-

ЗЕЛЕНОЙ К.

ИЗ ЗАПИСОК О КРУГОСВЕТНОМ ПЛАВАНИИ

(1861-1864 гг.).

(Продолжение).

(См. №№ 5 и 7 М. Сб. 1865 г.)

II.

ПЛАВАНИЕ У БЕРЕГОВ ЯПОНИИ, В АМУРСКОМ ЛИМАНЕ И ОХОТСКОМ МОРЕ

Августа 23-го отправились мы из Хакодате по назначению в Аян. В Кастри, куда мы зашли за дровами, на рейде стоял транспорт “Манжур”, пароход “Америка” и до 5 парусных барков, зафрахтованных с грузом в Николаевск. В Кастри несколько деревянных строений, из них две бани, да одна гостиница, заведенная американцем (Я его видел после в С.-Франциско; он выехал из Кастри, потому что вместо всякой прибыли понес убыток.).

Выйдя из де-Кастри, мы направились в лиман. Фарватер здесь не очень широк и имеет несколько заводей; отсутствие приметных мест и сильное течение делает плавание, если не опасным, то затруднительным. Мы шли тихим ходом, с промером со своих катеров впереди; на ночь становились на якорь. Когда через три дня мы выходили из лимана, к нам приехали две лодки с Сахалина с гиляками, одетыми в шкуры; они привезли отличную лососину. За 14 пуговиц давали 3 [218] огромных лососины; меняли также на табак. Несколько гиляков были у нас и в каюте; они так удивлялись, увидев себя в зеркале, что один из них начал разговаривать с зеркалом и никак не мог понять, почему оно ему не отвечает.

Деревни гиляков попадаются вдоль берега и похожи издали на наши деревни. Сахалин низмен и покрыт еловым и сосновым лесом. Я долго вглядывался в однообразные очертания берегов: пять собак, запряженных гуськом, бежали по отмели, таща по воде бичевой шлюпку с шестью гиляками. Гиляки некрасивы: широкий лоб, круглое лицо, нос прямо согнутый, узкие глаза; мне показалось, что между ними и китайцами есть много общего в очертании лица.

Охотское море встретило нас свежим ветром: целый день и ночь прокачались мы под зарифленными марселями и, только подходя к Аяну, развели пары... Аян, городок с десятью домами и церковью, есть складочный пункт пушных товаров Российско-Американской компании. Жизнь в Аяне дешевле, чем в Николаевске: пуд мяса стоит 3 р. 50 к., и это считается дорого, а прежде стоил 2 р. 50 к.

Во время нашей стоянки перед Аяном, пришел на рейд американский китобой Mr. Long; господин этот три раза был богачом и три раза проигрывал свое состояние в карты. Теперь он натопил огромное количество баролей (6 пудовых бочек) китового жира, на сумму 80 000 долларов, и все это в продолжение только июля и августа, потому что в начале июня в Охотском море плавают еще льды. Вообще китобои появились в Охотском море с 40-ых годов. До нынешней войны между северными и южными штатами, их приходило до 200 судов. Можно себе представить какую громадную сумму миллионов долларов они вывезли в это время. В 1862 году их было только 22 судна. Прежде китов было так много, что их били прямо с судна; а теперь приходится их отыскивать. Вот как производится китовая ловля. Два вельбота, снабженные нужными для ловли снарядами и припасами, выезжают на кита и бьют его острогами (небольшими копьецами, привязанными к древку). К остроге привязана длинная, надежная веревка. Гарпунщик или офицер, как называют его китобойные матросы, бросает острогу, которая вонзается в кита; кит с невероятною скоростию уходит на глубину и при этом пробует бросаться в сторону; веревка от остроги быстро сматывается с вьюшки, и часто вельбот несется по морю за китом, с величайшею быстротою; много [219] нужно искуства рулевому, чтобы вельбот не опрокинулся при этом. Когда же кит подохнет, то всплывает на поверхность; его прибуксировывают к судну и снимают жир острыми лопатами, поворачивая его для этого на талях. Но не все киты даются так легко: те, которые известны под именем deval fish т. е. чертова рыба, бросаются прямо на шлюпку и разбивают ее в щепу. Для таких китов у китобоев есть ружья с особым разрывным снарядом, который быстро убивает кита. Есть еще другие киты, которые хотя и велики, но жиру в них очень мало, так что их не стоит трудиться бить. Породы китов узнаются по различным фонтанам, которые они пускают. Жир, снятый с кита, кладется в машинку, которая нарезывает его на мелкие куски. Эти куски переносятся в котлы, где жир и варится. С верху кипящего жира образуется пена, которую снимают, и которая, скоро отвердев, служит топливом для вытапливания жира. Из котла куски идут под прес, под которым из них выжимается оставшийся жир. Для охлаждения вытопленного жира, его проводят через две систерны и потом уже наполняют им бочки. С кита берется только жир, который бывает толщиной дюймов в 8, да ус. Во рту у каждого кита сотни усов; набрав в рот воду с молюсками, он цедит ее через усы и проглатывает молюску.

12-го сен., в полночь мы, снялись с аянского рейда и пошли к Шантарским островам, зашли в Лебяжью бухту острова Феклистова, нарубили дров для машины и вырубили себе брам стеньгу. Шантарские острова никем необитаемы и покрыты прекрасным мачтовым лесом; но китобои, разводя на берегу костры, не трудятся даже их тушить, и так как грунт там торф, то земля загорается, и лесу сгорело много. Когда мы пришли на рейд, там стояли четыре китобоя: 2 американца, гамбуржец и мекленбуржец. Капитаны всех судов приезжали к нам; на другой же день немцы, держась пословицы: “береженного и Бог бережет”, с рассветом поставили паруса и ушли. Днем также ушел один американец, отсалютовав доброй русской нации тремя выстрелами и приспустив флаг. Летом собирается тут много китобоев, но теперь большая часть их, наполнив трюм свой русским добром, пошли продавать его на Сандвичевы острова. В Охотском море ловили китов также суда русско-финляндской компании, но она обанкрутилась потому, что в 8 лет суда ее наловили столько же китов, сколько американцы ловили в один год. Причину этому, по мнению капитана [220] аянского порта, следует искать в дурных капитанах и офицерах китобойных. В финлядской компании все служащие на судах были на жалованье, а не на процентах, следовательно им было все равно, мало ли они наловят китов или много. Кроме того, на каждом судне было два капитана: один судовой, а другой китобойный; понятно, что хороший китобойный капитан не пойдет под начальство другого капитана, а к худому китобойному капитану в свою очередь не пойдут хорошие офицеры или гарпунщики, потому что на китобойных судах всего света они получают не жалованье, а известный процент с ловли; точно также экипаж китобоя, состоящий из 30 человек и набираемый на Сандвичевых островах и в Америке, выбирая судно, на обращение капитана с подчиненными не смотрит, а хлопочет только, как бы попасть к человеку знающему, чтобы после плавания получить побольше долларов. “Не хорошо пахнет”, сказал я, обращаясь к одному американцу на китобойном судне и указывая на жир. “Ничего, пахнет долларами”, отвечал он мне.

Из Лебяжьей бухты острова Феклистова, мы зашли в Тугурский залив в бухту Мамгу. Жителей в Мамге нет, а недавно Росс.-Амер. компания прислала туда 10 человек и хочет с весною заняться ловлей китов. В бухту Мамгу, киты собираются играть на весеннем солнце и питаться молюской тогда, когда еще Охотское море не свободно от льда, так что надо перезимовать в Мамге, чтобы поспеть в него на весеннюю ловлю. Из Мамги мы пошли к Малому Шантару; он довольно возвышен; против середины бухты, горы спускаются и образуют лощину, которую занимает болото, покрытое невысоким, редким и чахлым лесом. Почти весь остров выжжен, вероятно китобоями.

Скоро мы пошли обратно в Японию; погода стояла чудная, мы имели тихие ветры и попутное течение. Киты шли на встречу, пуская фонтаны с шумом, как будто из паровой трубы. В Хакодате мы запаслись провизией и углем и 8 октября снова вышли в море. До 16-го числа пользовались тихим ветром, а в этот день было очень свежо.

Корвет глухо зарифился и, разведя пары, шел в бейдевинд, лавируя против сильного ветра. В 8 часов утра до Нагасаки оставалось 50 миль, но к вечеру еще издали виднелись высокие берега; пришлось ночью идти по 2 узла, чтобы с рассветом приблизиться ко входу. За ночь ветер стих, волнение уменьшилось, но темнота и неизвестность места заставляли с нетерпением ждать рассвета. [221]

Утром мы определились по пеленгам видневшихся островов и пошли ко входу. Вход лежит между островами; местность необыкновенно живописна. Нельзя и сравнивать Нагасаки с Хакодате: тут-то, в Нагасаки, и есть настоящая Япония, о которой так много интересного нам приходилось читать. Какие прекрасные бухточки, как красиво смотрят японские домики, как бы приютившись между групами апельсинов, каку, бамбука и другой зелени; как зеленеют горы, до самых вершин обработанные террасами. А вот, перед самым входом на рейд и остров с горою Папенберг, с которой некогда топили португальских миссионеров.

На рейде, из наших судов стояли винтовый транспорт “Сахалин”, 5 дней тому назад пришедший из Гамбурга. Только что мы бросили якорь, как множество шлюпок окружило корвет, предлагая свои услуги как перевозчики. Я сейчас воспользовался одною из них, и она привезла меня прямо в Дециму, голландскую колонию. Там, не смотря на 300-летнее пребывание в руках голландцев, все очень однообразно, старо и непривлекательно; нельзя сравнить с новыми европейскими кварталами, которые существуют так недавно и уже украшены хорошенькими домиками. Пройдя по Дециме, я через мост вошел в город и тотчас же был окружен нищими. В Нагасаки лавок гораздо больше, чем в Хокодате, лаковые и фарфоровые изделия гораздо лучше, да и жители красивее, - между женщинами встречаются даже и очень хорошенькие.

На другой день был в Инаса, деревушке, лежащей против города; в ней жили наши офицеры с фрегата “Аскольд”, когда тот чинился в Нагасаки; тут некоторые японцы даже говорят немного по русски. Впоследствии, когда я жил уже на берегу, ко мне пришел однажды оки самурай, т. е. большой чиновник с двумя саблями, и просил меня выучить его читать и писать по русски; я согласился, мы принялись за дело, и через две недели он уже читал по складам.

В день нашего прихода, на рейд вошел под парами японский пароход сацумского князя. Говорят, что у него целый паровой флот: 2 паровых корвета и несколько пароходов. Но, купив пароход у американцев, японцы захотели сами управлять машиной и отпустили механиков-американцев; через два дня пароход лежал на боку. “Что с ним? спрашивали мы у японцев”. “Испортили машину”, отвечали они с видом сожаления.

Скоро пришла лодка “Морж” из Шанхая. В это время мы [222] жили на берегу, или на даче, как ми называли местность в окрестности, храма, и платили втроем 24 бу в месяц за три комнаты. Каждый день перед обедом мы брали ванны. Ванна японская - особенного устройства большая деревянная лохань элиптической формы на подставках. Ближе к одному из краев из-внутри ванны проходит железная труба около 1/4 аршина в диаметре. Сверху накладывается в трубу горячий древесный уголь, а в нижнем конце ее ниже дна ванны есть железная решетка, в которую проходит воздух и поддерживает жар угля, подобно как в самоварной трубе; вода, налитая в ванну, нагревается от прикосновения к горячей трубе. Сверху ванны деревянная крышка. В 40 минут от зажжения угля, вода нагрета и ванна готова.

Вскоре нам удалось быть на одном японском парадном празднике. Для нас, почетных гостей, т. е. офицеров, был приготовлен дом, открытый с фасада; во всю длину дома был накрыт стол для нас и важнейших японских чиновников. Мы сидели за ним по одну сторону, лицом к улице. Угощение было роскошное, блюд множество, из напитков же, только саки - рисовая водка. Праздник был нечто в роде выставки; он состоял из процессии, в которой каждая улица обязана была поставить свое представление. Все шествия останавливались против нашего дома. Видели три театральных представления. Главное искусство актеров состоит в том, чтобы как можно ловче ломать руки и выставлять ноги. После представления провезли огромного кита, сделанного из дерева, но обклеенного шелком. Кит пускал два фонтана, при чем окачивал с головы до ног везущих его. За китом провезли дракона, во внутренности которого сидело множество китайцев. На драконе же был устроен балкон с троном, на троне сидел китайский император, у ног его три жены, а перед ними оркестр музыки. Наряды и украшения изящны и богаты, шелк серебро и золото. Представляющие - все молоденькие девочки и мальчики; между первыми очень много хорошеньких. Мы не могли добиться, по какому случаю давался этот национальный праздник.

5-го ноября пришел адмирал на клипере “Абрек”. Эскадра наша разделилась на три части: в первой “Богатырь” и “Абрек” получили назначение идти в Австралию; во второй клипер “Разбойник” ушел в Гон-конг, чтобы соединиться с “Посадником” и “Наездником”, для возвращения в Россию; в третьей - “Рында”, “Новик”, “Калевала”, “Гайдамак” и “Морж” [223] оставлены для плавания в здешних водах. Собственно наш корвет “Рында” получил назначение ходить между Хакодате и Шанхаем.

21-го ноября мы вышли из Нагасаки и скоро пришли в Хакодате. Мороз был до 6-ти градусов; все было покрыто снегом, и некоторые, тут живущие, европейцы уже ездили в санях. Что же касается японцев, то смешно было смотреть, как они на своих скамеечках искусно бегали по снегу в припрыжку. В домах у них также холодно, как и на улице, потому что печей нет и ставятся хибаши, жаровни, около которых, сидя на корточках, греется японец; эти то хибаши причиной тому, что в Японии столько слепых: в одном Иедо считается до 4000. В последних числах декабря снегу здесь выпало столько же, сколько и в Петербурге. Вообще в декабре пурги бывают довольно часто.

В Японии недавно произошел переворот, причиной которого, как нам рассказывали, было следующее. Там, как известно, два императора, духовный или микадо и светский сиогун или тайкун. На самом же деле настоящий император микадо, а сиогун - его наместник. Первый был против сближения с европейцами, второй доказывал, что при сближении с европейцами быт Японии улучшится и обещал это через 4 года. Четыре года прошли, но положение Японии не только не улучшилось, а пришло в худшее состояние. Подати увеличились - для постройки крепостей. Чиновничеству, вследствие дороговизны на предметы, необходимые для жизни, потребовалось больше жалованья. Все недовольные подали адрес микадо, который для личных объяснений потребовал к себе сиогуна, но сиогун, прежде чем явиться самому, послал в ноябре месяце десять министров, чтобы объяснить микадо, отчего это произошло, или подготовить его для объяснения с ним; министры же, вместо того, чтобы ехать, распороли себе брюхо. Неудовольствие, по случаю смерти всех министров, еще более увеличилось. Составилось новое министерство, и самые важные места роздали тем из князей, которые ненавидят европейцев, - так, первым министром был назначен Тсусимский князь, свита которого убила англичанина в Канагаве. Сиогуна также хотели сменить. Положение европейцев в Японии сделалось до того незавидным, что нам нельзя было уйдти из Хакодате, где находилось наше консульство, пока корвет “Калевала” не пришел к нам на смену. Не знаю, в какой степени верен переданный мне рассказ о самоубийстве министров, но знаю как очевидец, что с переменою министерства отношения к европейцам изменились к худшему.

Англичане, живущие в Хакодате, делали ассамблеи и [224] приглашали офицеров русских судов. Кроме нас тогда стояли на рейде: транспорт “Манчжур”, везший сухари и тросы на нашу эскадру, и пароход “Америка”, шедший менять котлы в Шанхай. Ассамблеи начинались обедом или завтраком и кончались всегда танцами. Офицеры нашего корвета давали маскарад в зале английского консульства, и все приглашенные должны были явиться в костюмах. Приглашенные были, кроме судовых офицеров, все европейцы, живущие в Хакодате. Костюмов много было хороших: тут были русские мужики, поляк и полька, русская девушка, тощая английская леди, китайский мандарин, турка, дьявол, медведь, коза, тигр, олень, слон; были даже бутылка и штоф, только с руками. Вообще маскарад очень удался, так что об нем говорили несколько дней. На этот маскарад поспел капитан только что пришедшего голландского судна из Шанхая; он привез новость, что французов вырезали в Кохинхине, почему французский адмирал ушел туда из Китая.

Наконец пришел корвет “Калевала”, из Шанхая, где все было спокойно: инсургенты были около Нанкина и слабее чем когда либо. Императорские войска в хорошем состоянии; поэтому февраля 1-го отправились мы в Шанхай и 6-го вечером бросили якорь на нагасакском рейде. Переход был необыкновенно спокойный; все время шли под парами. В Нагасаки застали на рейде транспорт “Сахалин”, который тут зимовал, и лодку “Морж”.

Весело было съехать тут на берег: после пятидневного перехода мы прямо перенеслись из зимы в весну. В Хакодате, когда мы его оставили, надобно было ходить в теплом пальто, а здесь в сюртуке. Рисовые поля и деревья зеленели, многие даже были в цвету. Есть дерево, которое по японски называется мма; оно покрыто было так густо белыми цветами, что казалось издали снежною горкой, - и при этом ни одного листика, а только цветы.

Пополнивши угольные ящики, мы снялись с якоря; 11-го числа взяли уже лоцмана у Седельных островов и в тот же день бросили якорь в Усунге, в 6 милях от Шанхая. Лоцман отказался с приливом вести нас дальше, потому что в Усунге стояло много судов. Плавание по устью Янце-Кианга почти безопасно, потому что суда имеют место где разойдтись; в Усунге же наоборот, суда стоят так тесно и их такое множество, что нельзя почти пройдти без того, чтоб не навалить на кого нибудь, или чтоб уберечься от навала другого судна.

Берега как Янце-Кианга, так и Усунга, низмены, но возделаны весьма тщательно, и множество каналов пересекает их; [225] зеленевший тогда рис придавал им веселый вид. Город Шанхай разделяется на 2 части: китайскую, обнесенную кирпичною стеною, чрезвычайно похожею на кремлевскую, и европейскую часть, расположенную ниже китайского города, ближе к устью по набережной Усунга. Только 8 лет прошло с основания этой части города, а уже великолепные дома украшают берега реки. Что же касается китайского города, то он представляет собою море грязи. Испарения здесь чрезвычайно густы и вредны; местами в городе встречаются пруды, затянутые тиною и издающие миазмы; к тому же, такое множество собак, что нельзя ходить по улицам без палки.

Европейский город разделяется на 3 части: английскую, французскую и американскую, представляющие сбор разных торговых контор, отелей и магазинов, в которых достать все можно, но только очень дорого, - ничего почти нельзя купить менее доллара (1 р. 33 к.). На набережной постоянно толпится куча народа; тут-то видно настоящее движение, торговля.

Ни один народ в мире неспособен так к торговле, как китайцы. “Дайте им только ход, говорили нам шанхайские англичане, и они заберут в свои руки торговлю всего мира”. Самая выгодная торговля теперь опиумом и солью. Оба эти продукта - контробанда. Если доставить оружие инсургентам, то за него дают страшную цену: “на 3 000 дол., говорил мне один русский тамошний житель, можно получить 70 000... Соль также очень дорога”. Русский рассказывал мне также, что он водит по Усунгу джонки, заходящие в деревни и покупающие товар по мелочам, шелк, чай, чайное дерево, рис и т. п. Такие джонки обыкновенно плавают под английским флагом, имея бумаги от английского консула. За проводку джонок вверх и вниз по Усунгу он получал 2000 дол.; иногда ему случалось водить до 40 джонок вместе. Если ему случалось встретить джонку, идущую под английским флагом, то он съезжал и по праву европейца поверял бумаги китайца; если последний поднял флаг по произволу, то лоцман без всякого суда брал джонки его себе.

Мотушка шелка стоит в деревне 1/4 доллара, а в Шанхае она продается за 2 1/2 или 3 доллара; так что мандарин, отправляющий джонки, не остается без выгод. К тому же в деревне все покупается на каши (в 1 долларе 1000 каш), а так как во время стоянки войск в Шанхае, когда потребность на доллары увеличивается и в банке за доллар дают 1200 каш, то в [226] это то время и меняет свои доллары мандарин, так что мотушка обходится ему еще дешевле.

На улицах Шанхая поражает обхождение европейцев с китайцами. Увидеть, как гуляющий европеец бьет для забавы тросточкой встречающихся китайцев - нередкость; не мудрено после этого, что во время прогулки такого господина китайцы разбегаются от него в обе стороны, как от чумы.

Во время нашей стоянки в Шанхае, в газетах мало говорили об инсургентах; вскоре, однако, получено было известие, что они разбиты империалистами в 16 милях от Нингпо. Впрочем, вообще нужно сказать, что здесь меньше говорят о политике, чем о долларах.

11-го марта, нас, т. е. гардемарин с “Рынды”, разместили на другие суда; дело в том, что корвет уходил в Хакодате, а оттуда в северную Америку, в Стахин, для исследования реки, а нам, гардемаринам, надо было быть летом в Николаевске, чтобы держать, экзамен в мичмана. На другой день этого перемещения, я в первый раз после полутора-годового плавания видел как уходил корвет “Рында”, не унося меня с собою; тяжело расставаться с судном, к которому привыкнешь.

19-го корвет “Калевала”, на который я был назначен, ушел в море. Зайдя на пути на один день за углем в Нагасаки, мы очень скоро добрались до Хакодате. Здесь офицеры и команда говели и исповедывались на корвете, а приобщались на берегу в церкви консульства. К заутрени светлого воскресенья вся команда стоящих на рейде судов, “Калевалы”, “Рынды” и “Сахалина”, была свезена в церковь; на вахте на судах остались иноверцы: чухны и татары. С судов были свезены на берег 3 медные орудия, из которых при первом пении “Христос воскресе” произведен был салют; церковь во время крестного хода была освещена фалшфеерами. В этот же день, с утра еще, к нам присоединился корвет “Новик”, только что пришедший с моря, после плавания с “Гайдамаком” в Филипинском архипелаге. Через несколько дней корвет наш оставил Хакодате.

12-го апреля мы пришли во Владивосток. Первое, чем встретила нас родная земля, был туман необыкновенно густой и прохватывающий насквозь сыростью; в бухте еще местами лежал снег. Строений во Владивостоке, правда непривлекательных, довольно; но они ужасно разбросаны, так что расстояния между флотскою и солдатскою слободкою - целая верста; есть также небольшая деревянная церковь. Население пока состоит из 150 [227] солдат и 8 ссыльно-каторжных женщин. Неподалеку расположены и жилища манзов, народа, очень трудолюбивого, у которого всегда почти можно достать быков, рыбы, картофеля, больших раков, которые носят тут название морских пауков, и сули (местной водки). Зелень тогда еще не распускалась, и вид бухты был довольно печальный; но говорят, летом здесь бывает очень хорошо.

Верстах в 25 от Владивостока охота очень богата и разнообразна: олени, дикие козы, гуси, утки, журавли. Осенью здесь много винограда, но из него никто ничего не выделывает. Не задолго до нашего прихода во Владивосток, в 15 милях от него, горный инженер А, приглашенный Г. Б, нашел каменный уголь; если он окажется хорошим, то конечно выгодный сбыт для него представляет не далеко лежащий Шанхай.

Вскоре из Николаевска пришел транспорт “Японец”, чему мы очень обрадовались, в надежде, что он снабдит нас русскими журналами, которых мы чуть ли не с ухода из Кронштадта не видали; действительно, мы не ошиблись.

1-го мая мы снялись из Владивостока, имея на буксире паровой барказ, а 3-го барказ был отделен для промера в бухте Славянка; корвет же ушел в залив Посьет и оттуда хотел начать съемку. Я находился на барказе для промера; жили мы на берегу, в избе, которая служит почтовой станцией к заливу Посьет. Местность в заливе Славянка очень разнообразна: горы, долины, речки; дичи пропасть, в особенности диких коз, гусей, уток, голубей и разных морских птиц. Местами встречались фанзы (дома) манзов. Они по большей части занимаются рыболовством, и только некоторые имеют быков да несколько кур; живут грязно.

20-го мая корвет зашел за нами и на буксире повел во Владивосток. Здесь погода стояла отличная, зелень вся распустилась, цвели яблони, ландыши, фиалки и, вообще говоря, все зеленело. Воздух был необыкновенно свеж и приятен; бывали даже жаркие дни, а ночью с берега тянуло прохладой.

30-го мая пришли в Хакодате; на рейде стояли “Новик” и английский пароход, привезший сюда английского и французского консулов; последний бежал, как говорили, из Юкагамы, убивши там японца.

Вести из Европы были неутешительны: и там, как и здесь, ждали войны. В Японии же, англичане, по случаю убийства их соотечественника, требовали удовлетворения, но получили, как говорили, в ответ, что японское правительство согласно [228] исполнить их требование, но не раньше, как когда оно само будет в силах преодолеть противудействие удельных князей. Вследствие этого, англичане взялись сами усмирить этих вассалов, и потому война между теми и другими была неизбежна. Европейцы уже бежали из Нагасаки, в котором, говорят, было собрано до 80 000 княжеских войск. Даже в 5 милях от Хакодате, у вулкана, стоял 3000 японский отряд. Японское правительство между тем издавало прокламации, одна другой противоречившие: так, в одной, говорилось, что “все трактаты с европейцами нарушены”; в другой - “что русских трогать не следует, потому что они остаются друзьями Японии”; в третьей - “что всех европейцев следует оставить в покое”.

Губернатор уведомил нашего консула, что в городе явилась шайка разбойников, пришедшая из середины Японии, так что он за безопасность консула не отвечает. Поэтому пришлось в консульстве содержать караул при офицере с судов наших, стоящих на рейде.

Наконец пришел в Хакодате на “Гайдамаке” адмирал нашей эскадры, и вскоре суда перешли в залив Ольгу, где мы, гардемарины, были переведены на “Гайдамак” для следования в Николаевск. На переходе туда гардемарины были назначены управлять фок-мачтой, т. е. сами ставили фоковые паруса и убирали их. В Николаевске, куда мы пришли 23 июня, нас поместили в клубе. Экзамен наш продолжался двое суток в здании морского училища, а потом, практический, на клипере.

Николаевск - небольшой городок с собором по средине. Порт, хотя и не очень обширен, может удовлетворять собственным нуждам Николаевска. Казенных пароходов ходит по Амуру до 16; есть частные, но последних немного. Что касается телеграфа, то он уже действовал от Николаевска до Михайловского, и надеялись в том году кончить телеграф, соединяющий Николаевск с Владивостоком и заливом Ольгой.

Через две недели нас отправили в море на шкуне “Сахалин”, но в лимане пересадили на встретившийся нам клипер “Абрек”. На нем мы зашли в Дуэ за углем. Уголь лежит здесь довольно большими пластами; но пока погрузка его заставляет желать еще очень многого: его приходится спускать с горы на прибрежье, при чем, пролетев несколько десятков фут, он, конечно, дробится и уже внизу падает чуть ли не в виде порошка.

В Дуэ живет до 200 арестантов, присланных на каторжную работу, да человек 80 линейных солдат. Угля было добито [229] 700 000 пудов. Для купеческих судов он продавался по 6 руб. за тонн; этой мерой хотели приманить купцов. Но до нашего прихода еще ни один купец не заходил за углем.

26-го июля мы бросили якорь в Шанхае, где застали корвет “Новик”; “Богатырь” же стоял у Седельных островов. В Китае, как и в Японии, было неспокойно: генерал императорской китайской армии Бержевин, перешел за то, что правительство не платило ему жалованья, на сторону инсургентов, а с ним перешло и 500 европейцев; империалисты были разбиты во многих местах, и носились слухи, что генерал хочет взять Шанхай и находится в трех днях пути от него. Кроме того, недели за две до нашего прихода, в Шанхае, вследствие жестоких жаров, свирепствовали разные болезни, и люди умирали как мухи от холеры и желтой лихорадки, кровавого поноса и от солнечных ударов. От жару у нас на руках выступала сыпь.

У японцев же в их средиземном море, в проливе Саймоносаки, разыгрывалась другая кровавая драма: они стреляли по американскому пароходу, шедшему из Юкагамы. Пароход ушел, но вернулся уже с канонерской лодкой, Wyoming, которая, однако, нисколько не меньше корвета “Богатырь”. Когда она подходила к Саймоносаки, береговые батареи открыли огонь; вскоре лодка увидала и три японских судна, стоящих на якоре: пароход, бриг и барк. Суда открыли огонь по Wyoming’у, который направился прямо к ним, держа между пароходом и бригом; вскоре на японском пароходе был взорван котел выстрелами американцев, которые признаются, что и японцы стреляли довольно хорошо. Всех орудий на береговых батареях и на японских судах было 34, по большей части 32 ф. калибра. На Wyoming’е же было только 6 орудий: баковое бомбическое 11 дюймовое, кормовое бомбическое 60 ф. и 4-ре 36 фунт. Находя себя слабым, Wyoming вернулся за большими силами в Юкагаму.

После Wyoming’а проходил в Нагасаки голландский корвет Медуза; он поменялся несколькими выстрелами с батареями, причем сбил одну, состоявшую из 8 орудий; но судов потопить не мог, потому что они стояли на мели. Из 31-го выстрела, сделанных по Медузе, 17 попали в корпус судна, остальные в рангоут и дымовую трубу. На нем разорвало три бомбы, причем убило четырех человек и ранило пятерых.

За Медузой отправился в Саймоносаки французский адмирал, с фрегатом Семирамис и кононерской лодкой Танкред. [230] Главнейшею причиною этих действий было уничтожение двух американских и одного французского купеческих судов князем Ногато, владельцем Саймоносаки, причем команды этих несчастных судов успели бежать во время нападения, но потом были пойманы и обезглавлены. Когда адмирал подошел к проливу, по нем открыли огонь береговые батареи, из которых в особенности одна действовала очень удачно из пяти 25 фунтовых орудий. Адмирал поставил фрегат на шпринг против этой батареи, и началась бомбардировка; огонь фрегата заставил батареи замолчать; тогда адмирал послал Танкред в Саймоносаки. Он подошел под самый берег. Японские батареи опять открыли по Танкреду огонь, но огонь фрегата заставил их замолчать. В это время адмирал послал в город прокламацию: “что пришел не сражаться с японцами, а наказать японского князя за то, что он стрелял по купеческому судну под французским флагом”.

После полудня с фрегата и с канонерской лодки свезли десант из 400 человек. Когда свозили десант, из города Саймоносаки шло вдоль берега к батареям до 2000 войска и полевая артиллерия; но несколько выстрелов из нарезных орудий разрывными снарядами заставили эту толпу скоро обратиться в бегство. Японцы на батарее защищались штуцерами и саблями; но французские штыки и меткая стрельба взяли свое: японцы, не переставая стрелять, уступали шаг за шагом, и скоро батарея была взята.

К. Зеленой.

(Окончание впредь).

Текст воспроизведен по изданию: Из записок о кругосветном плавании (1861-1864 гг.) // Морской сборник, № 8. 1865

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info