-

АЛЕКСЕЕВ П. С.

КИОТО, ДРЕВНЯЯ СТОЛИЦА ЯПОНИИ

(Из дневника веденного в Японии).

24 октября 189* года мы утром выехали из Осаки в Киото; расстояние между этими городами небольшое, всего час езды. Моросил дождь, стояла мгла от тумана когда мы прибыли на вокзал древней столицы Японии; из окон вагона город издали не виден.

Киото-Москва, Токио-Петербург, древняя и новая столицы Японии столь же непохожи друг на друга как и столицы русские. Киото сосредоточие исторических памятников, хранительница древних преданий и обычаев. Токио административный центр где совершаются всякие реформы.

Киото лежит на пересохшей реке Камагава и расположен в красивой горной долине. В нем скучено триста тысяч жителей в низких одноэтажных домах. Население его уменьшается. Киото был столицею Японии после самой древней столицы, города Нары, с 784 года по Р. X. до 1868 года, когда микадо переехал в Токио. В Киото улицы расположены с юга на север по плану начерченному еще в VIII веке нашей эры. Названия улиц просты и несложны и напоминают американский способ называть улицы. Названы продольные улицы по положению относительно стран света, поперечные по нумерам. Киото, если смотреть на него с ближайших горных высот окружающих его с трех сторон, с птичьего полета, представляется сплошным серым пятном на зеленом фоне, все строения кажутся стоящими под одной общей крышей из черепицы (в Китае и Японии черепица темносерая, красной черепицы мало видно). Чешуя крыш пронизана черными нитями, улицами, которые кажутся сетью волос на общем фоне крыш. Как все японские города, Киото издали не живописен и однообразен по виду своему. Чудная сочная растительность окружает его. Киото в отличие от японских и вообще от азиятских городов имеет прямые улицы перекрещивающиеся под [599] прямыми углами; направление и ширина улиц чисто японская: улицы Киото как бы щели среди построек; улицы эти пешеходные по большей части.

Киото настолько японский город, что в нем всего одна только гостиница для туристов. Зато эта единственная гостиница Ями-отель прекрасна во всех отношениях. Ями-отель расположен на краю города в живописной местности и притом на исторической почве, то есть, на месте где много памятников древности, на месте которое было театром многих исторических событий. Здания гостиницы стоят на склоне горы высясь над городом; они окружены чащею вековых деревьев растущих по скалистым уступам.

Полдюжины курум везло нас и багаж наш с вокзала; этой двигательной живой силы нехватило чтобы поднять нас в гору на которой расположена гостиница; припрягли еще по одному человеку на человека, по одному куруму на пасажира, и рысью вкатили нас на первый подъем; далее пошли шагом; вытянув шею и напрягая все усилия, тянули нас курумы в оглоблях, тогда как задние курумы плечами упираясь в экипаж подталкивали его. В саду гостиницы тори (насеет, воротообразное сооружение, неотъемлемая принадлежность каждого японского капища шинто), каменные фонари, маленькое капище; тут же рядом за оградой сада начинаются двор и сады большого буддийского монастыря.

Киото полон редкостей и диковин, в нем лучшие картины и скульптуры Японии, он центр в котором сосредоточены остатки высокохудожественных произведений из фарфора, бронзы и слоновой кости; в нем можно купить лучшие cloisonnes и обращики вышивания по шелку и бархату. На поверхностный осмотр Киото туристу нужно дней десять. Мы провели пять дней в Киото, навидались пропасти диковин, но еле успели познакомиться и с десятою частию главных его достопримечательностей. Капища все вне города; они хранилища драгоценностей, они музеи. Побывать и в немногих из них затруднительно: в Киото лошадей нет, а езда на людях не быстра. Посещение кладбищ осложняется обязательным для всех разуванием или надеванием поверх обуви особых белых чулок которые для этой цели держатся на готове для туристов. Визиты в монастыри для осмотра достопримечательностей Киото сопровождаются переговорами гида с монахами которые иногда заламывают большие деньги как плату за посещение монастыря, иной же раз и за деньги не все показывают туристам. Много времени тратится на чаепитие в монастырях, особенно если эти чаепития принимают характер и подобие ча-но-иу, то есть, [600] исторического обычая чайной церемонии зародившейся здесь в Киото и процветавшей тут более нежели где-либо в Японии. На фабриках и в магазинах Киото много времени уходит пока не покажут настоящего, достойного внимания. Когда внимание посетителя притупится от рассматривания множества разнообразных и новых для него предметов, когда он начинает утомляться, делается рассеянным и уже усталым и готов оставить магазин, ему предподносят такую прелесть, такую диковину что он сразу начинает увлекаться, требует все нового, лучшего, позабывает свою усталость и попав на удочку хитрого Японца клюет: покупает, уже мало и вяло торгуясь, и забирает даже и то что ему в начале не нравилось.

Киото из числа девяти городов (Нагасаки, Кобе, Осака, Киото, Нара, Шизуока, Нагопа, Токио, Иокагама) виденных нами в Японии несомненно самый интересный и богатый достопримечательностями город. Киото лежит в стороне от торной дороги туристов; он не портовый город и потому в нем мало иностранцев и почти нет чужеземных резидентов. Капища, произведения древнего японского искусства, живописи и ваяния, предметы роскоши фабрикуются доселе в этом городе и привлекают внимание иностранца. Народная жизнь здесь еще осталась таковой же, какою была по всей Японии до 1868 года, до начала введения реформ; в Киото легче и лучше познакомиться с бытом Японцев нежели в других городах. Не побывав в Киото нельзя составить себе понятия об японском искусстве: нигде нет таких изваяний и таких какемоно как в Киото, и ни то, ни другое еще не воспроизведено фотографией. Во-первых, монахи буддийских монастырей неохотно допускают с достаточной продолжительностью выставлять фотографические пластинки в мрачных трапезных своих монастырей и в келиях настоятелей где находятся самые шедевры, а моментальные снимки и фотографии сделанные украдкой со скульптур и ширм никуда не годятся; во-вторых, хотя главная прелесть японской живописи и кроется в рисунке, есть и красочные эфекты у Японцев которых фотография не в состоянии передать. Среди великих мастеров времени процветания японской живописи в XIV и XV столетиях есть живописцы писавшие Stimmungsbilder и художники impressionistes. То что вывезено заграницу, то что продается в портовых городах Японии не имеет и отдаленного сходства с тем что можно найти в Киото. Японская живопись terra incognita для многих знатоков искусства.

В гостинице Ями мы пользовались европейским комфортом. Гостиница эта была полна туристами. Общество это носило восточно-интернациональный характер; были тут Мексиканцы, Австралийцы, Канадцы, Англичане, Метисы из Манилы, численно преобладали, [601] как всегда и везде на Востоке, Англичане. Помещение гостиницы чудное, вид с веранд его простирался на весь город: на первом плане растилавшегося перед нами пейзажа виднелись верхушки вековых пиний, камфарных деревьев, громадных камелий, вдали синели горы покрытые хвойными лесами. Прислуга гостиницы состояла из Японцев. Кельнеры были одеты чисто и по моде, но одного они еще не достигли, это ношения обуви: они неслышно шмыгали в соломенных сандалиях. Европейский костюм не шел им однако к лицу: желтолицые, с узкими, щелью, глазами Японцы в европейском костюме были карикатурны.

Погода стояла теплая, летняя, по-нашему календарю должен был стоять октябрь, а казалось что мы еще в июле. Кое-какая зима однако должна быть и в Киото: здесь пальм как в Нагасаки нет, бамбука не видишь, и в нумерах гостиницы при нас ставили железные печи.

За гостиницей Ями в густой чаще камфарных деревьев расположен навес: это колокольня буддийского монастыря Шионин. Монастырский сад непосредственно примыкает к гостинице. На невысокой колокольне висел один лишь колокол, вернее колоколище. Низка была колокольня, но высоко над городом висел громадный колокол; местность, где лежат монастырь и гостиница, господствует над Киото, она расположена на склоне гор которые окаймляют долину где стоит город. Ежедневно на заре в течение более двух веков ударяют в этот колокол. Как только взойдет солнце, от однократного удара в этот колокол дрожат все окрестные строения. За колокольнею скалистый склон горки, перед нею обширная долина: место выбрано очень удачно для звона в этот колокол. Вылит он в 1633 году. Вышина его 10,8 футов; в диаметре он 9 футов, толщина его 9 _1/2 дюймов, вес 74 тонны или 4588 пудов, он, значит, немногим больше Успенского колокола, в который на Пасху ударяют на Иване Великом в Московском Кремле. Огромное бревно горизонтально повешено так что раскачав его в длину торцом бревна можно ударять о наружный край колокола. Как китайские, так и японские колокола без языков, лишь ручные колокольчики на Востоке одинаковой конструкции с нашими колоколами и колокольчиками. Нужно усилие двенадцати человек чтобы привести в движение это било, раскачать бревно удается только дюжине звонарей по команде двигающих наружный как бы язык колокола взад и вперед, пока било с определенной размеренной силой не ударит о колокол. Удар дерева о метал производит звук гораздо более мягкий и густой нежели удар метала о [602] метал. Все струнные инструменты у Японцев далеко хуже наших, зато что касается ударных инструментов, то за Японией и Китаем доселе первенство: их колокола, гонги, литавры, тарелки и барабаны несравненно лучше наших. На Крайнем Востоке не только искусно льют колокола и все остальное звук производящее, но и пользуются ударными инструментами гораздо шире и толковее нежели у нас; звонари, барабанщики и литаврщики не только усиливают, дублируют и поддерживают ансамбль других инструментов, но и выступают самостоятельными партиями, как бы голосами при полифонии.

Монастырь Шионин главный центр буддийской секты Иодо. Он заложен в 1211 году некиим Хонин-Шонин, ученым жрецом. Те здания которые нам пришлось осматривать возведены позднее, в XVII столетии, в настоящем их виде они закончены в 1630 году, с какого времени ни капитального ремонта, ни пристроек в монастыре не было. Пожары не щадят в Японии ни капищ, ни монастырей; оно и не мудрено, так как здания деревянные, крытые гонтом, всегда полны неугасимыми лампадами, в них то и дело курят фимиам, теплятся свечи (травяные), из трубок вытряхивают пепел вечно курящие причетники и сторожа капищ.

Шионин типичный буддийский монастырь. Капище в нем из самых больших и по богатству убранства своего оно одно из лучших и интереснейших. Монастырь Шионин имеет важное значение среди других монастырей, он нечто в роде лавры, первокласного общежития, он склад драгоценностей и исторических реликвий, в нем царские покои. Нам показывали целую амфиладу комнат около монастырской трапезной в которой ежегодно останавливается двор микадо и где известное число дней по издревле заведенному обычаю пребывает и сам микадо.

Весь блеск роскошного убранства капищ который нам пришлось видеть здесь в Киото (и отчасти в Токио, гробницы Шогунов) не вяжется с основами буддийской религии. Учение Будды везде приспособлялось к нравам и обычаям населения, даже к бытовым и климатическим условиям стран, куда оно проникало. Зародившись на северных склонах Гималаев, оно охватило всю Азию от Каспийского моря до Тихого Океана и от озера Байкала до острова Цейлона. Везде на буддизм лег национальный отпечаток; суть учения осталась та же, но формы и ритуал так разнообразны что буддист-Калмык не похож на буддиста-Японца, Бурят забайкальский на Индийца. Прожив среди буддистов пять лет, я познакомился с их мировоззрениями и побывав в среде [603] их в Забайкалье, в Японии и на острове Цейлоне, я воочию мог убедиться в разнообразии их культа. Что касается внешности убранств капищ и пышности идолослужения, нигде буддизм не извратился и не отошел так далеко от своей первоначальной типичной простоты, как в Японии. В Японии мне пришлось дивиться тем противоречиям, которые на каждом шагу пришлось встречать между учением самоотверженного будды-Сакиамуни и обстановкой капищ и монастырей в которых последователи его совершают свои моления, коленопреклонения и всякие церемонии среди ослепительной роскоши и подавляющей пышности идолослужения. Буддизм Японии выродок, он подразделен к тому же на множество сект от внутреннего разлада и от смешения его с шинтоизмом. Буддизм был в Японии когда то религией государственной, теперь он стал там лишь религией терпимой: древний шинтоизм со введения реформ сделался государственной религией Японии. Следствием того что буддизм утратил свою чистоту, удалился от своего первоначального идеала, опошлился, явился агностицизм и атеизм. В Японии множество Японцев теперь, как в Германии принято выражаться, confessionslos; религиозный индиферентизм в Японии становится местами столь же сильным, как и в Китае.

Буддизм внесен в Японию из Кореи в шестом веке нашего летосчисления, первая буддийская пагода построена в Японии в 584 году по Р. X. Главным пропагандистом буддизма в Японии был принц регент Шатоку-Тайми при царе Суйко (593-621), по рвению этого принца распространять буддизм историки сравнивают его с Константином Великим. Китай и Корея были и доселе остались странами куда паломничают японские монахи. Последние предпринимают даже путешествие в Тибет, куда стекаются богомольцы из нашего Забайкалья, из восточных провинций Китая, из Индии и с острова Цейлона. Многое что не в японском национальном вкусе, что кажется иноземным в капищах, внесено паломниками; не только на обряды буддийского культа, но и на искусство имело влияние это общение с центральной Азией. Японский буддизм заимствовал у северян учение Маха-иона (Дай-джо по японски); на юге, в Сиаме например, и доселе процветает буддизм более простого толка, менее испорченный всякими мистическими прибавками к основному учению. Главные секты в Японии называются: Тендай, Шионин, Нишрен, Шин. Секты образовались за последние века и так раздробились что их всех насчитывают до 38. Первые две из поименованных сект носят характер китайский; из мелких сект значение имеют Иодо и Зас, капища которых мне пришлось посетить в Киото. [604]

Шионин имеет, как и все буддийские монастыри, следующие составные части: 1) Саммон, двухэтажные ворота у входа в пределы монастырских владений; 2) Эмадо, небольшой навес влево от центральной дорожки посреди монастырского сада. Под этим навесом вывешиваются приношения и жертвы: таблицы с написанными на них именами, поминальники, изображения сделанные из меди или серебра исцеленных членов и частей тела, модели рук, ног, глаз и ставшие по исцелении лишними и ненужными орудия: костыли, носилки, посохи; 3) Шоро, колокольня., тоже навес на невысоком каменном фундаменте; 4) Хондо, главное капище посреди двора; 5) Сашидо, там же, здание посвященное памяти основателя монастыря: эти два последние строения обширны, они под высокими острыми крышами со вздернутыми по-китайски углами; 6) Тахото, род монумента, небольшое круглое здание для хранения останков святых; 7) Ринзо, библиотека; 8) Шаин, келии; 9) Киакуден, приемная; 10) Хозо, казначейство; 11) Дай-докоро, кухня; 12) Шозу-баши вблизи ворот у входа во двор, умывальница где перед молитвой моют себе руки и полощат рот; 13) Коро, башня с барабаном; 14) Гожудо, пагода пяти, семи или тринадцатиэтажная, башня в китайском вкусе: крыши по углам вздернуты, этажи уже крыш, здание это завершается шпилем. 15) Ишидоро, каменные фонари: их множество попарно расставлено везде по монастырю во дворе, около капищ и вдоль дорожек между зданиями; фонари эти доброхотные жертвы в память покойников, они ставятся благочестивыми людьми почитающими своих усопших родичей.

В монастырь Шионин входишь по широкой, каменной лестнице окаймленной громадными криптомерами. На обширном дворе стоит Хондо, главное капище окруженное темною зеленью хвойных деревьев, с тишиной и таинственным мраком в чаще их. Это самое обширное капище в Киото: длина его 167 футов, ширина 94. Внутри его царит полумрак. У одной из стен внутри капища подымаются на высоту 21 фута золотые лотосы. В глубине капища на возвышении вроде стола возвышаются фигуры Амиды, разных будд и святых. Все лакировано, везде блестят металы, но впечатление украшений гармонично, ничто не режет глаза. Ни яркий свет, ни блестящая окраска внутренности капища, ни резкий шум не нарушают здесь молитвенного настроения Японцев. По мягким цыновкам, в чулках или босиком, оставив сандалии свои на ступенях капища, двигаются посетители в полумраке при свете еле теплящихся лампад и свечей, среди облаков дыма благовонных курений подымающихся с жаровень повсюду расставленных по полу и среди дыма кадильниц которыми бонзы кадят [605] кумирам. Последние имеют облик человеческий, они окружены сиянием и на главах их венцы; они или сплошь золотые, или с позолоченными лицами, головами, руками, глаза у них вставлены стеклянные.

Тишина царит в капище; изредка безмолвие нарушается звонкими ударами колокольчика который держат бонзы в руках, или шумом брошенных в котельницы и кружки или просто на пол монет; слышно монотонное по временам на распев чтение чего-то. Ритм этого чтения напоминает англиканский cant, похож и на пение в римско-католических соборах. Бонзы густыми рядами сидят полукругом против главного бонза. Все одеты в богатую парчу, исподнее платье их шелковое, на плечах у них как бы накидка из богато золотом и серебром расшитой материи. Вся голова у них брита; не только весь череп и лицо голы, но и брови у них сбриты. Весь этот сонм жрецов разом ударяет по барабанам и стучит колотя дощечку о дощечку. Но все это как бы под сурдинку; того шума и гама, как мне пришлось слышать при буддийском идолослужении в забайкальских дацанах, здесь не было. Своеобразная культура, но всетаки культура сделала вкусы более тонкими, здесь нет грубых приемов наших степняков. Все украшения, вся пестрота в хондо монастыря Шионин сосредоточены в одном месте, вдоль стены против входа, остальная часть капища проста и пуста. Вся постройка из дерева хинаки (cha maecyparis obtusa); обделка простая, все гладко выстругано, не полировано, не лакировано; зато материал чудный; колонны из цельных равнослойных стволов поражающих своими размерами.

Нас из главного капища повели в смежное с ним здание где хранится полное собрание буддийских священных книг. Списки завернуты в шелковые пелены и сдавлены двумя дощечками.

Полки целого ряда шкафов полны таких книг. Здание библиотеки соединено с малым капищем крытой галереей; в последнем изображение Амиды-кванон и фигуры основателя монастыря и первых его настоятелей.

Самый главный интерес Шионина представляет Готен, дворец построенный Ямипосу. Тут и археологу, и этнографу, и простому туристу есть чем восхищаться и восторгаться. Тут знаменитейшие в Японии ширмы, то есть, подвижные стены которые ходят в пазах рам между полом и потолком здания и которые отграничивают одно помещение от другого в японских постройках.

Нас водили по длинной анфиладе охватывавшей кольцом все здание; слева была открытая галерея с навесом выходившая в сад; одно помещение вплотную отгорожено было от другого; по [606] мере того как мы подвигались, водивший нас бонз-монах отодвигал перед нами ширмы-стены; три внутренние стены этих комнат похожих на ящики были росписаны, четвертая стена выходившая на веранду была ажурная или на половину резная: свет проникал через отверстия под потолком. Зелень сада умеряла свет в этих комнатах без окон. В отверстиях в виде полосы под потолком вставлены были резные доски или отверстия эти заклеены были бумагой; сквозные рисунки на досках были мелкой артистической работы. Помещения все равные по величине были освещены вполне достаточно, местами эфектно. Нигде не было избытка света, но повсюду он проникал туда, где ему нужно было освещать какую либо картину или скульптуру. От этого разумного и умелого распределения света выигрывали чрезвычайно рассматриваемые нами предметы. Ширмы с живописью на них были освещены целым потоком света, или же только пучком света пущенного на часть картины требовавшей сильного света.

Все картины были без рам. Иногда черный ободок выделял фон картины из поверхности ширм; скульптурных, золоченых, резных рам и рам багетами в Японии нет в монастырях. Встречаются золотые фоны; это напоминает византийскую и русскую иконописи. Сюжеты картины следующие: растения (преимущественно пинии, сосны, бамбук), животные (преимущественно птицы) и пейзажи. Встречаются изображения обезьян, кошек, лисиц, редко изображения лошадей и собак, еще реже изображения рогатого скота; вовсе не видали мы портретов или жанра; редко, редко пейзаж разнообразился и оживлялся человеческой фигурой. Ни теней, ни перспективы не было в этих изображениях, но верность рисунка искупает все.

Компановка была изумительно верна; во всем изображенном был смысл, проглядывала идея; все дышало жизнью и правдой. Все было смело набросано; все картины поражали скудостью потраченного на них материала при богатстве и разнообразии изображенных на них предметов. Японцы щеголяют простотой, у них чем естественнее, чем проще, тем краше. Любуешься японской картиной не ради блеска ее красок, верности тонов и правильности рисунка, а ради того впечатления которое она вызывает; то что вывезено из Японии, лучшие ширмы и картины привезенные в Европу кажутся лубочными картинами или дешевыми олеографиями сравнительно с ширмами и картинами в монастыре Шионин.

Галерея, по которой нас водили, почти исключительно состояла из произведений кисти Кано и его школы. Кано японский [607] Рафаэль. Кано (Кано-Монотобу (1477 г.) имя историческое, но под словом Кано разумеют и школу Кано) звали себя многие знаменитые японские художники, прибавляя к своему имени прозвище Кано. В действительности существовало много Кано, потому что при обычае усыновлять даровитых молодых людей в семействах живописцев принято было давать имя лица усыновляющего с прибавлением Кано; Кано стало чуть ли не нарицательным именем. Самый знаменитый Кано был Кано-Тан-Ю в XVII столетии.

При обходе монастыря Шионин гиды всегда обращают внимание туристов при обзоре ширм и стенных картин на изображение кошки. Характерная поза и смелый рисунок действительно поразителен, кошка кажется живою и готовой выпрыгнуть с картины. Далее показывают комнату на всех стенах которой зимние пейзажи; все так верно изображено что илюзия полная: кажется, как будто стало свежее, рыхлый снег пушисто покрывает долины, горы блестят на солнце под снежным покровом; все рельефно как в стереоскопе. Далее есть комната с излюбленными японскими сюжетами: бамбук и ветки фруктовых деревьев, слив и вишен в цвету. Много видно ширм с изображением любимого Японцами цветка хризантема. Туристу показывают знаменитого воробья написанного так верно и живо что сюда из сада влетали воробьи садиться на написанные сучья и ветви деревьев в то время как живописец занят был расписыванием здешних стен. Прилетавшие воробьи пытались заклевать изображенного красками воробья; показывают на последнем следы ударов их клювов. Наиболее дается Японцам изображение растений, не дерева, а сучьев, не цветущего растения, а цветка. Картины пишутся на бумаге, шелковой материи или картоне; как исключение показали нам картину на дереве. Это было изображение сосны. Зелень, хвоя, иглы, шишки, кора, все выписано поразительно натурально, фотографически верно и притом не зализано, а смело нарисовано широкими размахами кисти. В одной из комнат картины изображают грациозные ветви ив, корявые сучья вишен и груш, все это в натуральную величину. Часто по золотому фону тянется одна лишь такая естественной величины ветка, часто всю картину занимает пучек бамбуков, видна лишь часть корявого ствола, часть растения в цвету, иногда на картине всего лишь несколько лепестков. Условных изображений нет; жестких, грубых фигур у Японцев не встречаешь: они и растениям умеют придавать позы; у них цветы нарисованы ботанически верно, но никогда картины их не напоминают ботанического атласа или [608] гербария; всякой былинке, всякой травинке они умеют придать жизнь, подметив, в каком именно виде всего характернее данное растение. Японцы не стесняются размерами картины, они все изображают так как оно наиболее способно ласкать глаз, не утратив своей естественности и своей натуральной позы.

Когда мы вышли из картинной галереи на веранду, доски пола как-то звучно и стройно затрещали под нами. Я думал, древнее здание монастыря рассохлось: везде между половицами были щели в палец ширины. По объяснению гида, пол трещал не случайно, доски были настроены: они положены были так, чтобы при ходьбе по ним они издавали приятные звуки. Действительно, пошагав по крытым переходам между зданиями монастыря, мы все время замечали нечто в роде звучного скрипа, доски пели на разные лады под нами. Это служило отшельникам невинным развлечением при вечном безмолвии и монастырской тишине.

Обратили наше внимание еще на диковину: под нависшей крышей главного капища в карнизе среди густой массы резных орнаментов и вычурных барельефов торчало что-то бесформенное черное. То был зонтик забытый 300 лет тому назад рабочим при постройке капища. Почему не убрали зонтика и почему он в течении трех веков не вывалился из карниза, нам не могли объяснить.

Осмотрев монастырь мы поехали в город; спустившись с горы на которой стоит Ями отель, мы пересекли по мосту реку Камагаву. Курумы бежали прытко, покрикивая на прохожих запружавших толпами узкие улицы. Под гору курумы в припрыжку докатили нас до самого центра Киото. Чтобы разнообразить наши путевые впечатления и не осматривать все капища да капища, гид предложил нам познакомиться с местною промышленностию и ремеслами Японцев. Главное в священном для Японцев Киото капища: Москва с своими сорока сороками не может сравниться с Киото по числу мест где совершаются обряды религиозного культа: в Киото три тысячи капищ, а в одном из них, в Санжисанджендо, 33333 изображений богини Кванон. Отложив на время осмотр капищ, мы поехали на фарфоровую фабрику, затем посетили мастерские где делаются cloisonnes и где вышивают по шелку. Заведения носят название фабрик, но мало похожи на то что мы разумеем под фабриками. Здесь труд исключительно ручной; рабочих 15, много 20 в заведении; работают даже в самих магазинах, все похоже на кустарное производство. Но японский кустарь не отрывается своею землею, подобно русскому кустарю, от ремесла; он в то же время не похож и на нашего фабричного по условиям найма и по житейской своей обстановке. Плата рабочим в [609] Японии сдельная и поденная; хозяин не входит в частную жизнь рабочих; артелей, фабричных спален, фабричных лавок нет. Масса мелких хозяев зависит от рабочих; на последних всегда большой спрос. Почти все рабочие люди местные, соседи которые из поколения в поколение занимаются всем семейством в течение целых веков одним и тем же ремеслом или производством.

На фарфоровом заводе нам сперва показали материал, мягкую, мелкозернистую, серую, светлую глину из соседних гор; затем показали формовку ваз, обжигание их, разрисовку и глазурь. Величина их очень разнообразна: от мелких чашек в наперсток до громадных ваз в рост человека были произведения этой фабрики. Все было примитивно: рабочие сидели на полу; большинство из них были полунаги; многие работали ногами, ухватывая ими то что обыкновенно держат руками. Рисовальщик, ущемив вазу коленами, от руки набрасывал контуры без трафаретки; он передавал вазу своему соседу который выполнял красками пространства обведенные на ней контурами, третий дописывал вазу. Смелость изумительна у этих рисовальщиков: они быстро и как бы вдохновенно машут кистью; шаблонной работы нет, они фантазируют ad libitum, даны им только сюжет и размеры. Разумеется, они исполняют только то в чем набили руку: тот кто чертит орнамент, не рисует цветов. С малолетства специализуясь, Японцы достигают такого навыка что все без циркуля и линейки чертят от руки и рисуют цветы ботанически верно смелыми взмахами кисти. Комнаты фабрики сплошь уставлены были вазами одинаковой величины и одного рисунка: товар заготовляется тут для оптовой продажи. Киото берет количеством, лучшие фарфоровые произведения не здесь, а на юге. Ценных ваз и предметов роскоши из фарфора более уже не работают. Знатокам и любителям japoneries приходится теперь скупать старое, они должны довольствоваться тем что уцелело из древнего фарфора знаменитых марок Овари, Амори, Имори, Сатсума. Теперь работают имитации. Везде по Японии когда предлагают товар и восхваляют его слышны возгласы: old Satsuma! Мало осталось настоящего древнего. Фарфор Сатсума или в музеях, или у любителей которые с ним не расстаются. Японские фарфоры не все верно и точно сработаны, лучшие чашки и вазы часто не круглы; из чудного своего материала Японцы вместо круглой вазы иной раз ненамеренно делают слегка овальную; предметы сервизов у них выходят иногда неодинаковыми. Все предметы домашнего обихода Японцев из фарфора; кроме деревянных и бумажных лакированных предметов вся кухонная, [610] обеденная и чайная посуда из фарфора; у них ни медных и чугунных котлов, ни медных и жестяных кастрюль, ни самоваров (самовар с древнейших времен употребляется Китайцами, он встречается в Корее, но его нет в Японии), ни металических мисок, ложек и тому подобного нет.

Набивка шелковых материй совершается тем же способом как у нас набивают миткалевые платки. Ткань натянута целым полотнищем на узкую, длинную раму, набойщик обмакивает доску с нарезанным на ней рисунком в кадушку с краской и накладывает доску на ткань, повторяя рисунок вдоль всего куска; или он кистью мажет по трафаретке и таким образом переносит рисунок на ткань. Апретуры не бывает и материи только промываются после набивки и окраски. Узкость материи и преобладание полосатых, темноцветных рисунков умаляют достоинство японских шелковых материй. Фабрика шелковых материй которую нам показывали помещалась в низких, темных сараях. Главный рабочий, вероятно составитель красок, колорист, объяснил нам через гида что все краски растительного происхождения, что солей и кислот не употребляется, все составляется из сгущенных соков растений, из коры и сердцевины их, из экстрактов и смол.

Вышивание по шелку и бархату нам показывали в мастерских и магазинах. Мущины и женщины сидели на полу за пяльцами; много между ними было стариков и старух; вышивались целые, картины; парча, бархат и какая-то особая канва кроме шелковых материй служили фоном на который наносились контуры выполняемые разноцветными шелками, золотой и серебряной нитками. Как и на японском фарфоре, на тканях сюжетами картин были цветы, растения и пейзажи, реже изображались птицы и еще реже жанр. Цвет вишни, хризантем, бамбук, сосна, аисты и журавли — излюбленные сюжеты. Наиболее художественна та вышивка в которой нет золота. Где фигуры, там наверно можно предположить копию с китайского оригинала и подражание древне-японским образцам. Драконы во всех видах встречаются столь же часто в японских вышивках как и в китайских. Мне пришлось приобресть вышивку-копию с оригинального рисунка знаменитого Кано: на гладком фоне несколькими смелыми штрихами изображена группа аистов; работы крайне мало, но всмотревшись в эту скромную по работе вышивку, невольно переносишься воображением на озеро, где среди подернутого утренним туманом камыша стоят грациозные птицы, и намеченные лишь немногими штрихами аисты становятся центром целого пейзажа.

(До следующей книги).

П. С. Алексеев.

Текст воспроизведен по изданию: Киото, древняя столица Японии (Из дневника веденного в Японии) // Русский вестник, № 2. 1902

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info