из отборных казаков и джигитов, понесся вперед и вслед за сим казаки уже были между пешими коканцами, разбившимися на кучки. Началась рубка. Пешие коканцы были частью сарбазы, частью жители, почти все с ружьями; десятка два ружей были старые, гладкоствольные русские со штыками. Коканцы сделали едва лишь по одному выстрелу, а затем защищались, как могли, прикладами; многие же с места побежали; но мало кто из них успел добежать до садов и скрыться; большинство осталось на месте. Дело досталось на долю лишь одной сотне и конвою генерала, которые и потеряли человек шесть ранеными. Люди побойчее положили каждый по несколько человек коканцев. Киргизенок Нарумбай (сопровождавший потом генерала Скобелева на войну 1877-1878 годов и умерший от раны, полученной 30-го августа под Плевной) зарубил человек шесть ¹⁹. Всего же на месте боя осталось до 300 тел. Семиреченцы и сибирцы, поскакавшие по дороге по следам конного неприятеля, уже никого не видали. Верстах в четырех за местом рукопашной схватки генерал остановил преследование.

И так дело 18-го января вышло очень удачным: Автобачи бежал без оглядки, а катастрофа с его пехотой должна была совсем отбить охоту у коканцев воевать с русскими. Что касается нашей схватки, то хотя она принадлежит к числу удачных, но участники вспоминали при этом лихую атаку на сарбазов 2-го декабря при Ульджибае. Здесь коканцы были подобранный народ, красиво обмундированный в красные куртки и вели себя очень стойко; [176] встретили нас в колонне и покрыли своими телами небольшую площадь; да и наша атака 2-го декабря была ведена с места стремительно и образцово лихо, благодаря храбрости офицеров Оренбургского и Семиреченского войска ²⁰.

Вообще дело 18-го января под Ассаке окончилось вполне благополучно, особенно по сопоставлении с тем, что произошло бы, если б генерал наш поддался влечению сердца и штурмовал бы позицию коканцев в городе. Вернувшись в Ассаке, мы тотчас же удостоверились в трудности предприятия. От моста оставались только сваи, и река, при весьма быстром течении, имела глубину более сажени. Это был именно случай, созданный для того, чтобы “нарваться” на неудачу с коканцами, до сих пор битыми. Если бы даже, с большим трудом и с потерями, под огнем из-за завала, мы бы и устроили переправу, то результат атаки с фронта не был бы чувствителен для неприятеля.

Дело под Ассаке было последней попыткой Автобачи искать военного счастья. Напуганный неожиданным появлением нашей кавалерии, он, после 18-го января, уже не находил покоя и каждую ночь раза два менял свое убежище, странствуя по кишлакам, верстах в 12-ти — 16-ти от Ассаке. Уже 20-го он вступил с генералом Скобелевым в переговоры о прекращении военных действий, и очень для себя кстати, потому что генерал уже задумал план ночного нападения на партию Автобачи, вследствие побегов уменьшившуюся до 500 человек. План этот был бы приведен в исполнение безотлагательно, если бы переговоры прервались; но они велись ежедневно, сначала письменно, потом через доверенных лиц (с нашей стороны тоже туземцев), и окончились тем, что Автобачи, его главнейшие сподвижники из кипчаков и сартов и его 500 джигитов сдались нам 26-го января, в восьми верстах от Андижана, близ Инду-кишлака ²¹.

Сдача Автобачи была выражением полной невозможности Коканского ханства продолжать борьбу с русскими — невозможности, [177] перешедшей во всеобщее сознание. Утомленное и обессиленное население ждало успокоения и введения порядка от русских; ближайшие к Андижану местности присылали изъявления покорности; город Маргелан заставил враждебного нам Пулат-хана оставить город. Город Кокан принял выгнанного им ранее Наср-еддина, как признанного русским начальством. Так как всем очевидно было, что в руках Наср-еддина власть долго не останется, да она и не распространялась далее Кокана, то для предупреждения анархии необходимо было дать какое нибудь устройство ханству; всего лучше, конечно, было просто ввести русское управление, как примиряющее все партии.

Неопределенное положение, — из которого генерал Скобелев не мог выдти, так как события далеко опередили полученные им инструкции и полномочия, — кончилось приказанием, полученным 5-го февраля в Ташкенте из Петербурга от генерал-губернатора, о присоединении Коканского ханства к России.

Хотя мы и не задавались полным изложением хода военных действий, приведших к окончанию шестимесячную борьбу в бывшем Коканском ханстве, но предложенная характеристика была бы неполною, если бы мы не упомянули о лихом кавалерийском набеге на Уч-Курган.

Отряд из двух рот, одной конно-стрелковой полуроты, шести сотен, ракетной батареи и четырех конных орудий, под начальством флигель-адъютанта ротмистра барона Меллер-Закомельского 2-го ²², вышел 27-го января из г. Андижана в г. Ассаке с целью рекогносцировки. Здесь получено было всезнающим Байтоковым известие, что Пулат-хан, с 400 сарбазов, 1,000 сипаев, пятью орудиями и своим имуществом, вышел из Маргелана, закончив ряд своих злодейств приказанием зарезать восемь русских пленных и пять близких родственников Автобачи, в ответ на его сдачу. В эту ночь Пулат-хан должен был ночевать в большом кишлаке Уч-Курган. Он хотел пробраться в Каратегин и восстановить, при помощи имевшихся у него средств, своего тестя Музафар-ша, бывшего при нем в звании правителя. От Ассаке до Уч-Кургана, как показывали проводники, было 40 верст. Ротмистр барон Меллер-Закомельский принял решение напасть на Пулат-хана в эту же ночь с одной кавалерией, так как нечего было и думать о поддержке пехоты. Кавалерийский отряд прошел, вместо 40, более 60 верст, а всего в этот день свыше 80, и, не открытый неприятелем, подошел к Уч-Кургану, лежащему в [178] лощине. В 12 часов ночи, прикомандированный к генеральному штабу капитан Куропаткин двинулся по большой улице кишлака, тянущейся на три версты, во главе штурмовой колонны из спешенных стрелковой полуроты и сибирской казачьей сотни. Прочие силы отряда остались у выхода из кишлака на двух дорогах. Тревога в кишлаке поднялась лишь с первыми выстрелами нашей артилерии, когда штурмующая колонна только с полторы версты не дошла до урды, в которой расположился Пулат-хан на ночлег. Не отвечая на начавшие раздаваться по колонне выстрелы, капитан Куропаткин безостановочно подвел своих людей к урде и с налета взял ее штурмом, переколов защитников и овладев с боя пятью орудиями, знаменами и всем имуществом со 130 верблюдами Пулат-хана, который сам едва успел бежать ²³.

Это блистательное дело прекрасно выражает тот дух обдуманной предприимчивости и беззаветной решимости, который чувствовался в наманганском отряде. Здесь заметим, что генерал Скобелев, со [179] времени удачного дела в ночь с 4-го на 5-е октября 1875 года, о котором выше упомянуто, неоднократно употреблял ночные нападения. Азия любит спать и весьма беспечна. Не раз наша кавалерия натыкалась перед рассветом на спящих, или только что всполохнувшихся коканцев, причем победа решалась едва ли не одним нашим появлением. Этот образ ведения войны очень не понравился коканцам. В ноябре 1875 года от имени Пулат-хана было получено в Намангане письмо: “Вы, как воры, боящиеся света, по ночам внезапно нападаете на наши селения и убиваете наших людей и т. д.” Понятно, однако, что темнота есть оружие обоюдоострое и требующее таких частных начальников, на которых можно вполне положиться, и высокого нравственного настроения войск ²⁴; кроме того, при ночных нападениях нельзя быть достаточно осторожным и предусмотрительным в знании местности и предвидении всего того, что наибольшая опытность может предвидеть; и за всем тем ночные нападения очень часто все-таки не удаются.

Однажды, например (30-го ноября 1875 года), завязнувшее в Дарье орудие задержало переправу, а в это время, случайно заночевавшие под крутым берегом, арбакеши ускакали верхом и предупредили неприятельскую шайку. Здесь произошел такой эпизод. Орудие, не смотря на припряжку многих уносов, не только не поддавалось усилиям, но даже стало втягиваться в дно, несколько илистое. Генерал приказал людям (2-го Туркест. стрелк. баталиона) лезть в воду. (Через Дарью пехота перевозилась частью на арбах, частью на крупах казачьих лошадей). Было 2 ч. ночи; холодно, сильный ветер. Люди раздеваются. Генерал делает тоже и вместе с ними влезает в Дарью по грудь. Орудие тотчас же было вытащено. Майор Ранау, храбрый, строго-добросовестный служака, сказал потом генералу: “Ваше превосходительство, дисциплина у нас не так плоха, что бы вам нужно было самим идти в воду. Вам довольно было приказать”. Конечно этот почтенный офицер был до известной степени прав; в его словах было заметно, что баталион считал свой point d’honneur несколько задетым, и это лишь [180] новое подтверждение того, что баталион был отличный. Но нельзя не сочувствовать и чисто русскому, солдатскому, порыву генерала Скобелева.

В заключение упомяну о расходах на зимнюю экспедицию 1875-1876 годов. Со дня выступления в поход и до дня объявления о присоединении ханства к Империи, войска довольствовались фуражировками, а где жители смирялись — реквизициями. За это время отпуск войскам приварочных (кроме одной копейки в день на человека) и фуражных денег был прекращен. Кроме того на Андижан и некоторые кишлаки наложена была контрибуция, давшая, по день ее прекращения, 160,000 рублей (высокопробным) коканским золотом и серебром, поступивших в государственное казначейство.

Алексей Боголюбов.

Комментарии

1. Говоря лишь о военной стороне дела, я не касаюсь нравственного влияния, приобретаемого управлением покоренных областей и несомненно распространяющегося за пределы наших владений. Это обстоятельство весьма важно, и весьма желательно, чтобы оно всегда было в нашу пользу.

2. Ныне генерал-адъютант, генерал-лейтенант, командир 4-го армейского корпуса.

3. Горное племя кара-киргизов возобновило борьбу весной, и вело ее с перерывами до сентября месяца. Лишь алайская экспедиция закончила покорение Коканского ханства.

4. Конно-стрелковый дивизион состоял из двух полурот, каждая из 60 стрелков, посаженных на коней и 30 коноводов из казаков.

5. Из которого многое нами в настоящем рассказе заимствовано.

6. Юрта и джуламейка состоят из деревянного решетчатого, складного остова, покрываемого кошмой (войлоком). Различаются устройством верха; конический верх джуламейки приставляется скорее, чем полушарный верх юрты. Вес небольшой джуламейки шесть пудов.

7. Значение потерь в Средней Азии не то, что в европейской войне. Не только непременно все раненые, но, где только можно, и убитые забираются отрядом немедленно. Поэтому, например, роте потерять 10 человек значит лишиться в строю 50 человек, что уже весьма чувствительно.

8. Не мало совершено в наших рядах джигитами лихих подвигов. Нельзя при этом не вспомнить, например, джигита, который, можно сказать, спас отряд на Алты-Кудуке в 1873 году, во время хивинской экспедиции. Он отделился от войск и разыскал воду.

9. В ней наловчился, давно уже бывший в штабе генерала Скобелева, корпуса топографов поручик Жилин.

10. Этот злосчастный сын Альбиона, недели за три до нашего прихода был зарезан по приказанию Пулат-хана, вероятно по подозрению, как европеец: политические сведения Пулат-хана очевидно были слабы.

11. Теперь полковник.

12. Храбрый капитан Федоров, георгиевский кавалер, пал в бою под Ески-Загрой, 19-го июля 1877 года.

13. Теперь подполковника., командир батареи в 16-й артилерийской бригаде.

14. Теперь полковник, командующий Туркестанской стрелковой бригадой.

15. Население бежало из Ассаке на другой день по взятии Андижана.

16. В смысле подвижного и поворотливого тарана, каким были Наполеоновские кирасиры.

17. Действительно, позже, в Алайскую экспедицию, мы убедились в превосходных боевых способностях кара-киргизов, сотни которых служила в наших рядах, под начальством известного между кара-киргизами и преданного нам старшины из Шабдана.

18. Наши боевые ракеты вряд ли выводили у коканцев людей из строя, но производили в их рядах своим шипящим полетом сильное замешательство. Поэтому мы пользовались ракетами, даже не смотря на большую опасность спускания их со станка. Ракеты испортились от усиленной тряски и сырости и очень часто, почти на половину, рвались на самом станке, нанося прислуге поражение осколками гильзы, иногда и станка. К счастию, хотя пораненых было много, но почти все легко. Молодцы-офицеры ракетной батареи, командира, ее, штабс-капитан Куропаткин 2-й, и прапорщик Андреев становились каждый раз у станка и умели всегда держать свою часть в руках. Однажды (4-го декабря 1875 г. в деле у Байбачи) ракета благополучно сошла со станка, но тут же впилась в землю, продолжая гореть. Угрожал разрыв гранаты, укрепленной в головной части ракеты. Опасность очень не шуточная. Прапорщика. Андреева, приказал прислуге станка лечь, коноводам отскакать, а сам стоял недалеко от самой ракеты, покуда не разорвало ее снаряда, к счастью благополучно.

19. Азиятцы в панике совсем обезумевают. Я слышал от одного доктора о характеристичной болезни “страха”, свойственной преимущественно иранскому племени. Впрочем полное ошалевание случается и не с азиятцами только. Очевидец рассказывал мне, что, во время бегства с Джуниса, часть сербов побросала ружья; черкесы рубили беглецов десятками.

20. Гг. Смирнова, Мелянина, Наливкина, Рогожникова и Семиреченского сотника Дубровина.

21. Приехав с нами в Андижан, где разоренные по его милости жители встречали его на своем пепелище с выражением величайшей преданности и повиновения, Автобачи попросил прежде всего отдыха и проспал чуть не 24 часа. В такой тревоге был он последнее время. Автобачи поселен в Екатеринославле. При первом объявлении ему о его высылке в Россию, он пришел в большое раздражение, но, судя по его письмам, на месте вполне помирился со своим положением.

22. Теперь полковник, командир 9-го стрелкового баталиона.

23. Его ожидала печальная, но вполне заслуженная зверствами судьба. Насчитывают несколько тысяч жертв, убитых по приказанию Пулат-хана, в продолжение четырех месяцев, почти ни за что. Умерщвлены им также девять русских пленников. Один из них, безвестный герой, унтер-офицер 2-го Туркестанского стрелкового баталиона Фома Данилов, расстрелян за твердый отказ принять мусульманство и перейти в ряды коканцев. Прочие пленные были штабс-капитан Святополк-Мирский и семь купеческих прикащиков. Судьба первого наверное неизвестна: он или умер от раны, полученной им перед тем, как он взят в плен, или погиб вместе с прочими. Об остальных же известно, что они вынужденно приняли мусульманство, но оставались под надзором и зарезаны Пулат-ханом перед его уходом из Маргелана, после сдачи Автобачи. Из Уч-Кургана Пулат-хан бежал с 150-ю своими джигитами и был разбит каратегинским Раим-ша, которого он намеревался до уч-курганского дела свергнуть в пользу своего тестя. После этого нового бедствия Пулат-хан бродил по пустынным местностям ханства человеками с 30-ю своих джигитов, но настигнут и разбит нашей джигитской партией тоже из 30 человек. При этом в рукопашной схватке он был ранен пикой в голову. При Пулате осталось лишь два человека; с ними скрывался он в пещерах, не смея заходить в кишлаки и сильно страдая, не столько от раны, сколько от последствий ушиба ноги в ночной тревоге под Андижаном, 5-го октября. Наш киргиз Бикжан, с 12 джигитами, выследил и поймал бывшего хана в конце февраля. Скитания его продолжались месяц. В марте того же 1876 года Пулат-хан был повешен в Маргелане перед его дворцом на площади, месте совершения многих его злодейств. Накануне он спокойно выслушал приговор, сказал “хоп” (хорошо), по обыкновению плотно поел и лег спать. Умер с большим достоинством; когда, перед эшафотом, исполнители экзекуции заторопились было и потащили его, то Пулат спокойно их остановил: “чего вы торопитесь? разве вы не видите, что у меня нога болит? успеете еще”. Таков был конец этого окиргизившегося дальнего отпрыска ханского рода, которого судьба побаловала четырехмесячным ханствованием.

24. Когда, как в наманганском отраде, ночные нападения составляют обычный военный прием и не всегда кончаются делом, а часто случается, что обращаются в удар по воздуху, — начальник должен проявлять особенную энергию. Как трудны, как утомительны движения ночью, да еще с пехотой. Нелегко насиловать человеческую природу и тащить на поиск два, три раза в неделю, ночью, в скверную погоду, людей, жаждущих отдыха.

Текст воспроизведен по изданию: Очерки войны в Средней Азии // Военный сборник, № 1. 1880

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info