СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ХАВКИНА Л.

ИНДИЯ

V.

Буддийская община. - Монастыри и храмы. - Джайны.

Из последователей Будды одни, по его примеру, покидали дом, отказывались от имущества и семьи и становились нищенствующими монахами, другие оставались в миру. Монахи жили не в одиночку, а вместе, целым братством или общиной. Сам [93] Будда еще с первых шагов своей деятельности положил ей начало, и постепенно для нее выработаны были обязательные правила.

Вступающий в общину сперва был послушником, а потом уже становился монахом. Послушником можно было сделаться не раньше двенадцати лет, а монахом - не раньше двадцати. Однако несовершеннолетних принимали в общину не иначе, как с согласия их родителей. Каждый послушник имел руководителя, какого-нибудь пожилого монаха, который уж несколько лет пробыл в общине. Он должен был повиноваться своему руководителю, заботиться о нем и поучаться от него. Поступить в общину было не трудно, и никто не препятствовал послушнику или монаху в любое время уйти из нее и опять сделаться мирянином.

Все имущество монаха состояло из платья и нищенской чаши. Платье было коричнево-красного, а в иных местностях желтого цвета, как и у многих индийских аскетов. Оно надевалось таким образом, чтобы правое плечо оставалось обнаженным. Голова у монаха была бритая, ноги босые.

Такую же внешность имеют буддийские монахи и в наше время. Медленно и чинно, с опущенным взором идет монах по дороге или по улице. Он несет свою нищенскую чашу и молча ждет, чтобы в нее опустили еду. Словами он не просит милостыни, и не вступает ни в какие разговоры со своими благодетелями. Если ему ничего не подадут, он безропотно проходит мимо. Ветер развевает его желтое платье, солнце печет его непокрытую голову. Время от времени он перебирает четки, висящие у него на руке, да завидев женщину спешит закрыть лицо круглым пальмовым веером.

Ни отдельный монах, ни вся община не должны были брать в дар золота или серебра: это строго запрещалось. Монах мог принимать в виде подаяния только платье и еду, а вся община, кроме того, [94] еще могла получать участок земли или готовое помещение для монастыря.

Буддийские монахи отличались от членов других индийских братств своей внешней благопристойностью. Их одежда, хотя и очень бедная, всегда должна была иметь приличный вид. Они всячески избегали грязи и обращали большое внимание на купанье и уход за телом, а жилища свои чисто убирали и проветривали.

Монахи вставали на заре и начинали день с заучивания или повторения священных изречений. Иногда каждый читал их про себя, прохаживаясь перед своею кельей. В другой раз несколько монахов садились в кружок, и один задавал вопросы, а остальные отвечали и поправляли друг друга. В полдень они по одиночке уходили за милостыней, а возвратившись обедали. Затем после отдыха они принимались за работы, которые были распределены между всеми членами общины, и слушали поучения старейших монахов. [95]

Два раза в месяц, на новолуние и на полнолуние, у монахов устраивались собрания для общей исповеди. Был составлен длинный список прегрешений. На каждом собрании этот список читали вслух и по очереди вызывали всех присутствующих, которые должны были на каждый пункт троекратно ответить, виновны они или нет. Виновным братия назначала покаяние.

Когда оканчивалось дождливое время года, монахи отправлялись в странствия. Перед началом странствий монахи данного округа собирались вместе, садились на землю, воздевали сложенные руки кверху и приглашали, чтобы собратья уличили их в прегрешениях, обещая загладить всякую вину, вольную и невольную. Эта церемония носила название Павараны, т. е. приглашения.

Во время странствий послушники шли впереди, заготовляя для своих руководителей квартиры и собирая для них подаяние. Странствия вносили некоторое разнообразие в жизнь общины. То дорогой встречались нищенствующие монахи из другого округа; [96] то путь лежал через брахманскую деревню, и между брахманами и буддистами возникал религиозный спор; то какой-нибудь благочестивый вельможа выходил навстречу монахам и приглашал их к себе на трапезу.

Таким образом община жила в мире, хотя и не принадлежала к миру. Она постоянно видела перед собою светскую жизнь, но не принимала в ней никакого участия. Для людей, которые защищали узкие интересы разграниченных между собою каст, буддийская община служила наглядным примером того, что есть на свете лучшие стремления. Народ убеждался, что милосердие и человеколюбие стоят выше кастовых правил, и видел, что можно победить страсти, освободиться от горя и достигнуть равнодушного спокойствия. Благодаря этому, число приверженцев буддизма быстро возрастало.

Помимо мужской, существовала и женская монашеская община. Сам Будда относился к женщинам с недоверием и опасением, но, уступая просьбам своей воспитательницы-тетки и ученика Ананды, позволил женщинам устроить особую общину.

Тем не менее, он скорбел об этом и с укоризною говорил своему любимому ученику:

- Если бы, о Ананда, женщины не получили дозволения покинуть домашнюю жизнь и стать отшельницами по закону и установлениям Будды, то святая вера просуществовала бы долго, благой закон стоял бы твердо в течение тысячи лет, но так как теперь женщины получили это дозволение, то святая вера не просуществует так долго, благой закон будет твердо стоять лишь пятьсот лет. Подобно тому, как дом, в котором много женщин и мало мужчин, легко ограбляется разбойниками, так и вера, по закону и установлениям которой женщинам дозволяется покинуть домашнюю жизнь и стать отшельницами, не просуществует долго.

Не только сам учитель укорял Ананду: когда после смерти Будды пятьсот старцев собрались на [97] первый собор, то не хотели принять его в свою среду. Первым грехом против общины они считали допущение в нее, благодаря Ананде, женщин.

Женская община имела свои отдельные собрания два раза в месяц, но во всем была подчинена мужчинам-монахам. Монахини соблюдали строжайшую дисциплину по отношению к монахам, а те относились к ним свысока и с презрением. Монах считал женщину врагом, искусителем и в унижении ее, в презрении к ней искал спасения. В отзывах о женщине он не щадил красок, чтобы ее унизить. Одно из сравнительно мягких монашеских изречений гласило:

«Что река, что дорога, что постоялый двор, что судбище, что водопой -

То и женщины! Не гневаются на них мудрецы!»

Несмотря на это враждебное, недоверчивое отношение, женщины все-таки вступали в общину. Вскоре несколько выдающихся женщин своим примером показали, что женщина вполне способна подняться на ту же умственную высоту, как и мужчина, и достичь высшей точки нравственного совершенства, как его понимали буддисты. И взгляд монахов постепенно изменился: монахини перестали быть в их глазах женщинами и врагами, а сделались существами равноправными с ними самими.

Монахини не только учились, но и других поучали. Они подвизались на ряду с монахами и часто давали ответы на самые трудные и запутанные вопросы, связанные с буддийской религией. Изречения выдающихся стариц даже введены в буддийские священные книги.

К числу замечательных проповедниц принадлежала монахиня Пурна. Однажды она увидела брахмана, который погружался с головою в воду, бормоча молитвы и дрожа от холода. Она спросила:

- Кого ты боишься, брахман, что все в воду погружаешься? Дрожащие члены твои показывают, что тебе очень холодно. [98]

- Милая госпожа Пурна, ведь ты знаешь, что старик или юноша, который дурное дело делает, от дурного дела омовением освобождается.

- Кто тебе, незнающему, незнающий сказал, что от дурного дела омовениями освобождаешься? Ведь тогда на небо отправились бы все лягушки, черепахи, змеи, крокодилы и другие водяные звери; тогда те, кто убивает баранов и свиней, и рыбаки, и охотники, и воры, и палачи, и другие злодеи омовением освобождались бы от злодеяний. Если реки эти уносят твои дурные дела, то они унесут и добрые дела твои, и тогда лишишься их. Чего боясь ты, о брахман, всегда погружался в воду, того не твори, чтобы не мучил холод твою кожу!

После этого Пурна наставила брахмана в вере, и он сделался буддистом.

Эти женщины-монахини, которые доказали свою умственную и нравственную силу, были на первых порах довольно многочисленны в буддийской общине, но затем женские монастыри постепенно пришли в упадок, и в настоящее время их уж почти нет.

В стране, где поклонение предкам играло и играет такую громадную роль, как в Индии, и где дети - благословение богов, а отсутствие детей - проклятие, трудно было существовать обреченным на вечное безбрачие монахиням. И мало-помалу, делая уступки жизни, исчезало женское монашество. Тем не менее, оно в свое время сыграло большую роль, так как буддизм должен был признать за женщиной право наравне с мужчиною итти к вечному спасению, и притом итти самостоятельно, искать истины собственным умом и сердцем (С. Ф. Ольденбург. «Женщины-буддистки». «Русск. Бог.» 1899, 1.).

Строгие монашеские правила, установленные Буддой, мало-помалу подверглись изменениям. В общине явились лица, которые провозгласили послабление правил общины в десяти частностях. Между [99] прочим, одно из послаблений касалось разрешения членам общины принимать в дар золото и серебро.

Для прекращения этих споров и разногласий, согласно преданию, был созван второй буддийский собор, состоявшийся приблизительно через сто лет после смерти Будды. Он высказался за первоначальную строгость правил; но сторонники послаблений стояли на своем, и это положило начало расколу среди буддистов.

Кроме монахов, были и светские буддисты. Мирянин, желавший сделаться буддистом, только заявлял какому-нибудь монаху, что он «прибегает к Будде, к закону, к общине». Этим все ограничивалось. Миряне обязывались вести воздержную жизнь, не употреблять спиртных напитков и не убивать животных. Главная их заслуга заключалась в том, чтобы давать общине пропитание и делать в ее пользу щедрые пожертвования. Больше ничего, никаких обрядов и церемоний от них не требовалось.

- Пусть мудрый человек, понимающий свое благо, строит хорошие дома и принимает в них знатоков учения, - говорил Будда. - Пусть он с радостью подает им, праведным сердцем, пищу, питье, одежду и жилище. И они будут проповедовать ему учение, уничтожающее всякие страдания. Если он познает это учение на земле, то без греха войдет в Нирвану.

В частную жизнь мирян монахи совершенно не вмешивались. Они охотно излагали буддийское учение тем, кто оказывал им гостеприимство, и, наоборот, лишали этой чести тех, кто относился к ним дурно. За какую-нибудь серьезную провинность мирянина монахи переставали подставлять ему свои чаши и отказывались от его гостеприимства. Однако всякого, кто раскаивался в своей вине и желал примирения, они охотно принимали назад.

Такое отношение характерно для буддизма, который никогда никого не преследовал и проявлял [100] терпимость, кротость и милосердие ко всем людям. Буддиста проповедовали свое учение преимущественно силою умственного и нравственного воздействия, а не мечом и гонениями. К проповедникам других вероучений, кто бы они ни были, буддисты относились с почтением, уважая в их лице духовных учителей.

Веротерпимость была свойственна не только буддизму, но и другим индийским учениям. Этим объясняется то обстоятельство, что буддизм беспрепятственно распространялся по Индии, хотя он проповедовал равенство людей, уничтожение каст и другие положения, которые неминуемо должны были подорвать могущество и влияние всесильных брахманов.

Благодаря этим особенностям своего учения, буддизм приобретал многочисленных последователей. Всякие бедняки охотно принимали новую веру, надеясь улучшить свою жалкую участь, а иноплеменники шудры даже надеялись, что она уравняет права цветных с белыми. Сильные мира в свою очередь стремились примкнуть к буддизму, чтобы ослабить влияние брахманов, которое им самим было не на руку. [101]

Буддизм, предписывавший кротость, милосердие, сострадание, побуждал, конечно, к благотворительности. Буддисты строили богадельни и приюты для стариков, больных и детей. Чтоб облегчить странникам трудности пути, они прокладывали дороги, осушали болота, сооружали мосты, рыли колодцы. Заботясь о благоденствии живых существ, они учреждали лечебницы для людей и для животных. Все это имело не только нравственное значение для народа, как осуществление высоких идеалов и пример бескорыстных забот о ближних, но также приносило ему существенную помощь и улучшало его быт.

Помимо всего буддийские монастыри сделались средоточием образованности. При них устраивались школы, в которых могли обучаться и миряне. Многие монахи стали заниматься ремеслами, а также науками и искусствами. [102]

Буддисты довели скульптуру, живопись и архитектуру до большого совершенства. Образцом их искусства могут служить сохранившиеся и поныне замечательные пещерные монастыри. Буддийские монахи, как и индусские аскеты, зачастую селились в пещерах, и даже многие пещеры, служившие прежде брахманским общинам, впоследствии были превращены в буддийские монастыри. Большая зала посередине служила для поучений и общих собраний: вокруг нее были маленькие кельи с каменными ложами для монахов. Вначале пещеры были очень просты, в них не имелось никаких украшений, никакой обстановки. Но с течением времени их унылую пустоту стали заполнять живописью и скульптурой, и эти изображения не только радовали взор, но и напоминали о тех или иных событиях.

Будда не вменял в обязанность верующим иметь какие-либо священные изображения. Однако [103] впоследствии буддисты из благоговения к памяти своего учителя стали делать статуи, изображавшие его самого. На одних статуях он представлен был сидящим, поджав ноги, по восточному обыкновению, и погруженным в глубокое размышление. На других он стоял с протянутой рукой и вдохновенным лицом, как в момент проповеди. На третьих он лежал, подперев голову и как бы погружаясь в вечный покой Нирваны. Статуи были разной величины: то маленькие, изящно выточенные, словно хорошенькие игрушки, то огромные, несравненно больше человеческого роста, иногда целиком высеченные в скале.

Будду изображали в обычной монашеской одежде, и чертам лица его придавали сходство с индусами арийской расы. На некоторых статуях Будда изображен был с тяжелыми золотыми серьгами в ушах, как в те времена носили многие индусы. К слову сказать, когда буддизм перешел в другие страны, то статуи Будды везде приобрели тип коренного населения данной местности. В Китае он изображался в виде китайца, в Японии - в виде японца и т. д.

Статуи Будды ставились и внутри монастыря, и снаружи, а исполинские изваяния просто под открытым небом.

Встречая на горах вымоины или углубления, похожие по форме на след человеческой ноги огромных размеров, верующие стали почитать их за отпечаток стопы великого Будды. Мало того, если в земле находили клык мамонта или другого допотопного животного, поражавший своего величиной, то его начинали почитать, как зуб Будды. Над ним воздвигали куполообразную часовенку, так называемую ступу, или дагобу. Купол заканчивался витым шпилем или зонтом. Под ступой иногда хранился не зуб, а какая-нибудь другая реликвия, приписываемая Будде, - кость, волос.

Сначала ступы делались небольшие; затем стали [104] их строить из камня на естественном или искусственном возвышении и, наконец, даже стали обращать в дагобу какую-нибудь гору с круглой вершиной, выкапывая в ней пещеру. Особенно замечательна ступа Санчи, с воротами, которые представляют чудо искусства. Эти ворота огромных размеров высечены из белого известняка и украшены скульптурными изображениями прекрасной работы. Огромные фигуры слонов, стоящие на высоких колоннах, поддерживают тройную перекладину ворот с красивыми завитками, на которых, в свою очередь, стоят статуи животных и людей. И колонны, и перекладины сплошь покрыты барельефами (Барельефы - выпуклые изображения (лепные, резные, литые и т. и.), в которых выпуклость не превышает половины всей толщины.).

Ступа замуравливалась, и входа в нее не было. Если делались ворота или дверь, то только для виду. Выстроенная на месте какого-нибудь [105] знаменательного события из жизни Будды или над его мощами, она в глазах верующих представляла надгробный памятник великому Учителю.

Кроме этих памятников, в честь Будды стали строить храмы. Сам Будда не признавал ни храмов, ни богослужений, а его последователи постепенно стали заимствовать из других религий пышные обряды и церемонии. Чтобы придать большую торжественность этим церемониям, понадобились обширные, богато обставленные помещения, и буддийские храмы мало-помалу приобрели необыкновенную роскошь и великолепие. Они отличаются могучими, красивыми очертаниями, а снаружи украшены богатейшей скульптурой. [106]

Внутри храмы украшаются статуями Будды и буддийских святых, золочеными решетками, светильниками, фонарями. Иногда в храме ставится маленькая ступа с мощами. Верующих к молитве призывает звучный колокольный звон.

Пещерные монастыри также утратили прежнюю простоту и приобрели художественную внешность. Наиболее замечательными между ними были пещеры близ города Аджанты. В настоящее время они заброшены и никто в них не живет, но и до сих пор они представляют много интересного для путника, который их посетит.

В узком ущелье по берегам быстрой речки высятся огромные утесы. В левобережных утесах на протяжении трехсот сажен вырыты пещеры. Здесь [107] были в свое время не только обширные монастыри с кельями и всякими службами, но также величественные храмы и соборы. Пещеры между собою соединяются коридорами и лестницами, а при некоторых из них есть резные балконы.

На входных дверях множество украшений необычайно тонкой работы, изображающих цветы лотоса, похожие на огромные розы, охоту на дикого кабана, бой слонов с быками, чудовищных животных и змей. Внутри высокие своды храма поддерживаются колоннами с богатейшей резьбой, которая напоминает дорогое кружево. На барельефах представлены различные события из жизни Будды.

Стены покрыты замечательными фресками (Фрески - особый род живописи по свежей штукатурке.). Они отличаются чрезвычайно мягким сочетанием красок: в них нет ничего резкого, крикливого. Эти фрески изображают то просто узоры, то духов с гирляндами цветов, которые они несут к Будде, то религиозные события, то, наконец, сцены из повседневной жизни. [108]

На одной стене изображен дворец раджи. Сам раджа лежит на ковре; рабы обмахивают его веерами, чтоб он не чувствовал жары; его скуку разгоняют танцовщицы, фокусники, заклинатели змей. В отдалении стоят слуги и служанки с длинными волосами в сетках.

Вот прием персидского посольства у индусского царя. В противоположность полунагим индусам, персы одеты в богатые платья. У ног царя стоят дары - ящички с благовониями, шкатулки с драгоценностями и подносы со сластями.

На другой стене представлен выезд на охоту. Далее - военный парад с конницей и слонами. Солдаты в касках и кольчугах. Вооружение их составляют луки, копья и сабли с прорезом, в который продевается большой палец У одних продолговатые щиты, у других круглые.

Вся эта замечательная живопись и скульптура относится, главным образом, к пятому и шестому столетиям по Р. Х., т. е. была уж создана через десять веков после Будды. Она наглядно показывает, как жили в Индии в прежние времена, как постепенно складывались буддийские легенды и как понемногу видоизменялись верования. Самые же храмы теперь покинуты, и пещеры Аджанты, где некогда жили буддийские монахи, совершенно опустели.

Скала местами обрушилась. Балконы поросли травою и мхом. Ползучие растения обвились вокруг колонн. На раскаленных от солнца плитах, рядом с исполинскими изображениями каменных гадов, греются настоящие живые змеи. Зеленые ящерицы весело играют на развалинах. В темных углах бегают крысы и мыши. В некоторых пещерах развилось столько ос и пчел, что в них не безопасно войти, а подчас даже туда забежит из леса дикий зверь или залетит хищная птица.

В гораздо большей чистоте сохранилось учение джайнов, возникшее одновременно с буддизмом и сходное с ним в некоторых чертах. Первым [109] проповедником его был Махавира, который жил в одно время с Буддой, и оба учителя знали друг друга.

Махавира, как и Гаутама, происходил из рода землевладельцев и, отказавшись от имущества, оставив жену и дочь, сделался аскетом. После двенадцати лет самоистязаний он почувствовал себя «совершенным» и остальную жизнь посвятил на проповедь своего учения и устройство своей общины.

Джайнские монахи странствовали с места на место, как и буддийские, и оставались в монастырях только в период дождей. Поступая в общину, они произносили пять обетов: не убивать, не лгать, не красть, вести целомудренную жизнь и отказываться от всего мирского. Джайны так же, как, и буддисты отрицали существование богов, отвергали Веды и господство брахманов. Зато существенное отличие было в том, что буддисты старались только подавить в себе привязанность ко всему земному, а джайны считали необходимым умерщвление плоти. Для этого они подвергали себя тяжелым изнурениям и доводили пост почти до полного голодания.

Джайны тщательно оберегали жизнь всякого создания. Не говоря уже о том, что они умышленно не убивали ни одного живого существа, но принимали меры и к тому, чтобы это не случилось нечаянно. Перед тем, как пить воду, ее три раза процеживали через густое ситечко, чтобы вместе с нею не проглотить какой-нибудь мушки. Благочестивый джайне обязательно подметал то место, на котором собирался сесть, чтобы не раздавить какой-нибудь твари. Опасаясь, чтобы ветер не задул ему в рот мельчайшего насекомого, он надевал вуаль. Поэтому джайнские монахи, кроме нищенской чаши, носили при себе ситечко, метлу и покрывало. [110]

Махавира, как проповедник, далеко не отличался талантливостью Гаутамы. Хотя его учение распространилось в значительной части Индии, но не приобрело такого влияния, как буддизм. Впоследствии оно распалось на несколько сект, которые все, однако, признают своим главою Махавиру.

В настоящее время джайны рассеяны по всей стране. Хотя число их и не очень велико, всего около 1½ миллионов, но они известны своим богатством и видным положением. Они, но преимуществу, купцы и банкиры, и через их руки проходит добрая половина торговых сделок в Индии. Одною из своих главных обязанностей они считают дела благотворительности и помогают щедрой рукой. Между собою они очень сплочены, но живут замкнуто и держатся в стороне от других.

У джайнов есть особый знак, показывающий принадлежность к их религии. Этот знак изображает голову, под которою находятся три символические фигуры.

Древние проповедники почитаются джайнами за святых. Их статуи иногда ставятся в глубоких [111] [112] резных нишах. В их честь также воздвигнуты храмы, отличающиеся изумительной красотой.

Джайны ходят на поклонение к святым местам, которыми у них считаются некоторые горы, в особенности вершины Абу и Параснат, замыкающие гряду Виндхья, первая с запада, а вторая с востока. Паломничества эти не легки, так как приходится взбираться на крутую гору, сплошь застроенную храмами. Джайнские храмы по размерам не велики: каждый из них имеет каких-нибудь три квадратных фута. Храм часто расположен над громадным отпечатком ноги, который приписывается Махавире и весь испещрен джайнскими эмблемами. Среди множества маленьких храмов обыкновенно встречается и несколько больших с колоннами, башнями, величественными порталами и сияющими куполами. Они построены из мрамора и украшены скульптурами. Пол выложен великолепной мраморной мозаикой. Внутри на пьедестале всегда ставится огромная статуя Махавиры, сидящего с поджатыми ногами, как большею частью изображают и Будду. На лбу и на груди статуи сверкают брильянты, а тело ее разукрашено золотыми пластинками. Глаза ее из серебра, выложенного кусочками стекла, так отсвечивают, что кажется, будто она пристально смотрит на входящих.

Большие храмы расположены в особых дворах, обнесенных высокою крепкою стеною, а малые рядами образуют улицы. Некоторые из них существуют с одиннадцатого века, но большинство воздвигнуто лишь в прошлом столетии. Немногочисленные жрецы ночуют в храмах и ежедневно совершают богослужение, а прислужники занимаются уборкой храма и кормлением священных голубей, постоянных обитателей этого места. В ограде нет человеческого жилья. Паломник приходит утром и, воздав поклонение, удаляется. На священной горе он не должен ночевать, не должен также вкушать пищи или, по крайней мере, приготовлять ее там. [113] [114] У входа в храм паломники делают взнос на монашескую общину и на ремонт зданий, которые поддерживаются в большом порядке.

VI. Поход греков на Индию. - Восточное и западное царства. - Царь Ашока. - Скифы.

Индия уже в глубокой древности была известна многим западным народам, которые торговали с нею через посредство предприимчивых финикийских купцов. Оттуда привозились драгоценные ткани, оружие с богатыми накладными украшениями, резные изделия из слоновой кости, жемчуг, алмазы и золото. Купцы, побывавшие в Индии, рассказывали чудеса о ее величественных горах, роскошной растительности и дивных постройках. Пылкое воображение еще прикрасило эти рассказы и стало приписывать Индии все сокровища сказочных царств. Ее считали источником несметных и неисчерпаемых богатств, и многие владыки древнего мира стремились к тому, чтобы ее завоевать и овладеть ее сокровищами.

Немаловажное влияние на судьбу Индии оказал поход Александра Македонского, который в 327 году до Р. Х. с греческим войском перевалил северо-западную границу, перешел через реку Инд и направился в глубь страны. В Пенджабе Александр нашел ряд маленьких царств, которые враждовали между собою. Многие из них надеялись получить от чужеземцев помощь для борьбы со своими соперниками и потому оказывали пришельцам помощь, а не сопротивление. Греки свободно подвигались вперед, но во время своего двухлетнего похода Александр не отвоевывал областей и сражался лишь тогда, когда ему не давали итти дальше. Зато он основывал новые города, в которых оставлял гарнизоны войск, и завязывал сношения с туземными царьками. Это была лишь [115] подготовительная работа. Он рассчитывал в скором времени предпринять второй поход и с помощью союзников, которыми он заручился, приступить к завоеванию Индии. Однако этот план остался невыполненным, так как Александр вскоре скончался. После его смерти произошел раздел его империи, и индийские владения достались полководцу Селевку Никатору.

Селевк, занятый различными завоеваниями, в течение двенадцати лет не заглядывал в Индию, где произошли, между тем, крупные события. Один греческий наместник, который был послан для управления городами, основанными Александром Македонским, убил дружественного союзного царя. Индусы возмутились этим вероломным поступком, восстали против греков, присутствием которых давно уже тяготились, и изгнали их губернаторов из пределов страны. Этим восстанием руководил индус Чандра Гупта.

Чандра Гупта был низкого происхождения. Он отличался большим честолюбием, которое заставляло его пробивать себе дорогу вперед, а талантливость натуры помогла ему осуществить свои честолюбивые замыслы. В молодости он служил у одного из индусских царьков, но за какой-то проступок впал в немилость. Затем некоторое время он находился в лагере Александра Македонского и даже уговаривал истомленных воинов итти походом в богатую юго-восточную часть страны, прельщая их выгодами этого предприятия. Однако он чем-то оскорбил самого Александра и вынужден был спасаться бегством. Восстание помогло ему выдвинуться. Он подчинил себе многие владения и основал такое большое царство, какого до него в Индии еще не бывало. Ему подвластна была вся Индо-Гангетическая равнина от Гималаев до гор Виндхья.

Прибыв в Индию, Селевк застал царство Чандра Гупты в расцвете силы и славы. Он пытался [116] было отвоевать обратно свои владения, но увидел, что имеет дело с могущественным противником, которого ему не удастся одолеть. Тогда он предпочел вступить с ним в союз. Он отказался от притязаний на прежние греческие владения и получил в уплату за это пятьсот слонов. Селевк даже породнился с Чандра Гуптой, выдав за него свою дочь, а возвратившись на родину, отправил к его двору посланника. Этот посланник, по имени Мегасфен, проживший в Индии восемь лет, хорошо ознакомился с нравами и обычаями страны. Свои впечатления и наблюдения он изложил в записках, которые ярко рисуют общественную жизнь Индо-Гангетической равнины за три века до Г. X.

Мегасфен восхваляет храбрость индусов и скромность их женщин. По его словам, в военных доблестях с ними не может соперничать ни один азиатский народ. Честность их поразительна; они никогда не лгут и не плутуют, никогда не запирают дверей, так как воровство у них чрезвычайно редкое явление. Они почти никогда не судятся и мирно живут под управлением своих царьков. Это трудолюбивые и работящие люди, хорошие земледельцы и искусные ремесленники. Мегасфен перечисляет все ремесла, которыми они занимаются, и указывает на то, что земледельцы освобождены от военной службы и от некоторых повинностей. Он описывает также касты с их наследственными занятиями.

Преобладающим занятием индусов являлось земледелие. Успешность его, главным образом, зависела от периодических дождей, и очень важно было знать, выпадут ли они в изобилии. За предсказаниями о погоде обращались к брахманам, которые давали ответы на основании своих наблюдений. Эта обязанность считалась очень серьезной, и за небрежное или необдуманное отношение к ней установлено было наказание. [117]

«Тот, кто ошибется в предсказаниях, должен соблюдать обет молчания в течение всей остальной жизни», гласил закон.

По свидетельству Мегасфена, Индия разделялась на 118 мелких царств или княжеств, и некоторые из них были подчинены царству Чандра Гупты.

После смерти Чандра Гупты наследники Селевка опять предприняли походы на Пенджаб и отвоевали себе часть владений. Таким образом в западной части Индо-Гангетической равнины образовалось новое государство, в котором управляли селевкиды, т. е. потомки Селевка. К востоку от него лежало могущественное царство, где прочно утвердилась династия Чандра Гупты. Оба эти царства в 256 году до Р. Х. заключили между собою союз. Это случилось в то время, как в западном царствовал внук Селевка, Антиох, а в восточном - внук Чандра Гупты, знаменитый Ашока.

Оба эти царства имели большое значение для развития культуры Индустана. Греки сильно повлияли на индусские науки и искусства. Из своей родины, которая принадлежала к числу наиболее цивилизованных стран древнего мира, они принесли многие знания, которым здесь нашлось применение. Греки были хорошими астрономами, и при их содействии брахманы значительно расширили свои сведения в этой науке, которою они всегда усердно занимались. У греков процветала скульптура, и их статуи отличались необыкновенной красотою и тонкостью работы. Они научили этому искусству индусов, которые имели обыкновение украшать статуями свои храмы. В тех частях Индии, где жили греки, изваяния отличались изяществом облика; но чем дальние на восток, куда мало проникло греческое влияние, тем они были грубее и безобразнее.

Восточное царство оказало еще больше влияния, чем западное, благодаря введению буддизма, не замедлившему отразиться на всем складе жизни. Буддизм был введен при знаменитом царе Ашоке. [118]

Вначале царствование Ашоки было ознаменовано разными жестокими деяниями. Он умертвил своих братьев, беспощадно преследовал врагов, пытал и мучил пленников. Его тюрьма называлась адом. Кто в нее попадал, должен был неминуемо погибнуть медленной и мучительной смертью. На всех казнях царь присутствовал самолично и наслаждался страданиями умирающих.

Однако с этим жестоким царем произошла внезапная перемена. Предание приписывает ее чуду, которое случилось во время казни одного буддийского монаха. Его бросили в котел с кипящим маслом, но он вышел цел и невредим. При виде этого царь будто бы раскаялся в своих грехах, решил принять буддийскую веру и дал обет усеять землю памятниками в честь великого учителя-Будды.

Как бы то ни было, но Ашока построил множество храмов и монастырей. На свои средства он содержал тысячи буддийских монахов. Всевозможными мерами он способствовал тому, чтобы буддизм сделался государственной религией.

Раньше всего он принял меры, чтобы очистить буддийское учение от вкравшихся в него искажений. Были люди, которые, прикрываясь монашеским одеянием, проповедывали ереси, выдавая собственные взгляды за учение Будды. Все эти отступления были рассмотрены и исправлены на третьем буддийском соборе, состоявшем из тысячи старейших монахов. Он был созван в 244 году до Р. Х. по повелению Ашоки в столице его государства Патне.

Для того, чтобы буддийское учение сохранилось в чистоте, Ашока издал четырнадцать указов, в которых были изложены его главные основы. По этим указам народ мог ознакомиться со своею верой без искажений; а чтобы указы были на глазах у всякого, царь приказал вырезать их на поверхности многих скал и в пещерных храмах. Кроме того, повсеместно, от одного края царства до другого, воздвигнуты были высокие каменные столбы, на [119] которых были написаны те же царские указы. Некоторые надписи со времен Ашоки сохранились и до наших дней. Оди принадлежат к древнейшим памятникам письменности в Индии. (См. рис. на стр. 61).

Указы должны были содействовать распространению «доброго закона», т. е. буддийской веры. С той же целью тотчас по окончании собора, Ашока учредил отдельное министерство, которое заведывало всеми религиозными делами. Особые заботы этого министерства были направлены на то, чтобы вербовать новых приверженцев для буддийской религии. Были посланы проповедники, которые должны были «итти до крайних пределов варварских стран и проповедовать неверующим истинное учение». Они должны были учить добру «всех без различия - солдат, брахманов и нищих, сильных мира и презренных рабов, как в своей земле, так и в чужих странах». Обращать в буддийскую веру дозволялось только кротостью и убеждением, но никак не силою оружия.

Ашока очень заботился о благосостоянии новообращенных народов. Во всех завоеванных им землях, до Цейлона включительно, по его распоряжению были вырыты колодцы, проложены дороги и вдоль дорог посажены деревья, которые осеняли бы своей тенью путника, проезжающего в знойный день. Везде устроены были больницы для людей и для животных. Были назначены особые чиновники, которые должны были следить за семейной жизнью и за чистотою нравов, предупреждая и пресекая в корне пороки. Сознавая важное значение образования, Ашока велел наблюдать за тем, чтобы его подданные учили своих детей, как мальчиков, так и девочек.

Дети Ашоки принимали такое же горячее участие в распространении буддийской веры, как и их отец. Через год после собора в Патне сын Ашоки вместе с другими миссионерами отправился [120] на Цейлон и отвез туда буддийские священные книги. Впоследствии, через шесть столетий, они были переведены на палийский язык, который сделался у южных буддистов священным. На Цейлоне буддийская вера до сих пор сохранилась в большей чистоте, чем где бы то ни было.

Дочь Ашоки сделалась монахиней и основала женскую общину, в которую по ее примеру поступили многие знатные женщины.

Покровительствуя буддизму, Ашока в то же время оказывал поддержку брахманам и ежедневно кормил на свой счет множество нищенствующих брахманов, наравне с буддийскими монахами. Он руководился гуманными воззрениями, которые высказал в одной из надписей, сохранившихся до сих пор: «Любимый богами любящий царь (так он себя называл) выражает свое уважение к другим религиям, подавая милостыню нищим и оказывая им всевозможное внимание. Нужно почитать собственную веру, но не следует бранить чужой. Только терпимость делает человека истинно благочестивым. Да будут верующие всякой религии богаты мудростью и счастливы добродетелью».

Во время своего долгого царствования, которое продолжалось 87 лет, Ашока значительно расширил свои владения и стремился к тому, чтобы объединить все мелкие княжества Индустана в одно большое государство. Ему удалось покорить хотя и не весь Индустан, но значительную его часть.

Преемники Ашоки вовсе не помышляли о том, чтобы продолжать начатое им объединение. Напротив, они тотчас же разделили между собою его обширное царство. После раздела пошли раздоры и междоусобные войны, которые разоряли страну и ослабляли силы индусских властителей. Таков был конец некогда могущественного восточного царства. Возникшее почти одновременно с ним западное государство, основанное греками, также приходило в упадок, благодаря внутренним смутам. [121]

Ослабление этих двух сильных держав оказалось на руку новым завоевателям, скифам, которые пришли из Средней Азии через Гималаи. Скифы утвердились в Индии в первом веке до Р. Х., и их владычество продержалось около шести столетий. Мало-помалу они сделали крупные завоевания и основали большое царство. Самым знаменитым из скифских царей был Канишка. Он присоединил к своим владениям Кашмир, который лежит по другую сторону Гималаев, и там устроил себе столицу.

Сильные, но полудикие скифы, покорив индусов, стали многое от них заимствовать: ремесла, науки, искусства, религию. Брахманы, в силу кастовых предрассудков, не хотели принимать в свою веру чужеземцев, и им не оставалось ничего другого, как перейти в буддизм. Зато скифские цари сделались ревностными поборниками буддизма. Канишка, согласно преданию, созвал четвертый и последний буддийский собор, в котором участвовали пятьсот старейшин. На этом соборе вновь рассмотрено было буддийское вероучение и сделаны были толкования к тому, что в нем представлялось неясным и темным. Четвертый собор, состоявшийся через двести лет после третьего и через четыреста лет после смерти Будды, утвердил многие изменения и искажения в догматах, которые вкрались за это время. Поэтому изложенное им учение или так называемая «Великая колесница закона» значительно отличается от «Малой колесницы», которая была сведена в целое при царе Ашоке. С этого времени буддизм разделился на южный, признававший Малую колесницу, и северный, признававший Большую колесницу.

Северные буддисты продолжали миссионерскую деятельность, которой положил начало Ашока, и буддизм приобретал такое широкое распространение, какого до него не имела ни одна религия в мире. Из Кашмира, где он процветал под покровительством Канишки, он проник в соседний Китай во втором веке до Р. Х. Впоследствии из Китая [122] он перешел в Корею, а через посредство Кореи еще далее в Японию. Южный буддизм тоже распространялся, благодаря миссионерам, которые явились проповедовать его в Бирманию и на острова, лежащие в Индийском океане.

Буддийское учение, провозгласившее равенство людей и народов, прививалось в различных странах, но почти везде оно сильно уклонилось от своего первоначального вида, смешиваясь с другими господствовавшими там религиями. Все же в настоящее время из всех нехристианских религий буддизм имеет наибольшее число последователей. Его исповедует почти треть населения земного шара.

При Канишке скифы достигли высшего могущества; затем оно начало постепенно приходить в упадок. Скифские владения, заключавшие в себе Гангетическую долину и Кашмир, переделялись горными громадами Гималаев, затруднявшими сношения. Уж одно это не могло не содействовать их распадению.

Когда греки водворились на северо-западе, то индусы приложили все усилия, чтобы свергнуть чужеземное господство, и, как следствие этой борьбы, возникло царство Чандра Гупты. Так же точно и скифские завоевания выдвинули индусских царей, которые отстаивали свою независимость и оказывали скифам отчаянное сопротивление.

Борьба со скифами продолжалась из поколения в поколение. Ее поддерживали три могущественные, сменявшие друг друга династии индусских царей. Сначала счастье попеременно благоприятствовало то одной, то другой стороне. Скифы иногда терпели поражения, а иногда опять добивались власти и свергали своих противников. Однако влияние индусов мало-помалу упрочивалось и подготовляло большой переворот во внутренней жизни Индии. С воцарением в IV веке династии Гуптов, национальные силы стали быстро возрождаться, и чисто-индийский элемент победил. Это отразилось на всей дальнейшей истории страны. [123]

VII.

Индуизм.

Все время, иска продолжалось чужеземное, владычество, брахманы оставались в стороне, так как завоеватели исповедовали буддизм и покровительствовали ему. Хотя брахманское учение и перестало быть первенствующим, но не исчезло из страны и имело своих последователей.

Население Индии в ту эпоху состояло из неарийцев, ее древнейших обитателей, арийцев и скифов. Буддизм послужил первым связующим звеном между этими несходными расами. Они имели общую религию, у них вырабатывались общие обычаи. Однако буддизм был вытеснен из Индии раньше, чем он успел довершить свою объединительную работу.

Скифских царей сменили туземные правители, тяготевшие к брахманам. Тем не менее брахманы сразу не решились выступить против ненавистных им религиозных учений. По-видимому, они чувствовали себя еще недостаточно сильными для этого; а борьба могла быть только духовная, и одолеть можно было только силою нравственного воздействия.

Лишь в половине восьмого века некий брахман Кумарила стал открыто проповедовать учение, основанное на Ведах. Он был первым из целого ряда брахманских реформаторов, которые стремились возродить древнюю религию своих предков. Каждый из них вносил что-нибудь новое, какие-нибудь своеобразные толкования. Брахманизм считал ересью лишь отрицание Вед, как это было в учении буддистов и джайнов. Ко всем же остальным уклонениям и изменениям он относился терпимо, и потому среди брахманов уже издревле существовало целое множество сект.

Буддизм должен был уступить место брахманскому учению. Он уж приходил в упадок и [124] не оказывал прежнего влияния. Затем он лишился могущественных покровителей, - царей. Наконец в нем были некоторые черты, не пользовавшиеся сочувствием масс. Так, он проповедовал, что высшего спасения можно достигнуть лишь монашеской жизнью, в основу которой заложено было безбрачие. Этим подрывалось семейное начало, от которого многим тяжело было отказаться. К тому же буддизм отрицал богов, а людям казалось легче искать спасения в милости сверхъестественных существ, чем в самоусовершенствовании.

Брахманы, одержав победу над буддизмом, дали взамен его другое связующее звено для населения Индии. Этим связующим звеном служил и поныне служит так называемый индуизм.

Индуизм представляет общественный строй и в то же время религиозное учение. Как общественный строй, он основан на кастах. Как религия, он соединяет в себе брахманское учение с [125] некоторыми буддийскими догматами и с грубыми суевериями не-арийских племен.

Касты, составляющие главную основу индуизма, постепенно достигли еще большого дробления, чем прежде. В настоящее время они уж насчитываются десятками тысяч. Жизнь заставила представителей того или иного сословия взяться за разнообразные занятия. Так, при многочисленности брахманов (их около 15 миллионов), на всех не хватает должностей жрецов, и некоторые из них стали учителями, торговцами, земледельцами, ремесленниками, носильщиками и т. д. В силу этого они должны были разбиться на ряд каст.

Значение имеет и место жительства. Брахманы, живущие в Гималайских предгорьях, не смешиваются с брахманами Южной Индии или Западных провинций. Однако и среди тех брахманов, которые занимаются одним делом и живут в одной местности, опять может произойти разделение на несколько каст, вследствие различия в вероучении, обрядах и т. п.

Только некоторые касты носят общие сословные названия, как, например, брахманы или раджпуты (военные, прежние кшатрии), при чем делается еще какое-нибудь указание, определяющее, какая это именно из брахманских или раджпутских каст. Остальные касты называются то по ремеслу, которым они занимаются, то по имени предметов или животных, которые являются их девизом, то по имени какого-нибудь отдаленного родоначальника.

Каждая каста имеет свои особые предписания, подчас совсем мелочные, которые ее отличают от других. Однако есть и некоторые общие правила, соблюдаемые во всех решительно кастах. Эти правила касаются браков, еды и организации самой касты.

Брак должен заключаться между членами одной и той же касты, но ни в каком случае не одной и той же семьи. Брак между родственниками [126] считается таким же проступком, как брак между представителями разных каст. И за то, и за другое грозит строжайшее наказание.

Относительно еды существует множество ограничений. Запрещается принимать пищу, которая была приготовлена человеком низшей касты или к которой он хотя бы только прикоснулся. Мало того, нельзя даже есть вместе с человеком низшей касты. А так как из представителей двух каст один непременно будет считаться выше другого, то выходит, что разделять трапезу можно только с членами своей же касты. И хотя в индусских деревнях часто устраиваются общие братские обеды, в которых принимает участие все население, но оно разбивается на группы, и каждая каста ест отдельно.

Эти правила обязательны для всех, и не так давно, после одной голодовки целое множество индусов были исключены из своих каст за то, что они брали еду в общественных столовых, устроенных для них европейскими поселенцами. Исполнение этих предписаний не только затрудняет сближение европейцев с туземцами, но вносит много стеснений в их сношения между собою и в их повседневную жизнь.

Пахарь, работающий в поле, садится обедать в укромном уголке, подальше от дороги, чтобы на еду не упала тень прохожего, иначе пища будет осквернена, и ее нельзя будет вкушать. Путник или паломник берет с собою съестные припасы, так как трудно в пути найти человека своей касты, у которого можно достать пищу. Однако все-таки нельзя же дать людям умереть с голода и жажды, что при условиях передвижения по Индии могло бы случаться на каждом шагу. Чувство жалости и человеколюбия, столкнувшись с неумолимыми кастовыми правилами, несколько смягчило их, и выработаны было некоторые исключения, правда, чрезвычайно запутанные и сложные. [127]

Огонь, коровье масло, соль и сахар считаются очищающими элементами. Поэтому кушанье, сжаренное на масле с солью, или так называемое пакки-роти, а также сладкое печенье дозволяется принять от человека низшей касты, но и то не всякой, а лишь ближайшей. Гуджератский брахман примет пакки-роти от Гаурского брахмана, но не примет его от раджпута. Однако от того же Гаурского брахмана он не примет еды, приготовленной как-нибудь иначе. Разрешается принять воду в металлическом сосуде от тех же каст, у которых можно брать пакки-роти, но не дозволяется принять ее, если она подана в глиняном сосуде. По приведенным примерам можно судить о том, какой цепью условностей скованы эти послабления.

Ограничения и стеснения простираются и на работы. Если различным кастам можно заниматься тем же делом, то во всяком случае не вместе. Один путешественник рассказывает, что ему пришлось нанять для своего паланкина носильщиков из разных каст. Они должны были сменяться поочередно, так как дорога была дальняя, и одни люди не в [128] силах были бы тащить все время тяжелый паланкин с седоком. Носильщики отказались участвовать в сменах, как попало, а разделились на группы, соответственно своим кастам. Но когда одна смена уставала, то не передавала паланкина непосредственно из рук в руки следующей, чтобы не прикасаться к членам другой касты. Его ставили на землю, носильщики отходили в сторону, и тогда только за него брались другие.

То же самое наблюдается и в домашней жизни. В каждой семье бывает множество слуг, потому что каждый может делать только свое строго определенное дело. Один может мыть посуду, но не может готовить; другой готовит, но не может накрывать на стол; третий убирает двор и не может входить ни в кухню, ни в столовую. Няня может ухаживать за детьми, но не может дотрогиваться до госпожи. Если мать хочет взять у нее своего ребенка, то няня должна положить его и отойти, только тогда она может к нему прикоснуться.

Мало того, есть одни предметы, которых нельзя вовсе трогать, чтобы не оскверниться, и другие, которых нельзя трогать при известных [129] обстоятельствах. Так, после омовения нельзя браться за кожаные вещи. Если школьник после купанья садится готовить урок по книжке в кожаном переплете, то читать ее может, не прикасаясь к ней, а чтобы переворачивать страницы, должен позвать слугу, брата или младшую сестру.

Каста представляет организованное общество, во главе которого стоит старшина. Должность эта наследственная и передается из рода в род. Старшина пользуется большим почетом и занимает исключительное положение. Он получает подарки и определенный процент с доходов и, кроме того, освобождается от некоторых повинностей. Старшина считается как бы «отцом» касты: улаживает споры, устраивает свадьбы, заботится об интересах ее членов а в торговых кастах является поручителем или посредником при заключении каких-нибудь сделок.

В помощь старшине существует совет из наиболее уважаемых представителей касты. Совет может и не быть постоянным, а только созываться в случае надобности. Однако особо важные дела решаются не старшиною и не советом, а общим собранием касты, которое, таким образом, в своих ограниченных пределах имеет верховную власть. В общем собрании принимают участие все мужчины, члены касты, которые уж могут самостоятельно работать, а председательствует старшина. Дела решаются по большинству голосов.

Общие собрания созываются при рождении, свадьбе, похоронах какого-нибудь члена касты. Тогда они имеют характер празднеств, связанных с торжественными событиями, важными для всей касты. Иногда предметом их совещаний служат вопросы, касающиеся заработка, и собрание следит за тем, чтобы все работники были в одинаковых условиях и чтобы эти условия были выгодными. Однажды между кирпичными мастерами Ахмедабада произошел такой случай: некоторые из них в [130] свободное время выполняли сверхурочные работы, и за это получали сдельную плату. Тогда общее собрание постановило: в виду того, что не все члены касты могут достать сверхурочную работу, никто не должен брать ее, а то выходит, что одни получают больше, другие меньше, тогда как надо заботиться, чтоб никто не имел преимуществ перед своими собратьями. В 1872 году в том же Ахмедабаде торговцы мануфактурными товарами вздумали урезать плату ткачам за бумажные материи. Каста ткачей созвала общее собрание, на котором обсужден был этот вопрос. Собрание решило, что нельзя соглашаться на предложенные условия, и ткачи забастовали. Шесть недель длилась стачка, пока, наконец, торговцы не уступили. Обе касты заключили письменный договор, обеспечивавший взаимные интересы, и тогда работы возобновились.

Однако, по воззрениям индусов, еще не в этом заключается главная обязанность общих собраний. Они призваны произносить свое суждение по поводу несоблюдения правил касты и обрядов и постановлять приговор. Собрание назначает виновному наказание, смотря по степени его прегрешения. Иногда это простой денежный штраф, притом не очень высокий. Он употребляется на какую-нибудь благотворительную цель или на устройство общих празднеств. Иногда назначается какая-нибудь очистительная церемония. Наконец самое тяжкое наказание, это - исключение из касты, временное или же безвозвратное. При исключении справляют похоронную церемонию: человек умирает не только для своей касты, но и для семьи, так как родственники, обыкновенно, скорее готовы отречься от него, чем разделить его участь и подвергнуться позору и общему презрению.

Если член касты исключен на время, то его могут принять обратно после того, как он выполнит назначенную епитимию, например, сходит на поклонение в какое-нибудь святилище или выдержит продолжительный пост. Иной раз его [131] присуждают к тому, чтобы сбрить усы, прижечь раскаленным железом язык или выпить очень противный очистительный напиток. Принятый обратно должен раньше всего устроить обед всей касте. Когда человека исключают, то он лишается права есть вместе со своими сочленами или получить от них хотя бы каплю воды, разговаривать с ними, прикоснуться к кому-нибудь. Восстановление в правах начинается с общей трапезы; этим доказывается то, что каста перестала гнушаться данного лица и вернула его в свою среду. Полное исключение, навсегда лишающее человека его кастовых прав, налагается только за большие проступки и встречается довольно редко.

Касты можно сравнить со множеством ячеек, разделенных между собою тонкими, но непроницаемыми стенками, при чем в каждой из них идет своя замкнутая жизнь. Однако ячейки не остаются в неподвижном и неизменном состоянии. То какая-нибудь из них путем деления превратится в [132] две-три новых; то некоторые передвигаются - одни поднимаются выше, другие опускаются ниже; но все-таки вместе они никогда не сливаются.

Повышение и понижение каст происходит сплошь да рядом. Стоит, например, всем членам переменить занятие, ремесло - вот и готово изменение. Чамары, т. е. кожевники, бросают унизительную выделку кож и делаются ткачами; теперь они уже называются «чамары джулахи». Они стоят выше касты чамаров, но ниже джулахов, наследственной касты ткачей. Бывает и наоборот. Брахманы, исполняющие религиозные обряды для презренных каст, понижаются в ранге; еще ниже они падают, когда меняют жреческое достоинство на ремесло. Наконец унижение доходит до того, что в Пенджабе составляется брахманская каста воров. Однако все-таки краеугольным камнем кастовой системы служит уважение к брахманам и признание их превосходства над всеми остальными. Брахман, даже из касты воров, считается выше самого знатного и почтенного раджпута, не говоря уж о других.

Много отрицательных сторон имеют касты. Они поселяют в людях рознь, приучают их относиться друг к другу презрительно и враждебно. При таком неравенстве невозможно единение, немыслимы широкие стремления, направленные к благу всего народа и всего человечества, нет места для общественной жизни. Помимо того кастовые предписания и ограничения налагают стеснительные и совершенно ненужные путы, отнимают у человека драгоценнейшее благо - свободу. Наследственность занятия, к сожалению, часто ведет к тому, что глохнет талант, вынужденный итти не по своей дороге. Отдельный человек не в праве переменить занятия; это может сделать только вся каста или значительная ее часть, которая в таком случае отпадает и образует новую самостоятельную касту.

Нельзя, однако, не отметить и некоторых положительных сторон. Дети должны наследовать [133] ремесло родителей, и их никогда не отдают в обучение чужим людям: индус считал бы это величайшим позором. Вся семья работает вместе, и старшие учат младших. Так как каста стремится обеспечить всем своим членам заработок, то более опытные показывают другим лучшие приемы, чтобы все были хорошими ремесленниками. Благодаря этому, в кастах значительно усовершенствовались те кустарные промыслы - выделка тканей, резьба, накладная работа и т. д., - которыми Индия в свое время прославилась на весь мир. Главное же то, что члены касты не оставляют друг друга в беде и оказывают взаимную поддержку. И все-таки эти хорошие отношения внутри каждой касты тонут в той взаимной ненависти и вражде, которые существуют между отдельными кастами.

Как религиозное учение, индуизм соединил в себе брахманскую веру в богов, основанную на Ведах, с некоторыми краткими предписаниями буддизма и грубыми суевериями и жестокими обычаями не-арийских народов (С тех пор, как возник индуизм, под словом «индус» стали разуметь не только вообще жителя Индии, но в частности еще приверженца индуизма.). Для этой религии требовались жертвоприношения, обряды, церемонии; в нее также были введены процессии и празднества. Все это выполнялось жрецами. Таким образом и общественный строй, основанный на кастах, и религия вновь содействовали возвеличению брахманов.

Смягчающее влияние буддизма сказалось на развитии благотворительности к людям и сострадания к животным. Есть и теперь касты, которые отдают известную часть доходов на постройку лечебниц для больных животных, представляющих сколок с тех, которые были заведены буддистами при царе Ашоке. Многие индусские общины своим устройством напоминают буддийские монастыри и даже руководствуются правилами, предписанными Гаутамой Буддой. [134]

Напротив того, все, что было заимствовано от полудиких не-арийских рас, носит печать грубости и жестокости. Многие из этих народов были на той ступени развития, когда еще нет семьи, и происхождение считается по матери. Это сказалось и в их верованиях. Они почитали богинь, как родоначальниц всей жизни на земле. Поклонялись они также разным чурбанам, камням, деревьям, а для умилостивления божества приносили ему кровавые жертвы. До сих пор в каждой индусской деревне есть своя так называемая «мать хранительница». Ее изображают в виде неуклюжего идола и устраивают ей простенький храм, почти не отличающийся от обыкновенной хижины. Эта богиня считается особенной покровительницей своей деревни. Некоторым «матерям» приписывается способность изгонять ту или иную болезнь. Кроме почитания «матерей хранительниц», от не-арийских народов позаимствовано поклонение деревьям и животным, в особенности змеям, и предметам, которые считаются символами какого-нибудь божества. Подчас эти символы ставятся вместо идолов; их украшают цветами и приносят им дары. Оттуда же взяты были и кровавые жертвоприношения некоторым богам.

Даже самые божества были позаимствованы из других религий, и потому число индусских богов мало-помалу возросло до огромной цифры. Часто одного и того же бога почитают под различными видами, в различных проявлениях. О каждом из них существуют пространные легенды. Судя по этим легендам, боги враждуют между собою не меньше, чем люди, и вообще ведут такую же жизнь, как простые смертные.

Изображения богов стали появляться уже в отдаленную эпоху. Они были очень грубы и неискусны. Богов представляли в виде людей; мудрость их обозначали несколькими головами, могущество - многочисленными руками. Иных богов наделяли звериными головами или туловищами. Теперь они, [135] обыкновенно, изображаются на грубых лубочных картинках, которые пользуются в народе большим распространением, и нет той хижины индуса, в которой не красовались бы на стенах эти пестрые, размалеванные рисунки. Нельзя сказать, чтоб они внушали благоговейное чувство не только своей внешностью, но и содержанием. Взять, например, излюбленные изображения бога Вишну, сошедшего на землю и воплотившегося в образе пастуха Кришны. Вот Кришна ребенком играет со сверстниками, лазит по деревьям, проказничает; вот он подростком крадет у своей матери-крестьянки масло; вот он взрослым юношей ухаживает за молодыми девушками и т. д.

Значение богов тоже постепенно изменялось. Творец Брахма, занимавший первенствующее место, отступил на второй план; его заменили другие. Шива, который считался разрушителем и в то же время созидателем, стал олицетворять в глазах индусов не только смерть, но и возрождение к новой жизни. [136]

Это двоякое значение так возвеличило его в глазах народа, что он сделался Махадевой, или великим богом современного индуизма. Таким его представляли проповедники, положившие начало сектам, которые преимущественно поклоняются Шиве, считая его главным богом. Это так называемые секты шиваитов.

Шива бог грозный и мстительный, и в посвященных ему храмах, которые можно узнать по водруженному на них трезубцу, приносятся умилостивительные жертвы. Жена Шивы, Кали, или иначе Дурга - жестокая и кровожадная богиня. Ее даже изображают с ожерельем из черепов и с поясом из отрубленных рук. Это, очевидно, какая-нибудь богиня не-арийских племен, причисленная к сонму индусских богов. Ей приносили в жертву не только животных, но и людей, и не малого труда стоило вывести обычай человеческих жертвоприношений. Все-таки, надеясь угодить Кали, верующие и до сих пор наносят себе раны или выжигают куски тела. Шива считается покровителем аскетов, и потому многие из его последователей ведут жизнь, полную лишений и мучительных страданий.

Некоторые индусские проповедники были основателями шиваитских сект, но возникло еще и другое движение. Появились реформаторы, которые отрицали учение шиваитов и говорили, что высший бог и первопричина, это - кроткий охранитель всего существующего, Вишну. Они положили начало сектам вишнуитов, которые поклоняются богу Вишну под различными видами. Более кроткое учение вишнуитов скорее приближается к буддизму, а поклонение Шиве имеет более сходных черт и обрядов с верованиями не-арийцев.

Таким образом индуизм, как религия, не представляет чего-либо цельного; да это и вполне естественно, потому что брахманы никогда не были сплочены в одно общество, церковь, и у них не [137] существовало какого-нибудь верховного управления церковными делами. Подобно тому, как общественный строй индуизма состоит из многочисленных отдельных каст, так религия распадается на множество отдельных сект. Каждая секта обыкновенно имеет внешние признаки, по которым ее можно отличить от других: это полосы и мазки из белой и красной глины, которые наносятся на лбу, на руках и на груди тотчас после купанья. У шиваитов полосы поперечные, а у вишнуитов продольные.

Ширина и число полос показывают, к какой именно шиваитской или вишнуитской секте принадлежит данный человек.

Кроме шиваитских и вишнуитских каст, есть целый ряд других. Некоторые секты посвящены особому поклонению не богам, а богиням. Супруги богов иногда пользуются большим почетом, чем они сами. Так Брахма теперь почти позабыт; зато его жене Сарасвати поклоняются, как покровительнице учения. Жена Вишну, златокудрая богиня красоты Лакшми, и жена Шивы, мстительная и злобная Дурга, по другому наименованию Кали, очень популярны в народе. [138]

Некоторые секты создались под влиянием иноземных религии. Одна из них - секта сикхов - основана была в XV веке под заметным влиянием магометанства. Впоследствии она приобрела большое значение, так как сделалась не только религиозным, но и военным братством.

Ремесленники и купцы, приходившие в постоянное соприкосновение с мусульманами, сильнее ощущали кастовые стеснения, чем брахманы, замкнувшиеся в своих умственных занятиях. Они стали пытаться собственными силами свергнуть тяготевшее над ними иго, и из простонародья вышли некоторые учителя, проповедовавшие новое учение. К числу их принадлежал и торговец Нанак, основатель секты сикхов.

Нанак проповедовал единобожие и отрицал Веды и священную литературу индусов. Взамен того сикхи составили собственную священную книгу, Грант, предписаниями которой они руководятся. Один из последующих сикхийских учителей выстроил [139] в Амритсаре над озером замечательный, так называемый Золотой храм. В этом храме и находится Грант, которому воздается чуть не божеское поклонение. Он усыпан драгоценными украшениями, и его непрерывно обвевают опахалами из павлиньих перьев. Хотя учение сикхов запрещает идолопоклонство, но самое почитание Гранта очень к нему приближается. Амритсар считается священным местом, куда все сикхи совершают паломничества. Сикхи безусловно повинуются духовному учителю, который стоит во главе их братства. Сначала учитель еще при жизни выбирал себе преемника, достойнейшего из своих учеников. В последствии эта обязанность сделалась наследственной.

Уже с семнадцатого века у сикхов война была возведена в религиозную обязанность. Они стали обращать большое внимание на военную подготовку. У них были крупные земельные владения в Северной Индии, и они сформировали громадную армию. Больше всего ополчались они против мусульман которые преследовали их своими, гонениями, но воевали они также и с европейскими пришельцами. Свое религиозно-национальное единство они старались [140] выразить и внешним образом: они носили одинаковое форменное платье, и каждый к своему имени прибавлял слово «лев», показывающее, что он храбро будет бороться до последнего издыхания.

За последнее столетие знакомство с европейской культурой и христианством вызвало в Индии к жизни новые секты. Они проповедуют веру в единого Бога и считают необходимым добрые дела, милосердие и благочестие. Между собою они более или менее различаются, но все отрицают идолопоклонство и касты.

VIII.

Быт индусов.

При обширности страны и разнообразии ее населения обычаи, существующие в той или другой местности, конечно, не совпадают, и к Индии вполне применима наша поговорка: «что ни город, то норов». Но не касаясь частностей и подробностей, мы в общих чертах укажем на порядки, господствующие у большинства индусов, чтобы дать понятие об их нынешнем быте.

Индусы живут обыкновенно большими семьями, не разделяя имущества, Женатые сыновья и внуки остаются под родительским кровом, и все работают сообща. Только девушка, выходя замуж, переселяется в дом своего мужа. Если принять во внимание, что в Индии женятся и выходят замуж очень молодыми, то понятным станет, что семьи очень велики. И действительно, в некоторых из них насчитывается до сотни душ, так что они представляют как бы целые общины.

Всеми делами распоряжается старший мужчина в семье, так называемый карта. Он назначает работы, заведует расходами, следит за порядком и улаживает всякие недоразумения и ссоры. Все, что члены семьи зарабатывают, они обязательно передают карте. [141]

«Три лица: женщина, сын и раб не имеют собственности, и все, что они получат, принадлежит их господину», говорится в индусских священных книгах. Карта и является таким господином, владыкой.

Для большой семьи, конечно, нужно и обширное помещение; поэтому в доме сколько-нибудь зажиточного индуса бывает множество комнат. С улицы ход ведет во двор, окруженный двухэтажными строениями. В нижнем этаже помещаются кладовые, амбары и склады, а над ними - светлые, хорошо обставленные парадные комнаты.

Здесь принимают гостей и обедают в торжественных случаях. Одна из лучших комнат отведена для семейного идола, перед которым жрец два раза в день читает молитвы.

За большим двором находится второй маленький дворик, куда выходят окна женской половины, в которой помещаются спальни и семейная столовая. Эти комнаты гораздо меньше парадных. Окна в них поставлены высоко, под самым потолком, чтобы соблюдалось предписание священных книг, которое гласит, что «женщине неприлично смотреть в окно». [142]

Среди беднейшего населения женщины принуждены выполнять разнообразные работы и потому им приходится везде бывать; но в более состоятельных классах их заставляют вести затворническую жизнь. Они помещаются на особой половине и строго подчинены старшей, или грихини. Это обыкновенно жена или мать карты. Без ее ведома женщины не могут и шага ступить. На улицу они не смеют показываться иначе, как под густым покрывалом. В доме они должны быть «почтительными и скромными». Им не позволяется самим заговаривать не только с посторонними, но даже со своими мужьями и братьями.

К мужу индусская женщина обязана относиться с подобострастным уважением, которое проявляется и внешними знаками. Так, за столом муж сидит, а жена ему прислуживает. Однако все-таки при муже ей живется не так тяжело, и в случае надобности он может ее защитить от обиды и несправедливости. Зато беда, если он надолго отлучается из дому, уходя на заработки. Она остается во власти свекрови. О том, какое обращение ей приходится терпеть, можно судить хотя бы по индусской пословице:

«Если невестка разобьет миску, то она золотая, а если свекровь, то глиняная».

Индусские женщины выходят замуж лет двенадцати, тринадцати, т. е. в таком возрасте, когда они еще очень неопытны и мало знают жизнь. К этому надо добавить, что они не получают почти никакого образования, и лишь немногие из них грамотны. Свободного времени у них достаточно, а дела мало, и на женской половине вечно происходят ссоры, пререкания, интриги, наговоры. Если не взлюбят какую-нибудь женщину, то ее могут буквально затравить. Если ж притом она не умеет постоять за себя, а муж далеко, то ее положений становится невыносимым.

Положение вдовы еще хуже, и не только потому, что она лишается своего защитника, но еще и [143] потому, что священные книги, а за ними и общественное мнение считают ее презренным существом, словно она совершила какой-то большой проступок. И как бы в наказание за это она должна отказаться от многих жизненных удобств, не говоря уж о роскоши или развлечениях. Она не смеет носить ни цветных нарядов, ни драгоценностей. Есть ей полагается только раз в день. Два раза в месяц она должна строго поститься, и тогда двое суток под ряд не может выпить даже глотка воды. Выйти замуж вторично ей запрещается. В прежние времена вдова даже не должна была пережить своего мужа, и ее живую сжигали вместе с его трупом, но теперь этот жестокий обычай отменен.

Муж - полный властелин своей жены. Он не только может требовать от нее безусловного повиновения, покорности и добродетельной жизни, но имеет право и «наказывать» ее.

«Если жена, сын, слуга, ученик или младший брат провинятся, то их можно учить веревкой или маленькой палкой», говорится в законах Ману.

От произвола мужа жена ничем не ограждена. Не только если она бездетна, но если даже она попросту не угодит ему, или он найдет ее порочной, скажет, что она крадет, пьянствует, лжет, тратит много денег и т. д., то может взять себе другую.

В народных массах положение женщины еще очень безотрадно. Однако мало-помалу распространяется образование, и всюду, куда проникает, оно вносит свое смягчающее влияние на нравы. В более культурных слоях общества положение женщин за последнее время значительно улучшилось, и некоторые из них даже сами выступили на защиту своих нрав.

Жизнь большой семьею, целым родом, имеет и хорошие, и дурные стороны. Всякий индус может спокойно уйти на заработки, так как знает, что [144] его жена и дети будут присмотрены и, пока существует семья, у них будет угол и кусок хлеба. Старикам и больным существование тоже обеспечено, потому что общие доходы делятся между всеми членами семьи как способными, так и неспособными к труду. Зато почти в каждой семье попадаются лентяи, которые не хотят работать и живут дармоедами на счет других.

В низших классах населения браки еще до сих пор устраиваются по сватовству, и родители решают судьбу своих детей, не спрашивая их согласия. Свадебные обряды и церемонии отличаются большим разнообразием, смотря по местности и касте. Замужняя женщина носит проволочный браслет, и на лбу ее у корней волос делается пометка красной краской.

Чрезвычайно важным событием в семье считается рождение сына, так как только сын может выполнять за отца, деда и прадеда погребальные обряды, которым придается огромное значение. Поэтому мать, имеющая сыновей, пользуется сравнительно большим уважением; женщину, у которой есть сын, даже перестают называть ее собственным именем, а говорят: «мать такого-то». Зато [145] появление на свет дочери не вызывает радости, и на девочек смотрят с презрением. Это отношение ясно выражено в индусской пословице:

«И слепые сыновья опора родителей, но даже царские дочери - обуза в семье».

С рождением мальчика связаны некоторые обряды. Существует поверье, что на шестой день младенца посещает бог Видхата, который записывает у него на лбу перечень событий его жизни. Перед закатом солнца приготовляют перо, чернила и подарки для Видхаты - фрукты, цветы, деньги. Кто-нибудь должен бодрствовать всю ночь, чтобы бог не обиделся за невнимание и не назначил ребенку ряда несчастий. Индус глубоко верит, что все происшествия заранее предопределены судьбою, и если его постигает какое-нибудь несчастье, то он говорит: «Это у меня было написано на лбу». Такая покорность судьбе вызывает косность и очень парализует деятельность народа, напр. во время повальных болезней, когда он не считает нужным принимать каких-либо мер против неизбежных, по его мнению, бедствий.

То, что пишет бог Видхата, однако, не известно окружающим, и родители обращаются к звездочету, астрологу, чтобы он вычислил для ребенка гороскоп, т. е. грядущую судьбу. По движению светил небесных, он составляет более или менее подробный список событий, ожидающих новорожденного. С астрологом индусы вообще совещаются во всех важных случаях жизни. Он назначает благоприятный день и час для отъезда, свадьбы, погребения, посева, жатвы и т. п.

Ребенку дают имя, когда ему исполняется полгода. При этом приглашают гостей и устраивают большое торжество. Мальчикам дают имена богов или обоготворенных героев, а девочкам - имена богинь или цветов. Мальчика ожидает еще один обряд. В возрасте между восемью и десятью годами его посвящают в касту. Эту церемонию [146] совершает духовный учитель, или гуру. Мальчик некоторое время постится, а в назначенный день купается и надевает чистое белое платье. Если он принадлежит к какой-нибудь из каст «дважды рожденных», то в этот день на него впервые возлагают священный шнур. При посвящении гуру выбирает для него бога-покровителя, которому он должен воздавать особенное поклонение, и затем с глазу на глаз сообщает ему какой-нибудь короткий священный текст. Этого текста индус никогда в жизни и никому не смеет открыть. Сам же он должен мысленно и шепотом повторять его сто восемь раз на день. Чтобы не ошибиться в числе, индусы обыкновенно носят при себе четки, на которых передвигают зерна по мере повторения текста.

Гуру - очень важное лицо. Он не живет в доме своих учеников, а только посещает их раз в году. Он должен учить их основам религии и толковать священное писание. Когда он является в дом, то навстречу ему выходит карта, кланяется до земли и в знак почтения ставит его ногу себе на голову, а затем ведет его в комнату, устланную новыми коврами. Гуру не на шутку обиделся бы, если бы ему дали подержанную обстановку. Карта приглашает его сесть, но он отказывается до тех пор, пока ему не посулят богатых подарков. Ему готовят роскошное угощение, а хозяева и соседи считают для себя честью получить его объедки. Эти духовные учителя, по большей части, корыстолюбивые, невежественные люди, которые обирают своих учеников, пользуясь их доверчивостью. Всякий необычный приход гуру означает, что ему нужны деньги. Он является не один, а с целой свитой подобострастных прихлебателей, которых хозяин тоже должен принять у себя. Конечно, чтобы упрочить свое влияние, из которого можно было бы извлекать выгоды, гуру выставляет себя каким-то необыкновенно могущественным [147] существом. Индусу внушается, что лучше оскорбить богов, чем гуру: перед разгневанными богами гуру может явиться заступником и исходатайствовать помилование, зато если гневается он сам, то даже заступничество богов бессильно помочь.

Непременным членом семьи считается также жрец. Он купает и натирает маслом домашнего идола, читает молитвы и от лица семьи приносит ему в жертву плоды и цветы. Сами члены семьи при этом почти никогда не присутствуют. Жертвоприношения, постоявшие перед идолом, идут затем в пользу жреца. За свой труд он получает хорошее вознаграждение и, кроме того, отдельную комнату и особоприготовленную пищу. Это - обязательное условие, так как он принадлежит к высшей касте и по правилам не может ни помещаться, ни есть с другими. Рождение, свадьба, похороны, поминки, религиозные празднества не обходятся без его участия, и тогда он еще получает ценные подарки. Только богатая семья может позволить себе роскошь - держать отдельного жреца, а у бедных несколько семейств в складчику выплачивают жалованье одному жрецу, который поочередно обходит их дома, исполняя свои обязанности. [148]

Кроме домашних жрецов, есть другие жрецы, которые заведуют храмами. Индусских храмов существует великое множество. Они совсем не похожи на магометанские, буддийские или христианские и обыкновенно бывают небольшого размера, в каких-нибудь десять-двенадцать квадратных футов. Храм состоит из двух комнат: притвора и маленького алтаря, где находится идол. Постоянных богослужений, на которые собирались бы толпы народа, не бывает. Верующие являются поодиночке в различное время дня. Каждый из них обходить вокруг храма, передает жрецу свое пожертвование, падает ниц перед идолом и, стараясь привлечь к себе его внимание, звонит в колокол, привязанный у двери алтаря. Жрец читает перед идолом санскритские священные тексты, которых народ не понимает, и получает в свою пользу деньги, еду и цветы, принесенные верующими.

Многие храмы выстроены на средства набожных благотворителей; но замечательно, что индус, проявляющий особое усердие и желающий потратить значительную сумму, воздвигает не один большой храм, а несколько маленьких - 7, 14, 21, одним словом, кратное семи. Когда храм приходит в разрушение, то его не ремонтируют, так как это не вменяется в заслугу, и всякий новый жертвователь предпочитает построить свой отдельный, хотя бы и самый маленький храм.

Есть, однако, и большие храмы очень красивой архитектуры, но только в тех местах, куда на поклонение стекаются толпы паломников. При таком, храме бывает двор, окруженный навесами, под которыми паломники, пришедшие издалека, могуч провести ночь или укрыться от непогоды.

Паломничества очень распространены в Индии. Каждый индус считает своим долгом хоть раз в жизни сходить на поклонение к святым местам и иногда много лет во всем себе отказывает и копит деньги, чтобы собрать необходимую сумму на [149] поездку и на жертву богам. Он питает уверенность, что паломничество принесет ему благословение и в настоящей жизни, и в будущей. Святыми местами считаются реки Ганг и Джамна, в особенности, устье Ганга при впадении в море, а также несколько городов, где находятся прославленные капища.

Обыкновенно паломники не ограничиваются одним каким-нибудь местом, а совершают целый обход от святилища к святилищу. В настоящее время, когда проложены железные дороги и устроены пароходства по рекам, некоторые паломники пользуются этими путями сообщения. Однако многие и до сих пор ходят пешком или едут на лодках, при чем нередко тонут и гибнут. Иные дают обет совершить весь путь, переворачиваясь с боку на бок или измеряя его длиною своего тела. Делается это таким образом: паломник бросается на дорогу яйцом вниз и, вытянув руки вперед, проводит пальцами черту; затем он ложится так, чтобы [150] кончики ног пришлись на этой черте и опять вытягивается во весь рост. День за днем ползет он безостановочно и, конечно, утомляется до последней крайности.

Когда индус отправляется на далекое паломничество, то прощается с домашними так, словно никогда уж больше не вернется. И действительно, многие паломники умирают дорогою то от солнечного удара, то от изнурения, то от голода. Этому отчасти способствуют вымогательства жрецов, которые отбирают у паломников все деньги на жертвоприношения и не оставляют им ничего или оставляют очень мало на обратный путь. Для бедняков паломничество немыслимо, так как надо оплачивать каждый свой шаг. Если у человека нет денег, то жрецы даже не подпустят его к святыне.

В сущности паломник, совершая изнурительную, сопряженную с большими расходами поездку, ничего особенного не видит. Он купается в священной реке приносит дары, обходит вокруг храма, осматривает святое место, - вот и все. Остальное время он проводит в развлечениях, подчас совершенно безнравственных, которым жрецы, однако, покровительствуют, так как они привлекают посетителей. [151] Чтоб залучить побольше паломников, жрецы не гнушаются никакими средствами. Они нанимают, например, странников и посылают их расхваливать в народе то или иное святилище.

У священных рек собирается множество паломников, которые приходят, чтоб погрузиться в воду, так как существует поверье, что это смывает все грехи. Кроме того, сюда привозят умирающих, для которых на берегу устроены особые помещения, гаты. Как только индусский врач заявит, что положение больного серьезно, так родные, заботясь о спасении его души, пускаются с ним в путь. Ехать подчас приходится очень далеко, по дурным дорогам, в страшную жару, под палящими лучами солнца, и потому не всегда удается довезти больного до гата. Но индус твердо верит, что его ждет величайшее блаженство, если во время агонии его успеют погрузить в священные волны, и потому такие путешествия представляют обычное явление.

После смерти труп немедленно предают сожжению. Если умерший - состоятельный человек, то для него воздвигается отдельный погребальный костер, который состоит из дров и хвороста с примесью [152] благовонного сандалового дерева и смолы. Тело заворачивают в кусок новой материи и тогда уж кладут на костер. Для бедных делают общие костры, где сжигают сразу по несколько десятков трупов. После сожжения наступает шрадда, те самые поминальные обряды, которые должны выполняться сыном или ближайшим мужским родственником покойного.

Храмы, к которым стекаются паломники, едва ли могут внушить благоговейное чувство. Здесь вечная сутолока: одни приходят, другие уходят. Со всех сторон слышится громкий говор, шум, клохтание священных птиц. Кругом настоящая ярмарка: на лотках идет бойкая торговля, в балаганах показываются различные зрелища и представления; танцовщицы-баядерки изощряются в своем искусстве.

Определенных богослужений в храмах нет. Жрецы читают тексты и совершают жертвоприношения, а народ должен только доставлять то, что приносится в жертву, и вознаграждать жрецов. [153] Святыню храма составляют идолы, за которыми жрецы ухаживают, как за живыми существами: умывают, купают, одевают и переодевают, укладывают спать и т. д.

Излюбленным паломничеством шиваитов является Бенарес. Здесь более двух тысяч храмов, посвященных Шиве под различными именами и другим, родственным ему богам. Ни в одном индийском городе нельзя встретить такого грубого идолопоклонства, как в Бенаресе, где на каждом шагу попадаются безобразные идолы и эмблемы. Он считается особенно священным, благодаря легенде, которая гласит, что Шива совершил однажды великое преступление, отрубил богу-творцу Брахме пятую голову и был наказан тем, что эта голова приросла к его руке. Охваченный раскаянием, он ходил из одного святого места в другое, но тщетно. Только в Бенаресе он получил, наконец, прощение за свой грех и тогда был освобожден от наказания. [154]

Конечно, паломник раньше всего спешит выкупаться в волнах священного Ганга. Омовение происходит прямо на набережной, и иногда целые толпы народа сразу погружаются в воду, так что река прямо кишит людьми.

Священной считается также дорога, огибающая город и спускающаяся к реке. Она сплошь застроена храмами. Паломнику вменяется в особую заслугу пройти по ней, но и постоянные Жители Бенареса, хоть раз в году совершают этот обход.

Около самого значительного из храмов находится источник, тщательно оберегаемый жрецами. С ним также связана легенда. Предание гласить, что Бенарес однажды страдал от сильной засухи; двенадцать лет не выпадало ни капли дождя. Народ пришел в полное уныние. Тогда один жрец ударил об землю трезубцем Шивы, и оттуда хлынул обильный источник, в котором сам Шива обещал поселиться навеки. Паломники бросают в воду цветы, еду и другие жертвы обитающему там [155] богу. Все это, конечно, гниет и производит ужасное зловоние, которое разносится по всему городу, отравляет воздух и служит причиною заболеваний.

Паломники-вишнуиты преимущественно стекаются в город Пури, на восточном побережье, где богу Вишну воздается поклонение под видом Джаганната. В посвященном ему большом храме находятся три идола: самого Джаганната, его брата и его сестры. Это безобразные чурбаны с грубым подобием человеческого лица и с привязными золотыми руками. Они одеты в дорогие ткани и разукрашены драгоценными камнями.

При храме существует огромный персонал: священнодействующие разных родов, имеющие свои специальные должности, булочники, повара, сторожа, танцовщицы, цевицы, факельщики, конюхи, вожаки слонов, ремесленники, слуги и т. д. В общем их до двадцати тысяч человек. Они-то собственно и составляют постоянное население города, и прямо или косвенно живут на счет святилища. Вся эта масса народа держится для того, чтоб обставить как [156] можно пышнее празднества и привлечь как можно больше паломников. Крохи, приносимые паломниками, в общем составляют огромные суммы, и ежегодно Джаганнат получает на наши деньги около 650 тысяч рублей дохода. Да это и вполне понятно при том огромном количестве паломников, которые здесь бывают. В лучшие годы число богомольцев или точнее богомолок, так как, по крайней мере, пять шестых из них женщины, доходит до трехсот тысяч.

В течение года в Пури бывает двадцать четыре больших религиозных празднества. Самые значительные между ними это «праздник купанья» и «выезд колесницы». Первый заключается в том, что идолов ставят на особую площадку и поливают водою из священного источника. Затем толпе заявляют, что они во время купанья простудились и схватили лихорадку, а их относят в маленькую комнату при храме, называемую больницей, где они остаются на две недели. Этим временем жрецы пользуются, чтоб их заново покрасить. От постоянных возлияний масла и воды они за год успевают принять непривлекательный вид и, действительно, нуждаются в ремонте.

Когда идолы подновлены, их выставляют на показ и потом перевозят за несколько верст к другому храму. Для каждого идола сделана огромная, чрезвычайно громоздкая колесница, высотою около семи сажен. Впереди идут подметальщики, расчищающие путь, а за ними сотни служителей с помощью паломников тащат колесницы. На четвертый день вся процессия возвращается обратно.

На «выезд колесницы» одновременно стекается более ста тысяч человек. Эта толпа уж успевает истомиться от долгого путешествия. Большинство приходит пешком, иногда с окраин Индии, таща за собою больных и детей. Днем они идут, ночью спят на голой земле под открытым небом. Между тем праздник бывает в июне или в июле, т. е. [157] в самое дождливое время года, когда тяжелый зной становится еще вреднее от сырости. Прийдя к месту назначения, они находят еще худшие условия. В Пури всего пять тысяч хижин для приема богомольцев, и многие остаются без пристанища. Гнилостные лихорадки и холера, которые не переводятся в этой местности, начинают свирепствовать в полной силе. Питание у паломников плохое. Они покупают себе вареный рис при храме; но так как эта пища была посвящена богу, то ничто не должно пропадать, а потому остатки ее сохраняются изо дня в день, и их съедают уже прокисшими и перебродившими. Несколько раз в день богомольцы купаются толпами в зловонных прудах. Благодаря скученности и дурным условиям жизни, люди проводят там одну или две недели более убийственные, чем большое сражение. В обратный путь они пускаются, часто унося с собой заразу и по всей дороге оставляя мертвых. Особенно много гибнет бедных богомольцев, и десятки тысяч людей, пришедших на поклонение Джаганнату, домой уж не возвращаются. [158]

Религиозные празднества происходят не только в святилищах, но и в частных домах. В некоторых местностях, как, например, в Бенгалии, они очень распространены. Почти в каждом дворе устраивается площадка для идола. Одно семейство или же несколько семейств в складчину заказывают себе идола. Изготовлением идолов на разные цены занимаются особые мастера. Мастер делает основу из бамбуковых палочек наподобие человеческого тела с руками и ногами и покрывает ее тиной из какой-нибудь священной реки. Когда идол высохнет, его раскрашивают и одевают согласно предписаниям священных книг. Затем его переносят в назначенный дом, где совершается церемония «дарования жизни». Жрец [159] просит божество вселиться в идола на определенный срок: два, три дня. После этого изображение становится священным, и приблизиться к нему может только индус, а прикоснуться только брахман. Перед идолом читаются священные тексты.

Всякий, кто хочет, может без приглашения явиться в дом, где происходит праздник. По вечерам тут же во дворе для присутствующих устраиваются пляски и представления, сопровождаемые веселыми песнями. Наконец наступает прощание с божеством. В присутствии толпы жрец благодарит бога за то, что он удостоил «это жилище», т. е. идола своим посещением, и просит в следующем году также явиться, когда его пригласят. Считают, что с этой минуты бог удаляется, и тогда священный идол становится уже простым куском глины. На закате солнца его под звуки оглушительной музыки торжественно с факелами несут на берег реки или пруда. Здесь уж заранее приготовлены две лодки, связанные между собою веревкой. Идола кладут на эту веревку. Отъехав на середину течения, ее перерезают, и идол падает в воду. Этим праздник заканчивается.

IX.

Магометанское владычество. - Европейцы.

В то время, как велась борьба со скифами, и в северной, и в южной Индии возникло несколько самостоятельных туземных государств, которые порознь отражали врагов, но не заботились о том, чтобы слить страну в одно государство.

Через несколько столетий после скифских вторжений явились другие завоеватели. Один из азиатских народов - арабы, в стране которых в VII веке после Р. Х. возникла новая религия, мусульманская или магометанская, постепенно достиг большого могущества. Арабские армии сделали крупные [160] завоевания в Азии, Африке и южной Европе. Пытались они проникнуть и в Индию, богатства которой по-прежнему привлекали к себе взоры завоевателей. Однако первые вторжения арабов-мусульман оказались неудачными: они встречали со стороны индусов отчаянное сопротивление. Храбрость и геройская защита туземцев повергала арабов в изумление. Они предпочитали умереть, если положение было безнадежным, но не соглашались покориться. Так, однажды многочисленное арабское войско осадило один индусский город. Гарнизон был невелик, и нельзя было рассчитывать, чтобы долго продержаться. Тогда жители сложили огромный погребальный костер, на котором сожгли всех своих женщин и детей. Мужчины совершили торжественное омовение, попрощались друг с другом и, открыв городские ворота, ринулись в середину врагов. Разумеется, они были перебиты все до единого.

Если мусульманам удавалось взять какой-нибудь город и поставить там своего правителя, то при первом же удобном случае индусы старались свергнуть его. Но в начале одиннадцатого века явились могущественные враги, которые проложили себе путь вперед. Это были мусульманские армии из Афганистана, лежавшего к северо-западу от Индии. В Афганистане в то время столицей был город Газна, и по его имени царствующая династия называлась Газневидами. Один из газневидов, Махмуд, предпринял ряд войн и расширил маленькое Афганское царство, присоединив к нему много новых владений. Вступив в Индию, он, как и его предшественники, встречал геройское сопротивление. Однако поражения не останавливали его. Возвратившись на родину, он через некоторое время вновь предпринимал поход на Индию. В течение двадцати пяти лет он сделал семнадцать таких походов и с каждым разом заходил все дальше. Он не столько стремился к завоеваниям, сколько преследовал язычников - индусов, разрушая их [161] храмы, разбивая и уничтожая идолов и желая доказать этими мерами превосходство своей религии. Всю западную часть Пенджаба он подчинил власти газневидов, но управлял ею из своей афганской столицы.

На ряду с жестокостью и слепым фанатизмом Махмуд отличался, однако, и высокими качествами. Мусульманские летописи восхваляют его справедливость и любовь к правде и подтверждают это многими рассказами. Говорят, например, что к нему однажды пришла бедная женщина, жаловавшаяся на то, что ее сына убили на далекой окраине царства, в песчаной безводной пустыне.

- Мне очень жаль, что это случилось, - ответил Махмуд, - но что же делать? Далеко от столицы на окраинах такие случаи всегда возможны. Отсюда не усмотришь...

Старуха, обезумевшая от горя, перебила его словами:

- Так не набирай столько земли, чтоб за нею было трудно усмотреть!

Царь приказал наградить ее за справедливую речь и послал войско, чтобы охранять проходящие по пустыне караваны от нападения разбойников.

Со времени вторжения газневидов в истории Индустана наступила мрачная эпоха. Один властитель свергал другого. Каждый из них, вступая на престол, убивал родственников, которые могли оказаться его соперниками, истреблял тысячами приверженцев предшествовавшего царя, чтобы они не возмутились против него, казнил направо и налево, сжигал деревни и разорял города. Когда подрастали его сыновья, он должен был дрожать за свою жизнь, так как и его всегда могла постигнуть такая же участь - свержение с престола, заточение в темнице, избиение всех преданных ему людей. В течение пяти веков не прекращались эти ужасы. В северной и северо-западной Индии земля буквально не переставала дымиться от пролитой крови. [162]

Махмуд, как было сказано, придавал своим походам религиозную окраску. Он, преимущественно, нападал на индусские храмы, разорял их и награбленные драгоценности увозил в Казну. Его преемники уже не довольствовались грабежами и набегами. Вскоре после смерти Махмуда газневиды перенесли столицу из Афганистана в индийский город Лагор. Однако они продержались недолго: в это смутное время одна династия быстро сменяла другую. Не только знатные семьи добивались того, чтобы поставить царя из своей среды, но даже люди низкого происхождения стремились к престолу. Интриги, насилия, произвол расчищали всем дорогу. Одно время на троне даже утвердилась «династия рабов», названная так потому, что ее основатель был прежде рабом.

Смене династий способствовало еще и то, что управление государством было сопряжено с большими трудностями. Царю приходилось бороться с восстаниями своих же мусульманских подданных, которые стремились возвести какого-нибудь нового кандидата на престол, и с восстаниями индусов, которые жаждали свергнуть чужеземное владычество. К тому же им надо было обороняться от новых пришельцев, явившихся из центральной Азии.

С тринадцатого века начались вторжения монголов, которые проникли в Индию через северо-восточные проходы Гималаев со стороны Бенгалии. Каждая новая орда приносила все больше разрушений и опустошений. В конце четырнадцатого века монгольские орды под начальством Тимура, или Тамерлана, вторглись в Индию через Афганские проходы. Тамерлан осадил столицу, и пять дней длилась кровопролитная битва. По некоторым улицам совершенно нельзя было проходить, так как груды наваленных трупов загораживали дорогу: а Тимур спокойно смотрел на это и пировал со своими приближенными, празднуя одержанную победу. В Индии он пробыл недолго и через год [163] вернулся обратно в Среднюю Азию; но шествие его, словно грозный ураган, оставило следы опустошения по всему северу страны.

Новое жестокое нашествие монголов произошло под предводительством Бабура в шестнадцатом веке. Бабур после крупных завоеваний утвердился на престоле в Дели и положил начало династии Великих Монголов. Из преемников Бабура особенно выдвинулся его внук Акбар, прозванный Великим.

Акбар вступил на престол в 1556 году четырнадцатилетним мальчиком. От отца он унаследовал небольшое княжество, но за свое пятидесятилетнее царствование расширил свои владения до далеких пределов и укрепил монгольское владычество в Индии.

Индия в эту эпоху была полна смут и раздоров. От предыдущих вторжений арабов, афганцев и монголов образовались могущественные магометанские княжества, в том числе пять в Деккане. Однако многие индусские царьки уже успели добиться самостоятельности и отделиться от них. Таковы были соседи Акбара, непрерывно враждовавшие между собою.

Акбар раньше всего постарался склонить на свою сторону индусов. Он породнился с знатнейшими индусскими князьями: сам женился на дочери одного раджи, а своего сына женил на внучке другого государя. Не все индусы, однако, относились к этому сочувственно. Иные не хотели нарушить кастовых предрассудков, полагая, что чужеземец, хотя и царь, ниже индуса. Акбар старался приблизить к себе индусов и другими способами. Он раздавал им государственные должности, назначал их военачальниками, губернаторами, даже министрами.

Предшественники Акбара ввели для не-мусульман особый тяжелый налог, и индусы сильно страдали от него. Акбар отменил этот налог и поставил всех своих подданных в одинаковые [164] условия. Он интересовался жизнью индусов и хотел поближе познакомиться с их религией и литературой. Для этой цели он приказал перевести их главные священные книги и большие поэмы с санскритского языка на персидский, который был принят при его дворе. Он с уважением относился к законам индусов, но вел борьбу с их варварскими обычаями, и некоторые из них ему удалось уничтожить. Между прочим он отменил кровавые жертвоприношения и пытки.

Таким образом Акбар не только не притеснял индусов, как обыкновенно делали чужеземные завоеватели, а, напротив, оказывал им большое доверие и считал их полезными деятелями для своего государства. Заручившись в их лице союзниками, он с их помощью подчинил себе независимых магометанских правителей северной Индии. Одно за другим покорялись ему отдельные царства, и мало-по-малу вся Индо-Гангетическая равнина перешла под его власть. Он перенес столицу из Дели в Агру, которая представляла больше удобства для сношений с отдельными частями страны, благодаря своему положению у берегов Джамны на великом водном пути. Акбар построил в Агре величественную крепость с высокими бастионами и зубчатыми стенами, которые уцелели и доныне.

Не ограничиваясь завоеваниями на севере, Акбар хотел подчинить себе и южную Индию. Несколько раз он предпринимал походы, но все они оканчивались неудачами. Большое сопротивление оказывал ему союз декканских государств, который составила и поддерживала храбрая царица Чанд Биби. Эта мужественная женщина вела с Акбаром упорную борьбу и преградила ему дорогу на юг. Он понял, что ему не по силам пробиться вперед, и возвратился обратно.

Покорив всю Индию к северу от гор Виндхья, Акбар занялся внутренним устройством своего государства. Он разделил его на провинции, в [165] которые назначил отдельных губернаторов. Каждый губернатор в своей области должен был следить за военной, судебной и хозяйственной частью. Акбар изменил порядки, которые прежде господствовали в армии. Полководцев за службу, бывало, наделяли участками земли, и нередко случалось, что, становясь помещиками, они отпадали от царя и объявляли себя независимыми властителями. Акбар вместо земельных наделов стал уплачивать военным жалованье деньгами. Для разбора недоразумений и тяжб во все главные города назначены были судьи. Они подчинены были министру юстиции, который жил в столице.

В городах устроена была полиция, которая должна была следить за поддержанием порядка и охранять неприкосновенность личности и имущества жителей. Зато в деревнях почти безнаказанно происходили грабежи, убийства, разбой. Правда, каждая индусская деревня имела так называемого стражника, и эта должность передавалась по наследству из рода в род. Но вся беда заключалась в том, что стражник обыкновенно сам был в стачке с разбойниками и не только не препятствовал им в нападениях на мирных жителей, но даже делил с ними добычу.

Для того, чтобы крестьяне не были вынуждены платить налоги по произволу помещиков и чиновников, которые обременяли их всякими новыми повинностями, если сами нуждались в деньгах, Акбар установил точный размер податей. Раньше всего он велел произвести по всей стране измерение земли. Затем вычислена была доходность каждой меры (в роде нашей десятины) и постановлено было, чтобы треть ее валового дохода поступала в казну. Наконец определена была расценка, по которой можно было переводить урожай на деньги и уплачивать подати не натурой, а деньгами. Сначала подати устанавливались только на один год, и в следующем году опять производились такие же [166] вычисления. Это оказалось очень затруднительным. Тогда стали определять размер податей на десять лет вперед.

Кроме податей, Акбар установил еще разные другие налоги. Между прочим каждая область должна была содержать свое местное войско, независимо от того, что существовала государственная армия.

Установлением податей руководил индусский министр Акбара Тодар Мал, и имя его до сих пор живет в памяти бенгальских земледельцев. Деятельным помощником царя был также министр финансов Абул Фазл. Ему потомство обязано тем, что сохранились подробные сведения об империи Акбара. Он составил обстоятельное статистическое исследование страны и кроме того, написал книгу, в которой живо и ярко изобразил картины из придворной и повседневной жизни своего повелителя.

Акбар выказывал большой интерес к вопросам религии. Он любил окружать себя представителями различных вероучений и выслушивать их речи и проповеди. По пятницам, которые у мусульман считаются праздничным днем, он призывал к себе богословов. Брахман, мусульманин, огнепоклонник, еврей, христианин - каждый развивал перед ним основы своей религии и доказывал ее преимущества. В жизнеописании царя, Акбар-намэ, говорится о том, что в одном из религиозных споров во дворце победу над всеми одержал христианский священник Редиф. Акбар относился с терпимостью ко всем религиям. Не ограничиваясь этим, он извлек из каждой религии то, что ему казалось лучшим, и составил свою новую веру, которую провозгласил государственной религией, а себя - ее пророком. Каждое утро в присутствии народа он воздавал поклонение солнцу, как представителю божественного духа, который животворит весь мир, а невежественная толпа поклонялась ему самому. Благочестивые мусульмане укоряли его не [167] только в том, что он отрекся от веры своих отцов, но и в том, что он принимает почести, которые подобают лишь Богу, а не человеку.

Последние годы его жизни были омрачены семейными неурядицами и, в особенности, интригами его любимого сына, который сверг его с престола, чтобы самому вступить на царство. Над могилой Акбара воздвигнута роскошная гробница, в которой индийская архитектура переплетается с арабской, как бы свидетельствуя о смешанной религии основателя монгольской империи.

Преемник Акбара, Джехангир, в свою очередь, был свергнут своим сыном Шах Джеханом. По варварскому обыкновению монгольских императоров Шах Джехан первым делом постарался освободиться от соперников, которые могли бы заявить притязания на престол, и убил своих братьев и других родственников. Однако [168] жестокость его простиралась только на членов семьи. К подданным он был справедлив и управлял государством верою и правдою. При нем монгольская империя достигла наибольшей силы и блеска. Ему удалось завоевать часть владений в Деккане. к чему тщетно стремились его предшественники. Но больше всего он прославился тем, что воздвиг в Северной Индии великолепные постройки, которые до сих пор возбуждают заявление всего мира.

Особенно замечателен Тадж Махал, величественный мавзолей, выстроенный Шах Джеханом в память горячо любимой жены. Он находится недалеко от Агры. За высокими воротами из красного песчаника, украшенными надписями и фигурами, начинается аллея из темных мрачных кипарисов, окружающая неглубокий искусственный бассейн. На его зеркальной поверхности отражается находящееся подальше стройное здание из белоснежного мрамора с таким же мраморным куполом. Этот памятник монгольского зодчества, как своим общим видом, [169] так и бесчисленными красотами внутренней и внешней отделки, производит неописанное впечатление. Изящные очертания Тадж Махала выделяются на зелени окружающего его роскошного сада с пальмами и другими тропическими растениями, цветниками, фонтанами и мраморными рыбными садками, а с крыши его открывается восхитительный вид на окрестности и реку Джамну.

Восторг, вызываемый удивительными красотами итого памятника, омрачается, однако, воспоминанием, что он, как и египетские пирамиды, был созданием рабского труда и стоил тысяч жизней. Над постройкою и украшением Тадж Махала ежедневно в течение семнадцати лет трудились двадцать тысяч рабочих за одно лишь дневное пропитание, а семьи их в родных деревнях умирали от голода или, побуждаемые крайней нуждой, ходили нищенствовать в города.

В Агре по повелению Шах Джехана воздвигнута была так называемая Жемчужная мечеть, вся из мрамора. Это один из самых красивых существующих храмов.

Шах Джехан не довольствовался тем, что украсил столицу своего деда Акбара дивными постройками. Он задумал опять перенести управление в Дели и почти заново отстроил этот город. Каждое из общественных зданий было чудом архитектурного искусства. Особенно выдавались: соборная мечеть и огромный величественный дворец с грандиозными готическими воротами и обширными сводчатыми залами. Здесь славилась зала для приемов, аудиенций. В середине ее возвышался громадный балдахин из белого мрамора, осенявший так называемый павлиний трон. Это было золотое кресло с украшениями, изображавшими цветы и плоды. К нему приделаны были два павлина с распущенными хвостами, составленными из сафиров, рубинов, брильянтов, изумрудов и других драгоценных камней, соответственно природной окраске павлиньих перьев. [170] Позади трона висел попугай, выточенный из цельного сафира. Трон вместе с обстановкой стоил до шестидесяти миллионов рублей. Впоследствии он был вывезен в Персию. Потолок приемной залы был весь из серебра. На сводах его находились выпуклые позолоченные надписи, гласившие: «Если есть где-либо рай на земле - это здесь, это здесь, это здесь!»

Здания, выстроенные при Шах Джехане, не отличались той силою и смелостью замысла, как крепость Агры, воздвигнутая при Акбаре; зато изящество отделки придавало им более утонченную, мягкую и нежную красоту.

Шах Джехан много лет провел в Дели и приготовил великолепнейшую столицу для своего преемника Ауренгзеба. Он тоже сделался жертвой измены в своей семье. Воспользовавшись болезнью старика-отца, Ауренгзеб объявил себя императором. Шах Джехан, как государственный преступник, был заключен в крепость Агры, где пробыл семь лет до самой своей смерти.

Ауренгзеб продолжал завоевания в Деккане, начатые его отцом, и при нем монгольская империя [171] достигла наибольших пределов. Однако ему пришлось бороться не только с самостоятельными магометанскими царствами, которые он хотел себе покорить, но также и с индусами. Туземные племена стали вооружаться против мусульманских завоевателей и, наконец, около половины семнадцатого века в Южной Индии образовался могущественный военный союз маратхов.

Монгольские армии севера и независимые магометанские царства юга непрерывно воевали между собою и подрывали друг другу силы. Те и другие были пришельцами в Индии и потому вынуждены были искать себе посторонней помощи. Взоры их и обратились на маратхов, у которых одинаково стали заискивать и северные, и южные полководцы. Маратхи, располагавшие большим ополчением, были желательными союзниками для каждой из враждующих сторон.

Ауренгзеб сильно вооружил против себя индусов. Он восстановил отмененный Акбаром позорный налог на не-мусульман и лишил индусов права занимать государственные и военные должности. Мало того, он сделал набег на граничившие с его владениями небольшие индусские княжества и в конец разграбил и разорил их. Индусы обратились против него и отплатили таким же набегом на одну из его областей. Таким образом при Ауренгзебе настал конец соглашению магометан с индусами, которое было установлено Акбаром и на котором основывалось могущество монгольской империи.

В силу этих событий маратхи естественно сделались противниками Ауренгзеба и помогли изгнать его войска из Деккана. Но покончив с этим, они не замедлили напасть на независимые мусульманские царства, с которыми только что находились в союзе. Они стремились повсеместно свергнуть ненавистное иго чужеземцев, которое уж в течение ряда веков тяготело над индусами. [172]

В царствование Ауренгзеба было не мало отдельных восстаний в различных частях империи. Они были вызваны непомерными налогами, которые доводили народ до полного разорения. Ауренгзеб требовал с народа около половины его доходов от земли, так как для войн и пышной жизни при дворе нужны были огромные средства.

С этих пор начался упадок монгольской империи. Последующие императоры были лишь пешками в руках влиятельных сановников или воинов, которые сами заправляли всеми государственными делами. Та или другая партия возводила какого-нибудь императора на престол или свергала, когда ей заблагорассудится, и царедворцы не без основания прозваны были «делателями царей».

Преследование индусов продолжалось по-прежнему. В начале восемнадцатого века секта сикхов в Пенджабе подверглась гонению, которое сопровождалось беспримерными жестокостями. Тогдашний глава сикхов Банда был привезен в Дели в железной клетке, одетый, ради насмешки, в царское платье из золотой парчи и пурпуровый головной убор, тюрбан. На его глазах до смерти замучили его сына и, вырвав сердце у юноши, бросили в лицо несчастному отцу. Потом подвергли пытке и его самого. Сикхи, которых преследовали, как бешеных собак, сплотились и вступили в такую же ожесточенную борьбу с мусульманами, как и маратхи.

Пользуясь этой борьбою, мусульманские царства, покоренные монголами, не замедлили отделиться. Не дремали и внешние враги. С севера снова стали вторгаться дикие орды афганцев. Шли они, разоряя и уничтожая на пути своем все поселения, начиная от беднейшей деревушки и кончая большим городом. После этих нашествий вся северо-западная часть Индии, некогда густо населенная, превратилась в безлюдную пустыню.

Лишившись поддержки индусов и нажив в их лице сильных врагов, монгольская империя [173] совершенно утратила свою силу и значение. Правда, в Дели до девятнадцатого века все еще царствовали императоры, но их власть ограничивалась дворцом. Они не в силах были даже принимать участия в той борьбе, которая велась за господство в стране между маратхами, сикхами и прибывшими из-за моря европейцами.

Индусы никогда не были хорошими моряками, несмотря на то, что географическое положение Индустана могло бы этому благоприятствовать; кастовые правила воспрещали выезд за пределы страны, и потому вся торговля, которую Индия вела с другими государствами, сосредоточивалась в руках чужеземцев.

Европейцы после времен Александра Великого не поддерживали непосредственных сношений с Индией. Лишь какой-нибудь путешественник, случайно попавший туда, по возвращении на родину рассказывал о виденных им могущественных царствах и о несметных богатствах Индии. Мечты европейцев однако по-прежнему обращались к стране, о которой ходили баснословные рассказы, и в средние века явилась мысль отыскать удобный морской путь из Европы в Индию. Первая такая попытка была сделана Христофором Колумбом, но до Индии он не добрался, а открыл по дороге Америку. Через пять лет после Колумба португальский мореплаватель Васко-де-Гама, объехав вокруг Африки, прибыл к юго-восточному берегу Индии. После того португальцы стали посылать экспедиции в Индию, носившие не столько торговый, сколько религиозный характер. Португальцы смотрели на них, как на своего рода крестовые походы, и стремились обращать туземцев в христианство, не щадя для этого ни жестокостей, ни насилий.

На смену португальцам явились спокойные, рассудительные голландцы, которые стали в большом количестве вывозить из Индии пряности и занялись исключительно торговлей, совершенно не вмешиваясь [174] в жизнь туземцев. Вслед за тем прибыли воинственные славолюбивые французы, которые при случае не прочь были подержат одного индусского правителя, свергнуть другого и вообще принимать участие в судьбе Индии. Наконец большую роль стали играть энергичные предприимчивые англичане, постепенно оттеснившие всех других европейцев, у которых в Индустане в настоящее время остались лишь незначительные владения.

Голландцы, пользуясь своими торговыми преимуществами. сильно подняли цену на перец, который они поставляли во все европейские страны. Это дало повод англичанам основать собственное торговое предприятие в Индии. В 1600 году они учредили так называемую Ост-Индскую компанию, выхлопотавшую себе право торговли от тогдашних монгольских властителей Индии. Она представляла из себя акционерное общество, т. е. каждый из участников вносил определенный пай и должен был участвовать в ее прибылях или убытках. Дела Ост-Индской компании пошли блестяще, и капитал, которым она располагала, возрастал с каждым годом. Она стала основывать в разных местах Индии торговые пункты, фактории. Не ограничиваясь этим, она приобретала большие земельные владения, которыми управлял генерал-губернатор, и для охраны их строила крепости и заводила войско. Ей нередко приходилось вести войны го с соперниками-европейцами, то с туземцами.

Однако среди индусов не было единения, и англичане выходили победителями, несмотря на то, что по численности значительно уступали врагам.

В главе Ост-Индской компании стояли частные предприниматели, люди корыстолюбивые, искавшие лишь легкой и быстрой наживы. Для захвата земель они не гнушались никакими средствами. Об интересах туземцев они нисколько не радели и теснили их, чем, конечно, сильно восстановляли против себя. Глухое недовольство и вражда все росли. Наконец в 1857 году вспыхнуло страшное восстание [175] сипаев (Подробности об этом восстании можно найти в книге: Лависс и Рамбо. История XIX века. Т. VI. М. 1906 г. стр. 114 и след.), т. е. индусских солдат, находившихся на английской службе. Этим восстанием был подписан смертный приговор Ост-Индской компании. Английское правительство, убедившись в ее пагубных деяниях, закрыло ее и, с большим трудом восстановив спокойствие в стране, взяло в свои руки управление индийскими владениями упраздненного торгового общества.

В настоящее время земли, составляющие полную собственность Англии, занимают три пятых Индустана. Остальные две пятых состоят из многочисленных туземных государств, которые так или иначе подчинены Англии. Есть между тиши очень маленькие, по размеру не превышающие какой-нибудь [176] деревни, есть и довольно крупные, богатые и могущественные. Каждый властитель туземного государства имеет право жизни и смерти над своими подданными и держит собственное войско. Но в силу договора с английским правительством эти государства не могут без согласия англичан воевать между собою или вступать в союзы с иностранными державами. При дворе каждого так называемого «независимого» властителя находится английский чиновник, резидент, который следит за выполнением этого обязательства. Если же англичане найдут, что туземный государь угнетает свой народ, то вмешиваются в управление и даже свергают его с престола.

Британская Индия, к которой, кроме Индустана, относится еще Бирма, или Бирмания, расположенная на полуострове Индо-Китае, разделяется на провинции, управляемые особыми губернаторами. Верховное владычество над нею принадлежит английскому парламенту и английскому королю, который носит титул «императора Индии». Так как сам король живет в Лондоне, то своим представителем утверждает вице-короля, или генерал-губернатора Индии. При [177] вице-короле состоит совет главного управления из шести непременных членов. Все они назначаются высочайшей властью. В совете принимает также участие главнокомандующий индийской армией. Два члена управляют гражданскими делами, третий - военными, четвертый - общественными работами, пятый - финансами, шестой - законодательной частью. Таким образом они являются настоящими министрами. Генерал-губернатор оставляет за собою управление иностранными делами. Он заведует сношениями англо-индийского государства с другими странами и передает свои приказания резидентам, состоящим при туземных государях. Как представитель императора, он пользуется некоторыми особыми правами. Он назначает в совет добавочных членов - англичан или туземцев для разрешения законодательных вопросов. Этих членов должно быть не менее шести и не более двадцати. Вместе с советом главного управления они вырабатывают законы, которые должны применяться к населению Индии. Совет не имеет лишь права изменять постановлений английского парламента, касающихся управления Индией. Никакой важный вопрос не может обсуждаться в совете, если он не был предложен вице-королем, и даже никакая принятая советом мера не может вступить в силу, если вице-король ее не одобрит. Тем не менее, сам вице-король не может действовать полновластно, и все его правительственные распоряжения подлежат рассмотрению индийского министерства в Англии. Он лишь в случаях крайней необходимости может издавать приказы, имеющие силу закона, и то не более как на шесть месяцев.

В самой Англии делами Индии заведует особый статс-секретарь, в помощь которому также существует совет из десяти членов. Большинство членов совета должно быть выбрано из лиц, служивших в Индии или проживших там не менее десяти лет. Обыкновенно это бывшие высшие чиновники Индия, но иногда также военные, инженеры, [178] банкиры, судейские. Они являются «сведущими лицами» и своей опытностью должны помочь статс-секретарю разобраться в сложных условиях быта Индии, с которыми он лично почти не бывает знаком. Без согласия большинства членов совета статс-секретарь не может делать распоряжений, касающихся каких-нибудь расходов. Однако многие другие дела он решает сам, без участия совета, например, об отношении индийского правительства к иностранным государствам, о мире или войне, о положении туземных князей. Главная задача статс-секретаря и его совета заключается в том, чтобы наблюдать за действиями индийского правительства, указывать общие руководящие начала и давать свое согласие или отказ на запросы о каких-либо важных мерах, которые не могут быть приняты без его одобрения. Таким образом деятельность статс-секретаря ограничивается обсуждением донесений, которые он получает от индийского правительства, но сам он не возбуждает никаких вопросов, не предлагает никаких мер.

Запутанная и сложная система государственного управления Индией находится всецело в руках англичан, остальное же население Индии не принимает в нем никакого участия и лишено возможности высказываться о своих нуждах и отстаивать интересы страны.

X.

Современная Индия.

Согласно последней переписи (1901 г.) Индия имеет 294 миллиона жителей, т. е. вдвое больше, чем Российская империя. Таким образом, несмотря на свою огромную величину, Индия заселена очень густо. Некоторые ее части, например, Бенгалия принадлежат к самым населенным местностям на земном шаре.

В европейских государствах, как показывают народные переписи, большею частью, женщины [179] численностью преобладают над мужчинами. В Индии замечается совершенно обратное явление - перевес на стороне мужчин. В общей сложности мужчин на пять миллионов больше, чем женщин; но в некоторых округах эта разница сказывается особенно резко. Так, в Бомбее на 100 женщин приходится 150 мужчин, а в Калькутте даже 165.

В течение своей многовековой истории Индия терпела нашествия и владычество иноземных завоевателей, сменявших друг друга; поэтому население ее составилось из самых разнообразных элементов.

В него входят три главные расы - белые арийцы, желтолицые монголы и чернокожие аборигены (коренные жители). Каждая из них, в свою очередь, разбивается на множество народностей. Эти народности резко отличаются между собою и по внешности, и по языку, и по религии, и по характеру, и по образу жизни, и по цивилизации. Как велики существующие между ними различия, можно проследить хотя бы в распределении по религиям. [180]

Огромное большинство составляют индусы, приверженцы индуизма, - их 207 миллионов. Но уже в предыдущих главах было выяснено, что индуизм, не есть что-либо однородное, а представляет собрание многочисленных и часто совершенно несходных между собою сект. Второе место занимают мусульмане - 62½ миллиона. Они считают себя потомками древних завоевателей и стараются держаться в стороне от индусов. Во многих городах даже заметна сильная вражда между теми и другими, доходящая до кровопролитных столкновений. Во времена, монгольских императоров, в особенности при Ауренгзебе, приняты были меры к тому, чтоб усиленно обращать в магометанство индусов. Большею частью индусы принимали эту веру только для вида, чтоб у них не отбирали имущества, а на деле сохраняли все прежние порядки. Потомки таких обращенных индусов в сущности оставались мусульманами только по имени. С другой стороны, живя долго в Индии, пришлые мусульмане сами кое-что позаимствовали от индусов и потому разбились на отдельные толки. Некоторые даже [181] образовали замкнутые касты на подобие индусских. Буддистов в Индии теперь всего около 9½ миллионов. Они живут почти исключительно на острове Цейлоне, где держится учение Малой Колесницы. Около 9 миллионов жителей, преимущественно полудиких горцев, еще сохраняют первобытные верования в добрых и злых духов, олицетворяющих собою силы природы. Христиан всех вероисповеданий насчитывается около о миллионов, сикхов - 2 миллиона, джайнов - 1½ миллиона. Наконец небольшую группу, около 100 тысяч, составляют парсы, последователи древней персидской религии Зороастра, бежавшие когда-то от преследования магометан в Индию.

Нельзя не сказать хоть несколько слов об этом народе, который славится своей промышленной и торговой деятельностью. Парсы расселились преимущественно в Бомбее и его окрестностях. Они находятся в дружественных отношениях с европейцами и ведут открытую жизнь, устраивая вечера и приемы, на которых присутствуют и их женщины, получающие довольно хорошее образование. Тем не менее, придерживаясь старины, парсы сохраняют многие обычаи своих предков (например, никогда не стригутся и не [182] бреются, не курят, не снимают шапки даже в комнатах) и строго выполняют своеобразные погребальные обряды.

У парсов все стихии считаются священными. Поэтому они не хоронят трупов, чтобы не осквернить земли, не сжигают, чтобы не осквернить огня, не бросают в реку, чтобы не осквернить воды. Кладбищами у них служат так называемые «башни молчания», где трупы выставляются на растерзание хищным птицам. Это большие круглые строения без крыши. Наружная толстая стена башни делается из очень плотного камня. Внутри всю площадь занимает круглая платформа, выложенная большими каменными плитами. На платформе в три ряда устроены ложи для покойников: ближе к стене самые большие для мужчин, в среднем ряду поменьше для женщин и, наконец, самые маленькие для детей. Между ложами высечены желобки, по которым жидкость при разложении трупа может стекать в глубокую яму посреди башни. Эта яма выложена углем и толстым слоем песку, чтобы очищать жидкость, прежде чем она проникнет в почву. [183]

Над башней молчания всегда стаями кружатся хищные птицы. Когда птицы обгложут мясо с трупа, для чего обыкновенно требуется не более часа, и когда кости обнаженного скелета совершенно высохнут под жгучими лучами солнца, то их бросают в яму, где они мало-помалу рассыпаются в прах. Соседство башен молчания с людскими поселениями, несомненно, представляет большой вред, особенно если принять во внимание, что в Индии постоянно свирепствуют повальные болезни, да и вообще гниение и разложение на открытом воздухе всегда грозит гибельными последствиями. Башни молчания сами являются очагом заразы, а хищные птицы, расклевывающие трупы, разносят ее кругом на далекое пространство.

Индия не только во всем объеме, но даже и в отдельных частях не отличается тем единством, которое можно найти в европейских странах. Какая-нибудь провинция Германии или Франции, какая-нибудь губерния России имеет особенности, присущие населению данной местности. Ничего подобного нет в Индии. Она представляет как бы мозаику из маленьких пестрых кусочков, выложенных на огромном пространстве. Говорить поэтому об индийском народе и его свойствах нельзя, так как в Индии есть много народов, и каждый из них имеет свои характерные черты. Некоторые народы - [184] воинственные, храбрые, мужественные, другие миролюбивые, посвятившие себя спокойным занятиям; одни подвижные, живые, другие вялые, равнодушные и т. д. Нельзя не отметить, однако, что индусы до сих пор не утратили особенности, о которой писал более двух тысяч лет тому назад греческий посланник Мегасфен. В обыденных отношениях они отличаются замечательной честностью и искренностью. Торговые сделки на огромные суммы совершаются без всяких предосторожностей, а между тем они редко нарушаются. Давность неизвестна туземцам, и семейства, вышедшие из бедности, не забывают уплачивать долги, которые были сделаны их предками около ста лет тому назад и о которых не сохранилось никакого следа, кроме записи в памятной книжке заимодавца. С такою же честностью они относятся к чужеземным господам, которые сами часто обнаруживают к ним совершенно неосновательное недоверие и подозрительность.

Среди огромной массы индусов английские повелители по числу кажутся ничтожною горсточкой. Большинство из них военные или чиновники, остальные - хозяева чайных и кофейных плантаций, владельцы приисков, инженеры, механики, техники. Чернорабочих из среды англичан здесь почти нет. Поощряя ради собственной выгоды разделение своих подданных, соответственно ступеням общественной лестницы, англичане и сами составили как бы отдельную замкнутую касту.

Есть еще разновидность индийских жителей, так называемые евразийцы, т. е. европейцы по отцу, азиаты - по матери. Судьба их довольно печальна. Они презирают туземцев и желают, чтоб их считали за белых. Но и туземцы и европейцы одинаково не любят их и не желают принимать их в свою среду. Таким образом они составляют отдельную касту и то не из почетных. По внешнему виду евразийцы не отличаются ни силой англичанина, ни красотою индуса; в нравственном отношении [185] [186] они имеют наклонность к хитрости, лукавству и пронырливости, что, может быть, объясняется их приниженным положением.

Население Индии, по преимуществу, земледельческое. Вследствие этого только одна десятая часть его живет в городах; остальные жители распределены в деревнях и поселках.

Обыкновенно в Индии города по виду отличаются от деревень только большим числом домов и жителей. Исключение составляет лишь Северная Индия, где есть прекрасные многолюдные города. Они замечательны не только великолепием древних зданий, воздвигнутых во времена монгольских императоров, но и роскошью современных построек. В городах, где живут англичане, например, в Калькутте, Бомбее и т. д., бывает два квартала: европейский и туземный. Европейский квартал имеет широкие улицы, тенистые парки, бульвары, высокие нарядные дома, большие магазины. Благоустройство западно-европейского города сочетается здесь с [187] богатством тропической природы, а общественные здания напоминают собою дворцы, как можно судить по рисунку, изображающему вокзал в Бомбее.

Туземные кварталы, напротив того, состоят из мелких скученных домов с узкими, кривыми и грязными улицами и небольшими лавочками или лотками, где ведется продажа. Взамен просторных комнат английского дома у туземца встречаются лишь тесные низенькие комнаты с выбеленными стенами и самой незатейливой обстановкой.

Жители индийских городов, как и европейских, занимаются промышленностью и торговлей. Хотя фабрик в Индии немного, зато ремесла и кустарное производство достигли в ней высшей степени совершенства. Люди, занимающиеся одним и тем же ремеслом, обыкновенно, живут в своем особом квартале, так что для каждого ремесла в городе имеется отдельная улица. Индусы работают, руками, не прибегая ни к каким сложным [188] машинам, которые теперь употребляются на фабриках. Кустарь пользуется теми же инструментами, как его деды и прадеды, научившие его ремеслу, которое он старается усовершенствовать по мере сил своих, усматривая в нем наилучшее выполнение своей нравственной и религиозной обязанности. Он гордится своим искусством и относится к нему с благоговением. Пальцы у индусов отличаются необыкновенною гибкостью, ловкостью и подвижностью, благодаря чему они прекрасно выполняют самые тонкие работы. Об этом свидетельствуют их роскошные вазы и блюда, золотые и серебряные кружева, ювелирные, резные и гончарные изделия, обработка драгоценных камней, изящные ковры, изумительные вышивки золотом, шелковые, шерстяные и бумажные ткани. Знаменитые индийские [189] шали так тонки, что сложенная шаль в квадратную сажень величиною может уместиться в яйце не больше куриного или пройти через обручальное кольцо. Не менее славится индийская кисея, приготовлявшаяся в старину под различными названиями: «текучая вода», «ночная роса», «движущийся воздух» и т. п. Легкость и прозрачность ее вошли в поговорку. По преданию один индийский ткач судом преследовал пастуха за то, что его корова съела три штуки кисеи, разложенные на траве. Пастух оправдывался тем, будто кисея была так прозрачна, что корова не могла ее отличить от росы, и выиграл дело.

В последние годы англичане стали вводить в Индии машинное производство. Нет сомнения, что со временем оно вытеснит кустарный труд, который ни по быстроте изготовления, ни по цене не может с ним соперничать. [190]

В Индии существуют два вида деревень - с общинным и с личным землевладением (Читатель, интересующийся индийской общиной, найдет превосходнейшее исследование ее в книге: Ковалевский М. М. Общинное землевладение, причины, ход и последствия его разложения. М. 1879.). Первая имеет название, определенные границы и иногда один или несколько выселков. Вся возделанная земля, а также и пустошь в ней принадлежат совместно односельчанам. Впрочем, теперь англичане стали вводить такой прием: от пустоши отделяют часть, соразмерную с возделанным пространством, а остальную объявляют собственностью государства. Деревня с общинным землевладением управляется советом старшин; если же в ней нет выселков, то выбирается лишь один старшина. Она платит правительству определенный поземельный налог, подать, и за исправность платежа отвечают все сельчане круговою порукой. Посторонние лица в общину не принимаются, но сама община может по своему усмотрению отрезать участок земли какому-нибудь лицу, например, брахману.

В деревне с личным землевладением каждый имеет право только на свой участок, и хотя жители часто пользуются пустошью, но государство может [191] ее отчуждать. Такая деревня управляется старостою. Он собирает подати со всех участков. Каждый платит свою долю, а если кто-нибудь окажется несостоятельным или покинет деревню, то другие не несут за него ответственности.

Кроме крестьян-собственников, есть и безземельные батраки, которые нанимаются на работы. Положение их очень тяжелое, потому что плата им дается очень низкая, и они еле могут просуществовать со своими семьями. В годину бедствий, когда начинают везде сокращать число рабочих, они первые остаются без куска хлеба и делаются жертвами голода или эпидемий.

Во всякой деревне, конечно, почетное место занимает ее духовный глава, брахман, исполняющий религиозные обряды и подающий советы во всех светских делах. Важным лицом является также нотариус, нечто в роде нашего волостного писаря. Он записываете в книге все сделки и ведет опись участков, раскладку налогов и поступление доходов. Необходимым лицом в деревне считается также цырюльник. Религия обязывает индусов бриться, и для этого существует особый специалист. Он же, как наши брадобреи в старину, [192] да еще местами и теперь, занимается лечением, а также растиранием тела, массажем, который индусы очень любят.

В Индии преобладает мелкое земельное хозяйство. Вся земля разделена на миллионы участков, в среднем около двух десятин величиною. Эти участки находятся в руках владельцев или арендаторов, которые платят подати государству.

В некоторых частях Индии есть богатые помещики, так называемые земиндары, обладающие громадными имениями, которые они обыкновенно сдают в аренду. Арендаторы разбивают землю на крупные участки и уж от себя сдают их другим лицам; те, в свою очередь, распределяют их между более мелкими арендаторами, и так тянется непрерывная цепь вплоть до крестьянина райота, снимающего маленький участок. Такой способ аренды вызывал не мало злоупотреблений со стороны собственников, и в виду этого в 1885 году издан [193] был закон, ограждающий права райотов. Он определяет положение владельцев и арендаторов, разные способы найма земли, условия, при которых арендная плата может быть уменьшена или повышена, и обстоятельства, при которых арендатор может быть удален с обрабатываемого им участка земли. В том же законе установлено наказание за вымогательство и незаконные поборы и правила вознаграждения за улучшение почвы, достигнутое арендатором.

Домашние расходы в крестьянском быту часто поглощают все заработки и заставляют входить в долги. Семьи, обыкновенно очень большие, не в состоянии прокормиться от сравнительно ничтожного земельного надела. Правда, почва во многих местах необычайно плодородна, и обработка ее почти не требует труда, но индусский крестьянин к этому относится не так, как японец, который из крошечного участка, благодаря своему трудолюбию, извлекает редкостную жатву. Напротив того, исключительное плодородие почвы делает индуса ленивым, беззаботным, нерасчетливым. Между тем при всей умеренности жизни ему приходится нести непомерные расходы на всякие семейные церемонии, свадьбы, похороны, поминки, и разные другие празднества и на путешествия к святым местам. Вследствие неурожаев от засухи приходится прибегать к займу денег для пропитания себя и своего семейства и на семена для новых посевов. Потеря рабочего скота, как и в наших деревнях, ставит крестьянина в очень тяжелое положение. Все эти обстоятельства и служат главными причинами займов, разорения и общей задолженности сельского населения в Индии. А в деревнях есть свои ростовщики, мироеды, которые, пользуясь тяжелым положением народа, обирают его.

Впрочем, не блестящее положение занимают и помещики, у которых постоянные займы переходят в неоплатные долги. Они сами не ведут хозяйства, [194] а живут широко, не соразмеряя расходов со средствами, и из тщеславия сорят деньгами на празднества, церемонии, гостеприимство. Все это вместе постепенно приводит их к разорению.

В Индии обыкновенно снимают две жатвы, и обе они стоят в тесной зависимости от муссонов. После муссона несколько месяцев держится такая температура, как в наших умеренных странах весною; поэтому в период от октября до апреля здесь созревают хлеба, растущие в умеренной полосе, а летом, когда стоит сильная жара, плоды дают южные тропические растения. Вследствие этого в Индии существует такое разнообразие в земледельческих продуктах, какого нельзя встретить нигде в Европе.

В Северной Индии больше всего возделывают пшеницу и ячмень, на влажных низинах - рис и сахарный тростник; по склонам гор устраивают чайные и кофейные плантации. В других местах засеивают просо, кукурузу, табак, горчицу, мак (для выделки опиума) и индиго, разводят хинное дерево, всевозможные овощи, а также разные прядильные растения - джут, лен, хлопок и т. д. Англичане учредили в Индии министерство земледелия, которое следит за развитием сельского хозяйства в стране и принимает многие меры к улучшению земледельческой промышленности.

Большое бедствие для индийских земледельцев представляют неурожаи, вызванные засухой. Неурожаи и связанные с ними голодовки существовали уже издавна, но более подробные сведения о них сохранились только с восемнадцатого века. Они обходили всю страну, поражая то одну, то другую местность. Исключения не составляла даже необычайно плодородная Бенгалия. Одна из голодовок, разыгравшаяся в ней в 1770 году, была поистине ужасна. Около трети населения вымерло от голода. Обширная область обезлюдела и превратилась в пустыню. Деревни и дороги заросли кустарником, лесом и [195] травою. Хищные звери - медведи, тигры и слоны - стали выходить из чащи и бродить по селениям, наводя ужас на уцелевших жителей. Слоны уничтожали постройки, доставали из хранилищ - громадных глиняных сосудов, врытых в землю, спрятанный там хлеб и пожирали его. От набегов этих хищников люди вынуждены были спасаться на деревья и устраивать себе там временное помещение. Вдобавок появились разбойничьи шайки, грабившие деревни и небольшие города. Для борьбы с ними пришлось посылать войска. Голодовка длилась около года, но Бенгалия потом более тридцати лет не могла оправиться от пережитых бедствий. Громадные пространства земли оставались невозделанными, [196] так как некому было их обрабатывать. Дело в том, что во время голода больше всего погибали дети и юноши, и на смену стареющимся и вымирающим работникам не осталось молодежи. Между тем правительство требовало уплаты податей, а жители Бенгалии, даже самые богатые, были разорены и не могли внести налогов. Их за это сажали в тюрьмы, и почти все места заключения наполнены были такими неисправными плательщиками.

Об руку с голодовкой идут обыкновенно повальные болезни. Они легко развиваются, так как этому способствует обилие трупов, которых не успевают своевременно убирать и, кроме того, люди, истощенные голодом, становятся восприимчивее ко всяким заболеваниям.

С тех пор, как англичане господствуют в Индии, они стали исследовать причины голодовок для того, чтобы выработать более успешные меры борьбы с ними. С одной стороны, необходимо предотвратить неурожаи, а с другой - оградить людей от их ужасающих последствий. Так как неурожаи вызываются засухой и недостатком влаги, то для предупреждения их приходится заводить искусственное орошение, рыть каналы, по которым вода доставляется на поля из рек и озер.

Чтобы непосредственно помочь населению той местности, которую постигает неурожай, устраиваются запасные хлебные магазины, из которых в случае недорода раздается зерно как для пропитания, так и для новых посевов. Затем организуются общественные работы - постройка железных дорог и мостов, прорытие каналов и т. и., которые дают возможность пострадавшим жителям получать средства к существованию, выполняя дело, полезное всей стране. В Индии огромное большинство, почти две трети жителей, кормится от земли; а так как там сравнительно мало фабрик, рудников и заводов, то в случае недорода они не могут рассчитывать на заработок в производствах, и потому [197] общественные работы и с этой стороны имеют для них важное значение.

Отдельные кружки и частные лица обыкновенно устраивают столовые и приюты на время голодовки. А чтобы население неурожайной местности могло оправиться от бедствия, правительство делает отсрочки и льготы по уплате податей и выдает ссуды для поддержания хозяйства.

Все это, конечно, имеет немаловажное значение, но еще далеко недостаточно для борьбы с тяжкими последствиями неурожаев. Чтобы их устранить, нужны разнообразные меры, способствующие развитию промышленности, торговли, общего и технического образования, накоплению и сбережению богатств в стране и т. д. Одним словом, для победы над грубыми силами природы Индия должна подняться в культурном и экономическом отношениях, а к этому в свою очередь может повести лишь более совершенный государственный строй. Неурожаи и голодовки бывают во всем мире, но в передовых культурных странах они не сопровождаются человеческими жертвами и не причиняют таких ужасных бедствий.

Одним из главных условий для поднятия культуры является распространение просвещения в стране. Надо отдать справедливость англичанам, что за последнее пятидесятилетие они открыли десятки тысяч народных школ, целый ряд средних учебных заведений, коллегий для мусульман и для индусов, учительских семинарий для приготовления всякого рода преподавателей и пять университетов. До английского владычества в Индии существовали туземные школы, но индусские устроены были для изучения философии, а мусульманские носили религиозный характер; поэтому общего образования они народу не давали. Наиболее просвещенным было население Бирмании, где держались буддийские школы. У индусов образование сосредоточивалось среда брахманов, а остальное население коснело в невежестве. [198]

Англичане стали заботиться о распространении начального образования, а также практических и полезных знаний в народной массе. В низших школах преподавание происходит на туземных наречиях, в средних и высших учебных заведениях - на английском языке. Для того, чтоб поощрять учение, неимущих принимают на казенный счет и выдают им пособия. В 1858 году, когда Индия перешла к Британскому правительству, в ней было только 2000 устроенных англичанами начальных школ с 200.000 учеников, а в 1901 г. уже насчитывалось 147.000 школ, и в них обучалось 4.400.000 учеников. Таким образом за промежуток около полувека число школ увеличилось в семьдесят раз, а число учащихся в 22 раза. Если принять во внимание, что распространению образования сильно препятствуют кастовые предрассудки и разнообразие наречий, на которых говорит население Индии, то и этот успех уж. должен считаться значительным. Но все-таки он является лишь каплей света в огромном море невежества. Перепись 1901 года показала, что в Индии на сто мужчин приходится только десять грамотных, а на сто женщин - одна грамотная.

Большое внимание обращено на подготовку инженеров и врачей. В Индии устроено около 1700 госпиталей и больниц, в которых ежегодно лечится более одиннадцати миллионов людей. Здесь служат не только английские, но и туземные врачи, получившие образование в индийских университетах. Туземцы проявляют особую склонность к занятиям медициной, и многие из них выходят очень дельными и искусными врачами. Врачебная помощь необходима в самых широких размерах, так как Индия является родиной многих страшных болезней. Около устьев рек не переводятся убийственные болотные лихорадки. Оспа и проказа ежегодно поражают не мало жертв. Азиатская холера и чума вспыхивают то в одном, то в другом [199] [200] месте, расчищая себе дорогу, чтобы перейти в другие страны и там продолжать свои опустошения. Распространению повальных болезней способствует не только нездоровый климат некоторых местностей, но также скученность населения, его бедность и невежественность.

Врачи пробуют бороться с эпидемиями посредством предохранительных и лечебных прививок. В Индии в нескольких пунктах устроены громадные лаборатории, где приготовляется сыворотка для прививок против чумы, холеры и т. д. В армии эти прививки производятся уже повсеместно; но низшие и беднейшие слои населения, среди которых бывает больше всего заболеваний, а особенно деревенские жители еще относятся к ним с суеверным страхом, не понимая их значения и пользы. Вероятно, пройдет еще не мало времени, пока темный народ избавится от своих предрассудков и сам станет оказывать содействие в борьбе с эпидемиями.

Большое благодеяние сделали английские женщины для своих индусских сестер, которые совершенно лишены были медицинской помощи. На женскую половину мужчины-врачи не допускались, а невежественные бабки, знахарки и шептухи, которых призывали к больным, только причиняли им страшный вред [201] и часто доводили их до гибели. Теперь устроены особые больницы, находящиеся в заведывании женщин-врачей, и весь персонал их - фельдшерицы, сиделки, акушерки - состоит из женщин. Таким образом туземки получили медицинский уход, который составляет насущную необходимость для поддержания здоровья и жизни.

Распространение образования вызвало появление туземной литературы по образцу европейской, именно газет и журналов, знакомящих народ с положением страны. Таких газет в настоящее время издается около пятисот. Хотя число образованных людей еще не велико, но оно растет с каждым годом. Просвещенные индусы сами осуждают кастовую систему и, напоминая о древних временах, «когда все были брахманами», повторяют стихи своих поэтов, восстававших против неравенства людей: «Разве дождь не падает на всех одинаково? Разве ветер не дует равно на каждого из нас? Разве обширная земля говорит кому-нибудь: - я не хочу носить тебя?» [202] Время от времени образованные индусы устраивают съезды и конгрессы, на которых обсуждают нужды Индии и ее населения. Правда, кроме обмена мнений, эти съезды пока ни к чему не привели и не вызвали каких-нибудь существенных улучшений, но индусы полагают, что их труд не пропадет даром. Разъехавшись по своим отдаленным местностям, они познакомят других с теми взглядами, которые были высказаны лучшими людьми страны, и мало-помалу эти мнения войдут в народное сознание; а когда народ поймет свое положение, тогда сам постарается его изменить.

Англичане, утвердив свое владычество в Индии, укрепили ее границы и завели армию. До восстания и последовавших за ним реформ управления в армии было 250.000 человек, при чем европейцы составляли только одну шестую ее часть. После этих событий состав армии был изменен так, европейцев приходилось не менее трети. Прежде солдаты исполняли и полицейские [203] обязанности. Теперь численность армии уменьшена до 220.000 человек, зато заведена особая полиция: городская до 170.000 человек и сельская до 700.000 человек.

Нет сомнения, что англичане ввели не мало полезных реформ. Под их влиянием отменено было рабство и крепостная зависимость, упразднены многие варварские туземные обычаи, как сожжение вдов, человеческие жертвоприношения и т. д. Они покрыли Индию сетью железных и шоссейных дорог, и ни одна из азиатских стран не имеет таких удобных и дешевых путей сообщения, а хорошие пути сообщения очень важны для государства, чтобы сблизить его отдельные части между собою и содействовать распространению торговли, промышленности и культуры. В 1901 году индийские железные дороги занимали протяжение около 50.000 верст. Прекрасные оросительные каналы имеют около 85.000 верст в длину. На железные дороги и каналы британское [204] правительство затратило уже более трех миллиардов рублей. Кроме того, англичане устроили почты, заменившие прежних скороходов-почтарей, телеграфы, учебные заведения, больницы и другие общеполезные учреждения. Однако, хотя налоги под британским управлением несравненно меньше и распределены разумнее, чем во времена монгольского ига, но все-таки тягостны и разорительны для населения. Затем англо-индийское правительство, как наследник Ост-Индской компании, сохранило для себя некоторые торговые преимущества. Казна пользуется исключительным правом торговать в империи солью и опиумом, а это ей приносит сотни миллионов дохода. В то же время она владеет богатейшими каменно-угольными копями по соседству с железными дорогами Бенгалии и [205] может продавать уголь по более дешевой цене, чем частные компании. Эти компании неблагоприятно отражаются на общей торговле страны.

Хотя англичане и являются носителями культуры, но население Индии чувствует их гнет, как гнет всякого чужеземного властелина, кто бы он ни был. Завоеватели не слились с завоеванными и не приблизили их к себе, несмотря даже на свою веротерпимость и уважение к народным обычаям; и между ними осталась рознь. Недаром местная поговорка гласит, что «британец и туземец так же несоединимы, как вода с маслом». Однако, европейская культура уже начала оказывать свое действие. Быть может, придет пора, когда под ее влиянием рассеется мрак невежества, суеверия и предрассудков, еще окутывающий густою пеленою народные массы, и тогда Индия воспрянет к новой жизни.

Конец.