Автор новоизданной книги “Китай”, полковник Путята, имеет право на название почти специалиста китаеведения. Он совершил целый ряд путешествий по различным частям Срединной империи, составил и издал столько статей по вопросам Востока, что один перечень их должен внушить уважение к его трудолюбию, прожил в Азии долгое время, занимая видный официальный пост русского военного агента в Китае и, наконец, ныне принимает непосредственное участие в официальном издании по вопросам Азии. В виду крайней бедности нашей популярной литературы о Китае и такого имени автора, русское общество не может отнестись безучастно к появлению в свет названного труда; если же принять во внимание, что полковник Путята доселе печатал свои статьи лишь в специальных, малодоступных изданиях, и что с такою обширною работою он выступает впервые, то интерес к его книге еще более увеличивается. Автор является в данном случае со всею суммою своих познаний о Китае. Исключив совершенно из программы книги личные выводы и заключения, полковник Путята определяет своею задачею представить “в сжатом очерке характерные черты физической географии и природы Китая, [449] основания религиозных верований и гражданских воззрений народа, данные о положении финансов и внешней торговли страны, законоположения по управлению государством, сведения по организации и состоянии вооруженных сил Империи” и за сим “выяснить степень военного значения прилегающих к России застенных владений Китая: Новой линии, Монголии и Маньчжурии”. Мы имеем, следовательно, дело с чисто фактическим материалом, на сколько он известен автору. Последний указывает нам свои источники и пособия, и выбор их нужно назвать почти безукоризненным. Здесь мы видим лучшие популярные труды лучших синологов и ориенталистов всего света и таким образом имеем все данные ожидать от автора блестящего выполнения поставленной себе задачи.

Посмотрим теперь на ее решение.

Для всякого знакомого с китайским языком или работавшего по вопросам Дальнего Востока очень хорошо известно, какие затруднения представляет собою транскрипция китайских слов. Разнообразие наречий и недоступность для точной передачи европейскими алфавитами звуков китайского языка вынудили синологов держаться условной, раз установленной транскрипции. Ее сравнительная неудовлетворительность искупается привычкою видеть слова написанными в известной форме, и уже всякое уклонение от этой формы, если оно совершается без основания и не сопровождается поставленными в тексте иероглифами, производит большую путаницу слов и имен, разобраться в которой невозможно. В западноевропейских языках установилось две транскрипции: для северного и южного языка Китая, и очень часто писатели прямо оговариваются, что они следуют транскрипции Wade, Morrison, Eegge или Williams’а. Русские синологи усвоили себе одну транскрипцию северного произношения, и ей следуют теперь все без исключения. В пособие для перевода иностранной транскрипции на русскую доктором Бретшнейдером изданы в труде Матусовского: “Географическое описание Китайской империи” сравнительные таблицы начертания китайских звуков по-английски, по-французски и по-русски, пользуясь которыми можно и без знания китайского языка давать общепринятое в литературе начертание слов. Полковник Путята совершенно игнорировал правильную постановку вопроса о транскрипции и дает нам китайские слова в произвольной форме. Без всякого различия берет он слова с французского и английского языков и перелагает их на русский алфавит с такою же легкостью, как бы это были [450] слова русские. Искажения получаются невероятные, и так как ими полна вся книга, то перечислить их невозможно. Вот их образцы:

В книге нет почти ни одного китайского слова, переданного правильно. И совершенно напрасно автор думает уверить нас, что якобы “он заботился о правильной передаче транскрипцией китайских названий; но, к сожалению, условия печатания не позволили ему избегнуть некоторых корректурных погрешностей” (от автора). Не в корректуре тут дело, а в полном отсутствии правильного метода, в полном нежелании серьезно отнестись к работе, в невнимательности и небрежности. Когда автор переписывает английскую транскрипцию Chang T’ien-she в форме Чан-дянь-ше (стр. 42) вместо правильного Чжан-тянь-ши, когда у него на стр. 87 напечатано в искаженном виде 8 китайских названий, на стр. 88 - 7, на стр. 89 - 9, на стр. 90 - 10, на стр. 91 - 12, на стр. 92 - 18 и т. д., когда на одной и той стр. 98 одни и те же слова в зависимости от их происхождения из английского или русского источника транскрибированы совершенно различно (чжэ-чжоу, чжэ-сянь, а через 5 строк - чжи-чжоу, чжи-сянь), на стр. 36 на расстоянии нескольких строк встречаем два искажения слова Мяо-цзы в виде Мао-цзы или Маоцзе, а на стр. 39 без разбора встречаются и “даосисты” и “таоисты” и т. п., то это, думается, виноват уже не корректор, а, пожалуй, и автор книги. А что писать китайские имена правильно или, по крайней мере, с незначительными, не вредящими пониманию текста, ошибками для не синолога возможно, это доказывает появившаяся в Русском Вестнике, 1895, кн. 3, статья “Конфуций и его учение”, некоего И. К-ч, где автор, не смотря на свои английские и французские источники, погрешает в транскрипции весьма редко. Относительно транскрипции собственных имен в “Географическом очерке” к автору нужно приложить характеристику, данную доктором Бретшнейдером трудам подобного рода: “Большинство европейских писателей и путешественников по Китаю, - пишет синолог, - в том числе и русские, незнакомые ни с китайским [451] языком, ни с установленными европейскими синологами правилами, дают часто такие искаженные названия предметов и географических имен, что нередко трудно отгадать, о каком предмете или о какой местности трактует автор Полковник Путята не возвышается над указанным уровнем знаний, и в отношений его географического очерка остается только повторить слова того же синолога: “Решительно недоумеваем, почему автор не воспользовался картою Матусовского, на которой все названия написаны совершенно правильно” (Новая карта Китая. Изв. И. Р. Г. О. т. XXIX, стр. 474-475.). Выяснение вопроса о транскрипции китайских имен получает особое значение в виду одного, встречающегося в книге выражения, способного ввести несведущего читателя в заблуждение: в приложении II, перечислив свои европейские источники для истории Маньчжурского дома, автор продолжает: “Ими исчерпываются сведения, изложенные в китайских сочинениях, которыми мы также имели возможность пользоваться” (стр. 34). Необходимо помнить, что полковник Путята не знает китайского языка и мог пользоваться китайскими источниками только в переводах, точно также, как и D. Boulger, в сочинениях которого автор искал данных, почерпнутых из китайской литературы.

Одним из немаловажных затруднений для разбора книги “Китай является совершенно ненаучный прием его автора, не указывать точно цитат, откуда он берет свои сведения. Облегчением в данном случае служит, во-первых, то, что источники его общеизвестны, во-вторых, привычка полковника Путяты, забравшись в книгу, брать уже из нее щедрою рукой страницу за страницей, иногда целыми главами. Справок о мнениях других ученых по тому же вопросу никогда не делается, хотя бы сочинения их, поставленные в перечне источников, и давали ответы на затрогиваемые в книге положения. Отсюда между автором и его источниками возникают постоянные разногласия, доходящие часто до противоречий. Попытаемся, чтобы не быть голословными, кинуть взгляд на книгу, следуя по ней глава за главою. Контролем показаний полковника Путяты будут при этом исключительно его собственные источники, знания которых требовать от автора всякий имеет полное право. Впрочем, относительно первого отдела “Географического очерка” рецензент, не считая себя достаточно сведущим в [452] сфере естественных наук, уклоняется от оценки показаний автора из этой области и отмечает лишь немногие его промахи.

“Китайская география и статистика ведут свое начало со времен императора Ю (читай Юя) за XXII века до Р. Х.”, пишет автор на первой странице. Что разумеется под этими словами? Несомненно глава Юй-гун из Шу-цзина. Но разве установлена в науке ее одновременность с Юем, и разве можно отнести ее составление за XXII века до Р. Х.? В науке еще таких положений не выработано, а всякому, знакомому с главою Юй-гун, странно видеть в ней начало статистики.

Несомненно ошибочное представление у автора существует по вопросу о распространенности в Собственном Китае лёсса. “Все реки Китая, впадающие в океан, подобно Хуан-хэ, протекают по лёсовому грунту” (стр. 9) и дальше: “весь внутренний Китай покрыт характерным для Азии лёссом” (стр. 21-22). Такого показания доселе, кажется, никем из геологов еще не было высказано. Границею лёсса признавался северный берег Ян-цзы-цзяна, южнее которого он встречается только спорадически (W. Williams The Middle Kingdom, vol. I p. 298.).

В главе о населении в первых же строках по вопросу об этнографическом составе древних китайцев автор ни одним словом не обмолвливается о других, равносильных с гипотезою Рихтгофена решениях вопроса о происхождении китайцев, предложенных Амио, Эдкинсом, Леггэ, Васильевым, Георгиевским, и совершенно неосновательным представляется его заявление, что, “численность населения Китайской империи показывается всеми учеными приблизительно одинаково, на основании официальных китайских данных” (стр. 36). Не говоря уже о специально посвященной вопросу о народонаселении Китая главе в The Middle Kingdom, даже из краткой статьи “Населенность Китая” у Матусовского (стр. 10-14) можно было видеть, как мало точных данных о населении содержат в себе китайские официальные источники, и какие большие разногласия существуют по данному вопросу среди европейских ученых.

Решившись сообщать читателю краткое содержание религиозных верований и философских воззрений китайцев, полковник Путята не уяснил самому себе ни одного из них, почему у него встречаются в изложении постоянные противоречия. Доктрину даосизма [453] он черпает из VII главы “Принципов жизни Китая” покойного С. М. Георгиевского, следуя ему страница за страницей. И все было бы ладно, если бы так шло до конца. Но в текст С. М. Георгиевского автор вдруг вставляет из Реклю положение, что “даосизм не признает самостоятельного существования души по смерти человека, но предполагает возможность последовательных метампсихоз и рекомендует их избегнуть, войдя непосредственно в состояние вечного покоя, следуя в своих поступках по пути Дао” (стр. 38) (Ср. Э. Реклю, Земля и люди, т. VII, стр. 230.). Такое соединение двух совершенно различных по убеждениям писателей вносит в изложение доктрины путаницу, а когда полковник Путята находит дальше сходство в даосизме с философией материализма и в то же время ставит его в зависимость от пантеистического учения радж-иогов, то разобраться в его взгляде на даосизм не представляется уже никакой возможности. О последовательном развитии даосизма автор не говорит ни слова, хотя он и мог почерпнуть общие сведения из “Принципов жизни Китая”; не выделяет он также отчетливо первичной философской доктрины Лао-цзы от даосизма, как религиозной системы в той форме, в какой она циркулирует в народе в настоящее время.

Все сведения об иерархиях даосской и буддийской автор заимствовал из Chinese Government, Mayers’а, прекрасной справочной книжки, но при принятом им методе извлечений, от достоинств источника не остается в русском изложении никаких следов. Во-первых, то же искажение транскрипции часто не позволяет совершенно узнать в русском тексте должностей, которые автор желает обозначить, во-вторых, он сокращает Mayers’а очень часто в ущерб делу, не обращая никакого внимания на смысл английского текста. Например.

Подобное же мы видим и относительно иерархии даосской:

Понятие автора о буддийской литературе в Китае крайне странно. “Китайские буддийские книги, - пишет он, - представляют транскрипцию санскритского текста, выраженную китайскими иероглифами. Поэтому слова богослужения остаются совершенно непонятными, как священникам, так и молящимся, за исключением Оми-то-фа (Амида-Будда), которым выражается одно из имен Будды. Неясность содержания, может быть, особенно привлекала к обращению в буддийскую религию, но в Китае основные положения ее значительно изменены и представляют смесь религиозных верований Индии с грубым древнекитайским фетишизмом” (стр. 42). Трудно представить себе что либо более несоответствующее действительности, чем эта характеристика китайской буддийской литературы. Пусть кто либо скажет, что богословская литература русская - ничто иное, как транскрипция греческих книг русскими буквами, что слова православного богослужения поэтому не понятны молящимся, за исключением “деспота” (??? ????? ???, ???????) и что, благодаря этой неудобопонятности молитв и книг, русские и приняли православие. Вот параллель искажения г. Путятою фактов из жизни Китая. В действительности дело обстоит в следующем виде. На китайском языке имеется полный перевод (не транскрипция, а перевод) всех трех частей буддийского священного канона, Tripitaka, то есть, vinaya, sutra и abhidarma, известного под именем Сань-цзан. В нем считается 1476 названий сочинений, переведенных с санскритского (или пали), и многие из этих сочинений являются истинною драгоценностью для изучения истории и доктрины буддизма, содержа в себе данные, которых нет ни в известной ныне санскритской ни в других литературах. Таковы сочинения Сы-фын-пяо с его данными о первом буддийском соборе, и Сы-ши-эрр-чжан-цзин (42 статьи), которое, по мнению проф. Васильева, трактует о буддизме в самой первой стадии его развития (Очерк истории китайской литературы, стр. 122-123.). Только на китайском языке находятся vinaya пяти школ буддизма, только там [455] сохранились sutra четырех школ, и из отдела abhidarma китайский язык содержит десятки философских трактатов. Из позднейшего буддизма Махаяны, реформированного около времени Р. Х. Нагарджуной, многие книги переведены на тибетский язык только с китайского. Некоторые сочинения сохранились на китайском языке в нескольких различных переводах, что делает их еще более драгоценными, как источники для истории индийских буддийских сект, переделывавших по своему оригиналы при переводах. Имеют огромное значение и буддийские книги, составленные в самом Китае, как для истории буддизма китайского, так и для истории Индии. Некоторые же из них представляют верх буддийского красноречия по крайне отвлеченным, высоким мыслям и отборному слогу. Такие сочинения китайцы и не буддисты читают не для веры, а как памятники изящной литературы (Ibid.). Все эти выдержки нарочно приведены из книги, поставленной г. Путятою в числе своих источников. А ведь существует еще Chinese Buddhism, Edhins’а, настольная книга всякого, желающего сказать хотя бы одно слово о китайском буддизме; из этого сочинения ту же мысль о богатстве и доступности массе верующих буддийской литературы можно бы представить еще нагляднее.

Автор заимствовал свои строки о буддийских книгах из The Middle Kingdom, W. Williams’а (стр. 225-226), но ведь у последнего значится только, что “The liturgy is in Sanscrit transliterated in Chinese characters”, а это совсем не одно и то же, что “Китайские буддийские книги”, и своей выписке непонятной транскрипции W. Williams предпосылает фразу: The following canon for exterminating misfortune is extracted from the Buddist liturgy, то есть, он дает в данном случае лишь образец тарни, или заклинания, формулы которых во всех естественных религиях представляют собою набор непонятных звуков, но отсюда еще совершенно нелогично делать вывод о том, что неясность содержания буддийских книг привлекала в эту религию прозелитов-китайцев.

Автор пишет далее: “В большей чистоте, чем во внутреннем Китае сохранился древний культ (буддизма) в Монголии и Тибете” (Стр. 43.), а между тем его источники говорят прямо противоположное. В. П. Васильев в “Религиях Востока” рассказывает биографию [456] реформатора буддизма Цзонхавы, жившего в XIV-XV веках по Р. Х., где считает возможным поставить созданный им культ в зависимость даже от распространенного тогда в Средней Азии христианства, при общей склонности буддизма ко всевозможным нововведениям (Стр. 54 и сл. 122-123.). Из книги же А. М. Позднеева “Очерки буддийских монастырей” полковник Путята должен был бы еще яснее видеть ту разницу, которую привнес Цзонхава в буддизм монгольский.

Определение должностей и степеней ламайской иерархии заимствовано полковником Путятою из того же Mayers’а, Chinese Government №№ 564-612, и редкий из параграфов, нужно сказать, удостоился мало-мальски верного перевода. Как на пример крайне невнимательного отношения к делу нашего автора укажем на следующее: По его словам: “Шабинор, Чжи-чжун ла-ма, Суй-бэн-лама, Шэн-бэн-лама и Хонир-лама суть различные высокие степени ламского духовенства, перечисленные в порядке старшинства” (стр. 45). Но шабинары вовсе не иерархическая степень ламаизма, а лишь состоящее в ведомстве хутухты сословие; члены его могут иногда принадлежать к иерархии, в огромном же большинстве случаев остаются мирянами. Каким же образом получают они такой высокий ранг в “Китае” полковника Путяты? Ведь и Mayers прямо говорит под № 590. Shabinor. The designation applied to members of Lamaist fraternity, undistinguished by any special rank. Но дело в том, что № 590 оканчивает отдел о монгольской ламайской иерархии, следующим же № 591 у Mayers’а начинаются высшие должности правительства внутреннего Тибета. Во главе последних по невниманию нашего автора оказывается Шабинар. И автор даже не подозревает, что на той же странице в последней строке примечания он повторяет ту же свою высшую степень ламского духовенства под фирмою “Ша-би”. - Послушник, потому что “шаби” есть единственное число слова “шабинар”. Это примечание (стр. 45) поистине перл для характеристики нашего автора, и можно только посоветовать желающим сличить его с №№ 595-612 Mayers’а, чтобы убедиться, до чего можно искажать иностранные тексты в переводе. Слышал ли кто либо и когда либо о “поколениях Душету и Чечень”, признающих “Чецзунданпа-хутухту”? В действительности это ничто иное, как аймаки Тушэту-хановский и Цэцэн-хановский, административные единицы Монголии. И это все пишет [457] автор, поставивший в числе своих источников “Описание буддийских монастырей”, А. Позднеева. Ясно, что он этой книги даже и не развертывал.

Перейдем теперь к конфуцианству. На каком основании прежде всего наш автор полагает, что “сущность учения Конфуция выражена в сборнике Ли-цзи?” (стр. 45). Последний по общему взгляду синологов вовсе не заслуживает преимущественного внимания пред другими классическими книгами Китая и в основание всей конфуцианской доктрины никем не ставится. Позднее в выдержках из Ли-цзи наш автор тенденциозно выбирает те места, которые дают одностороннее понятие о системе китайской нравственности, как о кодексе внешней обрядности, излагаемом в классических книгах. Заимствуя выдержки из Ли-цзи из “Принципов жизни Китая” С. М. Георгиевского, он почему то начинает со слов: “В жизни людей самое важное - обряды” и т. д. (стр. 57). Между тем эта фразы легко может быть ложно понята без предшествующей тирады: “В установленных древними государями обрядах необходимо различать сторону внешнюю и внутреннюю. Преданность и искренность, это внутренняя сторона, основа обрядов; точность и порядок - сторона внешняя. Без основы обрядам не на чем будет держаться, без правильной внешности их нельзя будет исполнять” (Принципы жизни Китая, стр. 366.).

При обозрении классических книг конфуцианства полк. Путята допускает также не мало ошибок. Ши-цзин, по его словам, есть “сборник древнейшей китайской поэзии, составленный из 300 стихотворений, избранных самим Конфуцием, и 3.000 древних песен” (стр. 56). Таким образом мы имеем в Ши-цзине 3.300 образцов древней китайской поэзии? Вовсе нет. “Легенда повествует, - пишет С. М. Георгиевский, - что Конфуций имел под руками до 3.000 стихотворений, из которых и воспользовался тремя стами для составления Ши-цзина” (Ib. 363.). Да и из них то не все имеются в современном Ши-цзине, потому что последний дошел до нас лишь в позднейшей редакции некоего Мао-чэн’я, толковавшего его при династии Хань (25-226 г. по Р. Х.) (Оч. ист. кит. лит. 51.).

И-цзин автор почему-то называет “Китайский аппокалипс” (sic), а заглавие “Лунь-юй”, третьей книги китайского сы-шу, то есть, [458] четверокнижия, он переводит несуществующим в русском языке английским словом “Аналекты” (analects) Конфуция и совершенно несправедливо утверждает, что “слова и изречения Конфуция приведены в ней в хронологическом порядке” (стр. 61). Из его источников один говорит, что “параграфы Лунь-юя не имеют между собою непосредственной связи и объединяются только общей системой Конфуциевой философии” (Пр. ж. К. стр. 374.), а другой поясняет, что в Лунь-юе, кроме речей самого Конфуция “являются и разговоры учеников между собой, а также и их изречения, ни к кому не обращаемые” (Оч. ист. кит. лит.). Известно также из Chinese Classies, I. Legge, что разногласия и противоречия в тексте Лунь-юя являются источником, на основании которого доказывают существование в раннем конфуцианстве различных школ и направлений, враждовавших между собою в первые времена.

Отдел об “Административном устройстве” Китая представляет собою извлечения из той же книги Mayers’а, но сделанные крайне спешно и бессвязно. Коренною ошибкою автора является здесь отсутствие строго выработанной терминологии для китайских слов: фу, чжоу и сянь, территориальных административных единиц в Срединной Империи. Посему нельзя доверять ни одному его определению юрисдикции должностей и компетенции административных учреждений. Выше уже был приведен пример такой путаницы в определении даосской иерархии, теперь в специальном трактате об администрации подобные образцы встречаются буквально на каждой строке. Как можно разобраться в такой, например, смешанности различных понятий:

“Чжэ-фу - префект или начальник большого уезда Фу. Через него проходят все дела по вверенному ему уезду” (стр. 88).

“Тун-чжэ, су-префект, управляет тином или отдельным уездом” (стр. 89).

“Чжэ-сянь - уездный начальник” (стр. 89).

Таким образом и фу, и тин, и сянь, совершенно различные территориальные и административные единицы, оказываются уездами. Если бы кто, желая определить права губернатора, исправника и станового пристава в России, начал употреблять без всякого различия термины: губерния, уезд и стан, и губернатор оказался бы [459] у него начальником стана, а исправник стал бы во главе губернии? Совершенно то же видим мы в “Китае” полк. Путяты.

Переводя дословно из § 281 Mayers’а полк. Путята на стр. 88 пишет, что всего в империи 183 префектуры (Префектура по-китайски фу, только что была названа “большим уездом”.), и что “наибольшее их число в провинции Гань-су - 13”, но, во-первых, в английском тексте написано “and the largest (thirteen) in Kiangsi”, а не в Ганьсу, во-вторых, если бы автор действительно читал книгу Mayers’а, а не выбирал из нее не больше той строки, которую ему было нужно, то он видел бы перепечатанную в начале книги статью G. M. H. Playfair’а, где данные Mayers’а исправлены на стр. XIX: “In the Eighteen Provinces there are 182 Prefectures, hut Kiangsi has not the honour of containing the largest (number of them) for Junnan comes in first with 14”.

He говоря уже о частных ошибках, автор не составил себе даже общего представления о политической организации современного Китая. “Отличительная особенность в составе центральных учреждений”, пишет он, “заключается в том, что должности в них распределены между главными национальностями китайской империи: маньчжурами, монголами и китайцами, подобно тому, как это мы видели при определении состава военного министерства” (стр. 86). В каких же это центральных учреждениях Срединной Империи занимают должности монголы? Если их и можно найдти в одном из отделений Ли-фань-юан’я, то неужели это дает основание ставить их права по китайскому законодательству на один уровень с правами китайцев и маньчжуров? Пусть автор перечитает свой трактат о Бин-бу, Военном министерстве, стр. 76-78, он увидит тогда, что и он сам не обмолвился в нем о монголах ни одним словом.

Светлым исключением на общем фоне ошибок, искаженной транскрипции и неверно определяемых понятий являются страницы 98-99 об учреждении китайских провинциальных должностей в землях Новой Линии; но в обзоре Монголии и ее администрации, взяв в руки Chinese Government, Mayers’а с № 508, полк. Путята вновь принимает прежний тон. “Вэй-Мангу (На стр. 36 автор сам писал, что китайское имя Монголов: Монгу или Мэн-гу, а здесь он всюду называет их Мангу.) обнимает группу [460] Халхаских монгол и западных монгол или калмыков. Халхасские монголы вместе с двумя племенами западных монгол, элютов и хойтов, составляют 86 знамен, и известны под именем Моабэй или монгол, кочующих к западу от р. Мо” (стр. 99, 100). Где же это река Мо и какие монголы, к западу от нее живущие, носят название Моа-бэй? Напрасно стали бы мы искать в действительности хотя что либо похожее на содержание этих строк. Несколько дальше в группе Алашаньских монголов упомянуто племя “Эдинэ”. Такого племени вовсе нет, а есть только река Э-цзи-нэ, по которой кочуют тургуты (Mayers № 525). Из Си-тао’оских олотов, эцзинэ’ских тургутов, дурбэтов и хошотов, одинаково образующих отдельные группы в административном управлении алашаньских монголов, без всякого видимого основания названо автором одно только “племя эдинэ?” Наконец, что это за фраза: “особый отдел составляет небольшая группа монголов, кочующих к югу от Кобдо и называемая Син-хобэнт” (стр. 100)? Если таковой род, племя, аймак или еще какое подразделение монголов действительно существует, то полк. Путята должен сообщить о нем сведения с возможною подробностью, как о полной новости в литературе.

При обзоре внешней торговли Китая в книге, написанной с популярными целями, прежде всего требуется определить пункты этой торговли. При перечислении автором открытых для иностранной торговли портов мы сталкиваемся, во-первых, с самым странным порядком их, во-вторых, с тою же убийственной транскрипцией. Узнав порты в начале трактата в одном порядке, в тексте, при отдельном обозрении каждого из них, мы встречаем совершенно иную последовательность. Среди китайских портов в последнем случае оказываются Гонконг и Макао, хотя и сообщается, что они “не принадлежат к открытым пунктам, но составляют иностранные колонии, первый английскую, второй португальскую” (стр. 119), то есть, имеют такое же право быть поставленными на ряду с китайскими портами, как Лондон и Лиссабон. “Макаосский порт, через который производится торговля, носит название Лаппа” (стр. 144). Что значит “Макаосский порт?” Значит ли, что он лежит на острове Макао? Выражение неопределенное, способное ввести в заблуждение. А в другом месте мы видим ошибку еще более крупную.

“Кроме города Виктории”, пишет полковник Путята, “на острове Гонконге имеются еще колонии: “Коу-лунь...” (стр. 145). Да разве [461] Коу-лунь лежит на Гонконге? У Матусовского можно было прочитать, что с острова Гонконга в последнее время многие из коммерсантов перенесли свои обширные склады в селение Коу-лунь, лежащее на соседнем берегу континента и уступленное Англии в 1860 году (Географическое описание Китайской империи, стр. 187.), а в History of China, D. C. Boulger’а, которую автор “Китая” также называет в числе своих источников, приводится полный текст конвенции 1860 года, где сказано, что в видах поддержания законности и порядка на Гонконге китайское правительство соглашается to cede to Her Majesty the Queen of Great Britain and Ireland, Her heirs and successors, to have and to hold as a dependency of Her Britain Majesty’s Colony of Hong-Kong the portion of the township of Cowloon, in the province of Kwang-Tung (History of China, t. III p. 788.). В 1860 году Гонконг уже не принадлежал к Гуан-дунской провинции, и искать посему Коу-лунь на острове было бы совершенно напрасно. Кроме того у Вильямса читаем, что к колонии Гонконгской “lastly the opposite peninsula of Kow-lung was added” (The Middle Kingdom, m. I p. 172.). При перечислении открытых портов на острове Формозе, автор пишет: “Тайвань (Да-гоу), Кэлунь (Там-суй)” (стр. 119), как будто там только два открытых порта, между тем их там четыре: Тай-вань-фу, Да-гоу или Та-коу, Цзи-лун или Ки-лун и Дань-шуй или Там-суй. Если только в двух из них, Тай-вани и Там-суе, в силу особых условий, имеются отделения китайской таможни с таможенными комиссарами, то отсюда еще не следует, что при перечислении портов их нужно сливать с другими. Та же история повторяется с Хай-нан’ем: на стр. 119 мы видим порт Хой-хоу, но напрасно стали бы искать хотя бы упоминания о нем в дальнейшем подробном рассмотрении портов. Там на стр. 146 мы найдем вместо него какой-то новый порт Цзюнь-чжоу (правильно Цюн-чжоу), и нужно знать, что обширное селение Хой-хоу служит портом главного города области Цюн-чжоу-фу, чтобы понять такую замену одного имени другим. И эта замена несомненно неправильна, потому что Цюн-чжоу, находясь в 9 верстах от морского берега, никогда и не может быть портом.

Транскрипция имен открытых для иностранной торговли портов оставляет желать бесконечно много лучшего. Здесь помещен, [462] например, порт “Чжэ-цзянь” (Чинкиан); провинция Чжэ-цзян в Китае имеется, а признать в Чжэ-цзян’и - Чжэнь-цзян очень трудно.

При обзоре страны в торговом отношении conditio sine qua non является точное определение монетной единицы, полагаемой в основание всех расчетов. Только в таком случае читателю представляется возможным сравнение цифр, итогов и выводов. Если даже игнорировать перевод всех сумм в рубли, что в книге, предназначенной для русских читателей было бы весьма естественным и желательным, то все же единство оценки должно быть признано необходимым. Полковник Путята, заимствуя данные из отчетов китайских таможен, сообщает итоги в ланах, и определяет эту единицу стоимости таким образом: “Лан, принятый для расчетов в открытых портах, называется Hai-kwan Tael или “таможенный лан”, представляющий серебрянную ценность в 6.34 франка” (стр. 120). Что же это такое “серебрянная ценность”? Несколькими строками ниже автор говорит о сильных колебаниях курса на серебро, следовательно, 6.34 франка не постоянная стоимость таможенного дана, а временная? В таком случае как же читателю разобраться во всех рядах приводимых цифр? На стр. 129 находим уже новое определение лана: здесь он переводится на английские деньги. Дальше уже фунты и шиллинги оказываются постоянною единицею меры, причем то здесь, то там встречаем случайные указания на колебания курса. Так на стр. 129 для 1893 года указан курс 3 шиллинга 11 1/4 пенсов, на стр. 143 - 3 шиллинга 11 пенсов, а на стр. 138 для сентября того же года 3 шиллинга 4 1/8 пенса. Иногда ланы переводятся на рубли металлические (стр. 121), хотя неверно (268 миллионов лан по курсу 1893 года, равнялись 348,4 миллионам рублей металлических, а не “более 500 миллионов рублей металлических” стр. 121), иногда ланы переводятся на рубли без указания на какие именно (стр. 122), а иногда вовсе не указываются единицы стоимости, а стоят одни цифры без обозначения чего именно, как, например, в таблице ввоза и вывоза через Лун-чжоу (стр. 147). Объясняется вся эта путаница очень просто: автор выписывал цифры из различных источников и при том крайне небрежно. В изданиях китайских таможен единицею стоимости признается лан, в отчетах консулов английских - фунт стерлингов и шиллинг, в данных о русской торговле чаем - рубль, в показаниях о Тонкинской [463] торговле - франк; все эти единицы и вошли в отдел о “Внешней торговле Китая в 1893 году”. Но каково разобраться в этом читателю?

Трудно думать, чтобы автор признавал за своею книгою практическое значение; он отнесся бы тогда иначе к сообщаемым им цифрам, а не выписывал бы их без всякого внимания и со всевозможными искажениями. Нет возможности указать здесь все его погрешности, потому что для этого понадобилось бы слишком много места и времени. Но вот образцы его данных. На стр. 125: В Ню-чжуань “керосину было ввезено 45,516 ящиков американского и 10,530 ящиков русского”. Развертывая Returns of trade and trade reports for the year 1893, откуда заимствованы эти цифры, мы на стр. 9 находим, что всего американского керосина было ввезено 465,160 галлонов, откуда никоим образом нельзя получить 45,516 ящиков. Можно только догадаться, что автор ошибся графою и вместо “Net total imports” взял “imports from Hong-kong and Chinese ports”, уменьшив цифру на 10, так как существуют ящики по 10 галлонов. Сюда же еще вкралась корректурная ошибка. Далее автор пишет “серебра в слитках ввезено в Ню-чжуань на 186,601 лан, вывезено на 1.931,723”. Из таблицы № 2 Treasure оказывается, что в этой строке нет ни слова правды. Во-первых, приведенные цифры указывают обороты не с серебром в “слитках” только, а с серебром in sycee и in dollars вместе, общий итог (grand total) которых взят полковником Путятою. Но при этом последний перепутал ввоз и вывоз и следует читать, что “общий итог всего ввезенного серебра равнялся 1.931,723 ланам, а вывезенного 186,601 ланам”. На следующей странице ошибка “с серебром в слитках” повторяется. Нечто подобное встречаем на стр. 143 при обозрении порта Фу-чжоу. “Увеличивается, - читаем, - привоз спичек японских и европейских. Первых ввезено 28,148 гросс, вторых 3,581 гросс”. Бросается в глаза столь незначительный ввоз спичек из Японии, и по сличении с подлинником оказывается у русского автора полное извращение действительности. There is а noteworthy increase in matches of Japanese manifacture, i. e. 28,148 gross, and a decrease in those imported from Europe to the extent of 3,581 gross (p. 327). В таблицах же мы находим, что из Японии в 1893 году ввезено 141,634 гросса, а из Европы 4,001 гросс (p. 335). Разница в японском ввозе оказывается весьма значительная. [464]

Нельзя не упрекнуть также автора за частое игнорирование торговых интересов России на Востоке. Он всюду весьма тщательно отмечает перемены в делах с опиумом, которые для нашей торговли не представляют никакого значения и в то же время опускает статьи нашего ввоза. Так, например, в описании рынка в Амое (стр. 143) он опустил сообщения коммисара о необычайном росте ввоза русского керосина (с 469. 870 галл. в 1892 г. на 777.910 галл. в 1893 г.) в ущерб продукту американскому (Amoy trade report p. 394).

Все сказанное относительно отдела о внешней торговле Китая можно было бы легко увеличить во много крат однородными примерами, но и указанные образцы дают, кажется, полное основание не доверять полковнику Путяте и в его остальных страницах. Книга его характеризуется этим, как работа самая небрежная и поверхностная, написанная вовсе не с желанием прийдти к каким либо серьезным выводам об экономическом положении Китая, или об его правоспособности и значении на всемирном рынке. Поэтому, когда, после целого ряда подозрительных и неправильных данных, приводится автором заключение, что “производительность Китая и платежные средства его населения очень велики и возрастают с каждым днем” (стр. 147), то в справедливости вывода этого с полным основанием можно усумниться. Не в факте самом можно и нужно усумниться, а в верности той цепи доказательств, которыми подкрепляет свое положение полковник Путята.

Два последние отдела: “Вооруженные силы Китая” и “Русско-Китайская граница”, степень военного значения которой автор пытается выяснить, имеют дело с предметом слишком специальным. Разбирать их представляется в настоящее время излишним, потому что вопрос о вооруженных силах Китая, благодаря событиям японо-китайской войны стал теперь вопросом прошлого и будущего. В настоящем он не существует. Об этих главах “Китая” можно только сказать, что по их тону и подробному описанию самых различных частей китайской армии и флота ничто не предсказывало последним такого позорного разгрома. О действительной фактической боевой стоимости китайских войск наш бывший военный агент не обмолвливается ни одним словом, откуда можно заключить, что он был не чужд общего увлечения перевооружениями и боевой готовностью Китая.

Не довольствуясь описанием современного состояния Китая, [465] полковник Путята собрал в той же книге в приложениях некоторые из своих ранее изданных трудов большею частью исторического содержания. Казалось бы при новом издании автору следовало пересмотреть свои старые работы и устранить из них все противоречия с новою, но ничего подобного в данном случае сделано не было. Определенного связного понятия об истории Китая полковник Путята себе не составил, в противном случае у него было бы более верное отношение к общим и выдающимся историческим вопросам. Классифицировать исторические ошибки автора весьма трудно за их разнородностью, но вот пример его отношения к хронологии. На стр. 46 и 52 он относит эпоху Яо и Шуня за XXII века до Р. Х., а на стр. 54 пишет, что “Шу-цзин древнейшая история Китая, начинается с эпохи императора Яо (2357 л. до Р. Х.)”. - Стр. 251: “Маньчжурия, в начале XII века образовала самостоятельное государство под главенством князя Нурхачу”, (sic), а через несколько строк, “сын Нурхачу Тайцзон в 1627 г. провозглашен богдыханом”. По стр. 35 Нурхаци живет в XVII веке. - Кублай-хан страницы 18 является Хубилаем, перенесшим в 1264 г. свою резиденцию в Пекин, на стр. 235, а на стр. 49 (приложение) оказывается, что Кублай-хан бежал из Китая в 1367 г. Имена китайских династий перепутаны: эпоха междоусобий, в которую жил Конфуций предшествовала не “Цзиньскому” (стр. 46), а Циньскому периоду. Цзиньский дом правил с 265 по 420 г. по Р. Х., о чем легко можно было узнать из хронологической династионной таблицы доктора Бретшнейдера, в труде Матусовского (стр. 3-7). Наконец, совершенно ложно уверение, будто Пекин выбирался “столицей империи в течении XIII веков к ряду”. Рихтгофен никогда не мог сказать ничего подобного, и простая справка в только что названной династионной таблице, где обозначены также и столицы Китая в разные периоды его истории убедит полковника Путяту в его ошибке. Первым избрал столицею Пекин монгольский Хубилай, как о том и говорит на стр. 235 сам наш автор.

Сказанное представляется рецензенту достаточным для заключения, что “Китай” полковника Путяты не может быть назван добрым вкладом в нашу популярную ориенталистическую литературу. Автор поставил себе крайне широкую программу и оказался совершенно не в силах ее выполнить. И если для лиц, специально занимающихся изучением Востока, появление подобного, написанного [466] форсированным маршем и снабженного громким заглавием, произведения при всей своей бесполезности может быть безразлично, то массе читателей, при сравнительно низком уровне наших знаний о Китае, оно принесет положительный вред, так как все положения книги будут приниматься на веру, без всякой критики. Нельзя не пожелать появления возможно большого количества популярных произведений по вопросам Дальнего Востока, но непременным условием их должно быть сообщение точных и вполне верных данных, хотя бы и вне столь обширных, как у полковника Путяты, задач.

Димитрий Позднеев.

Текст воспроизведен по изданию: Основные течения государственной жизни Китая в XIX веке // Журнал министерства народного просвещения, № 6. 1895

© текст - Позднеев Д. 1895
© сетевая версия - Тhietmar. 2025
© OCR - Иванов А. 2025
© дизайн - Войтехович А. 2001
© ЖМНП. 1895

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info