-

ЖАК-БЕНИН БОССЮЭ

НАДГРОБНАЯ РЕЧЬ ИОЛАНДЕ ДЕ МОНТЕРБИ

Жак-Бенин Боссюэ (1627-1704 гг.) — французский церковный деятель, проповедник и писатель. Родился 27 сентября 1627 г. в Дижоне в семье адвоката местного парламента. Окончил иезуитскую школу в Дижоне и Наваррский коллеж в Париже. В 1652 г. получил степень доктора теологии и стал архидиаконом в Меце; активно боролся с кальвинистами. В 1664 г. назначен деканом капитула в Меце. В 1669-1671 гг. — епископ Кондома. В 1670-1679 гг. — главный воспитатель дофина. В 1671 г. избран членом Французской Академии. С 1681 г. — духовник дофины и епископ Мо. Будучи преданным сторонником религиозной политики Людовика XIV, в 1682 г. составил Декларацию французского духовенства в четырех статьях о свободах галликанской церкви. Один из инициаторов отмены в 1685 г. Нантского эдикта. Выступал непримиримым противником янсенизма и квиетизма. Умер в Париже 12 апреля 1704 г.

Автор многочисленных исторических и догматических сочинений, которые доставили ему славу «последнего отца Церкви». Среди них — Изложение учения католической Церкви по вопросу относительно споров (1671 г.), Политика, извлеченная из Священного Писания (1678 г.), Рассуждение о всемирной истории до империи Карла Великого (1681 г.), История уклонений протестантских церквей (1688 г.). Особую известность принесли ему его надгробные речи. Он был не только самым выдающимся мастером этого жанра в эпоху Людовика XIV, но и его реформатором. Публикуемая ниже Надгробная речь Иоланде де Монтерби, произнесенная 17 декабря 1655 г. в монастыре Пти-Клерво по случаю кончины его настоятельницы, является первым опытом Ж.- Б. Боссюэ в этой области.

Первый русский перевод речи выполнен Е. С. Кривушиной по изданию: Bossuet. Oraisons funebres / Ed. J. Truchet. Paris, 1961. P. 9-16. [198]

Ubi est, mors, victoria tua?
(О смерть, где твоя победа?) ¹.

Когда Церковь открывает уста проповедников во время похорон своих детей, то это не для того, чтобы преумножить пышность траура наигранными стенаниями и не для того, чтобы суетными похвалами умершим удовлетворить честолюбие живых. Первое совершенно недостойно ее твердости; второе слишком противно ее скромности. В торжественности надгробных речей Церковь избирает себе более благородную цель: она требует, чтобы ее служители, отдавая последний долг умершим, заставляли своих слушателей задуматься об общем уделе всех смертных, чтобы мысль о кончине вызывала бы у них святое отвращение к земной жизни и чтобы человеческое тщеславие устыдилось, узрев неизбежный предел, который Божественное Провидение положило его [тщеславия] обманчивым надеждам ².

Так что не ждите, христиане, что я опишу вам сейчас утрату, понесенную этой обителью ³, или же справедливую скорбь всех этих благородных дев ⁴, у которых смерть похищает мать, так хорошо воспитавшую их ⁵. В мое намерение также не входит извлекать из далекого прошлого свидетельства высокого благородства, присущего прославленному роду де Монтерби ⁶, что не составило бы большого труда; о его блеске достаточно говорят его имя и его брачные союзы. Я оставляю все эти излишние разговоры, чтобы посвятить <свою речь> предмету и более святому, и более полезному. Я лишь хочу, чтобы пример аббатисы, ради которой мы исполняем здесь во имя Бога святое таинство евхаристии, научил вас столь же счастливо, как и она, распорядиться смертью и обрести в ней бессмертие. Только так вы сделаете тщетными все усилия этой жестокой врагини и, отняв у ее, наконец, все ее кажущиеся ужасными орудия, вы сможете ей сказать вместе с Апостолом ⁷: «О смерть, где твоя победа? Ubi est, mors, victoria tua?» Это то, что я постараюсь вам внушить в этой кратком увещевании, и, я надеюсь, Святой Дух поможет мне высказать [199] в немногих словах важнейшие истины, которые я буду черпать из Священного Писания.

* * *

Важнейший вопрос, который часто обсуждался в школах философов, — что желаннее для человека: жить до глубокой старости или как можно скорее освободиться от страданий этой жизни. Мне известно, христиане, что думает об этом большинство людей. Но, так как я вижу вокруг себя множество заблуждений, которые получают в миру столь великое одобрение, я хочу рассматривать здесь не чувства толпы, а разум и истину, которые единственные должны управлять человеческими душами.

Конечно, на первый взгляд могло бы показаться, что общий зов природы, неудержимо устремленной к жизни, должен <стать ключом> для разрешения этого вопроса. Ибо, если жизнь — это дар Бога, разве не справедливо желание как можно дольше сохранять благодеяние Господне? И, к тому же, если верно, что долгая жизнь все больше и больше приближает к бессмертию, не должны ли мы пытаться удерживать, насколько возможно, образ этой благой привилегии, которой лишена наша природа?

Действительно, мы знаем, что когда мир, будучи не столь грешным, находился еще в состоянии детства, первые люди жили по девятьсот лет ⁸ и что, когда порочность возросла, срок их жизни сразу же сократился. Сам Бог, чья непогрешимая истина должна быть высшим законом для наших чувств, грозит сократить наши дни, если мы гневим Его, и, наоборот, обещает долгую жизнь тем, кто будет исполнять Его заветы. Наконец, если жизнь — это плодородное поле, которое мы должны засеивать ради блаженного бессмертия, не должны ли мы желать, чтобы это поле было широким и просторным ради того, чтобы собрать с него более обильный урожай? И можно ли утверждать тогда, что долгая ⁹ жизнь нежеланна?

Такие аргументы, которые льстят нашим чувствам, легко одержат верх. Но их опровергают другие истины, которые по сути более суровы и поэтому более сильны и неопровержимы. Прежде всего я [200] не соглашусь, что жизнь человека может быть долгой; желать долгой жизни <в этом греховном мире> ¹⁰ значит не понимать своих собственных желаний. Я основываюсь на следующем утверждении Св. Августина: «Nihil est longum quod aliquando finitur. То, что имеет конец, не может быть долгим» ¹¹. И доказательство тому очевидно; ибо все, что конечно, в свое время неизбежно исчезает, и нельзя считать длительным то, что полностью прекращается. Ибо бессмысленно много писать, если я могу стереть все одним движением руки; так же и длинная, и короткая жизнь уравнены смертью, потому что она одинаково стирает и ту, и другую.

Я вам представил, христиане, два различных мнения, которые разделяют всех смертных <на две группы>. Одни (их немного) презирают жизнь; другие же полагают, что самое большое благо для них — сохранить ее как можно дольше. Но, быть может, мы легко согласуем эти два столь противоположных суждения с помощью третьего, которое нас научит ценить жизнь не за ее продолжительность, а за то, как мы ею распоряжаемся, и которое нас заставит признать, что нет ничего более опасного, чем долгая жизнь, если она наполнена только суетными деяниями и даже преступлениями, так же как и то, что нет ничего ценнее ее, если она употребляется с пользой для вечности. И именно исходя из этого единственного довода, я буду тысячу и тысячу раз благословлять мудрую и почетную старость Иоланды де Монтерби; поскольку, начиная с самого раннего возраста и до конца своей жизни, которую она после столь долгих лет завершила в Иисусе Христе, ее поводырем был страх перед Богом, ее занятием — молитва, ее упражнением — покаяние, ее самым обычным делом — милосердие, а всей ее любовью и ее надеждой — небеса. Отрешимся, христиане, от суетных и тщетных предрассудков, которые полностью затемняют наш разум из-за обмана чувств; научимся судить о вещах по их истинным началам, и мы без труда поймем, <видя> пример этой аббатисы, что отныне нам необходимо измерять жизнь поступками, а не годами. Перед таким неопровержимым доводом вы легко придете к осознанию этого.

Мы можем рассматривать время с двух сторон, во-первых, как измеряемое само по себе часами, днями, месяцами, годами, и в этом случае я утверждаю, что время — ничто, потому что у него нет ни формы, ни субстанции; потому что его бытие состоит только в том, [201] чтобы течь, т.е. только в том, чтобы погибать, и, стало быть, все его бытие — ничто.

Как раз это побуждает Псалмопевца, глубоко погруженного в размышление о небытии человека, сказать: «Ecce mensurabiles posuisti dies. Ты, — изрек он, — установил срок моей жизни, дабы измерили его временем» ¹²; и сразу же добавляет: «et substantia mea tanquam nihilum ante te; и век мой, как ничто перед тобой» ¹³; ибо, поскольку все мое бытие зависит от времени, чья природа — пребывать только в сразу же ускользающем моменте стремительного и неумолимого бега, из этого следует, что мое существование — ничто, поскольку оно неразрывно связано с этой невесомой и мимолетной дымкой, которая возникает и тотчас рассеивается и которая неустанно влечет за собой мое бытие таким необычным и таким неотвратимым образом, что, если я не последую за временем, я исчезну, потому что моя жизнь остановится, и, с другой стороны, если я буду следовать за исчезающим и постоянно текущим временем, то я тоже неизбежно исчезну вместе с ним: «Ecce mensurabiles posuisti dies meos»; и ниже он заключает: «In imagine pertransit homo. Человек проходит, подобно бесплотным образам» ¹⁴, которых рождает воображение в наших иллюзорных снах без какой-либо телесности и плотности.

Но вознесем наши мысли еще выше; и после того как мы посмотрели на время в его беспрестанном рассеивании, рассмотрим его теперь с другой стороны, чтобы увидеть, как оно соприкасается с вечностью. Ибо поскольку это неизменное присутствие вечности, всегда незыблемой, всегда постоянной, заключает в своей беспредельности все разнообразие времен, из этого следует со всей очевидностью, что время определенным образом может войти в вечность: нашему великому Богу было угодно ради утешения несчастных смертных перед лицом постоянной гибели, на которую обречено их бытие из-за необратимого полета времени, <сделать так>, чтобы это исчезающее время стало бы переходом к вечности, которая пребывает всегда. Из этого важного различия между временем, рассмотренным само по себе, и временем по отношению к вечности я вывожу такое непреложное следствие: если время само по себе ничто, это означает, что оно будет утрачено, если мы не присоединим к нему нечто более неизменное, чем оно, нечто, что может привести к блаженной вечности. Приняв это основание, остановим ненадолго наш взгляд на старике, который [202] поседел в земной суетности. Пусть мне показывают его седые волосы, пусть мне говорят о его долгих годах, я все равно буду утверждать, что его жизнь не может быть долгой и даже осмелюсь сказать, что он не жил. Чем были все его годы? Они исчезли, в его руках не осталось и их малейшей частички, потому что он не присоединил к ним ничего незыблемого, ничего постоянного. Если все его годы потеряны, они не способны образовать число. Я не вижу ничего, что можно было бы сосчитать в этой продолжительной жизни, потому что все в ней бесполезно растрачено. Следовательно, все умерло в нем, и поскольку его жизнь пуста со всех сторон, было бы заблуждением оценивать ее как долгую.

Когда же я обращаю свой взор на столь добродетельную даму, которая так долго руководила этим благородным и благочестивым аббатством, то говорю, верующие, об истинно достойной старости. Воистину, даже если бы она прожила совсем мало лет, употребив их с пользой для блаженного бессмертия, все равно я считал бы ее жизнь достаточно долгой. Я никогда не могу помыслить, что жизнь коротка, если я вижу в ней вечность.

Но когда я смотрю на те девяносто лет, которые были так рачительно использованы, когда я смотрю на годы, столь полные и столь щедро отмеченные добрыми делами, когда я вижу такую поучительную жизнь, столько дней, столько часов и столько мгновений, предназначенных для вечности и отданных ей, то я не могу ни сказать: «О время, используемое с пользой! О старость, истинно бесценная! Ubi est, mors, victoria? О смерть, где твоя победа?». Твоя алчная рука ничего не отняла у сей добродетельной аббатисы, потому что ты властвуешь только над временем, а эта смиренная женщина, о которой идет речь, в желании сохранить свое собственное <время>, сделала все, чтобы оно перешло в вечность.

* * *

Когда я смотрю в глубь ее души, я вижу в ее смиреннейшем поведении христианскую простоту. Скромная в своих поступках и в своих словах, она прославила себя скорее как дочь Св. Бернара, чем [203] <наследница> стольких доблестных предков своего рода. Она проводила большую часть своего времени в размышлении и в молитве. Ни дела, ни собрания не могли отнять у нее те часы, которые она посвящала божественным вещам. Она входила в свою келью со смирением и сдержанностью; и она открывала Богу свое сердце с этой блаженной простотой, которая является самым верным признаком детей Нового Завета. По завершении этих благочестивых занятий, она часто говорила о божественных вещах с такой искренностью, что было легко понять, что это ее душа изливает через уста самые чистые и самые глубокие чувства. До самой глубокой старости она переносила неудобства и недуги без раздражения, безропотно и терпеливо; в своих страданиях она прославляла Всевышнего не с притворным рвением, но со смирением, которое, казалось, черпало силу в чистой совести и душе, жившей в согласии с Богом.

Надо ли мне говорить о ее рассудительности и мудрости в управлении аббатством? Всякий знает, как оно прославилось благодаря ее уму и деловитости. Но я не встречал ничего более замечательного, чем то неизменное здравомыслие, с каким она руководила вверенными ее попечению благородными девами, всегда равно далекая и от излишней суровости, и от мягкой и расслабленной снисходительности; она обращалась с ними со строгостью, смешанной с нежностью, они же всегда испытывали по отношению к ней страх вместе с любовью до самой последнего момента ее жизни, даже тогда, когда она пребывала в полной старческой слабости.

Безгрешность, порядочность и чистота были ее неразлучными спутницами. Ни ее уста, ни ее уши никогда не открывались для злословия, потому что искренность ее сердца не допускала туда ту тайную зависть, которая заражает почти всех людей по отношению к себе подобным. Она умела заставить быть сдержанными самые несдержанные языки; и в беседах с ней отмечали то милосердие, которое, по словам Апостола, «не завидует», «не превозносится» ¹⁵, но всегда так расположено верить добру, что не может даже помыслить о зле ¹⁶.

Надо ли говорить вам, с каким усердием она помогала бедным христианам? Все, кто встречался с ней, могут без лести сказать, что она была щедрой от природы и оставалась такой до самой глубокой старости, хотя обычно этот возраст осквернен грехом скупости. Ее [204] щедрость особенно проявлялась по отношению к бедным. Ее милости распространялись более всего на больных и на нуждающихся: она часто делилась с ними пищей, что готовили для нее самой, и в этой святой готовности к милосердию, которая наполняла ее безгрешную душу набожным беспокойством за страждущих овец Спасителя Душ ¹⁷, особенно восхищало ее смирение, ибо она столь же заботилась о том, чтобы делать добро, сколь и о том, чтобы скрывать это. Не удивительно, христиане, что эта благочестивая жизнь увенчалась таким святым концом.

Комментарии

1. 1 Кор. 15:55

2. Уже в первом абзаце Ж.-Б. Боссюэ очерчивает контуры новой концепции жанра надгробного слова, отказываясь от его традиционных элементов — чрезмерного оплакивания и гиперболизации достоинств умершего — и обязательно помещая разрабатываемую им философскую тему в библейский контекст.

3. Монастырем бернардинок Пти-Клерво недалеко от Меца.

4. Все монахини обители Пти-Клевро были знатного происхождения и носили сан канонисс.

5. Иоланда де Монтерби (1565-1655 гг.) управляла монастырем Пти-Клерво с . до самой своей смерти. Представительницы рода де Монтерби составляли целую династию аббатис этого монастыря; так, Иоланда сменила на этом посту свою сестру Югетту, а после нее его заняла племянница Иоланды Кристина.

6. Знатный и древний род из Лотарингии.

7. Св. Павлом.

8. Согласно Книги Бытие, Адам жил 930 лет (Быт. 5:5), Сиф — 912 (Быт. 5:8), Енос — 905 (Быт. 5:11), Каинан — 910 (Быт. 5:14), Малелеил — 895 (Быт. 5:17), Иаред — 962 (Быт. 5:20), Ной — 950 (Быт. 9:29).

9. В сохранившейся рукописи этой речи фигурирует bonne («добродетельная»). Все издатели, однако, заменяют «добродетельная» на «длинная».

10. В рукописи эти слова зачеркнуты.

11. Aug. In Joan. 32:9.

12. Ср. Синодальный перевод: «Вот, Ты дал мне дни, как пяди».

13. Пс. 38:6.

14. Синодальный перевод: «Человек ходит подробно призраку» (Пс. 38:7).

15. 1 Кор. 13:4.

16. Ср.: 1 Кор. 13:5-7.

17. Иисуса Христа.

(пер. Кривушиной Е. С.)
Текст воспроизведен по изданию: Жак-Бенин Боссюэ. Надгробная речь Иоланде де Монтерби // Проблемы социальной истории средних веков и раннего Нового времени, Вып. 7. СПб. СПбГУ. 2008

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info