СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

H. В. ХАНЫКОВ

(некролог)

Скончавшийся 3/15-го ноября 1878 года в Рамбулье, близ Парижа, на 60-м году жизни, Николай Владимирович Ханыков принадлежал к числу замечательнейших русских ученых. Специальностью его было изучение Востока, и заслуги его на этом поприще так важны, что имя его пользуется громкою известностью среди русских образованных людей, и может быть, еще большею - в западной Европе: Лондонское, Парижское, Берлинское, Италианское и Венгерское географические общества считали его в числе своих почетных членов.

Мы не имеем, к сожалению, достаточно материалов, чтобы сообщить обстоятельные биографические сведения о покойном, и не беремся оценивать его ученую деятельность, предоставляя это знатокам ориентализма; ограничиваемся только напоминанием о главных ученых трудах, им исполненных.

Николай Владимирович принадлежал к той трупе просвещенных русских людей, среди которой, лет сорок тому назад, проявилось усиленное уважение к изучению России и сопредельных с нею стран Востока в географическом, этнографическом, археологическом и экономическом отношениях: из этого движения возникло половине 40-х годов, между прочим, Русское Географическое Общество, до сих пор одно из наиболее деятельных наших ученых учреждений, оказавшее огромные услуги науки землеведения и народоведения. Значительная часть ученых работ [92] покойного Ханыкова была исполнена в связи с ходом деятельности Географического Общества.

Николай Владимирович стал ориенталистом именно по призванию. Но окончании курса учения в Царскосельском лицее в 1836 г., он поступил на службу по министерству иностранных дел и в 1839 году откомандирован был в распоряжение Оренбургского генерал-губернатора. Переезд на эту тогдашнюю восточную окраину России впервые познакомил его наглядно с Востоком, тогда как до тех пор он только подготовлялся к этому знакомству путем книжных занятий. В 1840 г. Николай Владимирович принял участие в известной Хивинской экспедиции В. А. Перовского, затем в 1841 и 1842 гг. совершил путешествие в Бухару и после того возвратился в Петербург, где и провел несколько лет в обработке собранных им материалов для ученых трудов. В начале 50-х годов он уже служил на Кавказе, затем около трех лет состоял русским генеральным консулом в Тавризе в Персии и в 1858-1859 годах совершил ученое путешествие по юго-восточной Персии и Хорассану. С 1864 г. Ханыков поселился для ученых работ за границей, состоя в то же время (по 1872 г.) агентом министерства народного просвещения во Франции.

Хорассанская экспедиция Ханыкова составляет, так сказать, кульминационный пункт его ученой деятельности: прежние его работы и путешествия служили только как бы подготовлением к ней, а последние двадцать лет его жизни были посвящены большею частью ученой разработке материалов, собранных во время этой экспедиции. Поэтому мы считаем уместным войдти в некоторые подробности об этом замечательнейшем из ученых предприятий Ханыкова, доставившем ему европейскую известность; но предварительно упомянем о тех ученых работах, которые были совершены им ранее того.

В 1843 году Николай Владимирович напечатал первое свое ученое сочинение - весьма замечательное «Описание Бухарского ханства», впоследствии переведенное на английский язык; в 1845 г. он составил карту Киргизских степей, а в 1850 выпустил в свет «Список пунктов в северо-западной части средней Азии, определенных астрономически». Труд этот был издан Географическим Обществом. Во время службы в Закавказском крае и пребывания в Персии в качестве консула он открыл и объяснил несколько лапидарных и рукописных памятников (между [93] прочим - не изданную часть исторического сочинения Рашид-Эддина) и о своих находках напечатал ряд статей в Ученых Записках Имп. Академии Наук I-му и III-му отделениям, в Bulletin той же Академии и в Записках Имп. Р. Археологического Общества (Собрание арабских, персидских и турецких рукописей, составленное Ханыковым во время пребывания на Востоке, приобретено было Императорскою Публичною Библиотекой, в 1864 г.; в этом собрании есть несколько памятников, не существующих в других европейских библиотеках, и вообще оно содержит все произведения почти по всем отраслям знания, которые разработывались мусульманами. Всех рукописей в этой коллекции 161.). В 1855 г. Географическое общество вновь издало его «Список астрономических пунктов» с значительными исправлениями и дополнениями составителя, а в 1857 году он подал в том же обществе мысль о снаряжении ученой экспедиции в южную Персию и Хорассан. Приводим в подлиннике существенную часть составленной Ханыковым по этому поводу записки, заключающую в себе блестящий очерк тех разнообразных географических, этнографических и исторических вопросов, разрешение которых должно было - по его мнению - составить цель экспедиции и пролить свет на древнейшие судьбы Иранского племени и на характер страны, им обитаемой.

«Ученое исследование азиатского материка, со времени падения Багдадского халифата, было тесно связано с развитием европейского влияния на разные части Азии; от этого мы видим, что оно, при содействии Русского и Английского правительств, шло от оконечностей к центру этого материка. Сибирь и Индия были первыми поприщами ученых изысканий в Азии, изысканий более или менее последовательных, достигаемых совокупными усилиями ученых, а не тех беглых обзоров стран и не тех отрывочных сведений, которые доступны одинокому путнику, долженствующему в короткое время собрать как можно более данных о не изведанном пространстве, куда он проникает. Пределы этих исследованных частей азиатского материка более и более сближались, и когда учеными усилиями Англичан северная граница их огромных завоеваний в Индии покрылась треугольниками, незыблемо обозначившими место их на поверхности земли, когда пространства, замыкаемые боками этих треугольников, подверглись подробному осмотру естествоиспытателей, археологов и лингвистов, подобного же рода работы, предпринимаемы были нашим правительством в Сибири, в Оренбургском крае, в Киргизских степях и на Кавказском перешейке. [94]

«Западная часть Персии, северная окраина Хорассана, некоторые области средней Азии и Афганистан хотя и не были еще поприщем действия полных ученых экспедиций, но будучи часто посещаемы образованными путешественниками, отчасти даже специалистами, и бывши неоднократно театром военных столкновений с европейскими державами, вышли из круга стран вовсе неизвестных и более или менее обогатили науку новыми и поучительными данными, так что в настоящую минуту на азиатском материке только Китай, Япония, часть Средней Азии, граничащая с Китаем, и юго-восточная часть Персии могут быть признаны за страны, о которых всякий, без стыда в невежестве, может признаться, что он мало или даже вовсе ничего не знает. Относительно Китая и Японии неутомимые исследования миссионеров, труды русских ученых и самое богатство китайской литературы несколько пополняют пробелы наших познаний этой обширной и в высшей степени любопытной части азиатского материка; относительно же юго-восточной части Персии ни персидская литература, ни исследования иностранцев не представляют нам ничего удовлетворительного. Сведения, сохранившиеся об этих странах в персидской и арабской литературах, способны только подстрекнуть любознательность, нисколько не удовлетворяя ее; усилия же иноземных исследователей, к сожалению, ограничиваются только трудами Трюльера и Кристи, перерезавших эту область по диагонали от Мешхеда к Иезду, так что все, что мы знаем об этом южном скате западной ветви Индейского Кавказа, ограничивается тем, что он представляет некоторые черты сходства с северным скатом того же хребта, но с тем значительным различием, что он по средине перерезан линией растительности пальм, служащею такою резкою границею тропических климатов от более умеренных климатов северного и южного полушария; о быстроте же падения этого свеса до наименьшей точки его возвышения над морем, о величине этого наименьшего возвышения, о породах, направлении и свойстве гор, прорезывающих это пространство, об орошении его водой, о свойствах и видах растений, покрывающих его обширные солонцы, о температуре и сухости воздуха различных точек его поверхности, о направлении там ветров, о силе, с которою там проявляются внутренние силы земного шара: мгновенными потрясениями, термическими источниками и т. д., мы решительно ничего не знаем, и незнание это отзывается весьма [95] невыгодно на общих выводах наших, служащих основою физики земли. Столько же мало знаем мы - в какой степени естественные богатства его могут служить подмогой европейской промышленности, в какой степени его хлопчатая бумага, шелк и аптекарские товары могут быть доступны выгодной обработке или продаже в Европе, в каком размере край этот способен потреблять европейские обработанные произведения, словом сказать, какое место ему можно дать в промышленной жизни человечества. Для этнографии и филологии край этот представляет истинный и непочатый клад. Участие Иранского племени в судьбах человечества начинает сильно и весьма справедливо занимать пытливую любознательность европейских ученых, и потому изучить эту народность в самом источнике ее, там, где первобытная форма, в которой она образовалась, всего менее могла быть изменена внешними влияниями, есть предмет немаловажный; к тому же, со времени Зороастра все важные проявления жизни Иранского племени зарождались здесь: около Балха нужно искать корня огнепоклонничества; около Герата оно долее всего сохранилось; по всей вероятности, здесь началось патриотическое движение в пользу Сассанидов, низвергшее преданных греческим идеям Арзакидов; здесь привились всего сильнее идеи шиитства, отрезывающие доселе еще Персию от всего остального мусульманского мира; около Мерва Абу-Муслим поднял знамя бунта, возведшего Аббасидов на халифатство; отсюда же наносимы были сильнейшие удары власти халифов, так как отсюда двинулся знаменитый Сельджукид Тугрул, и введя в Багдад свои буйные полчища, доказал первый удивленным мусульманам, что святость наместников пророка не делает их всемогущими. Здесь в Балхе, в Мерве, в Герате, в Тусе, в Нишапуре и так далее, под влиянием отдельных династий, покровительствовавших наукам и искусствам, образовались ученые и поэты, прославившие Персию на Востоке, труды которых далеко не известны нам во всем их объеме, так как монгольский наплыв, рассекший халифат надвое, лишил их возможности проникнуть в западную часть халифата, то есть, в первый источник, откуда европейские ученые черпали сведения о восточной литературе, и так как даже потом ни один специальный ориенталист не посещал этих стран.

«Этого беглого очерка того, чего может ожидать наука от ближайшего ознакомления с юго-восточным Хорассаном, мне кажется [96] достаточно, чтоб оправдать смелость, принимаемую мною, для обращения на него внимания Императорского Географического Общества; но при этом я считаю долгом выразить свое убеждение, что не все части пространства, очерченного мною как terra incognita, в равной степени могут интересовать Общество, так как, покровительствуя исследованию стран, составляющих естественное продолжение нашего обширного отечества, Географическое Общество дает, так сказать, более силы тому, что уже завоевано для науки в самых пределах России, - и что в этом смысле северо-восточный угол этого пространства, с его окрестностями, для нас гораздо более любопытен, чем юго-западный, так как первый, по характеру своих естественных произведений, по своим климатическим влияниям, по участию в судьбах стран, подчиненных России, и по близости к главным сообщениям, ведущим в Россию, составляет первые звенья связи, которая должна соединить сделанное для землеведения Азии у нас с теме, что сделано в этом отношении другими».

Эти соображения Ханыкова были встречены в Географическом Обществе с большим сочувствием, и в 1858 году проектированная экспедиция состоялась при содействии правительства и Каспийского торгового товарищества. Естественным главой и руководителем экспедиции явился, конечно, сам Николай Владимирович, вместе с тем принявший на себя исследования по части этнографии и древностей обозреваемой страны; как сотрудники, к нему присоединились профессор Бунге - в качестве врача и для ботанических исследований, Р. Э. Ленц - для исследований по математической и физической географии, г. Гёбель - для работ геологических, и г. Бинерт - для занятий энтомологией; сверх того, к экспедиции примкнул на свой счет граф Кейзерлинг, принявший на себя исследования зоологические; военное ведомство командировало в состав экспедиции двух съемщиков - гг. Жаринова и Петрова, за работами которых должен был наблюдать сам начальник экспедиции, а от морского ведомства командирован был капитан-лейтенант Ристори, заведывавший всею материальною частью экспедиции.

К 15-му марта 1858 года все члены экспедиции собрались в г. Баку, откуда совершили переезд чрез Каспийское море, и 23-го числа бросили якорь на Ашурадинском рейде. В ожидании извещения от Персидского правительства о распоряжениях по приему экспедиции в Астрабадской и Мазандеранской провинциях, члены [97] экспедиции посетили Ашреф, великолепный сад, разведенный шахом Аббасом Великим в начале XVII века, но теперь сильно запущенный. 11-го апреля экспедиция двинулась в Астрабад, куда и прибыла на другой день. Уже во время этого переезда представилась возможность начать научные наблюдения. Так, Ханыкову удалось тут, между прочим, узнать посредством рассказов, что равнины, примыкающие к подножию Мазандеранских гор и покрытые лесом, должно считать центром населения, говорящего татским наречием персидского языка, самые северные представители которого встречаются в русских владениях - в южной части Кубинского уезда и во всем Бакинском, куда Таты были переселяемы, по всей вероятности, Сассанидами. Пока члены экспедиции делали поездки по Астрабадской провинции с целью ученого осмотра значительной части этого интересного берега Каспийского моря, Ханыков отправился по желанию шаха в Тегеран, и принятый им весьма милостиво, получил от персидских министров самые горячие рекомендации к хорассанским властям.

Соединившись со спутниками своими в Шахруде в последних числах мая, Ханыков 6-го июня выступил в дальнейший путь. Экспедиция отправилась под прикрытием пушки и 150 человек конницы, с огромным караваном молельщиков, состоявшим из 2,000 человек. 24-го числа того же месяца она благополучно прибыла в Мешхед, священный город Персиан, и расположилась здесь на семь недель, во время которых путешественники снова делали разъезды по прилежащей местности. С своей стороны, Ханыков осмотрел до 29-ти памятников, более или менее неверно описанных прежними путешественниками, собрал сведения о диалектах персидского языка и об особенностях племен, обитающих в этой северной части Хорассана. Наконец, 15-го августа экспедиция выступила из Мешхеда и 23-го прибыла в Турбети-Шейхи-Джам, где ей пришлось дожидаться высланного ей на встречу авганского конвоя. По прибытии последнего путешественники отправились далее и 3-го сентября были уже в Херате. На этом пути Ханыков обратил особенное внимание на изучение племени Хезарэ, составляющего преобладающее население от Мешхеда до Херата и далее до Кабула. «Монгольский тип их лица и чисто, персидский язык, которым они говорят, ставили меня», замечает Ханыков, - «в большое затруднение приурочить их к какому-либо известному племени; но из разговоров с их старейшинами оказалось, что они ничто [98] иное, как отделение Узбеков, Берлас, кочевавшее во время Тимура близь Кама или Шехри-Сябза... Только малочисленностью их среди сильных племен, говорящих по персидски, можно объяснить странный для Турецкого племени этнографический факт - совершенную утрату ими своего родного языка и замену его персидским. Вообще здесь, у подошвы Хинду-Куша и на границе первой встречи Иранских племен с Индийскими и Турецкими, надо быть чрезвычайно осторожным для определения отдельных племен или отдельных народностей...»

В Херате экспедиция сделала снова продолжительный привал, и члены ее снова рассыпались по окрестной области, при чем сам Ханыков осмотрел восточную часть Хератского владения, по коей пролегает прямая горная дорога в Кабул, описанная султаном Бабером, посетил деревню Роузебаг, в которой покоятся остатки двух владетелей Херата - Шах-Махмуда и его сына Шах-Камрана, копи белого мрамора, доставившие материал для возведения многочисленных памятников Гезер-гаха, город Обе с его горячими источниками, и город Керрух, средоточие кочевого персидского племени Джемшиди, до тех пор посещенный только Англичанином Стоддартом в 1839 году. По возвращении в Херат Ханыков имел случай собрать значительное количество авганских и персидских манускриптов, списал все интересные в историческом отношении надписи в окрестностях Херата, особенно замечательные по богатству хронологических фактов, позволяющих во многом исправить довольно сбивчивую хронологию династии Тимуридов, и добыл копии с юридических актов, способных разъяснить особенности монгольской администрации. В Херате застала путешественников зима, и только 30-го января 1859 года могли они двинуться в обратный путь. Им предстояло три дороги для возврата: либо обыкновенная караванная дорога на Мешхед, либо таковая же чрез Тебес, либо чрез северный Сеистан, южный Хорассан и Карман. Избрана была последняя, до тех пор не пройденная ни одним Европейцем. Экспедиция прошла чрез Себзар, Лаш и Них. Приготовления для перехода чрез безводную пустыню Лют несколько задержали экспедицию в Нихе и затем в Серичахе. Впрочем, переход этот совершился благополучно в три дня, и затем экспедиция прибыла 26-го марта в селение Хабис, где ее маршрут совпал с маршрутом бывшего в этих местах английского путешественника Аббота. Затем 2-го апреля [99] экспедиция прибыла в Карман, и здесь члены ее разделились: одни поспешили в Россию, а другие, и в том числе Ханыков, чрез Иезд и Испагань направились в Тегеран, где, собственно говоря, и окончились занятия экспедиции. Из Тегерана Ханыков прибыл в русские пределы чрез Нахичевань.

Общие результаты, достигнутые экспедицией, были не маловажны: исследования ее обняли значительную часть азиатского материка в 10 градусов по меридиану и в 13 градусов по паралели и приобрели для географии верное очертание как на сети астрономически определенных пунктов, так и на непрерывной сети треугольников, начавшейся у Астрабада и доведенной до нашей границы с Персией на Араксе; собрано было большое количество тригонометрических и барометрических измерений, с точностью определяющих профиль сказанного пространства; более, чем в 30 пунктах определены были на нем магнитные координаты и напряжение силы земного магнетизма, и вместе с тем, произведены точные наблюдения, позволяющие довольно верно характеризовать климат этой части Азии; собрано было до 2000 видов растений, богатые коллекции животных и 43 ящика образцов вод, солей и горных пород пройденных местностей; наконец, весь край подвергся подробному археологическому обзору и собраны были значительные сведения о племенном составе его населения.

К сожалению, труды отдельных лиц, входивших в состав экспедиции, не были в свое время собраны в одном издании, и некоторые из них весьма долго не появлялись в печати. Что касается самого Ханыкова, то им самим собранные сведения и наблюдения обработаны главным образом в двух сочинениях: 1) Memire sur la partie meridionale de l’Asie Centrale (P. 1866), и 2) Memire sur l’ethnographie de la Perse (P. 1866). Кроме того, появилось несколько более мелких сообщений его по тем же материалам; из них упомянем в особенности статью: «Meched, la ville sainte et son territoire», помещенную в журнале Le Tour du Monde 1861 года, и брошюру: «Lettre a M. Reinaud sur un plan archeologique de Herat». В нервом из двух названных выше больших сочинений изложены собственно географические результаты экспедиции. Для точнейшего обозначения того, что ею добыто для науки, Ханыков подробно разобрал в своем мемуаре те произведения географической литературы о Хорассане, западном Авганистане и южной Персии, которые содержали в себе что-либо преимущественно [100] способствовавшее к уяснению наших понятий об этой части азиатского материка. Таким образом обзор этот хотя и не содержит в себе полного перечня всего, что писано о Хорассане и западном Авганистане, но представляет подробную картину постепенного развития точных сведений об этих странах. Из розысканий Ханыкова оказалось, что, во-первых, французские исследователи сообщили первые точные сведения о западной части вышеозначенного пространства азиатского материка; что, во-вторых, английские путешественники ранее других дали несколько точное понятие о восточной части этого пространства, и что наконец, в-третьих русскому путешественнику 1839 г. Лемму бесспорно принадлежит честь укрепления всех этих данных на прочных основах - многочисленных и хорошо определенных астрономических пунктах. После этого предварительного обзора Ханыков переходит к описанию южной части Средней Азии на основании своих собственных наблюдений. Обозначив в коротких словах особенности северной границы этого пространства, то есть, южного побережья Каспийского моря, он описывает движение экспедиции к Херату и собственную свою поездку в верхнюю, до того времени не исследованную долину Херируди и притом сообщает много подробностей о физических свойствах ее северо-восточной окраины. Упомянув о путешествии профессора Бунге, с большею частью членов экспедиции, для исследования внутренней части Хорассана, Ханыков излагает по собственным наблюдениям топографию и главные особенности физического характера южной и юго-западной окраин исследованной им местности. Тут сделано более точное географическое разграничение разных местностей, прежде весьма мало известных, разъяснен истинный характер песчаной пустыни этой части Азии, одной из самых бесплодных поверхностей пашей планеты, указан горный кряж, прорезывающий всю Персию от берегов Персидского залива до огромных хребтов Адербейджана, и изображено наконец, влияние, этого хребта на особенности стран, лежащих к западу и востоку от него, и влияние внутренней пустыни Хорассана на климат окрестных областей.

Мемуар об этнографии Персии представил для автора более трудностей. Приступив к разработке собранного материала, Ханыков вскоре убедился в невозможности ограничиться одним Хорассаном для ясного изложения свойств и особенностей населения этой области, и в необходимости изучения этнографических вопросов Персии на всем пространстве, занятом Иранским племенем. В [101] окончательном своем виде это исследование Ханыкова должно было заключать в себе следующие части: Глава I: Отличительные признаки Иранской расы - физические, нравственные и филологические. Глава II: физический очерк страны, занятой Иранским племенем. Глава III: Список племен, населяющих Персию и этнографическая характеристика населений, окружающих Иранское племя (национальности переходные). Глава IV: Сравнение сохранившихся из древности списков племен, населявших Персию и доказательства в пользу мнения о неизменности мест обитания этих племен со времени первых исторических сведений о них.

К сожалению, Ханыкову не удалось обработать свою задачу во всем том виде и объеме, в каком она была им предположена и очерчена выше с его собственных слов (см. Записки Имп. Р. Геогр. Общества 1873 г., кн. III, отд. I, стр. 42 и след.). Его мемуар заключает в себе обзор только физических особенностей Иранского племени в связи с определением местности его древнейшего пребывания. Мы однако не будем входить в подробное изложение выводов, представленных им в этом сочинении и затем изустно изложенных, как в Парижском географическом обществе, так и в общем собрании Русского Географического Общества (5-го февраля 1863 года); но вместо того, приведем собственные слова Ханыкова из одной составленной им записки, поданной в 1863 году в министерство народного просвещения, в которой он, излагая ход своих занятий, представляет свой взгляд на задачи этнографической науки в применении к Иранскому племени:

«Было время, и даже не очень отдаленное, когда этнография, едва отделившаяся от прочих вспомогательных наук, считала своим достоянием всякий факт внешней и внутренней жизни народа и без особого разбора лепила из них свои мозаические описания разных отделов человечества. Все случайно собранные заметки о строении тела, цвете кожи, глаз и волос, об одежде, привычках и умственной деятельности разных племен считались равно применимыми к делу, а оттого и путешественники не знали - на что им обращать внимание, и этнографические факты росли беспорядочно и медленно. Большое сочинение Притчарда есть самый полный образчик этнографии в этом виде. Но серьезное и строго последовательное направление новой науки вскоре обнаружило всю бесполезность подобного рода описаний. Этнографы поняли, что, например, [102] форма носа большинства представителей какого-нибудь племени и форма употребляемой им зубочистки не одинаково важны для научных выводов, и стали искать тех именно признаков, на которых можно было бы незыблемо и безошибочно основать классификацию различных отраслей обширного человеческого рода или царства, как его называл покойный Жоффруа. Метод, исключительно принятый в зоологии при описании отдельных родов и видов царства животного, к которому естественно прежде всего прибегли, оказался недостаточным. Человек - один в целом творении - одарен органическим словом, помощью коего он не только верно и ясно передает свои впечатления, но и сообщается с отдаленным потомством - либо помощью изустных преданий, передаваемых из рода в род, либо, закрепляя, так сказать, звуки письменами и оставляя, таким образом, неопровержимое свидетельство своего мимоходного существования на земле. Эта особенность человеческой природы сделала невозможным для этнографа не присоединить к методу зоологическому метод филологический и оставить без внимания такое важное пособие для правильного разделения племен человеческих. Открытие сокровищ санскритского языка, разъяснение сродства его почти со всеми языками Европы, сличение грамматических форм этих языков с языками семитическими и туранскими указали, что филология представляет такое могущественное орудие для этнографических изысканий, что собственно для классификации отдельных племен рода человеческого языкознание опередило заслуги морфологии и биологии. Наконец, и история заявила свои права на участие в этнографической классификации. Ренан, в «Истории семитических языков», первый, сколько мне кажется, обратил внимание на то, что в известных племенах, достигших некоторого развития, чисто духовная, а равно и политическая жизнь, представляют постоянно повторяющиеся явления, свойственные только этим племенам и совершенно не зависящие от внешних причин, и что таким образом эти явления столько же способны служить признаком отличия одного племени от другого, как и внешние, и внутренние особенности их тела. Это ясное Сознание тройственности пути, ведущего к одной и той же цели, к удобному и строгому разграничению различных отраслей человечества, значительно подвинуло науку вперед. Естествоиспытатели стали доискиваться - почему физические признаки дают гораздо менее этнографических отделов, чем число таковых, получаемое путем филологическим, [103] и нашли, что причина этому заключается в слишком большой общности принятых ими признаков. Морфологическое изучение различных частей тела человеческого в отдельных племенах получило большее развитие, в особенности же исследования черепов привели к заключению, что своеобразные очертания этого высшего и последнего позвонка нашего скелета дают возможность применить его, преимущественно пред всеми другими частями костяной основы человека, к классификации различных отделов царства человеческого, даже с большим успехом, чем думал это основатель краниологического метода, знаменитый Блуменбах, и первые его последователи. Таким образом в настоящее время всякое этнографическое исследование какого-нибудь племени должно быть непременно основано: на точном изучении внешнего строения представителей этого племени, в особенности - на изучении их черепов, на исследовании его языка и наречий оного, и на внимательном обсуждении его прошедшего с целью составления нравственного облика племени.

«Применяя все это к этнографической монографии Иранского племени, мне необходимо было: 1) снова внимательно прочесть все, что было писано о Персии и сопредельных с нею странах от Геродота до нашего времени, чтобы выбрать из этих книг все относящееся до физического характера Иранской расы; 2) посетить главнейшие краниологические собрания Европы, для измерения черепов народов, соплеменных Иранцам; 3) разъяснить новыми исследованиями истории персидского языка сбивчивость понятий, установленных доселе в науке относительно языков зендского, языка ахеменидских надписей, пехлевийского, хузваремского, языка Парсов, татского, и наконец, привести в известность все ныне сохранившиеся наречия персидского языка и определить границы их топографического распространения для составления карты их распределения; 4) снова проследить историю Иранского племени и главных соседних с ним племен Семитического и Туранского, чтобы посредством сходства и отличия их прошедшего определить основные черты нравственного облика Иранца.

«Мне не нужно будет настаивать на научной важности этих исследований. Она очевидна сама собою. Иранское племя есть одно из древнейших, сохранивших вблизи Европы свою самобытность. Оно пережило Ассириян, Египтян и Финикийцев, и пережило их, не меняя своего места пребывания и оставаясь под теми же [104] климатическими условиями. Сверх того, оно с глубокой древности завещало нам верные свидетельства о своем положении физическом и нравственном, и следовательно, если вопрос о том, в какой мере жизнь народа содействует изменению его, имеет какую-нибудь важность, то нигде нет более удобства разъяснить его, как в монографии Иранского племени, так как в ней мы можем обойтись без разбора сложного и почти не разрешимого еще в настоящее время вопроса о влиянии, на изменение племени, изменившихся действий климата и вообще всего, что в этнографии называют средою (milieu). Кроме того, из всех Арийских племен племя Иранское осталось одно в стране, где - по всему вероятию - произошло первое разложение Арийцев на многочисленные отрасли, заселившие Индию и Европу, - так что в Иранцах мы можем надеяться найдти первообраз многих, если не всех арийских народов, и чрез сличение их отличий ближе ознакомиться с последствиями изменения действия среды и влияния народных помесей.

«К сожалению, из всего этого обширного плана я имел возможность выполнить только первую часть. Физическое исследование Иранского племени более или менее совершенно окончено мною и представлено Парижскому географическому обществу перед моим отъездом из Парижа. Сообщение мое было принято обществом с большою благосконностью, и я тем более ценю это внимание, что председателем комитета на этот раз был г. Катрфаж, один из самых деятельных и ученых этнографов Европы. В кратких словах результаты, достигнутые мною в этом исследовании, следующие: 1) Колыбель Иранского племени надобно искать в восточной части нынешней Персии. 2) Древнейший тип этого племени всего лучше сохранился между Гебрами и Таджиками. 3) Изменение этого типа пропорционально силе и продолжительности иноплеменных влияний. 4) Разность формы черепов Иранского, Семитического и Туранского племен установлена на значительном числе измерений

Блистательная разработка результатов Хорассанской экспедиции хотя и не была доведена Ханыковым до полного окончания, доставила ему обширную европейскую известность и ряд почетных наград от иностранных ученых обществ: в заседании 23-го марта 1861 г. (по новому стилю) Парижское географическое общество, по докладу известного Вивиен-де-Сен-Мартена, присудило Николаю Владимировичу, за его мемуар о южной части Средней Азии, тогда [105] еще не изданный, большую золотую медаль - награду, которая со времени учреждения своего в 1837 году была выдана всего шесть раз. По тому же поводу Ханыков был избран почетным членом географических обществ Лондонского и Берлинского, и сверх того, последнее напечатало составленную им карту Азербейджана, а Парижское - оба его мемуара, относящиеся до Хорассана.

Русское Географическое Общество всего менее принимало участия в обнародовании результатов Хорассанской экспедиции, и в изданиях его найдутся лишь краткие известия о вызванных ею трудах ее бывшего начальника. Но за то Русское Географическое Общество вызвало Ханыкова на другой труд, который совершенно правильно может быть поставлен в связь с путешествием его в Хорассан: мы разумеем перевод на русский язык той части Риттерова «Землеведения Азии», которая посвящена описанию Ирана. Вопрос об этой работе возбужден был в 1865 г., а так как соответствующая часть Риттерова сочинения вышла в свет в подлиннике еще в 1838 г., то передача ее на русском языке, более чем двадцать пять лет спустя, потребовала значительных дополнений к подлиннику на основании новейших географических исследований. Так и решился поступить Ханыков, предположив притом внести в число этих дополнений некоторые еще не изданные части своих хорассанских работ (как например, мемуар о всех списках областей и на родов Ирана), и сверх того, пригласив к участию в изготовлении дополнительных статей известного германского ориенталиста Спигеля. В 1874 г. издана была первая часть русского перевода Риттерова «Ирана», и в числе дополнении к ней, кроме трех статей Спигеля, мы находим несколько статей самого Ханыкова, между которыми самые значительные - обширный этюд о Парапомизе (100 стр.) и очерк Персии в начале XV в. по описанию Клавихо (60 стр.). Кроме того, переводу предпослано Ханыковым большое и превосходное введение, в котором он делает попытку определить значение Риттера в науке землеведения, и еще несколько страниц предисловия, где переводчик между прочим указывает на то значение, какое его труд может иметь для русских востоковедов. Здесь Ханыков говорит: «Утвердившись, в начале этого столетия, на Кавказском перешейке, Россия впервые прочным образом коснулась почвы древнего Ирана, и долго мы только там обладали местами, интересовавшими человечество с самых отдаленных времен. Перенесение границ империи в глубь Средней Азии вдруг [106] поставило нас в ближайшее соседство с землями, которые я по крайней мере считаю колыбелью Иранского племени. Эти два обстоятельства делают для нас в настоящее время вопросы, касающиеся иранского давно прошедшего, вопросами почти национальными, и если мои и Спигелевы примечания и дополнения к Риттеру сколько-нибудь заинтересуют наших молодых ученых и направят проницательную пытливость их к археологии, этнографии и расследованию персидских наречий берегов Аму, Хорассана, южного поморья Каспия и Закавказья, цель моя будет достигнута, и я буду иметь успокоительное убеждение, что хотя несколько оправдал лестное для меня решение Русского Географического Общества поручит мне печатаемый ныне перевод».

Преждевременная кончина прервала труд Ханыкова над «Ираном», и приведенные выше слова его являются как бы заветом, который он оставил молодому поколению русских ориенталистов.

Мы уже сказали выше, что с начала 60-х годов Ханыков жил большею частью за границею, приезжая в Россию лишь изредка и на короткие сроки. По своему званию ученого агента министерства народного просвещения он сообщил последнему различные сведения о состоянии просвещения и ученых учреждений в западной Европе, и некоторые из этих его сообщений были напечатаны на страницах нашего журнала; таковы именно - записка о деятельности министерства народного просвещения во Франции в 1862 году, заметки о библиотеках Британского музея, Геттингенской, Боннской и Брюссельской (Журн. Мин. Народн. Просв. 1863 и 1864 гг.) и сведения об арабо-французских школах в Алжире (Журн. Мин. Народн. Просв. 1869 г.). В то же время, как ориенталист, пользовавшийся большою известностью между европейскими учеными, он всегда был желанным гостем среди парижских и лондонских ученых обществ и различных научных съездов. Содержание обоих мемуаров его по поводу Хорассанской экспедиции было прежде всего предметом его сообщений в Парижском географическом обществе; в тамошнем обществе Азиатском он сообщал о мусульманских надписях на Кавказе; в Лондонском географическом обществе он делал заявления и затем в его Proceedings полемизировал с Роулинсоном о сохранившейся в архиве русского генерального штаба рукописи неизвестного путешественника по Средней Азии Лудвига фон ..., отрывки из которой были напечатаны г. Венюковым. В 1864 г. он [107] принимал участие в совещаниях British Association в Бате, а в 1871 г. был представителем Русского Географического Общества на первом географическом конгрессе - в Антверпене; сведения об обоих этих съездах были напечатаны им в изданиях Географического Общества (см. Записки 1864 г. и Известия 1871 г.). Кроме того, когда в 1875 году в Париже устроивалась географическая выставка, Ханыков, по приглашению Русского Географического Общества, принял на себя обязанности главного комиссара со стороны России и был главным организатором русского отдела выставки.

Таким образом, Ханыков, и оставаясь вне России, деятельно служил потребностям ее, образования, как и общим интересам науки. Но за ним была и еще одна несомненная заслуга: являясь в разных европейских ученых собраниях и предприятиях, устраиваемых с научною целью, достойным представителем России, он внушал к себе общее уважение, как своими обширными и основательными познаниями, так и богатством своего общего образования. Если научная важность специальных трудов его по ориентализму может быть верно определена только знатоками дела, то это представительство русской образованности пред западным просвещением, представительство, поддержанное с таким достоинством и самостоятельностью, должно быть всем образованным русским обществом оценено по справедливости и навеки ему памятно; а чтобы закрепить эту память, было бы желательно видеть в печати не только ученые труды Ханыкова, в особенности те, которые до сих пор не были изданы на русском языке, но и собрание его писем, в которых он судя по образцам, уже обнародованным в изданиях Географического Общества и в Вестнике Европы (1878 г., № 12), умел так живо и занимательно изображать умственное движение западной, Европы и так метко и глубокомысленно судить о разных явлениях современной общественной и политической жизни.