СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

Кн. Э. Э. Ухтомский. В странах полудня. Путешествие на Восток Его Императорского Высочества, Государя Наследника Цесаревича. 1890-1891 г. (228 стр.) Ч. 3. С. Петербург-Лейпциг. 1894.

Новый том путешествия содержит в себе рассказ о следовании Августейшего путешественника в Бенарес, Калькутту, Южную Индию и Цейлон. В священном Бенаресе мы прощаемся с важнейшим и древнейшим центром браминской Индии, очагом арийской культуры, доселе непоколебимо хранящим свое значение, не взирая ни на мусульман, ни на Англичан. В Калькутте является главная твердыня господствующего европеизма, пролом, чрез который ворвались Англичане в Индию и обратили ее в главное основание своего богатства и политического могущества. Южная Индия, то есть мадрасское президентство, представляет особый мир, в котором даже древнее арийское завоевание не успело обезличить дравидский основной элемент населения Индии, и само восприяло многие особенности покоренных, наглядно выражающиеся в замечательных и своеобразных памятниках искусства и в господстве туземных языков дравидского корня. Наконец, Цейлон представляет особый интерес, как убежище буддизма, вытесненного из Индостана. Центральная Индия с ее столицей Гайдерабадом осталась в стороне: хотя вассальный государь этой области и желал выразить свое почтение Наследнику российского престола, но так как он не явился на встречу принцу Вельскому, то в английский маршрут Гайдерабад включен не был.

Чем более углублялось путешествие в Индию, тем ярче выступали, на ряду с характерными особенностями страны, не менее характерные особенности английского владычества. [924] Русским людям, сопровождавшим Августейшего путешественника, должна была более всего бросаться в глаза глубокая бездна, разделяющая Англичан от туземцев, глубокое презрение завоевателей к туземцам, не допускающее возможности слияния последних с современными повелителями, и следовательно отсутствие органической связи Индии с Англией, составляющее главную опасность, непрестанно подтачивающую английское господство в Индии, и неизбежное условие его крушения в более или менее отдаленном будущем.

Этот антагонизм, этот беспощадный взгляд Англичан на Индию, исключительно как на источник скорой наживы и эксплуатации до полного изнурения страны, установились с самых первых успехов Англичан в этой стране. Кн. Ухтомский приводит много примеров поразительного бессердечия и насилия. Под самыми несправедливыми предлогами с туземных владельцев взыскивались миллионные контрибуции, при малейшем сопротивлении конфисковались дворцы, расхищалось имущество, так что на долю простых солдат приходилось по 14.000 руб. на каждого; города облагались штрафами в миллион рублей, туземные государи погибали от яда, низводились с престола, а их владения присоединялись в английским, купцы скупали рис, и в голодный год, когда туземцы умирали десятками тысяч, продавали вдесятеро дороже. Веками накопленные богатства отправлялись в «старую, добрую Англию». Величайшие англо-индийские правители, в роде Клайви и Варрена Гастингса, были в то же время величайшими грабителями. Парламент для приличия приходил в благородное негодование, но, когда уже нечего было грабить у разоренных туземных владык страны, началось систематическое высасывание страны посредством податей и уничтожения туземной промышленности английскою. На индийский счет ведется вся восточная политика Англии. Престиж поддерживается возмутительными средствами. С помощью туземных сипаев завоевываются богатейшие области; но, когда сипаи возроптала на неравенство раздела добычи между ними и английскими солдатами, возроптавших расстреливали из пушек, распределяя это страшное зрелище по разным городам для примерного устрашения покоренных. Возмутительные своеволия английских солдат, так нелестно описанных Киплингом, остаются безнаказанными (стр. 65). [925]

Англичанам досталась в руки богатейшая страна в свете, и нашим путешественникам те же Англичане говорили: «Индия - бедная страна!» За обеднением, конечно, следует бессилие руководящих классов туземного населения, но за ними стоит чуткая восточная масса народа, отделенная от новых хищников различиями религиозными и племенными. Мусульмане сумели слиться с туземцами и, обратив значительную часть их в ислам, нашли себе опору в народе. Успехи протестантизма ничтожны. Даже усовершенствование путей сообщения и облегчение частых сношений с Англией способствовало не сближению, а большему разъединению Англичан и туземцев. Прежде Англичане оставляли семью дома, заводили здесь гарем, жили подолгу в Индии, иногда и совсем оставались в ней. «Одним из пионеров английского дела на бенгальской почве оказался в конце XVII века Джоб Чарнок, в сильнейшей степени объязычившийся: когда умерла его любимая наложница, он ежегодно приносил установленные жертвы на ее могиле». (Стр. 55). Теперь жены и семейства Англичан приезжают в Индию и образуют местное английское общество, строго отделенное от местных жителей. Неминуемым последствием таких порядков является постепенное сплочение народных элементом, враждебное надменным пришельцам, а дурное управление доведет туземцев до отчаянного взрыва, тем более опасного, что уследить его начало и развитие решительно свыше сил английской полиции. Оттого английское население находится в постоянном страхе при малейшем проявлении какого-нибудь загадочного явления в народной жизни, в роде, например, находки каких-то шариков с волосами коровы на деревьях весной нынешнего года. Оттого так бдительно и недоверчиво следят Англичане за всеми западными путешественниками, подвергая их неусыпному полицейскому надзору.

Англичане не прочь выставить войска для парадной встречи и для показа своих воинских сил, дать роскошный праздник, приготовить насчет туземного населения торжественную встречу, заставить туземных князей блеснуть великолепием восточного гостеприимства, но этой показной, строго обдуманной декорацией все дело и кончается. Бдительное око ни на минуту не упускает из виду гостей и туземцев. Раджа Рамнагарский, еще пользующийся тенью самостоятельности, в [926] неизбежном присутствии Англичан оказывается добрым малым, хорошим спортсменом и любителем фотографии, не больше. Низам Гайдерабадский вовсе не был допущен к Его Высочеству.

В книге князя Ухтомского не разъяснено, почему путешественники совсем не видали главных достопримечательностей Бенареса - его храмов, мечетей и учреждений. Далее наружного, весьма поверхностного знакомства с знаменитой религиозной столицей всей Индии, священным городом для всех буддистов и шиваистов дело не пошло... За то Калькутта, резиденция вице-короля, город, созданный Англичанами, наполненный всевозможными английскими учреждениями и целым пантеоном статуй правителей и военоначальников, был показан во всем блеске. «После Лондона, Калькутта - самый населенный из городов британской империи, так как насчитывает почти до миллиона жителей». Но собственно в Калькутте путешественники видели только английское общество, с царской пышностью устроившее свой национальный быт под тропиками. «Мы, (как, впрочем, и все туристы за последние 10 лет) - говорит кн. Ухтомский - видели почти исключительно Индию английского режима, а не действительности; но, ведь, накипь чужой цивилизации над целой бездной не выраженных чувств и затаенных стремлений не есть отражение истинного положения вещей, которое скорее угадывается чутьем, нежели сквозит чем-нибудь определенным». В более непосредственное соприкосновение с Индией путешественники ожидали вступить в Мадрасском президентстве. За рекою Кришной начинается сплошная масса дравидов, говорящих на тамульском и телугусском языках, мало затронутая арийскими влияниями, за исключением религиозного, и воздвигнувшая самые грандиозные и своеобразные памятники браминской архитектуры, в сравнении с которыми храмы северной арийской Индии кажутся скромными. Здесь путешественники знакомятся с теми загадочными фокусниками, у которых трудно различить, где кончается ловкость и где начинается действие сверхъестественной силы. (Стр. 87 и след.). В Мадрасе действует общество, основанное Блаватской. «Для Индии настоящего и будущего Е. П. Блаватская не умерла и не умрет» (стр. 91).

В Тричинапали и Мадуре осмотрены были удивительные храмы и кумиры, высоко чтимые народом, почти никогда не [927] видящим их. В Мадуре находится сильная латинская миссия. «Основанная здесь двести лет тому назад, католическая миссия вскоре стала притчей во языцех и возбудила жестокие нарекания со стороны строгих духовных сфер Запада. Почва, на которой ей приходилось действовать и творить, в сущности представлялась до такой степени не подходящей, но в то же время много обещающей, что ревнители истины поневоле увлекались идеей массового обращения набожных индусов в христианство, поневоле сживались с этою довольно симпатичною средой простодушных приверженцев необъятного языческого пантеона, поневоле в угоду их верованиям шли на известного рода уступки, - хотя бы ради сближения с туземцами в духе любви высшего порядка! Тот, кто здесь первый стал работать в таком именно направлении, Роберт де-Нобилибус, был родственником папы, племянником могущественного кардинала Беллярмина, пламенным носителем и выразителем миссионерских взглядов примирительного порядка. Он отправился в Мадуру с затаенными целями бороться против браминов их же орудием, пустил о себе слух, что он великий созерцатель и аскет, постепенно достигнул значительной известности в глазах суеверного населения и, вникая в сложные подробности туземной обрядности, твердо освоившись с местною речью и санскритом, объявил себя «святым», чем-то в роде воплощения Шивы, чародеем и учителем народа. Население округа охотно, по-детски поверило пришельцу; число его адептов увеличилось до миллиона душ, возникла так сказать лишняя секта, которую оставалось только искусственно направлять по желанному пути. Иезуиты-помощники мнимого брамино-реформатора - убежденно взялись за мастерскую подделку квази-дополнительной Веды и за составление целых мистерий в стихах на тамильском языке, чтобы глубже воздействовать на Мадурцев. Местный царь Тирумала (1623-1659) поколебался в своих верованиях, видя религиозный экстаз странных подвижников нового типа, и даже вдруг перестал радеть об украшении и расширении кумирен. Тогда жречество поднялось на защиту попираемых прав браминства, завлекло магараджу в тайники храма и уморило голодною смертью, затем пошло гонением на католиков. Параллельно с тем их духовного вождя за ересь и отпадение от Церкви осудил Ватикан. Но напасть, обрушившаяся на [928] индо-христианскую, по миросозерцанию чересчур колоритную, общину лишь усугубила ее значение. Отцы-миссионеры до тонкости изучили туземный язык, облеклись в «желтую» одежду, посыпали себе чело пеплом сандального дерева, стали соблюдать строжайший пост (употребляя в пищу лишь воду, рис и горькие травы), вменили себе в обязанность молчание и нищету. До сих пор, хотя приемы обращения далеко не столь грубо практичны, число славословящих папу крайне велико в консервативной южной Индии (108-110). Опыт иезуитов ввести христианство в Индию путем постепенной переделки язычества в христианство, путем эволюционным, а не революционным, представляет характерный образец их деятельности. Они не снисходят к незрелости новообращаемых для принятия в полноте возвещаемой истины, но сознательно обманывают их, сами являясь проповедниками искаженного явно еретического учения, с тем, чтобы впоследствии отвергнуть и самое это учение; их главная цель - поработить себе души, для того, чтобы потом вести их куда угодно, а не спасать их. Даже покладистая римская курия возмутилась таким отступничеством своих любимых и усердных слуг и должна была внять негодующим протестам враждебного иезуитам доминиканского ордена. То же повторилось в Китае. Подделка Вед, как и переделка Евангелия, были раскрыты и осуждены одинаково. Время религиозного синтеза, совпадающее всегда, впрочем, с упадком искренней веры, безвозвратно миновало с появлением христианства; бессознательное народное творчество в создании религиозных мифов не имеет себе места в эпоху откровенной религии, возвещаемой избранниками Божиими, а не исходящей из недр темного народного мышления, блуждающего в поисках за уразумением этической закономерности жизни. Иезуиты задумали искусственным образом восстановить эту эпоху поисков и вести обманными путями народ к уразумению христианства, но, конечно, потерпели полную неудачу. Лучшие люди должны были отвергнуть поддельные Веды и возвратиться в подлинным. Христианство осталось, но среди таких, которые материально выигрывали от принятия новой веры, освобождаясь от приниженного положения в браминском кастовом обществе, получая поддержку в голодные годы и защиту со стороны европейцев.

Незначительность успехов христианства в Индии [929] представляет один из любопытнейших фактов. Возвышенный энтузиазм и чистота жизни должны были победить античный мир с его изношенной ми?ологией и страшной распущенностью нравов. Но западные христиане, явившиеся в Индию, сами по себе были скорее опровержением идеала христианской жизни, нежели его образцами, и в этом отношении, конечно, уступали своим предшественникам - мусульманским завоевателям. Оставалось теоретическое учение, но в отношении практической морали буддизм, проповедующий одно безысходное терпение в ожидавши нирваны, которая только утонченнейшему мышлению может являться в виде блаженного личного бессмертия, а простым смертным не может казаться ничем другим, кроме беспробудного спокойного сна и забвения всех зол жизни, то есть смерти, буддизм был ближе и приспособленнее к действительной жизни бедняков Индусов, нежели христианство с своею верой в торжество правды, воодушевляющее людей к деятельной, коллективной жизни, в работе на пользу ближним ради угождения Богу. Христианство возвещает равноправие всех христианских народов, но эта сторона его, жадно усвоенная всеми народами античного мира и новой Европы и ставшая исходною точкой дальнейшего их развития, явилась и осталась мертвою буквой для Индии. Против богатейшего арсенала мифологических образов браманизма можно было действовать только тем же путем, который дал временный успех буддизму, то есть практической чистотою жизни, примерами самоотвержения, ибо браманизм был всегда готов вплести новую веду, или комментарий к старой, в смысле того учения, которое получало перевес, и, в новой инкарнации, приписать старым божествам то, что возвещается новым популярным учением. В сказаниях о Кришне Европейцы с удивлением открывали заимствования из истории земной жизни Спасителя. Другое дело - закаленный в безропотном терпении буддизм, в сущности признающий все религии одинаково истинными и почтительный ко всем предержащим духовным властям, хотя ревниво охраняющий своих последователей от перехода в христианство и нередко преследующий новокрещенов. Гонения на христиан в Китае и Японии, хотя и могут быть приписаны политическим причинам, во всяком случае не были остановлены буддизмом, имеющим в этих странах, по крайней мере, одинаковое значение с культом предков. Буддизм [930] является удивительно эластической религией в социальном отношении. Повиновение предержащей власти переходит у него в поклонение и обожествление этой власти, в апофеозу, как у античных язычников, то есть в нравственное безразличие пред всякою силой. И, может, быть, это свойство, укоренившись в массе и сломив в отдельной личности нравственно-религиозные устои, помогло суровому и энергическому браманизму изгнать буддизм из пределов полуострова на Цейлон, в заднюю Индию и загималайскую Азию.

Кротость, милосердие, терпимость, или - вернее - индифферентизм буддизма подкупают многих из наших современников, равно как и пессимистический пантеизм, составляющий основу его миросозерцания; от этого не уберегся и кн. Ухтомский, на которого, впрочем, не могла не повлиять и другая, практическая сторона буддизма, подмеченная им в Индии, а, может быть, и за пределами ее. Как ни велико долготерпение буддистов, но желание лучшего слишком неотделимо от человеческой природы, чтобы даже буддисты не чувствовали тяжести хищнической администрации. Русский Царь во всей Азии является самой крупной и грозной силой. Вся Азия видит усилия Англичан стать повсюду на пути России. Этот антагонизм, близящийся к открытой борьбе оружием, чувствуется и четырехсот миллионным буддийским населением Азии. Угнетаемые, (по всем правилам «корректной» экономической политики) Англичанами, буддийские народности обращают свои взоры к России, и, как мы видели на прошлогодней выставке коллекция редкостей, собранных во время путешествия Государя Наследника Цесаревича, охотно воздавали Августейшему Путешественнику божеские почести, наравне с своими древними, развенчанными царями. Под религиозной формой мы можем видеть здесь политическую демонстрацию, которая, конечно, не могла иметь места в английской Индии, хотя совершалась уроженцами и жителями этой счастливой страны. Эта сторона буддизма, обратила на себя внимание автора путешествия, но, кажется, увлекла его слишком далеко в тех выводах, которые он отсюда делает. В антипатии туземцев к иноплеменным. владыкам-Англичанам и в демонстративных овациях Русскому Престолонаследнику еще нельзя видеть положительного настроения. О духовном сродстве, о единстве идеалов с Русским народом, из этого заключать было бы [931] неосторожностью. Князь Ухтомский находит, что в начале XVIII века Россия испытала такой же напор западной европейской культуры, как и государства Индии, но устояла перед Немцами, тогда как Индия поддалась Англичанам, но эта аналогия слишком натянута. Стойкость и непоколебимость национального организма Россия засвидетельствовала уже в страшную эпоху междуцарствия, Индия же никогда не бывала таким сплоченным телом. Монархический принцип, характеризующий Россию, без сомнения, составляет главную, притягательную силу ее на всем азиатском Востоке своим священным характером и величавой простотой, но реальная органическая связь не может иметь основанием только одну политическую идею, христианский государь не может сделаться Сыном Неба, по примеру Монголов и Манджур, воплощением Шивы или Будды, и получить для своей власти религиозное освящение, необходимое в глазах массы и властвующего над ним жречества. Никакие экономические благодеяния не могут заменит святость правящей власти, установленную религией. Но если невозможно органическое слияние при религиозной розни, то вассальные отношения могут быть крепким связующим звеном только до той поры, пока вассальное государство, не стесняемое в своей местной жизни, стоит в культурном отношении ниже и в зависимости от сюзеренного государства: дорастая до него, вассальная страна или сливается с ним, или стремится к отпадению; при этом, чем она обширнее, тем тяжелее отношения к ней. Религиозная разница России и громадных культурных стран Азии составляет тот камень преткновения к осуществлению радужных мечтаний о призвании России в Азию, который недостаточно, кажется, взвешен в прекрасной книге князя Ухтомского. Рост русского государства был доселе ростом русской земли, то есть совершался путем занятия новых, земель русским народом и крещением инородцев, сливавшихся с ним. Таким образом сростались с Русью северные и степные земли и Сибирь, наш главный азиатский базис; этим только путем может быть закреплена за Россией и Средняя Азия, но такие условия образуют, как нам кажется, предельную черту поступательного движения России в Азии. Английское наследство, состоящее в праве выжимать все соки из подвластных туземцев, совершенно не на руку России, охотно, хотя с меньшею энергией, чем прежде, в до-петровское [932] время, приобщавшей инородцев в свою русскую и православную среду. Гегемония же никогда не имеет в себе задатков прочности.

Из Мадуры Августейший путешественник проследовал в Цейлон, где был встречен и отпущен с прежним пышным почетом. В сожалению, болезнь помешала автору принять участие во всех поездках по этому великолепному острову и возобновить знакомство с посещенными уже им буддийскими святынями. Впрочем, он сообщает много любопытных известий о первых сношениях Европейцев с туземными царями, о судьбах цейлонского христианства, значительно сократившегося благодаря соперничеству Португальцев, Голландцев и Англичан, о зубе Будды, сожженном Португальцами и замененном слоновым клыком и пр.

Свободное от полицейской цензуры Англичан наблюдение над Индией стало возможным для путешественников только в Сиаме, где беспрепятственно развивалась буддийская культура, хотя этнографический состав населения был иной, чем в Индостане, и страна была слишком близка к Китаю, чтобы не подчиниться отчасти влиянию его древней цивилизации. Туда из Цейлона направились наши суда, и следующий том путешествия посвящается описанию пребывания Августейшего путешественника в Сиаме, Китае и Японии. В ожидаемой части путешествия русские читатели найдут много сведений, необходимых для оценки событий, ныне совершающихся на дальнем Востоке. Корея является узлом, в котором столкнулись интересы сопредельных с нею стран - России, Китая, Японии, и вездесущие интересы Англии, думающей и здесь заняться ловлей в мутной воде.

М. Соловьев.