В САНКТПЕТЕРБУРГЕ,

Иждивением Императорской Академии Наук.

=================================================================

Летом многие страдали у нас лихорадкою, горячкою, опухолью и поносом; и при всех сих болезнях показывались у многих черви, которые исходили по большей части рвотою. Все они были одной породы с находившимися в колодезях; никто из наших не видал у себя прежде таковых. У многих жителей поделаны над колодезями большие, из жженого кирпича сделанные цилиндры столбы, и в низу обмазанные глиною, дабы лягушки не могли туда всползти; но дождевых червей не можно было сим способом удержать, которые сквозь землю туда проползали: наилучшее средство состояло в частом вычищении и вычерпании колодезей. На стенах ростет оленей язык (lingua cervina), стенная рута (ruta muraria), трава каменный перелом называемая (trichomanes) и трилистник (trifolium). Иные [56] бросают иногда соль в колодезь, дабы тем очистить воду. Гораздо безопаснее пишь ее не сырую, но всегда переварную. Самую лучшую и чистую воду привозят из колодезя в Армянском каравансарае ископанного. Кровли черепишные и все плоски так, что человек может ходить по оным. Дома обыкновенно бывают об одном жилье, с крытыми переходами во круг всего дома, дабы от жару иметь тень и прохладу. С наружи кажутся дома не великолепны, но внутри весьма украшены, и подмазаны гипсом с выделанными фигурами, расписаны и вызолочены. В покоях у женщин довольно зеркалов, которые без рам, но вделаны в стены. В комнатах находятся камины, оконницы, и двери резной искусной работы, без стекол, которые в зимнее время заклеивают бумагою. В домах у богатых людей бывают так же и стекла, персидской работы, толстые и небольшими сделанные кружками, чрез которые ничего не видно; по чему зажигают они свечи, и поелику кружки в окне бывают различных цветов, как то белые, красные, голубые и зеленые; то представляют снутри отменной вид. Столов и стульев [57] Персияне не употребляют; горницы устланы коврами, или плетенными из тростника циновками, и для содержания оных в чистоте ходят они в туфлях, кои скидают у дверей. Они садятся подогнувши ноги на войлоках; или подушке, и ходят в суконных чулках. Горницы их возвышены от земли от пяти до десяти ступеней; в двух домах находится одна или две залы, с окружающею галлереею, или без оной, и без оконниц. Богатые люди делают посреди залы из мрамора или алебастра фонтаны, около которых в летнее время садятся для своего прохлаждения. Они с неудовольствием смотрят, когда какой чужестранец входит в их жилища в сапогах, или башмаках, не только для того, что марают оными ковры, но так же, чтоб не были ими осквернены, поелику они на оных три раза в день стоя на коленах отправляют свою молитву. По сей то причине откладывают они ковры на сторону, где иностранец сидеть должен. Аглинские и Руские купцы поступают там по Персидскому обычаю; ибо носят они сверх обыкновенной обуви суконные [58] башмаки и сверх оных туфли. Редко строят покои на улицу, но посреди двора, и стоят один от другого в отдалении, так что никто один другого в окошко видеть не может, и сие делают они наипаче для женского пола. Город расположен беспорядочно и без укрепления. При перевозе чрез реку Реш Шинку имели Россияне укрепление. Базар или рынок находится посреди города в разных улицах, и пятнадцать каравансараев или гостинных дворов, в которых иностранные купцы становятся, в оных живут, и свои продают товары. В нашу бытность в рассуждении упадшей торговли были они почти пусты, и один токмо караван из Тавриса приехал. Из Испагана и других мест, уже несколько лет прошло, как ни одного ни видали, по причине великой опасности, от чего купцы в худом находились состояний, и никто не приезжал для торгу. Лучший торг состоял в шелке сырце. Он был дешев, так как и все шелковые и бумажные товары; однако их не иначе, как на чистые Персидские деньги получать было можно, на товары же они не меняют; и они должны в [59] скорости доставить деньги, ибо Шаховы сборщики жестокими принуждают их к тому наказаниями, что и ныне случилась: три раза жители приносила в рынок на продажу все, что они имели, убор их жен, кольца, запястья, серьги и старые монеты, червонцы, которые они на головном носят уборе, прекрасное платье, вышитые покрывала, также и рубашки по подолу во круг золотом и шелком вышитые. Российские и Армянские купцы не много имели денег; они старались занимать у бывших при посольстве, и давали охотно по 40, 60 до 65 процентов, обещаясь заплатить оные в Астрахане. Вышеупомянутые сборщики нахватавши и надовольствовавшись многим, отправились на конец по прошествии двух недель. Некоторые из оных стояли на одном со мною дворе, куда они бедных в одно таскали место, привязывали их ногами к дереву и немилосердо били. В стене было отверстие, в которое я несколько раз видел сию жестокость. Я жаловался посланнику, что наши больные близь оного места лежащие не имели от крика почти ни днем, ни ночью покоя, и когда им было [60] сказано, чтоб они поступали тише, то чрез насколько дней перебрались они в другой дом. Торговля в Персии отчасу упадала. Купцы наши не могли от Персиян получить их требования, поелику они совсем были ограблены. Вскоре по том получено известие, что равным образом и наших в Испагане, Шамахе, Ардевиле и Тавриси не щадили, все от них отняли, и наложили пеню. Князь опасаясь хуждшего, приказам Рештским купцам отправиться заблаговременно в Астрахань. Они вещи свои отослали, сами же большею еще частию остались; ибо они собирали долги, или не чаяли иметь никакой опасности. Четырем Аглинским купцам Мирону, Вильдеру, Томсону и Бардевику советовали также вещи их спасти; и сколько бы они были счастливы, если бы оному последовали совету; но они полагались на Шаха, давшего им великие преимущества.

Между тем, пока князь от Шаха Надира ожидал известия, находились мы спокойны. В полдень из галлереи над воротами давали знак к столу, и музыканты как во время ужина, так и в [61] вечеру на галлерее играли; тогда стекались в великом множестве Персияне для слушания нашей музыки. Так же и наши к ним собирались, когда они по утру и в вечеру на мейдане близ нас на длинных трубах играли необычайные свои мелодии. Князь выходил редко, и мало выезжал из города. В самом начале нашего прибытия все лошади от посольства и от нашей свиты препоручены были Персиянам, дабы оных отвели на хорошие паствы. Они провели их по двух или трех днях в горы, где солнечный жар не столь сильно действовал. С ними послали одного токмо толмача, для доставлений в разные времена известия. Хулефа часто посещал посланника, дабы его побудить к продолжению путешествия; по чему и нужные припасы на дорогу в Мисандрон были приуготовлены; но никак его не мог склонить, ибо посланник отговаривался слабостию здоровья. Главная его причина состояла в том, чтоб не прежде подняться в путь, как капитан Поссием возвратится от Шаха, который наконец 25 Апреля благополучно приехал, и привез от Шаха грамоту, [62] в которой содержалось: что он намерен принять посла в Хорасане, что при Турчисе. Капитан сказывал, что ему должно было с Шахом чрез Испаган до Кирмана ехать, откуда он по трех днях т. е. 13 числа Августа был отправлен. Он не видал Шаха при городе станом стоявшего, который ему 150 червонных пожаловал, и повелел при том объявить ему, что он выступит с войском своим к Турчису, что в Хорасанской области. Сие также скоро воспоследовало; ибо он действительно туда прибыль. Сие известно, что Князь капитана Поссиета послал к Шаху с письмами не с другим каким намерением, как только, чтоб жаловаться на трудной путь и на Сердаров, которые ему не во всем удовлетворяли; по чему и просил повеления, чтобы в дальном пути не претерпевал он ни в чем недостатка. Какой же на то был ответ, того он не объявил: однако наконец сие узнали т. е. что Шаху столь еще рано оказываемое негодование посланника не понравилось. Сердари послали тотчас своих гонцов для донесения Шаху о всем происходившем. Хулефа вскоре получил новое повеление, [63] по которому он паки напоминал послу, дабы поспешить отъездом, поелику Шах оного охотно ожидал; напротив того посол представлял затруднения, что земля была повсюду разорена и бедна, люди, разбежались, и частию возмутились, не хотя более повелениям Шаха повиноваться, о чем капитан узнал на пути, сверх же сего и под видом болезни требовал отсрочки. Наконец согласились с Хулефою отложить еще путь на два или на три месяца, пока сорочинское пшено и другой хлеб поспеет. Между тем Князь предприял тайно свои меры, что можно было из последствия знать; ибо он сам колебался в мыслях, что ему должно было делать. Казалось, что он опасался жестокости Хана, который может быть стал бы ему упрекать, что он без причины жаловался на содержание, и что будто бы ему не довольно было оказываемо чести. И сия то причина побудила Князя взять намерение о выезде из Решты. На море при Сенсили, собственно Ензели называемой, стояло 11 Руских судов. Он представлял, что хочет оные [64] употребить в пользу и погрузив в оные все тяжести при посольстве находящиеся отправишь в Астрабат, а самому освободясь от всех сих трудностей ехать туда сухим путем. Сие предложение Хулефа почел справедливым, в оном ему удовлетворил, и хотел дать лошадей до Перибазара, а суда киршимами называемые до Ензли. Однако ж на то Князь промолчал, приказал привести часть драгунских лошадей, и в скорости ночью екипаж свой с подарками для Хана со всевозможною тихостию отправить в Перибазар, отстоящий в 12 верстах оттуда, на киршиме чрез залив 20 верст в Ензели, а из оного мало по малу перегрузить на Руские суда. Мы не могли понять, что сие значило. Спустя после несколько времени две драгунские роты и все прочие получили приказание, вещи свои также ночью на сих драгунских лошадях отправить далее; а чтобы того Персияне не приметили, то запрещено было всем нанимать у Персиян лошадей. Князь дал приказ уже за две недели, ворота у своего дома запереть; музыка перестала, и все стало тихо. Он [65] запретил всем нам ходить по улицам и рынкам для какой либо закупки; и когда все вещи отправлены и перевезены были; то на кануне приказал, собраться к себе следующего утра всем офицерам под видом верховой прогулки. Сие было 15 Маия, и посол наш с нарочитою скоростию прямо ехал ж Перибазару, где уже стояла от наших судов шлюбка, на которой он в Ензили доехал. Подъехав по том к городу, послал маршала Березина к Хулефи с уведомлением, что он по совету врача, как для своего собственного, так и для здоровья всея свиты, стоит у Ензили станом, на открытом месте. Я должен признаться, что ни какой не приметил в Князе болезни, и что он у меня со всем не опрашивал совета, и при всем посольстве имели мы токмо 6 больных. И так для здоровья со всем не нужно было оставить город, в коем мы от жару жили в хорошо покрытых домах: но Князя особливая к тому побудила причина, чтоб офицеры ни чего не закупали. По том приказал он сам некоторым из своих людей, также и своему [66] толмачу, присматривать за тем, что вынесено будет на продажу; так же, когда некоторые к нам с товарами приехали в Ензили, запретил он их пускать, так что ни кто из нас не мог ничего купить. Предприятие посла нашего удивило Хулефу. И так он приехал в Перибазар, но уже поздно. Он застал токмо нескольких офицеров, и Березина, который ему вторично говорил, что посланник не обратной путь предпринимает, но будет стоять в своем стану: однако он сему не верил, знавши точно, что все домашние вещи уже снесены были на корабль, и печалился, что Шах на него всю вину возложит. По том поехал с Мегемендаром обратно. Я остался наконец с Поссиетом и Разеном, также и с больными до другого дня, и получивши лошадей, отправились по полудни. В городе остались паки для запасу съестных вещей Ассесор Федор Львович Черкесов и порутчик Челищев, с 20 лошадьми и двумя толмачами, равным образом старый и новый консулы с купцами, которые со всем ничего не опасались. [67]

Дорога в Перибазар была приятна; сперва ехали версты две по полям, сорочинским пшеном засейнным, и большим лесом; который в сие время весь зеленел. На половине дороги течет по правой стороне от города ручей. Перибазар состоит на двух длинных домов; один против другого стоящих; в них находится до 16 покоев, где купцы товары свои до тех пор хранят, пока оные не погрузят в корабль, или не отвезут в город. Два сии постоялые дома принадлежат одному Персиянину, жившему неподалеку от оных; и они откуплены были Армянином; коего называли Коркмасом, т. е. великаном, по причине его величины: он снабжал Путешествующих всем нужным. Капитану Бернгауеру назначено, с несколькими драгунами до тех пор там остаться; пока все в Ензили не будет перевезено. Он говорил; чтобы мы ночью имели добрую стражу, поелику некоторые Персияне взбунтовались; и хотели на остальную напасть свиту: однако сие было ложно; и выдумано от излишнего страха: Я нашел там старого честного Армянина, Сергея [68] Соломонова, который приуготовился с своим имением ехать на собственном своем корабле в Астрахань. Девятнадцатого Маия, по возвращении корабельных ботов и киршимов, отправились мы, и ехали 3 версты рекою, тростником поростшею; по том прибыли мы в Синум, и доехали в 5 часов до Ензили. Там нашел я посольство расположившееся между садами при морском береге станом. Повозка Князева стояла в пустом саду. Следующего дня должны мы и были весьма тесно стать около его лагерем. Мы не могли за оградою наслаждаться воздухом и ветром, так что солнечный жар приводил нас в великое изнеможение. Остальные от екипажа вещи, так же наши и драгунские седла, должны были связать и поспешно днем и ночью отсылать на корабли. Мы кроме одного платья, которое носили, нескольких рубашек и постельного убора, ничего не смели более у себя держать. Из сего ничего иного не можно было заключить, как то, что посол хотел возвратиться в Астрахань. Ежечасно ожидали мы приказания, чтоб нам самим убираться на корабли; но все в такой было [69] расстройке, что никто не мог знать, на какие корабли вещи наши снесены были. На третий день показали нам роспись, по которой корабли были разделены, и на котором каждый должен ехать. Таким образом ожидали мы ежедневно приказания к отправлению, однако тщетно. Князь мог бы подумать, какой получит конец сие предприятие, и что Российский двор стал бы говорить, когда бы он не окончав дела возвратился без довольной причины? 22 Маия прибыл Хулефа с Мегемендаром к посланнику и долгое имели сношение, касающееся до причины, побудившей его оставить город, и проч. После вскоре положено было, Мегемендару приготовить нужные запасы и оные послать в Енсили. Жар ежедневно усиливался, и в таком заключенном места тем более был для нас чувствителен. Рядовые солдаты строили для себя из зеленых ветвей хижины; но сие мало способствовало к удерживанию жара; ночи были не многим холоднее: к тому ж комары ни днем, ни ночью, не давали покоя; ибо стан находился близь тростника. По стороне морского залива, шагов на тридцать [70] от моря, стояли два колодезя, которые были несколько солоноваты, но много доставляли воды, особливо, когда валы в море были высоки. Из сих колодезей 13 кораблей запаслись водою. В Ензили находится токмо несколько низких и длинных домов, где купцы товары свои до тех пор могут хранить, пока оные далее не отправят. Не подалеку от оного живут несколько Персиян, которые имеют сады, ловят в заливе рыбу, и держат так же для перевозки своих имений в Перибазар киршимы. Ензили лежит при конце одного весьма узкого полуострова, который часто убывает шириною в 1/4 версты, и до Кескера простирается на 25 верст. Некоторые оного места поросли низкими деревьями, как то ольхою, гранатовыми деревьями и кустами держидерево называемыми. На 3 версты от пролива, в ширину на 1 токмо версту простирающегося, проведен от нападения Талишинцов вал. Корабли не могут более по прежнему проезжать проливом, но должны стоять на открытом море, на две или на три версты от берега. Время для нас сделалось продолжительным. [71] Мы часто выходили на морской берег, и находили много различных гладких и образованных камней, также белые и цветом на молоко похожие агаты и раковины. Здесь множество ростет на песчаном берегу так называемого Персидского павилишника (convolvulus persicus). В Ензили имели мы стол, как и прежде, в палатке, но гораздо хуже угощаемы были. Питие наше состояло из кислого вина, или уксуса с водою смешанного. Я брал для себя вино из города. Посол мало взял от Мегемендара провизиею, но за остальное приказал заплатить деньгами. Он имел еще несколько сот быков и овец, чем мог нас кормить долгое время, и позволил людям продавать из оных на корабли. Драгуны наши должны были привозить дрова, с великою при большом жаре трудностию, на малом судне из морского залива от реки Самовки, что составит 20 верст. От такого рода жизни люди наши сделались больны так, что ежедневно от 10, 15 до 20 вновь впадали в болезнь. Никто почти от болезни не избежал, и оными заражались как служители князевы, так офицеры [72] и рядовые. Князь остался в своей повозке, не допускал себя три недели видеть, и стол имел токмо с своим лекарем. Ни кто не смел к нему приходить, кроме сего и Березина, с порутчиком Граблиновым; даже и секретарь Чехалевский, которого Князь, в рассуждении содержавшегося под стражею шурина его Братищева, имел в подозрении, и коего отослал он в Астрахань, а на место его определил Ассессора Черкесова. При сем приведу я обстоятельства поныне жившего в Персии Резидента. Он послан был в молодых летах с Чехалевским, и с некоторыми другими в Решт, для обучения Персидскому, Турецкому и Арабскому. языкам, и был по том переводчиком при Российском резиденте Колушкине, скончавшемся в 1743 ходу в Дербенте, на место коего он поступил. Тогда находился он при Шахе Надире и следовал ему везде до Гирана, оттуда отправился в Зеншу и был в оной до возвращения Шаха. Здесь он сделался болен, и говорили, что впал в меланхолию. В помощники к нему прислан был Ассессор Черкесов, человек который, по природе [73] Кабардинец, теперь же Греческого исповедания, и всегда находился в Астрахане, где он также Татарским был судьею. Он говорил, что болезнь Резидента произошла от данного ему яда, и по том она от вереда на шее бывшего миновалась. Он был откровенен, смел, поступал свойственно своему званию, жил порядочно; но при том любил пить, и напившись пьян, был весьма щедр, чем пользовался Ассессор, и самых лучших от него получал лошадей с Персидскими чепраками. При том взирал он с примечанием на все его дела, и хотел объявить, что Резидент сообщал Шаху недозволенные о Российском государстве известия, и за то он ежегодно весьма большую от него получал сумму, т. е. 2500 рублей. Черкесов уведомил в Астрахани Князя как о сем, так и о том, что он вдался в пьянство, которые однако ж донесения не скоро по видимому были приняты; ибо, когда резидент следовал за посольством из Дербента, поступал он с ним дружески, и препоручал ему часто коммисии, производить дела с Персидскими Сердарами. Мало [74] по малу сделался Князь к нему холоднее, чем более, может быть, ему донесено было о худых его поступках, как он и сам приметил неумеренное его питье, что он подлинно весьма употреблял часто. Князь писал обо всем сем в С. Петербург, говоря, что ему сей должности не льзя препоручить, и гораздо бы лучше определить на его место Черкесова. На сие получил он в Реште требуемое решение. По прибытии нашем в Ензили, потребовал князь к себе по прошествии осьми дней Резидента, и дал ему знать, чтоб он немедленно отправился на корабле в Астрахань; и сие должен он был также еще в ночь произвести, не давая ему времени, вещи свои в Реште в надлежащий привести порядок. Он имел около 30 лошаков, из коих каждый стоил ему от 70 до 100 рейхсталеров, 15 лошадей с другими принадлежностями и многих слуг. В оном состояло все его имение. Вскоре по том все сии животные, так как и все прочее его стяжание при посольстве пропало, о чем я еще после упомяну. И так добрый резидент с несколькими драгунами отправлен был [75] порутчиком Щербачевым на корабль Армянского купца Сергея Соломонова, коего сменил по прошествии двух дней порутчик Сухой Рабулин, и с Резидентом отправился в Астрахань, откуда провожал его до Москвы. В оной пробыл он два года на свободе, и без допроса, пока он наконец не приехал в С. Петербург. Там был он несколько лет без должности; по том определен он был в иностранную коллегию с рангом полковника, и около 1755 года к Китайскому посылан был императору. По возвращении своем определен в статс-контору, а по том в Манифактур-коллегию сделан был Вице-президентом, Секретарь. Чехалевский, шурин его, человек разумный, говорил мне, что на его ложно Черкесовым донесено было, и что его невинность открылась бы при точном рассматривании дела.

Хотя в Ензили число больных отчасу возрастало; однако Князь не хотел еще оттуда ехать, и приказал по своему единому рассмотрению рыть далее от берега другие колодези, и там построить [76] больницу, для которой драгуны должны были ездить за лесом при толь сильном жаре 30 верст: но сие послужило бедным людям совершенным концом. Они разболелись еще гораздо больше и стали умирать. При таковых нещастиях призвал наконец меня Князь 26 Июля, и спрашивал совета и помощи в оном. Я говорил кратко ему, что мы должны отсюда выехать для снискания другого воздуха и воды, наших же людей паки ввести в дома, дабы им более на толь несносном жару не находиться; (жар почти ежедневно достигал до высочайшей степени т. е. до 96 градусов по Фаренгейтову тепломеру) или, когда неизвестные обстоятельства не позволяли ехать обратно в Решт, по крайней мере должны мы стан свой из сада на чистой перенести воздух. Князь на оное согласился. Я с Поссиетом и Капитаном Бернгауером вышли из оного первые: но все было поздно, и число больных ежедневно умножалось. Спустя шесть дней призвал он меня вторично и приказал с 80 больными переправиться в Перибазар, и [77] там для них сыскать квартиры; сам же хотел остаться с здоровыми. 23 Июля отправился я с подлекарем Разе; но Князь, когда ему по утру гораздо больше представлено было вновь больных, отправился со всею своею свитою того же дня поспешно, и приехал в Перибазар, а 24 в ночь поехал в Решт. Я, приехавши туда тремя днями прежде, должен был с больными на фурах и лошадях дожидать: хотя мы в скором времени перешли в хорошие дома, однако скоро не могли еще поправиться, и по прошествии девяти дней имели мы больше 200 больных, выключая офицеров; переводчиков и проч. Болезни были, горячки, лихорадки четыредневные, горячки с пятнами, поносы и при том кровавые, и напоследок водяная болезнь, от которой в весьма скорое время 30 человек умерло; и сие случилось также с Капитаном Бернгауером, который будучи одержим перемежающеюся лихорадкою, в 15 день умер, и мною и Агличанами похоронен; что случилось по отъезде уже Князя. Таковые обстоятельства устрашили самого его, и он решился оставить Решт и ехать обратно [78] в Астрахань, что и воспоследовало. Он дал мне письменное приказание, остаться с подлекарем Разе и больными в Реште. Таким образом 3 Июля он от нас удалился, а 5 и отправился на корабле. Коль жалостное было позорище! Бедные охотно желали ехать вместе, и притворялись здоровее, нежели они в самом деле были, особливо служители князевы, и офицеры. Большая часть поехали вместе, но многие обрели себе гроб в Каспийском море, также и кондитор Ульрих. Оставшиеся при нас Капитан Сталыпин, Порутчик Путилов и Прапорщик Карабанов, повар князя и ибо человек больших, лучшую имели участь. Новой резидент Федор Львович Черкесов и оба консула с прочими купцами осталися в Реште, в ожидании лучших времен, но ожидание сие было тщетно. Резидент и наши больные заняли большой дом, в коем жил прежде посол. Он приказал стены ограждавшие дом поправить, и взял 4 пушки фунтовые от консула к себе, и для безопасности две поставил в воротах, а две в окнах к майдану; начальнику же города дали знать, что из оных пушек [79] иногда для обученья наших людей палить будем. По том со всех сторон приходили вести о возмущениях; да и в самом городе две противные оказалися крамолы. Вскоре по том пронесся слух, что Шах был убит; однако надлежало еще ожидать подтверждения.

Продолжение сообщено будет впредь.

Текст воспроизведен по изданию: Продолжение известия о втором путешествии доктора и коллежского советника Лерха в Персию, с 1745 до 1747 года // Новые ежемесячные сочинения, Часть LV, январь 1791 года. СПб. Императорская академия наук. 1791

© текст - Клевецкий А., Судаков М. 1791
© сетевая версия - Тhietmar. 2025
© OCR - Иванов А. 2025
© ИАН. 1791

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info