Последняя книга знаменитого путешественника также интересна, как и все предшествующие описания его путешествий; то же мастерское и живое изображение природы, то же богатство новых научных фактов и увлекательную подневную историю путешествия читатель найдет и в этой, к сожалению, последней книге Пржевальского. Кроме изложения путешествия, книга содержит в себе две примечательные главы, имеющие в настоящее время, по смерти автора, особливую ценность; в них мы имеем как бы научное завещание знаменитого путешественника. В первой главе Пржевальский излагает свой многолетний опыт странствователя и исследователя. Он учит, как нужно путешествовать с толком и с пользою. Во второй, последней в книге, он подводит итог своим воззрениям на среднеазиатское население. Не смотря на глубокий интерес этих двух глав, не на них, однако же, мы остановимся в настоящих заметках, не станем также разбирать и излагать четвертое путешествие во всей его целости; задача наша более ограниченная; мы постараемся выяснить читателю археологическое и этнографическое значение тех местностей, которые Пржевальский прошел в третий период своего путешествия, следуя из Лоба в Хотан. Значение это сам путешественник вполне сознавал: в конце 1-й главы (стр. 66), он отметил Черчен, как пункт для будущих специальных археологических исследований.

Всякий раз, когда приходится давать отчет о каком-нибудь новом значительном открытии в области географии Центральной Азии, история этого открытия необходимым образом должна быть приведена в связь с тем, что сообщил по тому же вопросу Марко Поло. На Памире, в Тибете и на путях из южного Китая в Индию, или в Индо-Китай современные путешественники [169] разъясняют и дополняют старинные показания и сведения Марко Поло. Так и в данном случае. Пржевальский шел дорогою Марко Поло и своими наблюдениями и описаниями еще раз подтвердил громадность заслуг великого венецианца. Последняя книга Пржевальского заслуживает в этом отношении особливого внимания, именно та часть, где описывается путь от Лоба до Хотана, и к рассмотрению которой мы обратимся теперь.

I.

“Не много более десяти лет тому назад” - так начинает Пржевальский свой рассказ о Лоб-норе - “местности, о которых ниже пойдет речь, представляли собою один из самых неведомых уголков Центральной Азии” (стр. 285). Все сказанное - совершенная правда. О Лоб-норе и о странах сопредельных до последнего путешествия Пржевальского знали очень мало. К тому, что рассказывал о них Марко Поло, в последующие столетия прибавилось не много достоверных известий. Масса любопытных сведений об этих местностях существует в китайских источниках, но китайские источники или недоступны в оригиналах европейским географам, или не всегда вразумительны в переводах. Расспросные сведения о пути на Лоб были, конечно, и до путешествия Пржевальского, но, как известно, они всегда кратки и сбивчивы, а нередко и недостоверны. В 1862 г. такие расспросные данные были нанесены на одну из карт, изданных в Индии ³, и на ней же был намечен путь из Яркенда на Хотан, Кэрия, Ния и т. д. В 1866 г. Джонсон ², доезжавший из Хотана до Кэрии, привез из своего путешествия разведочные сведения о пути оттуда к Лоб-нору через Черчен или, как он называет эту местность Ча-чан. В 1873 г., во время пребывания известной Форсайтовой экспедиции в Яркенде, сведения его дополнились новыми расспросами ³. И только в 1876 г., впервые после Марко Поло, на Лоб-норе побывал европеец. То был Пржевальский. [170] Описание этого путешествия было издано отдельно ⁴, а краткий пересказ того же самого находится и в последнем труде безвременно погибшего знаменитого нашего путешественника. В первое свое путешествие Пржевальский не пошел на запад от Лоб-нора; маршрут, говоря собственными словами путешественника, был таков: в половине августа 1876 г. путешественник выступил из Кулджи и, пройдя вверх по долинам рек Или и Кунгеса, а затем вдоль по Малому Юлдусу через Тянь-шань, спустился в половине октября в долину Хайдугола, близ города Карашара (стр. 286). Перейдя затем из долины Хайду-гола в город Курля, экспедиция выступила отсюда 4-го ноября к Лоб-нору. Сначала следовали 85 верст до Тарима; на этом пути дважды переправлялись с верблюдами вплавь через реки Конче-Дарья и Инчике-Дарья. Дальнейший путь лежал по левому берегу Тарима до переправы через него, называемой Айрылгон. На этом пространстве изредка встречались поселения туземцев; пришлось также переправляться (на плоту) через значительный рукав Тарима - Кюк-ала-дарья, в который вскоре впадает река Конче-Дарья. Самый же рукав соединяется вновь с Таримом возле названной переправы, за которою экспедиция шла по правому берегу Тарима почти до самого впадения его в озеро Кара-буран; затем минуя и это озеро, и Лоб-нор, она спустилась ёще верст 40, к югу до деревни Чахардык (стр. 287). После экскурсий к западу в Алтын-таг, и в местности на протяжении 250 верст, на пути от Чахарлыка к оазису Са-чжеу, в начале февраля 1877 г. путешественники вернулись к Лоб-нору, а в конце марта пошли прежним путем в Кулджу.

Всем следящим за успехами географических знаний, конечно, памятно, с каким глубоким интересом были приняты сведения о странах, которые почитались новооткрытыми. Возникла даже полемика о том, был ли Пржевальский на Лоб-норе ⁵. Так много неясного и гадательного было в европейских сведениях об этих странах. В свое последнее путешествие [171] Пржевальский пришел на Лоб-нор иною дорогою, а оттуда проследовал до Хотана; с Лоб-нора он шел южною дорогою китайцев, путем старинным, по которому следовали китайские посольства на запад, буддийские монахи (Сун-юн, Сюан-цзан), и который гораздо позднее описал Марко Поло. Из Хотана Пржевальский повернул на Аксу, но дорога, которую он тут оставил, направляется далее на запад. Этот путь, остававшийся до последнего времени столь мало известным в новой Европе, был однако же не неведомым, а лишь забытым. О его западном конце слышал еще Птоломей; между Кашгаром и Ташкурганом следует искать его каменную башню и стоянку, где западные купцы, отправлявшиеся в Серам, находили пристанище ⁶. И эта башня, и этот постоялый двор находились в тех самых местах, откуда гораздо позднее на забытый в новой Европе путь выступил Сюан-цзан ⁷, направляясь из Индии домой, в Китай. Едва ли он не видел ту же самую стоянку, о которой слышал Птоломей. Китайский паломник рассказывает, как задолго до его времени некий милосердый святой и чудотворец спас тысячи купцов в диких ущельях Цзун-лина и выстроил для них постоялый двор, куда еще во времена китайского путешественника стекались из отдаленных стран купцы и путники и жили там благостынею давно почившего святого. Восточный конец этого же пути живописал наглядно автор Каталанского атласа ⁸, и для него город Лоб был местом ведомым, куда на волах, в телегах, на верблюдах шли западные купцы по прямой дороге из Сарая в Китай. В те отдаленные времена, когда этою дорогою езжали к великому хану европейцы, порог Азии находился в пределах Европейской России; в Судаке или в Тане путешественник снаряжался в дальний азиатский путь, на край света и сейчас же по выходе из Судака или из Таны перед европейцем выступал диковинный азиатский мир. Наивный и надоедливый азиат, которого путешественник и теперь может наблюдать даже не в трущобах, но только несколько подальше, являлся тогда перед путешественником уже в привольных степях южной России. “Мне казалось”, говорит Рубрук ⁹, - [172] “что я попал в иной мир”. Встречавшиеся по дороге татары обступали его и надоедали расспросами и попрошайничеством. Им, казалось, необходимо было знать, откуда и куда едут путешественники, а главное, что они везут в своих арбах; все, что было у путешественников вино, хлеб, разные мелочи, как например, ножики, перчатки, кошельки и т. п. вещи, все это вожделел встречавшийся татарин и назойливо выпрашивал; давалась ему бутылка вина, он мгновенно ее осушал и просил другую, замечая с лукавою усмешкою, что одною ногою в дом не входят, ездить по Азии, как теперь, так и тогда нужно было умеючи и с толком; и тогда уже выработывалась практическая сноровка в этом деле, так как езжали многие европейцы; один италианский писатель ¹⁰, сам не ездивший по этой дороге, но слыхавший много от людей бывалых о том, как туда ездят, сохранил нам прелюбопытные указания о самом способе путешествия. Пускаясь в путь, следовало не бриться; прежде всего нужно было отпустить длинную бороду. В Тане необходимо было нанять переводчика, и скупиться на жалованье ему не следовало; лучше было заплатить подороже, да взять хорошего; кроме переводчика, не худо было принанять двух исправных слуг, знавших по кумански. Купец, по желанию, мог также из Таны взять с собою женщину; “Se non la vuole menare, non fa forza, ma pure se la menasse, sara tenuto di miglior condizione, che se non la menasse”; выбирать нужно было спутницу, знавшую куманскую речь, с куманским языком, так сказать. Не известно, все ли купцы следовали этому последнему совету; из путешественников один только Ибн-Батута ¹¹ отметил в своих записках, что из Сарая, он выехал в арбе, с тремя спутницами. Вычислены были даже стоимость такого путешествия в Китай, расходы по содержанию вьючных животных, жалованье слугам и т. д. Путешествие с товарами обходилось до четырехсот золотых флоринов, ездили, впрочем, всего чаще не тем путем, о котором говорят Марко Подо и, быть может, с его же слов, Каталанский атлас; следовали северною дорогою, поворачивая с Бухары на север и северо-восток, северною окраиною великой пустыни. По южной же дороге, мастерски описанной Пржевальским, проезжало, как кажется, сравнительно меньше европейцев; по крайней мере, сохранилось одно только ее описание, правда, [173] удивительное по своей ясности и полноте: оно принадлежит Марко Полу. До Марко Пола от Хотана на Лоб-нор проехал известный китайский паломник Сюан-цзан, и еще ранее его другой буддийский монах Сун-юн. Этот путь общения востока с дальним западом описан, таким образом, немногими очевидцами; и из них один видел эти страны на кануне господства ислама и описал нам закат древних культур; через шесть слишком веков проследовал тут же беспристрастный и гениальный венецианец и нарисовал нам яркую картину монгольского господства, полный расцвет миродержавного величия великого хана. И не удивительно, что южный путь по окраине песчаной степи мало по малу стал забываться; здесь, как бы по евангельскому слову, нечистый дух изыдет от человека, преходит сквозь безводные места, ища покоя и не обретая... Очевидцы с ужасом описывают впечатление безжизненной пустыни, где нет ни зверя, ни птицы, ни воды, ни травы; там все безжизненно “потому что”, говорит Марко Поло ¹², - “зверям нечего там есть... Но”, прибавляет он, - “есть там вот какое чудо: едешь по той пустыне ночью, и случится кому отстать от товарищей за каким-либо делом, или просто поспать, и как станет тот человек нагонять своих, заслышит он говор духов, и почудится ему, что товарищи зовут его по имени, и зачастую духи заводят его туда, откуда ему не выбраться, так он там и погибает... и днем люди слышат голоса духов, и часто чудится, точно слышишь, как играют на многих инструментах, словно на барабанах...” Об этих звуках, давая им совершенно рациональное объяснение, говорит и Пржевальский: здесь почва даже в оазисах - оголенная лессовая глина с песком, то покрытая довольно твердою солонцоватою корою, то совершенно рыхлая как песок. Под деревьями везде валяются груды обломанных бурями сучьев и кучи сухих листьев, которые звенят словно каменные, если их катит сильный ветер (стр. 358)... При таких звуках, совершенно понятно разгоряченная фантазия могла рисовать человеку, объятому ужасом, видения; то ему, как Сюан-цзану, являлись вражеские рати, и толпы демонов, то мнил он, как Одорик Порденонский, что стоит в долине смерти: пред ним многое множество костяков, отовсюду несутся звуки музыки, а со скалы на него глядит [174] страшный лик, и в ужасе он крестится и шепчет: Verbum сого factum... ¹³ И эти места ужасов-громадны по своему протяжению. В таримской котловине пески от Нижнего Тарима до Яркенда тянутся, по словам Пржевальского, на 950 верст; на меридиане Карий наибольшая их ширина 370 верст. “Эти сыпучие пески”, говорит он, - “залегают сплошь на такое обширное пространство, как нигде во всей Средней Азии от Китая до Каспийского моря; притом по своей недоступности они также могут занять первенствующее место” (стр. 354).

Песчаная степь не только пугала воображение редких здесь путешественников, но и грозна была ее роль в судьбах тамошней цивилизации. Сыпучие пески таримского бассейна представляют собою, как везде, самого страшного врага культуры... справедливо замечает Пржевальский. Здесь, как и в западном Туркестане, многие процветавшие в древности местности уничтожены, и вообще район культурных площадей стесняется все более и более, область же сыпучего песка расширяется (стр. 355). Жители Хотана, Кэрии, Ния и других пока уцелевших оазисов ежегодно осенью и зимою ходят в пески искать оголенные бурями остатки древних поселений. Там, как говорят, находят иногда золото и серебро. Попадаются даже уцелевшие сакли, а в них одежда и войлоки; то и другое обыкновенно истлело до того, что от прикосновения руки рассыпается в пыль. Искатели отправляются пешком, но везут на верблюдах, иногда же несут на собственных плечах, вьюки шестов, которые, с навязанными на них красными и синими тряпками, втыкаются на более высоких песчаных холмах и таким образом обеспечивают себе обратный путь (стр. 356).

История свидетельствует, что здесь гибель культуры началась очень давно; еще Сюан-цзан, следуя из Хотана, отмечает места, разрушенные натиском песков; он видел разрушенные и оставленные города древнего царства Тухара; а о погибели города Хо-ло-ло-киа он слышал сказание, которое в измененном несколько виде рассказывали на месте и Пржевальскому (стр. 367). В песках, на правой стороне Тарима, против д. Ахтармы туземцы указывают старый город Кутел-шари. Жители исповедывали языческую веру (буддизм?); капища их были так украшены, что [175] некоторые колонны делались из чистого золота (стр. 367). О разрушении этого некогда блестящего города нынешнее мусульманское население рассказывает следующее: “Один из рьяных проповедников мусульманства предложил владетелю и обитателям описываемого города принять учение пророка. Согласия на это не последовало. Тогда по молитве того же магометанского миссионера, поднялась страшная буря и засыпала нечестивый город. Однако жители его не погибли. Они, как гласит легенда, живут до сих пор, питаясь корнями кендыря. Живы даже остались куры, так что из-под песка иногда слышится петушиное пение” (стр. 337). Легенду о засыпанном городе Сюан-цзан слышал в царстве Бимо (около Кэрия) или Пеине Марка Поло. В рассказе благочестивого буддиста погибель города произошла иначе: был город, по его словам, нечестивый, значит, с его точки зрения, не буддийский; там неверующий царь воздвиг гонение на одного буддийского святого, и святой пред смертью пророчил, что город через семь дней будет засыпан. Прошло семь дней, и поднялся ураган, с неба посыпались драгоценности. Возликовал народ и бросился сбирать богатства; но радость была не продолжительна, пошел вслед затем песчаный дождь, и город засыпало. Ту же легенду рассказывали Форсайту в Хотане ¹⁴.

Память об исчезнувшей здесь культуре, очевидно, живет среди местного населения; она поддерживается находками, более или менее ценными, неопровержимо свидетельствующими, что когда-то здесь была иная жизнь. Между местными жителями, как выше было указано, образовался особого рода промысел: ходят в старые города за золотом. Еще Джонсон, побывавший в Хотане в 1866 г., рассказывает, что в засыпанных городах находят золотые монеты и украшения и вырывают чай. Форсайт производил сам раскопки около Янги-Гиссара, в 35 милях, около одного мазара. Небогаты были находки, но очень любопытны; найдены были между прочим монеты и битое стекло; последнее весьма интересно: в Кашгаре в настоящее время стекла не употребляют и не умеют делать. Но еще важнее то, что Форсайт видел из чужих находок; в близости Кэрия было найдено несколько греческих и византийских монет, золотые женские украшения подобные современным индийским. Около Ильчи было найдено золотое изображение коровы, и золотое же [176] украшение весом в 16 фунтов (англ.); оно имело форму вазы с цепью; по мнению туземцев, то было шейное украшение Афрасиаба. Из местностей же около Кэрии Форсайту были принесены две статуетки, одна изображала Буддху, другая - Ганумана. Из Хотана ему доставили золотые кольца, кольца для ношения в носу, совершенно подобные теперешним индийским, и греко-бактрийские, римские и греческие монеты. О весьма интересных находках говорит Пржевальский: “Следы древних поселений и городов встречаются также по всему среднему течению Черчен-дарьи. Эти остатки все лежат на западной стороне названной реки, в расстоянии 5-15 верст от нынешнего ее русла... Старое русло Черчен-дарьи местами также видно между упомянутыми развалинами, ныне большею частью засыпанными песком пустыни. По преданию, здесь некогда жило племя мачин, как и далее вплоть до Лоб-нора” (стр. 367).

Находки в этих местах описаны у нашего путешественника кратко, но тем не менее нельзя не признать их важность. Случается находить здесь медные и золотые монеты, серебряные слитки, золотые украшения одежды, драгоценные камни (алмазы и бирюзу), бусы, железные вещи, кузнечный шлак, медную посуду и, что замечательно, битое стекло в самом древнем городе; в более же новом городе черченцы добывают для своих надобностей жженный кирпич (стр. 336) В этих случайных археологических сведениях очень интересны данные о погребальных обычаях: “При раскопках встречаются склепы и отдельные деревянные гробы. В тех и других трупы (не бальзамированные) обыкновенно сохранились очень хорошо, благодаря, конечно, чрезвычайной сухости почвы и воздуха. Мужчины весьма большого роста и с длинными волосами, женщины с одною или двумя косами. Однажды открыт был склеп с 12-ю мужскими трупами в сидячем положении. В другой раз найдена была в гробу молодая девушка. У ней глаза были закрыты золотыми кружками, а голова связана от подбородка через темя золотою пластинкою, на теле надета длинная, но узкая шерстяная одежда (совершенно истлевшая), украшенная на груди несколькими тонкими золотыми звездочками, около дюйма в диаметре; ноги оставлены босыми. Даже дерево гробов, как нам говорили, иногда так хорошо сохранилось, что черченцы употребляют его на кое-какие поделки. Вместе с человеческими трупами в могилах попадаются кости лошадей и баранов” (стр. 366-367).

Случайные находки и отрывочные сведения о древностях [177] здешних мест заставляют чаять великих археологических открытии на этом забытом, прямом пути с запада на крайний восток. Цвела здесь культура, - в этом уже теперь нельзя сомневаться; но памятники письменности раскрывают перед нами прошлые судьбы этих стран очень неполно. Была ли тут самобытная цивилизация, или только одна извне занесенная культура? Действительно ли, как уверяют китайцы, они научили здешних обитателей земледелию и цивилизовали их вообще, или последующим исследователям суждено найдти следы совершено оригинального самобытного развития? Свидетельства очевидцев, начиная с V века по Р. Х., указывают на господство здесь иноземной цивилизации; все, что было здесь до этого, пока скрыто для современного историка судеб человечества. Сохранившиеся показания древних очевидцев поражают, однако же, крайнею, как бы предвзятою односторонностью; буддийские паломники как будто хотели видеть только одно, и ни одним словом они не обмолвились о том, что рядом с господством индийской цивилизации, на что они постоянно указывают, здесь могли существовать и другие культуры, самостоятельные и заносные. Чжан - кян, китайский Колумб, открывший для своих соотечественников западный край в 127 до Р. Х., говорит в своем официальном донесении: Лэу-лань и Гушы (иначе страны прилобские) имеют города по берегам Соленого озера, и показание это относится к такому времени, когда трудно предполагать влияние индийской цивилизации.

II.

Но влияние Индии несомненно было здесь; оно сказывается уже в самом названии туземцев - Мачин.

Мачинцы считают себя коренным населением восточного Туркестана, живут от Черчена до Хотана и по соседним горам, попадаются также и в Яркенде (стр. 362). У них существует предание, что предки их в глубокой древности пришли сюда из Индии и затем смешались с китайцами. Последних называли Чин; именем же Ма, поясняли нам, говорит Пржевальский, - вероятно, назывался пришедший из Индии народ; отсюда и вышло мачин. Племя это называет себя также мальчи. По другому известию, оно считает себя давнишним коренным населением восточного Туркестана (стр. 420). Ранее также мачинцы были, как они сами [178] говорят, огнепоклонники и идолопоклонники (буддисты?). Много имелось тогда у них волшебников (стр. 430). Мачин несомненно есть искажение санскритского слова Махачина, то есть, великая Чина или великий Китай; под этим именем индийцы издавна знали все страны к северу от Гималая, и в этом же смысле употребляет Беруни географический термин Маха-чин. Позднее термин Чин ¹⁵ и Мачин стал употребляться в ином и не всегда ясном значении, и он сделался порою также темен, как и термины Синд и Хинд, или Гог и Магог; ему давали разные толкования, и даже наш Афанасий Никитин слышал его во время своих хождений за три моря. В Индии Мачин порою говорится и ныне, хотя и не всегда в старинном значении. Маха-чина страна прекрасная, семью стенами окруженная играет некоторую роль в буддийских легендарных сказаниях ². Полуясные намеки на господство индийской культуры здесь в старину сохранились кое-где не только в развалинах и в вещественных памятниках древности, но и в некоторых явлениях религиозной жизни туземцев. Так, например, высокочтимую святость всего Лоб-нора составляет небольшой мазар, находящийся близ д. Старый Абдан, в одной от нее версте вверх по Тариму (стр. 314). В этой небольшой загородке закопана в землю главная святыня, медная чашка, и кроме того лежит небольшой красный флаг, также святой (там же). Святыни эти суть предметы особого рода культа; на небольших подмостках в порядке разложены несколько десятков маральих рогов, головы харасульт и домашних баранов, а также несколько хвостов яков и пара их рогов. Все эти приношения предназначены святыням. О происхождения святынь рассказывается вот что: “В давние времена проходили из Хотана через Лоб-нор шестеро магометанских святых с одною при них собакою. Эти святые и подарили за какую-то услугу одному из предков Кунчи-кан-бека вышеупомянутую медную чашку, а затем прислали из Турфана красный флаг и бумагу на владение обеими подаренными драгоценностями. Сами святые, как гласит легенда, ушли в пещеру недалеко к северу от Турфана, сказав, что “мы еще вернемся”; собака лежит окаменелою у входа в эту пещеру. По тому же преданию, во [179] время пути святых в Турфан, их преследовали, с целью убить, монголы. Разбойники эти искали намеченные жертвы по следу собаки. Тогда у нее были отрублены ноги, но собака все таки не отстала от своих хозяев” (стр. 314). В этом культе чаши нельзя не признать переживания очень древнего буддийского культа святой чаши Будды, которую до сих пор чтут и в другом месте мусульманского мира, в Кандакаре. Любопытные следы буддийского культа сказались еще в другой мелочной подробности одного местного обычая. Мазары, рассказывает Пржевальский, обыкновенно на здешних магометанских кладбищах утыканы жердями с привязанными к ним тряпками и хвостами яков (стр. 410). Не трудно в этих жердях с тряпками узнать те знамена, которыми по сие время украшаются буддийские ступы; такие знамена некогда красовались вокруг знаменитого храма в Валке, как о том свидетельствует Масуди.

Во весь путь от Лоба до Хотана, даже при беглом следовании, путешественнику представляются следы древней цивилизации или в остатках древностей, или в народных сказаниях.

Нынешний Лоб-нор, говорит Пржевальский, - протягивается от юго-запада к северо-востоку (по расспросным сведениям) верст на 100, или немного менее... Абсолютная здесь высота 2,600 футов. Наибольшая ширина Лоб-нора достигает по словам туземцев, до 20 верст в средине общего протяжения этого озера (стр. 292). Там, где входят в пустыню, по словам Марко Поло, стоял Лоб, - большой город великого хана. Кому дорога через пустыню, тот останавливался тут набраться сил. Здесь делались запасы для дальнейшего следования. Во времена Марка Поло жители Лоба были мусульмане. Но о Лобе, городе знатном, китайцы сохранили известия, начиная со II века до Р. Х. В разные времена через него проходили буддийские паломники, и один из них, Фасян, рассказывает, что в его время здесь было до четырех тысяч монахов; отсюда, по словам этого очевидца конца IV и начала V века, начиналось господство индийского влияния. Не только монахи прилежно изучали буддийскую литературу, но и миряне следовали предписаниям индийских законов.

Следы старого города, виденного и описанного еще Марко Поло, поныне сохранились на реке Джахансай-дарья, верстах в 30 к югу от деревни Старый Абдал, на Лоб-норе. На правом берегу названной речки, среди совершенной пустыни, разбросанно [180] торчат глиняные остовы сакель, стен, изредка башен. Эти руины тянутся верст на шесть в поперечнике от запада к востоку; в окружности имеют, как говорили Пржевальскому, до 15 верст. Такую площадь, быть может - и большую, занимал некогда цветущий оазис (то есть, город с окружающими его селениями) Лоб. Теперь все это засыпано песком и мелкою галькою; даже река Джахансай течет несколько западнее развалин. Лоб-норцы называют это место “Коне-шари”, старый город (стр. 301). Разорение случилось, по местному, преданию за три года перед тем как Туглук Тимур хан принял магометанство, следовательно, в 1373 году нашей эры.

Пятьдесят дней прожили путешественники на Лоб-норе, и 20-го марта 1885 года двинулись оттуда (стр. 349). Они пошли к населению Чархалык, до которого от Лоб-нора около сотни верст. Расстояние это было пройдено в три дня с небольшим. Около Чархалыка до сих пор видны разрушенные стены небольшого города (стр. 350). Далее, в четыре небольшие перехода, пройдено было 77 верст от Чархалыка до урочища Ваш-шари. В семи верстах к юго-западу от обитаемого ныне урочища Ваш-шари видны следы древнего города (стр. 353). Кое-где на свободных площадках встречаются остатки сакель из глины, реже из обожженного кирпича. Тут же валяются черепки глиняной посуды и человеческие кости; иногда находят медные монеты; местами, как говорят, торчат иссохшие поломанные стволы тополей и абрикосовых деревьев.

14-го апреля 1885 г. путешественники прибыли в самый Черчен, где были встречены местными властями - хакимом (уездный начальник) и аксакалом (волостной старшина). Как уже сказано, Черчен, до последнего времени, был известен только из описаний Марко Поло, да по немногим расспросным сведениям, доставленным путешественниками нашего века, Джонсоном и экспедицией Форсайта. Экспедиция Форсайта привезла известия, что близ Черчена есть Хадлакские золотые россыпи, а между Лобским округом и Черченом есть несколько оазисов, где кочуют Сокпо или Калмыки. Марко Поло шел из Черчена в Лоб пять дней песками; это противоречит новейшим сведениям и может быть объяснено только предположением, что во времена Марко Поло оазис Черчен был гораздо обширнее; вероятность такого предположения [181] подтверждается другим известием Марко Поло о Черчене: там, по его словам, было много городов, городков.

Теперешний Черчен лежит на абсолютной высоте 4100 футов по обе стороны Черчен-дарьи, верстах в 60 по выходе ее из гор, на небольшой лёссовой площади, окруженной сыпучими песками (стр. 361). Нынешнее черченское поселение заключает в себе около 600 дворов и от 3-3 1/2 т. жителей. Основано оно 90 лет тому назад колонистами из Кэрии, Хотана, Кашгара и Аксу (стр. 362). В Черченском оазисе нет города или вообще места, обнесенного стеною. При Якуб-беке выстроен здесь был небольшой глиняный форт, но теперь он совсем развалился (стр. 363). Всего обработанной земли в Черчене едва ли наберется одна тысяча десятин. Здесь, как и во многих других оазисах Центральной Азии, поля скорее могут быть названы огородами по их миниатюрности и тщательности обработки (стр. 363).

Среди совершенной пустыни, отчасти покрытой лёссовыми песчаными буграми, видны следы древней культурной площади. Здесь на протяжении 7-8 верст от севера к югу и около двух или более от востока к западу встречаются остатки башен, сакель и места прежних арыков. По туземному преданию, на указанном месте разновременно существовали два города (стр. 365). Нынешние жители Черчена производят иногда раскопки на месте вышеописанных городов; гораздо же чаще ходят они туда на поиски после сильной бури, местами выдувающей песок на значительную глубину (стр. 366).

Современное предание гласит, что процветал древнейший город при Сиавуш-хане, который, согласно тому же преданию, считался потомком в седьмом колене от самого Ноя. Этот царь, равно как и жители описываемого города, исповедывали также веру Ноя. К западу от городских стен был выкопан огромный пруд, вода в который напускалась из Черчен-дарьи. Вокруг пруда расположены были сады, цветники, беседки, статуи и здесь устраивались празднества, на которых присутствовал Сиавуш-хан. Ему же приписывают основание обширного города Шаристан, следы которого ныне видны в песках близ Хотана. Недалеко там был и убит столь прославленный хан, по приказанию тестя своего Афраб-сияба. Из пролитой тогда крови выросла на месте преступления трава, называемая пыр-сия-вуш-хан и поныне, как говорят, употребляемая туземцами на лекарства (стр. 366). [182]

Легенды о древних городах, без сомнения, полны глубокого интереса. К сожалению, путешественник не сообщает, от кого он слышал сказания о древних городах: рассказывал ли их какой-нибудь начетчик, знакомый с Шах-наме, иди же неграмотный обыватель тех мест. О древнейшем городе сохранилось иредание, что он был уничтожен около 3000 лет тому назад богатырем Рустем-Дагестаном. Другой, более новый город, уже 900 лет, как разорен монголами под начальством Алтамыша. Последним царем самого древнего города был Аплап-сала (стр. 365).

Ни к Черчену, ни от него колесных дорог нет; даже в самом этом оазисе ездят только верхом на лошадях, ослах, иногда и на коровах. “Ни одной колесной повозки”, говорит Пржевальский, - “мы здесь не видали” (стр. 371).

Отсюда до Кэрии путь лежал у подножия хребта, впервые описанного Пржевальским и им же названного Русским (стр. 368). Хребет этот тянется на 400 слишком верст к западо-юго-западу до прорыва Кэрийской реки. На северном склоне Русского хребта общий его характер составляют дикость, грандиозность форм и труднодоступность, тогда как южный тибетский склон несомненно короче и мягче в своем рельефе. Наиболее высокая, вечно снеговая часть того же хребта лежит в западной его окраине между реками Чижчан и Кэрийскою. Вблизи последней высится громадная покрытая ледниками вершина, поднимающаяся, вероятно, выше 20 т. фут. и названная г. Пржевальским горой Царя Освободителя (стр. 368). Описав далее другие снеговые группы Русского хребта и потоки, вытекающие с его северного склона, путешественник продолжает: Преобладающую горную породу в описываемом хребте, по крайней мере в северной его окраине, посещенной русскими путешественниками, составляет гранит; кроме того, здесь встречаются сиенит, кварцит, даломит кремнистый и известково-глинистый сланцы. Тот же хребет обилен нефритом, столь дорого ценимым в Китае, а из металлов - золотом (стр. 369). Как по своей флоре, так и по фауне, хребет вообще может быть назван весьма бедным (стр. 369). Жители в Русском хребте мачинцы (там же).

Через Русский хребет существуют лишь немногие тропы, доступные, да и то с большим трудом, только для лошадей, ослов или яков; на верблюдах же пройдти нигде нельзя (стр. 311). [183] Рассказывают однако же, что вдоль южного склона описываемых гор в глубокой древности (еще до Чингис-хана) пролегал колесный путь из Яркенда в Синин. Дорога эта поднимается от Яркенда на плато Тибета и следовала здесь, с перевалом через снеговой хребет, вдоль южного подножия Русского хребта, быть может, в урочище Гас, а оттуда в Синин. По ущелью р. Толан-ходжа к указанной дороге примыкала другая, также колесная, пересекавшая Русский хребет. Оба эти пути давно заброшены и испорчены временем, но до сих пор еще, как говорят, по ним валяются ободки колес, железо от телег, иногда и верблюжьи кости (стр. 371).

От Черчена в Ния есть две дороги: по нижней дороге до Ния 290 верст; в древние времена по ней лежало много оазисов, от которых ныне уцелели лишь местами незначительные следы. Дорога эта представляет много неудобств, и путешественники выбрали верхнюю дорогу, окружную, вдоль подножия Русского хребта; по ней до Ния 391 верста (стр. 371-373).

В первый же день путешественникам пришлось сделать весьма значительный безводный переход (стр. 373): далее следование было также не без неудобств и лишений. После урочища Копа, которое находится в предгорье Русского хребта и славится как прииск золота, Пржевальский отмечает между прочим следующее: Дорогою от самого урочища Копа, несколько раз встречались небольшие партии туземцев из оазисов Ния, Кэрияидр. Эти партии направлялись, тихомолком от китайцев, на целое лето в “Долину ветров” и в урочище Бугулук добывать там золото. Промышленники большею частью шли пешком и везли на ослах, изредка на лошадях, свою поклажу; некоторые тащили ее на себе (стр. 380).

Оазис Ния расположен на абсолютной высоте 4,000 футов, по обе стороны реки того же имени, верстах в 50 но выходе ее из Русского хребта (стр. 385). По расспросным сведениям, в оазисе Ния считается от 1,000-1,200 дворов, следовательно, можно положить число жителей от 5,000-6,000 душ обоего пола. Все это мачинцы... (там же), как и в других оазисах. Главное занятие жителей Ния составляет земледелие... Кроме того, здесь развито и скотоводство. На окрестных оазису болотах много пасется баранов, ослов, коров и частью лошадей; последние почти исключительно кобылы и жеребята, ибо жеребцов и меринов отбирают китайцы (стр. 386). Постоянной торговли в оазисе Ния [184] нет. Только однажды в десять дней здесь бывает базар, на который приезжают торговцы из Кэрии. Торг производится ограниченный, предметами необходимыми для обихода местных жителей; достаточно привозят русских красных товаров (ситцы, кумач, платки и пр.); бывает также наш сахар, зажигательные спички и т. п. (стр. 386).

Ния, по всей вероятности, - то же, что Нижан Сюан-цзана, где в те времена была восточная граница Хотанского царства.

От Ния до Кэрия расстояние 93 версты; дорога по прежнему вьючная, хотя с трудом, пожалуй, можно проехать здесь и на двухколесной арбе. Первый безводный переход занимает 51 версту (стр. 391). Местность на описываемом безводном переходе совершенная пустыня, большею частью песчаная; однако большие пески, передвинувшиеся к оазису Ния, лежат здесь несколько поодаль. Сама дорога вообще хороша и на случай пыльной бури обозначена воткнутыми в землю жердями.

Кэрия, без всякого сомнения, - то же, что Пеин Марко Поло и Бимо Сюан-цзана, где, по словам последнего, была чудотворная статуя Буддхы. Марко Поло говорит о Пейне, что в этом царстве городов, городков много. Пеин самый знатный город и столица царства... Всего тут вдоволь, и много хлопку. Народ торговый и занимается ремеслами. Есть у них вот какой обычай: коль муж от жены уйдет на сторону дней на двадцать, жена, как только он ушел, берет себе другого, и по их обычаям, это ей дозволено, а муж там, куда пошел, женится на другой.

От Лоб Нора до Кэрии 870 верст (стр. 895). Оазис Кэрия лежит при абсолютной высоте 4,700 футов на левом берегу р. Кэрия-дарья, верстах в 50 по выходе ее из гор... От севера к югу описываемый оазис простирается верст на 14, при наибольшей ширине около 8 верст; к западу же, по хотанской дороге, неширокая культурная полоса тянется еще верст на 13 или около того. Население Кэрии составляют мачинцы, число дворов которых простирается ныне до 3000 (стр. 396)... Предметы вывоза отсюда составляют золото и камень юй (нефрит) (стр. 397). Дважды в неделю, именно в четверг и пятницу, устраивается кочующими из одного оазиса в другой купцами торг в роде нашей ярмарки. На этом базаре изобильны русские красные товары-ситцы, кумач, платки, плис и др., также зажигательные спички и сахар; продаются они не дорого... Наши кредитные [185] бумажки и мелкое серебро принимают охотно... Среди торгующих купцов встречаются наши подданные, уроженцы западного Туркестана (стр. 397).

В административном отношении Кэрия составляет центр отдела третьей степени, находящегося под управлением китайского чиновника, подведомственного начальнику Хотанского округа. Кэрийский отдел захватывает обширную местность - к северо-востоку до Чахарлыка, а к востоку почти до Хотанской реки с оазисом Сампула включительно; кроме того, сюда же причислены и горные мачинцы. Общее число жителей (все мачинцев) того же отдела простирается до 15000 семейств по следующему приблизительному расчету: Черчен - 600 семейств, Ния - 1,000, Кэрия - 3,000, Шивал - 200?, Гулакма и Домаку - 800, Чира - 1,000. Сампула - 5,500; Горных мачинцев: в русском хребте - 1,000, в Карийском - 2,000 семейств (стр. 388).

Из Кэрии путешественники отправились в Полу. Простояв там пять суток и убедившись, что пройдти отсюда в Тибет ущельем р. Кураб невозможно, они двинулись вдоль северного подножия Кэринского хребта. Без малого целый месяц употреблен был на эту экскурсию (стр. 433). В результате получилось определения общего направления Кэринского хребта и его топографического характера; флора и фауна были достаточно обследованы; притом дознано, что проходов в Тибет здесь нет (стр. 436). Сведение это неточно. Дорога из Полу в Рудок есть, по ней проходил Карей, и еще ранее сведения о ней были добыты экспедицией Форсайта.

Крайним западным пунктом движения вдоль Кэрийских гор было урочище Улук-Ачик (стр. 486). Передневав тут на абсолютной высоте 11,200 футов, путешественники пошли отсюда в оазис Чира (стр. 438). На первом переходе, вниз по р. Караташ, встретились разработки золота, которые тянутся верст на 8-10, как то видно было по старым и новым шахтам (стр. 439). Оазис Чира лежит на Кэрийско-хотанской дороге при абсолютной высоте в 4,500 футов. Число жилых саклей простирается до тысячи или немного более. Кроме мачинцев главного населения, в западной окраине того же оазиса живут так называемые кул, то есть, рабы. По преданию, они были приведены в древности военнопленными из Балту (Балтистана) (стр. 441).

Местность от Чира на протяжении 40 слишком верст до [186] большего оазиса Сампула представляет пустыню, кое-где поросшую тамариском и совершенно безводную (стр. 445). Вправо от пути сплошные сыпучие пески тянулись невдалеке. На окраине этих песков, в 6-7 верстах к северу от лянгера Беш-туграк, находятся, как говорят, следы древнего города Шаристан. Предание гласит, что этот город, основанный Сиявуш-ханом, был весьма обширен и имел 24 ворот; при каждых воротах стоял караул в тысячу человек. В средине города лежал огромный пруд. Жители Шаристана были мачин, на половину огнепоклонники, на половину веры Ноя. Время разорения этого города, как кажется, неизвестно (стр. 495-496).

Миновав пустынную к западу от Чира полосу, экспедиция пришла к оазису Сампула. Оазис лежит при абсолютной высоте 4,500 футов, на левом берегу р. Юрун-каш и весь орошается ее водою (стр. 446). Но своей величине оазис Сампула самый обширный из всех, до тех пор виденных путешественниками. Он состоит из 15 волостей (кэнд), управляемых каждая особым мин-баши; все они подчинены одному хакиму (там же). Из названий этих волостей замечательно одно, несомненно, индийского происхождения Рахман-пур (Брахмана-пура). Общее число жителей во всех волостях простирается до 5,500 семейств. Все это мачинцы, за исключением лишь волостей Лоб и Хангуй. В первой из них, считающей у себе 275 дворов, живут потомки беглецов разоренного города Лоб; вторая, имеющая 180 дворов, населена, по местному преданию, потомками богатыря Рустем-Дагестана. Те и другие ныне не отличаются от прочих оазисных мачинцев, в особенности лобцы. Между жителями Хангуй еще попадаются, даже нередко, мужчины с светлыми волосами; случайно путешественники видели здесь даже женщину-блондинку; но все-таки черный цвет всюду преобладает (стр. 447).

Путешественники провели целую неделю на восточной окраине Сампула, в урочище Кутас (стр. 449). Отсюда до Хотана только 20 верст. Весь этот путь лежит сплошными оазисами - сначала Сампула, а потом Юрун-каш (стр. 452). Юрун-каш считается городом, и здесь имеется довольно большой базар (стр. 458). Река Юрун-каш отделяет оазис того же имени от собственно Хотана иди Ильчи. Эту реку чаще называют здесь Хотанскою, хотя последнее имя принадлежит собственно реке, [187] образовавшейся из соединения Юрун-каша и Кара-каша, верстах в 100 ниже Хотанского оазиса (стр. 454).

Обширный оазис Хотан лежит на абсолютной высоте 4,400 футов и орошается водою двух рек - Юрун-каш и Кара-каш, соединяющихся верст за сотню ниже в одну реку, называемую Хотан-Дарья. Кроме деревенских поселений, тот же оазис состоит из трех городов - собственно Хотана или Ильчи, Юрун-каша и Кара-каша (стр. 455). Хотаном звался город и вся страна во время Марко Поло. “Столица всего царства”, говорит он, - “называется Хотаном, и страна зовется также. Здесь всего вдоволь: хлопку родится много; у жителей есть виноградники и много садов; народ тут смирный, торговый, занимается также ремеслами”. Нынешний Хотан, по словам Пржевальского, состоит из тесно скученных сакель и узких улиц между ними. Замечательных архитектурных построек здесь нет, как и в других городах восточного Туркестана; нет и городской стены, но виден старый вал, которым был обнесен прежний, более обширный город. Нынешний разделяется на четыре части. На восточной стороне города находится разваливающееся укрепление времен Якуб-бека, а на западной, немного в отдалении, выстроена китайцами крепость, так называемый Янги-Шар.

Не таков был Хотан в старину, когда его видели буддийские паломники, а по иранским сказаниям, пребывал здесь Афрабсиаб тесть Сиа-вуша, о котором до сих пор местное население рассказывает легенды, как это видно из упоминаний Пржевальского, приведенных выше. Хотан был независимым государством до вторжения сюда монголов. Между Индией и этою страною сношения были частые; связь была торговая, а позднее - религиозная. Тут было множество буддийских монастырей; сюда являлись учиться индийской мудрости из отдаленных восточных стран; здесь запасались священными книгами. Ученостью хотанцы славились и позднее, в мусульманские времена. В Хотане, говорит Ибн-Асир, - много ученых и достойных людей. Страна была возделана, и славилась не только нефритом и обилием земных плодов, но и своими мануфактурами. Даже Сюан-цзан, человек не от мира сего и чуждый всякой роскоши, заметил прекрасные ковры и шелковые ткани хотанского производства. Жители были высоко цивилизованы и жили среди всякого довольства; они занимались литературой и искусствами, любили музыку и танцы и славились своею [188] музыкальностью. Фасян, побывавший также в Хотане, упоминает также о музыкальности хотанцев и описывает, как очевидец, религиозную процессию в Хотане. Он видел там венчанного царя, преклоняющимся перед святынею, с фимиамом и цветами шествующего на встречу святыне, окруженной толпою монахов.

Китайских путешественников поразила свобода, которою пользовались женщины в Хотане в их время. Они принимали участие в общественных делах, свободно появлялись в обществе, даже в присутствии иностранцев. Остатки этой свободы тамошние женщины сумели сохранить и по сие время. Один из новейших русских путешественников (г. Громбчевский) свидетельствует: “В попутных по дороге в Хотан селениях, а также и в самом Хотане, женщины, встречаясь с моим караваном, останавливались и только, насмотревшись вдоволь на не виданных ими русских казаков, делали вид, что закрывают лица кисейными платками... Женщины в Кашгарии занимаются мелочною торговлей и сидят в мелочных лавках, что в других странах Средней Азии видеть не приходится. В старые времена, здесь они ездили верхом по мужски на лошадях и верблюдах.

Окрестности Хотанской реки представляют собою песчаную пустыню, простирающуюся к западу до реки Яркендской, а к востоку до Лоб-Нора и нижнего Тарима. В этой пустыне встречаются остатки древних городов и оазисов. По Хотан-дарье такие остатки чаще попадаются на восточной ее стороне и еще более по соседней Кэрийской реке, прежнее русло которой тянется отсюда на расстоянии 5-6 дней пешей ходьбы. Местами, как говорят, встречаются уцелевшие сакли, с провалившимися от тяжести нанесенного песка потолками; изредка попадаются даже древние кумирни, с глиняными, иногда вызолоченными идолами (стр. 471). Называются древний город Талесман в трех днях пути к востоку от лежащего на низовье Хотан-дарьи урочища Янгуз-кум. По замечанию Пржевальского, животная жизнь на Хотанской реке, как и во всей котловине Тарима, бедна разнообразием видов (стр. 470). В числе тамошних видов млекопитающих он отмечает степную крысу (Nesokia brachyura n. sp.) (стр. 470). Крысы играли роль в истории Хотана. Сюан-цзан рассказывает, что им выстроен был храм в Хотане, приносились жертвы. Проезжавшие мимо этого храма выходили из своих колесниц и шли пешком из уважения к святыне. Сюда сносились богатые [189] жертвоприношения, одеяния, луки, стрелы, благоухания и богатые явства. Этот культ крыс не имеет в себе ничего буддийского, и как бы сознавая это, Сюан-цзан приводит в объяснение его происхождения легенду, точно выписанную из Геродотовых повествований о Египте. В пустыне кругом Хотана было много крыс, величиною с ежа, золотистого и серебряного цвета. Крысы эти жили где-то в пустыне, около песчаных холмов, и слыли за чудодейственных животных. Случилось, что напала на Хотан многочисленная рать хуннов и остановилась у тех самых холмов, где водились крысы. Хотанский царь испугался вражьей силы и не знал что и делать; решил он наконец принести жертву крысам; в чем состояло это жертвоприношение, Сюан-цзан не говорит. В ту же ночь царь видит сон: является к нему большая крыса и говорит: “Хочу тебе помочь, назавтра веди свое войско, нападай на врага, ты победишь”. Царь так и сделал, а в ночь крысы перегрызли у врага всю сбрую, тетивы у луков и т. д. так что, когда хотанцы напали, враг был беспомощен и побежден ¹. В хотанских степях таким образом если верить Сюан-цзану, повторилась история неудачного похода Сенахериба на Египет, о котором повествует Геродот.

В Хотане мы простимся с интересною книгою Пржевальского. Цель нашего краткого пересказа третьего периода его путешествия была выставить на вид археологический интерес, связанный с всесторонним изучением этой части Средней Азии; покойный знаменитый путешественник был совершенно прав, рекомендуя вниманию археологов исследование Черчена; но не только Черчен, вся страна от Лоб-нора до Хотана, ждет специальных розысканий в историко-археологическом отношении. Станем надеяться, что почин в этом деле выпадет на долю русских путешественников и ориенталистов.

И. Минаев.

1. Разумеем карту приложенную к Report on the trade and Resources of the countries on the North-Western Boundary of British India. Lahore. MDCCCLXII.

2. См. Johnson, W. H. Report on his Journey to Ilche, the Capitul of Khotan в The J. of the R. G. Soc. vol. XXXVII, 1 и сл.

3. См. разные дорожники в Report of a Mission to Yarkund in 1873. Calcutta. 1875.

4. От Кульджи за Тянь-Шань и на Лоб-нор. Путешествие Н. М. Пржевальского. С.-Пб. 1878.

5. Richthofen, Bemerkungen zu den Ergebnissen von Oberstlieutenant Prjewalski’s Reise nach dem Lop-noor und Altyn-tagh в Verhandlungen d. G. fur Erdkunde zu Berlin, Y. 112. Срав. английский перевод путешествия Пржевальского From Kulja etc., стр. 135 и сл., а также предисловие.

6. См. Yule’s, Cathay and the way thither, cxlix и cl.

7. Beal’s Si-yu-ki, vol. II, 303.

8. Notices et Extraits des Mss. de la bibliotheque du roi. XIV, 2, стр. 132.

9. В издании Бержерона, стр. 20 и сл.

10. Della Decima etc., III, 2 и сл.

11. Voyages d’Ibn Batoutah, III, 2.

12. Марко Поло цитуется по старо-французскому тексту изд. Геогр. Общ. в Париже.

13. Yule, l. c., 158.

14. Journal of the R. G. Soc., vol. XLVII, 5.

15. Alberuni’s India, 1. 207. Срв. Yule and Burnell, Glossary, s. v.

16. О стране Махачина говорится в Сваjамбхупуране. Оттуда вышел Манжусри, см. Burnouf, Lotus, стр. 502.

17. Si-yu-ki, II, 315.

Текст воспроизведен по изданию: Забытый путь в Китай. Четвертое путешествие в центральной Азии. От Кяхты на истоки Желтой реки, исследование северной окраины Тибета и путь через Лоб-нор по бассейну Тарима. Н. М. Пржевальского // Журнал министерства народного просвещения, № 7. 1889

© текст - Минаев И. 1889
© сетевая версия - Тhietmar. 2025
© OCR - Иванов А. 2025
© дизайн - Войтехович А. 2001
© ЖМНП. 1889

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info