СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ПОДЛИННИКИ ПЕРЕПИСКИ ВОЛЬТЕРА С ЕКАТЕРИНОЙ II

Переписка между русской царицей и фернейским отшельником имела всеевропейский резонанс и немало способствовала не толь ко творимой легенде о «Северной Семирамиде», но и привлечению общественных симпатий и интереса к России. Но переписка эта интересовала не только современников, она публицистически использовалась их потомками и не раз привлекалась историками для характеристики Екатерины II и Вольтера, а также различных оттенков франко-русских «про светительских» связей. О внимании к ней свидетельствует уже то, что в те чение 1802-1803 гг. она вышла в русских переводах четыре раза, включая 153 письма согласно так называемому «кельскому изданию» 80-х годов XVIII в. ¹, а 80 лет спустя В. В. Чуйко под заглавием «Вольтер и Екатерина II» выпустил новый перевод — уже более обширный (162 письма, вошедших в популярное издание сочинений Вольтера в 46 томах фирмы Ашетт в 1876 г.) ².

Эти издания были рассчитаны на широкую публику и не ставили перед собой научных целей; однако достаточно напомнить о том, что перед историками и литературоведами переписка императрицы и философа предстала также во всей полноте и со всей тщательностью подготовки текста в «Бумагах императрицы Екатерины II, хранящихся в Государственном архиве Министерства иностранных дел». II. Пекарский, а затем Я. Грот опубликовали письма Екатерины II и Вольтера по подлинникам, причем множество текстов увидело свет впервые в этой публикации ³. Именно [267] этот текст и считался доныне каноническим и перепечатан в наиболее полном (до Бестермана) издании всех писем Вольтера, т. е. в собрании сочинений под редакцией Л. Молана ⁴.

Тем более досадной оставалась та неполнота сведений о месте хранения их подлинников, которой отмечена сводка данных о всех хранящихся в Советском Союзе вольтеровских материалах, составленная автором на стоящей статьи на основании обширных разысканий редакции «Литературного наследства» в 1931-1935 гг. Сводка эта появилась в свет в 1937 г. в нашей работе «Наследие Вольтера в СССР». Утверждая «невозможность в настоящее время полностью реконструировать специально интересующую нас русскую переписку Вольтера...», мы характеризовали процесс «всплывания на поверхность» материалов вольтеровской переписки, который, «несомненно, и в интересующем нас направлении изучения русских связей Вольтера принесет еще немало любопытного», но при этом оговаривали, что «наличные письма Екатерины II к Вольтеру и вовсе не смогли быть подвергнуты обследованию» ⁵.

Приходится подчеркнуть, что ни печатно, ни путем устной информации никто с тех пор не опровергал этих строк, а потому весьма вероятно, что в тот момент эти материалы действительно не попадали в орбиту внимания архивистов. Но существенные успехи в разработке архивных фондов при вели к тому, что и данный фонд был учтен, занял надлежащее ему место и получил отражение в описях, а затем и в «Путеводителе» по фондам ЦГАДА ⁶. Как бы то ни было, но когда в процессе подготовки «Новых текстов переписки Вольтера» мы в 1955 г. обратились к хранящимся в архиве подлинникам, таковые предстали перед нами не только в виде нескольких отдельных писем, учтенных в сводке 1937 г. ⁷, но и в виде полной переписки русской императрицы с Вольтером.

Как ни важен был этот факт с чисто архивной точки зрения, несомненно гораздо более существенным в источниковедческом отношении оказалось обстоятельство, совершенно непредвиденное для публикаторов и текстологов. Было известно — и это подчеркивал издатель, — что в 1873 г. переписка публиковалась на основании сохранившихся в Главном архиве Министерства иностранных дел черновиков писем Екатерины II.

Что касается подлинников этих писем, то, если не вызывало сомнения использование некоторых из них для изданий даже при жизни Вольтера, было известно лишь о стремлении царицы скупить их все сразу после его смерти, а в особенности при подготовке Бомарше знаменитого кельского издания произведений Вольтера. С этим поручением Мельхиор Гримм, сумевший купить библиотеку писателя и вообще успешно реализовавший задания Екатерины II, справиться не смог; через издателя Панкука подлинники попали в руки Бомарше и были использованы в кельском [268] издании. С крушением этих планов мы имеем основание ставить в связь упадок интереса Екатерины к закупленным ею книгам, принадлежавшим Вольтеру ⁸.

В свете этих фактов ничего неожиданного не было в том обстоятельстве, что письма Екатерины представлены у нас именно в черновиках. Гораздо загадочнее представлялось другое: как могли исчезнуть из русских правительственных архивов XVIII-XIX вв. да и вообще из поля зрения науки почти все подлинники писем Вольтера, дошедших до русской государыни? ⁹ В их уничтожении уже трудно считать кого-либо заинтересованным. В этом отношении приятным сюрпризом явился целый том аккуратно переписанных, явно еще в XVIII в., копий почти всех писем Вольтера к Екатерине II, хранящийся в части 1 дела 154 фонда (разряда) V в ЦГАДА ¹⁰. Таким образом, теперь мы располагаем, в подлинниках или во вполне надежных современных копиях, текстами 92 писем Вольтера к Екатерине II (тогда как в кельское издание их попало лишь 85, а к 1937 г. установить местонахождение возможно было лишь для пяти из них) ¹¹.

Несомненный интерес представляет и открывшаяся ныне возможность проследить по оригиналу черновиков писем царицы качество публикации их текста в «Сборнике Русского исторического общества». За ничтожными (и явно не намеренными) исключениями, публикация Пекарского и Грота (в т. XXVII пояснено, что «списанные Я. К. Гротом» письма издал секретарь общества Штендман) оказалась выполненной на отличном уровне; в совершенстве знакомые с рукой и слогом, ходом мысли и сомнительной орфографией автора, они безошибочно нащупывали связную последовательность и последнюю редакцию в подчас очень беглом и загроможденном черновике, и в подавляющем большинстве случаев крайне трудно предложить сейчас сколько-нибудь существенные исправления. За единичными исключениями вполне удачно решены и многочисленные датировочные головоломки и полно для этого учтены данные, содержащиеся в изданных к тому времени письмах Вольтера.

И тем не менее ныне уже более не представляется возможным восходить не только к изданию Русского исторического общества (и, соответственно, к молановскому тексту), но и к его оригиналам, т. е. к черновикам писем Екатерины, как к основному источнику наших сведений об этой переписке! Дело в том, что в этом же самом деле № 154 того же V фон да, вторая часть которого содержала вышеозначенные черновики ¹², [269] а первая часть (лл. 1-197) представляла собою упоминавшиеся выше копии писем Вольтера к Екатерине II, далее, на лл, 206-355 ¹³ этой же первой части обнаружились автографы — чистовые подлинники 74 писем Екатерины II в Ферне! Как нетрудно убедиться, между их текстом и тем, что мы прежде считали за письма, поступившие к Вольтеру, — множество различий. Подчас это лишь мелкие и чисто стилистические нюансы, но нередко и смысловые варианты, а подчас — целые новые части писем, наконец, в четырех случаях — вообще неизвестные письма Екатерины и в двух случаях — собственноручные ее «приложения» к письмам в Ферне, тоже неиздававшиеся. С другой стороны, для девяти писем, известных по черновикам, чистовые экземпляры отсутствуют. В сумме оба эти комплекта подтверждают текст 83 писем Екатерины II (кельское издание знало 68 из них) ¹⁴.

Многое выясняет эта находка: в частности, восстанавливает в правах текстологию изданий, вышедших ранее «Сборников РИО» , как мы теперь видим, восходившую к подлинникам. В том, что перед нами именно те экземпляры, которые были в руках у Вольтера (а не какие-нибудь «чистовые варианты», собственноручно Екатериной перебеленные и оставшиеся в России), сомневаться невозможно, тем более что на многих из этих писем сделана (явно при подготовке к будущему изданию) пометка почерком Вольтера (в одном случае — почерком его секретаря Ваньера) «Impéra trice de Russie» («Русская императрица»).

Но находка эта ставит немало вопросов. Где находились эти письма до их включения в один фонд с черновиками? Почему ученые архивисты и публикаторы 70-х годов XIX в. не подозревали об их существовании?

В чьих руках они побывали во Франции после того, как были (но почему-то не все!) скопированы для кельского издания? Как вообще попали в Россию?

Благодаря счастливой случайности последняя из этих загадок раньше всего получила полное и простое разъяснение. На первом из белых защитных листков в части 1 дела 154 разряда V Государственного архива министерства иностранных дел (т. е. нынешнего фонда V ЦГАДА) имеется небольшая помета: «MadameGobet, quai de la Megisserie, № 62» (Мадам Гобе, набережная Межиссери, 62). Связь ее со следовавшими за ней копиями вольтеровских писем оставалась для нас неясной до тех пор, пока совсем в ином хранилище — в Архиве Государственной публичной библиотеки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина — мы не напали уже в начале 1957 г. на «Дело Управления императорской Публичной библиотеки и Румянцевского музеума» (1856 г.), № 46 «О поднесении государю императору госпожою Гобе коллекции писем императрицы Екатерины II к Вольтеру и копий писем сего последнего к ея величеству и о подарке ей из Кабинета. Началось 30 ноября 1856 г. Решено 15 апреля 1857 г. На 22 листах». Небольшая переписка, объединяемая этим делом, обстоятельно отражает хлопоты, связанные с процедурой определения царского ответного подарка, отправкой браслета из Кабинета в Париж, но совершенно не затрагивает наиболее важной стороны дела — путей перехода этих эпистолярных сокровищ в руки их обладательницы. Однако все необходимые уточнения того, когда и при каких обстоятельствах они [270] перешли от нее в Россию, дело это содержит ¹⁵. Основное явствует уже из первого его документа (л. 1) — копии письма директора Публичной библиотеки М. А. Корфа и его заместителя кн. В. Ф. Одоевского за № 1013 от 30 ноября 1856 г.:

«Господину министру императорского двора Член французского университета и бывший профессор коллегии св. Людовика Лестрад представил мне реестр подлинных писем императрицы Екатерины II к Вольтеру и копий писем сего последнего к ея величеству, составляющих собственность проживающей в Париже пожилой девицы Гобе (Gobet), которая в чувствах благоговейной преданности к государю императору желала бы эту коллекцию, тем более драгоценную, что многое из нее никогда не было напечатано, поднести его императорскому величеству для императорской публичной библиотеки.

Г-н Лестрад изъяснил мне при этом, что девица Гобе, пользуясь весьма богатым состоянием, не желает за упомянутую коллекцию никакого денежного вознаграждения». При письме препровождался и «сообщенный... г. Лестрадом» реестр, копия коего, к сожалению, видимо не была изготовлена (в деле отсутствует).

На дальнейших листах сохранилось письмо Гобе к барону М. А. Корфу (j’ai remis au jourd’hui, 29 janvier 1857 au Secrétaire de l’Ambassade de Russie en France, les lettres...), датированное 29 июня 1857 г. из того самого дома № 62 по набережной Межиссери, адрес которого (па обложке дела в ЦГАДА) мы уже упоминали. В документе от 14 февраля 1857 г. уже сообщается, что «полученная.... при отношении от 18/30 января за № 71 коллекция писем... была поднесена государю императору», который распорядился «препроводить оную для хранения в Эрмитаже совместно с библиотекой Вольтера».

Не подлежит, однако, сомнению, что дар Гобе не попал в Эрмитаж и не был объединен с библиотекой Вольтера. Нет никаких следов его хотя бы временного пребывания и среди рукописей Публичной библиотеки, и характерно, что в 1861-1862 гг., когда библиотека осваивала новые книжные и рукописные богатства, передаваемые из Эрмитажа, — и в том числе библиотеку Вольтера — об этих письмах никто и не вспомнил. Вероятнее всего, непосредственно из рук Корфа, чья инициатива в приобретении этой коллекции для нас очевидна, собрание Гобе попало в одну из личных дворцовых библиотек Александра II. А это оказалось равносильным преданию совершенному забвению: когда 15 лет спустя, в 70-х годах, шла организованная в Русском историческом обществе (и проходившая под особым покровительством и Александра II и наследника) работа по подготовке к изданию переписки Екатерины II, растянувшаяся на много лет, то ни Пекарскому, ни Гроту даже возможность существования подлинников писем царицы к Вольтеру не приходила на ум; ни проблеска осведомленности об этом не найдем мы и в рецензиях на их издание, недостатка в которых не было.

Пометки о числе листов на обложках как части I, таки II дела № 154, подписанные инициалами ЯБ, выдают тот факт, что материалы эти прошли в этом архиве через руки Я. Л. Барского, но остается неясным, почему они не привлекли его внимания.

Некоторый свет на эти обстоятельства проливает наше наблюдение в 1956 г., когда эти документы еще не получили новых переплетов. В части II дела № 154 мы видели вложенной, сразу вслед за обложкой дела, синюю [271] обертку с черной сургучном печатью Азиатского департамента МИД и с надписями: «Переписка Вольтера с императрицей Екатериною II передано государем императором управляющему М ^вом, а им лично директору гос. архива для хранения», «В Государственном Архиве получено 24 сентября 1881 г.», «Запечатанный печатью Азиатского департамента настоящий пакет мною вскрыт по ходатайству императорской Академии наук (отв. 1 апреля 1908 г., № 843). 2 апреля 1908. Директор С. Горяинов».

Мы полагаем, что эта синяя обертка, по недоразумению, попала в часть II дела, содержащую черновики писем Екатерины И, должна же была она храниться вместе с частью I этого дела, так как, несомненно, в 1881 г. черновики находились не у Александра III, но в Архиве и к ним трудно было бы применить заголовок «Переписка Вольтера с имп. Екатериной II», — заголовок, вполне отвечающий составу дара Гобе. К сожалению, при изготовлении новых переплетов эта обертка на надлежащее место не вернулась.

Из «Протоколов заседаний Историко-филологического отделения императорской Академии наук» за 1908 г. можно почерпнуть еще одно уточнение: упомянутое только что в записи Горяинова отношение Академии наук было послано на основании того, что академик А. С. Лаппо-Данилевский «довел до сведения Отделения, что в Государственном архиве он имел случай видеть запечатанный пакет; судя по заглавию, он должен содержать переписку императрицы Екатерины II с Вольтером». «Ввиду того, что означенный пакет может содержать материалы, не лишенные значения для изучения отечественной истории», академик Лаппо-Данилевский считал «полезным ознакомиться с его содержанием, а потому просил... ходатайствовать о разрешении ему вскрыть этот пакет, пересмотреть находящиеся в нем бумаги, а в случае нужды и снять с них копии» ¹⁶. Однако вряд ли это намерение осуществилось тогда; ничто не говорит об ознакомлении с ними А. С. Лаппо-Данилевского ¹⁷, и тень забвения сошла с этих писем лишь ровно через столетие после неожиданного их выступления на поверхность в 1856 г. ¹⁸.

Не впадая в недооценку мелочных уточнений — их ведь требуют едва ли не девять десятых всех опубликованных писем как Вольтера, так и его корреспондентки, а в одном письме их набирается подчас до двух десятков, и не всегда коротких, — не упустим все же из виду важнейшее. Перед нами ряд новых писем и ряд значительных — даже по размерам — новых вариантов. А для правильной оценки их значимости необходимо прежде всего не забывать, что переписка интенсивнее всего ведется в годы Турецкой войны и первого раздела Польши, в обстановке, дипломатически сложной для России даже в моменты наибольших побед, не говоря уже о (замалчиваемых, конечно) трудностях подавления народного движения, шедшего за Пугачевым.

В эти годы правительство Франции более или менее открыто, но совершенно недвусмысленно, держит руку Турции и не прочь всячески [272] помогать польским конфедератам. А для Вольтера последние 10-15 лет жизни, на которые как раз и приходится переписка с русской царицей., были, как общеизвестно, годами наибольшего «ожесточения», т. е. все более целеустремленной, непримиримой и всепоглощающей борьбы против «бесстыдства» — обскурантизма, лицемерия, эксплуататорских привилегии католической церкви и против деспотизма бесчеловечных судебных порядков.

Но при всем том дворянская царица через десять лет после захвата власти даже при самых критических ситуациях чувствовала себя на троне гораздо увереннее, чем в 1762 или 1763 г. и все менее нуждалась в той вербовке сторонников отовсюду, вплоть до лагеря философов Просвещения, с которой ей пришлось начинать международные связи своего правления. И в то же время Вольтер, давно уже общепризнанный властитель умов, сам — «граф Турнейский», богач и независимый помещик, в этот период уже вполне может обходиться без того искательства перед сильными мира сего, которое в прежние годы не раз казалось ему единственным средством самозащиты (в чем он горько обманывался при всех крупных ставках, но почти безошибочно реализовал успех при бесчисленных издательских, театральных, полицейских, журналистских дрязгах) Тем не менее и теперь не пустое честолюбие заставляло Вольтера расточать самую необузданную лесть перед «Семирамидой», «мудрейшей законодательницей», «философом на троне» и т. п., как он не уставал величать русскую самодержицу. Современному советскому читателю, думается, нет нужды напоминать хорошо известные гневные оценки Пушкиным ее от отвратительного лицемерия или не менее знаменитые высказывания Энгельса о том, как царица сумела обвести вокруг пальца даже энциклопедистов и превратить петербургский двор в штаб-квартиру европейского Просвещения. Учтем, однако, что действительно среди военных забот, паркового строительства, литературной полемики и крупнейшей дипломатической игры Екатерина II находила время довольно регулярно в течение 15 лет, и подчас обстоятельно, излагать для Вольтера на бумаге ход важнейших событий в России — и притом, как мы убеждаемся, свои письма не только своею рукой перебеляя, но и изрядно при этом исправляя. И, это, конечно, не было только данью вежливости или развлекательным отдыхом.

Постепенно в переписке установилась какая-то удивительная бесцеремонность, можно сказать — фамильярность, и не требуется особой проницательности, чтобы уловить, что явно нарочитое раболепие и преувеличенные, чуть ли не шутовские, формы экстаза подчас воспринимались обоими корреспондентами лишь как условность и многое из этого не засчитывалось всерьез. Тем не менее переписка эта отвечала чему-то гораздо большему и более ответственному, нежели потребность отвести душу с умным собеседником и, словно дурачась, находить выход раздражению пли досаде на назойливых и докучных современников. Удивительным резонансом обладали как огромные залы Царского Села, Петергофа, Зимнего дворца, так и скромные комнаты фернейского «замка», и это ни на секунду не упускали из вида корреспонденты, хотя несомненно рассчитывали на то, что многие выражения переписки останутся доверительными. Но, разумеется, в расчете не только на самого адресата стремительностью, беззаботностью тона поддержать иллюзию того, будто крестьянская война не более как фарс, а чума в Москве — лишь огорчительный эпизод, созданный провидением, чтобы послужить фоном благодеяниям и геройству Орлова. Нередкие опровержения измышлений недружественных, в частности — английских, газет, пренебрежительно-насмешливые реляции о турецкой армии, «развернутый показ» веротерпимости православных иерархов (с недвусмысленным «подтекстом» по адресу не фанатизма вообще и даже не палачей Каласа и Ла-Барра, а польских конфедератов и папского [273] нунция, их подстрекавшего), эти невычитаемые органические элементы писем Екатерины II — яркие тому примеры. Для Вольтера же его письма не только блестящее оружие разносторонней пропаганды — идей, часов и чулок, протежируемых талантов, — но и не раз рычаг проверки (и усиления) собственной значимости, и, косвенно, вклад в укрепление позиций лагеря энциклопедистов.

Комментарии

1. Переписка российской императрицы Екатерины Вторыя с господином Волтером с 1763 по 1778 г., ч. I-II. Перевел Михаил Антоновский. Санкт-петербург, при Императорской Академии Наук, 1802; Философическая и политическая переписка императрицы Екатерины Вторыя с Г. Волтером, продолжавшаяся с 1763 по 1778 год, ч. I. Москва, в сенатской типографии у Селивановского, 1802; ч. II, в Санкт-петербурге, в типографии Государственной Медицинской Коллегии, 1802; Переписка Российской императрицы Екатерины II и господина Волтера, продолжавшаяся с 1763 по 1778 год. Перевел с французского Иван Фабиян, ч. I-II. М., 1803; Переписка Екатерины великия с господином Волтером. Перевел Александр Подлисецкий, ч. I-II. Москва, в губернской типографии у А. Решетникова, 1803.

Относительно даты завершения труда М. Антоновского мнения противоречивы; в частности, существуют ссылки на итальянский перевод с него, вышедший в свет якобы в Турине в 1797 г. (ни Т. Бестерман, ни Ф. Вентури не смогли однако подтвердить мне существование подобного издания, реально переведенного с русского).

2. Вольтер и Екатерина II. Издание В. В. Чуйко («Европейские писатели и мыслители». IV). СПб., 1882.

3. «Сборник Русского исторического общества», т. X, XIII и XXVII. В томе X дана обстоятельная справка о предыдущих публикациях этих писем, причем отмечается, что несколько изданий русских переводов этих писем были «с обычными урезками и неполностями, происшедшими, очевидно, по цензурным соображениям» (см. стр. 33, примечание).

4. «Oeuvres complètes de Voltaire». Garnier frères, Paris, 1877-1885; письма эти находятся в томах 42-50. Издание Т. Бестермана в подавляющем числе случаев основывается лишь на старых публикациях этой переписки или же на ненадежной традиции старых копий.

5. В. С. Люблинский. Наследие Вольтера в СССР. — «Русская культура и Франция», т. I. «Литературное наследство», т. 29/30, М., 1937, гл. IV. «Вольтеровские материалы в советских собраниях», особенно стр. 184, 186, 187, 189, 190.

6. Центральный государственный архив древних актов. Путеводитель, ч. I, М. 1946, стр. 163 — лишь глухое и суммарное упоминание: «Переписка Екатерины II, по вопросам политики, науки, литературы и искусства с французскими философами Вольтером, Дидро, Даламбером, ... Мармонтелем, ...Фальконетом, ...Гриммом, ...Сенак де Мельяном».

7. «Литературное наследство, т. 29/30, стр. 194; речь идет о пяти письмах Вольтера к Екатерине II, соответствующих № 6071, 6367, 6629, 6771 и 9004 по изданию Л. Молана.

8. «Литературное наследство», т. 29/30, стр. 166, сл. О заинтересованности Екатерины II в «изъятии» своих писем см.: «Письма Екатерины II к Гримму, 1774-1796». «Сборник Русского исторического общества», т. 23. СПб., 1878, стр. 93 сл.; Р. Воnnеfоn. Une correspondance inédite de Grimm avec Wagnière. — «Revue d ’histoire litté raire», 1896, p. 522; «Oeuvres complètes de Voltaire», éd. L. Moland, т. 1, p. XIX. CM. также справку в приложении 144 в 51-м томе переписки Вольтера в издании Т. Бестермана (Voltaire’s Correspondence, ed. by Th. Besterman, v. LI, p. 303-304).

9. См. В. С. Люблинский. Новое в русских связях Вольтера. — «XVIII век». Сб. 3. М.-Л., 1958, стр. 437. Крупный подбор черновиков этих писем продавался на аукционе в 1924 г. и бегло описан в хронике журнала «Revue d ’histoire littéraire», 1924, стр. 716; ср. «Литературное наследство, т. 29/30, стр. 189.

10. Девять писем Вольтера из этого сборника, доныне неизвестных, были опубликованы нами в книге: «Новые тексты переписки Вольтера». М.-Л., 1956, стр. 247-260.

11. Судя по перечню в кн. Ira О. Wadе. The Search for a new Voltaire. Studios in Voltaire based upon matériel deposited in the American Philosophie Society (Trans actions of the Am. Philos. Soc., New Sériés — Volume 48, Part 4. Philadelphia, July, 1958), p. 153-154, значительная часть подлинников этих писем Вольтера хранится в Национальной библиотеке в Париже, в составе коллекции Риччи (однако тут же есть и неподписанные письма и черновики). Копия, ныне хранящаяся в ЦГАДА, списана не с данного подбора: некоторые номера (по рукописи Национальной библиотеки в на риже 24431, «Voltaire. Correspondance, tome II»), например 29, 53, 56, 106, 121, в эту копию но вошли.

12. Именно среди этих черновиков оказались сохраненными, в качестве лл. 18-27 подлинники вольтеровских писем от 24 июля 1765 г., 21 июня 1766 г., 22 декабря 1766 г., 27 февраля 1707 г. и копия отрывка письма Вольтера к Фридриху II от 31 октября 1704 г.

13. На лл. 198-205 вшит автограф Мельхиора Гримма — его известная «Историческая записка о возникновении и следствиях моей привязанности к императрице» («Mémoire historique sur l ’origine et les suites de mon attachement pour L ’Impératrice»),

14. Поскольку в подлинности автографов ЦГАДА сомневаться невозможно, следует внести уточнение в перечень писем Екатерины II к Вольтеру, приведенный в названной выше книге Айры Уэда (Ira О. Wadе. Ор. cit., р. 168-169): письма Екатерины II в составе рукописи Национальной библиотеки в Париже N. Ас. Fr. 24338, «Voltaire, Correspondance, tome IX» являются не подлинниками, а копиями.

15. На первом из белых защитных листов (бывшая обложка) дела № 154, часть 1, вслед за адресом Гобе, начинается карандашный заголовок «616 1 21 non imprimé». Первую из этих цифр, иначе непонятную, мы сближаем с № 616 каталога аукционной продажи в Париже 25 октября 1841 г. Имущества г. Г.***, «бывшего магистрата»; на стр. 47 под этим номером значилось 161 письмо из переписки Вольтера с Екатериной III (ср. упомянутое выше 144 добавление Т. Бестермана, стр. 303).

16. Протоколы заседания Историко-Филологического отделения императорской Академии наук, 1908, № VI. Заседание 26 марта 1908 г., § 122. В заседании 30 апреля (там же, № VII, § 134) докладывалось, что и то и другое было архивом разрешено и пакет вскрыт.

17. Нет упоминания об этом и в списке трудов, приложенном к статье о Лаппо-Данилевском в издании «Материалы для биографического словаря действительных членов императорской Академии наук», ч. 1, М.-Л., II, 1915, стр. 409, 413.

18. Публикация новых писем Вольтера и Екатерины II, а также всех новых элементов и разночтений в письмах прежде издававшихся, составляют, вместе с исчерпывающим археографическим аппаратом, обширный раздел в подготовленном нами втором выпуске «Новых текстов переписки Вольтера».