Полуостров, лежащий к западу от Японии и описанный нашими географами XVII века под именем Кореи, называется корейцами Коре, японцами — Корай. Это название, как и первое, произошло от китайского Гаоли. Некогда имя это принадлежало только одному из Саньго, или трех царств; вероятно, не раньше X века, когда кореец Ван Цзянь соединил под один скипетр и другие два царства, Пеци или Боцзи и Синьло, весь полуостров получил у китайских и японских историков нынешнее свое название. До основания трёх царств, в отдаленной древности, полуостров назывался Чаосянь (утренний свет), на народном языки Цио-Сянь, по-японски Чжиоцянь или Чжаоцянь: название Чаосянь корейцы дают своему отечеству до сих пор. Это имя, употребительное вообще в Китае, заслуживало бы предпочтения во многих отношениях; однако, мы сохранили полуострову название «Кореи», чтоб не отличаться мелочами от наших предшественников.

Корейский полуостров, между 34° и 43° с. ш., окружен с трех сторон морем, а с севера ограничен реками Ялу-цзян, Тумынь-цзян (Амноккан, Туманган. — Сост.) и высокою горой Чанбо (Чанбэксан. — Сост.). Таковы естественные границы этого государства, простирающегося от юга к северу на двадцать семь дней пути, а от востока к западу на десять дней. От Ляодуна Корея отделяется рекою Ялу-цзян, которая, как говорят, протекает сто японских ри (Ри — японская мера длины (3927 м) (прим. сост.).), а от Нингута — рекою Тумынь-цзян. В северной и восточной частях полуострова возвышаются громадные горы; высочайшая из них, Чанбо-шань (длинный белый хребет), покрыта вечным снегом. По уверениям японцев, от подошвы горы до вершины полагается двадцать ри, — возвышение очень значительное над уровнем моря. Корейцы же утверждают, что белая вершина Чанбо-шань совершенно теряется в небе [39] и что точное определение ее положения в воздушном пространстве невозможно. Река Тумынь-цзян, вытекающая из этих гор, как обозначено на подлинных географических картах, также служит доказательством значительного возвышения почвы. Из горной цепи, к востоку от Кореи, вытекает еще несколько рек; мы упомянем: Хань-цзян (Ханган. — Сост.), которая впадает в Желтое море на расстоянии однодневного пути от столицы, и Цзинь-цзян, которая, близ Фузанкаи (Пусан. — Сост.), снабжает водою Корейский канал. Климат во всей этой стране суровее, чем в Японии под теми же широтами; в северных горах зимы бывают жестоки; земля покрывается толстым слоем снега, а Ялу-цзян, как и другие реки, замерзает так крепко, что по льду можно переправлять всякие тяжести. Японцы, посещавшие эту страну, почитают ее неплодородною. Посевы риса и проса дают жатву не столько богатую и доброкачественную, как в Японии; в северных же провинциях урожаи вообще ненадежны и скудны. На самих обычаях и правах жителей лежит отпечаток бедности, которая представляет неотрадную противоположность с веселою и удобною жизнью счастливых обитателей Японии.

Корея производит пшеницу, сарацинское пшено, ячмень, просо, капусту китайскую и восточную, разные виды паровой редьки и огурцов, бобы de soja, de cajan, деревья: восковое, кедр, груша, орешник, корень женьшень, каштаны, бамбук, лаковое дерево, или сумах, папирус, табак, травянистый хлопчатник, красильная гречиха, пенька и крапива. Там разведены также деревья: померанцевые, сливные, абрикосовые, грушевые, гранатовые, какийные и особый вид пихты, которой шишки или орехи употребляются в пищу. Чайное деревцо редко там встречается, потому что любимый напиток японцев мало употребителен между корейцами и заменяется у них биньлановым взваром, который и называется биньлановым чаем. Биньлан — плод, похожий на орех, не растет в Корее и доставляется китайцами, получающими его из государств Аньнань и Хайнань.

Одно из произведений Кореи требуется в значительном количестве в Китай и Японию; мы говорим о женьшене, всеобщем лекарстве по понятиям тамошней медицины. Утверждают, что качество его преимущественно зависит от местности, где он собран, и лучшим почитается женьшень, растущий в горах на севере полуострова. Трудно поверить, что лучший женьшень продается по двести руб. сер. и даже дороже, за фунт в Пекине. Как бы то ни было, факт действительно справедлив, в чем не раз уверяли нас японцы, да и мы сами были свидетелями, как за корешок женьшеня в несколько дюймов платили очень дорого. Корень совершенно прозрачный, цвета желто-янтарного, хранят в красивых золотых и серебряных: ящичках, наполненных рисом. Но обыкновенный корейский женьшень; корень [40] белый, длиною около вершка, продается в Пекине по 25 р. сер. за фунт и, по отзыву русских медиков, совершенно не имеет того возбудительного свойства, которым отличается лучший и дорогой женьшень.

Домашние животные: рогатый скот, лошади, свиньи, козы, собаки и кошки. Особая порода небольших, но крепких и сильных лошадей, называется мон-ква. В лесах и степях водятся олени, зайцы, лисицы, волки и шакалы; королевский тигр и барс попадаются в таком множестве, что шкуры их составляют особую статью заграничной торговли, замечательную по северному положению Кореи. Эти звери в Корее отличаются от тождественных с ними пород, водящихся в тропических странах, большею длиною шерсти и потому из здешних мехов королевского тигра приготовляются мантии роскошнее и красивее, чем из шкур тигров бенгальских и водящихся на Сонских островах. Корейский мускус употребляется в составе лекарств и благовоний; это дает повод думать, что мускусовая кабарга принадлежит также к фауне Корейского полуострова. У жителей мы видели: домашних кур, голубей, гусей, уток, бакланов, а из диких птиц — фазанов, соколов, цаплей и журавлей. Еще в Японии мы видели перелетных птиц из Кореи: воронов, европейских сорок и разные виды зябликов и дроздов. Судя по обилию рыбы у японских берегов, можно полагать, что и берега Кореи весьма выгодны для рыбной ловли. В Корейском проливе, обильном китами, японские китоловы с успехом занимаются сим промыслом. В Корейском королевстве добываются золото, серебро и медь; но железа мало, и то дурного качества. Статьи вывоза: тигровые и скатовые шкуры, шелк-сырец, шелковая бумага, шелковые и бумажные ткани и женьшень.

Страна разделяется на восемь округов; китайцы и японцы сообщили нам их названия, но туземные заслуживают предпочтения. Впрочем, мы выставим здесь и те и другие:

По японской энциклопедии и по Циоценумоногатари эти восемь округов делятся на сорок один уезд, цзюнь, по-кит. тоже цзюнь, в которых считается 33 города первого класса (фу), 38 второго (чжеу) и семьдесят третьего (сянь). Столица королевства лежит в Цзинцзиском округе и называется цзинцзи или хань-чень т. е. резиденция; иногда называют ее ван-чен или королевская крепость. Цзяилин, в Цзян-юаньском округе занимает второе место между корейскими городами. В японском Сан-кок-цю-ранг помещена довольно любопытная статистическая таблица, которую мы и передаем здесь:

Корея управляется королем, который носит титул Цио-сян ван (цюсяньский король) и пользуется неограниченною властью, хотя и считается данником Китая и Японии. Относительно Китая зависимость корейского владетеля ограничивается тем, что он ежегодно отправляет к пекинскому двору посольства с подарками и извещает о всех политических событиях, замечательных в каком-нибудь отношении. Говорят, что китайскому императору принадлежит право утверждения корейского короля и что он получает дань каждый раз при вступлении на престол нового короля. [42] Такие отношения едва ли можно назвать политическою зависимостью; начало их относится к 1636 году, когда нынешняя маньчжурская династия установила их силою оружия.

Со времени вторжения японцев, от 1592 до 1598 года, при сиогуне Фидеиози, обыкновенно называемом Таико, между японскими и корейскими государями установились сношения, более похожие на союзнические, чем на отношения сюзерена к вассалу. Оба двора присылают взаимно представителей, когда новый государь вступает на престол. Некогда обоюдные посольства при подобных случаях снаряжались с ослепительною роскошью для извещения о восшествии на престол государя и для поднесения подарков. С 1790 года эти церемонии значительно поупростились и совершаются нынче на острове Цусиме. Предусмотрительное японское правительство назначило этот остров местопребыванием одного из принцев императорского дома и отдало в его управление торговлю с Корейским полуостровом.

Как эта торговля и самый остров Цусима доставляют незначительный доход, то принцу-правителю отведены под названием вознаграждения, земли в одной из плодороднейших провинций острова Киу-Зиу (Цу-сю), изобильного рисом, в котором так нуждаются корейцы. Остров Цусима весьма важен в политическом отношении для Японии; пребывающий на нем принц основал в самой Корее, близ Фузанкаи, портового города цинсянского округа, японскую колонию в 500 душ. Эти поселенцы, род наблюдательного отряда, живут в огражденном месте около четверти мили в окружности; только этих японцев и можно встретить в Корее, разумеется, за исключением корабельных экипажей. Все: солдаты и должностные лица, ремесленники и купцы — живут вместе, почти в совершенном удалении от природных жителей; в браки вступают они только в своей общине и без особого разрешения не могут посещать внутренности страны. По отношению к богатству обоих народов, торговля между Кореей и цусимским князем почти не заслуживает этого названия; по уверению японцев, ее скорее можно почитать взаимным разменом подарков. Цусимский князь отправляет в Корею рис, перец и буйволовы рога, а взамен получает оттуда прославленный женьшень и тигровые и скатовые шкуры. Японцы фузанкайской фактории торгуют также шелковыми и бумажными материями, превосходным сырцом, лакированными изделиями и шелковой бумагой, вошедшей издавна в употребление.

Округи управляются сановниками, присылаемыми из столицы. По учреждению, сходному с японским, они обязаны личною ответственностью за свои действия, но пользуются неограниченною властию, самопроизвольно применяя законы и действуя, большею частью, по видам личной [43] пользы. Народ делится на четыре сословия: земледельцев, ремесленников, военных и духовенство. Вооружение солдата состоит из ружья или лука и сабли, которая висит за спиною и вынимается из ножен через плечо. Ружья с фитилями, как у японцев и китайцев, походят на европейские XVI века, а большие и толстые луки приготовляются го буйволовых рогов. Вообще оружие грубой отделки и далеко уступает японскому. Корейцы беспрестанно упражняются в стрельбе, приобретают большую ловкость и всегда попадают в цель на расстоянии шестисот футов.

Пушки, употребляемые на суше и на флоте, небольших калибров. В военном искусстве корейцы следуют правилам китайской стратегии. Каждый кореец есть уже солдат; сословие же, которое называется собственно военным, состоит исключительно из воинов высших званий, вроде римских всадников. Такие избранные воины образуют в Корее, как и в Японии, класс дворянства.

Буддизм, господствующая религия, проник в Корею го Китая в 372 году; значительное число жрецов и монахов обоего пола соразмерно числу кумирен, молелен и монастырей; но эти религиозные здания пользуются большим уважением, чем их обитатели. Из Кореи буддизм перешел в Японию, и, вероятно, в обеих странах жреческий костюм одинаков, за исключением разве мелочных изменений, которые допускаются этою религиею в каждой стране для сближения с народными обычаями.

Г. Блумгоф, который управлял голландскою торговлею в Японии с 1818 до 1823 г. и которому Королевский Гаагский Музей обязан самою значительною частью своих японских редкостей, успел также достать несколько одежд и других принадлежностей частной жизни корейцев и, между прочим, два идола из жировика (кан-ин, по-японски кан-он).

В ниппонском капище, посвященном всем богам, находятся два разряда этих божеств; в одном заключается семь, а в другом тридцать три, и японские буддисты, слепо в них верующие, воздвигли в честь их великолепные храмы по всей империи. Одним из отличительных признаков канонов служит покрывало, накинутое на голову и плечи; они украшаются также ожерельем, спускающимся на грудь. На корейских идолах замечено нечто похожее на надпись.

Божество сидит на цветке лотоса; левая нога поджата, а правая вытянута; в таком положении нередко изображаются и другие каноны. Идола, подаренного нам корейским приставом, можно почитать за Бозац (по-кит. Пуся), небесное существо особого разряда, но также покровительствующее человеку. Головной убор на изображениях бозацов почти такой же, как и у канонов; только плечи вместо покрывала украшаются лентою, которая [44] ниспадает до земли или спускается только до лотоса, обыкновенного их седалища. В правой руке у них или ваза с цветами, или род лилии.

Кажется, что в Корее, кроме буддизма, существует еще особая древняя религия, как синто в Японии и даосы в Китае. Нравоучение Кунфу-цзы высоко уважается в Корее и имеет там многочисленных последователей.

Земледелие, рыболовство и охота в горах на севере принадлежат к главным отраслям промышленности страны, где потребляется также в значительном количестве молоко и мясо домашнего скота, за которым ухаживают старательнее, чем в Японии. Бойни подчинены особому постановлению, которым определено, сколько должно бить скота в каждом селении. Корейцы так же воздержны, как китайцы и японцы, у которых только богачи отступают от прародительской простоты нравов: рис, ячная крупа, некоторые овощи, рыба, дичь, мясо и соляная подливка составляют повседневный стол у загангских народов. Японцы находят различие между своею кухнею и корейскою, которая, впрочем, им также довольно нравится. Мануфактурная промышленность полуострова показалась нам на низшей степени, чем в двух соседственных империях на крайнем востоке Азии; столярная работа, изделия гончарные, фарфоровые — все у корейцев грубее и обнаруживает младенчество искусства. Железные орудия, особенно сабли и острые инструменты, невысокого достоинства; но встречаются превосходные шелковые материи, весьма хорошие шерстяные и бумажные ткани и отличная писчая или шелковая бумага.

Торговая деятельность Кореи, за исключением самых незначительных сношений с Китаем и Япониею, ограничивается внутренними оборотами и состоит в размене туземных произведений, перевозимых частью на вьючном скоте, частью посредством довольно деятельного судоходства. О значительности этой торговли можно судить по государственными доходам и по населенности страны, особенно южных областей. Нам не удалось собрать об этом предмете точных сведений; но с вероятностью можно заключить, что внутренняя корейская торговля, по сравнительным результатам, не уступает торговле соседственных империй, потому что эта страна, не один раз уже высылавшая свои колонии в восточный архипелаг, в течение двух веков пользуется ненарушимым миром, в умеренном климате. Доходы ее полагают до 400 ман-коков (Кок — мера объема (180 л), ман — 10000 (прим. сост.).) или 4 миллионов кобанов, что составляет на наши деньги около двадцати пяти миллионов руб. сер.

Ходячая монета преимущественно медная, а частью и железная. В середине каждой монеты есть отверстие, чтоб можно было надавать ее на веревочку Самая обыкновенная теперешняя монета называется ся-пин [45] тю-по (чан-пин-тун-бао), то есть, продолжительный, постоянный мир, общая ценность. Она льется в трех видах, различных по величине, и представляет большое разнообразие в изображениях на оборотной стороне, или на реверсе, представляющем иногда две или три буквы, иногда несколько изображений солнца, луны и звезд. Самая крупная монета, ценою в десять монов, составляет около копейки серебром. Другая ходячая, хотя и древняя, монета называется Цио-янь-тю-по (чао-сянь-тун-бао); она чеканена, вероятно, около 1392 года, когда Лин-ченгуй восстановил для своего государства название Чаосянь. Из китайских медных монет, обращающихся также и в Корее, упомянем о Канси-тунбао. Древние корейские монеты изображены и описаны в разных нумизматических японских сочинениях Сань-ган-дао-бао, ходячая монета в три гана, и Хай-дун-чжунбао; тяжеловесная монета восточного моря, по-видимому, самые древние. Надписи различаются, больше или меньше, видом и размещением букв.

Мы старались изобразить народ, представителей которого, из всех состояний, удалось нам видеть и даже прожить с ними несколько времени; мы в главных чертах обрисовывали племена, от которых произошли корейцы, и полагаем, что наше описание их общественного быта изменит в хорошую сторону господствовавшее до сих пор об этом народе мнение. Бедствие голландского корабля «De Sperwer», потерпевшего крушение у этих берегов в половине XVII века; суровый плен корабельного экипажа, которому воспрещено было возвращение в отечество; отважное бегство пленников, возврат их в Голландию и их баснословные рассказы, жадно собираемые и преувеличиваемые, в такую эпоху, когда всему чудесному легко верили; все это вместе окружило Корею каким-то грозным мраком. Впоследствии, когда сделалось известным, что корейцы едва снискивают себе пропитание рыбною ловлею или обработкою полей, а в горах, вместо золота и серебра, добывают лишь небольшое количество мехов, тогда и смелые мореходцы, не страшившиеся опасностей подобного путешествия, не захотели пускаться в эту страну. Таким образом, европейцы избегали Корейского полуострова с лишком сто лет, пока общее стремление к открытиям и торговле не увлекло к этим берегам сперва Лаперуза, потом Братона, Мексвеля и Безиль Галля, которые сделали любопытные наблюдения над географическим положением страны и над народами, в ней обитающими. Но подробности, сообщенные этими путешественниками о недоступности страны и о враждебном взгляде правительства и народа на все попытки европейцев войти с ними в дружественные сношения, были так неблагоприятны, что не оставляли вовсе надежды на успех.

Политическое положение государства, первое впечатление, произведенное на его правительство появлением европейцев, а потом наблюдения над [46] нравственностью содержавшихся в плену мореходцев могли бы достаточно объяснить, почему западным народам воспрещен доступ в Корею, если бы эта строгость не оправдывалась желанием обеспечить спокойствие народа, счастливого тем положением, какое доставляют ему внутренние торговые обороты и произведения его промышленности.

Кровавая борьба, которую корейцам пришлось выдержать с 1592 по 1598 год против японского завоевателя Таико, распространила повсюду разорение и рабство. Уже все королевство подпало под иго Таико, когда у самих японцев вдруг вспыхнула междоусобная война, возженная европейцами, которые были приняты ими как братья. Корейскому правительству не остались неизвестными последовавшие затем религиозные преследования и продолжительные раздоры, и тогда какое понятие должно было составиться у него о людях, которые в самом ничтожном числе могли колебать в основаниях сильную империю? Могли ли они не страшиться союза с неизвестным народом, руководимым страстью к насильственным завладениям, едва успев избавиться от владычества государства, с которым они в течение веков находились в дружественных сношениях, которому передали они свои общественные нравы, религию и даже часть своего народонаселения? Запрещение входа иностранцам, основанное на таких важных соображениях, можно ли почитать несправедливым, если взглянуть на дело с точки зрения, соответственной этому полудикому обществу? Значит, нечему удивляться, что корейцы упорно, но без жестокостей, вооружаются против тех иностранцев, которые по отваге или по прихотям моря прибывают в их страну.

Таким образом, в 1627 году три матроса с яхты «Оверкерк» (Ouwerkerk), сошедшие на берег за водою и съестными припасами, были задержаны корейцами. Двое из них вступили к королю в службу против татар, а третий, по имени Вельтеврее (Weltevree), сделался переводчиком. Он приобрел доверенность при дворе и жил мирно в своем семействе до глубокой старости. В 1652 году корабль «De Sperwer» претерпел крушение у корейских берегов. Начальник экспедиции Гаммель и тридцать пять его спутников были спасены, но задержаны как чужеземцы и отправлены под надежным конвоем в столицу, а там объявили им указ, воспрещавший им выход из страны. Король включил их в число собственных своих стрелков, и по положению своему они походили на людей вольнонаемных, за исключением некоторых неважных ограничений. Они могли даже улучшить свой быт; но, при исследовании их поведения и собственных хвастливых рассказов, оказывается, что поступки их и во всяком другом государстве навлекли бы на них наказания, гораздо строже тех, которым подвергались они в Корее за разные измены и побеги. Убедившись, что эти иноземцы не [47] только бесполезны, но даже вредны, правительство сослало их в безопасные места; приговор этот, кажется, был внушен желанием отделаться без шума от таких недостойных гостей. Так должно полагать, потому что у большой части народов северо-восточной Азии законы, объявленные во всеобщее сведение, признаются неизменными, так что и верховная власть не может уже изменить их, ни отменить. По этой причине нашли средства избегать точного исполнения закона без явного его нарушения. Многие из этих пленников успели избавиться от рабства и изобразили его в самой страшной картине; но их неблагодарность возбуждает в такой же степени негодование, как и преследования, которым они подвергались в плену.

Когда слухи об этих происшествиях достигли Голландской-Индейской Компании, она обратила свое внимание на Корею. Сведения, собранные ею чрез свою японскую факторию, оказались очень неудовлетворительными в торговом и политическом отношениях и не могли побудить к вступлению в сношения с Кореей. Сверх того, Компания опасалась, чтобы японская торговля, находившаяся тогда в цветущем состоянии, не потерпела от новых связей и чтобы голландский флаг не исчез впоследствии с японских морей.

Прибытие Лаперуза, который в 1787 г. появился перед Квельпартом (Квельпарт — корейский остров Чеджудо (прим. сост.)) и прошел довольно близко вдоль восточного берега Кореи, должно было произвести там сильное впечатление. Без сомнения, туземцы тогда в первый раз увидели европейские военные корабли, сторожевые огни, которые каждую ночь раскладывались вдоль морского берега, и суда, отправлявшиеся для разведываний и обозрений, обличали беспокойство, которое, впрочем, скоро окончилось — с удалением иностранных кораблей. Журнал Гаммеля, бывший у Лаперуза перед глазами, отнял у него охоту пристать к Корее, а когда он хотел пристать к открытому им острову Дажелету (Dagelet), быть может, в надежде войти в сношения с туземцами, противные течения заставили его отказаться от этого намерения.

Более отважный Братон в 1797 г. вошел в Фзанскую гавань (Fusan), под 35° 2' С. Ш. и 126° 47' В. Д. Неожиданность входа, вид корабля и его экипажа не могли внушить доверенности тамошнему подозрительному народонаселению и побудить его к принятию дружественных предложений; поэтому должно извинить заблуждение жителей, которые считали Братона скорее морским разбойником, чем посланником морской державы.

Из всего видно, что Мэксвель и Безиль Галль во время своих путешествий для открытий в Желтом море справедливее судили о корейском приморье. Усилия их привлечь к себе туземцев и ознакомиться с топографией страны заслуживали лучшего успеха. Жаль, что они неудачно выбрали средства для достижения своей цели. Проникнуть во владения [48] полуобразованного племени, при правительстве весьма подозрительном, было не так легко, как пристать к берегу, заселенному племенем простодушным, под патриархальными законами, или проехать через земли кочующих народов, предводимых воинственными начальниками. В последнем случае достаточно сделать кстати несколько подарков; иногда же благоразумие и оружие обеспечивают успех высадки и битвы; но в первом случае, кротостью достигнешь не больше как и насилием, потому что приходится иметь дело с бесстрастными стражами, не отступающими ни на волос от своих обязанностей, не внемлющими ни мольбам, ни угрозам. Кто ни являлся в течение двухсот лет в гавани Кореи, Китая или Японии, каждый встречал в этих стражах непреодолимое препятствие. Почтенный старик, которого видели Галль и Мэксвель, был одним из таких орудий восточной политики. Мы говорим о кензи, или блюстителе общественного спокойствия, который, под личной ответственностью, наблюдал с величайшею точностью за исполнением законов.

Как в настоящее время, так и в будущем нельзя открыть свободный доступ в эти государства путем, на котором правительство, поддержанное общим мнением, воздвигло подобные затруднения, и предприятие исследовать эти страны никогда не совершится с успехом, если в основание его не будет положено глубокое изучение духа учреждений, нравов, обычаев и народного языка.

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info