Рецензируемая книга представляет собой перевод публикации текста «Исторических записей трех государств» Ким Бусика со вступительной статьей и обширным научным комментарием М. Н. Пака. Она посвящена исследованию одного из важнейших вопросов, которые стоят перед советским корееведением: определению характера корейского общества в древнейшую эпоху (IV-VII вв.), т. е. освещению эпохи жизни корейского народа, связанной с зарождением его цивилизации и культуры, изучению того периода, без которого невозможно восстановить всю его дальнейшую историю. О сложности вопроса свидетельствуют и те дискуссии, которые ведутся среди передовых корейских историков на протяжении чуть ли не тридцати последних лет.

Для решения этой проблемы М. Н. Пак привлекает самый ранний из сохранившихся в Корее памятников XII в. — «Летописи Силла». М. Н. Пак успешно справился с задачей чтения филологически труднейшего текста, сложного уже тем, что он записан заимствованной из Китая письменностью. К тому же китайскими иероглифами транскрибированы в нем не только обозначения корейских имен и географических названий, но и другие слова корейского происхождения. Кроме того, перед автором книги стояли те общие трудности, которые в достаточной мере усложняют работу любого исследователя, занимающегося таким древним источником, — наслоения различных эпох, смешение исторических событий и легендарных сведений и т. и.

В настоящей рецензии в соответствии со специальностью рецензента труд М. Н. Пака будет рассматриваться прежде всего с филологической стороны.

Позволю себе более подробно остановиться на самом трудном разделе — раннем периоде истории Кореи, зафиксированном в трех первых частях «Самкук саги», а именно: в 1-й части — с 54 г. до н. э., во 2-й части — со 154 г. н. э., в 3-й части — с 356 до 500 г., т. е. на протяжении более чем пяти столетий.

В разделе об этом раннем периоде истории Кореи автор, ведя полемику с другими учеными и опираясь на источник, справедливо приходит к следующему выводу: «При существовании родовых связей, при отсутствии частной собственности не могло быть и государства, о котором повествует "Самкук саги". Так называемые цари (ваны первых веков н. э., по крайней мере до III-IV вв.) в Силла были не представителями государственной власти, а вождями племен или нескольких родственных общин. ...Модернизация, допущенная в терминологии историками феодальной эпохи, мешает полностью проследить процесс изменений в первобытно-общинных отношениях и постепенной смены их новыми отношениями после образования классового общества» (стр. 22).

Автор мастерски вскрывает отражение древнейшего периода первобытно-общинных отношений в «Самкук саги», доказывая, например для десятого года н. э., что речь шла еще «об избрании военачальника (нечто вроде базилевса) племени или союза племен, возглавляемых общиной Силла (или Capo)» (стр. 24).

Удачно справился М. Н. Пак и с другой большой трудностью интерпретации источника — с тем, что летопись составлена по «китайским образцам».

Таким образом, приходится отделять в источнике то, что в нем идет от корейской действительности, от того, что является отражением влияния этих образцов.

Автор книги справедливо указывает, что в этом отношении «большое значение имеет изучение исторической среды, в которой происходил процесс становления [132] государственности на территории Корейского полуострова». М. Н. Пак спрашивает: «Не больше ли основания считать, что, подобно тому, как германские и славянские племена после крушения Римской империи миновали рабовладельческую формацию и пришли к феодализму, и корейские племена, у которых образование классового общества совпало со временем падения рабовладельческой Ханьской империи в Китае, должны были создать и действительно создали не рабовладельческий, а феодальный строй, соответствующий достигнутому уровню развития производительных сил» (стр. 49). Несколько далее автор останавливается на вопросе об уровне производительных сил и приходит к выводу, что в эпоху разложения первобытного общества в Корее, благодаря влиянию более развитого соседнего общества Китая, этот уровень был выше обычного. «По сообщению китайской истории "Саньго чжи", уже в Чинханский период разложения первобытно-общинных отношений на юго-востоке Кореи применялось железо, было развито земледелие... В дальнейшем большое развитие получило поливное рисоводство, требовавшее, наряду с высокими трудовыми навыками, и строительства ирригационных сооружений крупного масштаба... По мнению Пак Немуна, в силланский период возникли и все основные сельскохозяйственные орудия, которые применялись в Корее в течение последующего периода вплоть до XX в.» (стр. 50).

Примечательно, что здесь М. Н. Пак обращается и к корейским, и к китайским источникам, вводит в научный оборот, так сказать, перекрестный допрос свидетелей. Правда, эти принципы в книге М. Н. Пака не всегда выдерживаются. Так, несмотря на то, что М. Н. Пак признает рабовладельческое общество в Китае и именно при Ханьской династии, в комментариях, относящихся к более раннему периоду, чжоускому, появляются такие «феодальные» термины, как «удельные князья» (прим. 30, стр. 310).

В книге встречаются и другие несуразности и неточности, например, Яо и Шунь — имена мифических героев, превращены в комментарии в «названия древних китайских княжеств» (стр. 297, прим. 5), а глава из широко известного памятника «Мэнцзы» принята за сам памятник, да к тому же обозначена неверно — «Лилучжан», тогда как слово чжан — «глава», и имя собственное Ли Лоу следует писать раздельно (стр. 297, прим. 4). Эти и другие ошибки относятся лишь к китайской части и не могут принадлежать М. Н. Паку, проявившему подлинную научную добросовестность и тщательность. Они, к сожалению, — как это часто бывает — принадлежат китаисту. Но автору книги следовало бы быть более требовательным к своему титульному редактору — А. П. Рогачеву.

Материал источника, введенного в научный оборот М. И. Паком, обогащает наши знания не только в области истории, но и в других областях науки. Литературоведческое осмысление этого материала поможет, в свою очередь, и в историческом исследовании. В частности, источниковедческий анализ трех первых частей «Самкук саги» дает аргументы в пользу вывода о том, что в них отражена стадия первобытно-общинного строя.

Остановимся вкратце на вопросе о стиле летописи. Судя по исследованию М. Н. Пака, древнейшие части летописи «Самкук саги» не являются первичными записями, они основаны на источниках, не дошедших до нас (стр. 9), и поэтому нет возможности установить изменения, внесенные в них Ким Бусиком (стр. 10). И все-таки даже простой анализ стиля этих частей «Самкук саги» показывает в них сходство с наиболее ранней китайской летописью «Чунь цю». Предложения в них повествовательные, такие же лаконичные, записи столь же редкие, например: единственная запись за 54 г. до н. э.: «Потом в четвертом месяце (следует — «луне». — Л. П.), первого числа сеньчхун было солнечное затмение» (стр. 71); или такая же единственная запись за 44 г. до н. э.: «Весной в третьем месяце (т. е. «луне». — Л. П.) комета появилась у созвездия Орион» (стр. 72). Есть годы, и даже целый ряд лет, когда записи отсутствуют, например 48-45 гг., 36-35 гг. и т. д. Но вместе с тем необходимо отметить, что в некоторые записи уже введена прямая речь, например в запись 28 г. до н. э.: «Сказали себе: «Народ этих мест не занимается воровством, и страну можно считать имеющей нравственные понятия. Если мы нападем на нее, тайно введя войска, то это не будет отличаться от разбоя, и разве не будет стыдно (совершить это?)» — и затем повернули назад» (стр. 73).

Если бы такой стиль был выработан самостоятельно, можно было бы заключить об очень высоком развитии летописного стиля: здесь и датировка, т. е. развитое историческое сознание; и определение явлений в пространстве, т. е. сознание географическое, и вместе с тем чуть ли не сразу обращение к устной, прямой речи, т. е. развитие стиля от ранней летописи «Чунь цю» к наиболее полному к ней комментарию «Цзо чжуань» не на протяжении веков, как это было в Китае, а всего лишь двух-трех десятков лет (с 54 до 28 г. до н. э.). В некоторых же разделах корейская летопись сближается даже с вершиной древнего летописания на Дальнем Востоке — «Историческими записками» Сыма Цяня, со стилем историографа развитого классового общества.

На основании одного лишь стиля, т. е. формы, не следует делать далеко идущих выводов (как это любят делать грамматисты, например Б. Карлгрен). [133]

Поскольку же известно, что высокий уровень историографии в Корее был воспринят вместе с письменностью из Китая, тем более нельзя ограничиваться изучением стиля для суждения о процессе развития летописания, и необходимо обратиться к содержанию источника. Рассмотрим поэтому повествования о тех героях, которые заслужили упоминания на страницах летописи.

В самом начале летописи говорится о происхождении Основателя: «Однажды старейшина деревни Кохо Собольгон... увидал лошадь, которая стояла на коленях и рыдала (следует — «ржала». — Л. П.). Тотчас же он направился туда..., но лошадь внезапно исчезла, и осталось только большое яйцо, разбив которое он обнаружил маленького ребенка. Он взял с собой ребенка и вырастил его. Когда ему минуло десять лет, он очень рано созрел в мудрости, поэтому люди шести общин, почитавшие его из-за удивительного происхождения, с этого времени сделали его князем. Чинханцы тыкву называли пак, и так как большое яйцо, которое было вначале, напоминало тыкву, то и дали ему фамилию Пак...» (стр. 71).

Другая запись, от 53 г. до н. э., посвящена сведениям о жене Основателя: «Весной, в первом месяце, в колодце Арен появился дракон, из правых ребер которого родилась девочка. Одна старая женщина, увидев это, удивилась и взяла ее к себе на воспитание..., она отличалась огромными добродетелями, и когда услышал о ней Основатель, взял ее в супруги. Мудростью своей она могла служить опорой дома, поэтому люди тогда называли их двумя святыми» (стр. 72).

Примечательно, что оба эти события отнесены в записях не к далекому прошлому, а к вану с его супругой, царствовавшим с 57 по 4 г. до н. э. Характерно, что явления тотемизма отражаются на страницах летописи и в более поздних записях. Так, в записи 57 г. н. э. о восшествии на престол Тхальхэ, которому было шестьдесят два года, рассказывается: «...когда ван того государства взял в жены дочь правительницы женского государства, она после семи лет беременности родила, наконец, большое яйцо. Ван [тогда] сказал: "Не к добру, что человек — и рожает яйцо, надобно выбросить его". Но жена не осмелилась [сделать этого], а завернула яйцо в шелк и вместе с сокровищами вложила в ящик и пустила в морское плавание... Сначала [ящик] прибило к берегам государства Кымгван, но люди... не взяли ящика. Затем он приплыл к устью гавани Адольпхо в Чинхане. Это было в 39 г. правления Основателя (т. е. в 19 г. до н. э. — Л. П.) Хёккосе. Тогда [жившая] на морском побережье одна старая женщина веревкой приволокла ящик и привязала к берегу, а когда открыла ящик, увидела там маленького ребенка».

Далее о герое даются сведения также явно фольклорного происхождения: «Когда он возмужал, имел рост в 9 чхоков, прекрасную внешность и благородные манеры, мудростью и знанием превосходил [остальных] людей. Иногда же говорят: "Этот ребенок не знал своей фамилии, поэтому решено было дать ему фамилию Сок..., сокращение от знака сороки..., так как в то время, когда приплыл ящик, за ним с криком следовала сорока..., решили назвать его именем Тхальхэ...", [он] постиг тайны земли... (В 8 г. н. э.) ван Намхэ... выдал за него свою дочь, (в 10 г.) назначил на должность министра и поручил государственные дела. Перед своей смертью Юри сказал: "Завещание прежнего вана гласило, что после его смерти место (трон — Л. П.) должен унаследовать старший годами и наиболее мудрый, независимо от того сын или зять, и таким образом раньте взошел я, но теперь должен передать место ему (Тхальхэ)"» (стр. 79-80).

Любопытно отметить, что хотя вариант чудесного рождения здесь несколько иной (не от дракона из колодца, а из моря; оповещает о яйце не лошадь, а сорока; находит его не старейшина, а старуха), но чудесный — красивый, сильный, могучий — вождь рождается также из яйца.

О следующем наследнике в 65 г. н. э. приводится новая легенда, вернее, новый ее вариант: «Ночью ван услышал пение петуха, раздававшееся посреди деревьев бора Сирим. ...Хогон сообщил, что обнаружен маленький ящик золотого цвета, висящий на ветке дерева, а под ним поющий белый петух...». В ящике находился «мальчик необыкновенной красоты». Затем говорится о решении вана: «Разве не небо послало его мне в качестве наследника?» и о фамилии этого мальчика, которая отражала его чудесное рождение из золотого ящика — Ким (стр. 81).

О правившем в 284 г. также сохранилась легенда. Его матери «во время ночного путешествия отблеск звезды вошел в рот, от этого она забеременела, а в тот вечер, когда она рожала, дом наполнился необыкновенным ароматом» (стр. 103). Под 400 годом встречается упоминание и о лошади. Здесь она действительно «печально проливала слезы и рыдала» (стр. 112), но то было — вместе с появлением кометы — зловещим предзнаменованием (скоро скончался ван).

Приведем хотя бы немногие параллели с Китаем. Там также сохранились подобные сведения в древнейших народных песнях. В гимне «Темная птица», например, повествуется о происхождении от этой птицы племени Шан (всего племени в целом):

«Небо отдало приказ темной птице
Вниз опуститься и Шан породить,
В землях просторных нас в Инь поселить...» («Ши цзин») [134]

В гимне «Рождение народа» — легенде об основателе племени Чжоу, царе Просо, — среди прочих чудес встречается и птица:

Однако ни в той, ни в другой народной песне нет датировки этого события, и называются лишь вожди, правившие позже. Датировка подобных явлений относится к значительно более позднему времени, но не к III и не ко II тысячелетию до н. э., когда еще не было письменности, или она была еще недостаточно развита. Дата появляется только у Сыма Цяня. У корейцев же, следовавших готовому образцу, датируются сразу даже сведения мифического и легендарного характера.

М. Н. Пак как историк правильно приходит к выводу, что в легенде отразилась реальная жизнь эпохи первобытно-общинного строя: «...мы обнаруживаем черты, существовавшие в ту эпоху первобытной демократии, когда представители общин Чинхана выбирали своего вождя» (стр. 21). Но приведенный выше вывод можно подтвердить и тем, что в этих легендах отражены явления тотемизма и верований эпохи перехода от матриархата к патриархату.

О ранней стадии говорит и поклонение горам — отражение охотничьего промысла, и рекам — отражение рыболовства и земледелия. Напрасно только в переводе добавляется слово «духи». Ведь сначала горам поклонялись как фетишу. Представление о духах, или богах гор, появились значительно позже. Текст прост: Ван цзи шань чуань (стр. 85; 109 г. н. э.), т. е. «Ван принес жертвы горам и рекам». На стр. же 89 (138 г. н. э.) читаем: Цзинь сы Тхэбексан. В тексте «духов» нет. В переводе же этого места «духи» выведены за скобки, в них заключена «гора».

Далее следует остановиться еще на одном моменте, очень важном для понимания общественного строя того времени. Мы имеем в виду вопрос об «амнистии». В этом случае, автору, как нам кажется, к сожалению, не удалось избежать модернизации. Хотя термин шэ или да шэ взят из династийных историй, содержание его открывает, что исторически он соответствует не ханьской династии, не «амнистии» во времена централизованной империи, т. е. развитого классового общества, а более раннему периоду, когда в складывающемся государстве еще действуют кровнородственные связи, и, несмотря на рост классовых противоречий, еще сохраняются пережитки первобытно-общинного строя. Корейский термин совпадает по своему содержанию со встречающимся в китайских источниках термином, обозначающим «решение тяжб». При этом «решение тяжб» в китайских источниках понимается на протяжении почти всего I тысячелетия до н. э. — до объединения страны — как одно из основных занятий правителей. Термины для такого суда употребляются следующие: тин юй «слушать тяжбу», чжэ юй «решать тяжбу». Это же слово юй встречается и в наиболее ранней записи корейской летописи от 81 г. н. э. и в других записях («Самкук саги», стр. 83, 96, 97). Поэтому содержание корейского термина шэ следует сближать с термином более раннего китайского источника, а именно — «Наказаниями Люя», с речью царя Мувана, произнесенной, согласно традиции, в 952 г. до н. э. (вошедшей как глава в записи «Книги преданий»):

«...Ах, помните об этом! [Мои] старшие дяди и братья, младшие дяди и братья, юные сыновья и дети-внуки ¹... Уважайте лишь пять наказаний ², чтобы завершить три добродетели!..

- Ах, подойдите те, кто владеет племенами и землями, я поведаю вам о благовещих наказаниях. Отныне каждый [из вас] покоит сто семейств. Что должно выбирать, как не человека? Что следует уважать, как не наказание? Что предугадать, как [не того, кого оно] постигнет? [Когда] обе стороны явились, все слушают [все] пять речей. Если пять речей существенны, внушают доверие, приговаривай к [одному из] пяти наказаний; [если] не существенны, приговаривай к [одному из] пяти выкупов; [если] пять выкупов не подходят, приговаривай к [одной из] пяти ошибок. В пяти случаях ошибок [это те, что совершены под влиянием] власти, недовольства, жены, подкупа, чужой просьбы, [они] равны преступлению. Расследуя это, рассуди их... [135] [Если] сомневаешься [в том, что следует] освободить [помиловать — шэн] от клеймения, [назначай] выкуп за него сто хуань ³, наблюдай за действительным исполнением наказания. [Если] сомневаешься [в том, что следует] освободить от отсечения носа [приговаривай] к выкупу за него вдвое... [Если] сомневаешься [в том, что следует] освободить от отрубания ноги, [приговаривай] к выкупу за него в два с половиной раза...[Если] сомневаешься [в том, что следует] освободить от оскопления, [то] приговаривай к выкупу за него в шестьсот хуань... [Если] сомневаешься [в том, что следует] освободить от смертной казни, [то приговаривай] к выкупу за нее в тысячу хуань...

- Ах, уважайте наказания, ведающие [этим] старейшины родов и семей... Ныне Небо, помогая народу, сделало [меня] равным Небу для низших. Если понимать ясно жалобу [только] одной стороны, будет смута в народе. При разборе тяжб нельзя не выслушивать речи обеих сторон. Чтобы не было личного интереса ни к одной из сторон. Подкуп при тяжбе не сокровище, а лишь кладовая преступных дел. Возмездие за них — ропот народа, вечный страх перед карой. [Если] не настигнет Небо, люди [выполнят его] приказ. Не будь страшной кары Небес, у народа в Поднебесной не было бы правильного управления!»

Как видно из приведенного отрывка, в «Законах Люя» говорится о физических наказаниях (клеймении, отрезании носа, ноги, оскоплении и смертной казни), а термин шэ употребляется в значении освобождения даже от казни при замене ее выкупом.

В следующем эпизоде (запись 102 г. и. э.) «Самкук саги» показывает, что в Корее, как и в Китае, «решение тяжб» свободного населения входило в круг обязанностей вана: «Осенью, в восьмом месяце (т. е. «луне». — Л. П.), государства Ымчжибполь и Сильчжиккок ⁴ в связи с пограничным спором обратились к вану с просьбой рассудить их, но ван затруднился [ответить] и, сказав, что преклонный годами ван государства Кымгван Суро обладает большей мудростью и знаниями, позвал его, чтобы спросить [совета]. По совету Суро спорная земля была передана государству Ымчжибполь» (стр. 84-85).

Здесь приведены именно те термины, которые употреблялись и в Китае: «спор (из-за земли)» — чжэн, «просьба рассудить» — цин цэюэ, «выносить решение» — ли и. Однако последнее решение судьи переведено неверно как «совет». Именно эта функция вана или мудрейшего в племени (союзе племен?) в качестве судьи дает основание для приведенного выше перевода термина шэ или да шэ.

Такое же понимание этого термина подтверждается и другими местами в «Самкук саги». Так, термин юань в записях 81 г. н. э.: люй юй цю фэй эр цзуй си юань чжи (стр. 83, перевод: «отпустил их на свободу») и в записях 114 г.: люй цю чу сы цзуй юй си юань чжи (стр. 86, перевод: «всем им предоставлена свобода») можно расшифровать в смысле «не обращать внимания на преступление», или «извинить», «простить» (совр. юаньлян). Поэтому и цю следует понимать здесь не как «заключенный», «пленник», а как «виноватый», «преступник», которых в те времена не заключали в тюрьмы, в отличие от того, как поступали с «преступниками» в созревшем классовом обществе. В тех же записях слово люй переводится как «рассмотрел (дела) заключенных в тюрьмы...» (стр. 83 и 86), тогда как люй означает не «рассматривать дела», а «заботиться», «думать», «беспокоиться». В сочетании с сообщением о предшествовавшем крупном наводнении (стр. 86) как зловещем предзнаменовании, открытии складов для голодающих и совершении жертвоприношения (стр. 83) люй следует понимать как беспокойство о возможных судебных ошибках, за которые карает или может покарать небо, ибо люй имеет также значение «предупреждать несчастье» (в сочетании с хуан). В остальных же случаях люй цю (как и лу цю) дается в значении более позднем — «переписи заключенных». Исключение же из числа освобождаемых тех, кто подлежал смертной казни, наводит на мысль, что выкупа, по крайней мере за смертную казнь, еще не было, а значит не было и порабощения соплеменников, т. е. предпосылки для развития классового рабовладельческого общества, как это имело место в Китае.

Сходные случаи наблюдаются в записях 134 г. (стр. 88) и 201 г. (стр. 96) о сицю, связанных заключенных, а также о том, что освобождаются те, у кого «легкие преступления». Здесь и далее термины цин (легкие) и чжун (тяжелые), а также их число — «два тяжелых», наводят на мысль, что основных преступлений и у корейцев насчитывалось пять. Следует еще подумать над тем, что подвергались суду не только свои, но и иноплеменные (пришлые?). Об этом говорят определения нэй и вай, перевод которых «в центре» и «на местах» (стр. 97) вряд ли соответствует действительности.

В свете этих данных необходимо тщательно продумать перевод термина шэ (или да шэ), который встречается среди этих же записей под 25 годом н. э. (стр. 77). Как почти все случаи тяжб, они происходят в связи с жертвоприношением Основателю, а [136] также по поводу засухи, наводнения, голода, например: в 201 г. (стр. 96), в 280 г. (стр. 103). Тем более это можно сказать, когда термин шэ связан с терминами цю и юй, как в записи о 310 г. (стр. 106) или о 397 г. (стр. 112). Филологический анализ, приводящий к сближению этих терминов не с поздними династийными историями, а с записями ранних устных преданий, на наш взгляд, позволит еще раз подкрепить выводы М. Н. Пака относительно ранней стадии развития корейского общества в первых веках н. э. — о разложении первобытно-общинного строя, а также вскрыть модернизацию и «китаизацию» еще одного участка жизни этого общества — в обычае тяжб и их разбора вождем, представленных в летописи как «амнистия» централизованной империи развитого рабовладельческого общества. Но эти дополнения и замечания нельзя понимать как упрек работе М. Н. Пака, ибо он дал материал для анализа и наметил пути верного решения проблем. По нашему мнению, изучение древней летописи Кореи не может быть исчерпано одним исследованием, оно должно послужить основой для дальнейшей работы над этим источником.

Резюмируя, следует сказать, что книга М. Н. Пака ценна не только правильными выводами о характере древнекорейского общества, но и введением в научный оборот важнейшего источника, равнозначного труду первого китайского историографа Сыма Цяня.

М. Н. Пак первый перевел на русский язык и комментировал замечательный памятник древнекорейской литературы, чем сделал его доступным широким кругам историков, экономистов и литературоведов.

Таким образом, исследование М. Н. Пака вносит значительный вклад в марксистское корееведение.

Комментарии

1. «Старшие дяди и братья», а также другие родичи, встречающиеся здесь и далее, называются в этой же речи «небесными пастырями», «старейшинами (бо) родов и семей». Таким образом, это — одни и те же лица, которые «ведали управлением во всех четырех сторонах, решали тяжбы», что означало сосредоточение всей власти в руках царского рода.

2. Цифра «пять» является обобщающим числом («все»). Характерно, что в X в. исчезает такая мера наказания, как изгнание, которая была главной в «Установлениях Шуня» (вошедших так же, как глава в записи «Книги преданий»), относящихся, согласно традиции, к 2255-2208 гг. до н. э. Главное внимание в речи Мувана отдано уже выкупу.

3. Хуань — древняя мера веса, выраженная в меди и равнявшаяся 11 шу. 1 шу равнялся весу 100 зерен проса. Переводя эти меры в современные, комментаторы считают, что выкуп за клеймение — 100 хуань — составлял около двух кг меди, за смертную казнь — 1000 хуань — около 180 кг меди.

4. Государства Ымчжибполь и Сильчжиккок, судя по примечаниям №№ 66 и 67 (стр. 303), занимали территорию одной волости.

Текст воспроизведен по изданию: "Ким Бусик. Самкук саги" // Вестник древней истории, № 3 (77). 1961

© текст - Позднеева Л. 1961
© сетевая версия - Thietmar. 2023
© OCR - Иванов А. 2023
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Вестник древней истории. 1961

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info