-

ПОДЖИО М. А.

ОЧЕРКИ КОРЕИ

XI.

ИСТОРИЯ РАСПРОСТРАНЕНИЯ В КОРЕЕ ХРИСТИАНСТВА.

Приступая к изложению истории развития в Корее христианства, скажем предварительно несколько слов вообще об истории этой страны.

До первого столетия нашего летоисчисления никаких известий, касающихся истории политического развития Кореи, не имеется. В этом столетии, несомненно, уже существовали на полуострове три правильно организованных государства: на севере и северо-востоке — королевство Као-ли, на западе — Пет-си, на юге — Син-ра. Нескончаемые раздоры между этими единоплеменными государствами, постоянные войны королевства Као-ли с Китаем с одной стороны, и королевства Син-ра с Японией — с другой, представляются единственными выдающимися событиями этой эпохи. Из трех корейских королевств наибольшим могуществом, по-видимому, обладало Син-ра, выходившее нередко победителем в своих войнах с Японией. По свидетельству японских историков Син-ра заключило с Японией более 50-ти договоров. Королевства же Као-ли и Пет-си почти все время находились в вассальных отношениях в Китаю.

В конце XI века государь королевства Као-ли, поддержанный китайцами, завоевал Пет-си и Син-ра и, [279] образовав таким образом на полуострове одно государство, в благодарность за оказанную ему помощь или, вернее, вынужденный полным истощением страны, признал себя оффициально вассалом императора царствовавшей в то время в Китае монгольской династии. Потомки этого короля правили Кореею в течение более 300 лет и известны в истории под именем династии Као-ли или Кори.

В XIV столетии падение монгольской династии в Китае вызвало также падение и вассальной корейской династии. Некто Тай-цо, называемый китайцами Ли-тан, с помощью династии Минг, заменившей монгольскую, завладел в 1392 г. Кореей и положил основание ныне царствующей династии «Ци-циен». Китайцы, пользуясь этим, еще более укрепили свои сюзеренные права на Корею; так, корейцы обязались принять китайские календарь и хронологию. Тай-цо известен, как администратор: его система управления и доныне существует в Корее. В административном отношении он разделил Корею на 8 провинций. Столицей своей он сделал Хан-янг (Сеул), прежние же государи жили в г. Сион-то. При Тай-цо и его первых преемниках Корея достигла наибольшей степени могущества. Так, король Сион-Сион (1506-1544), воспользовавшись смутами в Японии (на острове Цу-сима), удачно вел с японцами войну и заставил некоторые японские провинции платить ему дань. Но несколько лет спустя японцы сильно отомстили корейцам. В 1592 году они под предводительством Тайко-Сама покорили почти всю Корею; тщетно китайцы помогали последней, и их войска несколько раз были на голову разбиваемы японцами, так что последние мечтали даже о покорении и самого Китая. Смерть Тайко-Сама (в 1598 году) заставила, однако, японцев очистить Корею; война же продолжалась до 1615 г., когда после падения семейства Тайко-Сама родоначальник ныне царствующей японской династии заключил с Кореей [280] вечный мир. Условия мира были тяжелы и даже унизительны для корейцев: лежащий на южном берегу Кореи порт Фузан оставался во власти японцев, содержавших там небольшой гарнизон (300-400 человек); затем ежегодно корейцы должны были доставлять японскому властителю 30 человеческих кож. Положим, эта варварская дань была вскоре заменена ежегодным доставлением серебра, рису, полотна и т. п. Далее корейский король при вступлении своем на престол обязан был уведомлять о том японское правительство, т. е. как бы испрашивать его утверждение.

В 1636 г. новая гроза разразилась над Кореею. В этом году ныне управляющая Китаем манджурская династия низвергла династию Минг, и так как корейцы стали на сторону последней, то китайские войска вторглись в Корею, завоевали почти всю страну и завладели даже столицею. Договор, заключенный между воевавшими сторонами (1637-1638), признавал сюзеренство Китая над Кореею; король Кореи должен был при вступлении на престол испрашивать инвенституру у богдохана. Сверх того Корея обязана была платить Китаю тяжелую дань (100 унций золота, 1,000 унций серебра, 10,000 мешков (мешок 6 четвериков) рису, 2,000 кусков шелковой материи и т. д. и т. д.). В других статьях этого договора, за незначительными изменениями сохранившего силу до настоящего времени, подробно говорится о всех отношениях между Кореей и Китаем. Корейцам, между прочим, воспрещалось самим чеканить монету, но эта статья, положим, никогда корейцами не соблюдалась. Ежегодно корейцы обязаны отправлять в Пекин посольство для представления дани и для получения календаря. Последнее обстоятельство на востоке составляет предмет крайней важности: принятие календаря служит как бы символом выражения подданства. С 1639 г. и до [281] настоящего времени корейские короли ни разу не осмелились отказаться от китайского календаря. Известно, что в Китае издание календаря составляет исключительно прерогативу императорской власти. Корейский король, получив от Пекинского двора календарь, до обнародования его делает в нем незначительные изменения, вероятно, для поддержания своего престижа.

В своих сношениях с двором богдохана корейский король выражается, обыкновенно, в самом смиренном и даже унизительном тоне. На тон письменных сношений китайцы, положим, обращают особое внимание: бывали случаи, что за непочтительность выражения китайская палата церемоний приговаривала корейского короля к уплате штрафа в 10,000 унций серебра и к лишению на три года подарков, получаемых им ежегодно от богдохана, как бы в отплату представленной дани (Duhalde. Description de l’Empire de la Chine, t. III.). Надо заметить, что китайцы, как тонкие дипломаты, всегда относились к своим вассалам с крайнею осторожностью, стараясь ничем не оскорбить самолюбия последних, и отплачивают всегда представляемую дань подарками королю. Первоначально китайские императоры из династии Уанг (монгольской) вмешивались нередко даже и во внутренние дела Кореи; поэтому-то династия эта ненавистна для корейцев; последующие династии Минг и Манджурская вели и ведут дело иначе, и с корейцами обращаются скорее, как с союзниками, чем с вассалами.

Двукратное разграбление Кореи японцами (1592) и китайцами (1636) послужило сильным уроком для корейского правительства, и с 1636 г. Корея старалась не вмешиваться ни в какие политические предприятия, а во избежание какого-либо столкновения корейским подданным запрещалось под страхом присуждения к смертной казни удаляться из [282] пределов отечества без особого на то разрешения властей; равным образом и иностранцам запрещалось жить в стране. Вся политическая жизнь страны в последующую эпоху проявлялась исключительно в борьбе политических (придворных) партий из-за власти. Об образовании этих партий и скажем теперь несколько слов.

В царствование короля Сиенг-цонг’а (1567-1592) два влиятельных сановника, принадлежащие к богатым дворянским семьям, явились претендентами на одно и то же, особенно доходное место. Вокруг каждого сплотилось по многочисленной толпе приверженцев, состоящих из родственников, друзей, протежируемых лиц и т. п. Причина образования двух партий конечно скоро исчезла, но партии продолжали интриговать друг против друга при дворе и мало по малу сплотились в правильно организованные партии, прозванные «Тонг-ин» (восточниками) и «Сие-ин» (западниками). Несколько лет спустя из лиц, не примкнувших к той или другой партии, а также из лиц, обиженных ими, отщепенцев — образовались две новые партии: «Нам-ин» (южане) и «Пук-ин» (северяне). Тонг-ин (восточники) вскоре, однако, слились с южанами и приняли их прозвище. Самой многочисленной из трех образовавшихся партий были северяне, подразделившиеся, было, на две фракции: «Тай-пук» (большие северяне) и «Сио-пук» (малые северяне); но большие северяне были как-то замешаны в заговор, направленный против жизни короля, и вожаки их были все казнены, а уцелевшие члены этой фракции примкнули к малым северянам.

Итак, при воцарении короля Сиук-Цонга (в 1674 г.) в Корее были три партии: Сие-ин (зап.), Нам-ин (юж.) и Сио-пук (мал. сев.); во время же этого царствования произошли новые изменения в составе этих партий. Один молодой дворянин, по имени Июн, из партии Сие-ин поспорил из-за какого-то литературного вопроса со своим прежним [283] учителем О-нам из той же партии. У того и другого явились свои приверженцы; литературные споры сведены были на политическую почву, и Сие-ин разделились на две фракции — Сио-рон (Июниеты) и Но-рон (последователи О-нам’а). Названные четыре партии существуют в Корее до настоящего времени. Все дворяне состоят членами какой-нибудь из них. Партии интригуют друг против друга при дворе; раздоры между ними доходят иногда до убийств, и партия, завладевшая властию, не щадит противников и награждает их усердно смертными казнями и ссылками. Вражда между партиями такова, что члены одной не вступают в брак с членами другой.

В 1720 г. образовалось еще две чисто дворцовые партии. Бывший в то время король умирал бездетным; часть дворян, служащих при дворе, держала сторону короля, надеялась, что он выздоровеет и у него еще будут дети; другая же часть хлопотала за утверждение наследником престола брата короля Иенг-Цонга. Приверженцы последнего были прозваны «Пиек-пай», а последователи старо-королевской партии — «Си-пай». Пиек-пай обратились за поддержкой в Пекин, но посланные были схвачены Си-пай’ями и казнены. В результате одержали верх первые, и Иенг-Цонг в 1724 г. вступил на престол. Понятно, что прежде всего он постарался казнить всех наиболее влиятельных из Си-пай’ев. Преемник Иенг-Цонга Са-то старался примирить Пиек’ов с Сипай’ями, но попытка его окончилась полной неудачей и повлекла даже в заговору на его жизнь, и он был задушен Пиек’ами. Смерть молодого короля еще более разъединила обе партии. К довершению несчастия Си-пай’ев начались страшные гонения против христиан. А между тем большая часть дворян, принявших христианство, принадлежала к партиям Си-пай и Нам-ин. До 1801 года самой многочисленной была партия Нам-ин; но после бывшего в этом году гонения против [284] христиан, партия эта потеряла всякое политическое значение; приобрела же верх и наибольшее могущество партия Но-рон. Не меньшим влиянием, благодаря ловкости своих вожаков, пользуется и партия Сио-рон. Партия Сио-пук крайне малочисленна.

* * *

Христианство в Корее не было совершенно известно до XVIII столетия, тогда как в Китай оно проникло в первый раз в VI столетии и начало распространяться в XIII и XIV столетиях; в Японии же — в XVI столетии.

Предполагали, что христианство впервые проникло в Корею в 1592 г., когда страна эта была почти вся завоевана японским повелителем Тайко-Сама, отправившим в Корею войско, большинство которого состояло, начиная с начальников, из христиан. Но мнение это ошибочно. Патер Григорий де Сеспедес, отправившийся из Японии в 1593 г. вслед за японскими войсками в Корею, свидетельствует, что корейцы, при приближении японских войск, бежали во внутрь страны и с ними не имели никаких сношений; пленные же корейцы отправляемы были в Японию, где большинство их действительно окрестилось, но так как они на родину уже более не возвращались, то, конечно, не могли содействовать распространению христианства в своей стране; значит, не с этого времени следует считать введение христианства в Корее, а не менее 200 лет спустя после упомянутых событий. Положим, что в этот длинный промежуток времени в Корею иногда и проникали сочинения о христианстве на китайском языке, обращавшие внимание даже корейских ученых, которые сравнивали в своих критических сочинениях христианскую религию с другими известными религиозными учениями, — и что, кроме того, некоторые члены корейского посольства, отправляемого ежегодно в Китай, имели [285] случай, напр., в 1031 и 1720 г.г., познакомиться с иезуитами, проживавшими в Пекине, от которых получали все желаемые сведения касательно христианства; но понятно, что чтение нескольких книг, трактующих о христианстве и редкие, да к тому и короткие посещения корейскими посланниками католических миссионеров могли доставить корейцам только весьма поверхностное понятие о христианстве.

По справедливости нужно считать, что христианство проникло в Корею только с 1784 г. при следующих обстоятельствах. Молодой кореец Сенг, много слыхавший по рассказам о христианской религии, проповедуемой в Китае учеными людьми, прибывшими туда с крайнего запада, возымел страстное желание лично познакомиться с этими людьми, об учености которых много рассказывали. Случай помог юноше удовлетворить любопытство и жажду знания; на его счастие в это время отец его назначен был одним из членов посольства, отправляемого в Китай, а ему разрешено было присоединиться к свите посольства. По прибытии в китайскую столицу, молодой Сенг имел несколько тайных совещаний с католическими миссионерами, которые подробно ознакомили его с христианской религией и, сочтя его после некоторого времени достаточно приготовленным для принятия католичества, окрестили его, назвав Петром, в надежде, что он будет первым камнем в здании новосозидаемой корейской церкви. Петр Сенг по возвращении не замедлил ознакомить своих друзей с христианскими истинами. В короткое время к нему примкнули многие ученые и люди, пользовавшиеся в стране известностью и всеобщим уважением, которые горячо принялись за изучение новой религии по книгам, привезенным Петром Сенгом из Пекина. Итак, в весьма непродолжительное время в Корее уже появились проповедники Христова слова. Эти новые миссионеры начали проповедовать новое учение в столице и, по мере того, как число христиан увеличивалось, переносили свою деятельность [286] и другие, смежные с столицей, округа, особенно в плодоносную долину «Най-по», где христианство стало быстро распространяться.

Этому быстрому распространению в Корее христианства не мало способствовало то обстоятельство, что многие ученые, равно как и люди, пользовавшиеся всеобщим уважением, примкнули к новой религии с самого начала ее введения; по понятиям же корейцев ученые суть учителя народа, следовательно учение, привлекавшее столь умных людей, никоим образом безнравственным и вредным считаться не может. Рассуждая таким образом, корейцы целыми семействами переходили в христианство. Подобное движение в народе не могло, конечно, ускользнуть от зоркого внимания корейского правительства и общества, всегда ревниво охранявших от каких-либо изменений религию и обычаи, унаследованные от предков. Поэтому христианство с самого своего введения в Корее встретило множество врагов и, главным образом, в высших правительственных сферах, стремившихся теперь всеми силами остановить распространение нового учения. Так, в 1785 г., почти год после того, как Корея впервые услыхала христианских проповедников, министр уголовных дел, желая устрашить последователей нового учения, велел захватить одного из его проповедников и пыткой домогался заставить его отречься от христианства. Но мера эта ни к чему не привела, так как к общему удивлению в суд явились многие почтенные люди и громогласно объявили, что и они также следуют новому учению. При таком неожиданном обороте дела власти поспешили прекратить преследование, вероятно, вследствие того, что все это дело возбуждено было без разрешения короля, а также из желания не начинать судебного преследования против всеми уважаемых граждан. Однако, в том же 1785 г. наставник короля, человек весьма ученый, сочинил против христиан ожесточеннейшее послание, в котором он [287] убеждает всех и каждого отказаться от нового, вредного учения и, кроме того, приглашает всеми силами и средствами заставлять и близких себе людей отречься от христианства. По распоряжению правительства послание это было напечатано и повсеместно опубликовано. Насколько известно, это первый оффициальный акт, которым христианство публично осуждалось в Корее. Послание это при своем появлении произвело всюду переполох, и правительство отчасти достигло своей цели, ибо в течении 1786 г. многие отреклись от христианства; но более ревностные христиане не теряли надежды на лучшие времена и деятельно продолжали дело проповеди, чему весьма благоприятствовало то обстоятельство, что возбуждение против христиан улеглось в 1787 г.

Христиане, однако, хорошо сознавали, что отсутствие у них всякой правильной организации составляет важный недостаток, поэтому, желая пополнить этот пробел, они решились создать у себя свою церковную иерархию, на подобие той, которая, по рассказам бывших в Китае, введена там европейскими миссионерами. Конечно, корейцы не подозревали, что для создания церковной иерархии требуется священническое преемство. Итак, в Корее выбран был епископ и священники, которые, подробно изучив имевшиеся у них литургические и догматические книги, всюду крестили народ и совершали все требы. Так возникла первая корейская церковная иерархия, хотя и незаконная. Только после двухлетнего ее существования корейских иерархов взяло сомнение в законности их выборов, почему в 1789 годе они, не смотря на весьма строгие правила, запрещающие корейцам всякое сношение с иностранцами, снеслись по всем этим вопросам с католическим епископом, пребывающим в Пекине. Из ответного письма, доставленного христианам в 1790 г., они узнали, что церковная их иерархия незаконная и что им отнюдь воспрещается совершать требы; единственно, что им [288] разрешалось, это крестить и просвещать язычников словом. Нечего и говорить, что корейцы немедленно подчинились повелениям пекинского епископа, и тотчас же снова обратились к нему с просьбой прислать священников, присутствие которых в Корее крайне необходимо для христианских общин. Не смотря на всю трудность этого предприятия, епископ, однако, обещал вскоре прислать священнослужителя, что несказанно обрадовало христиан. Вместе, с тем епископ поставил христианам на вид, что впредь им следует отказаться от жертвоприношений предкам и вообще не принимать участия в суеверных языческих обычаях, противных самому духу христианства. Исполнение этого требования было весьма тяжело для корейцев, так как жертвоприношение предкам составляет чуть ли не главную суть всех их религиозных верований. Тем не менее многие христиане, скрепя сердце, подчинились требованиям пекинского епископа, хотя в тоже время и не малое число их тотчас же отказалось следовать новому учению.

Тем временем враги христианства зорко следили за новым религиозным движением и за действиями христиан; поэтому, когда узнали, что последние по смерти своих родителей совершают похороны без соблюдения установленных жертвоприношений, то в стране поднялся всеобщий ропот против нарушителей самых сокровенных обычаев народа, и со всех сторон на христиан посыпались доносы. В это время (1791 г.) в Корее царствовал король Тион-цун, государь мудрый, мягкий, осторожный и большой поклонник науки. Насильственные меры были ему противны, поэтому на первых порах он и не желал придавать особенного значения донесениям властей о совершаемых, будто бы, христианами безобразиях, но когда со всех сторон посыпались челобитные с просьбами искоренить новое учение, то для удовлетворения приближенных, требовавших крутых мер, король, наконец, хотя и против своего [289] желания, приказал предать суду двоих христиан, явно отказавшихся следовать обычаям предков. Однако, христиане эти, не смотря на пытку, продолжали исповедовать христианскую религию, за что и были приговорены к смертной казни. Но король и тут долгое время не решался утвердить приговор суда, не без основания опасаясь создать этой первой казнью христиан опасный прецедент на будущее время. В несчастию врагам христианства удалось таки убедить короля в неотложной необходимости казнить последователей вредного учения, и 8-го декабря 1791 г. от руки палача пали головы первых корейских христиан-мучеников. Враги христианства торжествовали. Опасения же короля, что первая казнь христиан узаконит эту меру для борьбы с христианством, вполне оправдались, ибо с тех пор враги нового учения постоянно ссылались на эту казнь, требуя, чтобы все последователи христианства, без исключения, были предаваемы смерти. Повсюду начались преследования христиан, которых беспощадно пытали в надежде заставить их этим путем отречься от новой религии; но многие христиане мужественно переносили все муки, не переставая исповедовать Христа. Само собою разумеется, что не все выказывали подобное мужество, и многие, ради избежания гонений, не замедлили отречься от христианства. Однако, нужно заметить, что в эту эпоху, благодаря миролюбивому характеру короля, не было публичных казней за исключением выше упомянутой; но за то христиан часто ссылали на острова, или же осуждали на тюремное заключение. С 1793 же года гонение значительно ослабевает, особенно в столице. В последующие годы в Корее уже насчитывалось, не смотря на большое число вероотступников во время гонения, более 4,000 христиан. Несчастия, претерпеваемые ими, убедили их еще раз в необходимости иметь священника, почему христиане снова обратились с такой просьбой к миссионерам, проживающим в Пекине. [290]

Выше сказано было, что в 1790 г. миссионеры обещали прислать священника в Корею и, действительно, в 1791 г. отец Ремедиос был отправлен на границу Кореи, но проникнуть в эту страну ему не удалось, так как в это самое время свирепствовало упомянутое гонение против христиан, и по распоряжению властей надзор на границе, против прежнего, был значительно усилен. О всех описанных происшествиях пекинские миссионеры узнали только в 1791 г., и тогда же решено было немедленно отправить к несчастным христианам одного священника. Выбор для исполнения этого трудного поручения пал на молодого священника Якова Цию, который, как китаец, по типу ближе подходил к корейцам и следовательно можно было рассчитывать, что ему несравненно легче будет скрываться, чем европейскому миссионеру. После долгих странствований и разных приключений отцу Цию, наконец, удалось прибыть в начале 1795 г. в корейскую столицу. Появление первого христианского священнослужителя было встречено христианами с неописанною радостию; как ни старались они скрыть от язычников присутствие о. Цию в столице, власти все-таки о том скоро проведали и немедленно распорядились о его задержании. Но о. Цию, предупрежденный о том вовремя, успел скрыться. Не так счастливы были двое из его сообщников, которые были задержаны и казнены в тюрьме. Кроме того задержано было много христиан, которых обвинили в укрывательстве о. Цию и подвергли страшным пыткам.

Надо сказать, что хотя открытого, оффициального гонения против последователей христианства не было еще объявлено, ибо король по прежнему сдерживал по мере возможности властей от огульного преследования христиан, тем не менее в это время совершено было несколько публичных казней, и немало было пострадавших от пытки. Главное обвинение, взводимое тогда на христиан, [291] заключалось в том, что они образуют тайное общество, разрушающее своим новым учением все основы государству; не признающее ни религии, ни обычаев предков; общество, стремящееся к прекращению рода человеческого (намек на проповеди миссионеров, что воздержание и целомудрие есть более совершенное состояние чем супружество); наконец христиан обвиняли в укрывательстве иноземного священника; Само собою разумеется, что в эти тяжелые для христиан годы многие под влиянием угроз и пыток отреклись от христианства, но с другой стороны были и христиане, мужественно приявшие мученическую смерть, которая до того поражала язычников, что в 1799 г. более 50 семейств приняли христианство.

Христиане, которым хорошо известно было, что король, если и не заступается за них открыто, тем не менее не относится ним враждебно, смиренно переносили насилие властей, в надежде, что скоро настанет время; когда король сочтет возможным открыто покровительствовать христианству. К несчастию, король Тион-Цун внезапно скончался в 1800 году; оставив после себя малолетнего наследника. Известие это, как громом поразило христиан, ибо будущее ничего хорошего им не предвещало, и как увидим, ниже, предчувствие их не обмануло. Вследствие молодости юного короля бабка его назначена была регентшей. Правительница и сторонники ее известны были своею ненавистью к христианам; поэтому можно было ожидать страшных гонений. Действительно, тотчас по окончании похорон усопшего короля; правительница издала указ, которым христиане объявлялись во всем королевстве вне закона и властям вменялось немедленно арестовывать их и предавать суду. Враги христианства только и ждали этого указа. Тотчас же со всех сторон начались аресты, пытки, ссылки и казни, продолжавшиеся вплоть до [292] корейского нового года (1801 г.), когда преследование на время приостановилось.

Наступивший 1801 год был положительно обагрен кровью христиан; это был поистине самый страшный год. От имени правительницы появился новый указ, которым предписывалось учредить за жителями строгий надзор и всех христиан, отказавшихся отречься от нового учения, немедленно казнить, как бунтовщиков. Как только этот указ был обнародован, гонение возобновилось с небывалой силой; враги христианства ни перед чем не останавливались: бывшие сановники, чиновники, простолюдины, даже женщины не щадились. В столице начались беспрерывные публичные казни христиан, которые кроме того десятками умирали в тюрьмах еще во время следствия от пытки и дурного с ними обращения. Положение христиан было отчаянное, и паника на них напала повсеместно. Судя по корейским источникам, стойкость, выказанная в эти ужасные годы большинством христиан на суде, во время страшных пыток, была поистине изумительна и делает великую честь твердости характера и убеждениям корейских христиан.

Власти, не смотря на все усилия, не могли узнать о местопребывании иностранного священника, который, успевал всегда вовремя избежать ареста. Этот неутомимый проповедник в течете 6-ти лет в величайшей тайне исполнял свои многосложные миссионерские обязанности не только в столице, но также и в провинции. Заметим, что труды его увенчались успехом, ибо до его прибытия в Корее насчитывалось немногим более 4000 христиан, а несколько лет спустя число это увеличилось уже до 10,000 человек.

Отец Цию должен был нравственно страдать при виде тех страшных испытаний, которым подвергалась его паства; к тому же ему хорошо известно было, что многих [293] христиан мучат лишь для того, чтобы пытками добиться признания о месте, где он скрывается; поэтому все это вместе взятое убедило его в необходимости для блага и облегчения участи христиан добровольно передать себя в руки властям, что им и было исполнено в 1801 году. Сначала корейское правительство не решалось казнить о. Цию, так как на основании договора, заключенного с Китаем, китайские подданные, задержанные в Корее подлежат немедленной выдаче правительству богдохана, но непреоборимое желание покончить раз навсегда с ненавистным им проповедником нового учения заставило их пренебречь, как договором, так и могущими вследствие этого возникнуть с Китаем политическими усложнениями. О. Цию был приговорен в смерти, и 31 мая 1801 г. в Корее был казнен первый католический священник. Смерть этого деятельного и достойного миссионера была тяжким ударом для возникающей в Корее церкви. В несчастию предположение о. Цию, что с его смертию врага христианства успокоятся, не оправдалось, ибо аресты повсеместно увеличивались с каждым днем, и никому пощады не было, даже две близкие родственницы короля были приговорены в смерти за то, что принимали к себе покойного священника.

К удивлению властей публичные казни и пытки нисколько не приостановили распространения христианства, а напротив скорее способствовали умножению последователей новой религии, ибо язычники, свидетели мученической смерти людей, не сделавших никому никакого вреда, изъявляли желание знакомиться с религией, которая создает подобных героев и, пораженные христианскими истинами, увеличивали ряды последователей нового учения. Но как бы там ни было, а со смертию о. Цию христиане начали заметно падать духом. В таких трудных обстоятельствах некоторым христианам пришла мысль снова обратиться за помощью и [294] советами к миссионерах, проживающим в Пекине. Для сего они письменно подробно; изложили о печальном своем положение и просили, немедля, выслать им другого священника и, кроме того, умоляли папу заступиться за них пред китайским императором, а в случае отказа богдохана удовлетворить требованиям римского владыки, корейцы убедительно просили пекинского епископа представать европейским государствам печальную картину гонения против христиан, причем присовокупляли, что европейское войско в 60,000 человек легко покорит Корею и тем навсегда обеспечит за христианами их религиозную свободу. К несчастию для христиан, гонец, отправленный в Пекин с этим письмом, дорогой был задержан властями, которые из содержания этого письма воочию убедились, что христиане замышляют союз с варварами, следовательно желают гибели; всего королевства. Открытие это имело для христиан страшные последствия, ибо гонение повсюду возобновилось с неимоверной силой.

Тут следует сказать, что в этом же 1801 г. собиралось к отъезду в Пекин обычное корейское посольство. Так как происходившие в Корее события не позволяли правительству обойти их молчанием, к тому же правительница желала оправдать себя пред богдоханом за Казнь китайского подданного, то составлено было от имени юного короля обстоятельное донесение, в котором почтительно доносилось богдохану, что в маленьком государстве заведись злодеи, цель которых была уничтожить весь существующий государственный строй и обычаи предков и что нахальство разбойников дошло до того, что они уже намеревались призвать на помощь ненавистных иностранцев. Далее говорилось, что предводитель этих разбойников, какой-то священник, по имени Цию, поддерживавший постоянные сношения с католическими миссионерами; проживающими в Пекине, был задержан, и так как по [295] платью и разговору его приняли за корейца, то с ним и было, поступлено по закону, вследствие чего он и был предан смерти. Донесение оканчивалось нижайшей просьбой не дозволять корейцам, приезжающим в Пекин, посещать европейских миссионеров и не отказать выдать всех беглецов, скрывающихся в китайских пределах. Богдохан в ответном письме вполне оправдывал меры, принятые корейским правительством для борьбы с бунтовщиками, но отвергал голословное обвинение, будто корейцы, приезжающие в столицу, имели когда-либо свидания с европейскими миссионерами, которые по словам китайского послания люди все ученые и весьма полезные, и следовательно зло, о котором упоминает корейское донесение, никоим образом не могло исходить из этого источника. Относительно же перебежчиков богдохан обещал удовлетворить просьбу своего вассала. Из этой переписки мы видим, с какой беззастенчивостью то и другое правительства обходят истинное положение дел, и, кроме того, замечательно то, что китайское правительство, всегда заносчивое в сношениях с слабыми государствами, ни единым словом не упомянуло о казни о. Цию, из чего следует предположить, что в данном случае правительница, для улажения этого щекотливого вопроса, просто прибегла к подкупу, чем и задобрила влиятельных китайских сановников. Тем дело и кончилось.

Насколько известно, во время страшных гонений 1801 г. казнено было в одной столице более 300 христиан, в провинции же более 200, а в ссылку отправлено было 400 человек; в этим пострадавшим надо еще прибавить немалое число христиан, без вести погибших в тюрьмах и во время пытки. В конце 1801 г. гонение значительно ослабло, что, однако, нисколько не отвечало видам главных сановников короля, которые, пользуясь тем чисто случайным совпадением, что христиане, особенно из знаменитых родов, принадлежали все к враждебной им политической [296] партии, намеревались избавиться от всех христиан, уничтожая в их лице своих же политических врагов. В этих видах министры начали убеждать правительству вернуть знатных христиан из ссылки для назначения над ними нового суда, иначе сказать, предлагались новые казни. Правительница уже было согласилась на подобную меру, как вдруг король, которому тогда было от 12-13 лет, для всех совершенно неожиданно начал горько жаловаться на то, что сановники вместо того, чтобы сохранять жизнь его подданным, напротив ухищряются под разными предлогами предавать их смерти, и тут же объявил, что запрещает пересмотр оконченных дел, чем, конечно, спас много семейств от окончательной гибели. Благодаря заступничеству короля-ребенка, немедленно приказано было приостановить дальнейшее преследование христиан; а 25 января 1802 г. правительница, как будто в оправдание своих действий, издала манифест, в котором христиане обвиняются: в колдовстве, безнравственной жизни, неуважении нравов и религии предков, неповиновении законам страны и, наконец, в тайных сношениях с иноземцами. Далее говорится, что за все эти злодеяния виновники понесли заслуженную кару и что, благодаря только вовремя принятым строгим мерам, правительству удалось искоренить это страшное зло и тем спасти народ от неминуемой гибели. Манифест кончается увещаниями не забывать предписания незабвенного Кон-фу-сы и других великих мужей, мудрым велениям которых все должны следовать от мала до велика.

Манифест этот сообщен был всем губернаторам, которым, вместе с тем, предписывалось немедленно окончить дела всех христиан, состоящих под следствием и за тем уже более не возбуждать против них судебного преследования. Вследствие этого распоряжения, как в столице, так и в провинции, исполнено было несколько [297] смертных приговоров над христианами; затем враги новой религии успокоились, полагая, вероятно, что казнями и мучениями удалось искоренить зловредную секту. Предположения эти отчасти оправдались, так как положение христиан в начале 1802 года представляло действительно ужасное зрелище. В большинстве знатных христианских семейств оставались в живых исключительно престарелые женщины и дети; а остальные христиане влачили жалкую жизнь, претерпевая от властей и своих языческих сограждан всевозможные обиды; наконец, участь многих христиан, спасавшихся от гонения в горы, была также не завидная, ибо добрая половина бежавших погибла на пути и в горах от холода и голода.

Благодаря тому обстоятельству, что в течение 13-ти лет, т. е. с 1802 по 1815 г., христиане пользовались относительным спокойствием, так как за исключением единичных случаев казней в 1804 и 1805 гг. открытого гонения против них уже более не возобновлялось, христиане начали мало-помалу оправляться, и в короткое время в Корее вновь образовались христианские общины. Христиане, окончательно успокоенные, снова вернулись к заветному своему желанию увидеть в своей среде католического священника, поэтому в 1811 и 1812 г. письменно обращались с подобной просьбой в папе и к пекинскому католическому епископу. В этих письмах христиане, подробно описывая все свои несчастия во время гонений, просят в виду того, что в Корее более 10,000 христиан, не отказать в присылке им священника; вместе с этим они просят доставить их священные книги, так как таковые, имевшиеся доселе у них, безвозвратно погибли во время гонений. Пекинские миссионеры, однако, на все эти просьбы корейцев должны были, скрепя сердце, отказать по той причине, что в это время сама католическая церковь в Китае пострадала, во-первых, от [298] последствий французской революции, а во-вторых, от вспыхнувшего гонения против христиан в самом Китае. Это положение дел сильно огорчило корейцев, единственное утешение которых заключалось в том лишь, что удалось снова возобновить правильные сношения с пекинскими миссионерами, обещавшими оказать помощь впоследствии при благоприятных обстоятельствах.

В 1815 г. в Корее свирепствовал страшный голод; области Кион-сян, Цюн-цион и Кан-уонь особенно пострадали. Народ в это время был страшно возбужден, и этим обстоятельством воспользовались недоброжелатели христиан, распространив слух, что несчастие, постигнувшее народ, исходит от последователей запрещенной религии. Этого достаточно было для возобновления гонения. Действительно, со всех сторон на христиан посыпались доносы и снова начались аресты, неизбежные пытки и казни. Всего за это время пострадало более 200 человек. Следует заметить, что высшее правительство не было причастно в этом деле: почин гонения в данном случае всецело принадлежал некоторым уездным начальникам, которые оправдывали свои действия тем, что закон, запрещающий христианскую религию, правительством никогда отменен не был. К счастию, эти местные преследования христиан скоро приостановились. Было, правда, несколько казней христиан в 1816, 1817, 1824 и 1825 гг., но все эти единичные случаи преследования возбуждались, большею частию, местными властями с корыстною целью, без всякого на то разрешения правительства. Вообще, можно сказать, что с 1816 г. по 1827 г. христиане пользовались относительным спокойствием; правительство, как будто, на время совершенно забыло об их существовании.

Христиане не замедлили воспользоваться подобным благоприятным для них положением дел и начали деятельно проповедовать христианские истины, и словом, и делом [299] увлекала язычников, которые весьма охотно принимали св. крещение. Особенно многие перешли в христианство в 1821 г., во время холеры, производившей тогда в Корее страшные опустошения. Как видно, число христиан увеличивалось с каждым годом, и в присутствии священника ощущалась крайняя необходимость; поэтому христиане в 1824 г. снова обратились за помощью в папе и пекинскому епископу. Последний, на этот раз, обещался немедленно помочь, и, действительно, он, было, уже отправил миссионера к границам Кореи, как вспыхнувшие вдруг против христиан смуты в самом Китае принудили отложить это предприятие до более благоприятного времени.

1827 г. останется памятным для христиан; в начале этого года все было спокойно, ничто не предвещало близкого несчастия, как вдруг гонение против христиан возобновилось, благодаря мести одного язычника, представившего властям священные книги, найденные им у некоторых христиан. Этого достаточно было, чтобы начать против собственников запрещенных сочинений общее преследование, с неимоверной быстротой распространившееся на всю область Цион-на и на часть области Кион-сян, в которых в весьма короткое время задержано было более 500 христиан. Последние, хорошо помня жестокость предшествовавших гонений, в испуге бросились бежать в горы, где становились жертвами хищных зверей и голодной смерти. Нужно заметить, что за это время, не смотря на всю жестокость преследований, публичных казней христиан, однако, не было; их подвергали, правда, пыткам, но потом ссылали на отдаленные острова, или оставляли томиться в тюрьмах, где несчастные узники скоро умирали с голода, от жестокого обращения и болезней. Отсутствие публичных казней отчасти приписывается заступничеству короля, который, как читатель вспомнит, уже 26 лет тому назад, в 1801 г..: будучи еще ребенком, восставал против кровавой расправы, [300] отчасти же и тому обстоятельству, что власти, заметив, что христиане не только с самоотвержением умирают за свою религию, но даже ищут случая удостоиться публичной мученической смерти, решились лишить их нравственного удовлетворения приобретением мученического венца и возможности засвидетельствовать пред всеми язычниками о превосходстве христианской религии, за которую с радостью жертвуют жизнью. Вследствие ли этого распоряжения, или от других каких-либо причин, но достоверно известно, что за это время число отрекшихся от христианства было весьма значительно.

В течение 5 лет, следовавших за этими происшествиями, христиане пользовались полным спокойствием, а в 1832 г. даже многих вернули из ссылки, правда, под тяжелым условием полного отречения от христианства. Летом 1832 г. купеческий корабль под великобританским флагом стал на якорь у острова Иен-сан, в области Цюн-цион, у западного берега Кореи, и выкинул флаг, на котором большими китайскими иероглифами значилось: «Религия Иисуса Христа». Живущие на берегу христиане, прочитавши это, пришли в неописанный восторг, и многие, не смотря на явную опасность подвергнуться строгому наказанию, отправились на корабль для свидания с европейскими христианами. Каково же было их удивление, когда на корабле их встретили словами: «Да благословит вас дух земной» — изречение в большом употреблении у язычников при встречах. Раздосадованные и обманутые в своих ожиданиях корейцы, не вымолвив ни слова, немедленно вернулись на берег. Оказалось, что этот корабль отправлен был в Корею на средства библейского протестантского общества, которое поручило миссионерам Гуцлав и Линдзей раздачу корейцам библий и других священных книг. Миссионеры эти в описании своего путешествия к берегам Кореи утверждают, что они никаких следов христианства там не нашли; они были бы, конечно, совершенно другого мнения, не будь злополучной фразы, [301] столь испугавшей их корейских посетителей. Простояв около месяца в порте Иен-сан, миссионеры отплыли обратно в Европу, не раздав ни одного экземпляра библии.

Мы неоднократно тут упоминали, что христиане постоянно обращались за помощью в пекинским католическим миссионерам и даже просили заступничества римского владыки, но критическое положение христиан в самом Китае и пленение Наполеоном I папы Пия VII не позволяли католической церкви оказать какую-либо существенную помощь корейцам. Только в 1831 году папа Григорий XVI нашел возможным внять постоянным мольбам своих корейских единоверцев и тогда же учредил корейское апостольское викариатство, назначив первым корейским викарием епископа Брюгиера (Bruguiere), проповедовавшего в то время христианское учение в Сиаме. Однако, первому корейскому епископу не удалось даже проникнуть в Корею. После трехлетних странствований, ожиданий и всяких лишений епископ Брюгиер скончался в 1835 г. в Манджурии, на границе Кореи, и почти накануне своего вступления в эту страну. Тогда отец Мобан, проповедовавший христианство в Манджурии, решился воспользоваться прибывшими для епископа Брюгиера корейскими проводниками и с их помощью, не смотря на многочисленные препятствия и опасности всякого рода, благополучно перешел границу 12 января 1836 г., а в конце этого года в нему присоединился другой миссионер, о. Шастан. Тут следует сказать, что уже в 1834 г. отец Ю, родом китаец, проник в Корею, но христианской церкви этот священник не принес никакой пользы, скорее даже вред, вследствие того, что он вел жизнь, не подобавшую его священническому сану. О. Мобан немедленно по прибытии в Корею удалил из ее пределов этого недостойного пастыря, соблазнявшего своим поведением христианские общины. [302]

Новоприбывшие миссионеры должны были действовать в глубокой тайне и со всевозможными предосторожностями, ибо во всякое время можно было опасаться измены; тем не менее они деятельно проповедовали, как в столице, так и в областях Кгион-Кгы и Цюн-Цион. Посещая там все без исключения местности, где проживали христиане, миссионеры воочию убедились, что корейцы ошибочно утверждали, что среди их более 40,000 христиан, тогда как их было не более 7,237 человек, каковое число, правда стараниями миссионеров, уже через год увеличилось до 9,000 человек. Как, однако, ни преувеличены были цифры, сообщенные корейцами, нужно все-таки полагать, что в Корее было не менее 20,000 христиан, так как не следует упускать из виду, что во время неоднократных гонений их погибло весьма значительное число.

В описываемое нами время открытого гонения против христианства не было, хотя тут и там и производились аресты христиан под разными неблаговидными предлогами. Регент, управлявший в это время страной, за малолетством короля Хион-цуна (1835-1849), всеми силами сдерживал народные страсти, опасаясь новых казней христиан, в которых со временем ему пришлось бы отдавать отчет при совершеннолетии короля; к тому же многие высокопоставленные сановники положительно противились принятию чрезвычайных мер для искоренения нового учения. Пользуясь этими благоприятными обстоятельствами, отцы Мобан и Шастан деятельно просвещали язычников и, где тому представлялась хоть малейшая возможность, совершали требы, к общему счастию своей паствы.

В 1837 году христиане были обрадованы прибытием новоназначенного к ним викария, в лице епископа Имбера, проникнувшего в Корею, благодаря преданности и замечательной ловкости некоторых христиан. Так как 1838 г. [303] был сравнительно спокоен, то епископу удалось посетить но малое число христианских общин. Но с 1839 г. для христиан наступают тяжкие испытания. Регент за преклонностию лет и по нездоровью совершению устранился от дел, передав все управление государством правительнице Ким, которая, равно как и ее приверженцы, принадлежала к партии, наиболее враждебной христианству. Эта ненависть новых правительственных лиц вскоре выразилась в указе, повелевшем преследовать и строго наказывать христиан с тем, чтобы с корнем истребить всех последователей запрещенной религии. С появлением этого указа снова возобновились аресты, пытки и всевозможные для христиан бедствия. Аресту подлежали не только старики, но даже девушки, и дети, которых судьи не гнушались подвергать наравне со взрослыми всевозможным пыткам. Тюрьмы до того были переполнены христианами, что среди заключенных появилась: заразная лихорадка, вырвавшая не мало жертв из рук палачей. Гонение вскоре приняло такие размеры и было столь жестоко, что правительница сама устрашилась его и пыталась даже сдержать ярость преследователей христиан, но тщетно, ибо всесильная дворцовая партия открыто начала изъявлять свое неудовольствие по поводу предложенных мер в пользу несчастных христиан, и, благодаря настояниям ее, не только казнено было множество христиан, но еще приказано было казнить всех христиан, приговоренных к смерти 13 лет тому назад и с того времени томившихся в многочисленных тюрьмах в ожидании исполнения над нами смертного приговора. Но и эти жестокие казни не в состоянии были удовлетворить людей, враждебных новой религии, и с помощью дяди малолетнего короля, известного врага христиан, им удалось убедить правительство издать новый указ, которым всем властям дается строгий выговор за оказанное ими будто бы послабление в деле искоренения христианства и объявляется, что впредь за нерадение по службе [304] с виновных будет взыскиваемо со всей строгостию законов. Неудивительно, что, по опубликовании этого указа, гонение возобновилось повсюду с небывалой силой; аресты и казни следовали одни за другими.

Правительство особенно негодовало на христиан за то, что они, как ему хорошо известно было, скрывали трех иностранных священников, которых, не смотря на все принятые меры, не удавалось задержать. Поэтому некоторых христиан подвергали страшным пыткам в надежде добыть от них достоверные указания о местопребывании трех иностранцев; но мужественные христиане предпочли умереть под пыткой, чем донести на своего пастыря и на его помощников. Однако, положение христиан от стольких бед и несчастий было достойно глубокого сожаления; некоторые из этих несчастных, в страхе не зная, что предпринять, бросались за помощью и за советами в епископу Имберу, которого умоляли принять какие-либо меры, дабы спасти им жизнь. Что оставалось делать корейскому виварию при таких трудных обстоятельствах? В надежде, что с его смертию гонение прекратится, почтенный епископ ради спасения своей паствы, насчитывавшей 10,000 христиан, решился добровольно передать себя властям и даже предложил отцам Мобан и Шастан, проповедовавшим в провинции, последовать его примеру на благо христиан. Отважные миссионеры, конечно, не замедлили исполнить требование епископа. Тогда торжество преследователей христианства было полное. Смелых священников корейцы подвергли во время допроса всевозможным пыткам и затем их публично казнили чрез отсечение головы в столице 21 сентября 1839 года.

Однако, предположения епископа Имбер, что со смертию иностранных священников корейское правительство успокоится и положит конец гонению, не оправдались. Казни продолжались по-прежнему, а судьи ухищрялись применять к христианам небывалые до того времени пытки. Но как [305] бы ни был возбужден народ против христиан, он все-таки не мог хладнокровно смотреть на беспрестанно происходившие жестокости и казни женщин, даже детей, так что вскоре повсюду поднялся глухой ропот против действий правительства. Поэтому, в виду проявившегося в народе недовольства отменены были публичные казни, но вместе с тем сделано было распоряжение, чтобы всех приговоренных в смерти не гласным образом душили в тюрьмах. Таким образом гибло не мало христиан во время гонений с 1840 по 1846 г., хотя нужно сказать, что преследование в эти годы не отличалось уже той жестокостию, как во время гонения 1889 г.

О всех этих событиях католические миссионеры в Китае узнали только в декабре 1842 г.; но несчастная участь, постигшая корейского викария и двух священников, не в состоянии была остановить католических миссионеров от дальнейшего проповедования христианства корейцам, поэтому решено было немедленно отправить в Корею других миссионеров. Новоназначенные проповедники не раз пытались проникнуть в Корею чрез северную и западную ее границы, но все подобные попытки оказались тщетными вследствие того, что во время гонений против христиан на этих границах учрежден был более строгий надзор за проезжающими. Оставалось, значит, одно средство, проникнуть в Корею морем; на этом миссионеры и остановились, изыскивая способы для приведения в исполнение столь смелого плана.

Тут необходимо сказать, что миссионерам во всех их попытках проникнуть в Корею деятельно помогал кореец Андрей Ким, который в 1837 г. вместе с двумя другими корейцами отправлен был для изучения богословия в семинарию в Макао (в Китае), и который впоследствии (в 1845 г.) посвящен был в священники. Этот неутомимый христианин оказал католическим миссионерам неисчислимые услуги в деле распространения в Корее [306] христианства; так, в начале 1845 г. ему удалось чрез западную границу проникнуть в Корею и, благодаря своей ловкости, приобрести так небольшую корейскую рыбачью лодку, которую с помощью нескольких человек христиан он после двухнедельного опасного плавания благополучно привел в Шанхай. Тут его с нетерпением ожидал новоназначенный в Корею епископ Ферреоль, который, в сопровождении миссионера, отца Давелуи, немедленно отплыл в Корею на приведенной лодке. Проплавав более месяца и перенеся страшные бури, епископ и его товарищи, наконец, в октябре стали на якорь в глухой местности, недалеко от порта Кан-Киен-ин, на западном берегу полуострова.

Новоприбывшие миссионеры застали христиан в весьма бедственном положении; так, бежавшие в горы не смели уже более возвращаться в свои прежние жилища и терпели там, не смотря на то, что занимались хлебопашеством, всякие лишения; оставшиеся же на местах были в конец разорены и влачили самое жалкое существование. Наконец христиане до того боялись доносчиков, что избегали даже друг друга. Поэтому миссионерам не мало стоило трудов и усилий, чтобы поднять дух этих несчастных христиан и вселить в них надежду на близкое улучшение их участи. Но как ни стремились миссионеры расширить круг своей деятельности, это им не вполне удавалось, ибо постоянно приходилось действовать с величайшей осторожностию вследствие того, что за всеми действиями христиан всюду учрежден был строгий надзор. Осторожность действительно была не лишняя, ибо в 1846 г. внезапно схвачены были отец Ким и вместе с ним восемь христиан. Говорят, что сановники, пораженные познаниями отца Кима, просили короля помиловать его и, вероятно, в этом успели, если бы в самое это время не было получено письма угрожающего тона от французского адмирала Сесиля (Cecil), требовавшего от корейского правительства объяснения по поводу казни трех французских [307] миссионеров в 1839 г. Король, раздраженный до крайности этим письмом, велел немедленно казнить о. Кима и его товарищей. Казни эти произвели неописанный переполох в среде христиан, которые, одержимые панических страхом, начали наскоро продавать свое имущество и бросились искать убежища в неприступных горах и ущельях. Однако, опасения христиан на этот раз оказались преувеличенными, так как за исключением нескольких арестов, христиан с 1847 по 1853 г. мало тревожили.

Тем временем католические миссионеры в Китае не забывали своих доблестных товарищей, проповедующих христианство в Корее, и в разное время командировали к ним на помощь, когда тому представлялась возможность, миссионеров. Так, отец Метр и отец Фома-Цой, кореец по рождению, неоднократно пытались перейти границу Кореи, но безуспешно; наконец, в 1849 г. одному только отцу Цой удалось проникнуть туда, а отец Метр прибыл в Корею только в 1852 г. на китайской рыбачьей лодке.

Находящиеся же в Корее миссионеры, пользуясь временным спокойствием, весьма успешно просвещали язычников, что наглядно видно из того, что в 1850 г. в Корее было немного более 11,000 христиан, а в 1853 г. цифра эта уже достигала 12,175 человек. Вообще, миссионерам приходилось бороться с неимоверными трудностями; помимо необходимости постоянно скрываться от всякого незнакомого человека, из боязни встретить в нем тайного агента преследователей христиан, они среди принявших св. Крещение не находили людей умных и образованных, которые могли бы им оказать существенную пользу в деле пропаганды; напротив, миссионерам приходилось иметь дело, положим, с добрыми и преданными людьми, но за то поражающими своим невежеством в делах, касающихся религии. Для поднятия умственного развития своей паствы миссионеры учредили две школы, на 6 учеников каждая, что, конечно, было [308] недостаточно, но увеличить число учеников миссионеры считали неблагоразумным, так как школа больших размеров несомненно привлекла бы внимание властей; кроме того при епископе постоянно состояли 5 молодых корейцев, изучавших под его наблюдением латинский и китайский языки. Сами же миссионеры весьма усердно трудились над изучением корейского языка и даже составили корейско-латинский словарь. В эти годы положение миссионеров в Корее было неотрадное, скажем более — отчаянное. Действительно, епископ Ферреол серьезно занемог от усталости, всяких лишений и крайне дурной пищи, так что почтенный пастор в феврале 1853 г. скончался в корейской столице, в окрестностях которой миссионерам удалось его тайно похоронить, но лишь спустя два месяца по его кончине. Другой миссионер, о. Давелуи, был тоже изнурен и с трудом исполнял свои обязанности, а здоровье отца Цой, хотя и корейца, было также расшатано от постоянных лишений всякого рода. К довершению же всех несчастий, постигших доблестных миссионеров, товарищ их отец Жансон, с трудом проникнувший в Корею в 1854 г., скончался через три месяца по прибытии от злокачественной лихорадки.

С 1853 г. по 1866 г. собственно открытого гонения против христиан не было, и если тут и там возобновлялось преследование, то это зависело в большинстве случаев от частного нерасположения к ним местных властей. Христианам это, конечно, было хорошо известно, поэтому они жили в постоянной тревоге и в полном неведении о том, что сулит им будущее. Однако, следует заметить, что в эти годы власти сделались несравненно сговорчивее прежнего, так в 1854 г. удалось многих арестованных христиан освободить посредством выкупа, а в 1856 г. сочувствие властей в некоторых местностях дошло до того, что самих доносчиков на христиан подвергали тюремному заключению за то, что они из корыстных целей [309] производили беспорядки и этим причиняли властям беспокойства всякого рода. Затем в 1860 г., когда в Корею пришла весть о взятии Пекина англо-французскими войсками, то паника до того была всеобщая, что завзятые враги христиан, даже и те, в виду возможности покорения королевства варварами, стали заискивать у христиан. Но власти не везде заступались, как выше сказано, за христиан, так, в 1862 г. в областях Кион-сян и Кгион-Кгы, а в 1865 г. в областях Хуан-Хае и Кион-сян, христиане жестоко пострадали от преследования властей и своих языческих сограждан; положим, более счастливые отделались выкупом, но у большинства имущество было разграблено, целые деревни сожжены, а те, которые избегли смертной казни, были изгнаны из пределов своих уездов. Поэтому эти несчастные, лишенные крова и своих участков земли, поневоле искали убежища в горах, где даже лютый зверь казался христианам менее страшным, чем корейские сановники. Скажем тут кстати, что в Корее христиан большею частию называют горцами, именно вследствие того, что они первые в Корее решились поселиться в диких горах, до того времени считавшихся необитаемыми. В каком же положении находилась в это время корейская церковь? Оказывается, что папа не забывал своих корейских единоверцев. Так, в 1856 г. в Корею прибыл епископ Бернье, проповедовавший доселе христианство в Тонкине, а потом в Манджурии. Нового епископа сопровождали отцы Пуртье и Петиникола, а позднее к ним присоединился еще и отец Феррон. Миссионеры эти последовали примеру своих предшественников и сделали весь переход из Китая в Корею морем, на небольшой китайской джонке, и, не смотря на всевозможные препятствия, благополучно пристали в одному из многочисленных островов на западном берегу полуострова, где, по распоряжению о. Давелуи, их встретили несколько человек корейских христиан, [310] проводивших миссионеров в столицу. Новый епископ вскоре по своем прибытии рукоположил о. Давелуи в епископы; как видно, церковная иерархия в Корее процветала, ибо в ней уже насчитывалось 2 епископа и 5 миссионеров, из которых один был кореец.

Пользуясь временным спокойствием, миссионеры неустанно посвящали все свои силы на просвещение язычников и на посещение всех христианских общин, что, вследствие разбросанности этих общин большею частью по диким горам, сопряжено было с большими трудностями и лишениями. Миссионеры хорошо сознавали, что малейшая с их стороны неосторожность может быть предлогом для возобновления страшного гонения, поэтому ими принимались всевозможные меры предосторожности. Сами они никогда не снимали траурного корейского платья, покрывающего им все лицо; обедня служилась всегда ночью и в полголоса, при весьма, конечно, бедной обстановке, в какой-нибудь жалкой хижине, причем грубая скамейка служила престолом, а над ней устанавливался простой деревянный, самодельной работы крест. Но зачастую и эту службу не всегда удавалось совершать по просьбе христиан, так как миссионерам не вполне безопасно было оставаться, даже на короткое время, на одном и том же месте.

Надо отдать миссионерам справедливость, что дело проповеди успешно подвигалось вперед; их стараниями не только простолюдины охотно принимали Святое Крещение, но даже и многие сановники и лица, служащие при дворе. Результатом этой деятельности было то, что в 1856 г. в Корее уже насчитывалось 15,206 христиан, и число это, по всей вероятности, значительно бы увеличилось, если бы не вполне справедливое требование миссионеров, чтобы все, изъявившие желание принять Св. Крещение, прежде всего твердо усваивали катихизис, переведенный на корейский язык. Но деятельность миссионеров не ограничивалась одной пропагандой [311] христианства, она еще выразилась: в переводе на корейский язык главных молитвенных книг, в составлении кратких учебников догматического и нравственного содержания, в исправлении первого издания катихизиса и, кроме того, в собрании весьма интересных и редких древних документов, а также разнообразных сведений касательно происшествий последних тридцати лет, проливающих новый свет на события времен первых гонений. Упомянутые матерьялы отчасти и послужили для издания прекрасного сочинения о. Далле: «История корейской церкви», послужившего нам для составления настоящего беглого очерка введения христианства в Корее. Но и этим миссионеры не удовольствовались; они учредили в столице типографию, в которой печатались все сочинения, переведенные на корейский язык, и затем безвозмездно рассылались по всем христианским общинам, даже самым отдаленным; потом для пользования больных учреждена была в одном из областных городов аптека, в которой больные помимо лекарства еще получали от миссионеров медицинские советы; в столице учреждена была школа на 7 учеников для лиц, специально посвятивших себя изучению латинского языка; для усовершенствования же в науках и изучения богословия удалось отправить в 1858 г. к миссионерам в Индию 3-х молодых корейцев.

Казалось бы, что дела корейской духовной миссии процветали, однако, мы видим, что, благодаря всевозможным лишениям и постоянному черезмерному труду, члены этой миссии находились в 1858 г. в весьма незавидном положении: так, в этом году скончался о. Метр; епископ Берньё был серьезно болен; отцы Пуртье и Петиникола лежали в тифе; о. Феррон страдал частыми припадками лихорадки, — здоровье епископа Давелуи было таково, что он сам себя называл молодым стариком, а в 1860 г. вся миссия горько оплакивала преждевременную кончину отца Фомы Цой. К довершению же всех описанных несчастий, [312] миссионеры не только истратили все привезенные с собою деньги, но на миссии числился еще долг в 30.000 франков. Положение это еще ухудшилось в 1859 г., когда миссионерам пришлось помогать значительному числу христиан, пострадавших от свирепствовавших в Корее в это время страшной холеры и голода.

В виду этих тяжелых для миссии обстоятельств епископ Берньё настоятельно просил католических миссионеров в Китае безотлагательно командировать в Корею новые силы и с первым удобным случаем доставить ему необходимую материальную помощь. Вследствие этих просьб корейского епископа в 1861 г. в Корею прибыли, тоже морем, отцы: Ландр, Жоанно, Ридель и Кале, а в начале 1863 г. отец Ометр с двумя корейцами, до сего времени обучавшимися богословию у католических миссионеров в Индии. Радость была всеобщая, но продолжалась не долго, ибо в 1863 году миссионерам пришлось похоронить о. Жоанна, скончавшегося от какой-то неопределенной местной болезни. При столь тяжелых испытаниях единственное утешение миссионеров составляло быстрое распространение в Корее христианства. Этому, очевидно, способствовали в большой мере неоднократные гонения и частые преследования христиан местными властями, заставлявшие христиан рассееваться по всей стране и тем распространять среди язычников, никогда не слыхавших о новом учении, христианские истины.

В начале 1864 г. в Корее совершилось важное событие, близко касающееся христиан. В этом году скончался король Чул-Цонг и, так как он не оставил после себя прямого наследника, то 12-ти летний родственник его выбран был королем, а отец юного государя назначен был регентом. Благодаря этим переменам во главе управления страной снова стали люди, враждебно относящиеся в христианству, но к счастию для его последователей до 1866 г. все обстояло благополучно. [313]

Тут мы вделаем небольшое отступление, чтобы передать один факт, который по своему интересу не считаем возможным обойти молчанием. Дело в том, что в 1864 г. регент был весьма озабочен появлением у восточных берегов Кореи нескольких русских судов, требовавших будто бы от корейского правительства права производить торговлю с Кореею. Желая удалить эти суда из корейских вод, регент, которому хорошо известно было присутствие в королевстве миссионеров, обратился чрез посредство одного сановника к епископу Берньё с просьбой, как он сам повествует о том в своем письме 1864 г. на имя семинарии иностранных духовных миссий, отправиться к русским и уговорить их удалиться из пределов королевства, за каковую услугу регент обещал даровать христианам религиозную свободу. На это епископ ответил, что, не смотря на все желание быть полезным стране, он тем не менее не находит возможным исполнить поручение регента, так как он принадлежит в совершенно другой национальности и другой религии, чем русские, а, следовательно, не может иметь на них никакого влияния; что он, равно как и все в стране, опасается этих людей, которые рано или поздно найдут средство проникнуть в страну, что постоянный отказ правительства войти в сношения с какой-либо из европейских держав лишает его возможности предупредить опасность, требующую, несомненно, принятия безотлагательных мер. Читая эти строки, положительно поражаешься странным образом действия епископа Берньё в означенном деле. Нельзя допустить, конечно, чтобы католический епископ только из ненависти к православному соседу Кореи отказывался войти с нами в сношения, несмотря даже на заманчивое обещание регента в случае успеха даровать христианам свободу религии. Скорее всего нужно полагать, что отказ епископа основан был на предположении, что регент, встревоженный требованиями России, изъявит [314] желание войти в сношение с одной из западных держав и для сего, конечно, должен будет обратиться к услугам епископа Берньё. Не с этою ли целью епископ и пугал регента, объясняя, что русские опасные люди, которых следует остерегаться и тут же, как бы сетует на то, что корейское правительство постоянно отказывалось иметь какие-либо сношения с западными державами, намекая этим на своевременность подобных сношений. Но если такой и был расчет епископа, то он крайне ошибся, ибо все его намеки не были поняты корейцами, а если и были, то оставлены без внимания, как не отвечающие видам правительства. Однако, в 1865 г. регент, вследствие новых, будто бы, настояний с нашей стороны, снова обращала для улажения этого дела к епископу Берньё, но ответ последнего нам в сожалению неизвестен, ибо в его письме от 19 ноября 1865 г. сказано лишь, что регент весьма милостиво принял его сообщения. Какого рода были эти сообщения, можно догадаться, судя по содержанию вышеприведенного разговора епископа с корейским сановником.

Тем временем, т. е. в 1864 и 1865 г., христианам жилось вполне свободно, язычники уже не были так враждебно настроены против них, как в минувшие годы; власти тоже сквозь пальцы смотрели на все действия иностранных учителей, а регент, как мы видели, не брезгал даже обращаться за содействием к епископу Берньё в деле, для корейцев весьма важном. Кроме того мать короля, супруга регента, обращалась тайным образом к епископу Берньё с просьбой молиться за ее сына и советовала уговорить французского представителя в Пекине прибыть в Корею и выхлопотать свободу христианской религии во всем королевстве. Сверх всего этого епископу достоверно известно было, что влиятельные кружки в столице дружелюбно встретили бы приход французских судов. Но на все эти просьбы и намеки у епископа один был ответ, что он ничего [315] предпринять не может, пока не переговорит обо всем с регентом. Очевидно, епископ Берньё не отдавал себе ясного отчета ни о действительном положении дел в Корее в 60-х годах, ни о влиянии политических партий на людей, стоящих у кормила правления; иначе нельзя допустить, чтобы он во всех приведенных нами вопросах действовал так опрометчиво. Замечательно, что в то время, как епископ Борньё оставался весьма доволен положением дел и полагал все свои надежды на регента, остальные миссионеры вовсе не разделяли этих розовых надежд корейского викария и прямо характеризовали регента, как человека грубого, жестокого и безнравственного, от которого в близком будущем они ничего хорошего не ожидали. Как увидим, миссионеры были прозорливее своего духовного главы.

Весьма возможно, что систематический отказ епископа удовлетворить неоднократные просьбы регента вселил в корейцах недоверие в епископу, и, может быть, у них явилось подозрение, что он сам никто иной, как шпион, подосланный русскими; предположение весьма возможное, так как корейцы не делают существенного различия между европейцами; на их взгляд все пришлецы с крайнего запада одни и те же варвары, стремящиеся к одной общей цели. Взгляд этот, весьма также распространенный и во многих местностях Китая, не мог, конечно, не быть известен епископу Берньё, который прожил на крайнем востоке немалое число лет; поэтому надо удивляться, как он не согласился на предложения регента, хотя бы для того только, чтобы рассеять всякое сомнение в корейцах, будто он имеет общие с русскими стремления.

Перейдем теперь в описанию прерванного рассказа о положении христианства в эти годы. В 1864 и 1865 гг. власти так милостиво относились к христианам, что в народе поговаривали уже о скором разрешении открыто [316] исповедовать новую религию, и, благодаря этому, весьма многие в это время принимали св. крещение, так что миссионеры положительно не успевали удовлетворять всем требованиям. В виду таких благоприятных обстоятельств епископ Берньё настоятельно требовал присылки новых сил, которые вскоре и явились в 1865 г. в лице миссионеров: Больё, Бретоньер, Дори и Хюен (Huin), а за ними вскоре должны были прибыть еще и другие миссионеры. Корейский виварий не мог, конечно, не радоваться при виде столь быстрых успехов католической церкви на корейском полуострове; но вдруг, и для него совершенно неожиданно, христианству нанесен был жестокий удар, от которого корейская католическая церковь вряд ли скоро оправится. В начале 1866 года правительство было снова весьма озабочено появлением у восточного берега Кореи одного русского судна (?), которое, став, будто, на якоре в порте Уен-сан, предъявило категорическое требование о разрешении свободы торговли и о предоставлении нашим купцам права селиться в Корее. Одновременно с этим распространила слух, будто войска наши перешли северную границу. При дворе переполох был общий, а сановники все окончательно растерялись, не зная, в каким мерам прибегнуть при столь критических обстоятельствах. Тогда некоторые христиане при виде общей неурядицы, царствовавшей в правительственных сферах, возымели мысль дать сановникам совет обратиться для улажения этого неприятного вопроса, к посредничеству миссионеров, и с этою целью они даже составили записку, в которой объяснили, что единственное средство устоять против России, это немедленно заключить союзы с Франциею и Англиею, каковое поручение и следует возложить на двух епископов, пребывающих в королевстве.

Убедила ли эта записка регента в необходимости заключать союзы с западными государствами, неизвестно; несомненно, однако, что он изъявил желание видеться с епископом [317] Берньё, который, будучи о том тотчас же извещен, из провинции поспешил в столицу. Но, когда епископ туда прибыл, то в общему удивлению регент не пожелал видеться с ним. Оказалось, что при дворе внезапно одержала верх партия, весьма враждебно относящаяся к христианству и вообще к иностранцам. Восстановлению своего престижа партия эта была обязана двум обстоятельствам; во-первых, получено было известие, что русское судно удалилось от корейских берегов, следовательно, с этой стороны всякая опасность миновала, а во-вторых, получено было донесение, корейского посланника в Пекине, извещавшее, что в Китае повсюду истребляют европейцев. Чувствуя себя в безопасности и сознавая свою силу, сановники, не смотря на энергические протесты матери короля, стали настоятельно требовать казни всех миссионеров. Регент тщетно обращал внимание своих советников на то, что, если Китай не устоял в 1859 г. против западных держав, то Корее уже невозможно бороться с ними; но сановники на это заметили, что, не смотря на казнь французских миссионеров в 1839 г., ни одна, однако, держава не посмела объявить Корее войну; значит опасения регента неосновательны. В конце концов сановники убедили регента восстановить в полной силе прежний закон, запрещающий христианство, и уговорили его подписать смертный приговор над епископами и миссионерами.

Благодаря измене своего слуги, епископ Берньё был вскоре задержан, а дом его, все вещи и деньги ограблены. Затем задержаны были: отцы Бретоньер, Больё и Дори, а вместе с ними и 6 корейцев, ближайших помощников этих миссионеров. Всех миссионеров, без исключения, подвергли пыткам. Епископа Берньё допрашивали в присутствии регента. Судья предложил епископу свободу, но с тем, чтобы он немедленно удалился из пределов королевства; на это епископ ответил, что он покинет Корею [318] лишь в том случае, если его силою выпроводят из ее пределов. Тогда судья обратился к нему с требованием отречься от христианства и, получив, конечно, отказ, подверг епископа жестоким пыткам. Наконец, 8-го марта 1866 г. все задержанные миссионеры были обезглавлены в столице на том самом месте, где обыкновенно происходят казни важных преступников. В тот же день казнены были упомянутые нами выше шесть корейцев. Не избегли ареста также и отцы Пуртье и Петиникола, головы которых пали под секирой палача 11-го марта этого же года. Все миссионеры согласно обычаю были похоронены не далеко от того места, где совершена была над ними казнь, но 6 месяцев спустя, когда умы несколько успокоились, набожные христиане тайно перенесли и похоронили все тела на горе Уай-а-ко-кай, в полмиле на юг от столицы.

Вскоре после этих казней задержан был в провинции епископ Давелуи, который, видя, что, благодаря измене, нет никакой возможности спастись, предложил отцам Хюен и Ометр ради спасения христиан от преследования и наказания за укрывательство иностранцев добровольно предать себя в руки властям, что ими и было немедленно исполнено. Миссионеров привезли в столицу, где после допроса и жестовой пытки все трое были приговорены в смертной казни. Но так как в это время при дворе делались приготовления для бракосочетания молодого короля, то колдуны из опасения, чтобы человеческая кровь, пролитая в столице, но оказала пагубного влияния на королевскую свадьбу, потребовали, чтобы европейцев отнюдь не казнили в столице; поэтому смертный приговор был исполнен над ними в 25 милях на юг от королевской резиденции, на полуострове Су-риен. Некоторые христиане, тайно присутствовавшие при этой казни, рассказывали, что измученных и искалеченных миссионеров доставили на место экзекуции верхом на лошадях; прибытие иностранцев ожидалось громадной [319] толпой любопытных. Казнь началась с епископа Давелуи, которого раздели до нага, затем палач нанес ему смертельный, но не окончательный удар и, к всеобщему удивлению присутствующих, отказался докончить казнь, не смотря на то, что несчастный епископ лежал у его ног в предсмертных мучениях. Оказалось, что чиновники упустили сговориться с палачом относительно платы за его кровавую работу, так что тут же начался торг, длившийся довольно продолжительное время, и только по окончании его палач двумя сабельными ударами избавил епископа навеки от мучения. Затем последовала казнь двух остальных миссионеров, а также корейца Иосифа Тжианг, ближайшего помощника отца Пуртье.

Кроме миссионеров пострадало также не малое число христиан, которых подвергали неописанным пыткам и затем умерщвляли в тюрьмах чрез удушение. Но гонение вскоре приостановилось, так как правительству необходимо было хоть на время успокоить народ, который был весьма возбужден, благодаря, вероятно, тому, что от продолжительного зноя почти все посевы, погибли и повсеместно опасались голода, дававшего уже себя чувствовать в некоторых местах; в отсутствии дождей народ видел наказание свыше за жестокое преследование христиан и открыто обвинял властей за все постигшие их бедствия.

Однако, не все еще миссионеры погибли, правительство тщетно отыскивало отцов: Ферон, Ридель и Бале. Обещана даже была значительная денежная награда тому, кто задержит их. Поэтому миссионеры, не переставая впрочем исполнять свои обязанности, тщательно скрывались и, благодаря лишь особенно счастливым обстоятельствам, не попались в руки своих жестоких преследователей. Но так как католическая церковь в Корее находилась в полном расстройстве, и требовалась немедленная помощь, то о. Ридель в июне 1866 г. отправлен был в Китай, куда он [320] благополучно прибыл на корейской лодке и тотчас же уведомил о казни 9 миссионеров французского посланника в Пекине, который, узнав о всех несчастиях, постигших корейскую церковь, решил немедленно наказать корейцев за убийство миссионеров. Не легкая задача выполнить это возложена была на адмирала Роз (Rose), находившегося с своим отрядом судов в китайских водах.

Китайское правительство, уведомленное о всех этих приготовлениях французов, сообщило корейскому королю, что оно осуждает казнь миссионеров и советует, в виду невозможности устоять против французов, придти с ними к какому-нибудь соглашению. Но на это регент ответил, что европейцев в Корее казнят не в первый раз и что, так как эта мера есть чисто внутреннее распоряжение, то до нее никому никакого дела нет. Впоследствии оказалось, что опасения китайцев не сбылись; французская экспедиция, начавшаяся в сентябре 1866 г., вскоре же окончилась полной неудачей. О. Ридель, сопровождавший экспедицию, был в отчаянии, так как он предвидел, что регент всю свою злобу выместит на несчастных христианах. И действительно, регент объявил, что, так как варвары явились в Корею из-за христиан, то последние следовательно изменники и, как таковые, должны быть истреблены. Тогда же издан был жестокий указ, которым предписывалось казнить, не испрашивая даже на то разрешения регента, не только всех христиан, но еще и родственников их до 6-го поколения включительно; кроме того приказано было казнить всех лиц, мало-мальски заподозренных в сношениях с христианами, при чем повелевалось не щадить даже женщин и детей. За точное же исполнение означенных распоряжений обещались награды всякого рода. К счастью миссионеров Феррон и Кале, осенью этого же года им удалось на джонке китайских контрабандистов перебраться в Китай. [321]

Говорят, что жестокость гонения против христиан, начиная с 1866 г., превышает всякое описание. Христиан более уж не судили, а по одному только доносу пытали до смерти, или душили в тюрьмах, где кроме того многие умирали от болезней, голодной смерти и проч. Палачи положительно не успевали исполнять все смертные приговоры, поэтому тогда же изобретательными судьями и была придумана та своеобразная гильотина (описанная нами в судебном отделе), которой можно было казнить несколько человек зараз; но, как видно, и этот способ быстрой казни не удовлетворял жестоких гонителей христиан; их десятками начади тогда бросать в глубоко-вырытые ямы и заживо засыпать землей.

Считают, что во время гонения 1868 г. погибло 2000 христиан, в 1870 же году от одних казней погибло около 8000 христиан; число же погибших от голода и других причин неизвестно, но, судя по размерам гонения, нужно полагать, что число их было весьма значительное.

Каково положение христиан в настоящее время, неизвестно, ибо с 1866 г. в Корее не осталось ни одного миссионера. Отцы Кале, Феррон и Ридель пытались, правда, первые два в 1867 и 1868 гг., а последний в 1869 г., проникнуть в Корею, но безуспешно. Наконец, в 70 годах о. Ридель, будучи уже назначен корейским викарием, совершенно неожиданно для французского представителя в Пекине, убедительно просившего епископа не переходить более корейской границы, проник в эту страну; но вскоре был задержан корейскими властями и по настоятельным требованиям китайского правительства препровожден в Китай. На этот раз с епископом Риделем корейцы обошлись милостиво и гуманно. Однако, нужно полагать, что взгляд корейцев на христианскую веру за последние годы нисколько не изменился в ее пользу, так как еще недавно, в 1882 г., корейское правительство отказалось заключить договор с Францией в виду того, что французский [322] уполномоченный, г. Диллон, настоятельно требовал свободы исповедания католической веры. Конечно, что отложено, еще не потеряно; поговорка эта, как нельзя лучше, применима в тех случаях, когда дело касается католической пропаганды, ради которой, как мы могли убедиться, католические миссионеры ни пред чем не останавливаются и даже жертвуют жизнью. Поэтому следует ожидать, что в близком будущем католичество одержит верх над всеми предрассудками, как корейского правительства, так и народа.

С 1882 г. протестантские миссионеры также начали обращать внимание на Корею, но до сего времени деятельность их ограничилась только в отправлении в Корею нескольких тысяч экземпляров Нового Завета, — переведенного на корейский язык миссионерами Мак-Интаер (Mc. Intyre) и И. Россом (John Boss), принадлежащими к соединенной пресвитерианской шотландской церкви и издавна проживающими в Манджурии.

Текст воспроизведен по изданию: Очерки Кореи. Составлено по запискам М. А. Поджио. СПб. 1892

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info