-

БЕРЕЗИН Н.

ЧАО-СЯН

СТРАНА УТРА

КОРЕЯ

ее природа, жители, их прошлое и современное состояние.

КОРЕЯ.

Если вы возьмете старую географию, изданную так лет 15-20 тому назад, и поищете, что там говорится о Корее, то найдете только следующие скудные сведения: «Государство Корея лежит на полуострове Корее; главный город Сеул, платить дань Китаю». Больше ничего! Почти столько же знали о Корее в Европе пятьдесят лет тому назад и не потому чтобы европейцы не посещали Кореи — они проникли и туда, — а просто потому, что этой страной никто в Европе не интересовался. А послушайте-ка теперь! Теперь Корея, корейцы, корейский король у всех на устах все усердно розыскивают на изданных по случаю войны картах, которые печатают даже газеты, разные корейские города, разные эти «по» — Чемульпо, Мазампо, Мокпо... И все оттого, что Корея [4] вместе с Манчжурией стала яблоком раздора, из-за которой разгорелась эта жестокая война между Россией и Японией.

Почему из-за Кореи вспыхнула война, это довольно понятно — стоит только бросить взгляд на карту восточной Азии. Разве Корея не лежит как раз между Японией и Россией, особенно с тех пор, как Россия заняла Манчжурию и утвердилась в Порт-Артуре? И лежит она так, что и Японии и России одинаково выгодно и легко было бы овладеть ею. Стоит японцам сделать только шаг через узкий Корейский пролив, и они в Корее, в плодородных долинах которой японские земледельцы жаждут найти новое отечество, а торговцы и промышленники — новое поприще для своей деятельности, которой тесно в Японии. Русским Корея бельмо на глазу: она так удобно вытянулась далеко в море, отделяя Приморскую область от Манчжурии; и потом., сколько на ее берегах удобных гаваней которые не замерзают и лежат при двух больших морях (Японском и Желтом), открывающихся прямо в Тихий океан, а ведь Россия так упорно стремилась добыть себе, незамерзающий порт в Тихом океане! [5]

ГЛАВА I.

Природа Кореи.

Корея довольно большая страна. По своему виду и положению, также как по величине (218,350 кв. километров.), она всего более подходит к Италии. Но какая разница по внешности! Там судно скользит по лазурному морю, и вы любуетесь живописной панорамой берега, усыпанного селениями и виллами, над которыми могучий Везувий посылает в голубое небо столб дыма и пепла, а здесь капитан Броутон, первый исследователь восточных берегов Кореи, долго плыл вдоль угрюмого высокого берега, разыскивая, где бы укрыть судно от волн и ветра. Если вы подъедете к берегам Кореи с западной стороны, то прежде чем увидеть сушу с ее зелеными холмами и долинами, ваше судно долго будет пробираться среди мелей, в лабиринте [6] бесчисленных островов, рискуя либо удариться о риф, либо завязнуть в песке. Сколько китайских и японских мореходов и рыбаков гибло или терпело крушение у негостеприимных берегов Кореи! В их числе быль и голландский моряк Хенрик Хамель, судно которого разбилось здесь в 1653 г., а сам он попал в невольный плен, благодаря чему европейцы услыхали кое что о Корее.

Корея страна невысоких гор и пологих холмов, между которыми расстилаются удобные для поселения долины. Вдоль всего полуострова, с севера на юг, тянутся горные цепи, отделяя отроги на запад. Вот почему берег этот так [8] изрезан. Но горы Кореи невысоки, куда ниже нашего Кавказа. Едва ли не самая высокая вершина — это потухший вулкан Пэк-ту-сан, с прелестным озерком в глубине затихшего кратера; он достигает высоты разве немного выше крымского Чатыр-дага (т. е. около 1500 м.) и лежит в соседстве хребта Чан-бо-шань, который отделяет Корею от Манчжурии. Горы Кореи безлюдны и трудно проходимы.

С трех сторон Корею окружает море, а на востоке за ним расстилается безбрежный Тихий океан. С теплой поверхности его ветер испаряет влагу и несет ее ежегодно летом в глубь Азии, куда его притягивает низкое давление воздуха в раскаленных пустынях. Это летний монсун. На дороге его лежат Япония, Корея, Манчжурия, и вот по склонам их гор падают обильные теплые дожди, те летние дожди, в которых так нуждаются наливающиеся хлеба.

Но влага быстро скатывается с высоты и наполняет мутною водою короткие реки и речки, которые текут в таком количестве по западной Корее. Обильные водою, они загромождают свои устья наносами, усеивая море лабиринтом мелей и пышных зеленых островов. Самые крупные из них, Пэнма-ган, Хан-ган (на ней стоит Сеул), Тедон-ган и Ялу или Амнок-ган, судоходны едва на несколько десятков верст от [9] своих илистых устьев, а дальше превращаются в горные потоки. Это обилие текучей воды оживляет пейзаж Кореи и необыкновенно облегчает культуру земли в теплом и влажном климате ее.

Зимою, когда остывающее «Сердце Азии» дышит во все стороны сухим холодом и морозом, Корея, особенно северная ее часть, превращается из почти тропической страны в нашу Херсонскую губернию: реки покрываются льдистой корой, леса теряют листву, и пелена снега одевает склоны гор.

Удивительно ли, что при таком климате растительность и животные Кореи представляют какую-то причудливую смесь тропических и умеренных форм. По горам, где топор земледельца пощадил лес, стелется настоящая уссурийская тайга: лиственница, корейский кедр и японская ель, а между ними береза, липа, клен, дикая яблоня, оплетенные цепкими стеблями японского хмеля и другими лианами, местами диким виноградом с его широкими узорными листьями. А в долинах между холмов расстилается сплошное море полей ячменя, пшеницы, и склоны холмов ступенчато разбиты террасами рисовых полей. Гранаты и лимоны, пышные заросли перистого бамбука, рис, кукуруза и хлопчатник — вот растения южной Кореи, которую лишь отсутствие пальм лишает физиономии тропической страны. И такая [10] же смесь, такие же контрасты в ее животном населении: пушистый соболь и белка, медведь, уссурийский тигр и кабан, олени и кабарги, эти жители глухих лесов северной Кореи, сменяются на юге формами, которые напоминают Японию, южный Китай, Филиппины. Вы с изумлением замечаете, что по растениям и животным Корея не более, как длинный мол, как бы мост, который материк выдвинул далеко в море на соединение с гирляндой пышных островов, окаймляющих все восточное побережье Азии. [11]

ГЛАВА II.

Прошлое Кореи.

Когда-то очень давно в одной части Кореи царствовал князь по имени Корие или Корио; вот по его имени соседние китайцы стали звать страну Каоли, а японцы Коораи. Из этого получилась наша Корея. Сами корейцы не знают этого имени, — они называют свою родину Чао-сян или Чао-сиен, а это в переводе на русский значит «Страна утра», «Страна, лежащая ближе всех в утренней заре».

Но это европейцы познакомились с Кореей недавно; китайцы и японцы знают ее едва ли не с незапамятных времен и не раз уже вели друг с другом ожесточенные войны за Корею. Сами корейцы равнодушны к своему прошлому и не заботились занести его на скрижали истории. Это сделали за них китайцы и особенно японцы, из сочинений которых почерпнули свои первые сведения [12] европейцы. Хотите вы знать, с каких пор известна Корея? Обратитесь к китайским летописям. Там вы прочтете, что северные племена корейцев стали платить дань Китаю за 2350 лет до Р. Х.! Но достоверные сведения о Корее начинают попадаться в китайских летописях только с XII в. до Р. Хр., т. е. около того времени, когда греки отправились осаждать Трою. В это время, рассказывает китайский летописец, богдохан Чеу из династии Ван не взлюбил своего родственника по имени Китсе за благородную прямоту, с которою Китсе обличал несправедливое правление Чеу. Богдохан приказал схватить Китсе и заключить его в тюрьму. Долго сидел Китсе в заключении, тщетно мечтая о воле, как вдруг вспыхнуло восстание против жестокого неправедного Чеу. Соперник Чеу, Вуван, сверг его с престола и умертвил, а для Китсе открыл ржавые двери темницы и предложил ему служить верой и правдой новому владыке. Но Китсе не захотел жить при дворе убийцы своего родственника и решил покинуть Китай.

Он перешел реку Ялу и основал в северной Корее свое царство, которое назвал Чао-еян, и поселился в городе Пиенг-ан (Или Пьен-ян, город, которым овладели теперь японцы.). Это произошло в 1119 г. до Р. Хр. [13]

Китсе был китаец. Из этого видно, что китайцы уже в то отдаленное время переселялись в Корею, принося с собою свои обычаи и нравы. Туземцы, которые тогда жили в Корее, сильно отличались от китайцев; это были разные племена — Утсю, Син-хан, Вей-ми, Ма-хан, Пиен-хан — переселившиеся в страну в незапамятные времена, вероятно, из Монголии и Туркестана. В Корее они оставили кочевую жизнь и сделались земледельцами, причем их властители основали несколько царств — Чао-сян, Каоли, Петси и Синра. Князья или цари этих владений постоянно враждовали, стремясь овладеть царствами друг друга, чем пользовались китайцы, которым обыкновенно удавалось держать Корею в подчинении себе. Этим же пользовались и японцы, по крайней мере первое нападение их на Корею произошло еще в 200 г. по Р. Хр.

Так жили корейцы; попадая из огня в полымя, раздираемые междоусобиями, пока царь Каоли Ван-киен не покорил в начале X-го ст. по Р. Хр. все царства, после чего Корея больше не распадалась на части. Но цари ее обыкновенно продолжали состоять в подчинении у Китая. — Вдруг в 1592 на Корею набежала грозовая туча. Японский шогун, дерзкий и предприимчивый Дайко Фидейосси, высадился в южной Корее с 150.000 войском. Он прошел Корею из конца [14] в конец с огнем и мечем, и когда из-за Ялу на помощь корейцам появилась огромная китайская армия, японцы кинулись туда и рассеяли ее на все четыре стороны. Но японцам не удалось утвердиться в Корее: едва умер даровитый завоеватель Дайко Фидейосси. замышлявший уже покорить Китай, корейцы в союзе с китайцами прогнали японцев, которым удалось удержаться только в крепости Чозиан, в южной Корее. После этого Корея стала понемногу превращаться в «замкнутую страну». Короли ее, с помощью дворян и преданных себе чиновников, забрали такую власть над своими добродушными подданными, так боялись, чтобы какие нибудь пришельцы со стороны не занесли какие нибудь новшества, которые положат конец их благополучию, что решительно махнули рукой на всякие заграничные «прелести» и решили лучше жить в доморощенном убожестве и невежестве, «по старине», чем трепетать за свое благополучие. Понемногу корейское правительство, ставшее таким деспотичными, каким никогда не бывало правительство в Китае и Японии, совсем закрыло страну для чужеземцев и, пользуясь слабостью Китая, постепенно приучило китайских богдоханов довольствоваться все меньшею и меньшею данью, так что в конце концов редкие корейские посольства привозили в Пекин не в дань, а [15] «в дар» богдохану мелкие подарки — разные корейские продукты: изделия из бумаги, корень жень-шень (Корень жень-шень растет в глухих, тенистых оврагах этой части Азии. Он встречается очень редко; вероятно, потому китайцы приписывают ему чудесные лечебные свойства и оценивают его дороже золота.), принимая в ответ такие же скромные дары.

Европейцы, которые с наведенными пушками появились перед запертыми для них портами Китая и Японии, не оставили в покое и Кореи. Первыми явились миссионеры. Впрочем христианство распространилось в Корее еще в конце XVIII ст., его занесли корейцы же из Китая, куда они являлись в свите корейских посольств. Ревностные туземные проповедники быстро распространили христианство в Корее, но католические миссионеры, именно французы, ступили на запретную почву страны только в 1835 г. Правда, уже в 1839 г. их схватили и казнили в Сеуле, но это не остановило появления новых проповедников. Одно время они даже укрепились при дворе и приобрели благосклонность королевы и короля, но смерть его в 1864 г. передала власть в руки регента, свирепого и подозрительного Тэ-Уонь-Гуня (отца нынешнего короля). Напуганный вестями из Китая и Японии, которые принуждены были открыть свои двери европейцам, [16] корейский регент и его правительство воздвигли гонение на христиан. В 1866 г. девять французских миссионеров и несколько тысяч туземных христиан погибли жертвой подозрительного деспота. К несчастью французский адмирал Розе, появившийся в реке Сеула с целью наказать корейцев, потерпел неудачу, и эта сомнительная победа преисполнила властителя Кореи гордости и решимости еще плотнее притворить двери в страну. Но приближались новые времена: владения России придвинулись к самой границе Кореи, а японцы, спешившие сбросить свой халат и заменить его европейской цивилизацией, кидали на нее ревнивые взоры через пролив. Сам корейский народ открыто жаждал перемен, потому что бедность и своеволие корейского правительства уже слишком допекали его. Но корейцы не догадывались что ожидает их в недалеком будущем.

Партия, жаждавшая перемен, появилась при корейском дворе с воцарением нынешнего короля в 1872 г. Она явно тянула руку Японии. И вот начались интриги, в которые вмешались еще китайцы. Дело дошло до того, что в 1882 г. японская партия, при помощи японских солдат, ворвалась во дворец и овладела королем, но на другой же день верх взяла китайская партия, во главе которой стояла корейская королева. Смута на время затихла, но в это время японцы успели утвердиться в [17] Корее; они завели там банки, устроили телеграф, пароходное сообщение между портами, словом завладели торговлей. Китай недовольно следил за их успехами и ворчал. Война между Китаем и Японией из-за Кореи готова была вспыхнуть каждый день. И вот, когда на юге Кореи вспыхнуло какое-то восстание, и усмирять его, по просьбе корейского короля, явились китайские войска, Япония тоже отправила свои войска в Корею. Китайцы потребовали их удаления, японцы отказались. Война 1894-95 г. вспыхнула. Известно, как кончилась она: китайцы были побиты и на море и на суше, японцы временно овладели Кореей и воспользовались этим временем, чтобы расправиться со своими врагами. Мятежные корейцы партии прежнего регента Тэ-Уонь-Гуня вместе с японскими солдатами снова овладели дворцом (в 1895 г.), в одном из покоев которого под ударами их испустила дух упорная сторонница Китая, корейская королева. Испуганный король укрылся в русском посольстве, но вскоре покинул его и, отказавшись от поддержки русских, поддался влиянию Японии. С тех пор японцы явно пересилили своих соперников и с каждым днем делали все новые успехи в стране. Влияние их распространилось на все: на управление, на хозяйство, на политику Кореи, и это господство заставило их предъявить те требования русскому [18] правительству относительно соседней Манчжурии, которые вызвали нынешнюю войну. Японцы не могут чувствовать себя твердо в Корее, пока русские полновластно распоряжаются в Манчжурии. [19]

ГЛАВА III.

Одежда, пища, жилища и характер корейцев.

Кто думает, что корейцы во всем похожи на китайцев или японцев, несколько ошибается. В их быте, в нравах немало китайского, они несомненно монголы, но в то же время самая внешность и характер корейцев при первой же встрече обличают в них особый народ, один из самых симпатичных народов Дальнего Востока. Прежде всего кореец рослый, полный человек, нем он отличается от мелкого японца: черты лица его ясно свидетельствуют об его монгольском происхождении — то же плоское лицо с выступающими скулами, нос без переносья, суженные глаза, черные и прямые лоснящиеся волосы. И все таки в корейской толпе — нет, нет да попадаются белокурые люди совершенно кавказского типа, чему немало помогает то, что корейцы охотно носят бороду, а не бреют, не выщипывает [20] ее, как их соседи. Это так поражало исследователей, что они пришли к заключению, что корейцы не цельный народ, а заключают в себе какую-то примесь кавказской крови, одни думают арабской, так как арабы некогда плавали до берегов Кореи и торговали там, другие думают, что в Корею попала часть алан, народа, жившего прежде, между прочима также, в южной: России. Во всяком случае чертами лица и выражением своей физиономии кореец производит хорошее [21] впечатление. Не менее, чем лицо, привлекает к себе ваше внимание при первой встрече корейский наряд. Почти все корейцы одеваются в белое — белая кофта или куртка, белые штаны, белый [22] халат, чулки, и все это держится на завязках, без пуговиц, которых корейцы не употребляют. Если белое одеяние чистое, — а это бывает у зажиточных корейцев всегда, тем более в праздник, — то такой белоснежный наряд производит приятное впечатление. Наблюдая шествующую по полю толпу крестьян, невольно сравниваешь их со стаей лебедей — так сверкают их одежды на солнце. Пощупав материю, вы убеждаетесь что это большею частью то грубая, то более тонкая бумажная ткань домашнего изделия, и тогда вам становится понятной приверженность корейцев к белому. Корея страна крестьян., и народ ее долгое гремя обходился без торговли с соседями, так что каждая семья изготовляла себе все нужное дома; при бедности, они, как наши белоруссы, не придумали способа окрашивать ткани. Цветные материи, узорные яркие шелка нравятся им не меньше нашего, — носят же знатные и богатые такие платья, но простой народ остается еще при своей одежде. Другая особенность корейского народного платья та, что оно часто не сшито из кусков, а склеено! Не правда, ли удивительно, как целый народ, в течение многих веков, почти не пользовался такой простой вещью, как иголка с ниткой. Женщины, которые кроят и склеивают халаты и кофты немало возятся с ними при каждой стирке. Они сперва расклеют платье, выстирают его на речке, [23] а потом снова склеивают. В дождливую погоду на корейце нередкость увидеть бумажный плащ, бумажную шляпу, или видеть его шествующем под бумажным зонтом, украшенным грубым узором. Бумага эта один из предметов гордости незатейливой корейской промышленности. Она изготовляется по китайскому способу из луба ростущего в Корее бумажного дерева и так плотна, так крепка, что с трудом рвется, — из полос ее даже вьют крепкие веревки. Если ее [24] промаслить, то она делается непромокаемой и годится на многое, напр. на платье.

Оглядев корейца и подивясь его одежде, вы бросаете взгляд на его головной убор и прическу: одни, взрослые и молодые, носят короткие толстые косы; эти почтительно жмутся к сторонке; другие ходят с прической в виде небольшой шишки из скрученных на макушке волос: среди таких есть даже подростки, которые держат себя с достоинством совершенно взрослых людей. «Отчего такая разница?» спрашиваете вы. «Эти с косами — холостые, им меньше почета, а вот у кого шишка, это хозяин, женатый». «Но мальчики?» указываете вы на подростков 13-15 лет «Женаты!» отвечают вам. Как! изумляетесь вы, но тут же вспоминаете, что в прежние времена, еще в начале XIX ст., у нас в России в деревнях нередкость было натолкнуться на таких женатых мальчиков. Корейцы крестьяне спешат женить сыновей, чтобы поскорее ввести в дом лишнюю работницу. Кроме того только женатый пользуется почетом, как домохозяин и глава семьи, который обладает в доме такою же властью, как глава китайской семьи.

Чтобы прическа не расстроилась и не брала много времени, кореец натягивает на голову тесный колпак или чепчик, сплетенный из конского волоса, а макушку с шишкой покрывает [25] «прозрачной» (ажурной) корейской шляпой. Шляпы эти — гордость корейского мастерства; больше всего и лучше всего их работают на острове Квельпарте. Взяв в руки эту шляпу, вы, в [26] первый момент, решаете, что она проволочная, так она прочна. Но отчего же она такая легонькая? Оказывается, что ее делают из тонких волокон бамбука, который предварительно щепят на длинные, крепкие и гибкие спицы. Большею частью шляпу лакируют в черный цвет, и так как она на голову не налезает и, собственно больше должна прикрывать прическу, то ее привязывают под подбородком тесемкой. Шляпы стоит довольно дорого, поэтому корейское простонародье носит чаще самодельные соломенные шляпы в виде опрокинутой чашки. Особенно велики эти шляпы у женщин; для женщин считается зазорным показываться в народе, поэтому они носят шляпы, которые закрывают всю голову по плечи, или же завешиваются белыми покрывалами. Есть еще шляпы в виде шлемов — их носят при трауре. Если кореец хочет носить траур, он одевает такую, закрывающую его лицо шляпу, начинает избегать других людей и дает зарок молчания. Этот странный обычай, между прочим послужил спасением для католических миссионеров и многих туземных христиан, когда в Корее началось гонение на христиан. Облачившись в траурную одежду, они избегали преследователей, не опасаясь, что их узнают в лицо или по звукам голоса.

Обычный наряд корейца дополняет [28] бумажный веер, и крохотная тумбочка на очень длинном, тонком чубучке.

Уже при первой встрече с корейцами убеждаешься, до какой степени этот народ приятнее китайцев. Обыкновенно кореец добродушно серьезен, на лице его написана честная прямота без следов лукавства или задней мысли, но и без того бесстрастия, каким отличаются китайцы из простонародья. Но серьезность не мешает корейцу быть веселым. Он охотно вступает в беседу. болтает, очень любопытен, чрезвычайно любознателен без малейшего пренебрежения к чужому человеку, к его мнениям и манерам. Отсутствие предубеждения объясняется любознательностью. В то время как христианство не имеем никакого успеха ни в Японии, где народ не видит в нем ничего нового для себя, ни в Китае, где китайцы, если принимают его, то чисто ради житейских выгод, корейцы обнаруживали, живой интерес к новым истинам, который принимали не из страха и не из выгоды, а в силу потребности души. Также охотно и легко они усваивали новые знания, обнаруживая большую пытливость и любовь к науке. Их изобретательность, если она возбуждена, способна на многое. Так корейцы раньше китайцев придумали для печатания книг подвижные буквы, а путешественник Опперт с удивлением увидел у них на [29] укреплениях старые пушки, которые они остроумно приспособили для заряжания с казны, в то время как в самой Европе пушки заряжались еще большею частью с дула. Так же охотно, как кореец принимает новые знания, он оказывает услугу, сообщает вам интересующие вас сведения, откровенно высказывает свое мнение, обнаруживает свои чувства, когда видит, что нет опасности, и их нечего скрывать. Путешественник Опперт, один из первых исследователей Кореи, посетил ее в пятидесятых годах XIX ст., в эпоху, когда чужеземцам под страхом смерти был запрещен доступ в Корею; едва он высадился на ее западном берегу, сюда немедленно сбежались толпы корейских крестьян смотреть на невиданных людей. Они знали, что их правительство проникнуто ненавистью к чужестранцам, знали, что за всякое содействие пришельцам им грозить наказание, и тем не менее, когда в толпе не было шпионов и чиновников правительства, корейцы оказывали пришельцам множество услуг: рыбаки показали им вход в устье реки Хан, на которой стоит столица Сеул, крестьяне доставляли припасы, сообщали сведения о внутренности страны, не мешали им делать экскурсии далеко внутрь ее, и очень многие, даже из присланных чиновников, жадно расспрашивали о чужих странах и порядках. [30]

Когда ничто не угрожало их откровенности, они простодушно жаловались на своих чиновников за то, что те не пускают чужеземцев, не позволяют торговать с ними и заимствовать от них новое и полезное. Можете себе представить, до чего все это изумило путешественника, ожидавшего встретить на берегах «Замкнутой страны» самый суровый прием! Дальнейшее знакомство расположило его еще более в пользу корейцев. Однажды он заметил со своего парохода нескольких корейцев, которые стояли на берегу [31] и упорно смотрели на судно. Едва они увидели, что на них обратили внимание, как сделали незаметно для других крестное знамение. Из этого путешественник заключил, что они христиане, которые терпят гонение и тайно хотят переговорить с ним. Так оно и оказалось на [32] деле. Эти простые крестьяне и пастухи провели на берегу под дождем и пронзительным ветром целых 48 часов, не вкусив ни крохи. Едва их пустили на судно, они жадно накинулись на пищу и затем сообщили следующее: три французских католических миссионера, которые успели спастись от казней, постигших других французов и множество туземцев, скрывались в глухих трущобах, преследуемые по пятам шпионами правительства. Услыхав о прибытии европейцев, они послали верных им обращенных корейцев на берег с письмом, в котором умоляли прибывших, кто бы они ни были, помочь им спастись. Велико было изумление путешественника, когда один из этих крестьян корейцев на его глазах написал скрывавшимся учителям письмо на чистейшем латинском языке. Латинский язык в «Замкнутой стране», на крайнем восточном конце Азии! Как это вам нравится? Путешественнику не удалось спасти этих миссионеров, но потом он узнал, что они благополучию добрались до берега, и здесь корейские рыбаки согласились перевезти их через Желтое море в Китай. Миссионерам удалось спастись, потому что кроткий и добродушный корейский народ не питал к ним никакой злобы. Наоборот, корейцы ненавидели свое гнусное деспотическое правительство и, если могли, [33] то, по доброте своего характера, охотно помогали гонимым. С этим добродушием и прямотой в характере корейца соединяется большая честность, как вообще у всех, чисто земледельческих народов. Самое постыдное преступление в Корее воровство; за него, даже если украдена пустяшная вещь, чаще всего наказывают смертной казнью. Этим же объясняется повсеместное отсутствие замков и запоров кроме разве больших городов Сеула, Чемульпо, Мазампо, где теперь поселилось много пришельцев из Китая и Японии. Впрочем, несмотря на отсутствие замков, в корейский дом нелегко проникнуть. Это не в обычае в Корее, главным образом вследствие подчиненного положения женщин и их замкнутого образа жизни. Корейские женщины, даже в деревнях, держатся больше внутри дома за домашними работами. На улицу, особенно в городах, они показываются редко, а если выходят, то завешиваются. В Сеуле для них прежде были назначены часы: в такое время ворота города запирались, все мужчины спешили домой, и на улицах появлялись только женщины, отправлявшиеся на рынок за покупками или в гости к родственникам. Большею частью у корейца одна жена, но ничто не мешает ему, если есть средства, завести несколько жен. Свадьба празднуется без всякого особенного торжества. [34]

Корея страна чисто земледельческая и такою была всегда. Точно неизвестно, но полагают, что там живет около 20 миллионов народу. Если почти все занимаются землею, то понятно, что свободной, годной для пашни земли в Корее осталось мало. Оттого, когда едешь по Корее, видишь все поля, огороды и опять засеянные поля. Лесу очень мало, и также мало лугов. Как это не странно, но корейские крестьяне почти ни держат скота, как не держали его прежде, кроме свиней и домашней птицы. Поля бедные крестьяне взрывают лопатой, мотыгой или пашут на людях. Кто побогаче, пользуется для этой работы волами, в то время как маленькие, ростом чуть не с теленка, корейские лошади-пони, вместе с волами и коровами служат для перевозки тяжестей. Так как овец нет, то корейцы не знают сукна и шерстяных материй. Шелковичного дерева разводят мало, и шелковые ткани привозятся из Китая. Раз нет скота, нет промышленности, оживленной торговли, то нет и настоящих дорог; большею частью их заменяют вьючные тропы, по которым товары переносят вереницы носильщиков, заменяющих лошадей, или двигаются вьюки, а то четыре носильщика несут в паланкине купца или чиновника. Между полями, обработанными не так хорошо, как в Китае, но гораздо лучше, чем у нас, раскиданы убогие, [35] корейские деревушки, в которых хижины построены на китайский образец: по углам строящейся хижины ставят столбы, пространство между ними, как в раме, заплетают соломой, камышом, хворостом, и эту основу стены обкладывают или обмазывают снаружи и внутри глиной. Низкие, но широкие решетчатые окна заклеены промасленной бумагой; где нибудь в наружной стене видна закопченная топка печи. В Корее, как и у нас в бедных местах какой нибудь Рязанской или Тульской губернии, печи топятся снаружи. От печи проходит труба, которая [36] изгибается внутри хижины под низкой широкой лежанкой, а то и под всем полом и выходить в противуположной стене наружу. В суровую, зимнюю пору холод свободно гуляет по хижине корейца, но обитатели ее находят себе теплое пристанище на горячей, чуть что не накаленной лежанке.

Все в такой хижине убого и не особенно чисто, все свидетельствует о том, что хозяева пользуются простыми самодельными вещами, питаются простой пищей, которую едят из простой деревянной и глиняной посуды. Пища, большею частью мучнистые похлебки, вареные бобы, квашеная редька и другие овощи, которые приправляют красным перцем или едкой соей, т. е. жгучей настойкой из бобов. Скудную простую пищу корейцы запивают мутной горячей водой, какая остается в горшке после сваренного риса или бобов. Как ни странно, но корейцы не пьют чая, так как не разводят чайного куста, хотя он может расти в Корее, как растет рис, шелковица, бамбук. Меньше всего едят они мяса, а молочного совсем не знают. Корейцы даже не умеют доить. Такую роскошь, как молоко, позволял себе только король, и то молоко попадало на его стол в маленькой чаше, в качестве редкостного блюда, притом довольно странным способом. Чтобы получить его, [37] «придворной корове» связывали ноги, валили ее на бок и затем били по вымени лопаточками, выдавливая молоко по каплям.

Под стать убогой корейской деревушке и бедный корейский город. Даже столица всего царства, Сеул, до появления иностранцев несмотря на длинную стену с зубцами и бойницами, с окованными железом и убитыми гвоздями массивными воротами, больше походила на большое село, чем на столицу людного государства. Немощеные улицы были тесны, грязны, обставлены по бокам неказистыми. редко двухэтажными домами, в которых жили купцы, дворяне, чиновники. Украшения домов и особенно дворцов были аляповаты, грубы и представляли жалкое [38] подражание затейливым китайским узорам и резьбе. Утром, когда топили печи, улицы заволакивало дымом.

Еще более жалкое впечатление производят провинциальные города; низкие окружающие их стены пообвалились, ворота, служившие когда-то оплотом от врагов, разинуты настежь, и [39] створы их кое-где слетели с петель. Внутри пыль, грязь и жалкие лавчонки, точь-в-точь как у нас где нибудь в захолустье: ремесленники лениво копошатся у своих мастерских на самой улице, лавочники дремлют в глубине своих незатейливых лавок, наполненных грошовым крестьянским товаром. Только, когда наступает базарный день, в город валом валят крестьяне, со своими сельскими продуктами, которые они тащат больше на собственной спине, на особых носилках вроде тех, в каких наши каменщики носят кирпичи. Как у нас, сбыв свои запасы, корейские крестьяне рассыпаются по лавкам и торгуют материи, посуду, орудия, — словом, чего нет в деревне, а что требуется.

К вечеру добродушные корейцы успели подвыпить скверной рисовой водки и с грохотом, с криками, приплясывая, возвращаются во свояси. Настоящее крестьянское царство: трудолюбивое, добродушно-простоватое и гостеприимное — странники и нищие легко находят приют и ужин в любом доме, как у нас в деревнях. [40]

ГЛАВА IV.

Корейское правительство.

Но, спросите вы, если корейцы способный и мирный народ, если они живут в стране, которая, заключает в своих недрах золото, и разные руды, а на поверхности ее, на равнинах и по склонам мягких пологих холмов, в теплом климате, в изобилии родится все, что нужно человеку для его потребностей, то как же случилось, что они заперлись в своем государстве и упорно не пускали к себе никого? В этом сам корейский народ не повинен, а повинны высшие сословия его и корейское правительство. Из нашего описания видно, что корейский народ — народ крестьянин, обитающий по деревням. В городах ютились немногочисленные ремесленники и еще более малочисленные лавочники и военные. С древних времени и до сего дня весь народ делился на сословия, и деление [41] это соблюдалось так строго, что перейти из одного сословия в другое оказывалось почти невозможным. Первое место в царстве занимал всегда король и его род. За ним следовали «благородные», т. е. дворяне; только они имеют право появляться при дворе и занимать статские и [42] военные должности. Правда, король мог возводить в дворянство всякого любимца, например служителя, но такое жалованное дворянство являлось личным, а не потомственным. «Дворянин без корня» называла выскочку корейская знать. За дворянами следуют полудворяне, нечто вроде «боярских детей» древней Руси: эти тоже имеют право занимать должности, но только низшие. Следующее сословие, отличавшееся еще некоторою образованностью, горожане, купцы и ремесленники, за ними следует черный народ — крестьяне, рыбаки, пастухи, охотники. Ниже черного народа стояли крепостные (Они теперь получили свободу.), которыми владели дворяне и казна. Но между крепостными и черным народом существовало еще одно презираемое сословие или каста, к которой принадлежали разного звания люди: писаря, мясники, кожевники.

Самое любопытное в делении корейского народа на сословия или касты, чего не было ни у какого другого народа, это то, что ниже всех сословий почитается в Корее духовенство! Корейцы, которые охотно слушали проповедников христианства, оказываются довольно равнодушными к своим собственным верованиям и религиям, к которым относятся занесенные из Китая буддизм (в IV в. по Р. Хр.) и конфуцианство. Правда, [43] народ погрязает в ужасающем невежестве, исполнен множества предрассудков, но он далеко не так суеверен, как напр. монголы.

После того как корейские короли изгнали при помощи Китая японцев, а затем очень ловко отделались от китайского господства, они необыкновенно усилили свою власть над своими кроткими подданными. Дворянам корейским был прямой расчет тянуть руку короля и угнетать прочие сословия. Разве не занимали они чиновничьи места, разве не владели землей и крепостными? Корейские чиновники отлично понимали, что, если открыть в Корею доступ иноземцам, разовьется торговля и промышленность, начнут богатеть горожане, пойдут упреки, недовольство, начнут сравнивать себя с иноземцами, с европейцами, и тогда конец благополучию и беспечальному житью. «Так лучше же не будем мы знать тонкого иностранного товару, мод и новшеств, будем жить по старине, зато по прежнему будем кататься, как сыр в масле: это лучше, чем трепетать за свои доходы и почести, что неминуемо случится, если впустить иностранцев, особенно европейцев». Так рассуждали знатные корейцы и приняли все меры, чтобы закупорить свою страну от всякого сквозного ветра. Сделать это было нетрудно, потому что корейский король не знал никакого стеснения своей власти. Стоило ему издать [44] указ о закрытии страны для чужеземцев, и его робкие, запуганные подданные беспрекословно повиновались ему. При короле почти всегда состоял любимец, обыкновенно брат или кто-нибудь из родственников королевы. Ближайшими советниками его и высшими чиновниками являлись три члена Тайного Совета, за которыми следовали шесть министров. Во главе восьми корейских областей стояли губернаторы с титулом «камса», а затем следовали низшие чиновники, строго подчиненные чин чину. Во избежание взяток и разных злоупотреблений, которыми корейские чиновники отличались свыше всякой меры, король оставлял их на местах не более, как два года, а затем переводил тем же чином в другую область, причем взимал за такой перевод порядочную сумму денег в свою королевскую, казну. Нетрудно себе представить, что из этого получалось: губернатор или другой чиновник, зная, что сидеть ему в этой области всего два года, предвидя далее, что за перевод и за дальнейшие повышения надо будет платить в казну, выжимал из народа столько доходу, сколько мог, и торговал должностями, как барышник.

В два года раз он должен был писать отчет, все ли у него благополучно, и от этого отчета зависела его дальнейшая карьера. Можно себе представить, как писались эти отчеты! Чтобы [45] несколько обуздать своих чиновников и знать хоть крупицу правды, корейские короли назначали для каждой области особых тайных инспекторов, попросту сказать, шпионов, с целой армией подчиненных им чиновников, которые состояли под ведением главного инспектора. Эти тайные чиновники или шпионы следили за действиями прочих чиновников, чем вносили еще больше смуты в правление: они брали взятки с чиновников, чтобы скрывать их плутни, или доносили [46] о злоупотреблениях, которых не бывало, ссорили всех, интриговали и сугубо обирали народ, потому что чиновникам надо было и им платить, и самим наживаться. Понятно, как выгодно было им всем, чтобы Корея оставалась такою, как есть, чтобы ничего не изменилось в ее жизни. Вот по этой то причине корейская знать и чиновничество употребляли все усилия, чтобы запереть страну, уединить ее от чужеземного влияния.

Но в этом заключалась гибель Кореи. Япония держалась вначале той же политики, Китай тоже пытается остаться при своем старом строе. Однако японцы рано поняли, какою опасностью грозит их нации отсталость, и широко открыли двери западной науке и культуре. Пока Япония жадно впитывала все, чего она была так долго лишена, и в чем нуждалась, корейцы продолжали пугливо сторониться всяких новшеств и дождались того, что европейцы и японцы силой заставили их впустить себя в Корею.

Что же оказалось?

Бедный, забитый и отсталый корейский народ, и его страна стали игрушкой и яблоком раздора для своих сильных соседей. Жалкий корейский король и его приверженцы должны были безгласно подчиняться иноземным приказами. Былое спокойствие и благополучие рассеялись, как сон, в [47] «Стране утра» хозяйничают иноземцы, и неизвестно, удастся ли исконным обитателям ее стать когда нибудь самостоятельным и сильным народом.

Текст воспроизведен по изданию: Чао-сян. Страна утра: Корея, ее природа, жители, их прошлое и современное состояние. СПб. 1904

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info