МЕСЯЦ ФЕВРАЛЬ.

1791 года.

В САНКТПЕТЕРБУРГЕ,

Иждивением Императорской Академии Наук.

=================================================================

Больные наши мало поправлялись в своем здоровье, и умирало почти столько же, сколько выздоравливало. Наконец подлекарь, ученик и трое фельдшеров сделались также больны; и я должен был один мучиться с толь многими опасными больными. 8 Июля очередь дошла и до меня, ибо я получал жестокую ежедневную лихорадку, три дня с ряду продолжавшуюся, которая сим и кончилась, и я по осми днях выздоровел, однако имел по том другой припадок, которой также все здоровые и большая часть больных получили. Он состоял токмо в сыпи по всему телу похожей на febrim urticatam со многими прыщиками на подобие оспинок, которые в одном месте пропадая, высыпали в другом в великом множестве. Они причиняли несносной зуд, и чем более их чешешь, или в бане паришь и разгорячаешь, тем хуже становилось; однако не [78] было ни какой опасности. Жители и чужестранцы, жившие здесь уже несколько лет, не были сей болезни подвержены. Я получал от оной облегчение не прежде Сентября месяца, когда воздух стал свежее; хотя я оную и зимою приметил, и по том по два лета, пока не приехал в Москву, чувствовал, однако не столь сильно. Сыпь сию уподобляли описанной мною выше сего при Баке. Мы находились среди всех сих печальных обстоятельств до Сентября месяца. По смерти Шаха нужда наша увеличилась, харчу совсем не отпускали, да и за деньги ни чего не льзя было иметь; повсюду сделалось возмущение, из деревень ни чего не смели привозить; лавки были заперты, и мы были заключены. Ни кто не мог, не подвергаясь опасности, выходить. По том сделано было Резиденту представление за подписанием офицера, чтоб он нас отпустил, поелику для содержания больных нужных съестных припасов недоставало; мало так же осталось лекарств; сверх того и мы, пользуя других сами могли занемочь, и нужда по всем вероятностям день ото дня должна бы увеличиваться. Резидент никаких не делал в том [79] затруднений, и приказал мне отправиться в Ензили, дабы из четырех остальных галиотов два наилучшие избрать, на которых бы больных удобнее можно было отправить. Сие исполнено было 7 Августа, и я отправясь к судам на почтовой шлюпке, того ж дня обратно приехал. Больных было у нас 80 человек, так же много и тех, которые не совсем еще выздоровели. Резидент получил для своею охранения 14 человек, и 19 лошадей для Шаха определенных. Потом взяли мы увольнение, и с удовольствием отправились 9 Августа в Перибазар, а 10-го прибыли в Ензили. Здесь вы пробыли несколько дней, пока все было приготовлено. Залив морской простирался в ширину от Перибазара на 20 верст, а в длину до Кескера на 30 верст, где впадает река Сомовка. По заливу Ензилейскому до моря расставлены были бакены, где в тихую погоду весьма неглубоко, и едва можно проехать на ботах. Морские волны произвели уже несколько лет тому многие отмели: но Персияне сказывали, что море каждые 30 лет то прибывает, то убывает, так что в известное время можно ездить по заливу [80] на галиотах. В Ензили кроме нескольких Армян, которые оной город содержат, ни кто не живет. Они имеют большой сад, в котором садят они огурцы, дыни и арбузы. Сии последние уже созрели, и мы взяли их несколько с собою в дорогу. Они все были крупны, красны, овальны, и вкуса приятного. В сем саду стоял Консул Бакунин все прошедшее лето, и имел несколько покоев из камышу и соломы сделанных, так же высокую о трех ярусах из камыша взведенную башню: в оной весьма весело и приятно было жить, и в которой мы так же последние сии дни провождая могли далеко обозревать окольности. Прошедшего года Пеллитинцы учинили на сию землю нападение, и ограбили живших в оной бедных людей, сожгли их хижины, и увели некоторых Консуловых солдат. На сем полуострове живущие люди имеют в их языке особливое и другим Персиянам мало вразумительное наречие. Назад тому три недели, скончался здесь богатой Персиянин скоропостижною смертию. Он держал киршимы, был жесток, и жил по большей частя грабежом. Он убил [81] одного в сердцах не задолго пред своею смертию, и с Киршима бросил в воду. Армяне уверяли, что он в течении нескольких лет более 20 человек лишил жизни. Консул Бакунин некогда жестоко его наказал. Нынешний начальнике Решты Ага Гассан велел сего бездельника поймать, дабы наказать его по достоинству. В прежние годы, когда генерал Левашев управлял в Гилане, при Ензили стояла всегда большая команда солдат для охранения провианта и товаров, которые туда привозимы и отвозимы были: но он посылал сюда самых худых людей, заслуживших наказание, поелику знал, что сие место во всем Гилане самое нездоровейшее было; что наше посольство к несчастию вскоре испытало. Стенька Разин с своими разбойниками козаками в здешнем месте держался, и при устье залива для безопасности своей сделал круглую каменную башню, имеющую в поперешнике 30 шагов, остатки коей еще и поныне видны. Как во всем Гилане, так и на полуострове, не мало водится змей. Посланник имел при себе кошку, которая их ловила и умерщвляла. Офицеры, [82] наши, бывшие в прежние годы в Гилане, сказывали, будто там находятся змеи с ногами, и по кровлям бегают; но я нашел сие несправедливым. Ето правда, что они по кровлям ползают, которые построены плоско. Они всползали на оные с низких пристроек, и искали под кровлями молодых воробьев, что я сам в Реште в моем дому видел, как змея опустилась головою в низ с черепишной кровли в воробьиное гнездо, а хвостом крепко держалася за оную; вползши же в гнездо до половины тела, опустила хвост; чрез несколько времени она назад вышла, взлезла на кровлю и уползла; но к сему не имела надобности в ногах. В заливе водятся различного рода рыбы, как то большие сазаны, осетры, сомы, и крупные прекрасные лещи, которых Персияне охотно едят; но они редки и дороги. У берегов к Ензили лежащих находится множество малой рыбы с толстыми головами, вкусом похожей на пескарей. Наши люди ловили ее удою, и привязывали к одной уде по 3 и по 4 крючка, которыми они вдруг по стольку же рыбок вытаскивали, и в короткое [83] время на добрую уху наловили. Я видел в Перибазаре и в других местах различного рода сети, которыми они ловили рыб. Они сплетены коническою фигурою, имеют в низу в поперешнике от одной до полуторых сажен, где более 200 свинцовых шариков привязано, и к верхнему концу сети прикреплена длинная веревка. С такою сетью выходят они на высокой берег или на мост, или ездят на лодке. Если они одну или более рыб увидят на поверхности, или на дне плавающих, то один берет сеть за верх, вертит ее искусно кругом, чтоб она совсем расширилась, и над рыбою опускает ее вдруг до дна, и так ее в оную заключает. Тогда рыбак приподнимает по малу сеть в верх, а шарики все вместе собираются, запирают сеть крепко, и таким образом рыба бывает изловлена; по том вытаскивают сеть на воды, в низу ее распутывают и вынимают рыбу. Морской залив кругл, весь порос камышом, между коим находят редкое иностранное растение. В Реште видел я токмо плоды оного, которые жители привозили на рынок. Я их купил, и назвал морскими орехами, [84] поелику они как вкусом, так и величиною на лещадные орехи вкусом и величиною нарочито походили. Спустя несколько по том лет узнал я, что сие растение есть так называемые морские ковшанчики, Nymphaea Nelumbo. Оно так же ростет по другую сторону Астрахани ниже четырех бугров, при устье реки Волги, откуда привозят оное Индейцы. Сии орехи велел я в С. Петербурге в аптекарском саду посадить во рду, из коих некоторые вышли, но имели токмо листы. В Гилане не мог я собрать достаточных известий о редких птицах и зверях, поелику происходившее в сей стране замешательство не позволяло мне, не подвергнув себя опасности, далеко отлучаться. Я приметил токмо, что тамошние быки имеют на плечах мясистые горбы, и в лесах находятся большие дикобразы и зеленоватые дикие курицы, величиною с тетерьку, и великое множество гусей: Армяне же уверяли, что, поелику там лето долго продолжается, они от 2 до 3 раз выводят детей.

Теперь оставлю я описание путешествия моего в Астрахань, и прежде опишу [85] беспокойствия во время мое случившиеся, во-первых с консулом Бакуниным. Он сменил за пять лет Арапова, имевшего с Аглинским капитаном Ельтоном ссору, по причине которой оставил он Аглинскую компанию, и перешед в службу к Шаху. Бакунин, человек хитрый и отважный, бывший в Константинополе секретарем посольства, причинил много беспокойства купцам, а особливо Аглинским, и завидовал их выгодам, которые они от Шаха получили. Купцы и резидент Братищев и прежде жаловались на него посланнику, по чему новый приехал Консул, капитан Астраханского гарнизона, которому он хотя и сдал свою должность, однако письменных дел так скоро не хотел выдать, отговариваясь слабостию своего здоровья: но как князь беспрестанно на сие настоял, а иногда и сурово с ним обходился, то он подняв голову вынув, свою, шпагу и положил ее к ногам князя, говоря: что он ему ни в чем никакою не обязан благодарностию и отказывается от всех дел, за которые он отвечать более не будет; но просил, чтоб он его отослал [86] токмо в Россию, где он охотно принесет оправдание пред государственною иностранных дел коллегиею; тайных же ему данных повелений ни под каким видом ни кому не выдаст. По том не являлся он более к Князю, который его однако из Персии уже не отпускал. Следующего лета приехал он в Астрахань, и когда узнал, что посланник отправился в Москву, то он другую привесив себе шпагу, поехал также в Москву. Далее никаких не производили над ним исследований, и спустя несколько лет он вступил по прежнему в службу при государственной иностранных дел коллегии. В 1759 году послали его к новому Калмыцкому Хану, для приведения его к присяге в верности, и вскоре после того оставил он службу. При том узнал я еще, что в Реште в Католическом и Армянском сообществе, было двое Езуитов, из которых старший 60 лет, и в Персии около 30 лет находился. Они имели в их доме изрядную церковь. В Апреле месяце приезжал Капуцинский патер, именем Дамиян, который паки отправился в Таврис к своему [87] обществу. Он упражнялся во врачебной науке, и был три года при Али Кули Хане, племяннике Шаха, которого он, как сказывал, от венерической вылечил болезни; за что он его дарил и жаловал платьем и чалмою, которую он всегда, носил, и хвалил Али Кули Хана как благосклонного государя. Сей 26 летний Государь, любивший пить, был тот, который приказал Шаха Надира убить, о чем я вскоре уведомлю. Католицкие патеры одевались по Персидски, в чем частию подражали им также наши и Аглинские купцы. Они по большей части носят бороду, и ходят в туфлях, которые скидывают при входе к какому Персиянину, и горницы их устланы коврами и войлоками, на коих бы могли сидеть Персияне. Офицеры при посольстве отростили по большей части бороды, и для будущей аудиенции у Шаха должны они были сделать себе суконные стиблеты и чулки, поелику ни кому непозволено предстать пред него в башмаках, или в сапогах. Лишь только посланник наш отправился, то одно известие за другим приходило, что Шах Надир умер. Как скоро он стал при [88] Туршисе не подалеку от Мечеди станом, то 15 Маия в ночь от своей гвардии убит был; ему отрубили, голову и руки, и послали к Али Кули Хану в Герат на встречу, который с своим корпусом уже из Сигистана вышел. Ему Персияне препоручили тайно государство, поелику они знали, что он был милостив. Они не могли долее сносить тиранства Шахова; ибо жизнь как знатных, так и низкого состояния людей, не была в безопасности. Ближайшая стража Шахова была подкуплена, чтобы впустить умышленников. Он уже знал, что искали его погубить; по чему всегда клал при себе оружие, и хотел в тот самой день сделать в войске перемену, и учинить великое кровопролитие; однако они его предупредили, и когда на него напали, то он защищался: сперва просил он о пощаде жизни своей, и когда они на сие не согласились, то он трех убил. О сем рассказывал мне наш толмач Абдерешид, находившийся тогда при Шахе, и посланный туда с письмами. Али Кули Хан спешил туда, и был всеми с радостию признан Шахом и проименован [89] Адилом, т. е. всемилостивейшим. Прежде нежели все сие кончилось, восстали уже чрезвычайные в сей стране беспокойствия. В Реште избрали жители 10 Июля на время начальником Агу Гассана, знатного мужа, для сохранения польз будущего Шаха. Но восстала другая кромола по наущению Гуссеин Хана, которые несколько раз друг с другом имели сшибки, однако без большого кровопролития; и все сие происходило не без опасности. В город ничего на продажу не привозили, и лавки были заперты, от чего чрезвычайная произошла дороговизна. Многие бедные люди, истощенные голодом выходили на улицы, и ежедневно от 3 до 5 человек умирало. Мы и надежды не имели к доставлению запасов: но обе стороны от имени народа требовали от Хулефа и Мегемендара за все то, что они для нашего посольства как деньгами, так и харчем забирали, заплатить. И так сии добрые господа сами не в безопасности находились; по чему перешли они ближе к нам в дом Бабы Хана. Между тем должны мы были довольствоваться Руским ржаным хлебом, старыми сухарями и грешневою [90] кашею; а иногда давал нам Резидент Черкесов несколько сорочинского пшена, которым он для Князя запасся. Спустя несколько дней пришел наш толмачь из табуна с известием, что некоторый Хан собрал в горах не подалеку от Лагашана 2000 человек, взял к себе всех наших лошадей и роздал их своим людям. Хан был хитр: он послал к Резиденту письмо, в котором уведомлял, что он взял скот наш для защищения от противных сторон, и что мы оной всегда можем получить. Ему было ответствовано, что когда он точно так думает, то пригнал бы скот наш за 3 версты отсюда до ближайшей реки, и там люди наши могут его взять. Хан ответствовал с великою учтивостию, что он его туда скоро пригонит; однако он нас обманул, все при себе удержал, и скот сей совсем пропал. Да хотя бы он его и прислал к нам, однако бы мы не были сим довольны:, ибо нам негде было лошадей пасти, и были бы они или другими взяты, или бы у нас с голоду пропали. В самом деле сие лучше было по тому, [91] что каждому из посольства надлежало после письменно подать, что у него пропало, и скольких потеря стоила денег? Хотя сие и долго продолжалось, то есть до 1751 года; однако каждому из государственной иностранных дел коллегии за все то, что он объявил, заплачено было. В сие время ежедневно более приходило ложных известий. В Ардевиле Сам Мурза Валагета назвался Шахом, бывший за 3 месяца в Кесме, что в Гилане, чрез которой мы проезжали, кузнецом. По смерти Шаха отправился он в Астар к Хану, и его брату, и объявил им, что он происходит от роду Шахов. Ему поверили, и Хан принял его сторону: он представлял, будто он для того должен был столько унизиться, чтобы от Шаха быть скрыту, который его уже давно искал. По том пошел он чрез горы, завладел Ардевилем и Таврисом. Хан в Баке склонился так же на его сторону, так что он собрал войска от 12 до 15000 человек. Он приказал в Ардевиле, бить деньги и дослал нарочитого в Решт, для принятия от жителей присяги, который раздавал в оном новую монету; оной [92] и я несколько получил: однако его не приняли. Он сделал Астарского Хана первым своим министром, а брата Сердаром, который с 2000 людей пришел в Решт, и должен был быть Сабахтаром или правителем; но Ага Гассан и Гассен Хан вышли с отпором к нему на встречу к самому мосту за 2 версты от города, и его отразили. В сей сшибке некоторые убиты. 200 человек из Решта остались не подалеку от оного, и усилившись 24 Августа устремились силою, и осадили город. Российские купцы ушли в дом Консула, и были спокойны. Но сие стоило многого Агличанам, у которых было чем поживиться; поелику они имели два большие магазина с Аглинским сукном, из коих Персияне тащили, сколько им можно было его унести; и чтоб иметь деньги, то они продавали из оного остальное нашим купцам, жителям и Армянам, за малую цену, аршин по 2 и по 4 рубля, когда им самим стоило от 6 до 9 рублей; и с оными бунтовщики ушли, поелику они знали, что Адила Шаха новопроизведенный Сабахтар неподалеку находился. Агличане считали свою потерю в 500000 рублей. [93] Вскоре после того Российские купцы дали из Тавриса знать, что Сам Мурза велел им под строгим наказанием заплатить себе десять тысяч рублей; однако Амир Аслан Хан пришед туда благовремению из Еривина с своим корпусом, разбил Саму Мурзу, и взявши его в плен убил, о чем стоявшие до сего времени при Реште 2000 человек узнавши, разбежалась. В сие время отнято силою у Российских купцов не подалеку от Мечеди как деньгами, так и товарами на тринадцать тысяч рублей, а в Мисандроне у других купцов на три тысячи рублей. Наибольше пало нещастие на трех Агличан Мирокса, Вилдерса и Томсона, которые были одного сообщества; Бардевик же был другого общества, имел уже немного в остатке товаров, выключая заданных в долг, которые пропали.

Текст воспроизведен по изданию: Продолжение известия о втором путешествии доктора и коллежского советника Лерха в Персию, с 1745 до 1747 года // Новые ежемесячные сочинения, Часть LVI, февраль 1791 года. СПб. Императорская академия наук. 1791

© текст - Клевецкий А., Судаков М. 1791
© сетевая версия - Тhietmar. 2025
© OCR - Иванов А. 2025
© ИАН. 1791

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info