Тяньцзинь, 14 августа 1882 г.

Командированный вашим превосходительством по поручению имп. Министерства иностранных дел во Владивосток для изучения там наших пограничных вопросов, я выехал из Тяньцзиня 20-го июня, 21 июня я в Чифу пересел на винтовую лодку «Соболь», прибыл во Владивосток 6-го июля.

Во время 12-дневного пребывания во Владивостоке я достаточно успел познакомиться с местными условиями и потребностями, с нашей торговлей и, насколько было это возможно, с ресурсами пограничной с Южно-Уссурийским краем северо-восточной провинции Кореи. При малочисленности населения и первобытном состоянии нашего края, при малом развитии в нем сельского хозяйства и промышленности, он, в особенности после перенесения наших морских средств в Восточном океане из Николаевска во Владивосток, не способен еще покрыть своими произведениями свои потребности. Продовольствие жителей Владивостока поэтому обуславливается не только доставлением на рынок местных продуктов, собираемых большей частью манзами (т. е. китайцами) и корейцами, но и заграничным привозом многих припасов, а благосостояние и комфорт их зависит от ввоза морем мануфактурных изделий и предметов роскоши. По отчетам владивостокского военного губернатора, в 1880 г. привезено морем товаров (кроме казенных грузов для порта из Кронштадта) на 2 742 220 р. кред. бил., в 1881 г. — на 3 115 119 руб.

К сожалению, весьма небольшая доля этой торговли приходится на русских купцов, а именно 12 %, между тем как на иностранные фирмы, почти исключительно немецкие, приходится 67 %, на китайцев — 18 %, на японцев — 3 %. Вывозная торговля вся в руках китайцев, успевших в последнее время устранить конкуренцию, которую им приходилось испытывать раньше со стороны других купцов. Вывоз, состоящий из сырых [274] произведений, как-то: морская капуста, панты (молодые рога изюбра), трепанги, крабы, корни женьшеня, меха и шкуры, вообще, как и следует ожидать, небольшой: в 1880 г. на 280 096 руб., а в 1881 г. — на 220 149 руб. кред. бил.

Кроме морской торговли, производится трудно контролируемый обмен товаров на нашей сухопутной границе с китайскою Маньчжурией и Кореею. Оставляя в стороне китайскую торговлю, центром которой является город Хунь-чунь, я должен заметить, что корейская торговля, по неимению у нас с нашим южным соседом урегулирующего торгового договора, существует контрабандой, но контрабандой довольно открытою, не препятствуемой в последнее время китайскими пограничными властями или стражами. Действительно ли корейское правительство стало смотреть на эти пограничные сношения сквозь пальцы, или же только чиновники ближайших к нам местностей покровительствуют им, потому что извлекают из них кое-какие выгоды, облагая торговлю в свою собственную пользу разными поборами, пока трудно решить. Как бы то ни было, в минувшем году один пригон рогатого скота доходил до 4500 голов стоимостью в 202 500 руб. Кроме того, к нам привозится еще из-за Тумынь-цзяна овес, ячмень и, в незначительном количестве, рис.

Торговля по большей части меновая, и корейцы, получившие за свой товар деньги, тут же покупают и увозят в Корею необходимые для себя иностранные произведения: холст, даба, ластик, дрель, ситцы (русские), плис, иголки, зеркальца, ножи складные, спички, ковры и т. д. Роль русских купцов при этом, так сказать, пассивная, т. е. они сами в спекуляции не пускаются и не заботятся заводить торговые сношения с корейскими потребителями или производителями. Торговля ведется, отчасти, в качестве посредников, нашими корейцами, переселившимися в наши пределы в течение последних двух десятилетий числом свыше 6000 душ, отчасти же коренными жителями Кореи, наезжающими к нам временно.

Как ни маловажною может показаться эта торговля, она составляет для Владивостока жизненный вопрос. Почти весь рогатый скот, потребляемый южно-уссурийскими жителями в пищу или в работу, идет из Кореи, и если нашему соседу вздумается остановить вывоз его, у нас может случиться нечто вроде голода. Наш край совершенно в зависимости относительно мяса от корейского рынка, в особенности в случае войны России с Китаем. Поэтому при заключении нами договора с Кореей необходимо выговорить себе право сухопутной торговли лишь для того, чтобы узаконением существующего теперь тайного ввоза обеспечить продовольствием и мясом жителей нашего края. [275]

Граница наша с Кореею определена 1-ю ст. Пекинского договора 1860 г., в которой сказано: «Граничная линия упирается в реку Тумынь на двадцать китайских верст (ли) выше впадения ее в море». В действительности она, может быть, имеет протяжение в 13 русских верст (22 ли), но не 30, как это показывает М. Венюков. Смежная с Южно-Уссурийским краем корейская провинция Хам-Кёнг-до — страна довольно бедная и бесплодная, простирающаяся с 30 градуса на севере сперва узкою полосою между морем и высоким меридиональным хребтом, разделяющим весь Корейский полуостров на две неровные половины. У верховьев р. Ялу-цзян, составляющей северо-западную границу с Китаем, провинция Хам-Кёнг-до достигает наибольшую ширину, а потом опять суживается на западе и далее на север р. Тумынь-цзян, которая к югу от залива Посьет вливается в Японское море.

Местные жители на восточном склоне водораздельного хребта занимаются главным образом солеваренным производством и рыбными промыслами, между тем как в западной части провинции, пересекаемой плодородными долинами, более развиты хлебопашество и скотоводство. Судоходных рек нет, и даже по Тумыню плавание сопряжено с опасностями вследствие сильного течения ее и множества подводных камней; лишь на несколько десятков верст лодки, сидящие, может быть, 3-4 фута в воде, могут подниматься по реке. Со стороны корейского правительства всякое плавание по реке, однако, запрещено, вероятно, с той целью, чтобы контролировать сношения своих подданных с чужестранными соседями.

Губернатор (камса) этой провинции имеет свое пребывание в г. Хам-хыне (по китайскому произношению: Сын-син); второй город по своему официальному значению Кенг-санг (по китайскому произношению: Цин-чан), в котором проживает пёнг-са, то есть главнокомандующий войсками провинции. Вследствие открытия порта Уон-сан (по китайскому произношению: Юань-шан, по-японски — Генсан) в Юнсинской бухте для торговли с японцами, а также и иностранцами (если заключенные в новейшее время договоры будут ратификованы), торговля этой части провинции Хам-Кёнг-до будет тяготеть к этому порту. Между северными городами более заметны по своему торговому значению Хой-рёнг и Кёнг-уон, лежащие на правом берегу р. Тумынь, которая здесь составляет рубеж с китайскою Маньчжурией. Они занимают на высокой окраине Кореи то же самое положение, как Фын-хуан-чен на западной, в том отношении, что в известное время года в них открывается ярмарка для обмена товаров и произведений между корейскими и китайскими купцами, с тою лишь разницею, что Хой-рёнг и Кёнг-уон находятся на корейской территории, а Фын-хуан-чен — на китайской. [276]

Находящийся против нашей границы город Кёнг-хын — бедное местечко. Впрочем, существуют два города этого названия: старый и новый, который лишь в недавнее время перенесен на 30 верст от старого вверх по реке. Причина, побудившая к тому корейцев, весьма для нас интересная.

Осенью 1875 г. переселились в наши пределы до 500 корейских выходцев, и когда они обратились к нашим властям с ходатайством об отведении им земли, полковник Савелов, временно занимавший должность пограничного комиссара, поселил их по своему усмотрению на левом берегу Тумыни. Они выстроили тут дома, стали обрабатывать землю и сделались вполне русскими подданными, отбывая подворные и дорожные повинности и присягая также на верность государю императору. Впоследствии оказалось, между тем, что земля, на которой стоит Савеловка, не наша, а китайская, что граница не упирается на р. Тумынь, следуя отрогу, тянувшемуся по направлению главного хребта с северо-востока на юго-запад, а поворачивает круто на юг, оставляя за Китаем узкую полосу вдоль реки. На этой полосе и находится новое поселение. Китайские пограничные власти не заявляли пока претензий на Савеловку, но если такое заявление последует, то мы можем быть поставлены в затруднительное положение относительно наших новых подданных.

С возникновением этой новой деревни торговый тракт принял через нее свое направление, так как в ней сосредоточились наши сношения с Кореею, и последствием того было, что кёнхынские купцы переселились в деревню напротив Савеловки; старый город стал пустеть, обезлюдел и теперь, говорят, даже местная администрация переведена в новый Кёнг-хын.

Дороги в провинции Хам-Кёнг-до, нужно полагать, самые первобытные. В Кёнг-хыне соединяются две дороги: восточная, тянущаяся в некотором расстоянии от морского берега, и западная, которая следует течению Тумыни. Последняя разделяется у торгового города Хой-рёнг и, направляясь одною ветвью к г. Пу-рёнгу, соединяется здесь с восточным путем. Потом она пересекает всю провинцию, не удаляясь далеко от морского берега и составляя таким образом сообщение между севером и губернским городом Хам-хын и г. Дак-уон, поблизости которого находится порт Уон-сан. Корейцы уверяли меня, что по этой дороге могут ходить телеги, но что провоз громоздких товаров местами представляет немало затруднений.

Морской берег, описанный в первый раз нашим флагманом «Паллада» в 1854 г., имеет только одну более защищенную от ветров бухту в заливе Броутона, это Юн-синская бухта с портом Лазаревым и Уон-саном. Плавание здесь довольно затруднительно по причине густых туманов, составляющих чаще всего в мае, июне и июле заметную особенность западных берегов Японского моря. [277]

При занятии нами Южно-Уссурийского края корейцев в нем не было, а они появились уже по утверждению там русской власти. Первые выходцы перешли к нам в 1863 г., сперва поодиночке, а потом, с 1866 г., они стали переселяться в большом числе целыми партиями, вынужденные к тому разными бедствиями. Неурожаи и наводнения, страшный гнет со стороны чиновников и политические гонения, которым подвергались тогда несчастные корейцы забравшим в свои руки власть регентом Дай-ин-гуном, отцом юного короля, заставляли многих искать у нас убежища. С тех пор движение это не прекращалось. Переходя к нам, они отрекаются от своей родины, где, в случае возвращения, их ожидает или, по крайней мере прежде ожидала смертная казнь; они прерывают свои старые связи и делаются мирными гражданами Уссурийского края. Кореец имеет все качества хорошего эмигранта, в противоположность китайцам: он трудолюбивый рабочий, отличный земледелец и хороший семьянин с мягким восприимчивым характером, вследствие чего он легко усваивает себе новые обычаи и порядки и скоро выучивается говорить по-русски. В Суйфунском округе некоторые деревни, как Янчихе, Тизинхэ, Савеловка, Сидими, Цимухэ и др., населены ими почти исключительно. Многие корейские колонии встречаются еще в Ханкайском и Сучанском округах, так как общее число этого населения можно принять в 6000 с лишком душ.

Пограничных сношений между нашими и корейскими властями не существует. Единственный пример, может быть, был в 1869 или 1870 г., когда при массовом переселении к нам корейцев, явившихся беспорядочною толпою, без всяких средств к жизни, губернатор Приморской области, опасаясь повальных болезней, остановил дальнейший их переход. Тогда наш пограничный комиссар князь Трубецкой обязал письменно начальника города Кыгенг-пу остановить переселение и обеспечить безнаказанность желающих вернуться в свое отечество. Насколько я мог узнать во Владивостоке от пограничного комиссара г. Матюнина, доставившего мне много сведений, то за последнее время со стороны корейских властей никаких заявлений или требований не было сделано ни по поводу водворения у нас их подданных, ни вследствие грабежа и увода из Кореи женщин нашими корейцами...

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info