(На полях журнала карандашом отмечены многочисленные правки, которые при создании электронной версии в виде комментария вставлены в текст. — OCR)

(Описание составлено командиром шкуны, мичманом К(?).)

В 1855 году 7 Января, после гибели фрегата «Диана», Вице-Адмирал Путятин, немедля, решил построить небольшое судно, чтобы посредством его дать знать в Россию о нашем несчастии; но находясь в Эйноре, хорошем порте, в самой глубине залива Тоутоми, куда мы были принуждены скрыться от нашедшего шквала с большею частию японских шлюпок, буксировавших фрегат, Адмирал не знал - какие спасены чертежи, по которым бы можно было приступить к означенной постройке.

9 Января, по прибытии в Меасимо — место где перебралась команда на берег, до последней попытки отвести фрегат буксиром в удобный порт, - было найдено в Январском Сборнике 1849 года (оказавшемся в числе книг спасенной части фрегатской библиотеки, было найдено) описание шкуны «Опыт» (Шкуна «Опыт» была построена по чертежам Контр-адмирала Шанца.), яхты главного командира Кронштадтского порта, — в котором помещены были все главные размерения судна и рангоута, а также величина площади трех главных парусов, с приложением чертежа мидель-шпангоута и грузовой ватер-линии, с показанием расположения баласта и провизии.

По этим данным тотчас приступлено было к составлению чертежа, на чистом воздухе, употребив вместо стола опрокинутую бочку. Такая чертежная хотя была и не весьма удобна, но лучшей — в нашем положении — нельзя было устроить.

Между тем послали за чиновниками, которым Адмирал объявил свое намерение, и, вместо сопротивления, как можно бы было ожидать, встретил, с их стороны, полную готовность содействовать нашим [280] предположениям. Японцы очень хорошо оценили этот счастливый случай, дававший им возможность на опыте изучить наше кораблестроение, чего они бы долго не достигли своими собственными средствами. Тут же сообщены были приблизительные размерения потребных деревьев, количество нужного железа, меди и различных инструментов необходимых для постройки шкуны; последним были тотчас же сделаны, нашими мастеровыми, образцы.

Японцы обещались уведомить обо всем высшее начальство и, по получении от него разрешения, всеми мерами содействовать нашему намерению.

11 числа отправилась первая половина команды в порт (из Меасимо в бухту) Хеда, а на следующий день и другая. Багаж был перевезен морем. Переход продолжался два дня: первый день по ровной широкой дороге, служащей сообщением столичных городов Миако и Едо. Путь этот пролегал по равнине, идущей от моря до подошвы горы Фудзи, самой высокой из гор Японского архипелага, и был обставлен с обеих сторон почти непрерывным рядом зданий.

На другой день пришлось пробираться узкими тропинками по крутым и высоким горам.

Порт (Бухта) Хеда был предварительно выбран для килевания фрегата «Диана», (как закрытая) как имеющий закрытую бухту и приглубые берега, удобные на этот предмет. Город расположен против входа, на низменности, которая, постепенно суживаясь, возвышается между горами, от берегов бухты, и, превратясь в ущелье, наконец теряется в отдалении. На этом пространстве встречаются разработанные уступами по скатам гор поля, за ними рощи и частый кустарник, а наконец и голые вершины гор, в тогдашнее время года местами покрытые снегом. [281]

Отведенное в порте (бухте) Хеда для офицеров жилище состояло из храма с обычными пристройками, которого задняя сторона примыкала к скале, а главный фасад обращен был на обработанную долину. Для нижним же чинов устроены были поблизости легкие здания с особенною кухнею и банею.

По берегам бухты Хеда находится несколько углублений с небольшими отлогостями и весьма приглубыми берегами. Одно из таких углублений найдено было более удобным для устройства элинга, как представлявшее большую против остальных площадь и отделенное от города одним только крутым мысом, чрез который проходила узкая горная тропинка. На этом месте находилось прежде два сарая с старым лесом; один из них назначен был для устройства кузницы, а другой разобран, дабы дать более простора работникам.

Длина шкуны, между шпунтами по грузовой ватер-линии (определена) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 67 фут. а по палубе . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 71 — что потребовало срыть часть горы и земля эта пошла на утрамбовку элинга; по левую его сторону было отведено место под разбивной плаз, а далее предполагалось выстроить небольшую кузницу, в два горна, для наших кузнецов.

На другой же день, по прибытии команды в Хеда, было приступлено ко всем этим работам, которые сначала шли довольно медленно за неимением инструментов. Японских кузнецов в городе оказалось очень мало, да и те, непривыкши еще к новой работе, старались с педантическою точностию выделывать каждую вещь по данному им образцу, что чрезвычайно замедляло их работу. Многие вещи были отправляемы в [282] соседний город Нумадзу, где было более лучших кузнецов.

17 Января Адмирал отправился в Симоду и получил (получив) на дороге (туда) известие (от Кап. (?)) о приходе (в Симоду американского) парохода Powhatan, а на другой день, из города Матсусаки, прислал с нарочным приказание Капитану: на двух гребных судах с 90 человеками десанта итти в Симоду, чтобы взять на абордаж пришедшего туда французского китобоя; (но) последний впрочем, будучи извещен пароходом Powhatan (зачеркнуто «впрочем» и «пароходом Powhatan») о пребывании на берегу Русских, ушел из порта в тот же день.

Обстоятельство это, дававшее нам случай приобрести судно более скорым путем, не остановило наших приготовлений к постройке шкуны, замедленных немного отсутствием Адмирала и части команды. Несмотря на это, ко 2 Февраля элинг был совсем готов, стапель-блоки поставлены, приготовлен киль и плаз, на котором уже начата была разбивка; всего же важнее было то, что инструменты, деревья для шпангоутов и других вещей были подвезены и прислано было достаточное число мастеровых и кузнецов. Кроме того была готова наша кузница, делавшая нас несколько независимыми от японских кузнецов, работавших вообще довольно неискусно и тихо.

2 Февраля, по прибытии Адмирала из Синоды, была заложена шкуна, и в то же время начато обделывание шпангоутов, которое шло очень успешно. Сосновые штуки, привезенные для шпангоутов были весьма разнообразной кривизны, так что их очень легко было прибирать по лекалам, и такой толщины, что они годились бы чуть не для корабельных шпангоутов.

Все штуки распиливались по толщине на две, а некоторые даже на три части. Прямых шпангоутов на было 35, поворотных 11. [283]

Так как японских мастеровых прибавлялось с каждым днем, и было уже от 25 до 30 человек, то через два дня делалось по пяти шпангоутов разом.

Японцы работали очень усердно, чему немало способствовала новизна работы, чрезвычайно их занимавшая.

Несмотря на то что малки шпангоутов были назначены на лекалах, каждый из японских мастеровых поставлял себе в непременную обязанность раз пять сбегать в чертежную, чтобы самому снять ее с плаза.

Через неделю почти все шпангоуты были готовы и их начали ставить.

Тут нельзя было не удовлетворить любознательности японских мастеровых, из которых каждому непременно хотелось прирезать хоть один шпангоут.

Работу эту, нельзя не сказать, делали (исполняли) они чрезвычайно скоро и акуратно; прирезанный шпангоут составлял как бы одно целое с килем, и с трудом можно было отличить черту замка.

Главные инструменты, употребляемые японскими мастеровыми состоят: из ручной пилы, шляхты, рубанка и долота; непременную принадлежность каждого мастерового составлял также железный наугольник, тщательно разделенный по их мере, и отбивная нить намачиваемая тушью. Вместо мела или чертежного карандаша служила Японцам лучина из бамбука расщепленная в конце, которую они обмакивали этим концом в растворенную тушь. При постановке шпангоутов собиралось обыкновенно не малое число зрителей из японских чиновников и мастеровых. Последних с трудом можно было отогнать к своему делу. При каждом вновь поставленном шпангоуте они хихикали и самодовольно улыбались. Мне случилось раз слышать, как один из чиновников, стоявший здесь, (зачеркнуто «стоявший здесь») расспрашивал, что будет далее? Ему отвечали, что пустые [284] места между шпангоутами заделают и потом все это обошьют с наружи досками. Он тотчас же самодовольно закачал головою и отошел прочь, сказав что уже теперь понимает как строятся суда.

Во все время постройки шкуны находились при ней два чиновника, которые следили за всеми работами, записывали что делалось каждый день, с приложением рисунков и обозначая русские названия каждой вещи. То же делали и мастеровые: у каждого была книжка, в которую он срисовывал все, что работал.

Шпангоуты присаживались на бумагу напитанную маслом, она же клалась между рядами шпангоутов, в стыках футоксов и вообще во всех замках пока у нас не было смолы, к добыванию которой уже было приступлено.

О выгонке смолы Японцы не имеют (имели) никакого понятия, и сначала никак не могли догадаться, для чего бы нам нужны были коренья, которые мы просили их собирать.

Расколов коренья эти на мелкую щепу мы клали их в конические ямы, внутри обложенные корою, потом поджигали яму и засыпали землею. По мере того как горела щепа, смола стекала по коре к нижнему отверстию ямы, чрез которую вливалась в вставлявшийся с боку сосуд; когда мы в первый раз добыли таким образом небольшую кадку смолы, Японцы были вне себя от радости. Посещая прежде фрегат, они имели случай насмотреться, какую важную роль на судне разыгрывает смола и потому скоро оценили важность этого открытия. Для изучения производства смолы был приставлен особенный чиновник, который постоянно находился при заложении и разгребании ям.

В одно время с постройкою шкуны приготовлялось и ее вооружение. Кроме нескольких снастей [285] спасенных с джонки, на которую они даны были с фрегата, и троса, по которому переправлялась команда на берег, не осталось ни каких запасов этого рода, так что все, начиная с рангоута и парусов до последней на шкуне снасти и блока — нам пришлось сделать самим.

По известной площади трех главных парусов и размерению рангоута, был составлен чертеж парусности, по которому начато было шитье парусов из бумажной парусины, так как льняной Японцы не имеют. Между тем почти все марсовые заняты были расчесыванием и пряжею пеньки, и не смотря на то, что на эту работу употреблялась большая часть команды, мы наверное не успели бы приготовить, к спуску шкуны, надлежащее количество тросов, если бы не купили некоторых из них, на пришедшем американском судне.

Для изучения спуска тросов, равно как и шитья парусов были назначены, японским правительством, мастеровые и чиновники, которые находились постоянно при этих работах и между нами известны были под названием такелажмейстеров и парусников, названия, к которым они привыкли скоро и сами.

Для вытачивания шкивов, юферсов и проч. был устроен токарный станок, тоже неизвестный Японцам. Они хотели сейчас же сделать модель станка, чтобы послать в Едо, но им обещали отдать этот же самый станок, по окончании постройки шкуны.

К 10-му Февраля почти все прямые шпангоуты были поставлены и их начали обносить рыбинами. По окончании этой работы, Японцы могли уже видеть образование судна и их чрезвычайно удивляла острота подводной части, мало сходствовавшая с конструкциею их джонок. [286]

20-го Февраля начали ставить поворотные шпангоуты и в тоже время заделывать в подводной части шпации прокладками ((Сплошной набор в подводной части признано было нужным иметь по неблагонадежности леса и дабы, за неимением в достаточном количестве смолы, лучше предохранить судно от течи. — Напечатанный комментарий)); к этому времени привезли из Едо медные болты и мы могли закрепить килевой замок, который был связан до сих пор железными болтами на-фальшиво. Замки фор и ахтер-штевней были еще до сих пор ничем не креплены, так как из Едо не были присланы для них медные планки. Фор и ахтер-штевни держались на подставках до самой обшивки; даже во время конопатки набора шпунтовые пазы были конопачены последними.

Около этого времени Японцы пришли сказать, что привезли некоторые выброшенные из фрегатских вещей. Вещи эти были фор и крюйс-стеньга, брам-стеньга, брам-рей с парусом, часть сеток, трапы, кранцы и разные обломки, из которых мы старались, по возможности, сделать какое нибудь употребление, при чем фор-стеньга в особенности послужила нам с пользою. Японцы не могли никак приискать для мачт шкуны сосновых деревьев; привозимые ими для этой цели деревья были или недостаточной толщины, или очень сучковаты и кривы, так что мы принуждены были грот-мачту сделать из кедрового дерева, а фок-мачту составную из фор-стеньги. Обе мачты оказались впоследствии очень удачными.

Время работ было распределено следующим образом: команда отправлялась на работу обыкновенно в 1/2 6 часа и оставалась там до 1/2 12-го и по поднятому в занимаемом нами храме флагу, шла обедать в казармы. Японские мастеровые оставались в это время у [287] шкуны, садились все в кружок и начинали свой скромный обед, приносимый ими с собою в ящичках, еще утром. Обед обыкновенно состоял из риса, зелени, а иногда и из небольшого количества рыбы. В 2 часа отправлялись опять на работу, продолжавшуюся обыкновенно до позднего вечера; после чего команде давали ужинать.

6-го Марта Адмирал ушел в Симоду, по случаю прихода (вследствие извещения) туда американской шкуны, «Carolina Foot»; около этого же времени начались дожди, которые иногда бывали так сильны, что совершенно пробивали сделанную над шкуной из соломенных матов крышу и заставляли нас прекращать работу. Тропинки на горах размыло и образовавшиеся во многих местах потоки лишили нас возможности доставать с гор лес; рабочие пересылались к месту работ на шлюпках. Вместе с нашими матросами садились и японские мастеровые, совершенно позабывшие кажется, что несколько времени назад им не позволялось даже близко подходить к нам.

7-го Марта привезли из Едо медь, для которой на противуположном берегу бухты была построена отдельная кузница, в которой работали мастеровые нарочно для этого присланные из столицы. В эту кузницу не впускался никто из посторонних, и приставленные к ней чиновники ни на минуту не спускали глаз с рабочих. К 10 Марта Японцы сделали некоторое число болтов и ершей и мы могли начать обшивку. Большая часть досок, привезенная для этого, была из кедра, а остальная часть сосновых. Сначала мы пробовали нажимать доски прямо по их обделке, но они лопались и мы должны были класть их в парник, состоявший из ящика длиною в 50 фут (футов), в который проходил пар из двух котлов вмазанных около него в землю, [288] котлы же наполнялись водою в отверстия сделанные в крышках. Пар держался в этом ящике очень хорошо, и доски пробывшие там 1 1/2 или 2 часа нажимались легко. Японских мастеровых в это время у нас было до 60 человек и мы гнали обшивку с обоих сторон, сверху и снизу. Медные болты и ерши немного замедляли эту работу, и кузнецам приходилось иногда проработать почти всю ночь, чтобы сделать к следующему дню достаточное количество болтов и ершей; вообще же обшивка пошла очень успешно, в особенности когда японские мастеровые достаточно приучились к этой работе. Надо заметит, что Японцы почти никогда не употребляют топора, заменяя его во всех случаях ручной пилой и шляхтой; этим они, при выпиливании обшивных досок, сделали нам большую экономию в лесе; кроме того, употребляя пилу при выделывании всякого рода замков, они конечно делали их гораздо чище и вернее, нежели наши мастеровые топором.

Как хороши японские плотники, так напротив кузнецы их никуда не годятся; они привыкли ковать только гвозди, да необходимые для себя инструменты, большие же вещи им пришлось теперь работать в первый раз. Вместо мехов Японцы употребляют деревянный ящик длиною около 3 1/2 фут (ф.) и в фут ширины и вышины; внутри ящика ходит поршень, обитый со всех боков мехом, а в надлежащих местах сделаны клапаны — и прибор этот представляет, таким образом всасывающий и давящий воздушный насос. Проще этого устройства трудно что нибудь придумать, и кроме того все сделано из такого материала, что каждый мастеровой может легко сам поправить эти меха почти без всяких издержек. Около этого времени мы отправили в Едо лекалы рулевых крючьев, [289] которые были у нас с выемными штырами, а при конце обшивки — и лекалы петель; их отправляли заблаговременно для того, чтобы крючья и петли могли поспеть к назначенному сроку.

14-го Марта Адмирал пришел из Симода на американской шкуне Carolina Foot, которая нанята была для перевоза команды в Петропавловск. На другой день капитан шкуны съехал на берег и к удивлению своему нашел там целое адмиралтейство; через полчаса он забыл бы совершенно (как сам говорил), что находится в Японии, если бы ему не напоминали об этом работавшие вокруг японские мастеровые. Адмирал просил его откровенно сказать свое мнение на счет подводной части шкуны. «Это будет отличный ходок и я не хотел бы с ним встретиться в море», отвечал капитан.

Приход шкуны для нас, строивших судно, почти таких же размеров, был довольно кстати; она послужила нам во многом хорошим образцом, тем более, что руководств к постройке у нас было очень мало, или лучше сказать не было почти никаких, за исключением разве записок Штабс-Капитана Мещерского, в которых было очень много таких вещей, которые прямо шли к делу. Жаль только, что записки эти, составленные для гардемарин Морского Корпуса, чрезвычайно кратки. Японцы часто ездили на американскую шкуну и могли на ней видеть, что нам остается еще делать, а также познакомиться с креплением носовой и кормовой части (частей). Работы продолжались всю страстную неделю и только в первый день Светлого Христова Воскресенья был дан шабаш. К 24 числу Марта, ровно в две недели, наружная обшибка была кончена, положены клямсы и привальные брусья, а также прирезаны все бимсы. Вскоре после этого начали стлать [290] палубу; для сбережения леса и ускорения времени, палубные доски клались параллельно диаметральной плоскости, крепление было медное. 30 Марта американская шкуна, с 150 человеками команды, отправилась в Петропавловск, а 4 Апреля пришел американский клипер Joung America; Адмирал хотел нанять его для перевоза команды, но капитан клипера, не согласясь в цене, ушел в море в тот же день.

6 Апреля наружная обшивка была оконопачена низ Едо привезены медные обшивные листы, которые были выкованы вручную. Листы эти были так ровны, что если бы не следы молотков, их с трудом можно бы было отличить от листов прокатанных машиною. Во время обшивки листы эти клались на бумагу напитанную смолою. Так как шкуна имела диферента три фута и носовая часть была очень остра, то грузовая ватер-линия, по которую обшивалась шкуна медью, имела очень неправильный вид, что чрезвычайно удивляло Японцев, не веривших что шкуна будет так сидеть в воде.

По мере того, как постройка шкуны подвигалась к концу, Японцев все более и более занимало то, как мы ее спустим. Метода (Способ) спускать на катках, которую (который) они употребляют с своими джонками, казалась (казался) им неприменимою (неприменимым). Между тем готовили полозья, делали спусковой фундамент и плот, длиною в 30 фут и состоявший из двух рядов бревен, который должен был служить продолжением спускового фундамента до глубины 12 фут (футов). Приготовления эти были совершенно непонятны Японцам, и когда им начинали растолковывать как шкуну поставят на полозья и как потом она в несколько секунд должна сойти на воду, они простодушно хохотали. [291]

9 Апреля возвратился американский клипер Joung America. Капитан его объявил, что согласен нас перевезти в Петропавловск за предложенную ему Адмиралом сумму; обстоятельство это заставило нас прекратить работы на шкуне. Японцам передали чертежи, паруса, такелаж и всю принадлежность, стараясь по возможности пересказать все, что еще оставалось сделать на шкуне, до ее спуска. Благодаря за все это, Японцы упрашивали только об одном, — чтоб мы спустили шкуну; на это Адмирал отвечал им, что если они успеют поставить шкуну на полозья до нашего отхода, то мы ее спустим.

У японских мастеровых как будто бы сделалось по четыре руки — так закипела у них работа; даже против обыкновения не было никакой остановки и за кузнецами.

К вечеру 11-го мы были уже на клипере, но команда этого судна взбунтовалась (не соглашалась идти в Камчатку, не входившую в условия их найма, (?)ала на Японский берег) и шкипер отказался везти нас. Делать было нечего: тотчас же начали свозить все назад, а Адмирал отправился сейчас же на шкуну, на которой основывались теперь все наши надежды. Подъехав ближе к берегу, мы увидели, что на корме шкуны собралось чрезвычайно много Японцев, которые там что-то работали. Выйдя на берег мы узнали в чем дело: на шкуне руль был центральный, и Адмирал в особенности заботился о том, чтобы рулевая дыра в подзоре была прирезана без всякого зазора; Японцам же, хотевшим пригнать руль, показалось это очень неудобно и они прорубали огромную дыру, испортив для этого всю обшивку и подушки положенные между контр-тимберсами, но к счастию еще не тронули последних. Как ни досадно было смотреть на это, но невольно проходил весь гнев при взгляде на эти равнодушные физиономии, которые решительно [292] не понимали что делают худо. Палуба на шкуне была еще не конопачена и так как дождь мог бы помешать этой работе по спуске, то ее и отложили до после завтра; кроме того надо было еще пригнать руль и поправить корму.

14 Апреля была спущена шкуна и день этот наверное останется навсегда в памяти всех Русских, бывших тогда в Японии. С утра собрались на шкуну все бывшие в городе чиновники.

Японцы, не доверявшие возможности спустить таким образом шкуну, не решились итти срубать стапель-блоки и оставались только зрителями всех невиданных ими приготовлений.

Легко отгадать чувство, с каким производились нами все приготовления к спуску шкуны. Японцы видели это в первый раз, и ожидали какого-то чуда; случись к нашему несчастию, что шкуна не сошла бы со стапеля, мы потеряли бы в их глазах всякое к себе доверие, как к кораблестроителям. По окончании всех приготовлений, ожидали полной воды, что должно было случиться около 10 часов утра, а также одного из японских чиновников, именно секретаря полномочных, Накамуру, без которого не хотели (адмирал не хотел) спускать шкуну. Только что последний вышел на берег, раздалась первая команда. Начали выколачивать подпоры и Японцы, повинуясь чувству страха и недоверия, отодвинулись еще далее от шкуны. Вслед затем обрубили найтовы, тронули ваги и шкуна, сперва тихо, потом скорее и скорее, при дружном ура команды, скользила по стапелю и свободно заколыхалась на воде.

Два русских флага, национальный и посланнический, развевались на флагштоках первого, построенного на японском берегу судна. [293]

Налюбовавшись вдоволь на шкуну, мы обернулись назад (обратились к толпе следившей за спуском с напряженным вниманием) и тут представилась картина не менее занимательная. Японцы с раскрытыми ртами присели на землю и безмолвно следили за шкуною, пока она, на буксире у подоспевших наших гребных судов, не скрылась за первый мыс. Тогда вся ватага чиновников, мастеровых и просто зрителей отправилась с поздравлением к Адмиралу, приседая по своему обычаю и низко кланяясь в благодарность за данный им урок.

За поздравлением следовал обед, здесь же, на элинге, для рабочих, а в занимаемом нами храме — для чиновников. Между многими тостами был предложен один за основание японского флота, а другой за здоровье Накамуры, как будущего японского флотоводца. Японцы были в восторге, и на этот раз не скрывали своих чувств.

Удачный спуск шкуны вызвал Японцев на откровенность. Они сознались, что недавно спустили, близ Едо, построенный на европейский лад корвет, но так как берег, на котором строился этот корвет, был очень отмелый и трудно было дотащить судно до требуемого им углубления, то Японцы и вырыли род басейна, в котором теперь корвет свободно ворочается, а между тем они не могут придумать средств вывести его на глубину и просят наших мудрых (зачеркнуто «мудрых») советов. Советы эти ограничились, с нашей стороны, предложением разобрать корвет и построить вновь уже на более удобной местности.

На другой день по спуске, на шкуне были поставлены мачты, и ее перевели опять к тому же месту, где она строилась, чтобы удобнее можно было продолжать неконченные работы, а также и вооружение. В этот же день показалась небольшая течь в подводной части шкуны, происшедшая вероятно от того, что вся шкуна и [294] главное — шпунтовые пазы были конопачены не смоленой пенькой, так как мы не могли заготовить достаточного для этого количества смолы. Течь эта в последствии понемногу уменьшилась и прекратилась почти совсем, когда мы пришли в Николаевский порт. На шкуне приспособлено было 6 японских весел, для которых на каждой стороне выстреливалось за борт по 3 четырехугольных узких бруска; одни концы брусьев вставлялись в гнезда сделанные в карлинсах люков, а в другие, выходившие фута на 1 1/2 за борт, вставлялись шпеньки, служащие точкою опоры веслам, которыми не гребут а юлят. Японцам очень понравилось, что мы переняли это от них, и они старались подать нам совет как лучше их приспособить. Весла давали при благоприятных обстоятельствах до 3 1/2 узлов ходу и мы сделали под ними, 10 Мая, около 18 миль, заштилев, в виду неприятеля, при входе в Петропавловск. Гребля этими веслами, уступающая нашей при волнении, имеет очень много преимуществ в тихую погоду. Постройка шкуны, от заложения, продолжалась месяца. Через 12 дней, по спуске, она уже вышла в море.

На шкуне киль, фор и ахтер-штевни были дубовые, шпангоуты же и бимсы сосновые; большая часть наружной обшивки и палубы — кедровая; а остальная часть: люки, карлинсы, кнехты и степсы - камфорного (камфарного) дерева. Все подводное и часть наружного, надводного крепления были медные, а остальное затем железное. Носовая часть шкуны скреплена тремя деревянными кницами, из которых верхняя была помещена над клюзами, средняя под палубой, и в 3-х футах от средней нижняя. Кормовая часть также скреплена была двумя жницами; но так как все кницы были составные и очень ненадежны, то сверху их были положены [295] железные кницы; бимсы были скреплены с бортами железными наугольниками.

По длине шкуна разделялась двумя переборками на три части. Первая переборка была в трех футах позади фок, а задняя на столько же позади грот-мачты. Сзади офицерского люка был вход в кормовую каюту, по бокам которой были сделаны рундуки, а над ними койки. В этой каюте во все время перехода помещалось 8 человек, но места было бы и для 10. Багаж конечно помещался не в каюте, а в трюме. С обеих сторон сходного трапа были небольшие места для кают-компанейской провизии. В грот-люке, впереди грот-мачты, по килю, стояли две большой руки систерны, спасенные с джонки, и вровень с ними, вплоть до передней переборки, лежала в бочках и мешках провизия, на которую клались 1/4 дюймовые доски и потом все покрывалось брезентом. От этого уровня до палубы оставалось еще 3 фута и тут помещалось до 35 человек команды. В носовой каюте сделаны были рундуки и койки и в ней легко могло помещаться 5 человек. На верхней палубе впереди грот-люка была устроена небольшая будка, где. в сложенной из камней печи был вмазан котел, для варения пищи команде. Впереди этой печи было два небольших японских очага, с местами для кастрюль, на которых варилась пища для офицеров.

Рангоут шкуны состоял из двух мачт, бушприта, гика и двух гафелей. У обоих мачт было по две пары 6 1/2 дюймовых вант; фока-штаг с ватер-штагом 8 д. В этом заключался весь стоячий такелаж шкуны. Так как мачты имели очень большой уклон назад, то грот-шкентелей у нас не было и мы не видели в них надобности во все время перехода, хотя имели очень много сильных попутных ветров и [296] испытывали значительную килевую качку. Фок по гафелю ходил на раксах; при вдруг нашедшем шквале или когда нужно было брать рифы, фок спускался по гафелю ниралом, и по мачте подбирался гитовыми. Кливеров на шкуне было два, и кроме того у второго кливера сделан был бонет, и когда этот бонет отшнуровывался, то кливер обращался в штормовой. Кроме настоящего вооружения, на шкуне не было ни одного запасного паруса, и никаких вообще запасных снастей и вещей. Вместо якорей служили две японские четырехрогие кошки в 20 пуд каждая, и кроме того имелась еще третья, меньшего веса, в запасе. Два девятидюймовых подержанных кабельтова заменяли якорные канаты; для укладки их в грот-люке у передней переборки был устроен небольшой навес. Брашпиля на шкуне не было и якоря подымались вручную или талями. Так как нос шкуны был очень загружен провизиею и помещением ближе к нему команды, то весь баласт, около 300 пуд, уложен был в корме. Этой тяжести все таки было недостаточно для того, чтобы посадить шкуну в настоящей диферент, который по чертежу назначен был в 3 фута. Опущенная в офицерской каюте палуба не дозволяла прибавить баласту, а потому диферент шкуны и оставался в 2 ф. 10 дюйм.

Из доставленного Японцами подробного счета, общая стоимость шкуны выходит (вышла) следующая:

18-го Апреля из Симоды получено было известие о приходе французского парохода «Colbert». По всему видно было, что неприятели наши искали нас и караулили. [297] 19 числа на шкуну погрузили провизию и налились водой; кроме двух систерн, у нас было еще 15-ть 10-ти ведерных бочек, из которых десять помещались в верху на корме, чтобы по возможности увеличить диферент.

20-го Апреля вечером офицеры и команда перебрались на шкуну; на другой день поднят был флаг и вымпел и шкуна вытянулась на рейд. В 10 часов отслужили молебен и потом пригласили японских чиновников, для которых на шкуне приготовлен был прощальный обед. В час пополудни снялись с якоря и, выйдя из порта, легли в бейдевинд на правый галс. Дул ровный северный ветерок, и шкуна шла по 7 1/2 узлов; вся палуба была занята Японцами, которые вследствие дождя стояли под зонтиками. Но вот начали поворачивать овер-штаг, положили руль на борт, шкуна быстро перекатилась на другой галс и гиком выбило из рук Японцев все их неуклюжие зонты. Выйдя на ветер входа, немного спустились и быстро понеслись обратно ко входу, где высадили Японцев на их лодки с тем, чтоб продолжать путь в Камчатку. При этой пробе Японцы вполне сочувствовали нашей радости, потому что и для них шкуна была не чужою; каждый из присутствовавших мог смело сказать: «и я тоже строил это судно».

Простившись с Японцами, шкуна поворотила и снова вышла на простор; но ветер свежел и пришлось брать рифы. Намокшая парусина свободно вытягивалась, и не более как в полчаса паруса до того вытянулись, что мы принуждены были воротиться в порт, чтобы их перешить, и поправить еще некоторые неисправности.

К 6 часу вечера следующего дня паруса были исправлены, и мы вторично снялись с якоря, но, [298] проштилевав всю ночь близ горы Фудзи, только с утра следующего дня начали лавировкою подвигаться к югу. SW-й ветер к полдню, как обыкновенно случалось в заливе Тоутоми, начал свежеть и на шкуне взяли 2 рифа.

На шкуне не было помп и откачивать воду предполагалось просто ведрами, но так как действовать таким инструментом на ходу оказалось неудобным, то и решено было вторично спуститься в порт, чтобы сделать помпы и высадить часть команды, для которой помещение оказалось недостаточным. Вся принадлежность для помп, как то: стаканы, клапаны, трубы были заготовлены еще прежде, а потому оставалось только сделать несколько железных обручей, собрать все вещи и наколотить обручи на трубы; к 26 числу обе помпы были уже на своих местах, и вместо 52 человек команды оставлено на шкуне только 40. В 3 1/2 часа пополудни мы в третий раз снялись с якоря; все оставшиеся (остававшиеся в Японии) офицеры на катере провожали шкуну, и выйдя вместе за вход бухты, мы простились, пожелав оставшимся поскорее достать (добыть) какое нибудь судно, для перехода в отечество

На другой день шкуна лавировала против SW ветра, придерживаясь к восточной стороне залива Тоутоми. Берег этот изрезан множеством живописных бухточек, и лавируя мы по очереди заходили то в ту, то в другую, как будто бы прощаясь с каждою из них. Между тем (Когда) солнце закатилось, и хотя (зачеркнуто «и хотя») мы были у выхода из залива, но ветер все более и более свежел и мы с трудом могли нести четыре рифа, а следовательно и не очень быстро подвигались на ветер. Огибать в такую ночь, на неиспытанном еще судне, каменья лежащие к югу от Симоды было бы не совсем благоразумно, а потому шкуна продержалась до рассвета под малыми [299] парусами, и при первой заре пустилась на восток, а к вечеру, обогнув мыс Кинг, вышла в океан.

На переходе до Камчатки шкуна оказалась хорошим морским судном, соединявшим в себе ходкость с остойчивостию, поворотливостию и легкостию на волнении.

28-го Апреля, проходя под ветром острова Оосима, защищавшего шкуну от волнения, она при гроте в 4 рифа и штормовом кливере имела ходу 11 узлов. 18 Мая, на переходе от Петропавловска к устью Амура, шкуна выдержала в Восточном океане 12-ти часовой шторм и держалась во все время под одним штормовым кливером с такою легкостию, что ни один вал не попадал в нее, разве только по оплошности рулевого.

Из письма Лейтенанта Мусина-Пушкина, напечатанного в одном из нумеров Морского Сборника, видно, что за две недели до отправления его из Японии в порте Хеда заложены Японцами три шкуны по образцу «Хеда».

А. К

Текст воспроизведен по изданию: Построение шкуны "Хеда" в Японии // Морской сборник, № 6. 1856

© текст - К. А. 1856
© сетевая версия - Тhietmar. 2023
© OCR - Иванов А. 2023
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Морской сборник. 1856

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info