-

ЛИТКЕ К. Ф.

ФРЕГАТ «АСКОЛЬД» В ЯПОНИИ

(Продолжение).

II.

Хотя некоторые работы по части исправления фрегата и начались сейчас же по приходе нашем в Нагасаки, но первое время они шли довольно медленно, потому что не хватало рабочих людей; только несколько человек можно было дать в помощь трем плотникам рабочего экипажа, находившимся на фрегате; нельзя было еще составить плана хода работ, и главное внимание было обращено на установку фрегата, устройство казарм и переборку команды на берег. Когда же все это было кончено, то немедленно приступили к выбору людей в плотники; все флотские офицеры (Мичмана по очереди назначались в городской лазарет для присмотра за порядком.) были назначены по различным отраслям работ, которые были приведены в систематический порядок, вполне сохранявшийся с первого до последнего дня исправления фрегата. Правильное начало работ можно считать с 28-го Октября и заведенный порядок был следующий: за полчаса до рассвета били побудку, и с восходом солнца отправлялись на работу; с половины двенадцатого до двух часов команда обедала и отдыхала; потом опять принимались за работу до шести часов, когда заревая пушка из храма возвещала шабаш. Надо было видеть возвращение слишком 300 человек с работы, чтобы понять и вполне оценить то чувство, которое овладевает всяким даже самым неразвитым человеком, когда он убежден, что [147] долгой и трудной работой вполне заслужил отдых и покой. Редкий день проходил, чтобы Нагасакский рейд не оглашался веселыми песнями аскольдовских матрос возвращавшихся с работы; барказы на перегонку друг перед другом спешили достичь пристани и иногда решались тягаться с капитанским катером, который как стрела пролетал мимо их, со скоростью почти семи узлов; сзади плелась наша черепаха, четверка, с офицерами, и у каждого на лице было написано то веселое и самодовольное выражение, которое есть непременное следствие сознания хорошего и ревностного исполнения долга и добросовестного труда.

Работы были разделены на три главные части: плотничные, мачтовые и шлюпочные. Плотничные работы конечно производились большею частью на фрегате, мачтовые на берегу, в маленьком адмиралтействе устроенном на купленной площадке, а шлюпочные около храма.

Главные работы по плотничной части были: положение книц в жилой и батарейной палубах, перестилка нескольких крайних поясьев с обеих сторон, в обеих палубах и совершенная переделка колодца.

По мачтовой части, кроме переделки, исправления и пополнения всего рангоута, конечно самая важная работа состояла в перетимберовке грот-мачты, которую, после основательного осмотра по приходе в Нагасаки, решительно нашли нужным вынуть. По шлюпочной части — исправление всех шлюпок и постройка гички. Старую гичку мы потеряли во время урагана.

Выбор матрос в мастеровые оказался легче, чем мы сначала предполагали; желающих поступить в плотники нашлось довольно много, остальное число по мере надобности пополняли из людей не очень нужных для такелажных и других работ по вооружению фрегата.

Первое время, покуда медленная доставка Японцами материалов не допускала быстрого успеха в работах, было только 40 человек плотников из матрос, но число их [148] постепенно увеличивалось и в Декабре месяце ми имели уже слишком 150 человек одних плотников, не считая кузнецов, парусников и людей занятых по разным другим мастерствам. Из тех матрос, которые оказывались более способными владеть топором и прежде, при разных случаях, работали им на фрегате, были выбраны десятники под главным надзором нашего плотничного комендора (Кронштадского порта плотничный комендор Павел Шебанин.), который выказал такое знание дела, такой практический взгляд на вещи и такую быстроту соображения, которые трудно предположить в человеке без образования; он был, можно сказать, самый полезный человек при исправлении фрегата, так как при самом строгом надзоре и лучшей распорядительности офицеров, при рвении и повиновении матрос, мы весьма многого не могли бы исполнить без практических познании этого комендора. Это между прочим опять может послужить доказательством как полезно бы было иметь на каждом судне, в дальнем плавании, хорошего плотничного комендора или даже инженера.

В мачтовой и шлюпочной у нас также были хорошие портовые мастеровые, которые, каждый но своей части, были главными деятелями в работах.

Плотничная и мачтовая части в общем ходе работ находились конечно в самой тесной зависимости друг от друга, — и люди часто переходили от одной части к другой; иногда на фрегате работало до 120 человек, между тем как в мачтовой было самое незначительное число мастеровых, и обратно, и потому нельзя определить какое число мастеровых кончили какую нибудь работу в данное время. Ход работ был распределен так, чтобы не было ни малейшей задержки по тому или другому мастерству.

Предполагалось сначала окончить капитальные работы в жилой и батарейной палубах, потом вынуть мачту, тимберовать ее одновременно с исправлением верхней палубы, [149] когда палуба будет готова, вставать мачту. Это главный общий план нашим работам, к которому стоит только прибавить числа, чтобы получить ясное понятие о ходе и общем порядке работ в обширном смысле; в частностях и мелочах конечно, смотря по более или менее успешному ходу дела и встречавшимся препятствиям, были часто изменения. Первым делом на фрегате было вскрытие по шести поясов батарейной палубы с обеих сторон, для отнятия сломанных железных книц, и постановки новых деревянных. Кроме 10 книц, которые у нас еще оставались от рубки леса в Мю-Бей, в Зондском проливе, Японцы нам доставили, по первому требованию, 55 книц канфарного дерева и впоследствии, по добавочному требованию, еще 23 кницы. Канфарное дерево оказалось превосходно именно для книц; оно не хорошо в теске и дурно стругается, особенно пока дерево сыро и потому не годится там, где требуется большая плотность и чистота в отделке; но корни его имеют хорошую погибь и большую полноту в изгибе, — главные условия для хорошей кницы; кроме того, как известно, дерево это чрезвычайно крепко и за прочность такой кницы можно смело поручиться:

Железные кницы в жилой палубе были поставлены через бимс, что оказалось недостаточно, при той тяжести, которую бимсы должны выдерживать от артиллерии; во время большой качки, пустые бимсы, удерживаемые только своею собственною погибью и палубой, приходили в сильное движение и через палубу же передавали это движение и на скрепленные бимсы, вследствие чего кницы, не будучи в состоянии выдерживать этой двойной тяжести, должны были лопаться. В жилой палубе лопнуло 15 книц преимущественно на середине фрегата, около грот-мачты; некоторые из них совершенно были сломаны, так что когда их отняли, они развалились. Когда таким образом бимсы без всякого, можно сказать, скрепления подвергались сильному движению при малейшей качке, понятно, что палубные доска должны были следовать этому движению, а вследствие [150] того расходиться и давать свободный пропуск воде в нижние палубы.

Не будучи специалистами в корабельной архитектуре и не имея желания положиться единственно на знание и советы нашего плотничного комендора, мы пользовались всяким случаем распространять наши познания наблюдениями и расспросами на военных и купеческих иностранных судах, приходивших в Нагасаки, и всякий пригодный для нас новый способ крепления мы старались применить на фрегате.

Таким образом мы заметили, что Американцы крепят свои кницы как можно большим числом болтов и находят, что большое число сравнительно тонких болтов, надежнее, чем небольшое число толстых; что крайние поясья палубы они всегда крепят с набором как можно большим числом сквозных болтов заклепанных на наружной обшивке, что одною из самых действительных вещей сохраняющих крепость судна они считают пиллерсы: чем больше их поставлено, тем лучше сохраняется первая погибь бимсов и палуб, а вследствие того и перелом не так скоро обнаруживается. — Что касается до крепления мачт, то как известно почти на всех иностранных судах боковые фиши продолжаются вниз и оканчиваются около высоты сеток от палубы или мачты, делаются по новой системе, как в американском флоте, совершенно круглые без фишей и шкал. Все эти вещи, более или менее известные, предстояло нам применит к Аскольду.

В жилой палубе было положено 46 деревянных книц: из этого числа некоторые были боковые, приделанные в помощь к железным, там где им приходится выдерживать самую большую силу, и каждую кницу крепили не менее как 12-ю болтами в 1 1/4 дюйма толщиною. Вместе с постановкою книц исправлялся и колодезь. По разборке его оказалось, что кроме двух стоек, перемененных еще на мысе Доброй Надежды, все остальные, т. е. десять стоек и вся колодезная обшивка были негодны, все торцы и [151] оконечности сгнили и гниль эта распространилась даже на верхние и нижние карлинсы. Гниль мгновенно заражает всякое здоровое дерево и чрезвычайно быстро распространяется; открывши гниль, надо ее или совершенно уничтожить, чтобы и следа не оставалось, или совсем ее не трогать, потому что ставить здоровое дерево на гнилое место значит подвергнута его верной порче и вместо пользы выйдет потерянное время и бесполезная работа; поэтому мы поставили за непременное правило искоренять до конца всякую гниль, которая откроется нам в ходе работ. Придерживаясь этого правила при исправлении колодца, мы разбирая его постепенно находили более дела, требующего поспешности, чтобы не задержать погрузку фрегата, совершенно выгруженного на некоторое время для окраски всего трюма известью. Пришлось отвлекать людей от других работ и увеличить число рабочих у колодца; двадцать человек постоянно работали у него, в течение целого месяца. До постановки новых стоек пришлось переменить один нижний капитальный карлинс, а у всех остальных сделать большие или малые вставки и, в тоже время, обделывать стойки из японского дерева табу, которое неизвестно в нашем кораблестроении и трудно сказать к какому из наших дерев оно более подходит; дерево это чрезвычайно крепко и необыкновенно плотно, так что слой его почти незаметен. Новые стойки мы обделали несколько иначе, чем старые: у старых стоек была выбрана одна большая четверть для крепления обшивочных досок, которых торцы одной стороны притыкались не к стойке, а к доскам другой стороны; этот способ крепления обшивки колодца расслаблял стойки вследствие выборки слишком большой четверти и способствовал течи, потому что пенька не держалась в стыках между досками одной и другой стороны.

Мы выбрали в каждой стойке по две четверти, так что торцы досок каждой стороны входили в отдельную четверть; стойки сохранили таким образом достаточную [152] полноту, а конопать держалась хорошо между торцами обшивочных досок и четвертями стоек.

При постановке стоек верхние и нижние концы их и гнезда для шипов, в карлинсах, тщательно смазывались жидкой смолой, для предохранения их от гнили. Для большей связи между стойками впустили еще ряд карлинсов под гон-деком и пространство между стойками забрали продольными чаками, чрез которые пропускались из стойки в стойку стяжные болты. Кроме того мы сохранили стандерсы и кницы, поставленные еще в Антлантическом океане, к передним угловым стойкам, в констапельской. Передний ахтер-штевень, очевидно подвергавшийся огромному давлению, так как он составляет опорную точку всего крепления колодца, у нас по-видимому был недостаточно хорошо укреплен, потому что он отвалился назад и отошел от оконечностей палубных досок в констапельской слишком на два дюйма, а в капитанской каюте еще больше. Нет сомнения, что этому много способствовал большой перелом фрегата, но с другой стороны легко можно предположить и обратное действие — что слабое укрепление ахтер-штевня при большой тяжести колодца способствовало перелому фрегата. Коснуться набора для утверждения ахтер-штевня было бы с нашей стороны слишком смело, недостаток средств и времени нам этого не позволял; чтобы уменьшить хоть сколько нибудь силу выдерживаемую ахтер-штевнем и невозможности сохранить его в том положении, в каком он тогда был, мы разложили эту силу на два впереди лежащих бимса: колодезные стойки у ахтер-штевня мы скрепили с первым бимсом тремя железными наугольниками на каждой стороне и, через те же стойки и оба бимса, пропустили четыре 1 1/2 дюйм. стяжных болта, два в капитанской каюте и два в констапельской, вставив, конечно предварительно, два ряда карлинсов для укрепления наугольников и пропуска болтов. Когда наконец приступался к обшивке колодца, работа пошла скорее и не требовала более одного десятка работников. [153]

К этому времени кницы в жилой палубе были на месте и началась настилка батарейной палубы.

Настилка палубы — работа мешкотная, требующая большой аккуратности и часто зависящая от удачи; случалось, что у одного и того же десятника один раз доска с разу хорошо ляжет и он в день положит на место досок пять, а другой раз с одной и той же доской бьется четыре часа и окончательно испортит ее; конечно у хорошего, опытного мастерового это не должно случаться, но у нас работали матросы.

При таких условиях нельзя, было и требовать большой быстроты, и чтобы не было задержки, мы были принуждены обратить всех людей на одну настилку палубы. Так как при настилке палубы необходимо, чтобы крайние поясья у вадервельсов были особенно плотно, приделаны, то эта часть была исключительно возложена на наших настоящих мастеровых из рабочего экипажа; эта работа у нас еще затруднялась тем, что крайние доски входят в шпунт, выбранный в ватервельсе; вставить совершенно верно кромку доски в шпунт-работа чрезвычайно трудная, требующая большого внимания и знания дела; мастеровому нельзя видеть своей работы и никто не может поверить его. Конопатить шпунт также не легко: надо непременно, чтобы конопатка шла по пазу, направление которого ничем не означено; малейший косвенный удар вниз, непременно отколет курок от тонкой кромки доски, входящей в шпунт, и пенька пойдет по фальшивому пазу, и тогда в настоящем пазе образуется пустота, куда сырость будет: скопляться и заражать ватервельс, что и случилось у нас в нескольких местах, особенно на верхней палубе.

Чтобы уничтожить постоянное накопление воды в пазу у ватервельса, мы делали шпунтовые доски 1/2 дюймам толще в маленьким уступом спускали их на толщину остальной палубы. Когда три пояса были настланы, начали их крепят с набором, горизонтальными болтами, при чем пришлось пожертвовать седьмым поясом старой палубы, [154] потому что несмотря на все старания, несмотря на то что напарья наваривались до 7-ми футовой длины, чтобы сделать их более гибкими, мы никак не могли сверлить горизонтальных дыр, не снявши предварительно седьмого пояса. При сверлении дыр мы часто натыкались на болта, что впрочем случалось и при креплении книц, или напарья ломались в шпациях между шпангоутами; нее это задерживало работу и делало ее крайне затруднительною. Когда все болты были загнаны на расстоянии не более 5 фут друг от друга, работа пошла успешнее. Остальные четыре пояса на стороне настлали скоро и к 28 Декабря палуба была настлана, вышлягтована и выстругана. К тому же времена колодезь был обшит и приведен в совершенную готовность. Этим кончалась первая и большая половина работ по плотничной части. За верхнюю палубу, как я уже сказал, мы должны были приняться только по вынутии мачты, к тому в верхней палубе было гораздо менее дела.

Оставалась еще важная и, при наших средствах, весьма трудная работа вынутия грот-мачты. Японцы затруднялись уже доставкою больших штук для исправления реев и на фиши для грот-мачты, и спрашивали за них сравнительно огромную цену. Поэтому мы конечно и не пытались требовать от них дерев для стрел; нам оставались наша собственные средства; мы к ним и обратились, и избрала конечно самый легкий и употребительный способ, вынутия мачты на нижних реях.

Исправляя треснувший левый нок фока-рея у острова Рафля, мы нашли в нем небольшую гниль и сделавши на месте ее вставку, надежную по свидетельству многих опытных людей, между прочим и тимермана с военного американского парохода, человека старого и практического, мы считали ее достаточно крепкой, чтобы служить стрелою, так что даже не спускали ее на палубу, а употребляли для подъема и спуска разных тяжестей. Грота-рей мы считала гораздо слабее, фиши правого нока были с трещинами и заставляли опасаться перелома в самом ноке; у Рафля мы [155] его скрепили только идеалами и найтовами. Но, когда с грота-рея были сколочены бугеля и сняты фиши, оказалось, кто нок совершенно цел и здоров; стоило только переменить треснувшие фиши и переколотить бугеля; когда же спустили фока-рей для приготовления стрел, на поверхности правого нока его случайно оказалась небольшая гниль; сначала начали срезать ее осторожно, потом рубить; оказалось, что гниль была сквозная и на большое протяжение.

Итак левый нок был со вставкой, правый гнилой, словом фока-рей решительно не годился для стрелы. Это неожиданное открытие нас сильно поразило, и мы усомнились в возможности вынуть мачту. Могут оказать, что грот-мачта не была сломана, даже может быть и не треснула, и потому достаточно было бы скрепить ее несколькими шкалами, с натяжными бугелями и найтовами; но если кому приходилось начинать какую нибудь важную работу, для которой заранее предначертан план, за которую принялись с полной охотой, с увлечением и твердым желанием довести ее до конца и вполне убедились, что все части работы равно важны и одна без другой ничего не значат, тот поймет наше огорчение. К чему послужили бы нам остальные работы: крепление бимсов, палуб, переделки: реев, исправление шлюпок и вообще все наши труды, если бы у нас осталась грот-мачта, степень слабости которой мы даже наверное не могли определить? В нашем положении нельзя было долго оставаться в раздумье и нерешимости, и нам представился способ вынуть мачту, правда неупотребительный, считающийся трудным, неверным и не безопасным, но с твердой волей нам ничто не казалось невозможным, мы не задумались прибегнуть к способу вынутия мачты на стеньгах. Поколебавшиеся надежды воскресли опять в полной мере. Как видно мы не долго оставались в нерешимости, успех работ не потерпел ни малейшей задержки; фока-рей был отправлен в мачтовую, стеньги, свезенные на берег, привезены обратно [156] на фрегат и немедленно было преступлено к изготовлению — стрел. В таком положении застали нас праздники.

Четвовали нашему веселью; вид нашей оживленной ыре дня не было работ на фрегате. Но если на нем все было тихо, то тем шумнее стало в это время в нашем жилище: с утра до позднего вечера движение не прекращалось, как в муравейнике; раздавались песни и смех. В это время, как нарочно, пришли в Нагасаки клипера «Стрелок» и «Джигит», и конечно немало содейстколонии подействовал и на них благоприятно. Большое «общество офицеров каждый день обедало в нашей береговой кают-компании; после обеда начинались разные игры на дворе, перед храмом, потом отправлялись гулять в город или в окрестности храма, покуда вечер не собирал нас опять в веселой беседе, около пылающего камина в одной из офицерских комнат.

На команду праздники также имели хорошее влияние; беспорядков больших не было, потому что первых зачинщиков бесчинства отправили в бессменный караул на фрегат. Матросы вдоволь навеселились и отдохнула и когда 2 Января работа снова закипела, они приступили к ней с возобновленной охотой и свежими силами.

Все внимание теперь было обращено на изготовление стрел и на разные другие приготовления к предстоящей нам работе. Ставились подставы под бимсы во всех палубах начиная с киля, делали башмаки под стрелы, отводы от борта и русленей и т. п.

Так как в тоже время плотничные работы остановились и плотники оставались без дела, то большую часть их перевели в мачтовую, где вследствие открытия гнали в фока-рее, работы значительно увеличились. Новый фока-рей начали делать из двух штук, длиною каждая в 55 фут, с замком в 20 фут. Бугеля со старого рея приходилось перековывать и переваривать, а многие и совсем не годились; грота-рей также еще не был готов, так что требовались усиленные работы для приведения обоих реев, [157] до вынутия мачты, в такую степень готовности, чтобы они уже потом не отвлекали внимания и рук от главной работы, т. е. от томберовки мачты. Почти удвоив обыкновенное число рабочих в мачтовой, мы успели приготовить реи в одно время с приготовлениями на фрегате, и 16 Января при довольно благоприятных обстоятельствах можно было приступить к выниманию мачты. В этот день, с самого утра, наш храм, опустел; кроме 3 часовых и дежурного офицера, не оставалось там ни души; все отправились на фрегат, куда была прислана нам в помощь большая часть команды клипера «Стрелок»; в 10 часов раздалась команда: «пошел шпиль и гини», а к 2 часам мачта была на воде. Все приготовления и производство работ подробно описаны в Морском Сборнике (1859 г. № 6, н. оф., стр. 319, статья лейтенанта князя Э. Ухтомского.*) самим распорядителем работ, исправлявшим тогда должность старшего офицера, Л. Кн. У., так что никто не может передать их точнее и подробнее и прибавить что либо к его описанию; скажу только, что на опыте способ вынимании мачты на стеньгах, при некоторых предосторожностях; оказался нисколько не опаснее и не затруднительнее, чем на обыкновенных стрелах, и может быть даже безопаснее и легче, чем на нижних реях.

Почти прямое положение стрел, т. е. одинаковый уклон их, с уклоном мачты, облегчает значительно тяжесть, действующую на бакштаги; при выходе шпора из верхнего пяртнерса мачта довольно спокойно начинает ворочаться, вероятно вследствие значительно большого рычага верхней части мачты от кранцев; когда она принимает больший уклон, тогда верхний рычаг начинает действовать сильнее, вследствие чего надо только весьма легкое усилие, чтобы не дать ей лечь на борт; переложивши в известное время нижние гини выше, для чего конечно должен быть кранец уже готов заранее; мачта на них и [158] на талях заложенных от топа стрел к тону мачты, весьма легко спускается на воду. Что же касается до крепости стрел, то, мне кажется, что хорошие стеньги по крайней мере также крепки, как обыкновенные стрелы и конечно крепче нижних реев.

Если бы мне когда нибудь пришлось выбирать между двумя способами подъема мачты на реях или на стеньгах, я бы не задумался выбрать последний.

Вынутие мачты составляло эпоху в наших работах, не только по важности самой работы и затруднениям, которые нам удалось преодолеть, но и потому что по всем частям исправления фрегата завелся опять обычный порядок и работы пошли опять успешнее. Можно было приняться за верхнюю палубу и крепление книц в батарее, которые между тем все уже были обтесаны и подготовлены. В месяц положили 29 книц в батарейной палубе, сняли к настлали по шести поясов на обоих сторонах верхней палубы, при чем три крайних пояса также крепили с бортом, как в батарее, и когда она окончательно была вышлягтована и выстругана, то работы по чисто плотничной части, можно сказать, были окончены. На крепление книц в обеих палубах пошло 905 болтов, на крепление палуб — 208 болтов.

Я не описывал здесь всех вырубок в ватервельсах и в наружной обшивке, которые нам приходилось делать, и всех мелочных, промежуточных работ, необходимых для исполнения главных; при составлении второй части этой статьи цель моя была, дать читателю общий взгляд на ход и свойство работ предпринятых нами в Нагасаки, не пускаясь в специальности и подробности касающиеся исключительно инженерного искусства.

В одно время с верхней палубой была готова и грот-мачта. Когда ее после спуска, вытащили в адмиралтейство, и начали разбирать, в боковых фишах оказалась трещина у топа, а в шпинделе щель в замке от погиби топа в правую сторону. Прежде чем приступить к исправлению, [159] старались выправить шпиндель; для этого, после снятия фишей, закладывали тали от верков зарытых в землю, на топ и на шпор мачты, клали баласт на оконечности, между тем как середину подымали домкратами и положивши подкладки оставляли в таком положении на ночь. Когда таким образом шпиндель выпрямился, его поворотили задней частью вперед и приступили к наколачиванию новых боковых фишей, которые сделали в 65 ф. длины. Под лоигсалинги поставили новые кницы из настоящих книц канфарного дерева. Как при всех исправлениях рангоута, так и здесь, самая продолжительная работа была доколачивание бугелей; но хотя и прибавили на топ шесть новых бугелей, однакож задержки в общем ходе работ не было.

К этому времени клипер «Стрелок» привез из Шанхая новое дерево на стеньгу, из прекрасной орегонской сосны, которая сейчас же пошла на стрелу вместо старой грот-стеньги, не совсем надежной, и 15 Марта храм наш опять опустел, опять послышалась команда: «пошел шпили и гини», и через три часа исправленная, совершенно прямая как стрела, грот-мачта стояла на месте. Замечательно, что на постановку грот-мачты мы смотрели уже как на обыкновенную работу, не позволяющую неудачи, если все предосторожности приняты. Мы не допускали более непредвиденных случаев и шли на работу с спокойным духом как во всякий другой день, совершенно уверенные в успехе работы. Смотря со стороны на подъем нашей мачты, можно было бы подумать, что мы производим ученье, на котором все идет своим обычным порядком; так все было покойно и так плавно производилась работа. Происходило ли это спокойствие от того, что во время вынимания мачты мы убедились в безопасности избранного нами способа, вместе с полной уверенностью, что все употребленные на подъем мачты материалы вполне надежны, или от той существенной самоуверенности, которая является в, конце всякого успешно предпринятого большого предприятия [160] и не допускает более неудач, когда дело под то дат к концу — это трудно сказать; во всяком случае постановка мачты, работа может быть более трудная, чем вынутие оной, произвело на нас гораздо меньшее впечатление; мы были чрезвычайно довольны, что поставили грот-мачту, но не потому, что именно эта работа увенчалась успехом, а потому, что ею почти кончалось исправление фрегата, а с ними кончались наши тревоги, наши сомнения. Оставались только конопатка и вооружение; еще месяц и фрегат мог выйти на рейд. Но тут, после стольких удач, когда наше спокойствие и наша самоуверенность достигли высшей степени, им суждено было претерпеть самое жестокое разочарование.

При оконопачивании наружного баргоута оказалась гниль в обеих скулах, как с правой так и с левой стороны, начиная от самого шпунта в фор-штевне; и какая гниль! руками выгребали труху! о чем ниже шли, тем больше оказывалось гнили; дошли до медной обшивки, начали отдирать ее, все гниль, дошли до воды — еще гниль; дело выходило сериозное. Остановили погрузку фрегата, остановили и другие работы, чтобы не прибавить ни малейшей тяжести, все что можно было перенесли на корму, чтобы как можно более поднять нос, наконец гниль остановилась на правой стороне на 16-ти футах, а с левой на 19-ть фут. углубления форштевня. Мы успокоились. Была возможность и это исправить; в некотором отношении это открытие нас даже обрадовало, потому что этим объяснилась постоянная течь в носовой части в море. На якоре эта течь прекращалась, так что мы ее приписывали какой нибудь неисправности в подводной части, но тут, к счастию, открылась настоящая причина.

Пришлось делать новую наружную обшивку, начиная от того места, где кончалась гниль, вверх почти до самой белой полосы. Эта работа, из всех, какие нам приходилось до тех пор делать, была конечно самая трудная и медленная, требующая в тоже время большой постепенности, [161] потому что из-за нее все остальные работы остановились; между тем у нас не было и материалов на эту обшивку.

Наши бедные подрядчики Японцы, получая новые заказы, суетились, бегали, не понимая к чему нам такая поспешность; из мачтовой, где оставались самые незначительные работы, почти все люди были обращены на фрегат, и опять без умолку застучали топоры. Чтобы выставить в настоящем виде наше положение, надо прибавить, что за месяц до этого пришло нам предписание возвратиться домой; нас ожидали к осени, и в частных письмах писали уже: «до скорого свидания». До открытия последнего повреждения мы надеялись оправдать эти ожидания, и даже были уверены, что хоть и поздно, но поспеем осенью в Кронштадт. Теперь эта надежда окончательно рушилась, не было сил человеческих поспеть, и целый год еще разделял нас от России. Жители Нагасаки, поздравившие нас с окончанием работ после подъема грот-мачты, останавливались в изумлении при виде раскрытых скул фрегата; им казалось странным, что люди следуют обратному порядку, т. е. сначала исправляют верх, а потом низ; и со стороны оно в самом деле могло казаться удивительным, но как же быть иначе, когда приходится исправлять повреждения, на которые натыкаешься случайно и там, где менее всего их подозреваешь; кто мог думать, что в дубовом баргоуте, которого не брал топор, окажется такая гниль!

Не смотря на все усилия, эта работа не могла быть окончена раньше первых чисел Мая, и только тогда уже когда нижние поясья была проконопачены и обшиты медью, можно было приступить к нагрузке и настоящему вооружению фрегата. Большая часть плотников превратилась опять в матрос; показалась свайки, смоленые голландки, сало на шапках, оживились марсы и возрадовалось сердце моряка.

Небольшое число оставшихся плотников между тем собирали и приводила в порядок офицерские каюты, матросские рундуки, исправляли люки, которые от употребления во время работ все более или менее была поломаны, и [162] занимались постановкою пиллерсов. Мы поставили всего 40 пиллерсов, в которых, надо сказать, фрегат уже давно нуждался, потому что в некоторых местах бимсы заметно осели, так что палубы даже сделались волнистыми. В мачтовой, в то же время, несколько человек обделывали новые рангоутные деревья, привезенные из Шанхая, шлюпочный рангоут и разные другие мелочи, необходимые для приведения судна в совершенную, готовность к выходу в море.

Лейтенант Литке.

(Окончание впредь).

Текст воспроизведен по изданию: Фрегат "Аскольд" в Японии // Морской сборник, № 12. 1860

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info