СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ИЗ БАКУ

К армянскому вопросу

I.

Русская печать лишь в последнее время, под влиянием событий в Турции, обратила внимание на армянский вопрос и стала уделять ему время и место. Этот несколько запоздавший интерес к Армянам тем более прискорбен, что у себя дома мы давно уже располагали материалом для непосредственного ознакомления с характером того движения, которое охватило ныне Турцию и угрожает спокойствию Европы. В России насчитывается свыше миллиона Армян, существует обширная периодическая печать, проникнутая вполне определившимися национальными стремлениями, есть духовная академия, семинария, целый ряд школ и множество разных благотворительных обществ и учреждений; но, не странно ли? все это зрело, развивалось и приносило плоды, не вызывая к себе внимания. Насколько нам известно, ни одна столичная редакция не получает армянских изданий, довольствуясь случайными сообщениями по армянским делам. Между тем, знакомство с армянскою печатью и с ее настроением выяснило бы в надлежащей степени, к чему клонится деятельность армянских журналистов и в каком направлении шлифуется общественная мысль. Могут заметить, что армянская печать, как подцензурная, не могла явиться опасным фактором в деле пропаганды национальной идеи; но что могла сделать цензура, когда ей приходилось ведаться с приемами, пред которыми развел бы руками и сам, печальной памяти, цензор Красовский? Долгий опыт и практика успели выработать целую систему обходов цензорской бдительности, с которыми трудно бороться [493] цензурному уставу. Этот последний, как известно, имеет дело с тем лишь, что значится в строках, между тем армянские журналисты приобрели изумительный навык писать между строками, без слов, и научили своих читателей понимать себя. Когда же почему-либо оказывается неудобным прибегать к излюбленному приему - говорить между строк, тогда является на помощь мистификация, чтобы легче отвести глаза цензору, то есть, попросту обмануть его. Нужно, например, лягнуть кого-нибудь или оповестить о чем-нибудь таком, что в своем настоящем виде не может подлежать оглашению, в таких случаях репортер становится баснописцем, а русский автор иной по чему-либо неприятной книги обращается в иностранца, с ловко подделанною фамилией, на которого и обрушивается вся чернильная злоба патриотов и т. д. Но этого мало; строго держась правила игнорировать Россию и все русское, армянская печать крайне внимательна в то же время ко всему, что в той или иной мере набрасывает тень на нравственную сторону русской жизни. Случаи убийства, грабежа, воровства и разного рода насилий со страниц русских газет заимствуются армянскими изданиями с большим усердием, и случается, что в том самом номере, где о России нет ни единого слова, можно встретить целый букет криминальных сообщений, рассчитанных, конечно, на известный эффект: вот, мол, что только мы можем сказать интересного о России. Вы берете иную армянскую газету и, познакомясь с ее содержанием, невольно задаете себе вопрос: где, в каком государстве она печатается? И только цензорская дата, изображенная по-русски, разрешит отчасти ваше недоумение. Поэзия и беллетристика всецело преследуют те же узко-национальные цели и делают свое дело тем легче, что в стихах, повести, или рассказе гораздо удобнее провести свою мысль, чем, например, в политической статье или в какой-нибудь тенденциозной корреспонденции. Немаловажным подспорьем литературе и журналистике являлись, между прочим, дозволенные русскою цензурой хромолитографированные картины, изображавшие армянских царей и имевшие надпись: «Слава Армении» (sic.), разные патриотические сборники песен, вроде «Соловья Армении» и т. п. Тихо и мирно шло дело национализации армянской общественной мысли, не встречая себе препятствий, не возбуждая ничьего внимания. Верным шагом оно подвигалось вперед, давая о себе знать лишь в немногих, правда симптоматических, но по форме не [494] опасных проявлениях. Смутно как-то сознавалось начинавшееся брожение среди армян, и ему не придавалось особенного значения. Был, впрочем случай, который мог бы заставить трезвее и сериознее взглянуть на дело, но и он, можно сказать, прошел незамеченным, оставив по себе лишь слабый след. Мы имеем в виду кандидатуру смирнского архиепископа Мельхиседека Мурадвяна, после кончины католикоса Кеворка VI, избранного ему в преемники. Это было в восьмидесятых годах, и депутаты от армян со всех концов мира, - следовательно, и от русских армян - выразили желание своим избранием архиепископа Мельхиседека видеть на посту католикоса - иерарха, известного своей нетерпимостью к России и всему русскому, явно обнаружившему эти свои свойства, в изданной им «Истории Армянской церкви». Как известно, избрание это не получило утверждения, но вызывающий факт избрания сам по себе говорил уже многое. В конце восьмидесятых годов, когда беспорядки среди турецких армян с очевидностью сказывались на настроении их русских собратьев, наша печать отнеслась к вопросу так, как будто турецкие события имели для нас значение лишь случайного инцидента. Правда, в одной большой московской газете появилась в то время заметка, разъяснявшая истинные пружины движения, но она осталась без отклика, как прошла незаметною и корреспонденция из Баку в ту же газету о большом транспорте оружия, отправленного в нефтяных бочках к турецкой границе.

II.

Чтобы понять армянский вопрос, необходимо иметь в виду исторический момент, вызвавший первые побеги движения, принявшего ныне столь угрожающие размеры. Эпоха Берлинского конгресса открыла армянам те радужные перспективы, на почве которых впоследствии выросла грандиозная утопия «Великой Армении». Берлинский трактат, предусмотревший в 61 ст. реформы в армянских провинциях Турции, развил лишь непомерные аппетиты тех, в чьих интересах он ратовал. В славянских народах, освобожденных от турецкого ига и призванных к независимой политической жизни, армяне нашли оправдание своим стремлениям, выходящим далеко за пределы реформ, обещанных Берлинским трактатом. С этого именно времени начинается пропаганда национальной идеи, и печать [495] первая является в роли пионера армянского патриотизма. Чисто местный вопрос о реформах, предусмотренных Берлинским трактатом обращается в обще-армянский национальный, в котором нет ни турецких, ни русских, ни персидских армян, а есть одна нераздельная нация, стремящаяся осуществить грезящиеся ей политические идеалы. Труд, предстоявший заправилам национального дела, был громадный; нужно было все начинать сызнова, ибо какое наследие от прошлого могло сохраниться у народа, пять веков назад сошедшего со страниц истории?

Армянская масса, мирная, трудолюбивая и верноподданная, чужда, конечно, побуждений, выходящих за пределы ее обыденных интересов и нужд, и не лелеет никаких воспоминаний об Армении, никаких надежд на ее восстановление. Надобно было, значит, вызвать сначала интерес к прошлому, связать с ним запросы настоящего и надежды на будущее, и вот открывается по истине изумительная работа в целях возбуждения национальной идеи. В сравнительно короткий промежуток времени начинают уже проявляться и плоды многосложных усилий, - и «национальное самосознание», как любили выражаться создатели армянского патриотизма, весьма ощутительно обнаруживается и там, где раньше о нем ничего не было слышно. В Нью-Йорке, Марсели, Лондоне и Тифлисе армянская печать служит одному и тому же знамени, с тою только разницей, что не везде она может говорить с одинаковою откровенностью и прямолинейностью. Идея «Великой Армении» пропагандировалась на все лады при помощи всякого рода исторических натяжек и преувеличений, вызывая то национальное самомнение, которое составляет характерную черту армянского патриотизма; армянские газеты, книги и брошюры, появившиеся за последние десять, двенадцать лет в разных пунктах Западной Европы, воюют главным образом против России и Турции, армянская же печать этой последней до такой степени враждебно настроена против России и всего русского, что лишь незначительное число тамошних армянских изданий находит себе доступ в Россию. Впрочем, нужно отдать справедливость ловкости и пронырству заграничных армянских литераторов, находящих возможность обходить русскую цензуру и пересылающих нам свои издания в конвертах под видом простой корреспонденции. Армяне пытались доказать [496] всему свету, что их прошлое дает им право рассчитывать на независимую жизнь и что для этого они обладают всеми необходимыми условиями, что теперь, когда национальная идея делает такие завоевания, было бы странно требовать с их стороны безусловного примирения с настоящим порядком вещей. «Армения» - вот символ, вдохновляющий и воодушевляющий армянский патриотизм. Слово это из области отвлеченных представлений и призраков обращается мало-помалу в нечто как бы реальное, - и даже там, где на него следовало бы смотреть просто как на метафору, ему стараются навязать иной более глубокий смысл. Здесь кстати мы не можем умолчать о речи католикоса Мырктича I, сказанной им прошлым летом в Петербурге в армянской церкви. Обращаясь к своим слушателям, католикос, отвечая на им же самим поставленный вопрос: «жива ли, здрава ли Армения», говорит о всяческом ее преуспеянии, об ее здравии и долгоденствии. Слово «Армения» в устах католикоса произвело некоторую сенсацию и вызвало всевозможные толки. Что, в самом деле, разумел его святейшество под словом «Армения?» Как термин географический - это абсурд, как политический... но, очевидно, ничего подобного нельзя допустить в устах первенствующего иерарха армянской церкви, прибывшего в столицу своего государя для выражения Ему верноподданических чувств. Из дальнейшего течения речи возникает еще один вопрос, на котором не мешает остановиться. Оповестив, что Армения «жива и здрава», католикос указывает на Мидян и Ассирийцев, много веков назад исчезнувших с лица земли, тогда как соседи их Армяне и поныне «живут и здравствуют». Что хотел оттенить католикос этою историческою справкой? Пути Провидения неисповедимы, и тот факт, что от Мидян и Ассирийцев нет и следа, Армянам же суждено было пережить свою историю никак нельзя ставить в осуждение первым и в заслугу вторым.

III.

С какой стороны ни смотреть на армянское движение в Турции, где ни искать вызвавших его причин, в мусульманской ли нетерпимости, в агитации ли извне, необходимо однако признать в нем наличность революционного элемента, как [497] главного и неоспоримого фактора. Трудно, правда, разобраться в том хаосе разноречивых сообщений, какими изобилует за последнее время европейская печать, но не нужно особого напряжения мысли, чтобы догадаться, где скрыты истинные пружины движения и в чьих интересах всячески его поддерживать. Еще покойный М. Н. Катков видел в турецких Армянах «буфер» для Англии против России, и факты последнего времени убедительно говорят, как верно распознал великий русский патриот личину своекорыстных симпатий Англии в Армянам. Ловко воспользовавшись брожением среди Армян, явно обнаружившимся после Берлинского конгреса, Англия стала всячески поддерживать их национальные стремления, приютив у себя центральное учреждение, сосредоточивающее в себе главные нити армянской агитации. Англо-армянский комитет, успевший за последнее время вполне обнаружить воодушевляющие его цели и планы, развился, благодаря английскому гостеприимству, и, работая из Лондона, дает определенную окраску всему армянскому вопросу.

Расчет Англии на турецких Армян, как орудие ее политики на востоке против России, имеет веские основания, подтверждая лишний раз ту несомненную истину, что эта держава всегда прекрасно знает, где и чем она может воспользоваться ради своих всесокрушающих интересов. Вражда и злоба турецких Армян к России и недоверие к ней настолько очевидны и так часто дают о себе знать даже в мелочах, что наторевшей в интригах Англии не стоило особенного труда прибрать их к рукам, связав задачи своей политики на востоке с делом национального движения Армян. Вопрос же о турецких зверствах, ничем якобы не вызванных Армянами, не может, по нашему мнению, подлежать обсуждению, ибо для этого нет беспристрастных, строго проверенных данных; полагаться же на слова заинтересованных сторон - нет, конечно, разумного основания. Необходимо кстати отметить тот несомненный факт, что лишь с эпохи Берлинского трактата обостряются отношения Турок к их подданным Армянам, раньше же не было заметно такого взаимного ожесточения.

Таким образом, армянский вопрос в настоящем его фазисе сводится, во-первых, к домогательствам Армян добиться возможно полной автономии и, во-вторых, к усилиям [498] Англии создать себе в турецких Армянах боевой оплот против России. Насчитывая у себя дома более чем миллионное армянское население, Россия, в виду всего выше сказанного, не может поощрять политические мечтания Армян и никогда не допустит у себя под боком враждебного ей независимого армянского царства. Как держава православно-христианская, бескорыстно охраняющая интересы мира, правды и справедливости, Россия оказывает свое мощное влияние на улажение армянского вопроса, но лишь в границах, отвечающих ее государственным запросам. Следует твердо помнить, что армянский вопрос давно уже вышел из рамок 61 ст. Берлинского трактата и что национальная идея сделала большие успехи среди русских Армян. Они живо интересуются событиями в Турции и всячески стараются выразить сочувствие и поддержку своим зарубежным собратьям. Не касаясь других проявлений этого сочувствия, мы остановимся здесь на тех из них, какие кажутся нам наиболее внушительными. Мы упомянули уже выше о большом транспорте оружия, отправленного в конце восьмидесятых годов из Баку к турецкой границе; минувшим же летом в Баку были задержаны возбудившие подозрение ящики, прибывшие с Нижегородской ярмарки и имевшие надпись «скобяной товар». В этих ящиках оказалось разного рода оружие, предназначавшееся к отправке в Турцию. Мы не станем говорить здесь, можно ли оправдать такой контрабандный патриотизм русских Армян, но, в виду могущих возникнуть на этот счет разногласий, приведем одно соображение. Допустим, например, что в Познани или в Галиции обнаружилось движение в пользу «одбудования ойчизцы», на которое откликнулись бы русские Поляки; как, спрашивается, должна была бы тогда русская правительственная власть взглянуть на гражданскую лойяльность своих польских подданных?

В конце восьмидесятых годов Всеволод Крестовский печатал в Московских Ведомостях свои путевые наброски под общим заглавием: «По Закавказской границе». Под живым впечатлением всего виденного и слышанного, наш, ныне покойный, писатель вынужден был сказать, что настанет время, и оно не за горами, когда армянский вопрос отодвинет на задний план вопрос польский. Предсказание это едва ли грешит против истины...

X.