СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ЖАН БОДЕН

МЕТОД ЛЕГКОГО ПОЗНАНИЯ ИСТОРИИ

METHODUS AD FACILEM HISTORIARUM COGNITIONEM

Жан Боден о предмете истории

Французский мыслитель, политический деятель, правовед Жан Боден (1530-1596) оставил богатое творческое наследие. «Methodus аd facilem historiarum cognitionem» был впервые издан в Париже в 1566 г. на латыни, с выдержкой из «Королевской привилегии», в которой фиксировалось единоличное право печатника и книготорговца Парижского университета Мартина Лё Жёна на издание и продажу трактата в течение десяти лет. Второе издание вышло в той же типографии в 1572 г. Менее чем за сто лет трактат переиздавался десять раз ¹, Лучшим, на наш взгляд, является прижизненное издание 1572 г. ², а также критическое издание 1951 г. Именно на этих текстах и основана наша работа по переводу «Метода». В издании 1572 г. насчитывается 462 страницы, включая посвящение, в котором Боден выражает благодарность президенту Палаты следствий Парижского парламента Жану Тесьё; введение о легкости, приятности и преимуществе исторического чтения; десять глав — что такое история и каковы ее виды; о правильном устройстве исторического материала; о расположении отдельных частей истории; отбор историков; формы управления государством; опровержение тех, кто отстаивает теории золотого века и четырех монархий; система универсального времени; критерии, по которым определяются источники происхождения народов; отбор и расположение исторических сочинений. В качестве приложения Боден включил в свой труд сочинение Лукиана из Самосаты «Как следует писать историю» и историческое эссе Дионисия Галикарнасского «Фукидид». [193]

Перевод названия трактата имеет несколько вариантов «Метод, облегчающий познание истории», «Метод доступного изучения истории», «Метод легкого познания истории». Наиболее точен, с точки зрения правил русского и латинского языков, последний вариант, хотя совершенно адекватно смыслу, но с отступлением от латинского оригинала, звучало бы название «Метод познания истории, доступный каждому». Вообще же язык Бодена не является образцом ни классической, ни средневековой латыни. В тексте встречается много французских оборотов и сокращений. И хотя Боден писал, что продолжительность жизни любой книги определяется ее содержанием и увлекательной формой повествования, сам он не был талантливым писателем. Форма, в которую он облекал интереснейшие идеи, очень сложная и значительно затрудняет понимание. В «Методе» много повторов, автор неоднократно возвращается к одной и той же мысли в разных местах (иногда с точностью до запятой цитируя самого себя). Это определяет непоследовательность в изложении материала. Вот почему произведения Бодена не были популярны в XVII в., а в XVIII — фактически никто не знал их. Следуя латинскому оригиналу, а также используя известные переводы на европейские языки, мы постарались максимально точно воспроизвести смысл текста, адаптировав его к русскому литературному языку и восприятию современного человека. Здесь представлены лишь «Введение» и первая глава «Что такое история и какова она» ³. В этом фрагменте рассматриваются принципиально важные для обоснования истории как самостоятельной науки проблемы — соотношение истории и других областей знания, предмет исторического познания.

Признано, что Боден обратился к изучению истории, к размышлениям о теории предмета не ради самой этой науки, но с целью обнаружения объективной основы юриспруденции. Цель трактата Бодена, по Бодрияру, философская интерпретация истории в процессе изучения права ⁴. По мнению Флинта ⁵, с помощью истории Боден показал прогресс в развитии законодательства, а идея универсального законодательства, понимание которого может обогатиться через постоянное систематизированное изучение истории, высказана у него в самых общих чертах. Его целью был метод изучения истории, который предполагал использование научного опыта в практической деятельности. Браун считает, что Боден не ставил перед собой задачу создания исторического метода, а будучи прежде всего юристом, видел в истории ключ к универсальному праву, которое может быть открыто только через сравнительно-историческое изучение законов различных народов. Итак, каким же образом соотносятся юриспруденция и история в трактате Бодена? Наделяет ли он историю лишь вспомогательными функциями в процессе изучения права, риторики, философии или ставит [194] перед ней другие цели и задачи и, если это так, то какие? Определяет ли этот подход к истории ее статус как самостоятельной науки?

Первоначальный интерес Бодена к истории вырос из глубоко отрицательного отношения, сложившегося в период обучения и преподавания в Тулузском университете, к существовавшей тогда системе римского права. Одной из аксиом боденовского метода является то, что универсум не мог быть адекватно представлен в отдельном ^б. Этим и объяснялась его критика римского права, которое несло в себе историко-временную несостоятельность. Боден не просто сравнивал французские и римские государственные институты, законы, но и предпринял исследование всего множества сообществ и попытался сконструировать законодательную систему, которая. заключала бы в себя их всех ⁷. Трактат Бодена затмил концепцию Бодуэна, хотя эти работы имеют несколько точек соприкосновения. Во-первых, осознание и выделение политической значимости истории и ее связь с юриспруденцией. Во-вторых, оба утверждали, что закон находит свое основание в истории. В-третьих, по нашему мнению, Боден, также как и Бодуэн, видел в основательной юридической подготовке историков условие приближения истории к науке. Юриспруденция являлась в то время одной из немногих гуманитарных дисциплин, базирующихся на конкретных источниках права и обладающих приемами их критики. Хотя в то время Валлой, Эразмом, Рейхлином и другими гуманистами были уже разработаны принципы историко-филологической критики, но широкого практического применения они не имели, в то время как критическое отношение, например, к Кодексу Юстиниана, в повседневной юридической практике было чуть ли не нормой.

Историко-сравнительный анализ правовых систем различных государств с целью создания национальной школы юриспруденции Франции в рамках системы универсального права — вот первоначальный мотив, который заставляет Бодена погрузиться в чтение и анализ многочисленных исторических фаст, хроник, трактатов. Но впоследствии у него появляется и другая, более широкая задача — выработать общий метод познания для всех, обращающихся к прошлому, независимо от цели. Главный предмет изучения в «Методе», на наш взгляд, — все-таки история. В структуре трактата ни одна глава не посвящена специально юриспруденции. Четкая связь между историей и юриспруденцией прослеживается лишь во «Введении». Более того, правовые системы и институты рассматриваются Боденом в рамках политической истории, которая является лишь одним из видов человеческой истории. Таким образом, в отличие от Бруни, Бьондо, Валлы, Макиавелли, Гвиччардини и некоторых других гуманистов, не наделивших историю правами [195] самостоятельной дисциплины и рассматривающих ее лишь как часть литературы, риторики или юриспруденции, Боден отстаивал полную независимость истории. Для него история — это не разновидность литературного жанра, как воспринимали ее многие гуманисты, он проводит резкую разграничительную черту между историей и литературой.

Боден указал на исключительное место истории среди других отраслей знания и наделил ее полной самостоятельностью в изучении опыта прошлого, поставив на службу истории географию, астрономию, математику и другие дисциплины ⁸. Боден обращается к теории и философии истории, ибо он решает вопрос о природе предмета — источника и основы его собственных представлений о мире. К середине XVI в. «практическая» история, имеющая дело с описанием конкретных событий, накопила солидный опыт. Боден же обратился к внутренней критике процесса получения исторического знания, что было закономерно для развития истории в тот период, поднявшейся до ступени рефлексии, дающей науке возможность самообоснования, возможность «посмотреть на себя со стороны». Любая наука определяется ее предметом и методами, при помощи которых осуществляется познавательный процесс. В «Методе» дается узкое и широкое определение термину «история». История в широком смысле, т.е. по форме выражения, это «правдивое изложение». Боден выделяет три вида истории по объектному признаку: человеческая, естественная и божественная.

Тройное деление истории можно проследить и в работах Франческо Патрици ⁹ и Луи Леруа ¹⁰. Патрици выделяет три вида истории: историю мысли, историю слова и историю действий. Его трихотомия касается только человеческой истории, при этом не учитывается ее детерминированность природным и божественным влиянием. Боден указывает, что тройное деление истории уже отмечено многими учеными мужами. Поэтому для себя он отводит, на первый взгляд, скромную роль — внести порядок и соразмерность в отношении истории дел человеческих, которая отличается от естественной и божественной не только причинами, но и целями. Естественная история имеет необходимую и постоянную последовательность причин и следствий, человеческая же намного сложнее. Вообще же, считает Боден, человек обречен совершать ошибки, если не будет руководствоваться природой, т.е. естественным порядком. Но при этом и отклонение от божественной истины также ввергает людей во всевозможные грехи и несчастья.

Дж. Хупперт ¹¹ подчеркивает отказ Бодена от теологической интерпретации истории. При этом его главным аргументом является то, что [196] Боден, выделив божественную историю, как бы «освободил» от нее человеческую и естественную. Хупперт утверждает, что закономерности каждой из них рассматриваются Боденом совершенно независимо друг от друга: человеческая история объясняет поступки человека, живущего в обществе, естественная история изучает скрытые причины тайн природы, а священная постигает совершенство. Истины, которые могут быть открыты в естественной истории, приводят к логически верным и практически необходимым результатам, тогда как события священной истории относятся к сфере духовного, веры и полностью зависят от божественного произвола. По мнению Хупперта, основную причину событий человеческой истории Боден находит в человеческих желаниях, которые очень изменчивы. Поэтому, делается вывод о том, что Боден затруднялся в выведении собственно исторических закономерностей в этой области и ставил вопрос о проверке информации, которая используется историками, более надежными источниками, например, данными этнологии, географии, астрономии, а это уменьшало вероятность хаотических изменений и давало Бодену возможность установить некоторые правила в человеческой истории.

На наш взгляд, трихотомия Бодена создавалась не с целью изучения каждого вида отдельно, без какой-либо взаимосвязи с другими, что действительно облегчило бы познание, но одновременно упростило и исказило бы представления о человеческой истории, потому что был бы утрачен ее детерминистский характер. Главным при делении истории для Бодена было показать через синтез ее универсализм, ее всеобъемлющую связь с природой и Богом. Специфика в определении объекта и субъекта в каждом виде истории бесспорно есть: в человеческой — это человек и общество, детерминанты — природа и Бог, в естественной — природа, детерминанты — человек и Бог, в священной — Бог, Творец мира. но естественная и священная истории, их законы и смысл существуют, воплощаются и постигаются только в рамках истории человеческой. Люди, наделенные душой и разумом, изучая естественную и человеческую истории, могут лишь приблизиться к пониманию божественного замысла и преклониться перед его величием. На наш взгляд, совершенно очевидно, что одной из черт историографической модели Бодена является теологический монизм.

Боден отдает дань дидактическим задачам исторических сочинений — обучению читателей на примерах порока и добродетели. Но оценивая роль истории как magistra vitae, он задается вопросом о праве историка выносить какую-либо оценку описываемым событиям и людям, поскольку это может поставить под вопрос объективность самого повествования. Несколько позднее эту мысль подтвердил и Мишель Монтень «Пусть они (историки) передают нам историю в таком виде, 2 каком ее получают, а не такой, как они ее оценивают» ¹². Право же самостоятельной оценки принадлежит только читателю. Складывается [197] впечатление, что как только исторический материал приобретает оценочный характер, так он сразу же теряет Бодена-историка какую-либо познавательную значимость. Подобный подход станет довольно распространенным в позитивизме 60-80-х гг. ХХ в.

По сути позиция Бодена является объективистской. Исторический факт, т.е. так или иначе засвидетельствованное событие, он рассматривает как объективный и единственный источник исторических знаний. Этот факт элементарен, неделим, неизменен по своему содержанию. Важнейшая задача историка — установить его подлинность. Факты — это как бы заготовленные самой историей «кирпичики», на которых возводится здание истины в исторической науке. Единственная угроза исходит от историка, который может вольно или невольно исказить или «замутить» ясную истину факта. Отсюда требование: насколько это возможно, «исключить личность писателя из его произведения», т.е. исключить его убеждения и иллюзии, симпатии и антипатии, воображение и страсти из содержания исследования. Лучшим является тот историк, который оставляет читателя «наедине с фактами». Позитивисты считали, что факты говорят сами за себя. Бодена с ними объединяет отношение к истории как к дисциплине факта, поскольку факт (2 отличии от теории) ничего не предполагает и не обобщает. Из этой трактовки Бодена, которая была дополнена и взята на вооружение Бэконом, Вико, Тюрго, Монтескье и др., выводилась возможность отождествления природы исторического и естественнонаучного знания. Факт истории и природы однородны, их характеристикой является то, что они в равной степени объективны и достоверны. На основе этого Боден широко использует примеры математических и физических закономерностей для объяснения прошлого гражданского общества.

Характеризуя термин «история» в узком смысле слова, Боден раскрывает многообразное содержание предмета исторических занятий. Он пишет: «Человеческая история — это деятельность (actio) людей, ясно и правдиво описанная в повествованиях о событиях давно минувших». Actio, по Бодену, есть нечто, являющееся целью само по себе: «Оно может не оставлять никакого действительного результата труда, подобно речи.» Используется и термин «effectio», т.е. «делание, непосредственное производство, совершение, то, что получается в итоге работы, подобно письму». Боден первым среди мыслителей своего времени в отдельный вид истории выделил математику. Причиной такого отношения к этой науке является то, что по мнению Бодена, человеческая история развивается на основе гармонической пропорции, а ее изучением занимается именно математика. Таким образом, ставится вопрос о «просчитываемости» ритмов исторического развития.

Сочинение Жана Бодена «Метод легкого познания истории», фрагмент из которого предлагается вниманию читателя, на наш взгляд, положило начало оценки истории, как самостоятельной дисциплины, имеющей свой метод способы и пути познания. [198]

ЖАН БОДЕН, АДВОКАТ ИЗ АНЖЕРА

МЕТОД ЛЕГКОГО ПОЗНАНИЯ ИСТОРИИ

Введение о легкости, приятности и пользе исторического чтения

Несмотря на то что история имеет много восхвалителей, которые украсили ее истинными и вполне заслуженными похвалами, среди них так и не появилось ни одного, способного трактовать ее более правдиво и верно, чем тот, кто назвал ее «учительницей жизни». Это определение подразумевает господство добродетели и порядка. Оно означает, что вся жизнь человека должна быть оформлена по священным законам истории, сравнимым с нормами Поликлета. Несомненно, философию справедливо называют самой жизнью, но, даже установив пределы добра и зла, она оставалась бы безмолвной среди бренных вещей и молчала бы до тех пор, пока все речи, дела и планы настоящего не станут рассматриваться в сравнении с давно минувшими днями. И тогда — не только настоящее легко объяснимо, но даже будущие события предсказуемы, и мы обретаем способность получить все знания о том, что нам нужно и чего не хватает. Мне кажется примечательным, что среди многих писателей, изучающих различные эпохи, нет ни одного, кто сопоставил бы с нашим временем известное о прошлом наших предшественников и сравнил бы его с рядом поступков, совершенных древними; но это легко разрешимо, если все виды человеческой деятельности объясняются вместе и если с достаточной тщательностью подбирается ряд примеров и при этом каждый обретает свое место. Тогда тот, кто прославил себя лишь преступлениями, может быть поделом награжден заслуженными ругательствами; но тот, кто известен добродетелью, может быть превознесен соответственно его заслугам.

В том и заключается величайшее достоинство исторических книг, что некоторых людей, по крайней мере, они могут побудить к добродетели, а других — напугать дурной славой. Хотя добро похвально само по себе и ему каждый рад, все же верно и то, что люди, равные в рождении и смерти вознаграждаются возможностью превосходства над другими, которое достигается заслуженной славой; многие люди считают ее настоящей наградой. Добро, сотворенное во имя людей, отмечается и возвеличивается до небес. Зло тоже может быть замечено, однако с досадой. Даже если зло удается скрыть, то все равно человек, совершивший его, не сможет жить без злобы и будет приносить горе.

То, что Помпей рассказывает о Герострате ¹³, - ложь, как и рассказ Тита Ливия о Катилине ¹⁴, но события эти все-таки поучительны. Я думаю, что и Герострат, и Катилина стремились более к славе великой, [199] нежели к славе доброй; я верю, что духовная деградация и сумасшествие направляли первого, а второй руководствовался надеждой поднять свой авторитет в глазах сограждан. С другой стороны, должно быть признано, что люди, стремящиеся к славе, терпят все оскорбления с равнодушием, которое противно им самим. Если обнаруживались злые замыслы, как мы читаем у Платона, то дело могло обернуться и бичеванием, и кровавыми отметинами на избитом тепе или даже клеймением каленым железом. Невероятный страх вызывало четвертование и сожжение даже среди тех, кто больше всего на свете стремился к славе. Не снискав искренних похвал, они все равно боролись даже за пустую славу. Некоторые из них были настолько наивны, что до конца дней своих верили в деятельное участие в жизни душ умерших. Они думали, что самое важное — это авторитет рода и что позор передается по наследству; и часто молились, чтобы мировой пожар принес бы им смерть. Нерон, как и Тиберий Август ¹⁵, в своей жизни привык уповать на это. Хотя у Нерона было много отвратительных черт, но его жестокость и похотливость объяснялись слабостью характера. Он мог бы быть еще хуже, если бы не стремился к славе. Поэтому зло он предпочитал творить в укромном месте, на отдаленном острове. Там он судил недостойных, по его мнению, власти, твердой рукой удаляя их от управления, хотя, как отметил Светоний ¹⁶, это были «отцы страны». Но в последние дни своей жизни он показал пример высокой. честности, который, по сути, может быть оценен как величайший позор. В своей речи, произнесенной в Сенате, он сказал: «Единственная вещь, которая может победить принцип, — это хорошая репутация». Во всех своих отношениях, поступках он никогда от начала до конца не пренебрегал славой. Известны письма, написанные им в весьма подавленном настроении, где он с горечью описывает свою жизнь и сетует на то, что уже чувствует приближение конца, но привычкам своим изменить не может. Этот царственный страх позора, этот урок истории казался Корнелию Тациту ¹⁷ столь же важным, сколь и неповторимым, и должен был, по его мнению, заставить людей задуматься над ним.

Но что может быть ценнее, чем такая сфера познания, как история, которая является и вдохновителем, и хранителем всех искусств и ст которой главным образом зависит действие. Когда все достижения человеческой мысли, все открытия и приобретения, являющиеся результатом длительного опыта, будут подобно сокровищам собраны в хранилищах истории, когда люди смогут познакомиться с наследием прошлых веков, переработать этот материал для будущего и определить, почему те или иные вещи представляются неясными, тогда им откроются подлинные причины появления и гибели каждой из них, и тогда они проникнут в суть событий. Более того, что можно сделать для великой славы всемогущего Бога и для приумножения других, более реальных добродетелей, чем доказать, что священная история является средством внушения благочестия и любви к Богу, почтения к родителям, [200] милосердия к человеку и средством, позволяющим быть понятым всеми? Действительно, кто дарует нам слова пророков и прорицателей, где безвластны оскорбления и авторитеты, если не брать во внимание книг Святого Писания?

Кроме того, две вещи, высоко ценимые в любой дисциплине, — легкость и приятность — столь естественны при усвоении исторических знаний; более того, труды по истории легки и приятны в такой степени, в какой это не присуще никакой другой дисциплине. Эти качества делают предмет- понятным для всех даже без какой-либо дополнительной подготовки. В других искусствах одно не может быть понято без знания предыдущего, потому что все взаимосвязано и соединяется одной цепочкой. Но история во многом превосходит другие отрасли знания и стоит в высшем ряду необходимости и потребностей; и даже не подкрепленная материальными свидетельствами, какими-либо документами, она может дойти до потомков, передаваясь изустно — от одного к другому. Моисей, один из основоположников законодательства, наставляя своих сыновей, говорил, что «вы будете рассказывать сыновьям вашим об этом», как бы предрекая гибель и государств, и законов. И пусть короток век императоров, государственных деятелей и просто граждан, истории суждено сохраниться вечно, так говорил Моисей. Более точен Цицерон, заметивший, что Соломон ушел в небытие раньше, нежели память о делах, им совершенных. Память эту пощадил даже стремительный поток вод, скрывший Эги, Буру, Гелику ¹⁸ большую часть Крита, который в свое время называли «стоград», а теперь — «триград» — Триполь, а также значительную часть современной Голландии. История прошлого, если не будет всеобщей гибели рода человеческого, никогда не умрет и будет жить вечно не только в книгах, но и в памяти людской.

Помимо легкости истории присуща приятность, ибо в исторических повествованиях рассказывается и о триумфах добродетели. Хотя и есть более сильные люди, чем те, по, побежденные и плененные восторженными рассказами историков, не могут уже вырваться из сладких объятий удовольствия, но даже ученые мужи зачастую проявляют такую тягу к приятному, что довольствуются ничем не подтвержденными выдумками. Однако куда больше пользы в правдиво изложенных событиях! И что может быть восхитительнее, чем взгляд на картину былого; взгляд через призму истории на дела предков, живших очень давно? Что может быть более приятным, чем способность смотреть в лицо прошлого, любоваться войсками и сплоченными рядами сражающихся в битвах давно минувших дней? Действительно, сила истории настолько велика, что одним лишь примером и положительными чувствами она может исцелять больных. Оставим в стороне другие доказательства и остановимся пока на примерах Альфонса и Фердинанда ¹⁹, королей Сицилии и Испании. Первый решил возвратить свое утерянное здоровье с помощью чтения трудов Ливия, а другой — через чтение Квинта Курция ²⁰, и это в то время, когда искусство врачей было [201] бессильно им помочь. Другой пример: Лоренцо Медичи ²¹ (прозванный «покровителем учености») говорил, что каждый должен вытаскивать себя из болезней без всякой медицины, и история это подтверждает, весьма полезно чтение таких исторических сюжетов» как, например, повествование об осаде войск императора Конрада III ²², окруженных герцогом Баварским. Переговоры о сроках сдачи в плен или о разрушении города до основания закончились самым неожиданным образом, когда богатым дамам разрешили покинуть осажденный город нетронутыми, при условии, что те возьмут с собой только то, что они смогут унести на себе. Женщины, строго следуя договоренности, на собственных плечах вынесли своих родителей и детей. Этот поступок так восхитил герцога, что он прослезился, позабыв о жестокости и гневе, пощадил город и заключил мир со злейшим врагом. Кто после этого усомнится, что история способна наполнить восхищением умы даже самых невоспитанных и грубых людей?

Но при всем этом есть опасность, состоящая в том, что, давая столь высокую оценку истории, мы можем позабыть о ее пользе, хотя даже в восхищении есть польза. Увлекшись деталями пустяковых вопросов, можно уподобиться людям, которые питаются приправами и специями, так и не попробовав самой пищи. Итак, минуя удовольствия этого вида чтения, я перехожу к его пользе. Немало ее можно извлечь не только из надежных и точных повествований, но даже из тех, которые лишь внешне похожи на истинные факты и в которых есть только проблески правды. Я постараюсь подтвердить это не чередой бесконечных доказательств и использованием подлинных источников, но приведу лишь один пример, касающийся Сципиона Африканского ²³. Хорошо разобравшись в мыслях «Киропедии» Ксенофонта ²⁴, он вынес из них несметные сокровища — разгадку тайн власти и славы, вследствие чего стал таким великим человеком, что не только выиграл страшную войну в Испании, но и смог остаться уважаемым и невредимым даже среди самых настоящих варваров. Об этом пишет Ливий. Варвары, обитавшие неподалеку, однажды приблизились к его дому, солдаты Сципиона решительно преградили этим людям путь. И тогда самый худший из варваров стал умолять охрану дать им возможность увидеть этого святого человека и познакомиться с его трудами; и Сципион понял, что нужен даже таким людям. Он согласился жить с варварами, чтобы превратить их невежество в доброту. Действительно, рассказы о Кире Старшем наполнены стремлением показать истинную славу, и хоть в них много фактически неверного, однако глубоко и проникновенно показаны справедливость и храбрость царя.

Но если отрешиться от древнего времени, то нет примера более современного и более известного, чем история Селима — принца Турции ²⁵. Хотя его предки и пренебрегали историей по причине ее частой лживости, он сам, первым получивший доступ к документам Цезаря, перевел их на родной язык и, приведя исторические доказательства, за короткое время присоединил к землям своих предков большую [202] часть Малой Азии и Африки. Кроме того, что вело Цезаря ²⁶ к его великой доблести, если не соревнование с Александром ²⁷? Подводя итоги своих побед, Цезарь плакал потому, что его герой уже молодым завоевал почти весь мир, а он сам к этому возрасту не имел почти ничего. Но что было ахиллесовой пятой Александра, если воспользоваться гомеровским образом, как не то, что, не почитав перед сном исторических сочинений, Александр даже не мог заснуть? В дополнение можно привести пример императора Карла V ²⁸, а отложив зарубежную историю, Людовика XI ²⁹ короля Франции; разве не его правление увековечено в сочинении Коммина ³⁰?

Итак, говоря по правде, история имеет безграничную пользу, книги по истории можно читать с большой легкостью и изучать события с большим наслаждением. Хотя это не всегда так: многое в истории, как и в других искусствах, искажается, многое опасно и бесполезно, потому что ни один ученый еще не смог подойти к оценке прошлого без каких-либо пятен пристрастия. Так будет до тех пор, пока не найдется человек, который уличит других в исправлениях и неточностях и не заявит, что такой подход к действительности и порядку приличествует басням, но не истории. Если это принимать в расчет, то многое, как считал Платон, даже не могло бы и называться историей. Как пример он приводит сравнение поздней поэзии и реальных фактов, которые легли в основу ее. Но почему бы и не поспорить с Платоном? Ведь как много полезного можно получить из обильного наследия Гомера, который использовал только проверенную информацию и правдивые сведения. Наши же болячки никого не интересуют, так почему мы должны делать их достоянием истории? Мы подчеркиваем точность искусств, повседневно применяемых не только в жизни, но и в той области знания, которая, используя все средства, должна установить, каких вещей избегать, на каких основываться, какие законы более желательны, какая форма государства наилучшая и какая жизнь наиболее счастливая. В заключение мы добавим, что если рассмотреть историю еще и со стороны культа Бога и становления религии, то с удалением в века древность истории значительно увеличится; увеличится и необъятная польза от ее знания.

Приступая к написанию этой книги, я предупреждаю, что всего здесь будет величайшее множество, величайшее изобилие, почерпнутое из неисчерпаемых запасов истории, но подчеркиваю, что это не всегда объясняет преимущества и метод предмета. Многое выглядит неясно и бессвязно из-за путаницы в источниках и упорного нежелания извлечь хоть какие-либо уроки из истории. Я не спорю, и прежде люди писали книги, собственно, как принято, об устройстве исторических форм государственности, например диктатур, но они имели возможность извиниться за домысливание. Может быть, я выскажу мнение, не вполне характерное для историка и более подходящее для некоторых ученых-врачей, отрицающих все виды медицины, но решительно и упорно занимающихся профессиональным самосовершенствованием; [203] и не стремясь к познанию свойств и действия лекарств, они тем не менее предлагают их в чрезмерном изобилии, как бы пытаясь задобрить болезнь. Это можно в сравнении перенести на тех, кто пишет многочисленные трактаты о структуре исторических трудов и о форме слов и предложений. Итак, за всеми этими рассуждениями следует то, что мы будем исследовать исторический материал на основе всех книг, содержащих достоверную информацию о прошлом. Обратимся к библиотекам, имеющим работы многих историков, которые могли бы более верно изучаться и трактоваться, тем самым возрождаясь из небытия; нам надлежит обсудить и риторические упражнения, а также обратиться к повествованиям и текстам по грамматике, определяющим правильность употребления слов и оформления предложений; затем упорядочим то, что именуем историческим методом. Эта работа тоже имеет несколько направлений: вначале мы разделим предмет и определим его, затем укажем последовательность чтения; после этого приведем в порядок и найдем соответствия, исходя из истории человеческих поступков, ибо это поможет запоминанию; после чего мы рассмотрим формы управления государством, в которых главным образом воплощен и так привлекает порядок истории: затем мы опровергнем тех, кто поддерживает идею четырех монархий и золотого зэка, Приступая к объяснению этих вещей, мы будем стараться пролить свет на церковный мрак и запутанную логику теологии. дабы уяснить, где искать начало истории, в какой точке оно проступает. Наконец, мы разоблачим ошибки тех, кто поддерживает идею независимого или мифологического происхождения рас. В заключение мы постараемся собрать вместе и упорядочить известных историков таким образом, чтобы любому, куда бы ни уводило его обилие знаний, было ясно, с чем каждый из них писал и в какой период жил.

Глава I. Что такое история и какова она

Существует три вида правдивого описания истории, а значит, сама история как бы подразделяется на три вида: человеческую, естественную и Божественную. Первый вид относится к человеку, второй — к природе, третий — к Создателю (Творцу природы). Первый изображает поступки человека, его жизнь в обществе; второй обнаруживает действительные возможности, скрытые в природе, и объясняет их движение от самых истоков; третий рассматривает силу и власть Бога и бессмертных душ. Отсюда возникает тройное деление — на вероятное, неизбежное и священное, предначертанное свыше. Столько же существует и добродетелей, а именно — рассудительность, знание и вера. Первая отделяет низкое от достойного, вторая — истинное от ложного, третья — благочестие от нечестивости. В первом случае господствуют доводы, рожденные силой разума, и стремление двигаться к намеченной цели. Первую добродетель называют «руководительницей человеческой [204] жизни». Вторую, исходя из свойственного ей поиска скрытых причин всего, называют «изобретательницей». Последнюю, основанную на любви к одному Богу, называют «разрушительницей пороков». Три добродетели, взятые вместе, создают истинную мудрость, высшее и совершенное человеческое благо. И тот, кто следует в жизни этому благу, зовется блаженным. И поскольку мы вступаем в сей мир, чтобы обладать этим благом, то было бы верхом неблагодарности не принять от Бога дарованное нам благо. Несчастны отвергнувшие его. С другой стороны, в достижении его несомненную помощь окажут все три вида истории, но особенно велика помощь от Божественной, которая сама по себе может сделать человека счастливым, без знания скрытых причин и практического опыта. Однако я твердо верю, что, если они соединятся, это приведет к резкому умножению человеческого благополучия. Отсюда логически вытекает, что мы будем искать начало в истории Божественных вещей. Сама творящая природа заложила в человеке наипервейшее чувство самосохранения, и лишь затем удивление перед природными явлениями толкнуло его к исследованию причин этих явлений. Замечено, что, начав с размышлений о себе, затем — о своей семье, затем — вообще об обществе, люди в конце концов обращаются к исследованию природы и, наконец, к истории бессмертного Бога, то есть к созерцательности. Затем, отрешившись от низменных соблазнов, приходят к пониманию руководителя всего сущего. Именно поэтому кажется, что мы должны начать с истории дел человеческих, ибо сначала от высшего Божества в душах детей зарождаются понятия не только достаточные, но и необходимые, чтобы стать корнями для веры и согласия, но насколько трудно вера и согласие приходят в души тех, кто еще не знает секретов истинной философии. Подняться к истокам можно лишь постепенно, много и серьезно размышляя о вещах. Эти размышления действительно постепенно возвышают разум над чувствами, которые, как волны, захлестывают большинство людей. Однако люди. наверное, никогда не смогут освободиться от чувств, и их взгляды будут застилать эмоции, которые подобно туману скрывают свет истины. Из чего следует, что те, кто начинает с Божественной истории, опуская размышления об историях человеческой и естественной, уподобляются детям или несведущим людям, рассуждающим о Божественных делах. Они не только себя тешат ложной надеждой, но и губят многих мнимым величием. И поэтому тем, кто выходит из мрака и плотной мглы на свет, мы советуем, чтобы поначалу они приучили глаза к дневному свету и сиянию Земли, после чего посмотрели на облака, потом — на Луну, чтобы со временем иметь возможность взглянуть на само Солнце, но только после того, как хорошо укрепится их зрение. То же самое нужно делать в отношении несведущих, чтобы они научились вначале усматривать Божественную благодать и величие в делах человеческих, далее — в ясных началах природы, после этого — в стройности небесных тел, затем — в замечательном устройстве всего мира: в движении, в гармонии, в форме; и [205] так постепенно, шаг за шагом, приближаться к той благодати, которая существует для нас лишь в единении с Богом, связывая также и с корнями рода. И только тогда мы внутренне вновь соединимся с Ним. Мне кажется, что те, кто представляет историю иначе, нарушают природные законы.

Поскольку история всех трех видов старательно изменена серьезными учеными мужами и дошла до нас в записях переписчиков, то для себя я отвожу роль восстановить порядок и соразмерность в этих записях, читая их и тщательно обдумывая, особенно в той части, которая касается истории дел человеческих, учитывая, что божественная, так же как и природная, история очень отличается от человеческой — и не только в причинных связях, но и целью. Естественная история имеет заданную и постоянную последовательность причин. если божественная власть не оставляет ее хотя бы на миг без внимания. Но если это происходит, то все вверяется творцу текущей материи и отцу всего злого. С одной стороны, мы наблюдаем проявления искаженной природы и монстров, с другой — из ряда вон выходящие явления, чудеса. Это приводит к тому, что в нас одновременно возникают и суеверия, и религиозные чувства. Но Божественное воссияет, оно светло и ясно является и освящается, чтобы быть очевидным для рода человеческого.

Однако, поскольку человеческая история большей частью проистекает из человеческой воли, которая весьма противоречива и зачастую не находит выхода, постольку постоянно возникают новые законы, формируются новые нравы, новые институты, новые религиозные обряды. Вообще человеку в деяниях его присуще впадать во все новые ошибки, если только он не руководствуется природой, то есть естественным порядком. Природа может искажаться изначальным отсутствием Божественной мудрости, но если мы отклонимся от вершины Божественной мудрости, то впадем во всевозможные грехи. Хотя, истинно, разум человека, ощутивший прикосновение вечного Божественного разума, отделяет себя от всей земной бездны настолько, насколько это вообще возможно. Но разум столь глубоко увяз в порочной материл, так изменяется под ее влиянием и впадает в разлад с самим собой, что без помощи Бога он уже не способен ни подняться, ни достичь хотя бы крупицы справедливости, ни действовать в соответствии с природой. Из этого следует, что до тех пор, пока мы будем впадать в заблуждение благодаря несовершенству наших чувств и обманываться ложными представлениями о вещах, мы не сможем отделять пользу от бесполезности, честность от бесчестия, правду от лжи. И хоть мы уменьшаем мудрость, облекая ее в слова, это тем не менее составляет меньший грех, чем забвение мудрости прошлого. Ибо ничто не является большим или более необходимым, чем история, особенно когда это касается поступков, событий, которые бегут по кругу, повторяя сами себя. Мы полагаем, что для понимания этого необходимо прикладывать значительные усилия, особенно людям, неспособным к уединенному [206] образу жизни, тем, кто связывает свою жизнь с объединениями и сообществами людей.

Итак, из трех видов истории мы оставляем Божественную — теологам, естественную — философам, в то время как сами будем заниматься, усердно и неспешно, человеческими действиями, поступками и их правилами.

Что касается человеческой истории, то она бывает общей и частной. Последняя охватывает сказанное и сделанное одним человеком или одним народом, однако достойное упоминания. Действительно, хотя академики мудро полагают, что ничто сотворенное не может считаться никчемным, все-таки история не должна останавливаться на бесполезных и незначительных поступках. Общая история описывает деяния сообществ многих людей, или народов, или целых государств. Таким образом, история имеет две стороны: ведь описываются или поступки многих народов, например персов, греков, египтян, или всех, о деяниях которых до нас дошли сведения, или самых знаменитых. Это обычно делается разными способами. Иногда описываются события одного времени, то есть определенного периода (срока): либо месяца, либо года, — отсюда берут свое начало дневники, то есть повседневные записи, или анналы. Иногда история берет свое начало от возникновения какого-либо государства или от истоков памяти — тогда описываются возникновение, рост, перемены и гибель. Это также имеет два подхода: сжатое изложение и пространное, — из чего берут свое название хроника и хронология.

Комментарии

1. Paris, 1566; Paris, 1572; Basel, 1576; Basel, 1579; Heidelberg, 1583; Strasbourg, 1599; Strasbourg, 1607; Geneve, 1610; Amsterdam, 1650. Критическое издание «Метода» на латинском языке было осуществлено в 1951 г„ когда Менар издал сборник «Философские труды Бодена», в который вошло три трактата. Он же в 1941 г, опубликовал французский перевод «Метода». В 1945 г. Беатрис Рейнольдс перевела этот трактат на английский язык. В немецком переводе сочинение Бадена было издано Дроузом в конце XIX в.

2. Bodin Ј. Methodus da facilem historiarum cognitione. Р., 1572. Это издание было тщательно выверено самим автором, ряд опечаток издания 1566 г. исправлены, некоторые места уточнены, а в изданиях 1583 и 1595 гг. появляются новые ошибки, в том числе грамматические. Критическое издание 1951 г. приводит текст в соответствие с правилами грамматики латинского языка. Единственным его недостатком является отсутствие комментариев, частично восполняемое статьей Пьера Менара о работах Бодена.

3. На русском языке публикуются впервые.

4. BaudriIlart Н. Јеаn Bodin et son temps. Р., 1853.

5. Flint R. Тhе Philosophy of the History in France and Germany. L., 1874.

6. Kelley D. Development and Context of the Bodin’s «Methodus» // Verhandlungen der internationalen Bodin-Tagung in Muenchen. Muenchen 1973. S.123-125. Келли также соотнес взгляды Бодена и историческую концепцию Бодуэна.

7. Boudoin F. De institutione historiae et coniuntione eins cum jurisprudentia. P., 1561.

8. Подобный подход был разработан падуанскими натурфилософами еще в XIV в. в отношении медицины, за которой было закреплено ведущее место среди всех естественных наук. В ней использовались знания из биологии, ботаники анатомии, фармакологии, астрономии и других дисциплин.

9. Patrize F. Della historia diece diaioghi. Venetia, MDLX.

10. Leroie L. de. Considerations sur Phistoire universelle. P., 1562.

11. Huppert J. The Idea of Perfect History (Historical Erudition and Historical Philosophy in Renaissance France). L, 1969.

12. Монтень М. Опыты. М.-Л., 1958. Кн.2. С.465.

13. Герострат — жаждавший славы житель Эфеса, по преданию в 356 г. до н.э. поджег храм Артемиды в Эфесе в ночь рождения Александра Македонского. По решению жителей ионийских городов его имя было предано вечному забвению, но о нем упоминает греческий историк Феопомп (Теопомп) из Хиоса (377-после 320 г. до н.э.).

14. Катилина Луций Сергий (108-62 гг. до н.э.) — обедневший римский патриций, сделавший состояние в период сулланских проскрипций. Потерпев несколько раз неудачу на консульских выборах, он организовал заговор с целью ликвидировать республиканские устои и овладеть единоличной властью. Цицерон, будучи консулом, получил сведения о намерениях Катилины, приказал его арестовать и казнить. После неудавшегося покушения на жизнь Цицерона Катилина бежал из Рима и собрал войско в Этрурии. В сражении при Пистории был побежден и пал в бою. Тит Ливий (59-17 гг. до н.э.) повествует о заговоре Катилины в сочинении «История Рима от основания города».

15. Нерон Клавдий Друз Германик Цезарь (37-68 гг.) — римский император с 54 г. До 62 г. юный император находился под влиянием начальника преторианцев Бурра и своего бывшего наставника Сенеки, ориентировавших его на сближение с сенатом. В этот период были преобразованы финансовая система и судопроизводство. После смерти Бурра Нерон фактически отстранился от управления государством. С назначением нового начальника гвардии Софония Тигеллина в 62 г. начинается период деспотического произвола. Летом 64 г. разразился пожар Рима. Чтобы отвести от себя подозрения Нерон обвинил в поджоге христиан. С 64 г. Нерон публично выступает как певец, актер и возница на арене цирка. Измена преторианской гвардии и осуждение сената вынудили Нерона покончить с собой в загородной вилле вблизи Рима. По его приказу были убиты его сводный брат Британик, его мать Агриппина и жена Октавия (сестра Британка). Тиберий Клавдий Нерон (42-37 н.э.) — Боден называет его Августом, потому что он был усыновлен Августом. В 13 г. стал соправителем, а после смерти Августа — императором. Тацит изображает его тираном, подозрительным и лицемерным. Биография Тиберия была написана Светонием.

16. Гай Светоний Транквилл (ок. 70-ок.140 г.) — римский писатель, из сословия всадников, при Адриане руководил императорской канцелярией, но впал в немилость. Оставил обширное наследие, но из его многочисленных трудов полностью до наших дней дошли только жизнеописания 12 первых императоров — от Цезаря до Домициана («О жизни цезарей»), в них использованы архивы и сообщения современников, биографии расположены согласно четкой схеме и призваны развлекать читателя. От второго его крупного произведения, содержавшего биографии известных поэтов, риторов, грамматиков и историков («О блистательных мужах»), сохранились лишь фрагменты.

17. Публий Корнелий Тацит (ок.55-ок.20 г. н.э.) — последний великий римский историк, родился в аристократической семье, в молодости был известен как оратор, в 112 г. стал проконсулом римской провинции Азия. Как писатель Тацит стал известен после смерти императора Домициана (98 г.). Основные произведения: «Жизнь и характер Юлия Агриколы», «Германия», «Диалог об ораторах», «История» в 14-и книгах, «Анналы» («История от смерти божественного Августа») в 16 книгах.

18. Эги, Бура, Гелика — греческие города, разрушенные в результате природных катаклизмов.

19. Альфонс — вероятно, имеется в виду Альфонс XI (1311-1350), король Кастилии и Леона, вел централизаторскую политику, успешно воевал с арабами. Фердинанд II Арагонский (1452-1516) — король Арагона с 1479 г., Сицилии с 1468 г., фактически первый король объединенной Испании.

20. Квинт Курций Руф — римский историк около 50 г. н.э. (или в сер. 2 в) написал обширный исторический трактат в 10 книгах, посвященный эпохе и правлению Александра Македонского.

21. Лоренцо Великолепный Медичи (1449-1492) — правитель Флоренции с 1469 г. Меценат, способствовал развитию культуры Возрождения, поэт.

22. Конрад III Штауфен (1093?-1152), германский император.

23. Публий Корнелий Сципион Африканский (ок. 185-125 г. до н.э.) полководец и политический деятель. Приемный внук Сципиона Старшего, имел прозвище «Младший». Воевал в Испании и Африке, в 146 г. до н.э., будучи консулом, захватил и разрушил Карфаген. Как прекрасный знаток и распространитель греческого языка и культуры, он стремился к тому, чтобы усилить в Риме греческое культурное влияние. В кругу его друзей («кружок Сципиона») были философ Панэций, историк Полибий и поэт Теренций.

24. Ксенофонт Афинский (ок.4ЗО — после 355 г. до н.э.) — историк и писатель, ученик Сократа. Принял участие в походе Кира Младшего против Артаксеркса. Автор исторических трудов «Анабасис», «Греческая история», а также тенденциозного педагогического романа «Киропедия» или «Воспитание Кира», где Ксенофонт, с поэтической вольностью описывая жизнь Кира Старшего, излагает собственные мысли об образовании и воспитании идеального правителя.

25. Селим Грозный (Явуз) (1467/68 или 1470-1520 г.) турецкий султан с 1512 г. В ходе завоевательных войн подчинил Восточную Анатолию, Армению, Курдистан, Северный Ирак, Сирию, Палестину, Египет, Хиджас.

26. Гай Юлий Цезарь (100-44 гг. до н.э.) — римский политический деятель и полководец. Из литературного наследия до нас дошли «Записки о галльской войне» в 7-и книгах, « Записки о гражданской войне» в 3-х книгах.

27. Александр III Великий Македонский (356-323 гг. до н.э.) — воспитанник Аристотеля, один из великих античных полководцев и завоевателей, военные компании которого отличались дерзостью и полководческим искусством, создатель огромной империи.

28. Карл V Габсбург (1500-1558 гг.) — император священной римской империи» в 1519-1556 гг. Пытался под знаменем католицизма осуществить план создания «мировой христианской державы». Вел войны с Францией (Итальянские войны), с Османской империей. Потерпел поражение в борьбе с германскими князьями-протестантами и после заключения с ними Аугсбургского мира в 1555 г. отрекся от престола.

29. Людовик XI Валуа (1423-1483) — король Франции с 1461 г. Проводил политику централизации, подавлял проявления сепаратизма, Присоединил к королевскому домену ряд территорий, в том числе Анжу, Пикардию. Покровительствовал городам и развитию торговли. В его правление были составлены «Большие французские хроники».

30. Филипп де Коммин (ок. 1447-1511) — французский политический деятель и историк. Написал сочинение «Хроника и история, содержащая события, происшедшие во время царствования короля Людовика XI и Карла за период от 1464 до 1498 гг.» и «Мемуары».