НОВЫЕ ЕЖЕМЕСЯЧНЫЕ СОЧИНЕНИЯ.

В САНКТПЕТЕРБУРГЕ,

Иждивением Императорской Академии Наук.

=================================================================

Теперь время уже паки обратиться к Посольству. Весьма долго ожидали прочих подарков определенных Шах-Надиру, с коими наконец капитан Плещееве приехал сюда в Августе месяце. По том чинимы, были к отъезду нашему приготовления. На трех судах отправлены были вперед в Баку порутчики Челищев и Скрипицын, с 20 лошадьми и 24 сокольниками, кои приехали луда в три недели. 14 Сентября отправился вперед кавалер посольства К. Поссиет с двумя драгунскими ротами и с большею частию посольской [45] свиты, чрез степи в Кизляр, с коим и я отправился в дорогу. Посол предприял путь свой после нас 24 Сентября и прибыл 4 Октября. Когда мы 27 Сентября прибыли к местам прилежащим к Горкой речке, где вредная растет для лошадей трава, то употребил я возможное старание, чтобы собрать всякого роду трав и положить оные в травник, так же и набрать семян сих трав довольное количество. Они были почли все дикие травы, как то трава дающая суду, салянка, дикие капарсы, белена, периплока и несколько колосистых трав. На лошадей надевали мы нарыльники, и ехали день и ночь к реке Битуки, лежащей от Кизляра в 20 верстах, где мы нашли прекрасное пастбище и свежую воду, и стояли там два дни; однако я многих видел, которые без всякого вреда на свободе прогоняли лошадей своих по сей вредной стране. Но известно, что иногда там от вышеупомянутой травы мрут, как то по лошадиным оставам заключать можно было. Овцам, велблюдам и рогатой скотине опасаться нечего. В сем осеннем путешествии набрал я различных семян [46] неизвестных мне растений. На половине дороги много попадалось нам диких коз сайгами называемых. Кожа их подобна коже серн, а голова совсем отменна, нос имеют толстой отвислой, который висит через рот; рога не ветвистые, несколько назад загнутые, и по большой части прозрачные. Бегают они проворно: никакая собака достичь их не может; людей же подпускают к себе нарочито близко; по чему их часто, и застреливают. В реке Битуке довольно ловили мы карпов, щук и окуней: тогда в первой еще раз увидели мы фазанов, коих около Кизляра много водится. В трех верстах от Кизляра протекает небольшая река Борозда или Быстрая, которое названье получила она по своей быстрине. Для посольства наведен был через нее мост.

В Кизляре был коммендантом бригадир князь Василей Оболянский, муж благоразумный, который незадолго пред сим находился Сулаке. В честь послу приказал он тамошним трем полкам и Гребенским козакам построиться вдоль по [47] дороге в два ряда, а по том из старой крепости сделали 31 выстрел из пушек. Оболенский первый из всех князя Голицына почтил титлом Светлейшего Князя, каковым мы его после все называли до тех пор, пока находилась при нем в Персии и Астрахане, а с начала называли его просто Сиятельным Князем. Старая в Кизляре крепость по большой части развалилась, и около двух лет заложена новая с равелинами, во сте саженях от реки Терека. Она состоит из высоких валов, глубоких и широких рвов; и в два года совершенно была кончена. Дома по большой части построены были для офицеров, а казармы для солдат; коммендант же выстроил себе большой дом из соснового лесу вывозимого из Астрахани. Понеже из кривого лесу на реке Тереке растущего ничего порядочного построить не можно, и по нужде употребляли оной на строение мазанок; при том он столь же тверд, как и дуб, по тому и трудно его обработывать. По большой части дома сделаны из красных необожженных кирпичей, или из сплетней толсто глиною [48] обмазанных. Таким же образом сделаны по большой части крышки, посыпаны землею. Дома не очень теплы: да и стужа здесь не долго продолжается. Напротив того когда идет дождь, или снег, то кровли пробивает и делается в жильях капель. Жители сего города все находятся в службе и на жалованье, выключая некоторых Российских и иностранных Армянских и Грузинских купцов. Сначала дали они для посольства нашего дрова; но когда оно против их чаяния осталось еще на три месяца, то они в дровах отказали, а некоторые приносили за сие и жалобу комменданту, который за своих стоял по справедливости и ни сколько не уступал; по чему и произошло между им и Послом несогласие. В течении трех лет много чего учинил он хорошего; умел так же с соседними Татарами и Кабардинцами мирно обходиться, так что все были им довольны. В следующем году захворал он четверодневною лихорадкою, и Генерал-порутчик Девиц прислан был на его место. После сего сделан он был в Смоленск Губернатором, и в 1764 году [49] отправился в Санктпетербург, где его сударыня Императрица Екатерина Алексеевна пожаловала Генерал-Аншефом и уволила из службы с пенсиею. В трех полках, Куринском, Навагинском и Тенгинском, находилися из иностранных, Полковник де Бособр; Майоры Мейер и Боксберт; Капитаны Вилленев, Штейнфелд; Порутчики дю Ту, Стейнерт, Мейбом; Лекари Елснер, Вагнер и Герсес: в Армянском корпусе, Генерал Лазарь Христофорович; Подполковник Петрус, Тага и Филипп Бек; а между рядовыми едва было ли до 30 человек, которые большое получали жалованье. Служба их не много значила; но за прежние свои добрые услуги, а особливо в Гилане оказанные против бунтующих Агванцов и Персиян, были они содержимы. Над Терекскими Татарами, коих было около четырех сот, начальствовал Генерал-Майр Ельмуза Бекевичь. Они жили в расстоянии от города на полверсты, и часто употребляемы были противу воров, горных Татар. Молодой Бекевичь всегда находится при них. Он отважен, коварен и жесток; за два пред сим года [50] заколол он родную свою мать с ее любовником, так же и трех Татар, которые за ним гналися, тайным образом убил на дороге: да и отец его не много ему доверяет. В предместьях живут бедные Грузинцы, коих число не малое. Они имеют монастырь и Архимандрита: но как они исповедуют Греческой закон, то различные оказываются им угождения. Они не так трудолюбивы, как другой народ, а особливо их женской пол. Многие между ими называются князьями, к трудам не прилежат, по чему большая их часть живет в нищете. Руские купцы, Грузинцы, Армяне, Индейцы и Татары, все живут особенно, и имеют лавки. Для безопасности обведен около сего предместья вал. Около Кизляра кочуют несколько Калмыков в кибитках. Сулакские ж казаки построили между городом и Кордуковым две станицы, называемые Бороздника и Дубовка. Граница, начинающаяся от реки Сулака и проходящая в верх по реке Роассе, простирается даже до гор. Татара, находящиеся под Российским покровительством, и поныне еще живут в покое. Мурзе Алышу [51] дано в Костикове титло Горского воеводы. Брат его Ейдемис живет в Андреевской слободе. Часто съежжаются они в Кизляр и сильно упиваются. Река Терек течет быстро, а особливо когда на горах растаивает снег, или когда много идет дождя; она подмывает берега и прорывает для себя новой ток, почему теперь в прежнем Тереке мало воды, от чего и назван он сухим Тереком. Ради его быстрины и наводнений мостов не наводят, но переправляются на паромах.

В 1747 году отправился я с посольством в Персию. Князь Голицын послал вперед в Дербент капитана Поссиета с 50 казаками под прикрытием Татарского подполковника Аслан Века, чтобы он уведомился, для какой причины Персидский корпус, долженствовавший провожать посольство, так долго в Дербенте остался? Он возвратился с тем известием, что Персияне 20 Сентября приехали было по реке Роазе к нашим границам, и что в Дербенте Российский резидент Братишев и ассессор Черкесов нас ожидали. 4 [52] Генваря отправилося наше посольство в путь более нежели на 150 повозках, для которых с лишком 300 лошадей требовалось, выключая собственных наших лошадей, как то княжих, офицерских и двух драгунских рот, кои все точно составляли 500 лошадей. Мы ехали до форпоста, лежащего при ручье Каргин в 7 верстах, чрез тростник тиноватою дорогою; куда провожали нас коммендант Оболенский, генерал-майор Лазарь Христофорович, Бекевич и полковник де Бособр. 5 Генваря, проехали мы до старого Кизи канала 34 версты, где находятся пашни Аулинских Татар живущих в кибитках. Там за недостатком воды принуждены мы были употреблять снег, который лежал в полтора фута толщиною. 6 числа прибыли мы к малому Аксаю или Камбулату, текущему в 15 верстах, а по том к большому Аксаю, отстоящему от малого в 4 верстах, где мы и проводили полдень. Река Аксай поросла тростником, и довольно широка; лед же едва был столь толст, что мог нас сдержать: однако некоторые повозки наши проломились. По полудни проехали мы [53] до Костикова 27 верст. Здесь находился неукрепленное место, состоящее из 600 дворов и лежащее по сю сторону реки Аграхана, соединяющейся пониже с Роассою: по том место сие упоминаться будет под названием Сулака. Князь Голицын занял квартиру при Алише, которая хотя была и худа, без окон и печей, однако сделаны были в ней камины и ставни; свита же его стояла в других домах Татарских. 7 Генваря переправились мы чрез реку, которая нарочито глубока и имеет высокие берега. Самые лучшие вещи перевозили мы на Татарских телегах называемых арбами; которые делаются о двух высоких колесах. Ночь препроводили мы в лесу, чрез которой в следующий день проехали до Роассы 14 верст. Мы видели дикие виноградные лозы виющиеся около дерев. Стан наш расположен был на Российской границе. По ту сторону в нескольких верстах стоял Персидской корпус. Персидской Мехемендарь Цексериа-Хан, который как пристав или коммиссар должен был стараться о съестных припасах и прокорме лошадей, приходил к [54] послу с Дербентским Султаном Феридуном спрашиваться о принятии оного. Они имели своего толмача Юссуфа, который еще в Баку обучился по руски. Мегемендарь был Грузинец, и еще в малолетстве принял Персидскую Алиеву секту. 9 Генваря посольство переправилось чрез реку Роассу, имеющую ныне 3 рукава, и которая хотя быстра, но не глубока; дно ее преисполнено небольших голышей. В иное время, когда на Кавказских горах снег тает, не без опасности переправляются чрез сию реку. Такого же свойства и прочие из гор истекающие реки, как на пример река Самура, Лема, Тенга и проч. Место к нашему пребыванию избрано было далеко в верх по реке. Наконец князь в карете своей, запряженной в 6 лошадей, прибыл к нам в провожании всех кавалеров и офицеров. Персидские Сердари (генералы) с 3000 конницы встретили его и проводили до самого его стана, где большая раскинута была палатка, в которую Князь принял Сердарей. Стол накрыт был краскым сукном, обложенным серебряным галуном, и доставлено было 12 стульев, обшитых [55] красным бархатом и галунами. Равным образом и вся палатка обвешена была алым сукном: для Князя ж постановлены были большие кресла. Первейшие Персияне, допущенные к нему на аудиенцию, были три Сердаря, а имянно Нецеф Бегг, Али Хан и Бегдук Хан, а по том и Дербентский Султан Феридун. Шавранский Султан Мегемендарь представлял послу всех сих господ по именам и по чинам их. Бегдук Хан был принц из завоеванной Мунгальской провинции Сенды, который предводительствовал корпусом своего народа. Первейший и славнейший Сердар Амир Аслан Хан, брат Шаха Надира, извинялся тем, что он не домогает. Они угощаемы были кофеем и по обыкновению их курили так же и калиан: по том по окончании разговора о доставление нужного посольству, разъехались они в свой стан. Во время аудиенции Князь не скидывал шляпы. Персияне говорили, что корпус их войск состоит из 20,000 человек: да и в самом деле было их весьма много, и число их простиралося до 15000 человек. Они привезли с собою 7 пушек и еще 15 небольших орудий, навьюченных на [56] вельблюдов. Каждой вечер делали они по 9 пушечных выстрелов. В стану их раскинута была большая Шахова палатка, куда приглашали посла с его свитою; но он от сего отказался под видом слабого здоровья от трудного пути; да и после сего не бывал он ни на их пиршествах, ниже хотел платить за их посещение, сколько его ни приглашали. Следующего дня посетил Князя Сердарь Амир Аслан Хан; с коим рассуждал он, как и куды посольству ехать. Все посольство состояло из 470 человек и, как выше упомянуто, находилося при оном более 500 лошадей и велблюдов. При сем случае исчислю я главнейших особ при посольстве бывших, как то 6 Кавалеров посольства; секунд майор Березин отправлял должность Маршала; капитан Поссиет, Бернгауер, Плещеев; порутчик Мансуров, доктор, лекарь и подлекарь, пять офицеров при разных должностях. У порутчика Озерова была на руках казна, назначенная для жалованья: порутчик Челищев отправлял должность Сталмейстера; Скрыпицын и Кобылин - надзирали над повозками. Геодезист Шмаров измерял [57] путь и составлял карту. При двух драгунских ротах было шесть офицеров, а именно: Капитаны Маслинской и Сталыпин, порутчики Щербатов и Путилов; прапорщики Карабанов и Ржевский: секретарем посольства был Чекалевский, который отправлял притом должность переводчика: при нем находилися и канцелярист и 2 копеиста. Хор музыкантов состоял из 14 человек; пажей было трое, гайдуков четверо, гусаров 2, и 20 лакеев; Греческой купец Христофор Матвеевич закупщиком; двое Руских священников; 24 Сокольников: по свита сия еще приумножилася нарочито чрез присоединение к оной в Дербенте Резидента. Когда Амир Аслан Хан, главнейший начальник Персидского корпуса, приехал для посещения Посла, то сошед пред фруктом с лошади, шел между драгунами в два ряда построенными при троекратном барабанном бое; в первой палатке встретили его Кавалеры и Офицеры и отвели в большую приемную палатку. Князь стоял при креслах в шляпе, извиняясь, что он по причине слабости в ногах не мог вытти ему на встречу. Пред палаткою, стояли 2 [58] Унтер-Офицера и 4 Гайдука с аллебардами, за Князем 2 гусара; а впереди все наши Офицеры. Тогда кроме кофея ни чем не угощали; а во время разговора каждый курил калиан. По окончании ж их разговора, были они провожаемы несколькими офицерами при барабанном бое, и седши на лошадей отъехали. Вот все обряды в сей раз примеченные, когда Персияне к нам приежжали.

Квартирмейстером был Капитан Бернгауер, который всегда отводил посольству квартиры. Нам дано было 18 палаток и при том зеленые палаточные полы, которые могли окружать весь посольской стан: но их ни когда всех не раскидывали, ибо намерены были показать сие великолепие перед Шахом.

Делаемы были приготовления, чтобы с посольством выступить за границы. Персияне осматривали у нас повозки, дабы знать, сколько потребно на оные лошадей; и когда у них не доставало на дорогу лошадей, то Мегемендарь не щадя денег, [59] покупал у наших казаков и Татар лошадей, возки и арбы; за пару платил он по 30 и по 60 рублей. Я сам за 2 лошади, за которые 20 рублей заплатил, получил 60 рублей, кои я сохранил на употребление: то же самое случилось и с офицерами нашими, имевшими многих лошадей и вельблюдов. Равным образом и они великую получили прибыль. Каждому из нас дали они по Персиянину, который во время нашего пребывания в лагере долженствовал лошадям нашим доставлять корм. Вместо овса кормили они их ячменем, а вместо сена рубленою соломою, сколько могли токмо получить оной от Татар вдоль по горам живущих. В сей степи недостаток был в сене, а зимою и совсем его не было. Бедные Персидские солдаты должны были резать на пути серпом и саблями иссохшую траву, и каждый по пучку оной доставлять Мегемендарю в лагерь; так же и о себе пещися должны были сами, хотя в прочем едва успевали и для нас заготовлять нужное. Для посла, для Шаха и аптеки привели они вельблюдов, и при том распоряжали все так, что все вещи в [60] скорости доставляемы были. Все сами они навьючивали, снимали и вели вельблюдов. Сии добрые люди очень были усердны, но только с нашими повозками обходиться не умели. Персидские их лошади, непривыкшие к упряжкам, часто выпрягались, и чрез то причиняли порчу. К тому же еще солдаты их Кизильбаши ежедневно переменяли своих лошадей, так же и мы каждой день новые получали подводы: но в тот день, когда они отдавали своих лошадей, принуждены были седла их нести на себе, ежели только не имели двух лошадей. Самые худые лошади употребляемы были в упряжку, лучшие давались как для нас и служителей наших, так и для всех драгунов для верховой езды; а мы собственных своих лошадей берегли, выключая, ежели кто хотел сам ехать на своей лошади. Когда, люди наши примечали, что лошади их худо тащили, то они припрягали еще верховых лошадей. Но Персияне, идущие между тем пешком, видя сие, или ежели денщики и другие кто лошадей очень шипко гнали, то они весьма негодовали; за что у них с Усбеками или Бухарцами [61] часто доходило дело и до драки, так что одному Унтер-Офицеру опасный в голову дали удар. По том было запрещено во зло употреблять лошадей; однако не смотря на то часто происходили драки, понеже наши всегда подавали к сему повод, и всегда первые начинали драку. Сие производило от того, что людям нашим много дано было воли. Наилучшие их лошади, лошаки, ослы, и велблюды весьма в худом находилися состоянии. Даже до самых наших границ шли они зимнею порою чрез степи из провинций Ширванской и Дагестанской, и до каждого места, где мы останавливались станом, везли весьма тяжелой груз, который состоял из корму и съестных припасов. На границах стояли они 9 дней без корму, и ничего кроме иссохшей травы не ели; к тому ж был и холод, к которому Персидские лошади не привыкли, не смотря ни то, что они отчасти покрыты были войлоками. Как они при нашем посольстве принуждены были тащить еще большой груз во время беспрестанной оттепели по худой дороге, то много от того издыхало скота. Наши [62] Офицеры, из коих всегда один с 10 драгунами оставался позади, говорили, что ежедневно от 20 до 30 лошадей и вельблюдов падало не как мертвые, но что недоставало уже их сил итти более. Персияне их не убивали, но подрезывали на задних ногах жилы так, что они от голоду издыхали, поелику более стоять и корма сыскивать были не в состоянии; что представляло весьма печальное позорище. Она делали сие для того, чтобы Татары сих бедных животных более употреблять не могли. Сие нещастие продолжалося до тех пор, пока мы до Дербента не достигли. Надобно знать, что Мегемендарь с Дербентским Султаном Феридуном всегда оставался позади с запасными лошадьми и арбами, для вспоможения позади оставшимся; а когда мы становилися станом, то Мегемендарь неподалеку находился от нас со съестными припасами. На двоих из наших толмачей наложено было записывать, сколько получали и отсылали к посольству съестных припасов. Обыкновенно Персияне становились от нас лагерем на четверть, или половину версты. Они жили в [63] бумажных палатках; ибо кибиток я у них не видал. Почти все их палатки были от дыму черны; старейшины их для обогрения себя имели в палатках жаровни: в стану же ни малого не наблюдалося порядка; но кто где захотел, там и стал. Однажды с толмачом Юсуфом был я ночью у Амир Аслан Хана до тех пор, покуда он с ним говорил, и шагая чрез веревки палаток, которые друг с другом были сплетены, весьма устал; но каждой отряд стоял с своим Сердарем. На пути идут они так же без порядка, и кто кого опередит, тот и занимает лучшее место. Попереди ехали всегда Персияне, за ними следовал наш екипаж, а за екипажем Посол, который при хорошей погоде ехал иногда верхом на лошади. В сторону к горам ехал всегда сильный отряд Персиян, для наблюдения Татар. Дербентский Султан наипаче старался о лошадях и арбах, от границ даже до Шпиц Бармака, где Шамаханской Хан и Беглер Бек сменили его с новыми подводами, и провожали нас до Куры. О бедном состоянии Персидской армии [64] нечто еще упомянуть должно. Она около 8 месяцов не получала жалованья. Солдаты, Кизильбаши легко были одеты без шуб; сколько они денег ни имели, все употребили на покупку от Казаков наших и Дагистанских Татар войлошных епанчей или бурок, которые ни ветр продувать, ни дождь пробивать не могли. Большая часть их платья износилась; многие в разодраных сапогах, или токмо в одном сапоге, а другие совсем босые шли по снегу и по грязи. Большая их часть изнурена была голодом; они просили милостыни, и в стану своем разводили в яме огонь, около коего они огревались. Платье их и палатки казалися столь черными, как будто бы они в дыму закопчены были, и даже производили омерзение. К тому же еще и начальники их поступали с ними немилосердым образом. Ежели кто из сих бедные людей занемогал так, что сваливался с ног, то они били того палками и погоняли. Умерших сажали на лошадь, прикрепив накрепко двумя пиками так, что мертвого голова висела на двух жердях накрест связанных, что я сам [65] несколько раз видел; по том мертвое тело закапывала они в лагере. Хотя б офицер, или Сердарь, сделался болен, должен однако ж сидеть на лошади, и не осмеливается приказать, чтоб его везли, или несли другие. Шах приказал им, чтоб они в поле беспрестанно ездили верхом на лошадях, хотя б сие и жизни им стоило. Сие заметил я в Мегемендаре сделавшемся больным, и которого я лечил. Он в дороге всегда был на лошади, и тогда не сходя с оной отдыхал.

За день до нашего отъезда с границы, Персияне выдали посольству на пять дней следующих съестных припасов. На стол Князев, за коим все офицеры и другие подобного сему чина находились, давалось с довольным излишком говядина, баранина, лепешки (чуреки), сорочинское пшено, изюм, сахар, кофе и всякого роду пряности. Драгунам и служителям нашим всякой день шло на человека по полутору фунта чурек, по два фунта мяса, фунт сорочинского пшена, по полубутылке вина, фунт соли на месяц, и ежедневно полфунта масла. И [66] так мы всем сим довольно были снабжены, и люди наши могли еще уделять от оного Персиянам везущим наши повозки. Офицерам кроме сего давалось еще по одной и по две бутылки чихирю; в прочем более они ничего не получали. Сии толь обильные запасы мало по малу уменьшались, и служителям едва шла третия часть. Ежели чуреки несколько пригорели, или не допеклися, или вино не крепко и масло не совсем было свежее, и прочие сему подобные недостатки, то говорили, что невозможно таковые припасы принимать; но Персияне долженствуют дать послу вместо оного деньгами; что так же было ими исполняемо, и от сего начли великую сумму денег. Все сие делалося в тайне; однако ж не могло остаться безызвестно; так же и ячменя на каждую лошадь, коих было, у нас около 500, шел ежедневно один батман, составляющий 15 Российских фунтов: но давалась им токмо одна половина оного. По том как Мегемендарь не мог в степи собрать, толь великого изобилия, которое он по нашим требованиям долженствовал нам доставить, то [67] собранный съестной припас за дорогие деньги был ему продаваем. Путешествие посольства по берегу Каспийского моря очень было к стате; ибо все собранное от изобилия запасов, состоящих в сорочинском пшене, кофе, сахаре, в пряностях, каштанах, гранатах и проч. послано было в Астрахань водою из Дербента, Баку и Гиляна; нагружали же припало сей ночью. Чем более собирали, тем менее оного нам давали. Во время трудного пути получали мы по утру от Князева повара кофе, а вечером уже поздо однажды ели; в отдохновенный же день по два раза. До самой Шамахии давалось нам при столе вино. По том шло его столь мало, что ежели бы кто захотел утолить жажду, надлежало в него две части прилить воды; что так же продолжалося и в Гилане, даже до последнего Князева отъезда в Астрахань. Вина было довольно: но если кому захотелось попить, тот должен был покупать оное. Наконец стол день от дня становился хуже, по тому что сам Князь вместе с нами не кушал, и едва в две недели допускал себя увидеть, только один раз. [68]

Теперь паки обращаюсь к нашему стану, находящемуся в Коассе. Служители наши приметив в лесу сено, принадлежавшее Костиковским Татарам, вздумали оное без всякой платы отнять силою, и не мало его принесли, с собою в стан. Татары им сопротивлялся прострелили одного казака насквозь, от чего он в ту же ночь и умер: после сего никто уже не осмеливался таскать сена. 9 Генваря принесено было в Персидской стан шесть Татарских голов, которые приходили воровать. 11 Числа рано поутру Посол получив известие, что Татары собираются и хотят отмстить за украденное сено, приказал немедленно стан наш, отстоящий от Персидского в 2 верстах, собрать воедино и окружить повозками; по том в тот же день поспешали мы далее убраться. Персияне прежний свой стан оставили, понеже там много мертвой скотины находилося. Я видел, что около его выкопан был невеликой вал и построены от Татарских набегов худые для пушек бойницы. Подобные сему станы делали они прежде от Дербента повсюду; но [69] по возвращении своем в Дербент оставили они свои пушки и поселились в нижней части города, понеже им нечего было опасаться. О стане посольства нашего упомяну еще, что каждому в Астрахани и Кизляре даны были Калмыцкие кибитки, кои нам во время зимнего пути весьма полезны были.

11 Генваря по полудни отправясь с Персиянами из Роассы, проехали мы близь гор 12 верст; а 12 числа достигли до реки Тунтуркали протекающей в 20 верстах, и стали в глубокой долине. В то время была уже нарочито теплая погода, и снегу более нигде, кроме как на вершинах гор, не было видно. Чем далее мы ехали, тем менее чувствовали холод, и так сказать, почти зимы и не видали, поелику она продолжалась токмо от 30 Декабря до 10 Генваря; ибо после сего времени уже не видано было снегу. 13 Генваря прибыли мы к городу Тарки или Тарку, находящемуся в 20 верстах; самой же город, по причине беспрестанного тумана, видеть не могли, хотя мы отстояли от него на одну токмо [70] версту. Тут Мегемендарь купил у Татар ячменю и рубленой солоны, и все сие так разделил, что иной из нас мало, или совсем ничего не получил: однако нужда не так была велика, как о ней говорили. Хотя б в сей степи, где на дороге никаких нет деревень, в чем нибудь недостаток и оказался; однако можно бы было потерпеть, пока до обитаемой не приедем страны; в чем Персияне нас всегда обнадеживали. Но Князь на их обещания не полагался, вознамерился ехать из Тарки назад в Кизляр: и для того созвал он к себе всех нас, кои офицерского были чина, и прочитал письмо, писанное им самим от нашего имени, которое им долженствовали подписать. Письмо же следующего было содержания: “Мы увидев, что Персияне не в состоянии были в такой холод и в пустой земле надлежащим образом снабдевать посольство, и что недостаток день ото дня мог бы возрастать прежде нежели мы достигнем до Дербента; по чему нашли себя принужденными с остальным запасом к Российским возвратиться пределам”. При сем сказал [71] нам так же Посол, что мы приданы ему были с тем, чтобы в важных делах вспомоществовать ему нашим советом. И так потребовал он у нас тогда нашего мнения с тем, чтоб и мы на предложение его согласились: но предложения сии были сумнительны, ибо никогда не говорил он нам, чтобы в данном ему наставлении были сим подобные предписания, ниже упоминал когда либо, каким образом должен он с Персиянами поступать, или сколько от них требовать. Мы не могли точно знать, сколько Персияне отпускали съестных припасов и фуража, и было ли оного достаточно, или не доставало. Но что ж было делать? Некоторые из нас с желанием Князя были согласны: и таким образом все один после другого на сие согласились с тем только, чтобы при сем нам ни малой не подвергнуться опасности, и чтобы Князь за все отвечал. По сем приказал он, чтоб мы намерение сие содержали в тайне: но не знаю пред кем было утаивать, когда уже все оное знали? Сие заставило нас размышлять: когда ему заблагорассудится возвратиться [72] назад, каким образов станем мы продолжать наш путь; ибо малая из нас часть имела столько лошадей, чтобы повозки свои могли мы свести назад: следовательно, много бы должны мы были сбросить, о чем нам Князь еще заранее предсказал. Ему хорошо было говорить, ибо он имел у себя более 50 лошадей, при том употреблял так же и драгунских: в рассуждении же меня обстоятельство сие тем дурнее было, что имел только одну верховую лошадь и вельблюда; при том же он ко мне не весьма был благосклонен и упрекал меня тем, что я более других получаю жалованья. Заботы наши продолжилися токмо одну ночь; ибо 15 Генваря по пробитии утренней зари вступили мы в поход за Персиянами, ни мало о том не вспоминая, что за день пред тем было положено; следовательно советование наше было тщетно: однако сим мы очень были довольны. Без сомнения мы бы подверглась ответу: 1) За обиду чрез то самое оказанную Шаху Надиру, который, к оказанию нам своего благоволения, послал на встречу ближнего своего [73] сродника со всем под ним находившимся войском, обещавая осыпать нас дарами. 2) За то, что представленья Сердарей ни за что были почитаемы, чрев которые давали они знать, что в уважение к дружеству между ими и Российским двором надлежит несколько потерпеть; и сие не только в себе ни мало грубости не содержало, но даже было и справедливо: напротив того Посол наш Сердарей укорял тем, что великое Персидское посольство в России гораздо лучше было угощаемо. 3) Князь должен был подумать: если бы стали сие после рассматривать, то не возможно, чтоб одобрили его за, то, что он столько лишних ваял с собою лошадей, так же и другим сие не запрещал; ибо офицеры наши от 10 до 18 лошадей, так же несколько и вельблюдов с собою взяли в намерении продать их с прибылью. При том еще и 200 конных казаков даже до самого Дербента шли по переди и позади нас. Сокольники и толмачи выгоняли лошадей на продажу табунами, состоящими из 100 лошадей, чему он так же ни мало не препятствовал. Наконец без [74] ведома Князя пригнали еще из Кизляра неподалеку от Дербента два большие табуна лошадей, кои сперва он у них взял, а по том половину им отдал, которую они после продали; другую же половину приказал Князь сам под рукою продать. 4) Шах, как человек чрезвычайно горячий; был бы побужден таковым поступком начать с Россией войну. И так 14 Генваря посольство продолжало путь до реки Монасы, протекающей в 32 верстах; коея берег весьма каменист и высок. При густом тумане напала на Персиян часть Татар выбежавших из гор, и которые в скорости несколько угнали у них лошадей. 16 числа проехав по глубокой долине 15 верст, прибыло оно к ручью, находящемуся близь Каспийского моря. В расстоянии оттуда на полверсты, видны по сю сторону на горе, лежащей на дороге, два шанца со стенами, построенные Шахом за четыре пред сим года. узкая дорога ведущая чрез долину, весьма была камениста и высока, от чего возки наши приметно попортилися; а нам надлежало бы несколько верст выше проехать, где место было [75] положе. Чрез сию непроходимую долину никак не отважился я ездить, совершив за 13 лет четыре путешествия. Из сей долины предприяли мы путь к Бунаки лежащей в 6 верстах, куды обоз наш приехал уже очень поздно. Татарский князек Бунак Меде, коего я еще прежде знал, выехал на встречу Послу верхом с 20 человеками, и проводил нас до Дербента. России всегда пребывал он верен. 17 числа миновали мы прежний наш Бунакийской ретраншемент. По утру выехал я для исследования удивительной травы, растущей там у ручья, коея колосы подобны хлебу; я несколько ее собрал, но она была уже иссохшая. Желал бы видеть ее летом для подробного ее исследования: вышиною она в 3 дюйма, и неизвестная трава. В сей день проехая мы 32 версты, достигли до речки Терекемень в Усмейском владении. Берега всех рек начиная от Бунака, поросши были лесом. С начала должны мы были пробавляться хворостом, которой Персияне малыми топорами своими и саблями рубили и приносили к нам в стан. 18 Генваря проехали мы до [76] реки Бугамы, иначе большею Усмекою называемой, 24 версты, и до средней Бугамы 6 верст. Мы ехали чрез них не по мостам, но по отлогому и песчаному Каспийскому берегу, преисполненному множеством раковин, чрез которой реки в море протекают; когда же восстанет буря и подымутся высокие валы, то ехать по нем невозможно. 19 числа проехав чрез малую Бугаму, достигли мы Дербента лежащего при долине в 20 верстах, где в 1733 году полковник Ломанн разбил и обратил в бегство Крымских Татар. Персияне проехав чрез город, отвели для нас при море место, куда они привезли так же съестные припасы и фураж: но посол до тех пор ехать туда не хотел, пока он не переговорил с резидентом Братищевым, и ассессором Черкесовым, кои из Дербента приехали к нам в стан. Тогда положено было, чтобы свита его при въезде в город находилася в лучшем платье, что в следующее утро, т. е. 20 Генваря следующим порядком происходило.

1 Унтер-офицер, в гвардейском мундире. [77]

2 Трубача, с серебреными трубами.

1 Шталмейстер, порутчик Челищев.

20 для Шаха Надира лошадей, покрытых красного кармазина попонами, обложенными золотым широким галуном.

2 Квартирмейстера в синих мундирах, обшитых золотыми позументами.

1 Князев шталмейстер, который в прочем был каммердинером.

5 Верховых лошадей.

1 Литаврщик, с серебреными литаврами.

2 Трубача.

2 Волторнистов.

12 Человек музыкантов, кои все находились в синих мундирах, обложенных позументами.

1 Капитан Маслинской в должности майора.

1. Гранодерской Порутчик Щербачов.

Первая рота драгунов состояла в 3 шеренгах, а знамена находилися в первой шеренге между 4 человеками.

1 Порутчик Карабанов.

1 Порутчик Путилов.

Одно знамя, при котором шло 4 человека.

Другая рота драгунов состояла в 2 ширенгах. [78]

1 Прапорщик Ржевский.

1 Гофмейстер, который у посла был поваром.

4 Охотника, отправлявшие должность лакейскую.

1 Канцелярист и и копеист.

2 Унтер-офицера в гвардейском мундире, с еспантонами.

1 Доктор, лекарь и подлекарь.

6 Офицеров идущих по двое в ряд.

6 Кавалеров, так же по двое.

1 Маршал.

4 Скорохода, кои были собственные Князя люди.

12 Лакеев, одетых в синее платье, обшитое золотыми позументами.

Посол, который сидел верхом на лошади, и по сторонам коею находилось 6 лошадей, 2 гайдука и 1 гусар.

Секретарь посольства.

Резидент и Ассессор.

3 Пажа одетых в красное платье, обложенное золотыми позументами.

2 Унтер-офицера с еспантонами.

За сими, следовали послов возки, в которых сидели священники. [79]

Позади их шли служители всех офицеров, одетые порядочно.

Вход же сей заключал Капитан Сталыпин с несколькими драгунами.

В сем порядке взошли мы чрез нижную часть города в стан наш, который расположен был при городовой стене; обозы же прежде еще туды приехали. В честь посольству выпалено было с вышней части города из 10 или 12 пушек. За нами следовали токмо Дербентский Султан и Мегемендарь, которые находились при ариергарде, и на въезд наш издали глядели; а из Персидского стана ни единый не приходил человек смотреть нашей свиты. На дороге стояло несколько тамошних жителей и Руских купцов, и почти столько же бедных слепых, просящих милостыни, у коих по повелению Шаха выколоты были глаза. Квартир в городе нам не дали, или сам посол не захотел; ибо дома там были чрезвычайно худы. Мы пошли было в город закупить нужного, но мало что нашли, либо лавки были заперты. На улицах весьма не чисто, и много лежало на них мертвых лошадей; дома же [80] и валы были в развалинах. Армян и Индейцев находилося тогда там очень мало, и каравансараи почти были пусты; ибо они Персиян опасались, которые хотя и покупали, но не платили, или хотя и платили, но не столько, сколько надлежало. Сие делали по большой части первейшины, кои при тогдашних беспокойствиях повсюду насилие употребляли, о чем мы скоро услышим. В вышную часть города никого они не пускали, да и никто туда близко не подходил. Некогда вздумал я с некоторыми офицерами нашими объехать около города, и как только мы к стене приближались, то Кизильбаши подняли с башней крик, начали бросать в нас каменьями и показывать ружья; и так принуждены мы были возвратиться назад. Они думали, что мы хотели их осматривать. Вообще Дербент в рассуждении прежних своих времен находился в весьма худом состоянии. Больших прекрасных надгробных камней, с высеченными на них изображениями и надписьми, более уже там не существовало: но Шах Надир построил себе из оных великой дворец; к чему [81] так же и наружное укрепление, заложенное при море во время нашего пребывания полковником Генселем, было разрушено. Оной Шахов дворец стоял близь моря, и снаружи не весьма был хорош; внутри же несколько было прекрасных покоев, и изрядные двери; все в нем горницы со сводами и чрезвычайно студены, поелику дождь в него протекает. Покои для женщин и бани очень берегут, и совсем особливые сделаны к ним входы. Все сие могли мы хорошо рассмотреть, по тому, что тогда в нем никого не жило; но инде, а особливо при конюшнах, в кухнях и погребах, работа еще продолжалась. Естьли бы он по тому, как заложен, был построен, то бы великолепной дворец составил: но все стены, строенные в скорости, сделаны были не крепко, при том же он и об одном только жилье, и прочностию с старинными городскими стенами ни мало сравнить не можно. Дворец сей, начат строить в 1744 году, и почти в том же остался состоянии, как я его видел; и мало что было пристроено. Шах жил в нем только три дни. В середине [82] дворца сего сделан сад. Я еще в записках прежнего моего путешествия упомянул, что Шах в 1743 и 1744 году долго жил у Дербента, и войско свое, для искоренения Дагистанских Татар, разослал вдоль озера по Кавказу. Татары сии по обыкновению своему часто грабили Шаха подданных на дороге и около Дербента: а понеже Шах узнал, что грабежи сии никогда не прекратятся, то и вознамерился он выгнать из гор Татар и истребить, или по крайней мере привесть их в совершенное послушание, так как и с другими народами он поступил. Самые худшие Татары были Хайтаки, находившиеся под начальством прежнего изменника Усмы и султана Махнут Утемскова, с которыми так же и Россияне многие дела имели. Шах стоял под горою Усмейской области, и построил там с высокими валами и башнями крепость, отстоящую от Дербента в 2 верстах; но во время наше была она совсем покинута. Он назвал ее Иран: Харабою, т. е. опустошенною Персией; так же и не подалеку от Каспийского моря заложил он подобную сей небольшую крепостцу [83] между реками Бугамаю и Терекеменем. Но что он славного учинил? Во все свое время разорил он четырнатцать Татарских деревень, лежавших не подалеку от него под горою; Татары же оных деревень спаслись бегством, за коими он чрез высокие камни по чрезвычайно узкой дороге следовать не мог. В течении двух лет насилу овладел он некоторою укрепленною деревнею, лежащею на острове реки Бугамы и окруженною дремучим лесом. Как некогда приказал он гнаться за Татарами на высокую гору, то сделался на ней столь густой туман, которой произвели облака носящиеся поверх горы и между ею, что они не знали, в котором месте находятся их неприятели. Однако ж Шах между тем старого Усму прогнал и Кудинского Хана наименовал Усмою, которое название есть знак достоинства; но сей со старым Усмою, бывшим уже около 80 лет, в беспрестанных находился ссорах. Сказывали, что он скоро бы прогнал нового Усму, когда бы только Персияне оттуда удалилися, по тому, что он гораздо его сильнее. [84]

Достойно примечания, что Шах в вышеупомянутой Иран-Харабе выколол глаза старшему своему сыну не по иной какой причине, как зато, что он первейшими был любим, и что Шах должен был по сему опасаться возмущения. По том Шах весьма о сем сожалел и раскаивался; ибо ни в какой не могли обличить его измене. Он женат был на дочере Шаха Гусаина, от которой имел сына называемого Шарух Мирза; коему тогда было 10 лет: сей всегда находился при Шахе и объявлен был его наследником. Шах имел еще сына уже дватцати летнего, коего он однако ж от правления исключил. Ныне уже оба брата скончались. Шах Мирза живет еще и поныне в Хорассане со своими подчиненными; но не может еще обуздать прочих бунтовщиков. Сказывали, что Горные Татары отняли некогда довольно великую сумму денег везомую к Шаху, чем он очень был огорчен. Да и Андреевские, Контиковитские и прочие другие Татары согласившись между собою, отбили у Шаховой команды несколько лошадей, за что Шах требовал себе в Кизларе от нашего [85] Генерал-порутчика Тараканова удовлетворения; в противном же случае хотел он сам отмстить. Чего ради послан был к Шаху для возвращения убытка его порутчик с 2000 рублей, кои он однако ж не принял, а подарил их порутчику. Сей по возвращении своем в Кизлар, получил только 300 рублей, а прочее должен был возвратить назад. В то время надлежало опасаться Шаха по тому, что он может быть напал бы на Российские границы, естли бы старый министр Кулефа, находившийся в С. Петербурге послом многие лета, ему сие не отсоветовал и не сказал, что Россияне имеют повсюду сильное войско и что весьма будет трудно вести с ними войну; при том так же и Резидент наш Братишов представлял ему, что он за то вскоре получит удовлетворение. В прочем сие заставило, думать, что мы не всегда можем держать Татар в обуздании. По прибытии Шаха в Дербент с многочисленным войском, произошел там вскоре недостаток в хлебе и лошадях, по тому, что земля тамошняя не столь плодородна, чтобы могила пропитать толикое [86] множество людей. К сему времени с дозволением Губернатора Татищева купцы много привезли из Астрахани хлеба, и великую получили от того прибыль; ибо у Персиян не было недостатка в деньгах, потому, что они вскоре пред тем великие вывезли с собою богатства из областей великого Могола. Татары наши и Гребенские казаки пригнали к ним довольно лошадей, не смотря на то, что им сие было запрещено; Кабардинцам же в сем препятствовать не могли. Персидские деньги Абассы, называемые Рунпиами, составляющие 50 копеек, ходили тогда к Астрахане и Кизларе по 35 и по 40 копеек. Татары по прибытии своем в Кизлар покупали холсты, от коего купцы наши весьма нажились.

Между тем не весьма доверялись Шаху, и послали еще зимою в Кизлар 1744 года семь драгунских полков под предводительством Генерал-порутчика Еропкина, чтобы часть оных расположилась с казаками при реке Роассе станом и наблюдала бы все движения Шаха: но сие совсем было не нуждно, ибо Шах к нам близко не [87] подступал. Чрез долговременное пребывание свое на Кавказе ни чего он не учинил, но разорил только свое войско, да и чрез то славу, приобретенную им чрез завоевание Могольского царства, довольно затмил: ибо, стоя в 1741 и 1742 году у новой Шамахии, бился он с Лесгинскими Татарами, и на одном сражении с ними застрелен был единоутробный его брат, которого сын был Али Кулы-Хан, и о коем в последствии под именем Адил Шаха упомянуто будет: ныне же предводительствовал он в провинции Сигистане войсками против мятежников. Шах Надир не будучи доволен Касбулатом, сыном прежнего Шамкала, коего Кропотов взял в плен, отрешил его от должности и возвел на его место другого. Но сей подвержен был опасности; ибо говорили, что лишь только Персияне отсюда удалятся, то он будет Татарами убит, чего ради оставив Тарку, поехал он к нам, и намерен был ехать к Шаху, от которого получил он в подарок богатой золотом шитой халат, в которой он одет был при посещении посла нашего. Он был уже стар, и вид имел величественный. [88] Наконец Шах выехал из Дербента 1745 года, и уклонился в Киран, не подалеку от Разбина и Султании, где он и намерен был ожидать Российского посольства. Но понеже в ожидании оного много уже протекло времени, и он узнал, что в провинции Кирман восстало возмущение, то для того и поспешал он оттуда выехать. Сперва жил он в Испагане, и казнил там некоторых Ханов, кои согласились между собою взбунтовать против его народ, и свергнуть с себя его иго. По том он разбил и рассеял бунтовщиков в Кирмане. 25 Генваря Посол отправил туда из Дербента с письмами капитана Поссиета, придав ему переводчика; хотя Поссиет и сам довольно хорошо говорил по Персидски. Он возвратился оттуда спустя по том 3 месяца, т. е. 25 Апреля, в которое время мы находились в Реше. Я упомяну после из его дневных записок о успехах его посылки, а теперь намерен нечто сказать о Дербенте. Был я в большой мечете, и нашел, что она употребляема была вместо магазина, поелику в ней много лежало хлеба. Персияне въежжали в оную за [89] провиантом верхами на лошадях и на ослах: они курили там калиан, чем делали сему месту поругание. Персияне весьма ненавидят Омарову секту, коея держатся Дербентские Татары, которых и так уже было не много; следовательно и не много помышляли они о своей мечете. В Ардевиле, которое место Персияне весьма свято почитают, отнял он все золотые и серебреные украшения, и многих из священников их поделал солдатами, или по крайней мере оставил оных там очень мало. В нижней части города, называемой также Греческим городом, заложил он близ дворца своего новой каравансарай или базар, не четвероугольником, как обыкновенно сии здания строются, но в две линии, и который простирался в длину на версту. На одной стороне сего базара начел я 150 лавок, из коих многие были каменные, иные сделаны из глины и земли, а некоторые еще начиналися только строиться. Купцы должны бы были уже тогда содержать в них товары свои; но напротив того все они были пусты, так же очень худо сделаны и, неудобны. В них стояли Персидские [90] солдаты и их лошади, из коих много там лежало мертвых.

В Персидском корпусе находилось 4 Сердаря и 4 девизии; а именно: 1) Персидские Кизильбаши, которого названия другим не дается, 2) Кандагарские Агванцы, 3) Узбеки из Хивы, Бухарии и Бадхии, и 4) Иидейцы из Сенды. Естьли тщательно рассмотрить различные сии народы, то каждого узнаешь по лицу. Купец наш Христофор Матвеевич, родом Грек, и человек разумный, который мне чрез толмача великие оказал услуги, и коею я принял в мой возок, говорил, что естьли я только Узбеков со вниманием рассмотрю, то увижу, что все они лицом похожи на Жидов, и произношение речей их совсем особливое, которое так же с Жидовским сходно; что я в них действительно и нашел: почему очень вероятно, что они происходят от десяти Израильских колен, которые в плену будучи завезены в весьма отдаленные страны, мало по малу оставили свое богослужение. Хотя большая их часть одета была бедно, однако я [91] приметил в них особливое мужество, и в то время, как я ездил с ними иногда верхом, рассказывали они мне различные баснословные повести. В прочем, видел я у Персиян дорогие орудия, оправленные серебром, так же серебренные широкие кольца или обручики, коими они дуло к ложе прикрепляют. На сих днях осматривал я находящиеся по обеим сторонам города древние надгробные камни, но мало нашел из них достойных примечания. Самые лучшие употреблены были на построение Шахова дворца. Прекрасная пещера, называемая Россиянами сорока святых, совершенно была разорена; а осталися токмо стены около ее обведенные и некоторые своды; великих же надгробных камней более не было. На дворе били Персияне скотину, о чем смотри в описаниях Олеариева путешествия. Говорят, что в пещере сей погребено 40 Князей или героев, кои храбро сражаясь против короля Узам-Кассама, убиты били на сражении. По том осматривал я еще при воротах Аллы-Каппи у Чинарного дерева древнюю гробницу Чум-цумы (смотри Олеария), и [92] гробницу Дербентского Штатгалтера Наипа, сдавшего Императору Петру I город Дербент. В то время отправлялися похороны, и покойник, коего несли 4 человека, покрыт был белым покрывалом. Сии говорили, что он был храбрый Кизильбаш. Могила вырыта была в сторону, куда они положив покойника, заложили ту сторону камнем так, чтоб ему лежать было просторно: по том опустили туда доску, и мула прочитав над ним молитву, приказал могилу засыпать землею. В Дербенте повсюду много находится слепых просящих милостыни. За три года пред сим от тамошнего султана Мегемет-Хана, выколоты были по повелению Шаха глаза более нежели 500 Персиянам за то, якобы они хотели соединиться с Татарами. Наконец сие и с самим Султаном воспоследовало, и в чем он проступился, о том не знал ни мало. Старший сын старого умершего Наипа получил от Российского двора титло Хана; ныне же не более он значит, как Гуш-Баша или Полковник, а брат его, так как Адъютант. В прошлом году отослали в Дербент из старой Шамахии несколько бедных [93] семейств, кои теперь отосланы были в новую Шамахию. На сих днях украдены у сокольников и у толмачей наших 20 лошадей, кои без вести и пропали. Прежние обширные виноградные сады были опустошены, и виноградные лозы употреблялись вместо дров; разорены так же и дерева, купно с аллеею высоких райских дерев, находившихся в прежних Императорских садах. Однако ж инде можно было еще найти виноградные лозы, от коих Капитан Поссиет с дозволением Гуши-Баши отрезал 600 побежков, и с бывшими при нем отца его людьми послал их водою в Астрахань, кои рассажены были в виноградных Императорских садах, и по том большая часть из них принялися. В сие время Дербентские виноградные сады лежали пусты, поелику мало там находилось таких людей, кои бы могли оные обработывать. Князь советовал Руским купцам мало по малу выехать из Дербента. Они имели там три судна. Так же стоял там Персидский фрегат о 18 пушках, построенный в Лангеруте Аглинским Капитаном Эльтоном, коего Шах пожаловал Адмиралом, [94] с жалованьем по 6000 рублей на год. О сем достойном примечанья муже упомяну я после; а Обер-Адмиралом был Бакинский наместник Мурза Мугамед-Хан, сын прежнего Дарги Султана. Сей нарочно приехал из Баку, дабы навестить посла, и спросить при том о продолжении путешествия. Он говорил, что 2 фрегата и 4 небольшие судна уже в готовности, и по морю ходиьь могут, и 4 судна большие и многие еще другие были не спущены. Строил же Аглинский корабельный мастер нарочно выписанный из Бандера Аббасса. От него равным образом узнали, что несколько из Российских морских людей, чинивших прежде по морю разбои, отправилися в Лангерут под Персидским покровительством, которые Ельтону не малое делали вспомоществование, и ему дана была на вспоможение вся Лангерутская область.

Они имели в Муссуле на горе железные заводы и ковали якори; сеяли также конопли, приготовляли пеньку на веревки и якорные канаты. Персияне принуждены были обучаться сему ремеслу, хотя они и [95] не охотно к нему приступали, поелику они никаких морских должностей не могли терпеть. Когда бы Шах долее прожил, то довел бы он далеко кораблестроение; ибо все работали по принуждению, так же и денег ни мало не щадили. Посол наш говорил с Бакинским Ханом о капитане Ельтоне весьма презрительно, будто он ничего не разумел, и что Шаху худые оказывал услуги. Россия строением Персидских кораблей недовольна была, и сему охотно воспрепятствовала бы; однако ж нечего ей было опасаться. По смерти Шаха пришло оно в упадок, и Персияне застрелили Ельтона, о чем при описании Гиляна нечто я упомяну. Старший Сердарь, Амир Аслан Хан, занемогши на реке Бугам грудною болезнию, просил у посла дозволения, чтобы я его лечил, что мне и позволено было; и когда почувствовал он облегчение, призвал меня тогда к себе в Дербент и возблагодарил за исцеление болезни. Он говорил, что за нужными делами надобно ему ехать наперед в Ардевиль. Он имел еще остатки венерической болезни; по чему и хотел просить [96] Посла, чтоб он уволил меня с ним на 6 недель, за что хотел он меня наградить, а по том рекомендовать и самому Шаху: когда же уволить меня к нему было не можно, то хотел он ждать меня до тех пор, покуда я туды с посольством не приеду. Он выехал из Дербента на третий день, и послал Князю в подарок несколько Персидских истканей, извиняяся, что по причине худого здоровья не мог он с ним сам проститься. Амир же Аслан Хан получил напротив того от Князя несколько жемчугу, часы и несколько соболей: в прочем он не весьма был говорлив, но вид имел величественный: ему было около 50 лет, и славился яко добрый воин. Сей Амир Аслан Хан в первую ночь по прибытии своем приказал умертвить Татарина за то, что он сестру свою, которую Амир Аслан Хан хотел иметь у себя, тайно от себя услал. Сия с матерью своею приехала в Наш стан, и по том обе они с подполковником Аслан Беком и 200 наших казаков отосланы были в Кизлар, поелику Татары к Российскому принадлежали подданству.

Текст воспроизведен по изданию: Выписка из путешествия Иоанна Лерха, продолжавшегося от 1733 по 1735 год из Москвы до Астрахани, а оттуда по странам лежащим на западном берегу Каспийского моря // Новые ежемесячные сочинения, Часть L, август 1790 года. СПб. Императорская академия наук. 1790

© текст - Клевецкий А., Судаков М. 1790
© сетевая версия - Тhietmar. 2024
© OCR - Иванов А. 2024
© ИАН. 1790

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info