МЕСЯЦ НОЯБРЬ

1787 года.

В САНКТПЕТЕРБУРГЕ,

Иждивением Императорской Академии Наук.

=================================================================

Японское государство, лежащее за пределами Азии совсем отдельно от матерой земли, заключает в себе множество островов больших и малых, которые распространяясь между 30-м и 40-м градусами северные широты, к востоку; простираются столь далеко., что жители, сего государства находятся в глубочайшем сне, имея самую полночь, когда в Стокгольме напротив того не более, как четыре часа после полудни; или лучше сказать, солнце у Японцев восходит и заходит осмью часами ранее, нежели у” Шведов.

Португальцы, кои открыли Японию отселе за два столетия с половиною, были занесены туда бурею. Берега Японии составляют кряжи гор, окончевающиеся к волнующемуся беспрестанно морю утесами; они [33] приставание кораблей делают всегда почти опасным, а часто и невозможным.

Внутренность земли вся преисполнена горами, холмами и долинами, так что редко где случится видеть ровнину, простирающуюся на некоторое расстояние. Горы, меж коими есть и огнедышущие, вышиною различны; иные простираются непрерывным кряжем, другие лежат отделенно. Первые покрыты лесами; на других производится хлебопашество. Вообще земля в Японии неблаготворна; но благоприятствующая теплота, обильные дожди, избыточное удобрение полей, частое перепахивание, делают ее столь плодоносною, что никакая другая таковой же обширности не прокармливает толикого множества народа, как оная.

Природные Японцы телом статны, гибки и проворны; члены у них здоровы, но не столь крепки, как у северных Европейцев. Мущины росту среднего, редко выше, поджары, хотя попадаются иногда и толстые, цветом желтоваты и при том [34] либо больше к смуглому подходят, либо к белому. В простом народе люди, работающие во все лето на солнце до поясу нагие, все загорелые; напротив того женщины, которые никогда не выходят не покрывшись, совершенно белы.

Народ сей можно узнать по глазам, равно как и Китайцев; они имеют глаза некруглые, как у других народов, но продолговатые, узкие, в яме, и походят на умильные глаза Европейцев. Зрачки в глазах темного, либо совсем черного цвета; веки к носу, или к большому углу глаза, делают глубокую складку; что все производит в сих людях некоторый вид проницательности и признак, который отличает их от всех прочих народов. Голова большая, шея короткая, волосы черные, жесткие, лосклые; нос, если не покляпой, по крайней мере толстой и короткой.

Природное им свойство есть, что они разумны, предусмотрительны, вольны, учтивы, приветливы, любопытны, трудолюбивы, переимчивы; бережливы, трезвы, [35] работны, чистоплотны, правдивы, искренни, честны, верны, подозревающи, суеверны, непримиримы, непреодолимы. Во всех их предприятиях можно видеть глубокое размышление и столько твердости, сколько знания их, кои еще дальних успехов не учинили, к тому позволяют.

Равные меж собою поступают всегда учтиво, как при встрече, так и при расстании. Они наклоняются обыкновенно головою и спиною приложа руки к коленам, кои для изъявления большого почитания и когда опускают вдоль по берцам даже до ног; по колику руки опускаются по толику наклоняют они и все тело. Сей образ поклонения наблюдают они всегда, когда подходят к вышшему себя, или когда говорят, или подают что ни будь. Если же с вышшим себя встретятся на дороге, то сделав сие наклонение пребывают до тех пор в сем положении, пока он пройдет. Двое равных чином делают равные один другому наклонения, не говоря при том ни слова, и проходят один мимо другого немного наклонившись. [36] Когда же войдут в дом, то становятся сперва на колени и наклоняются более или менее головою; тоже самое чинят при выходе, однако прежде нежели с места подымутся.

Во всей стране господствует в народе честность, праводушие, благоприятность и снисхождение. Мало таких стран, кои б с Японией в рассуждении безопасности сравнить было можно. Там не знают, что такое есть грабеж и душегубство; даже и простое воровство там весьма редко.

Домостроительство, кажется, во всей Японии имеет первейшее место, Им занимаются в чертогах Императора, равно как и в последней хижине. Оно заставляет быть довольным как того, кто имеет у себя мало, так и богача, дабы не истощал своих избытков в невоздержанности и пышности. Правосудие во всей земле святимо. В истории сего народа, как в древней, так и новейшей, нет примера, где б упоминалось о каком либо предприятии Японцев против [37] иностранных держав; однако множество упоминается храбрых подвигов, учиненных ими при отражении внешних неприятелей.

Вольность есть душа Японцев; но вольность сия без своеволия и не без подчиненности. Никогда Япония не была приобретением какого либо народа, Татара в 799 году напали на Японию с многочисленною силою; но флот их частию поглощен был волнами, частию рассеян, а остальные побиты Японским военачальником до единого. Другая победа увенчала Японцев в 1281 году, когда Татара напали на них в 24000 войска. - Истребление Португальцев, а к пущему злополучию с ними и христианской веры в семнадцатом столетии, было столь гласно, что с тех пор ныне едва где намять их осталась. В оное вредя погибли многие миллионы народа: одна последняя осада стоила 37 тысяча душ.

Выше уже сказано, что Японцы, будучи единожды озлоблены, пребывают навсегда непримиримы. Для сего приведем один [38] токмо пример: небольшое Японское судно пристало в 1630 году за купечественными делами к острову Формозе, принадлежавшему в то время Голландскому торговому обществу. Губернатор острова был столь неосторожен, что раздражив приставших купцов, некоторых и поколотил. Сии возвратясь в Японию принесли свои жалобы государю, представляя, что обиды и стыд падают на него столько же, как и на них самих. Государь тронут был чрезвычайно, но более раздражало его то, что обида сия произошла во первых от чужестранцев, коих всегда имел в презрении, во вторых что отмстить не находил способного случая. Телохранители его говорили ему - следующую речь: “не будем мы, государь! более охранять твоей особы, пока не получим позволения отмстить за честь твою. Кровь обидчика одна может омыть таковое бесчестие. Повели, и мы принесем тебе его голову, либо приведем живого, дабы ты мог наказать его, как тебе угодно; и как он заслуживает. На сие больше семерых нас не надобно; ни опасности морские, [39] ни замок неприятельский, ни многочисленные стражи не изымут его от нашей предприимчивости”. - По получении позволения и приняв надлежащие меры, прибыли Японцы на остров Формозу. Будучи допущены на аудиенцию к Губернатору, обнажили все вдруг свои сабли, ваяли его и отвели на свое судно. Дерзновенный сей поступок учинили они днем, в глазах его караульных и служителей; и в страхе будто остолбенев, никто из Голландцев не смел заступиться за своего начальника. И справедливо, ни один бы из сих Японцев не преминул первому раздвоить голову, который бы покусился в сем случае попротивиться.

В рассуждении имен и прозваний в Японии поступают совсем иным образом, нежели в Европе. Прозвание остается на век; его никогда не употребляют в просторечии; им токмо подписывают дела, где прикладывают и печать. Наивящшая особливость есть, что прозвание сие никогда не пишут после, но наперед, так как в ботанике, где имя рода полагается прежде, нежели вида. [40] Таким образом Японцев называют всегда именем; а не прозванием, ибо имя во многих случаях переменяется. Мальчик при своем рождении получает имя, какое ему дадут отцы; его носит он до совершенного возраста; в оном избирает он другое, как скоро входит в какую ни будь должность; то ж самое чинит при всяком определении себя к какому либо месту. Иных, как то государей и князей, нарицают после их смерти совсем другим именем, нежели под каким они в жизни были. Женские имена подвержены меньше переменам, по тому что они даются по каким ни будь красивейшим цветкам.

Одеяние Японцев пред всеми прочими народами есть прямо то, что называют природным или национальным; а сие не только по тому, что оно разнствует от всех других народов, но и по тому, что оно одинаково, как для самого государя, так и для последнего на его подданных, равно и для женского полу. Оно состоит в пространных и длинных халатах; которых носят по нескольку вдруг [41] наибольшую часть года как мущины, так и женщины. На чиновных и богатых они шелковые, а на бедных на хлопчатой бумаги, у простых женщин простираются они токмо до пят, у знатных с хвостом, а у мущин по лодышки. Дорожные люди и военные носят их или подрезанные до колена, или подобрав. Мужское одеяние обыкновенно одинакого цвета, а у женщин распещрено и при том с вытканными золотом цветками. Летом носят либо без подкладки, либо имеют оную, весьма тонкую; зимою же они стеганые, либо на ватке.

Мущины обыкновенно надевают только по одному халату, а женщины по 30, по 50 и больше, один на другой, однако столь легкие, что все вместе не более весят, как 5 или шесть фунтов. Самый нижний служит им вместо рубахи, бывает белого или светло-синего цвета и обыкновенно столь тонок и редок, что все тело насквозь видно, Мущины подпоясывают сие платье кушаками шириною в руку, а женщины по полуаршину, при том обвертывают около тончаваю своего тела [42] по крайней мере дважды, а после концы завязав узлом делают из них бант. Женщины носят сии банты. весьма большие, и смотря, по тому, как они лежат, распознают, которая замужняя, которая нет: замужние носят их напереди, а девушки назади. За сими поясами мущины носят сабли, зонтики, курительные трубки табашные мешки и проч.

Платье сие делается к шее выемкою, без воротника и спереди поло, так что шея совсем открыта. Рукава весьма пространны, больше нежели по полуаршину при отверстии, которое зашивают они до половины с тем, чтоб в стужу прятать свои руки так как в карманы, либо кладут туда бумаги. У девушек висят они даже до земли; однако есть в рассуждении сего одеяния некоторое различие, смотря по различию пола, возраста и ремесла. Поденщики, рыбаки, матросы и другие простые люди, которые летом работают нагие, спускают сие платье с плеч до поясницы, либо и никакого не надевают, а только опоясываются широким поясом, [43] который пропускают промеж ног и завязывают на спине узлом.

Опричь сего длинного пояса, знатные, когда ходят со двора, носят еще полукафтанья и некоторый род нижнего платья. Полукафтанье им служит вместо сертука и делается из такой же тонкой материи, как креп или флиор, и видом во всем походит на прочее платье; вместо пояса завязывают они вверху и напереди завязками; цветом бывает обыкновенно черное, а иногда и зеленое: как же скоро домой или во внутренние свои покои возвратятся, да если нет тут кого старее, скидывают оное и сложив хорошенько кладут к месту.

Нижнее платье делается из тонкой, но весьма плотной материи, которую ткут вместе с особливым родом пеньки, и оно походит некоторым. образом на женские исподницы. Оно сшивается по средине и подле ног, а по бокам до двух третей своей вышины не сшито; длиною по моклышки ("нижний сустав ноги", лодыжка. - OCR), и на теле укрепляется [44] поясом; назади у сего пояса имеется треугольная дощечка, длиною в четверть аршина, обшитая тою же материею, которая и пришивается так, чтоб закрывала паха.

Нарядное платье употребляют они токмо в праздники, во время посещения своих вышших, когда идут ко двору. Его надевают сверх обыкновенного платья, и оно состоит из двух приборов одинакой материи: один составляет нижнее платье такое ж, как теперь описано, но больше белого цвета с голубыми как у набойки цветками; другой верхнее, кое более отлично и представляет род рубашки, похожей на полукафтанье, но с тем отличием, что вся она сзади всползши на плечи, и человек в ней походит будто на четвероугольного.

Чулков Японцы никогда не носят. Жители берегов Нагазаки, во время больших морозов, употребляют пеньковые носки с подошвами из хлопчатой бумаги, а солдаты и дорожные люди обувают паголенки. Большее и малые, [45] бедные и богатые, носят одинакую обувь, и это суть лапти, плетеные из соломы срацынского пшена, без верхов и без запяток.

Мущины бреют себе головы ото лба до затылка каждые два дня; оставленные на висках волосы мажут маслом, зачесывают вверх и завязывают снурком. Жрецы и врачи бреют голову всю догола. Молодые люди сохраняют свои волосы на голове, пока борода не покажется. Женщины голов своих не бреют, выключая разве когда с мужем разведутся, и это у них за бесчестие почитается. Они сказывают свои волосы маслом весьма густо, и подобрав со всех сторон сколько можно глаже, завязывают узлом, и по том концы либо просто расчесывают, либо на подобие крыл и бород расправляют. По сей прическе распознаются девицы от служанок; оные закрутив концы зачесывают в узел и сверх того укрепляют на переди широким гребнем, бедные деревянным лакированным, а богатые черепаховым; сие последние втыкают еще в [46] узел многие другие из черепаховой, кости украшения; наконец несколько цветочков воткнутых тут же в узел служат им вместо жемчужин и брилиантовых булавок; что все составляет самый нарядный их головной убор. Суетное щегольство не вперило еще в них вкуса, носить в ушах серьги.

Имеющие в собственности землю, все без изъятия, должны обработывать оную неотменно; иначе как скоро хозяин сколько ни будь ее запустит, то теряет сию часть навсегда; всякой сторонний имеет право взять сию необработанную долю за себя и употреблять в свою пользу.

Во всей стране нет ни одного луга; все покрыто пахотными полями и огородными овощами; от чего и происходит, что народ сколь ни многочислен, при всем том все хлебом довольны. Скот содержат они во весь год в стойлах, и следовательно сей сколько навозу ни производит, ничего у них не пропадает. Нет почти страны на свете, где б с [47] толиким рачением собирали навоз и употребляли с толикою бережливостию. Старики и пальчики подбирают оный по проезжим дорогам раковинами (Haliolis tubertulata), прикрепленными к палкам, который и сносят домой кузовами в кучу. Самая моча, которою редко где в Европе поля спрыскиваются, в Японии собирается в большие корчаги, врытые в землю, и сие наблюдают не только по домам, но и по большим дорогам, где оные ставят в землю, одну от другой на известное расстояние.

Образ унавоживания земель в Японии совсем отличен: они не кладут навоз на пары ни летом ни зимою, ведая что действием воздуха и другими переменами истребится из него наибольшая часть существеннейших его начал. Они разведши его с мочою и другими помоями в жижу, носят ведрами на поля и поливают ковшом каждую травку особо, когда она уже поднялася вершков на шесть. Все таким образом питательное вещество сообщается корню, который превращает его в свой собственный сок. [48]

Почти непонятно, коликого труда стоит Японскому хлебопашцу обратить крутые косогоры в плодоносные пашни. Для сего довольно ему открытого места на один аршин квадратный, где б приделать ему небольшую стенку; между оною и горою наполняет пространство землею и навозом; тут сеет срацынское пшено, либо зелень. Тысящи таковых пристенков украшают все почти, горы и дают им вид, приводящей всякого зрителя в удивление.

Срацинское пшено есть главнейшее в сей стране жито. Пшеницу, рожь, ячмень и пшеничку сеют там не везде. Из зелени так называемые Бататы [род колокольчиков с шарообразными корнями, подобными земляным яблокам] сеются в наибольшем количестве и суть самые вкуснейшие. Сеют также множество разного гороху, бобов и горчицы, из семян которой жмут для жжения масло, а желтые цветки ее весною украшают поля.

Летосчисление у Японцев начинается с нин-о, 660 лет до Рождества [49] Христова. Год разделяют они по течению луны, так что иные годы у них по 12 месяцов, другие по 13. Новый год начинается в феврале, либо в Марте. Нет у них таких недель, чтоб шесть дней работать, а седьмой покоиться; но первое и пятоенадесять число каждого месяца составляют их праздники; в оные не работает уже никто. В новый год посещают они друг друга в нарядном платье, поздравляют, желают благополучия, и весь почти оный месяц проводят в веселостях. Сутки разделяют они на 12 часов, и разделение сие начинают от восхождения и захождения солнца; для каждого периода полагают по шести часов; полдень и полночь всегда у них в девять часов. Для измерения времени не имеют они ни стенных часов ни песочных; но вместо их служат им зажженные фитили, которые свиты на подобие веревки и разделены узлами. Как скоро расстояние от одного узла до другого истлеет, часовой днем звонит на башне в колокола, а ночью стучит двумя деревянными досками одной об другую. Там [50] щитают младенцу за целой год,(когда он родится при истечении года, не взирая на то, что в конце ли старого, или в начале нового года родился.

Идолопоклонство господствует во всей Японии. Оное хотя разделено на многие секты, однако нет там ни раздоров между ними, ни проклятий. Их Даирий есть государь и первосвященник их закона; он назначает в главнейшие священнические достоинства. В каждой секте имеются свои храмы и свои истуканы; сии последние часто бывают безобразного вида. Японцы делают божество себе сами, так что каждое ремесло имеет своего собственного бога, подобно как бывало у древних Римлян. Однако ж не льзя сказать, чтоб они были в совершенном неведении существа всемогущего, свойств божественных, и чтоб не было бога свыше их богов; но обо всем сем имеют понятия весьма темные. Нигде и ни у какого языческого народа не случалось мне видать толь великих и толь величественных изображений сего вышшего божества, как в [51] Японии в двух храмах: оное в одном храме представлено в виде деревянного выволоченного истукана такой величины, что шестеро Японцев могут усесться по их обычаю на его ладони, а между плечами пятнадцать аршин расстояния. В другом храме изобразили его беспредельное могущество усадя по бокам его 33,333 малых богов.

Многочисленные таковые здания построены порядочным образом вне городов на возвышенных местах, в прекраснейших урочищах. В каждом находятся многие жрецы, коих должность состоит в том, чтоб содержать наивящшую в храме чистоту, содержать беспрестанно огонь, как на свечах, так и в лампадах, и предлагать цветки, посвященные сим истуканам, о коих они думают, что им благоугодны.

В оных храмах хотя не сказывают никогда ни проповедей, ниже отправляется какое либо народное богослужение, однако они во весь день бывают отперты, и всяк может в них войти, молиться и [52] приносить свои обещания. Никакой иностранец не исключен из сего права, и Голландцы посещают оные, когда кому захочется; но что еще больше: если в малых городах постоялые дома все заняты так, и что другим поместиться негде, то отводят сии храмы для пристанища, как случилось и с г. Тунбергом, когда он ехал ко двору в собрание.

Оружие Японцев состоит в луке и стрелах, сабле, штыке и ружье. Луки их велики, а стрелы, равно как и у Китайцев, весьма длинны. Ружья держат токмо чиновные люди, которые и хранят их в приемных комнатах на возвышенном месте в порядке. Они отняли у Португальцев несколько пушек, но из них не стреляют по той причине, что обходиться с ними не умеют. Сабля есть главнейшее их оружие. Каждый мещанин, выключая деревенского мужика, носит оную за поясом; они бывают в полтара аршина длиною, несколько кривы и в обухе толсты. Полосы наипаче старинные, весьма хороши, могут ровняться добротою с [53] Ишпанскими, и в Европе весьма почитаются. Таковою саблею Японец легко перерубает средственный гвоздь, не повредя острия, и может рассечь человека с головы до ног единым махом. Ефес, с крышкою, но без душки, длиною бывает в четверть аршина; крышка толщиною в линию с вычеканенными изображениями, либо с прорезью; весь ефес обтянут шагреном с крупными или мелкими ячейками, сверх которого еще обивают на подобие сетки шелком. Ножны также обтянуты самым лучшим шагреном и покрыты лаком; но бывают и деревянные, черным лаком покрытые, или под мармор испещренные. Сабли сии стоят от 50, 70 и даже до 100 рейхсталеров.

Японцы не носят никогда портупей, но сабли свои продевают за пояс по левую сторону, острием к верху, что может быть покажется смешно Европейцу.

Все чиновные люди, все вышшие и нижние, офицеры беспрестанно носят по две сабли вдруг: одна есть собственно им [54] принадлежащая, другая означает их место служения. Они их носят на одной стороне немного наперекось; та, которая означает их звание, длиннее. Когда они входят к кому в покой, то вынув сию, по званию кладут либо перед собою, либо посторону.

Известно, что в Японию не пропускают для торгов никаких судов, кроме Китайских и Голландских; но сим последним иметь сие право и отправлять туда каждый год не более, как токмо два корабля, не взирая сверх того на множество придирок, на строжайшие обыски; нижи на всегдашнее притеснение, стоит великих денег. Терпеливый сей народ продает там свой груз не иначе, как через Переводчиков; оные разделены у Японцев на три класса: самые старшие, кои лучше говорят по Голландски, называются вышшие переводчики; те, кои говорят не так исправно, суть второго класса; а кои начинают токмо учиться, называются учениками. Прежде сего учеников сих обучали Голландцы сами, и это была должность их [55] корабельных лекарей; но ныне обучают их Японские старшие переводчики; прежде позволялось им ходить в Голландские конторы, но ныне запрещено, выключая разве самонужнейшие случаи.

Сии переводчики имеют особенные выгоды, посредством коих хотя обогащаются, но уже ни к какой другой должности определены быть не могут. Они весьма любят Европейские книги, наипаче до врачебного искуства касающиеся, до Физики, до Естественной 'Истории, коих ежегодно по нескольку выписывают, читают со вниманием, помнят все, что выучили, а наипаче прилепляются ко врачеванию; и правда, во всей Японии, кроме их, нет никого, кто б какую либо болезнь лечил по принятому в Европе образцу и теми же лекарствами, кои достают они от лекарей Голландских.

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info