МОСКВА,

В Типографии Платона Бекетова.

1805.

В прошлом 1803 году первая из России отправившаяся экспедиция около света, занимает внимание целой Европы. Все почти Европейские газетеры, журналисты, коммерсанты, статистики, политики, каждой по своему старается отгадывать успехи сего посольства от начала до самых отдаленных последствий. Энтузиасты сопровождают мореходцев наших обширными уже вычислениями, недоброхоты мрачными предвещаниями, а скромные патриоты искренним доброжелательством; а между тем имеем мы от мореходцев сих известия из под Экватора.

Двоякий предмет сего посольства — познакомление Руских с Японцами и проложение морского пути от Севера около света в Рускую Америку — не есть прожект новый и небывалый в истории коммерции, а следовательно очень возможный и для теперешней нашей экспедиции. Морской путь от нас до Японии 250 лет уже известен Европейцам; а от Японии до Камчатки и до Руской Америки еще знакомее Руским, нежели иностранцам. Охотские наши мореходцы за долго еще прежде Кука и Шелехова объезжали по Курильским и Алеутским островам до самой Америки, а Шелехов зашел далее самого Кука.

Что касается до знакомства нашего с Японцами, то за двенадцать лет еще пред сим разуверены уже [6] мы в том предубеждении Европейцев, что будто одним только Голландцам, или, по крайней мере, яко бы под Голландским лишь именем ездить туда можно. Сим щастливым разуверением обязаны мы мудрой догадливости нашей Великой Екатерины. Может быть, не всем известна экспедиция Лаксмана, которой журнал доныне еще не издан, а потому для удовольствия наших читателей расскажем сокращенно сие происшествие.

В 1790 году пятеро Японских промышленников при Алеутских островах, претерпев кораблекрушение, выплыли на ближние острова, где нашли они нескольких и Руских, за два года пред тем спасшихся от такого же нещастия и ожидавших приходу туда какого нибудь Руского корабля за обыкновенными промыслами. Одинакое нещастие тотчас их познакомило. Они из обломков Руского и Японского судна состроили одно, и вместе сев на оное, щастливо переплыли в Камчатку. Там оказана была Японцам вся возможная помощь, и Камчатское начальство потом отправило их в Иркутск на рассмотрение к бывшему тогда Иркутскому Генерал-Губернатору Ивану Альферьевичу Пилю. Сей редкий случай побудил его донести о нем главному начальству, и Екатерина II узнав о сих спасенных Японцах, вздумала из того самый замысловатый прожект, познакомиться с Япониею. Она приказала построить от казны в Охотске надежное судно и посадя на оное из вывезенных Рускими Японцев, отправить трех при Посольстве в Японию, а двух оставить при Иркутском Народном училище, для обучения выбранных семинаристов Японскому языку. Экспедиция [7] препоручена была Порутчику Адаму Лаксману, которой в 1792 году, получив подробные предписания и наставления, вышел с Японцами в море Сентября 13 дня.

Первое направление пути его было к острову Св. Ионы; а оттуда на 19-й Курильской остров Итароп, и далее по цепи островов сих. На 22-м острову нашли они мохнатых Курильцев, а на острове Нишпеце увидели при Курильцах и шесть Японцев, которые там определены были от Матмайского начальства для сбору податей и разных пошлин с продаваемых Курильцами Японским купцам товаров. Сия встреча более всего обрадовала везенных Японцев. Они тотчас познакомили Лаксмана с единоземцами своими, которые приняли дружественно Руских, дарили их, и сами посещали Руской корабль. Тогда была уже глубокая осень, и Лаксман искал места для зимования с кораблем своим. Японцы указали ему надежную от непогод гавань, именуемую Нимуро и для безопасного входу в оную дали ему двух проводников из мохнатых Курильцев. Там встретились Руские с одною и еще недавно прибывшею Японскою командою, с которою также познакомясь, вместе и зимовали на берегу.

Между тем, дабы не терять времени в бездействии, Лаксман упросил Японского начальника, дабы он с своими посыльными отправил в Матмай к тамошнему губернатору уведомительное от него письмо о сем Российском Посольстве. В сем уведомлении Лаксман объяснив, что он послан с письмом от своего начальства для доставления трех Японцев, спасенных от кораблекрушения, в [8] Японскую столицу Эддо, просил губернатора предварительно донести о том выщшему своему начальству в столицу, и по пути, где Российскому кораблю следовать должно, предписать давать оному нужную помощь и пристанище. А что получит от главного начальства Эддовского, уведомил бы его. Октября 12 письмо таковое с Японским переводом послано было в Матмай.

Во время пребывания своего в Нимуровской гавани, Лаксман старался делать всевозможные замечания о Курильцах и Японцах. Между разговорами один Курилец сказывал Руским, что за три года пред тем видел он на сем острову трех человек, совершенно подобных им по лицу и одеянию, коих де Матмайский начальник наградил пшеном и нужным платьем; но откуда они пришли и куда отправились, Курилец объяснить не мог. Руские выведали также от Курильцев, что они питают в себе ненависть к Японцам за их к себе жестокость, и многократно бунтовали противу присылаемых от них команд; что всю свою торговлю производят они только с одними Японцами и Японцы Матмайские ни с кем более, кроме их. Лаксман хотел увериться, можно ли начать ему здесь какой нибудь торг свой, и намерен был сперва у Японских Матмайских начальников купить пшена. Однакож и действительно оказалось, что начальник их, ссылаясь на законы свои, сказал, что он не осмеливается ни продать, ни выменять, а согласился лучше дать даром.

Декабря 12 приехал из Матмая чиновник с лекарем от тамошнего Японского губернатора с [9] ответом Лаксману на письмо его. Губернатор уведомлял, что письмо его оригиналом препровождено в столицу Эддо, а к нему послан сей чиновник для охранения его от обид, могущих встретиться со стороны Курильцев, и для подавания всякой помощи в нуждах. В ожидании ответа на столицы, все Японцы и чиновник их обходились дружественно с Лаксманом и часто его посещали. Между тем рассматривая у него с любопытством разные ландкарты и географический глобус, просили позволения скопировать их, а ему взаимно сообщили ландкарту острова Матмая и окрестных некоторых островов. Декабря 22 приехал к ним из Матмая и еще один чиновник; а 29 еще двое с лекарем из самой столицы Эддо, но без всяких дальнейших известий, а единственно, как сами говорили, будто бы из любопытства. Лаксман однако ж мог заметить, что они присланы были нарочно соглядатаями. Все они часто посещали Руских и расспрашивали их об отдалении Российского государства, о величине и пространстве, о разных обыкновениях, а смотря на разные у Лаксмана вещи, и о наших фабриках, заводах, рукоделиях и проч. больше всего любопытство их занимали географические карты, которые все они скопировали. Сняли также модель с Руского корабля, с октана и даже с токарного станка и инструментов его. Между тем наипаче допытывались они у него, от самой ли прямо Российской Императрицы прислан он, или от ее только чиновника. Сие замечание, как после открылось, клонилось к учреждению его допущения и принятия.

Генваря 31, 1793 года Эддовские чиновники [10] нарядным образом звали к себе Руских на праздник нового тогда начавшегося у них года. Лаксман был у них, и церемонию сего празднования описал следующим образом:

На кануне Нового года, говорит он, зажгли они пред своими идолами курительные свечи, и ходя по углам, бросали жареной горох крича: они васото; фуки уджи, что значит: дьявол вон; добро останься. Каждый Японец съедал притом столько горошин, сколько ему лет. В передней угол покоя поставили на подобие хлеба сделанные из муки и Сорочинского пшена колобки. Дом обставили кругом елками, на коих навязаны были бумажки и ленточки. В самой праздник Нового года оделись все в лучшее платье, и ходя друг друга приветствовали желанием щастия. Сие празднование продолжали они почти весь первый месяц; все, что случилось хотя б не задолго пред Новым годом, счислялось у них уже целым годом, так что и младенцу, родившемуся в самом окончании года, всегда щитают они уже целой год жизни.

О Японском временосчислении Лаксман замечает, что оно начинается за 660 лет до Рождества Христова, от Нин-О, первого Японского Императора, который ввел между ими летоисчисление, разделил время на годы и месяцы и сделал реформу в законах и правлении. Месяцев у них 12, и называются именами разных животных. Каждый месяц щитается в 30 дней, а для уравнения годов имеют они и высокос. Часы измеряют они по окрученному из отрепья на подобие веревочки фитилю, который [11] равными перевязанными узлами разделяется. Сии разделения возвещают народу днем ударами колокола, а ночью стуком деревянных брусков.

Лаксман, во время пребывания в Нимуровской гавани, также выведал тайно у свиты Эддовских чиновников, что Японцы от Голландцев давно уже имеют некоторое сведение о Российском народе; но что Голландцы им всегда описывали народ сей зверским и неприязненно со всеми попадающимися ему поступающим; а потому-то, когда получено было в столице Эддо известие о Российском Посольстве, то не поверили, что бы оно было дружественное, и для изведания присылали два раза соглядатаев, которые-де теперь осмотревши все Руское Посольство, а особливо узнав от везенных Россиянами Японцев о человеколюбивых с ними поступках в самой России, послали уже обстоятельное о вас донесение, по которому, без сомнения, позволено будет Руским продолжать путь свой в Японию. Сказывавшие сие Японцы также заметили, что Голландцам неприятно будет знакомство с ними Руских; но что Японцам ближе и удобнее будет торговать с Рускими, нежели с ними, тем паче, что они и на Руском корабле видят почти все те же товары, какие получают они от Голландцев.

Марта 20 Эддовские чиновники в Нимуровской гавани получили повеление, немедленно возвратиться в Матмай. Их также извещали, что для принятия нашего посольства отправлены из Эддо в Матмай два старших чиновников с 500 оруженосцев. Чрез 9 дней сии посланные из Нимуровской гавани выехали, а на место их Апреля 6 прибыл из Матмая такой же [12] чиновник, ближний родственник Матмайскому губернатору, и на другой же день известил Руских, что для объявления ответа на Лаксманово письмо едут в Нимуровскую гавань по повелению Японского Императора два пятой степени чиновника с многими младшими и с 60 человек свиты. Они действительно прибыли Апреля 29, и сопровождаемы были еще 150 мохнатыми Курильцами. Маия 1 они посетили Руских, и звали их к себе после полудни для переговоров. Лаксман описывает обстоятельно прием свой и встречу у Японцев. После полудни, говорит он, пошли мы к Эддовским и Матмайским чиновникам. На улице встретили нас двое чиновников. В воротах стояли два оруженосца с копьями. Мы прошли прямо к покоям и при входе в оные паки встречены были двумя Эддовскими чиновниками, которые приветствуя нас, сажали на сделанные для нас нарочно стулья; потчивали нас чаем и закусками; подносили в небольших лаковых чашечках вино, делаемое у них из Сорочинского пшена. После сих церемоний, по приказанию старшего Эддовского чиновника, старший Матмайский чиновник вынул лист и прочитал указ Императорский, в коем изъяснено было, что для встречи и провождения Руского Посольства до Матмая посланы Эддовские и Матмайские чиновники; но посольству туда приехать позволялось не иначе, как сухим путем. Лаксман не принял сего предложения и требовал, дабы путь позволен был морем. Но Японские чиновники просили отсрочки для уведомления о сем начальства своего. Лаксман напротив того рассчитывая, что прежде двух месяцов ответа получить не можно, а между тем наступит осень, которая заставит вторично Руских зимовать [13] в Нимуровской гавани, настоял в требовании позволения, итти морем. Четыре дня происходили сии переговоры. Японцы предлагали наконец перевести Руских на своем судне. Но когда и на сие не могли склонить Лаксмана, то согласились провожать его сами на судах своих до Аткисской гавани. Однакож заразными отговорками и отсрочками Японцев, а паче за ожиданием позволения от начальства их, не могли вытти сюда прежде 4 числа Июня.

При Матмайских берегах Руские увидели у Курильских рыбных скупщиков Рускую рублевую монету, и на вопрос, откуда они ее получили, узнали, что оная дошла от таких же мохнатых на Карастинском острову.

Июня 24 Руское судно дошло до Аткисской гавани. Июля 4 достигли до рейды гавани Какодаже, и после полудня приехал к ним Даигван или тамошний градоначальник с приветствием и уведомлением, что он имеет повеление оказывать посольству сему всякую помощь, и возвратясь на берег, прислал до тридцати больших лодок, дабы Руское судно буксиром ввести в гавань, а на самое судно определил четырех караульных с начальником для охранения от разъезжавшего по гавани множества народа, который из любопытства теснился смотреть Руское судно и беспрестанно почти просился взойти на оное, но караулом был не допускаем, даже с побоями. На другой день после обеда приехал паки на Руское судно градский начальник с тремя чиновниками в нарядном своем платье и в гостинец Руским привезли двадцать рыб палтусины. Чрез полчаса прибыл на [14] судно еще один Эддовский чиновник, назначенный для провожания Руских до города Матмая сухим путем. Он требовал, дабы означено было ему число свиты посольства, имеющего отправиться в Матмай и также вес всех тягостей, дабы запасти потребное число лошадей; а по отъезде с судна прислал вечером для Руских служителей трехведерной бочонок Японского горячего вина. В следующее утро таковой же бочонок прислан и от градоначальника. Около полудни Эддовский чиновник приглашал Руских на берег мыться в ваннах своих; а после того чрез два часа прислан на судно один знаменитой островской купец с двумя чиновниками, звать Руских на назначенную им в доме его квартиру, куда посольство и отправилось. На берегу встречены они были начальником и шестью чиновниками стоявшими в ряд по левую сторону в уборном платье. Они провожали их до дому по улице между множеством собравшихся обоего пола людей, сидевших по обе стороны улицы, у дверей дому выставлена была доска с надписью: Руской Дом, и вышел на встречу Эддовский чиновник, которой и ввел посольство в покои, примыкавшиеся видом к небольшому саду, дикообразно насажденному, плодовитыми однакож деревьями. В сей квартире, после ванн, предложено было Руским на двух столиках кушанье, изготовленное по большой части из соленых и вареных разных морских произрастений и раковин, а вместо хлеба пареное сорочинское пшено. От всех кушаньев по весьма малой части отложено было в маленькие чашечки на особом столике, и из сих чашечек отведывал один из Японских чиновников, как бы для уверения Руских в безвредности пищи. Всех же при том [15] находившихся Японских чиновников было 16 человек. Во все продолжение стола они находились в парадных своих платьях и за каждым из них ходил оруженосец с копьем. По угощении провождены Руские с такою ж церемониею обратно до берега и до судна. На другой день взаимно посещали Руское судно Эддовские и Матмайские чиновники; они начали переговоры о путешествии в Матмай, и назначено Рускому Посольству, кроме препровождаемых из России Японцев, состоять из 12 человек. В следующее утро присланы были столяры для делания ящиков на поклажу, а в полдни назначен и анбар для выгрузки Руского судна, которое в тот же день и выгружено было.

Пока делались приуготовления к путешествию, Руские, с позволения начальства, при одном из Матмайских чиновников иногда сходили с судна, осматривать противоположные городу берега и полевые там произведения; но по городу ходить им не позволялось. Даже для мытья белья не позволяли Японцы Руским вытти на городской берег, а отвели им особой для того дом.

Июля на Руская свита, оставя в судне для охранения его команду и взяв с собою потребные к путешествию своему в Матмай вещи, переехали в постоялой свой дом, в котором приняли их Японцы с прежними церемониями. Им предложен был ужин, но уже каждому особо, а для спанья нарочно сделаны были нары и покрыты голевыми покрывалами. Каждому также поставлен был для курения табаку лаковой прибор с бронзовыми чашечками для угольев, табаку и слюны, а для Лаксмана отличной прибор [16] серебряной. На другой день, то есть 13 Июля, полошено было Рускому Посольству отправиться сухим путем в Матмай. Пред выездом по утру предложен был завтрак по прежнему порядку, и тут подносили уже пред завтраком и вино. Два чиновника отправлены по пути вперед для заготовления везде ночлегов, ужинов и обедов до самого Матмая, а в след за ними отправилось и посольство. Два чиновника провожали оное до передних дверей, близ коих во первых для Лаксмана приуготовлены были носилки на четырех носильщиках; четыре человека еще шли при носилках для смены, и чрез полчаса переменялись на ходу безостановочно; кроме носильщиков шли еще по обеим сторонам его по два человека надзирателей из нижних чинов для прислуги, а еще двое вели назади оседланную лошадь, на случай, естьли бы Лаксман захотел ехать верхом. Кроме Лаксмана, еще двух старших из свиты несли за ним в таких же носилках, а прочая свита ехала верхом на лошадях, коих однакож вел каждую Японец за повода, и по сторонам у каждого шли по два надзирателя. На переди всей свиты посольской ехали двое Матмайских начальников, за коими несли почетные их копья, за первым 6, а за другим 3 человека. Свита заключалась такою же Японскою командою людей пеших и конных с вьючными лошадями. А всей Японской команды было 450 человек. При въезде в каждое Японское селение, а также и при выезде, наряжены были в уборное платье для встречи по два, по три, а в больших селениях и по десяти Японских тамошних старшин, кои сидели по сторонам улицы поникнув головами. К обеду приехала свита в селение, называемое Мояджи, где [17] приготовлен был особой посольской дом с надписью, было в городе Каходаже, что и на всех квартирах по пути выставляемо было. При дверях встретили передовые Матмайские чиновники, а после обеда и отдыха продолжали путь до такого же ночлега. По тридневном пути в последнюю станцию до Матмая высланы на встречу для смены чиновников новые, коих числом было уже в трое более. Помпа шествия гораздо умножена и Лаксмана несли уже в губернаторском портшезе восемь человек, одетых в хорошее платье; вся сия процессия подробно описана у Лаксмана в журнале его. При вшествии в Матмай по всем проходным улицам все домы наполнены были обоего пола зрителями, но на самых улицах никого не встречалось, кроме уличных надзирателей, кои при каждом перекрестке стояли в уборном платье с копьями. При подъезде к постоялому дому посольство встречено было новою Японскою командою, которая соединясь вместе с передовыми, предшествовала до квартиры. Пред домом поставлен был фрунт из 60 человек с ружьями, которые держали они отлого на правом плече, а в левой руке зажженные фитили, на левом же плече висел лук и колчан. В воротах посольство встречено было Матмайскими чиновниками и ведено было чрез двор до покоев, где встретили их уже Эддовские чиновники, которые и отвели каждому из Руских по особому покою. Чрез час губернатор прислал двух чиновников для поздравления посольства с приездом и для неотлучного при нем пребывания с оказыванием всех нужных услуг. Дом посольский нарочно меблирован был по Европейски: имел столы, стулья, скамьи и кровати, а также и [18] пол без настилки, но прочие украшения состояли по Японскому из картин, лаковых ящичков, табачных приборов и проч. а перед домом находился сад с низкою решеткою, которая однакож обтянута была в пять полос сшитою белою и синею дабою, так что сквозь ничего видеть было не можно.

В вечеру пришли к посольству двое Эддовские чиновники и спрашивали, с какою церемониею могут Руские предстать к их начальствующим чиновникам, и так ли, как у Японцев водится, без сапогов и башмаков, кланяться в землю, сидеть на коленях, либо лежать на одном боку, или как иначе. Лаксман отвечал, что ничего этого Руские исполнить не могут, а будут почтение изъявлять по Европейски, так как и Японцам позволяют исполнять то же по своему; в чем Японские чиновники и не спорили. Июля 17 по полудни в два часа дежурные при посольстве Эддовские чиновники объявили посольству, что церемония к принятию их готова, и спрашивали, в носилках ли, или пешими Руские пойдут. День был тогда довольно ясной, и посольство решилось итти пешком. Для них учреждена была процессия точно такая ж, как при въезде в Матмай. Четырнадцать чиновников окружали их в богатейших уборных одеяниях; сажен за двадцать до назначенного дома поставлены по обе стороны между столбами на привязях до тридцати лошадей оседланных в самую лучшую сбрую. От лошадей начиналась до крыльца дому улица между двумя заборниками, обтянутыми сшивною синею и белою дабою. Под сими стенами сидело на коленях до 150 Японских оруженосцев, на одной стороне с ружьями и фитилями, [19] а на другой с луками и колчанами; пред крыльцом посольство встречено было несколькими чиновниками. Дом стоял на высоком холме, и всход к нему был по ступеням. Когда посольство вошло в покои, то указали залу и место, которое занять ему должно для наступающей аудиенции, между тем в ожидании оной присланные наперед от Матмайского губернатора старшие чиновники объявили посольству, что отправленное из Нимуровской гавани Лаксманово письмо с Японским переводом возвращается им назад, для того, что Японское главное начальство не могло-де из перевода довольно выразуметь смысла оного, и потому исполнение требований посольских отлагает до личного объяснения. Потом объявлено, что начальники прибыли уже в залу, куда ввели тотчас и Россиян; по вступлении посольство остановилось пред начальниками саженях в четырех и сделано поклон, на который Японцы ответствовали по своему; кроме главных начальников, старших чиновников, все прочие чиновники сидели в зале на коленях по левую сторону. За сим приказано было раздвинуть против саду стену покоев, и показано посольству накладенных в саду сто кулей пшена Сорочинского; тогда один чиновник объявил, что Император Японский жалует сим пшеном Руское Посольство, привезшее Японцев в отечество их; а из ближней комнаты вынесен ящик, которой поставлен пред Лаксманом, и вскоре паки унесен в тот покой. После сих церемоний один из чиновников, подползши на коленях к другому из главных начальников, подал ему писанный лист, которой он прочтя отдал третьему, а сей ему обратно, и от него приказано было первому подавшему чиновнику вручить [20] тот лист Лаксману, а от него взять в получении росписку; лист сей содержал указ Императорский о возвращении посольству писанного им из Нимуровской гавани письма по вышеупомянутым причинам, с изъяснением притом, что, по Японским законам нельзя позволить проезд от Матмая до столицы Эддо, и что один только путь иностранцам и их письмам в Японскую столицу чрез Нангасакской порт. Сим кончилась первая аудиенция, и Руские отведены были в прежний покой, где потчивали их чаем и пред каждым поставили на маленьких столиках табачные курительные приборы. Японские чиновники вышли в другой покой, однакож на короткое время входили и к Руским. Вскоре за сим прислан чиновник с объявлением, что Японское начальство желает паки видеться с посольством в прежней зале. Руские вошед, нашли всех в прежнем положении. Тогда Лаксман выступя, начал изъявлять им чрез переводчика почтение от отправившего сие посольство Иркутского Генерал-Губернатора по указу Всероссийской Императрицы. Потом изъяснил намерение сего посольства, состоявшее в том, чтобы доставить в отечество спасенных от кораблекрушения Японцев и свести между Российским и Японским государством дружественную связь. В заключение сказал, что ему повелено оных спасенных Японцев при письме от г. Иркутского Генерал-Губернатора представить прямо к главным правителям великого града Эддо его Тензин-Кубосского т. е. Японского Величества. — Японское начальство на сию декларацию отвечало, что его Тензин-Кубосское Величество для рассмотрения сего дела их сюда прислал. Потом спрашивали они Лаксмана [21] о путешествии его, которое признавали они очень затруднительным. Лаксман при изъяснениях благодарил за все в пути от Японского начальства оказанные благоприятства и пособия. Наконец Японцы, говоря о въезде Руского судна в Каходажскую гавань, объявили, что сей въезд иностранного судна в помянутую гавань, противен законам их, и потому просили Лаксмана послать судно свое, вывести в назначенную для сего Эддомскую гавань, обещаясь и от себя отправить туда приказание, дать помощь Руским к выводу судна Японских лоцманов и служителей. Но Лаксман отвечал, что без себя не может он никому вверить своего судна. Сим кончилась и вторая аудиенция со взаимными приветствиями. По выходе из залы в прежний покой, провождавшие посольство чиновники присоветовали Лаксману, чтобы он зашел мимоходом к главным начальникам для принесения благодарности за пожалованные от Кубосского Величества подарки. По чему возвращаясь домой по прежнему в церемонии, зашли они в их домы, но самих не видали, а благодарность приняли от них встретившие их там чиновники. В тот же день в вечеру принесен Эддовскими чиновниками к Лаксману тот ящик, которой ставили перед ним в аудиенц-зале. В сем ящике находились подаренные от имени Японского Императора Лаксману три сабли Японские, каковые в сей земле употребляют только старшие начальники в церемониях и которые пред ними носят так, как копья на ратовищах аршина в два с половиною. Принесшие сабли сии чиновники вручили их Лаксману при описи, и спрашивали притом, куда назначит он перевести пожалованные также от его Тензин-Кубосского [22] Величества Рускому Посольству сто кулей пшена. Лаксман просил, чтобы оно доставлено было в Каходажскую гавань для погрузки в Руское судно, куда оно и отправлено. Чрез час, после того пришел еще товарищ Матмайского губернатора и принес от него Лаксману в подарок двадцать ящиков листового табаку, один ящик с лисицами и один с лаковыми подносами. Потом пришли также чиновники с подарками, собственно от Эддовских начальников, и принесли несколько ящиков Японской бумаги и ценинных чашек. Все сие Лаксман принимал с изъявлением благодарности.

Чрез два дни потом присланы от начальников два чиновника спросить, во сколько времени посольство может возвратиться до Охотска, и не имеет ли в чем недостатка к путешествию. Ибо начальствующие имеют-де повеление от его Тензин-Кубосского Величества снабдить оное всем, что ни нужно будет оному. Лаксман ответствовал, что верно времени путешествия определить не можно, а припасов имеет он уже на два месяца, в течении коих, естьли важнейших препятствий в пути не будет, то надеется он доплыть до Охотска. С такими же вопросами и предложениями к Лаксману приходил и от Матмайского губернатора чиновник; а в вечеру между Лаксманом и чиновниками шли переговоры о посольственном от Иркутского Генерал-Губернатора письме, которого Японское начальство (по Императорскому запрещению) никак не хотело принять, отговариваясь тем, что оно ни на их и ни на чьи имена определительно не надписано. Лаксман настоял тем, что Российскому [23] Генерал-Губернатору собственных имен главных начальников Японских, так как и подробного различия чинов их знать было не можно; и что естьли они не примут письма сего, то не будут иметь обстоятельного сведения и документа о намерениях сего посольства, при коем посланы к ним спасенные от кораблекрушения их соотечественники. Наконец и посольство должно будет возвратиться в Россию, не исполнив всех данных ему предписаний. В ответ на сие чиновники ничего не сказали, а пошли донести своим начальникам, и вскоре возвратясь предложили Лаксману, что они согласны, дабы сам Лаксман распечатал Генерал-Губернаторское письмо и им прочел. Лаксман отвечал, что сам он письма распечатать не имеет власти, а разве копию сего письма из данной ему инструкции прочесть он им может. На сие чиновники опять ничего не сказав, ходили к начальникам, и возвратясь отвечали, что начальники соглашаются видеть письмо Генерал-Губернаторское, но естьли осмотрев его распечатать не решаться, то чтобы Лаксман прочел им перевод содержания оного. На сих условиях аудиенция назначена была на другой день. Лаксман по утру от имени своего Генерал-Губернатора послал к двум начальствующим чиновникам подарки из разных вещей; а после обеда прислано уведомление, что начальствующие для принятия посольства готовы. Шествие и встреча учреждены были по прежнему, и посольство до аудиенции принято в особливом покое; а когда возвещено о прибытии в залу начальников, то Лаксман один с переводчиком только введен пред них и остановлен гораздо ближе прежнего; чиновники же находились в таком положении, как и при [24] первых аудиенциях. Потом двое старшие, подошед близко к Лаксману и сделав приветствие, просили засвидетельствовать г. Иркутскому Генерал-Губернатору благодарность их за присланные им подарки, и сказав сие возвратились на свои места. Тогда Лаксман подступя начал говорить: что поелику воля его Тензин-Кубосского Величества была, вверить им рассмотрение дела Посольства Российского, то и он поверенное ему от г. Генерал-Губернатора Иркутского письмо для пересылки, куда следует, с почтением им вручает, ласкаясь надеждою, что по соизволению его Тензин-Кубосского Величества и от них таким же ответным письмом к г. Генерал-Губернатору Иркутскому, для донесения Ее Императорскому Величеству Всероссийской Государыне Императрице, снабден будет. А вручая письмо сие предает в покровительство и призрение двух привезенных им Японцев, жалея крайне, что третий из них умер в Нимуровской гавани не доехав до сего места. — Письмо было подано чрез старшего чиновника Японской свиты, который подползши к начальникам, подносил им оное; но начальники взглянув только на надпись, приказали возвратить оное Лаксману, изъясняя, что кроме города Нангасаки в другом месте нигде не может быть принято письмо иностранной державы, и только чрез помянутый город препровождается оно к главному начальству, как то уже и объявлено в указе Императорском, ему сообщенном. Что ж касается до привезенных Японцев, то приказано старшему чиновнику принять их и дать в том Лаксману росписку с их подписьми и печатями. За тем читан был Японской перевод копии с письма Иркутского Генерал-Губернатора, [25] которой выслушав начальники, ответствовали, что здесь по оному никакого удовлетворения сделать не можно, а имеют они у себя Императорский лист с знаком их государя, на коем могут они написать дозволение о свободном входе в Нангасаки, куда впредь для заключения трактатов и условий, естьли какие с Российской стороны заключить есть намерение, с оным листом приехать Россияне могут, а без такового-де вида и туда никого не впустят. Сим кончился весь переговор. Лаксман откланявшись вышел в покой, где оставил он своих товарищей, и с ними возвратился в квартиру прежним церемониальным порядком.

В вечеру прислан был один старший чиновник для принятия привезенных двух Японцев, которые для препровождения в столицу Эддо и отданы были; а на другой день прислана в принятии их и росписка. Лаксман объявил того же дня Эддовским чиновникам, что желает лично принести благодарность и подарки Матмайскому губернатору за все благоприятства и пособия, которые Рускому судну оказываны как на Курильских островах, так в Матмайских пристанях. Но в ответ получил, что личное засвидетельствование благодарности не нужно; потому что губернатор все вспомоществования оказывал по полученному указу его Тензин-Кубосского Величества. Что же касается до подарков, то можно к нему доставить оные чрез губернаторского товарища. По сему Лаксман и послал к нему в подарок два зеркала, термометр, стеклянной посуды, сукна и несколько других Российских товаров. А также двум начальникам Эддовским два больших [26] зеркала, пару пистолетов, два термометра и разной стекляной посуды. За что и получил от всех благодарность. За сим хотел он дать подарки четырнадцати Эддовской свиты чиновникам; но они отозвались и ни под каким видом принять не согласились, так как и Матмайские четыре чиновника, провождавшие Руских из Нимуровской гавани. Лаксманов отец препоручил было сыну своему три письма к ученым людям столицы Эддо и притом несколько натуральных редкостей и три термометра. Но как путешествие до столицы Эддо было ему отказано; то он Эддовским чиновникам препоручил те письма и вещи для доставления, куда следует. После сего бывшие при посольстве Руские купцы просили позволения, произвести торг или мену своими товарами, но им сказано, что Японские законы сие весьма строго запрещают во всех провинциях, кроме Нангасакской гавани.

Наконец оставалось Лаксману получить отпускную аудиенцию, которая и назначена ему была 23 Июля в выше помянутой же зале. По полудни в 4 часу началась посольская процессия, как прежде, и оказана ей такая же встреча. По прибытии в дом, Руские отведены по прежнему: сперва в особый покой, и были угощаемы. После того Лаксман со старшими товарищами введены в аудиенц залу, где уже дожидались их чиновники, из коих, по взаимном приветствии, один начал говорить, что они уверясь из прочтенного им в преждебывшую аудиенцию письма о желании Российской Императрицы, иметь с Японским государством дружественный союз и коммерцию, паки объявляют посольству, что в сей и во всякой [27] другой провинции по законам их того позволить никому не можно. Но имея поверенный им от его Тензин-Кубосского Величества бланкет со знаком его величества, написали они на сем листе позволение одному Российскому судну иметь свободный вход в Нангасанскую гавань, и сей лист вручаем вам с тем, что естьли, как читано в переводе письма вашего, намерены вы заключать какие договоры, то можете беспрепятственно туда следовать. После слов сих оный Императорский лист подан был Лаксману чрез одного чиновника, и аудиенция кончилась.

Лаксман выведен был в прежний особый покой и пробыв там несколько времени с младшими чиновниками Японскими, позван обратно в залу для дружеских уже разговоров и прощания. Тут начальники стали благодарить сперва за привезенных в отечество свое Японцев, а потом за присланные от Лаксмана подарки. Лаксман с своей стороны благодарил за оказанные пособия в прозимовании Рускому судну в Нимуровской гавани и в шествии его до Каходажской гавани, а оттуда в сопровождении его свиты до Матмая и снабдении всем нужным. Потом просил, чтобы не оставили вспомоществованиями и на обратном пути до Каходажской гавани и оттуда далее. Японские начальники с ласковостью отвечали, что они все то имеют себе долгом, и за тем простясь отпустили посольство, которое по прежнему шло до квартиры в процессии.

На другой день пришли от начальствующих два чиновника и показали один куль со пшеницей, вручив при том Лаксману записку, и сказали, что на [28] случаи недостатка в обратный путь съестных припасов, по повелению его Тензин-Кубосского Величества послано к ним на судно таковой пшеницы двадцать семь, ржи шестьдесят один, гречухи три, а всех девяносто один куль, да козьего соленого мяса шесть бочонков и сверх того для молотья муки жернов ручной и два сита, из коих одно было медное проволочное. Лаксман все то принял с чувствительнейшею благодарностию.

На утро прислано было спросить, когда посольство обратно отправится.. Лаксман назначил к тому следующий день Июля 26, по чему и присланы к нему десять работников для увязки и укладки вещей. В самом деле по утру в 10 часов назначенного дни Лаксман совсем убравшись, выехал с такою же церемониею и провожатыми, с какою при въезде принят, кроме прежних Эддовских и Матмайских чиновников; в числе провожатых до города Каходажа был при Лаксман и губернаторский товарищ. Чрез три дни они прибыли в Каходаж и остановились в прежнем постоялом своем доме. Между тем переводчик донес Лаксману, что двое чиновники Эддовские просят у него потаенно перевода Генерал-Губернаторского письма. Лаксман поняв, что сие происходило по научению старших, не хотевших формально принять письма, счел за нужное, чтобы они имели его, и потому приказал дать.

Августа 5 Лаксман со всею свитою своею переехал с берега на судно свое. На утро приезжали на оное чиновники Эддовские и Матмайские для прощания. В вечеру снялись Руские с якоря, и вышед из гавани [29] простояли пять дней за противным ветром, а 11 числа, дождавшись попутного, пустились в море. Пять дней издали провожали их два Японские судна, вероятно для присматривания за ними. А чрез двадцать восемь дней сия Российская экспедиция достигла благополучно до Охотска 18 Сентября 1793 года. Лаксман пробыв там дней двадцать, сухим путем отправился в Иркутск, и Генваря 21 следующего года приехав, представил Иркутскому Генерал-Губернатору Японскую Императорскую грамоту и журнал свой, в котором сверх сей выписки много находится любопытных известий о Курильцах и Японцах, о их произведениях, рукоделиях, хозяйстве, торговле, а также о многих их обычаях, обрядах и политике. Он привез еще много снятых планов и видов проеханных им мест, и часто описывает топографию оных довольно подробно. Екатерина II получив донесение об удачном исполнении сего препоручения, наградила его чином и жалованьем. Также даны чины и денежные награждения всей его свите.

Таким то образом проложен первый путь Российской коммерции с Япониею. Усовершения и распространения сих видов, без сомнения, ожидать должно от многих последующих лет; потому что иностранная коммерция начинаясь в одно царствование, никогда в нем же не доходила до всего своего совершенства. Великий Князь Иван Васильевич только что положил прочное основание к восстановлению Северной иностранной торговли со всею Россиею; но уже внук его Царь Иван Васильевич дождался первых плодов ее; а в зрелость их привел уже [30] Петр Великий и преемники его. Южная иностранная торговля наша почти ничего не значила при Царе Борисе Годунове и Царе Михайле Феодоровиче. Но Царь Алексей Михайлович поближе познакомил Руских с Китаем, с Персиею и Черным морем, а виды сей комерции распространил преемник их Петр I и последовавшие за ним. Петр I мало имел успеха в Бухарской и Хивинской торговле; но племяннице, дщери и внуке его досталось наслаждаться зрелыми уже плодами оные. Императрица Анна Иоановна только что положила основание Охотскому кораблеплаванию, успехи же оного принадлежат царствованию Екатерины II. Екатерина II открыла из России свой путь в Северную Америку и в Японию; но Александру I предоставлена честь привести открытия сии в совершенство. И чего к славе России не может ускорить деятельное и мудрое царствование Его? Одесский порт, им недавно заведенный и уже процветший торговлею, служит сему доказательством.

КОНЕЦ.

Текст воспроизведен по изданию: Известия о первом российском посольстве в Японию под начальством поручика Адама Лаксмана. М. 1805

© текст - ??. 1805
© сетевая версия - Thietmar. 2021
© OCR - Иванов А. 2021
© дизайн - Войтехович А. 2001

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info