СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ПИСЬМА ЧИТАТЕЛЕЙ В «ГАЗЕТУ СВОБОДНОЙ ПЕЧАТИ»
сентябрь-октябрь 1794 г.

Ниже впервые публикуются три письма читателей «Газеты свободы печати», присланные ее издателю Ф. Н. Бабёфу, известному тогда как «Камилл Бабёф». Эти документы хранятся в Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ. Фонд 223). Орфография оригинала сохранена.

№ 1

Письмо от неизвестной, 18 сентября 1794 г. ¹ [262]

Перевод

Гражданин, говорят, что ты своей «Свободой прессы» схватил за нос и за бороду эту банду бешеных волков с улицы бывшего святого Оноре ², [название] которой мы только ради них и сохраняем.

Что ж, если это правда, что ты мог бы обрисовать в своей газете ту цепочку, которую я сейчас собираюсь распутать. Я была вынуждена молчать так долго, до настоящего времени, потому что могла бы быть гильотинирована, если бы потревожила это осиное гнездо.

Однако это довольно трудно для женщины с ее косноязычием.

Я жена бедного санкюлота, который мой муж, вот почему эти злодеи как чума для нас, вот почему мы мечтаем разоблачить перед тобой одного из них, это настоящий волосок из хвоста ³ тирана Роберта Пьера, и, если нельзя срезать его руками, попытайся хотя бы заставить выдернуть этот гадкий волосок. Суп ⁴, так его зовут, он портной по первой профессии, но сменил ее на лучшую, профессию шпиона при главном головорубщике, который нашёл свою головорубку в месяце тремидоре, и таким образом еще до тех событий Суп стал генералом армии в Вандее, ну и вот, на вид [263] он дремучий, не знает ни а, ни б, но это не важно, потому что, если бы он не был плохим человеком, я бы и слова не сказала, однако послушай...

Этот несчастный режим, который был в нашей коммуне Дурдан ⁵ около трех лет, многих он лишил последней рубашки, не было никаких шансов, все в отчаянии, а в прошлом году в октябре месяце арестовали около двадцати человек, да еще примерно столько в апреле и в мае этого года. В этот последний раз он заставил выстроить связанными больше двухсот граждан и гражданок, которые все отправились бы на тот свет, если бы в мае месяце не вмешался представитель Эрассон ⁶, который своей милостью навел порядок.

Этот достойный слуга палача объявил на всю страну, что их всех надо гильотиновать, и сам пошел во главе отряда арестовывать их, говоря им всякие несправедливости, которые он повторял, когда отправлялся Версаль, рассчитывая, что эта поездка оправдает его надежды.

Отцы и матери семейств, члены муниципалитета, почтенные люди дистрикта, мастеровые, патриоты, слуги женского и мужского пола – все годились, хватали всех подряд, ему доставляло удовольствие оскорблять и заставлять трепетать каждого, так что каждый был в своем доме скорее мертв, чем жив.

Возвращаясь к арестованным, скажу тебе, гражданин, что они провели в заключении по три-четыре месяца, причём многие были больны, а потом с них сняли обвинение, к чему приложил руку представитель, он проверил их всех вместе, и они оказались белы как снег.

Народное общество в основном состоит из санкюлотов коммуны, среди которых мой муж, и оно удвоилось в численности, этому Супу там сказали, что повидали нищенскую нищету лицом к лицу, а ему было все равно, он благодаря этой своей профессии, и чтобы донимать еще больше, был назначен начальником реквизиции, чтобы руководить ею. Вот, стало быть, к какой партии они принадлежат, но снизу ряд местных добровольцев написали в общество, что верхи украли у них очень много, а потом вычеркнули из списков как недостойных, и тогда оно послало комиссаров с жалобами в комитет общественного спасения, чтобы рассказать [264] ему это все и попросить о справедливости, но вышло так, что комиссары вернулись ни с чем, жалобы были преданы забвению и результате этот мерзавец, которого назвали генералом, так до сих пор им и является, а как же, только в то время был во главе, а теперь стал охвостьем, да еще сестра этого генерала была и остается кухаркой и сожительницей представителя Колло де Блуа ⁷, который, говорят, был весьма дружен с пороками, вот так. Почитай о генерале Супе, я хотела бы увидеть его выведенным в твоей «Свободе прессы», это позволило бы раскрыть глаза Конвенту, который, конечно, не такой, и, поскольку теперь он хочет служить только честным людям, я верю, что он не замедлит спровадить этого деревенщину и хорошенько ему наподдать, как хочет того вся страна, это доставит живейшее удовольствие всем гражданам Версаля, которые познали на себе все его гнусности, [творимые] в нашем городе.

Я не подписываюсь, и мой муж, который не умеет писать, – тоже, потому что в этом мире не поймешь, кто жив, а кто умер. Но я не прощаюсь. Для начала справься в нашем обществе, гарантирую тебе, что оно, конечно, должно будет [подтвердить] все, что я послала тебе в этом письме, не говоря о разных разностях, которые оно пошлет тебе, потому что оно знает много всего, чего не знаю я, и таким образом ты будешь в состоянии сделать хорошее произведение, как я того желаю.

Шлю привет и братство

Дурдан
2 кюлотида II года республики

№ 2

Письмо от неизвестного, 4 октября 1794 г. ⁸ [267]

Перевод

Гражданин

Я спешу направить тебе небольшой ряд идей, которые родились у меня на заседании Конвента, на котором я присутствовал вчера в течение шести часов.

Этот сеанс до того, как Лежандр сделал свое разоблачение ⁹, был примечателен энергией, с которой подавляющее большинство отстаивало принципы, выступало против дезорганизаторов общества, которые просачиваются в секции, чтобы нарушать там порядок на заседаниях и принуждать к молчанию добрых граждан посредством террора и угроз; против негодяев, которые проникают в людные места, чтобы вводить в заблуждение [общественное] мнение, уничтожая общественную мораль, чтобы, в конце концов, после роспуска национального представительства и убийства депутатов, уничтожить сам народ. Поведение Национального конвента было таким, каким оно должно быть всегда – благородным, твердым, устрашающим для заговорщика, под какой бы маской он ни собирался предать родину. Результатом этой части сеанса был декрет, которым постановили арестовать Кретьена, Клеманса и Маршана ¹⁰, единодушно изобличённых в пособничестве Робеспьеру и продолжении его линии, и который трибуны наградили продолжительным аплодисментами, что является для Национального конвента явной гарантией того, что общее мнение поддерживает принципы и что настал момент, когда надо набраться смелости и с силой ударить по всем заговорщикам; потому что надо в конце концов срубить одним ударом сто голов гидры.

Лежандр, атакуя сообщников Робеспьера, направил [268] несколько стрел против Барера, Колло д'Эрбуа и Бийо-Варенна ¹¹. Те, во второй раз видя, что их разоблачили в сенате как сообщников тирана, использовали для самозащиты то же оружие, которым отбивались от обвинения Лекуантра ¹²; но они с большим пылом ссылались на свидетельства своих коллег Карно, Приера и Робера Ленде ¹³: они попросили их ответить, не выходят ли каждодневно на свободу люди, арестованные старым комитетом с согласия и за подписью всех его членов. Их коллеги справедливо признали, что они каждодневно способствуют [освобождению] заключенных, и великодушно попросили, чтобы ассамблея не отделяла их собственную судьбу от судьбы изобличенных. После столь откровенных признаний ассамблея перешла к повестке дня, и, конечно, мне показалось, что она не могла сделать иначе. Но на ум резонерствующему философу неожиданно пришли мысли. Сначала возникает вопрос, почему в комитете, составленном из двенадцати членов и обвиняемом в крупных злоупотреблениях властью, в течение года был сконцентрирован весь авторитет национального представительства. Возникает вопрос, говорю я, почему общественное мнение упорствует в том, чтобы рассматривать в качестве виновных только некоторых членов и считать невинными других, хотя они все должны были способствовать арестам, проводимым тем же самым комитетом.

Я хочу попытаться решить эту задачу так, чтобы удовлетворить беспристрастного читателя. Сначала я принимаю за аксиому, что наша репутация создается ни чем иным, как нашим нравственным обликом; затем я говорю, что наш нравственный облик есть результат наших поступков – частных и общественных. Эти неоспоримые, однажды выдвинутые аксиомы помогут нам исследовать репутацию, который пользовались различные члены комитета во времена децимвирата, и репутацию, которой они пользуются теперь, когда отказались от власти. Начну с того, [269] что я не знал лично никого из членов, о ком идет речь, но скажу откровенно – я слышал, что говорили о характере и нравах этих различных депутатов, и я всегда соглашался, что Карно, Робер Ленде и Приер – смелые люди и добрые республиканцы, и тут я беру в свидетели весь Париж; также я беру в свидетели весь Париж, чтобы узнать, удостоились ли подобной славы Барер, Колло д'Эрбуа и Бийо-Варенн. Что касается меня, то без всякой желчи и с наивной откровенностью признаюсь, что я почти ежедневно слышал, что три вышеупомянутых члена честолюбивы, жадны до власти и что их желанием было сделать свои полномочия пожизненными, чтобы править Францией. И благодаря тому, что я услышал, я пришел к такому решению: разберись внимательно, гражданин, на чем основана эта общепринятая идея, кого следует считать безумцем, кого надо рассматривать как сообщника Робеспьера, и, возможно, Лекуантр сам вбил себе в голову это пособничество, пока делал свое разоблачение.

Теперь посмотрим на поведение, которого придерживались депутаты во время казни Робеспьера; я сильно заблуждаюсь, если репутация, которой они пользуются, не соответствует в точности этому поведению. Здесь я ставлю вопрос и говорю: существуют ли в Конвенте две названные партии – одна за свободу и справедливость, а вторая за террор? Весь Париж, вся Франция отвечают – да; потом я задаю другой вопрос и говорю: после смерти Робеспьера и особенно до того, как стало возможным разоблачение Лекуантром Барера, Колло д'Эрбуа и Бийо-Варенна, присоединились ли они к одной из партий? Снова весь Париж отвечает, что они вступили в партию террора. Говорят даже, что они вожди этой партии, но держатся в тени. Вынужденный поставить третий вопрос, чтобы сделать свой вывод, я спрашиваю: разве Робеспьер не угнетал всю Францию посредством преступления, убийства, террора, и разве те, кто хотят вернуть террор, чтобы пожать плоды своих преступлений, не являются продолжателями дела Робеспьера, даже если бы они не были причастны к ним во время его правления? Отсюда я заключаю, что, если Барер, Бийо-Варенн и Колло д'Эрбуа объединены в партию, они являются продолжателями дела Робеспьера, что вполне равноценно званию сообщника.

№ 3

Письмо от Б. Леблона, сентябрь-октябрь 1794 г. ¹⁴ [271]

Перевод

Антиробеспьеризм, или французский народ, уставший от угнетения

Нет-нет, конечно нет, французский народ-суверен, народ, который уже однажды так возвысился, который с каждым днем своей кровью все более укрепляет свободу, равенство, единство и неделимость демократической республики, больше не склонит головы перед гнуснейшей и ужаснейшей игрой, которую кучка мятежников тщетно хотела бы навязать ему, оживляя страшную систему негодяя Робеспьера! [272]

Пусть они дрожат, эти монстры, которые не хотят истинного правосудия, поскольку у них и в самом деле есть основания бояться! Пусть дрожат эти кровопийцы, которые, разжирев за счет народного пота и народного труда, злоумышляют, всячески исхитряются, дабы вернуть террор в порядок дня и продолжить всеобщее угнетение в Республике.

Суверенный народ устал от всех этих притеснений, и его доброта, которую так часто испытывали, сменилась на справедливый гнев, готовый раздавить собою всех изменников родины, столь далеких от великих принципов добродетели, справедливости и истины – первейших оснований и гарантов всех соглашений и убеждений свободного народа, объединенного в демократическую республику.

Пусть усвоят эти подлые интриганы, что народ знает своих истинных друзей и своих заклятых врагов, которые желают заставить его вновь восстать, чтобы вернуть свои права! И вот он, наконец, поднялся, чтоб призвать к порядку тех, кто хотел бы окончательно отнять у него эти права и воскресить угнетение и рабство!

Пусть усвоят, что народ знает, что лишь те, кто хочет угнетать всех и разрушить все, – его злейшие враги!

Да будет известно, что в демократической республике настоящая и самая опасная аристократия – это обычно кучка интриганов и честолюбцев, желающих возвыситься и доминировать над большинством!

Да будет известно, что мнимые патриоты, некогда проявившие себя угнетателями и убийцами своих сограждан, – это те, кто усердствовал в совершении всяческих преступлений и ограблении казны, думая прежде всего о том, как продержаться среди ужасов и беспорядка.

Да будет известно, что дальновидные и мудрые меры Национального конвента предвещают им близкое падение. Да будет известно, что они напрасно добиваются умножения членов якобинского общества, которые без конца вводят всех в заблуждение: весьма дурная компания хотя бы потому, что она все время пытается соперничать с Конвентом.

Да будет известно, что у свободного народа закон карает смертью всякого, кто берет на себя право говорить вещи, унижающие или разрушающие национальное представительство. Должны быть заклеймены как величайшие преступники и наказаны в качестве таковых те, кто злобно и коварно употребляет [273] самые вероломные средства, чтобы провести демаркационную линию внутри Национального конвента. Да будет известно, что они хотят, раздавая своим коллегам самые низкие и грязные эпитеты, внушить к ним отвращение, оттеснить их, а следовательно, ослабить и даже разрушить Конвент.

Да будет известно, что семь восьмых и больше наших представителей искренне хотят счастья народа, но убеждены, что, пока идет война, они могут выковать его счастье и сделать его довольным лишь энергичным и жестким управлением, честность, добродетельность и справедливость которого были бы базой всех их поступков.

Да будет известно, что масса французского народа в основном очень добра и благонравна, и ей не нужно почти ничего, кроме хороших законов. Стало быть, система террора и угнетения гибельна и разрушительна.

Суверенный народ твердо решил не терпеть больше притеснений, которые не только унижают и оскорбляют его, но которые в конце концов уничтожили бы его, если бы не сдерживались самыми твердыми защитниками – свободой, равенством и единой, неделимой и демократической республикой.

Батист Леблон.

Я посылаю тебе небольшую заметку, которую прошу тебя напечатать, чтобы все добрые граждане и подлинные друзья суверенного народа объединились и направили свои усилия против тигров, жаждущих крови своих сограждан и издающих ужасные крики с тех пор, как они больше не могут пить ее в свое удовольствие.

Также я прошу тебя быть редактором этой заметки. Прими мое искреннее восхищение своим рвением и неукротимым бесстрашием, которые ты проявляешь ради торжества истины и справедливости, а также твоей самоотверженной преданности родине и пользе общего дела.

Привет и братство

Батист Леблон

Комментарии

1. РГАСПИ. Ф. 223. Оп. 1. Д. 260.

2. На улице Сент-Оноре располагался Якобинский клуб.

3. Имеется в виду Робеспьер. «Охвостьем Робеспьера» после 9 термидора называли бывших сторонников режима Революционного правления.

4. К сожалению, идентифицировать личность человека, о котором идет речь, не удалось. В списках генералов времен революции фамилия Суп или похожая на нее отсутствует. – См.: Six G. Dictionnaire biographique des généraux et des amiraux de la révolution et de l'Empire. P., 1854. 2 vols. Возможно, автор письма приняла за генерала какого-то военного с более низким званием.

5. Дурдан – старинный французский город в регионе Иль-де-Франс, ныне входит в агломерацию Парижа.

6. В Конвенте не было депутата по фамилии Эрассон. – См.: Kuscinski A. Dictionnaire des conventionnelles. P., 1916-1919. 4 vols.

7. Имеется в виду Ж. М. Колло д'Эрбуа (1749-1796) – депутат Конвента, член Комитета общественного спасения, террорист, термидорианец. В 1795 г. сослан в Гвиану, где и умер.

8. РГАСПИ. Ф. 223. Оп.2. Д. 549.

9. 3 октября 1794 г. депутат Л. Лежандр заявил, что в Конвенте имеются сторонники свергнутого Робеспьера, знавшие о его преступлениях еще до 9 термидора, но молчавшие. Были названы имена Б. Барера, Ж. Н. Бийо-Варенна и Ж. М. Колло д'Эрбуа.

10. Заседание 3 октября началось с прихода депутации секции Лепелетье, которая объявила, что раскрыла заговор против Конвента. Секционеры собирались направить депутатам поздравление в связи с положением дел в стране, но принятие единогласного решения сорвал бывший присяжный революционного трибунала Кретьен. Дискуссия затянулась, и когда большинство членов секции разошлось, не дождавшись конца заседания, Кретьен со своими сторонниками приняли резолюцию направить адрес не Конвенту, а Якобинскому клубу. Депутация денонсировала эту резолюцию и обличила Кретьена как сторонника Робеспьера. Депутат Ж. А. Тюрио произнёс пламенную речь, призывающую арестовать Кретьена. Ж. Б. Клозель заметил, что неразумно оставлять на свободе и Клеманса с Маршаном – «двух бесчестных смутьянов». Очевидно, речь шла о каких-то единомышленниках Кретьена.

11. Барер Б. (1755-1841) – депутат Конвента, балансировал между монтаньярами и жирондистами, член Комитета общественного спасения, термидорианец; Бийо-Варенн Ж. Н. (1756-1819) – депутат Конвента, член Комитета общественного спасения, террорист, термидорианец. В 1795 г. приговорен к ссылке в Гвиану.

12. За месяц до Лежандра, 4 сентября 1794 г. с обвинением Барера, Бийо и Колло в робеспьеризме выступил Л. Лекуантр, но тогда его выступление было воспринято как «клеветническое».

13. Карно Л. (1753-1823) – известный математик, депутат Конвента, член Комитета общественного спасения. В дальнейшем – член Директории; Приер-Дювернуа К.А. (Приер из Кот-д'Ор) (1763-1832) – военный, депутат Конвента, монтаньяр, член Комитета общественного спасения. Позже был заподозрен в сочувствии робеспьеристам и выведен из состава Комитета. При Директории – член Совета пятисот; Ленде Р. (17461825) – депутат Конвента, член Комитета общественного спасения. В дальнейшем обвинялся в сочувствии робеспьеристам и бабувистам.

14. РГАСПИ. Ф. 223. Оп.2. Д. 548.