Русская эскадра, 14-го ноября минувшего года, пришла к островам, называемым Saddle. Они находятся не далеко от Чусакского Архипелага, близ устья реки Ян-си-кианга (сына моря), впрочем вы не найдете их не только на обыкновенных географических, но и на некоторых морских картах. Острова эти совершенно голые камни, возникающие из моря; но и здесь как и по всюду, заметно влияние трудолюбивых китайцев: местами зеленеют засеянные поля, оживляющие дикий и печальный вид этих скал.

На другой день по прибытии к островам, т. е. 15-го Ноября, шкуна «Восток» отделилась от эскадры, на ней Ефим Васильевич Путятин, отправился с шестью офицерами к китайскому городу Шангаю (На правом берегу реки Хан-Кианг (Han-Kiang) Порт открытый для иностранцев с 1842 года.) (В департаменте Сунгау-Фу), куда приходит почта из Европы. Не имея положительных сведений о политических делах, адмирал не решился войти на шкуне в гавань, и потому оставив шкуну за несколько часов езды до города, перед селением Возунг, отправился на китайской лодке в Шангай.

Селение Возунг, перед которым мы бросили якорь, лежит при впадении реки Возунга в Ян-си-кианг. Мы сошли на берег и нам представилась куча грязных домиков, расположенных по кривым и узким улицам; через пять-шесть лачужек встречается дрянная полуразвалившаяся харчевня, где толпа народа насыщается рисом и вареными кореньями, а оборванные китайченки, с длинными косами, [320] выпрашивают кеми (мелкая китайская монета с дырочкой). Выйдя в поле, мы увидели целые ряды заколоченных гробов: это кладбище. Туземцы не предают земле тела покойников, а предоставляют им истлевать в гробах, поставленных на чистом поле или на берегу реки; я заглянул в щель одного гроба: там лежал иссохший скелет.

Всего замечательнее здесь — продажа опиума, производимая Англичанами. Известно, что торг этим вредным, но любимым Китайцами, веществом запрещен их правительством. Не смотря на то, уже несколько лет, стоят среди реки восемь английских трехмачтовых кораблей служащих складочным местам опиума. С наступлением ночи береговые жители приезжают на лодках к этим судам и закупают для потребления огромное количество одуряющего лакомства. По мере распродажи опиума, его снова привозят, и таким образом, запас не истощается. Впрочем Англичане в этом случае, держат как говорится, ухо остро, и суда с опиумом поставлены у них на военную ногу: паруса привязаны, пушки наготове, полное число команды на лицо; так что, если бы Китайское Правительство вздумало напасть на эти пловучие магазины запрещенного товара, то они сейчас же могут отразить нападение и уйти в море. Но Китайцам не до того, чтобы преследовать контрабандистов.

Вы, конечно, знаете, что лет сто назад на престол Небесной Империи вступил повелитель из манжурского рола: истые китайцы были недовольны переменою династии, но долго скрывали свое неудовольствие; потом оно мало по малу стало обнаруживаться и наконец обратилось в явное восстание. Китайцы сформировали полки и начали вооруженною рукою выгонять Манжуров из города. Этой участи подвернулся и Шангай. Когда мы, по приказанию адмирала, [321] подошли к нему 17 ноября, то увидили, что на реке Возунге стоит недавно купленная Китайцами эскадра, состоящая из двух корветов, двух бригов и шкуны. Суда эти построены совершенно по-европейски и даже на каждом из них ходят по реям до десяти европейских матрозов, получающих, как говорят, большое жалованье. В помощь эскадре тут же стоят 30 уродливых, китайской постройки, восьми и двенадцати пушечных дженок — род наших шкун, только немного меньше. Все эти суда, вместе с сухопутным войском, расположенным за городом в поле, принадлежат Манжурскому Правительству и высланы сюда для осады города, которая и производится в настоящее время.

Наша шкуна стояла на якоре перед самым Шангаем, и потому до нас явственно долетал гул канонады осаждающих и осажденных; но нам хотелось поближе посмотреть на сражение. С этою целью мы отправились в город, где отыскивая удобное место для своих наблюдений, случайно познакомились с американским доктором, заведывающим лазаретом, устроенным на счет миссии, для раненых обеих воюющих сторон. Он пригласил нас к себе. Дом его стоит в полуверсте от того места, где происходила перестрелка, а с балкона, без зрительной трубы, очень хорошо было видно все сражение. Китайцы отчаянно махали своими огромными значками, мелькающими на каждом шагу, так что конечно человек на пять не более, приходится по одному из этих разноцветных лоскутков. Обе стороны попеременно подавались вперед и угощали друг друга ружейными пулями; по временам из крепости раздавались и пушечные выстрелы. К вечеру бой прекратился и войска разошлись. Подобные стычки возобновлялись почти каждый день, не принося никакой выгоды ни той, ни другой стороне. Наконец 25 Ноября назначено была большая осада города. [322]

Действительно, после обеда, корвет и все военные джонки, подняв новые флаги, пошли к городу; завязалась сильная пушечная пальба, дженки начали бросать в предместье Шангая зажигательные горшки, составляющие одно из страшнейших орудий этих пиратов. Корвет и баттарея производили пальбу ровно, спокойно, в порядке; но дженки храбрые в разбоях, а не в честном бою действовали и здесь набегом: они подлетят под парусами к берегу, сделают наскоро выстрелов десять по баттарее и назад. Только две из них показали свою удаль: бойко подошли к берегу и стали так, что скрывшись от баттарейных выстрелов, сами могли стрелять по ней, бросая в то же время на дом, соседний с баттареею, зажигательные горшки; они даже отправили свои лодки и людей поджигать береговые здания. Впрочем и инсургенты не упали духом: взлезли на крышу дома (к берегу в нем не было окон) и также стали бросать в дженки зажигательные снаряды; через полчаса обе дженки были взорваны на воздух. Но горшки дженок произвели свое разрушительное действие: предместие Шангая запылало со всех сторон. Пожар с каждой минутой усиливался; здания валились за зданиями; улицы превратились в широкие потоки пламени, которое разливалось вдоль берега версты на полторы. Ужасная картина! Удовольствовавшись произведенным разрушением, дженки и корвет, при наступлении ночи, удалились на свои места. В одно время с морского битвою и сухопутные войска осаждали крепость, но безуспешно; город остался в руках инсургентов. Таким образом истреблено множество людей, разрушено множество зданий, а цель не достигнута.

Нам надобно было, в ожидании почты, исправить некоторые повреждения шкуны, а потому ее ввели в док. Вы не можете составить о нем никакого понятия по нашим [323] кронштадтским докам. Здешний док грязная тинистая яма, огороженная уступами свай; на дне ее есть и блоки, но самые дрянные; вместо ворот, плохая перемычка, а паровая машина для выкачивания воды поставлена на гнилом деревянном фундаменте; даже спуска в док нет порядочного, так что мы с большим трудом лазили, без лестницы, по глинистым и скользким от дождя уступам. Доком владеют частные люди, Американцы, которые заботятся только о том, чтобы вводили в док побольше судов и платили им деньги, а о доставлении удобств они и не думают. Об устройстве дока можете судить по одному тому, что, когда ввели туда нашу шкуну, то едва могли в три дня запереть перемычку; потом целый день выкачивали воду и киль все еще не показывался наружу. Вздохнув о русских доках — сухих, пространных, удобных — мы после больших беспокойств могли приняться за работу; в несколько дней шкуна была переправлена и выведена из ямы, величаемой доком. А почта не приходила.

Но знаете ли вы, как мы здесь получаем известия из Европы? Обыкновенно почта приходит только два раза в месяц, если же в эти промежутки случится частному человеку, купцу, итти в какой-нибудь порт, то он и берет с собою газеты; а кому не известно, что пишется в иностранных газетах! И вот мы, далекие странники, должны все это читать, не зная которую ложь принять за истину, чему-нибудь надобно же верить. Так случилось и теперь. До прихода почты оставалось еще около недели, вдруг приходит какой-то корабль и привозит частные письма, в которых уведомляют: что между Россией и Турцией возгорелась война, у Дарданел высажено 60,000 французов и 20,000 англичан, которые скоро начнут военные действия против России. Если бы эти известия подтвердились с почтою в [324] депешах к консулам, то Французы и Англичане, у которых здесь есть фрегат, корвет и пароходы, могли бы завладеть нашей маленькой шкуной. Поэтому, во избежание всякой могущей встретиться неприятности, мы мигом собрались в путь, и 9-го декабря шкуна быстро понеслась под парами к Возунгу; из парусов мы успели привязать только марсель, да кливер; адмирал же, с четырьмя офицерами его свиты, остался в Шангае выжидать европейской почты.

Переход от Возунга до островов Saddle совершен был частью под парами, а частью под парусами в 16-ть часов, так что 10-го декабря, рано утром мы находились уже под защитою «Паллады»; и «Оливуцы» а 15-го числа, на маленькой шкуне американского консула, приехал адмирал и сказал, что с почтою ничего решительного не получено.

В замен тревог и опасений, испытанных в Шангае, мы были обрадованы, 16-го декабря, приказом адмирала по эскадре о производстве многих из нас в следующие чины. Листок «Инвалида», в котором был напечатан Высочайший приказ, перелетал из рук в руки, и мы благословляли Государя Императора за его к нам милости.

Вечером 17-го Декабря, наша эскадра снялась с якоря и соединенно пошла к берегам Японии, а 22-го, утром, мы уже бросили якорь на Нагасакском рейде.

Нынешнее прибытие наше было так внезапно, что Японцы вовсе не приготовились к приему, как было прежде: они не успели собраться на входных баттареях и расставить канонерские и другие караульные лодки. От этого нас не встречали, как в первый раз, ни громкими звуками музыки, ни пронзительными криками гребцов, несколько раз повторяемыми эхом соседних гор; лодки не толпились около борта фрегата и на палубе не теснились японские чиновники. Фрегат был встречен только переводчиком, без [325] свойственной Японцам гордости и надменности, а напротив с полным уважением и скромностию. Видно было, что Японцы хотели скрыть удивление, возбужденное в них нашим ранним приходом, но передвижение больших и малых лодок вскоре после того, как мы бросили якорь на рейде, доказывало, что они совершенно нас не ожидали.

Ныне Японцы вообще гораздо дружественнее с нами, чем прежде. Хотя открытой вражды никогда не обнаруживалось, но все таки была видна какая-то недоверчивость. Теперь же отношения наши значительно изменились: так например, когда со шкуны посылали в Нагасаки за провизиею, то вместе с нею нам прислали множество кур, свиней, яиц и четыре большие ящика конфект (вкусных конечно, для японцев, но не для европейцев): все это назначалось в подарок адмиралу от губернаторов (В Нагасаки теперь два губернатора, потому что до нашего прибытия предположено было сменить прежнего и назначить на его место нового, а по японским законам губернатор не может оставить города, прежде чем кончится начатое при нем дело. И так наш приезд был причиною, что явилось два губернатора.). Адмирал объявил, что только тогда примет подарки от губернаторов, когда и они, в свою очередь, примут их от него; чиновники отправились в город, и, возвратясь, сказали, что губернаторы согласны на взаимный обмен подарков. Это сейчас же было исполнено с обеих сторон; при чем не были забыты ни чиновники, ни переводчики, приезжавшие на наш фрегат.

Через неделю после того, губернаторы известили адмирала о прибытии полномочных из Иеддо и 31-го декабря Ефим Васильевич Путятин, с приличною церемониею, вступил на японский берег в качестве Русского Посланника. Вот как это происходило: В назначенный, для съезда на берег, [326] день прибыла утром к фрегату большая разукрашенная лодка с тремя важными сановниками из свиты Полномочных. При входе их на палубу, заиграла музыка и караул отдал им честь, а находившиеся уже на палубе переводчики и другие мелкие чиновники, отвесили самый низкий поклон; но они оставили без внимания эти поклоны, и, шаркая туфлями, отправились к адмиралу еще раз просить его, что бы съехал на берег. Около полдня сели мы на шлюпки; на адмиральском катере развевался флаг посланника. Когда катер проходил мимо фрегата и корвета, то оттуда салютовали пятнадцатью пушечными выстрелами, и это были едва ли не первые европейские выстрелы на японских водах. Японцы крайне изумились пальбе, а потом громко хохотали над собственною трусостью. Проходя мимо шкуны и барка «Князь Меншиков» хотя и не было выстрелов, но громкое «Ура» людей, стоявших по реям, далеко оглашало воздух. При посланнике находились: все офицеры кроме вахтенных, караул и музыканты (Список офицеров, находившихся в свите Русского посланника Генерал-Адъютанта Вице-Адмирала Е. В Путятина: командиры судов: Флигель-Адъютант И. С. Унковский, Н. Н. Назимов, В. А. Римский-Корсаков, И. В. Фуругельм. Офицеры с фрегата: Пасьет, Крюднер, Гончаров, Тихменев, Анжу, Балтин, Пещуров, Линдин, Гамов, Князь Урусов, Лосев, Халезов, Попов, Арефьев и юнкер Лазарев; со шкуны: Белавинец, Моисеев, Зарубин, Вейниг; с корвета: Савичь, Попов, Овсянников; с барка: Оберер, и Русканд. Караул состоял из 42 человек при трех унтер-офицерах; музыкантов 16 человек.). Кругом нас, часто вмешиваясь в ряды, шло множество японских лодок.

Флотилия наша пристала к берегу у площади. Караул выстроился на правой стороне, а офицеры эскадры на левой. Тогда вышел на берег адмирал, и был встречен: со стороны японских чиновников — низкими поклонами, а с [327] нашей — обыкновенным салютом. Потом весь церемониал двинулся в следующем порядке: впереди шли туземные чиновники, числом до двадцати, по парно; за ними несли флаг; далее шли музыканты, караул, офицеры — по парно, и за ними Адмирал, окруженный командирами судов, а потом опять Японцы. Все шествие окружено было японскими чиновниками в роде полицейских; они были вооружены бамбуковыми тростями; за шествием вели разукрашенную лошадку и несли паланкины, но день был прекрасный и все шли пешком. Дорога от самой пристани до входа в дом, где назначалась аудиенция, была закрыта от любопытного народа одинаковой материей и уставлена, на расстоянии шагов десяти друг от друга, солдатами в лакированных конических шляпах; каждый из них держал на плече ружье, у которого ствол был обмотан чем-то в роде красного сукна, так что наружу показывались только ложа и курок.

Не деревянные ли стволы у этих ружей? случалось же находить у Японцев деревянные сабли. Пройдя площадь, мы поднялись по терассе на вторую верхнюю площадь, и через ворота вошли во двор. Здесь отряд остановился, скомандовали на караул и адмирал со свитою вошел в дом. Как на верхней, так и на нижней площадях, а частию и в самом доме, было несколько открытых японских караулов. Японские солдаты в своих, нарядных мундирах сидели на корточках чрезвычайно смирно, не шевелясь, даже кажется не моргая. В передней встретил Адмирала один из помощников Г. г. уполномоченных и пригласил нас в зал. Мы отправились. Пройдя две комнаты, увидели, что в третьей, у задней стены, стояли (из уважения к Русским, потому что Японцы обыкновенно сидят) четыре высших сановника уполномоченных Японским Правительством; за ними стояли четыре японца и держали сабли сановников; по бокам [328] находились оба губернаторы и чиновники. На полномочных и на главных лицах их свиты надеты были преширокие толковые халаты, или вернее бурнусы, а сверху легкие пелеринки с гербами на передней стороне; голова же при неизбежной косичке, покрыта была треугольным лакированным кокошником; у губернаторов и других чиновников выказывались из-под халатов длинные штаны, которые спускались фута на три ниже ступни, так что люди эти не ходили, а едва шаркали туфлями, по гладким эластическим подстилкам, покрывавшим пол. Адмирал остановился пред полномочными; возле него находились: Пасьет, Унковский и Гончаров; мы все поместились за ним в глубине. Посреди комнаты стояли на коленях два переводчика. Сперва говорил старший полномочный, а за ним по порядку, и другие. Речи их, переданные переводчиком на голландском языке, заключали в себе только приветствие и желание нам всякого благополучия. Адмирал, разумеется, отвечал каждому приличною благодарностию. Эти приветственные речи тянулись так долго, что японские старики устали стоять и предложили нам отдохнуть.

Вскоре за тем Адмирала и находившихся при нем офицеров: Пасьета, Унковского и Гончарова, они пригласили обедать вместе с ними. Приглашавший долго извинялся, говоря, что их превосходительствам, господам полномочным, было бы очень приятно обедать со всеми, но в одной комнате никак не могут все поместиться, и что они просят всех нас принять угощение в двух других комнатах. Начался обед. Перед каждым из гостей поставили по небольшому лакированному столику, на котором находились три чашечки с крышками, также лакированные, и две палочки, заменяющие у Японцев ножи, вилки и ложки; но они уже знают, что мы не умеем употреблять этих инструментов и потому нам подали серебряные ложки и вилки, полученные ими вероятно [329] от Голландцев. В чашечках были суп из грибов и варенный рис. Потом принесли каждому другой столик с чашечками: в них была варенная рыба и еще что то непонятное; наконец еще столик с чашечками, где были также какие-то съедомые вещества одинаково безвкусные. Таким образом, каждый гость окружен был тремя столиками с чашечками, что представляло довольно приятную картину. В продолжение обеда подчивали нас японским вином, называемым Саки, оно подается горячим и пьют его также из деревянных чашек; в заключение пришел один из полномочных осведомиться: понравились ли нам кушанья? Мы разумеется, отвечали, что они превкусные.

В пятом часу адмирал откланялся и со всею свитою отправился на фрегат.

Возвращение происходило в том же порядке и почти с теми же церемониями, как и съезд на берег. Лишь только мы приехали на фрегат, как Японцы привезли тридцать ящиков с конфектами и рыбою; по их обычаю, надобно доставлять гостям все остатки стола, которым их угощали.

Но вот, 3-го Января нынешнего года, начались на фрегате приготовления принять полномочных; они обещали в этот день отдать визит Адмиралу.

В большой адмиральской каюте был накрыт стол, убранный хрусталем и вазами с цветами; на другом столе расставлены на блюдечках конфекты; в кормовой каюте приготовлены были в подарок полномочным ковры и красивые ящики с конфектами, будто бы также с остатками от стола; над ютом устроили палатку и сделали два дивана обтянув их флагами, а между ними поставили кресло. В тот же день полномочные прислали различные подарки, как-то: лакированные ящики с золотою и серебряною выкладкою ландшафтов, почтовую бумагу, исцарапанную какими-то [330] узорами, свечи с порисованными изображениями животных льва, тигра, дракона, и тому подобные мелочи. Но здесь была и одна редкая вещь — японская сабля, острая как бритва; этот подарок важен тем, что в Японии строжайше запрещено вывозить сабли заграницу. Посылая подарки Полномочные просили, что бы их принимали без церемонии и позволили им самим быть в простом, а не парадном платье, потому что оно их стесняет. Между тем Адмирал, зная условия туземной вежливости, еще утром послал японских чиновников к полномочным звать их на фрегат не смотря на то, что они еще задолго обещались приехать в этот день. В исходе первого часа, огромные разукрашенные лодки, с флагами и значками, отвалили от берега и с большим конвоем мелких лодок стали медленно подвигаться к фрегату. Когда они прибыли, то у нас заиграла музыка, скомандовали на караул, а японские чиновники, приехавшие прежде, низко кланялись. Сановников проводили в Адмиральскую каюту. Адмирал повел их осматривать фрегат, потом показал, как владеют наши матрозы ружьем и как действует корабельная артиллерия. В промежутках приглашали их в палатку и угощали чаем. Наконец позвали обедать. Сановники чрезвычайно удивлялись всему, что видели, были очень довольны обедом и без церемонии клали в карманы конфекты, завернутые в цветные бумажки. После обеда поднесли им подарки, которые также привели их в восхищение. Наконец, в шестом часу, послали матрозов по реям и японцы раскланявшись пошли к своим лодкам. Музыка не переставала играть до тех пор, пока они отъехали от фрегата на четверть версты. Таким образом 3-е число января 1854 г. замечательно по двум важным событиям: первое, что знатные сановники Японии, посетили иностранный, и притом вооруженный, корабль; второе что японцы прислали [331] адмиралу в подарок саблю; по словам мелких туземных чиновников, это значит, что дела наши идут хорошо.

Не хотите ли познакомиться с именами именитых сановников Японской Империи, оказавших нам такое уважение? Вот они: первый, Теутский-хизенноками-сама; второй, Кавадси-саймемоно-зио-сама; третий, Алао-тасаноками-сама; четвертый — Кога-кинестзиро-сама. Второстепенных вельмож два: Накамура-тамса-сама, и Кикудзи-дайске-сама.

На другой день, 4 января, Г.г. Уполномоченные пригласили адмирала с командирами судов и старшими офицерами на обед. Вечером этого дня, кроме остатков от обеда, присланы были на фрегат подарки Сеугуна, Японского Императора, а именно: адмиралу 20 кусков (каждый мерою на халат) шелковой материи и шелковой ваты, а командирам судов по пяти кусков материи и соответственное количество ваты. Наконец 20 января японские сановники еще раз посетили фрегат и мы простились с Японцами. На днях эскадра отправится, как говорят, к югу от Нагасаки, но куда именно неизвестно. Где будем и что с нами будет, не замедлим сообщить.

Вместе с любопытными подробностями, которыми исполнено письмо Г. Зарубина, он приложил не менее любопытную ведомость о числах, в которые шкуна «Восток» находилась под парами.

Heзависимо от этих писем Г. Болтин доставил сведения о работах, производившихся на нашем фрегате «Паллада», и о катерах, купленных для него в Соутгампгоне. Из этих сведений видно, что все маневры и морские работы, исполняемые на этом фрегате, производятся не сравнению быстрее, чем на английском фрегате «Тетис», не смотря на то, что он находится в постоянном плавании уже несколько лет, а Паллада только 17-ть месяцев, и ее [332] экипаж начал учиться не ранее прихода в Нагасаки. Относительно двух двенадцати-весельных катеров, купленных в Англии для фрегата Паллада, при отправлении ее в дальнее плавание, Г. Болтин говорит, что эти катера, из которых каждый длиною 28, а шириною 7 фут, но многократным испытаниям оказались превосходными гребными судами во всех отношениях, потому что, при чистоте в отделке, соединяют в себе все необходимые для таких судов качества: ходкость, остойчивость, легкость и крепость. Они свободно помещают 35 человек в полном вооружении и удобно снабжаются на это число людей пресною водою и провизиею. Кроме того у них на баке на платформе, ставится длинная шведская пушка, 3-х фунт. калибра, пороховой ящик с 60-ю зарядами, 30 ядер и столько же картечь, что обыкновенно помещается в корме. С таким грузом катер неоднократно отваливал от фрегата и приставал к берегу при значительном волнении. В пример превосходных качеств катеров, он приводит один случай: В бытность фрегата на Спидгедском рейде, оба катера были отправлены в Портсмут за углем. Вскоре по отправлении их, поднялся такой сильный ветер, что на английской эскадре спустили нижние реи, а марса-реи положили на марсы. Не смотря на то, катеры, к полному изумлению английских офицеров, выйдя с трудом из гавани на веслах, поставили мачты, взяв у фока и бизани все рифы, начали лавировать к фрегату, отстоявшему от гавани на 3 1/2 мили, и после двадцати шести воротов (овер-штаг), достигли своей цели.

Текст воспроизведен по изданию: Извлечение из писем морских офицеров: Зарубина, Пещурова и Болтина, находящихся на Эскадре Вице-Адмирала Путятина. — Нагасаки 18/30 Января 1854 года // Морской сборник, № 7. 1854

© текст - ??. 1854
© сетевая версия - Thietmar. 2022
© OCR - Иванов А. 2022
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Морской сборник. 1854

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info