СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

("Библиография Китая (Скачков) (1960)" - Чжан Чжи-дун. Роман желтого человека. [Из китайской жизни.] Сочинение генерала Чженг-Ки-Тонг. [Пер. Духовецкого]. - М., тип. Т. И. Гаген, 1892.

Правильнее - генерал Чэнь Цзитун - судостроитель, знаток французской литературы и популяризатор китайской культуры во Франции. Женатый на француженке, Чэнь Цзитун с 1886 по 1891 год служил секретарем китайского посольства в Париже. ("Цзэн Пу. Цветы в море зла, 1990"))

РОМАН ЖЕЛТОГО ЧЕЛОВЕКА

(из китайской жизни)

Сочинение генерала Чженг-Ки-Тонг.

(Перевод с французского Ф. Д.)

I.

В Нанкине, столице Китая, несколько дней уже господствовало необыкновенное волнение.

Стояло начало весны, чудное время, когда дальняя Азия украшена тысячами цветов причудливой формы и ярких красок.

Из города полного жизни и движения гуляющие расходились по окрестностям, по зеленеющим берегам Янг-Це-Кианга, настоящего пресноводного моря, по которому белыми птицами скользили тысячи парусов.

С высоты холма город и окрестности представляли несравненную панораму. Голубая река, широкая и спокойная, казалась громадною лентой из лапис-лазули, врезанною в зеленый ковер обработанных полей.

Среди этой водной шири, на острове возвышалась закругленная вершина Кинг-Шана или Золотой Горы, поднимаясь из-за плавучих ив, как из гигантской корзины зелени.

На островке ни движения, ни звука напоминающего о присутствии человека. Изредка только слышалось отдаленное бормотанье, прерываемое в определенные промежутки металлическим [770] звоном: это бонзы молились в своем монастыре, построенном у подошвы горы, и колокола его созывали верующих на служение Будде.

На противоположном берегу раскинулись городские дома с покатыми крышами, загнутыми на краях и обращенными острием к небу. Это был непроходимый лабиринт зданий, окруженных садами, над которым возвышался Та-Пао-Нган-Цзе, или храм Высшей Благодарности, с знаменитою фарфоровою башней.

Нанкин по праву гордился этим памятником, неимеющим себе равного. Фарфоровая башня построена была в четвертом веке, во время владычества Циу. Она возвышается своими девятью ажурными этажами на сто метров; в наружных нишах, в разнообразных позах, стоят неподвижно буддистские статуи, их блестящее золото резко выделяется на белизне фарфора, на больших нишах украшенных рельефными фигурами.

Как будто для того, чтобы дать глазам отдохнуть на новом контрасте, недалеко от башни расположился обширный монастырь, построенный из кирпича и дерева и раскрашенный в разные цвета; он дополнял красивую картину, где живописец нашел бы все оттенки богатой палитры.

Но что это за шум? Из городских ворот, виднеющихся прямо пред нами, выходит огромная толпа молодых людей одетых в костюмы всех провинций Китая. Часовые, вооруженные луками и стрелами, очищают место для этой шумной толпы, расходящейся по окрестностям.

Это студенты, и если в Нанкине теперь господствует еще большее оживление, чем в обыкновенное время, то столица Срединной империи обязана этим их присутствию.

Мы находимся как раз в той эпохе, когда на общий конкурс, бывающий каждые три года, собираются со всей империи окончившие курс к экзаменам третьей степени. Несмотря на трудность сообщения и на громадность расстояний, они съехались сюда все, в числе более десяти тысяч, из самых отдаленных уголков Китая и из его восемнадцати провинций. Все налицо: богатые, прибывшие на свой счет, и бедные, доставленные бесплатно на счет администрации.

Выдержав сначала экзамены на право участия в конкурсе, из которых почти все вышли с торжеством, они были [771] подвергнуты окончательному экзамену, после которого победители будут приняты в число членов академии Хан-Лин. Только две сотни из десяти тысяч - немного избранных на столько званых - получат этот титул, к которому стремятся все учащиеся, желающие сделать карьеру на государственной службе.

Конкурс происходит в огромном здании, заключающем в себе достаточно комнат, чтобы предоставить каждому из конкуррентов отдельное помещение. Накануне еще экзаменаторы расположились в своих ложах, в большой зале, устроенных таким образом, чтобы молодые люди не могли видеть таинственных решателей своей судьбы. Вокруг залы расположены посты стражей и надзирателей. На дворе целою горой набросаны вещи, принадлежащие кандидатам.

Но, слушайте! Раздался удар гонга! Четыре двери открывают доступ в здание студентам, вызываемым по очереди, чтобы получить чистые тетради. У дверей на вышитых подушках неподвижно сидят вельможи, явившиеся для наблюдения, и следят за тем, как проходит вся эта молодежь.

Наконец перекличка окончена. Последние из допущенных вошли. Двери запираются и тотчас же запечатываются снаружи, чтобы сделать невозможным всякое сообщение с внешним миром. Каждый из экзаменующихся проведет теперь три дня в своей узкой келье.

После того, как такое заключение повторится три раза, написав три сочинения на литературные и исторические темы, ответив на вопрос, предложенный непосредственно императором, кандидаты выходят из своей тюрьмы.

Теперь они свободны и начинается роль экзаменаторов. Но пока они выберут двести победителей на этом большом литературном турнире, что же будет делать вся эта армия ученых?

Погода стоит прекрасная и теплая; за исключением нескольких седеющих голов, печально пытающих счастье уже в десятый раз, большинство студентов так же молоды, как только что возродившаяся природа, а молодость так богата надеждами и иллюзиями, что каждый верит в свой успех. Что же делать весной, как не предаваться веселью. Будем есть, пить и любить!

Завтра мы будем избраны. А пока да здравствует деревенская свобода, с ее прогулками, веселыми экскурсиями, обедами на траве, приправленными юностью и весельем! [772]

К тому же окрестности самые подходящие для такого рода удовольствий. По берегам Голубой Реки расположено много приютов веселья, легких построек, окруженных балконами, на которых при закате солнца можно видеть самых красивых женщин этой страны, богато одаренной природой. Когда наступает ночь, музыка и пение раздаются с иллюминованных украшенных цветами лодок, тихо скользящих по течению реки.

Оставим же экзаменаторов корпеть над рукописями, рассмотрение которых потребует три-четыре недели непрерывного труда, и посмотрим, что делается там на берегу реки.

* * *

Вечер. По волнам беззвучно скользит лодка, освещенная внутри; свет пропускаемый разноцветными стеклами окрашивает прибрежные деревья в фантастические цвета. В каюте двое молодых людей; в них сейчас же по костюму можно признать студентов: они одеты в платья, вышитые голубым шелком, с отворотами из черного атласа на рукавах. Шляпы их спереди украшены большою пластинкой зеленого агата, а сзади на спину спускаются две ленты.

Они сидят за шахматами. По числу взятых уже фигур видно, что партия должна скоро кончиться.

- Понимаешь ли ты, наконец, друг Цоаэ, что ты проиграл? спросил тот, который поменьше ростом, с тонкими чертами лица, оживленными легким оттенком иронии.

Другой молодой человек встал с места. Он был очень высокого роста и крепкого телосложения. Его лицо, по своему серьезному выражению, представляло резкую противоположность с вечно насмешливым выражением лица его собеседника.

- Бесспорно, отвечал он, добродушно улыбаясь, - я проиграл. Ты побил меня в шахматах, Че-Ланг (Буквально: десятый сын; это - прозвище.), но я возьму верх над тобой в жизни. Мои слова удивляют тебя, продолжал он, заметив удивление своего приятеля. - Однако, это так же верно, как любое правило в священных книгах.

- Что ты хочешь сказать? спросил тот, которого Цоаэ назвал Че-Лангом, но чье настоящее имя было Ли-И. [773]

- Что я буду счастливее тебя.

- Я завидовать не стану. Но мне хотелось бы знать, что заставляет тебя так думать.

- У тебя все достоинства, нужные для того, чтобы стать выдающимся человеком. Изо всех нас ты обладаешь быстрейшею сообразительностью и решаешь, как бы по вдохновению, самые трудные задачи и тебе совершенно справедливо дали прозвание Несравненного. Ты просто отгадываешь то, что другие изучают с таким трудом. Но у тебя есть недостаток, один единственный: ты не умеешь хотеть.

- Я хотел быть доктором наук; мне кажется я им буду.

- А я уверен в этом. Твое превосходство надо всеми нами слишком велико, чтобы ты не выдержал экзамена одним из первых. Но я говорю не об этом. Ты в жизни не умеешь хотеть.

- Я хочу быть счастливым.

- Ты хотел бы этого; но ты не будешь так поступать, чтобы достигнуть счастья. Если б я не знал тебя, черты твоего лица предупредили бы меня. У тебя выпуклый лоб умного человека и квадратный подбородок решительных характеров; но рот у тебя слишком страстный, а глаза, в те минуты даже когда они кажутся самыми ясными, внезапно становятся мечтательными. Представляется, что у тебя двойная натура и что жизнь твоя проходит в битве с самим собой.

- Уверяю тебя, что у меня нет ни малейшего желания объявить самому себе войну.

- Война внутри тебя продолжается непрерывно. Ты сам еще этого не замечаешь; но я, твой двоюродный брат и друг, всегда считал тебя таким: ты хочешь и не хочешь. Ты честолюбив, как человек готовый раздавить половину Сынов Неба, чтобы добиться успеха, и отдашь кошелек свой нищему. Когда ты хочешь быть злым, ты не можешь не быть добрым.

- Ты говоришь, как Конфуций.

- Смейся, но слушай: придет день, когда ты решишь поступить хорошо и поступишь дурно. Голова твоя - разумна и идет прямо к цели, но сердце страстно и загораживает ей путь; решившись идти вправо, ты также решительно бросаешься влево.

Вероятно Цоаэ угадал, потому что лицо Че-Ланга омрачилось.

- Быть может ты говоришь правду, сказал он, - но я с этим поделать ничего не могу. Человек следует своей судьбе. [774]

- «Истинно сильный человек», говорит наш философ, - «сознает свои недостатки и знает, как их исправить». Но я тебе читаю мораль, как бонз Шакья-Муни, а это не входило в кои намерения. К тому же, вот мы и приехали. Приятно проведенный вечер у коей прелестной Льен-Хоа заставит тебя позабыть мои проповеди.

II.

Лодка остановилась в маленькой заводи.

Молодые люди выходят на берег и направляются к изящному донмику, прислоненному к стене большого сада. Дойдя до него, они останавливаются; тот который повыше росток, по имени Цоаэ, настраивает свою четырехструнную гитару и поет, сам себе аккомпанируя, о своей любви, как Линдор под окном у Розины:

При звуках гитары занавеска на балконе полуоткрылась и из-за нее выглянула изящная головка молодой девушки, которая при последних замирающих нотах исчезла так же тихо, как и появилась; в то же время отворилась калитка в сад и на пороге показалась служанка с живым и шаловливым выражением лица; в руке она держала фонарь.

- Барышня просит господ оказать честь ее скромному жилищу своим посещением, сказала она с церемонным поклоном, в то время как улыбка на ее лице не мирилась с серьезностью речи.

Студенты вошли в сад с высокими темными деревьями; впереди шла служанка; поднявшись по лестнице в несколько ступеней, они оставили гитару в передней полной цветов и прошли в залу.

Это была довольно просторная комната с обоями из шелковых свитков, на которых вышиты были сцены из мифологической истории Китая. Там можно было видеть Пан-Ку, украшающего небо резьбой к восхищению своих товарищей: дракона, феникса, черепахи и единорога. Дальше Ю-Чао строил хижины для жилья людям, а Суи-Жен, китайский Прометей, нес с неба огонь своим подданным, онемевшим от удивления и благодарности. Веера разнообразных форм, украшенные [775] портретами самых известных современных деятелей или автографами знаменитых поэтов, дополняли убранство стен.

Лакированная мебель с инкрустациями из перламутра и черепахи, низкие кресла с вышитыми подушками и столы различного размера наполняли комнату. На самом большом столе стоял кин из сандалового дерева, инструмент дорогой для музыкантов; на другом были книги, бумага, чернильница из черного мрамора с палочкой туши и бамбуковыми кистями; наконец, на этажерке возвышался старинный Будда из старой бронзы, толстый, жирный, с раздувшимися щеками, мясистою грудью. Скрестив ноги по-восточному, он сидел на водяном цветке, служащим ему седалищем, и казалось приветствовал входящих своею вечною добродушною улыбкой.

Друзья только что уселись, когда портьера раздвинулась и вошла хозяйка дома.

Льен-Хоа казалась на вид восемнадцати лет. Это была очаровательная представительница восточной красоты: скорее низкого роста, худая в талии, с очень изящными конечностями, она была одета в прелестный костюм провинции Киянг-Су, измененный по ее вкусу и который очень к ней шел. Легкое платье из розового шелка, богато вышитое изображениями пестрых птиц, обрисовывало молодой и изящный бюст. Миниатюрные ножки обуты были в маленькие атласные башмаки, под цвет платья, расшитые золотом.

Черные, как смоль волосы были гладко зачесаны и заколоты назади двумя большими булавками, с серебряными головками ажурной работы; со лба до левого виска протягивалась узкая гирлянда из мелких цветов, поддерживаемая бабочкой из красного коралла; неподвижная, с раскрытыми крыльями, бабочка казалась инкрустацией в черных волосах.

Стоя на пороге, Льен-Хоа с приветливою улыбкой смотрела на своих гостей; в глазах ее сверкало остроумие, а улыбающиеся губы обнаруживали ряд жемчужных зубов.

Цоаэ подошел к своей подруге и нежно поцеловал ее. Потом он представил Ли-И, конфузливо отвечавшего на приветливые слова, с которыми приняла его молодая женщина.

- Вы отобедаете с нами, да? спросила она, - сначала я прикажу подать чай.

Она вышла и вернулась через несколько минут с полукруглым веером, обтянутым шелком бледно-розового цвета. [776] Сделав глубокий реверанс пред Цоаэ, Льен-Хоа отдала ему веер и сказала:

- Не удостоит ли мой господин и повелитель написать на этом веере стихи, которые ему угодно было сочинить для своей рабыни?

Цоаэ совершенно серьезно ответил:

- Ваш господин согласен и приказывает своей рабыне принять с честью в этом доме нашего гостя, господина Ли-И.

Пока Цоаэ разводил тушь и бамбуковою кистью с заостренным кондом чертил на шелку пропетые им стихи, подали чай. Льен-Хоа разлила его в тонкие фарфоровые чашки без ручек; чай был очень душистый, золотисто-зеленоватого цвета и пили его, по китайскому обычаю, без сахара. Маленькая девочка принесла прибор для курения. Стоя перед Ли-И, она подала ему медную трубку, набитую табаком, накрошенным тонкими, волосистыми нитями и поднесла к трубке фитиль из зажженной бумаги; молодой человек затянулся дымом и отдал трубку девочке, которая, очистив ее, снова набила. Когда каждый сделал по четыре или пяти затяжек, девочка исчезла и унесла с собою курительный прибор.

Сидя на подушках, молодые люди весело беседовали, в ожидании обеда. Вскоре разговор стал очень оживленным.

Ободренный приветливостью своей молодой собеседницы, Ли-И показал себя таким, каким он был в действительности, то есть остроумным и блестящим собеседником; благодаря покойной насмешливости Цоаэ, веселости и увлекательности Льен-Хоа, полчаса времени прошло незаметно, и они сели за стол. Обед был прекрасный. Сначала подали закуску из засушенных креветок с яйцами, сохранявшимися в известке двадцать пять лет, что придавало им особый вкус, очень ценимый любителями; цыплячьи печенки под черным соусом, а перед Ли-И стояла тарелка с ветчиной и указывала, что он занимает почетное место.

Закуску дополняли вареные молодые отпрыски бамбука и сушеные и вареные фрукты. Выпили первый стакан рисового вина и затем подали плавники акулы жареные в своем соку, с которых начался собственно обед, состоявший из самых разнообразных кушаний. В нем не были забыты ни суп из ласточкиных гнезд, ни счастливая чета - блюдо из целого [777] цыпленка и целой утки с поджаренным хлебом. Закончился он по обычаю традиционным рисом, в которому никто никогда не притрогивается.

В промежутках между кушаньями обедавшие забавлялись игрой похожею на итальянскую Морра. Проигравший обязан был выпить чашку вина; хорошо, что в Китае эти чашки маленькие. Затем Льен-Хоа спела стихи, посвященные ей Цоаэ, и обед кончился так же весело, как начался.

Вернулись в залу и два часа прошли незаметно в разговорах о литературе и в занятии музыкой. Молодая женщина не получила большого образования, но много читала и судила обо всем правильно и с большим вкусом. Она доказала также, что умеет ценить поэтов и музыкантов и спела балладу Туфу под аккомпанимент кина, на котором играл Ли-И.

Напившись чаю, без чего нельзя обойтись ни при встрече, ни при прощанье, друзья расстались довольно поздно, назначив свидание на завтра, чтобы присутствовать при объявлении имен счастливых кандидатов.

В павильоне уже тушили огни, когда Ли-И дошел тихими шагами до лодки и она быстро понеслась к городу под дружными ударами гребцов.

Ночь была теплая и небо усеяно звездами. Усевшись на палубе, Ли-И задумался о самом себе: после многих лет трудового одиночества, он в первый раз провел несколько вполне счастливых часов и невольно сравнивал свою одинокую жизнь с тихим счастьем своего друга.

- Цоаэ прав, подумал он, - я не умею жить! Конечно, наука прекрасная вещь, но разве необходимо лишать себя всех житейских радостей?

Я дожил до двадцати лет, и если буду так продолжать, меня скоро назовут старым холостяком (В Китае женятся очень рано.). Потом, разве это жизнь, которую я веду в столичных гостиницах с моим единственным прибежищем - книгами и развлекаясь картинами чужого счастья? Ни дома у меня нет, ни семьи, ни жены, которая служит утешением, ни детей, ободряющих и поддерживающих энергию. Решено, надо все это изменить. Завтра же, как только узнаю результат конкурса, отправлюсь к госпоже Пао и на этот раз серьезно попрошу ее отыскать мне жену. [778]

Когда он кончил размышлять, лодка остановилась. Ли-И расплатился с гребцами и вошел в свою маленькую студенческую комнату; его одиночество казалось ему в этот вечер более печальным и невыносимым, чем когда-либо.

III.

Уже больше месяца, без отдыха, работают судьи, определяя относительное достоинство кандидатов. Рукописи сначала переписываются писцами, состоящими при академии, чтобы нельзя было отличить автора по почерку. Девиз написанный на оригинале и воспроизведенный на копии впоследствии позволит отыскать имена авторов.

Пятнадцать экзаменаторов производят первую разборку. Окончив эту предварительную операцию, они передают избранные рукописи со своими замечаниями генеральным экзаменаторам.

Последние, которых только двое, произносят окончательное суждение и выбирают двести избранных.

Когда список окончательно утвержден, переписчики заносят имена победителей на большие листы желтой бумаги, выставляемые на триумфальной арке, возвышающейся пред главными воротами здания.

В то же время семьям счастливых кандидатов рассыхаются заранее приготовленные извещения на красной бумаге, в которых вставляют только имя доктора и его очередной нумер. Получение извещений приветствуется фейерверками, и в этот день зажигаются свечи пред табличками предков, чтоб и они, со своей стороны, приняли участие в радости потомков.

Желтые афиши объявляют сначала имя последнего доктора, потом имя предпоследнего и так далее вплоть до первого. Возбуждение публики все растет и объявление имени первого и достойнейшего приветствуется шумными одобрениями толпы.

Двести избранных подвергаются второму экзамену и первые четыре человека представляются императору, который жалует им знак отличия - красную ленту. Затем, в сопровождении громадной толпы, они отправляются в храм Конфуция, а [779] оттуда к президенту и членам университета, наконец они тотчас же назначаются императорским указом на разные должности.

Вслед затем назначается день для общего собрания всех двухсот докторов; собравшись, они начиняют с церемонии взаимных представлений и потом в целом составе отправляются благодарить императора и в университет для принесения благодарности экзаменаторам.

Оттуда они расходятся по домам, где каждого из них ожидает свита из музыкантов и знаменосцев, которые сопровождают их в тем из родных и друзей, кому они хотят лично объявить радостную новость.

Вслед за этим два или три дня посвящаются поздравлениям и пиршествам.

В прежнее время было в обычае устраивать разукрашенную эстраду пред тем домом, где имелась невеста из знатной семьи. Объявление, написанное колоссальными буквами, уведомляло новых докторов, которые еще не были женаты, что они могут являться и на этот род экзамена.

Сидя посредине эстрады, одетая в лучшие платья из расшитого шелка, девушка держала в руке красную ленту, привязанную к маленькому шелковому шару.

Доктора вместе со своими друзьями проходили пред нею по очереди.

Если один из избранных нравился девушке, она отдавала ему ленту, указывая этим, что она сделала свой выбор.

Тогда доктор со своею свитой входил в дом и тотчас же совершалась брачная церемония: красота и богатство сочетались с наукой и литературой.

В то время, когда происходят события нашего рассказа, в царствование императора Та-Ли, этот романический обычай к несчастию исчез, увлеченный во тьму времен тем же роком, который отправляет в склад старые обычаи, так же как старые луны.

* * *

На площади, пред зданиями, где происходят экзамены, залитая жаркими лучами солнца, собралась громадная толпа; волнуясь, ждет она объявления окончательного результата. [780]

В центре толпы, у самой триумфальной арки, на которой вскоре появятся имена победителей, стоят две знакомые нам фигуры.

Оба налицо, и Цоаэ, и Ли-И; друзья не могли опоздать на свиданье. Не преувеличивая своего значения, оба знают, что они займут место в числе самых достойных. Они ждут, Ли-И с нервным возбуждением, Цоаэ покойнее с виду, но тоже с внутренним волнением, от которого, в таких обстоятельствах, не может удержаться даже человек, вполне привыкший обуздывать свои впечатления.

Но происходит какое-то движение, все головы оборачиваются в одну сторону, все взоры устремлены на человека, поднимающегося по лестнице, установленной пред желтою афишей; это университетский писец, его легко узнать по форме: темно-синему платью с широкими рукавами и шляпе с полями, опущенными на уши; в левой руке он держит лист бумаги, это список счастливцев.

С медленностью человека, занятого важным делом, а потому и недоступного чувствам толпы, начинает он исполнение своей обязанности.

Вот двухсотое имя: это старый студент из Хо-Нана, ему около сорока лет и он почти лишается чувств, узнав, что наконец, после долгих усилий, добился цели.

Имена следуют одно за другим, и приветствия толпы делаются все более шумными. Список растет и доходит до верхнего конца афиши. Второй столбец покрывается именами, за ним третий, четвертый и так далее. Последний начат и на нем уже начертано с десяток имен.

Наши друзья переходят попеременно от страха в надежде. Что же они, между первыми избранными? Или... провалились? Но нет, это невозможно!

Вот пятнадцатый избранник: это студент Цоаэ.

Ли-И первый подает пример горячих апплодисментов, которые приветствуют имя его товарища. Цоаэ еще не дышит; он покоен за себя, но в списке нет Ли-И.

Кисть писца продолжает работать без спеха, методично, как будто нет этих тысяч людей, дрожащих от ожидания.

Остается вписать только четыре имени. Ли-И, страшно побледнев, смотрит на своего друга, который жмет ему руку и ободряет его сочувственною улыбкой. [781]

Один мазок кисти: его имени нет. Другой, еще другой, и все тоже, вписан не он.

Теперь уж одно только место остается пустым, место избраннейшего из избранных.

В эту торжественную минуту наступает такое глубокое молчание, что можно было бы слышать биение всех этих юных сердец, возбужденных страстным ожиданием.

Писец останавливается на минуту. Размеренным движением окунает он кисть в чернильницу, которую держит мальчик-помощник. Тщательно стряхивает он чернила, оглядывается назад на толпу, над которой он - простая рабочая сила - господствует в эту минуту, и вписывает последнее имя:

«Ли-И из провинции Киянг-Су».

«Ли-И!» повторяют тысячи голосов.

Гром приветствий раздается на площади и его повторяет эхо университетского дворца.

Теперь Ли-И совершенно покоен, но его друг не может сдержать своей радости и выдается между всеми своими рукоплесканиями.

Все кончено.

Побежденные на великом турнире покидают площадь. Плотная масса их разливается по улицам и переулкам, направляясь по домам и оставляя поле битвы за победителями, которые организуют свои свиты, отправляются с оффициальными визитами и проходят по городу со знаменами, при громких звуках музыки, приветствуемые населением.

К пяти часам друзья остались одни.

- Нынешний день принадлежит веселью, дорогой Ли-И, сказал Цоаэ; - нам здесь делать больше нечего. Я назначил свидание Льен-Хоа в этом маленьком ресторане, на берегу реки, где обедают на траве, под тенью деревьев. Пойдем обедать. Будем пить, смеяться, петь и безумствовать! Сегодня я обещаю не читать тебе проповедей.

Ли-И взял своего друга под руку и они направились к Янг-Це-Киангу.

Лодка быстро доставила их к месту встречи, где Льен-Хоа, приехавшая раньше их, приказала уже приготовить все для обеда.

Он был очень хорош. Приятно быть молодым, чувствовать себя счастливым, упиваться успехом и находиться в это время [782] за городок, среди роскошно цветущей природы, которая сака как бы празднует победу.

Все трое ели с больших аппетитом, пили немного, но смеялись очень много. Говорили о прошлом и о настоящею, строили тысячу радостных проектов насчет будущего.

За дессертом, по взрывам смеха и веселым песням, раздававшимся под деревьями, в саду, наши друзья заметили, что и другие избранники, так же, как они, в одном с ними месте празднуют сегодняшнюю победу. Нашлись знакомые, и разные группы молодежи соединились, чтобы вместе закончить вечер.

И песни, веселые речи, смех и радостные звуки музыки продолжили до зари веселый пир блестящего собрания, главой которого, казалось, был Ли-И.

IV.

Судьба госпожи Пао была очень странная. Двенадцати лет, благодаря своей приятной наружности, поступила она во дворец в Та-Ли, двоюродному брату императора, в качестве маленькой няньки при дочери фаворитки принца.

Молодая нянька была достаточно развита, чтобы понять, что будущность ее может устроиться только при том условии, если она окажется достойною остаться в той среде, куда случай дал ей возможность проникнуть.

Поэтому она воспользовалась минутами отдыха от своих занятий при ребенке, чтобы быстро изучить все, в чем состояло тогда образование хорошо воспитанной женщины, то есть работы иглой, немного музыки и чтение.

Так что, когда девочка выросла и ей надо было начинать учиться, нянька самым естественным образом превратилась в учительницу. Нашли, что она так хорошо исполняет свои обязанности и девочка была так в ней привязана, что ей позволили продолжать то, что она с таким успехом начала, и вскоре она стала старшею гувернанткой.

Госпожа Пао была ловка, любезна, за всем следила, умела быть полезною везде, где надо было что-нибудь сделать, и вскоре она стала необходимою во дворце. Молодая принцесса, запертая по обычаю во внутреннем помещения дворца, знала внешний [783] мир только по отзывам своей гувернантки; без нее она никого не принимала, никуда не выходила и не делала ни одного шага.

Фаворитка тоже была благодарна госпоже Пао за оказанные ей лично услуги. Мало-помалу она возложила на нее не только заботы о воспитании своей дочери, но и все сложное домашнее хозяйство.

Любимая всеми членами царствующей семьи, которые поверяли ей свои тайны, она была предметом льстивого ухаживания всех лиц, имевших доступ во двору. Вельможи, желавшие быть замеченными, были очень счастливы, если успевали заручиться поддержкой влиятельной и не болтливой девушки, живущей в такой близости в принцу. Подарки стекались в ней со всех сторон. И когда принцесса, в шестнадцатилетнем возрасте, вышла замуж, госпожа Пао могла бы удалиться с порядочным состоянием.

Но бывшая нянька метила выше.

Ей тогда было двадцать восемь лет. Освободившись от занятий, она сама стала искать жениха и вышла замуж за торговца драгоценностями, которому, кроме богатого приданого от щедрот принца, доставила еще и богатый круг покупателей, благодаря своему обширному знакомству в большом свете.

Госпожа Пао была слишком деятельна, чтобы покойно заседать за прилавком. Знатные дамы, с которыми она познакомилась при дворе, нашли в ней помощницу, без которой в тысяче случаев они не могли обходиться; она делила с ними я радости, и заботы, и оказывала им услуги, необходимые в том классе общества, где часто приходится доверяться скромному, но деятельному и преданному посреднику.

Госпожа Пао знала лучше чем кто-либо стояния, желания и нужды многочисленных семей, и ей пришла блестящая мысль, заняться устройством свадеб.

Вскоре можно уже было сказать о ней, что она прекрасно заменяет доброго гения китайской мифологии, связывающего одною в тою же красною нитью ноги молодым супругам. Она носила В голове полную статистику женихов и невест и тотчас же начинала действовать, как только встречала молодого человека или девушку в брачном возрасте. Она составляла планы, ставила батареи, сосредоточивала силы, выдвигала резервы и брала штурмом самые неприступные крепости. [784]

Следует добавить, что она стремилась к соединению только таких лиц, чей брак, по ее мнению, должен был оказаться, счастливым. В этом она руководствовалась как своими интересами, так и врожденною добротой, которая не исключалась ее хитростью.

В Китае матримониальный агент не простой торговец, получающий известный процент и уходящий, чтобы больше не возвращаться. Напротив, посредники по устройству браков пользуются таким же уважением, как домашние врачи в Европе и на них смотрят, как на настоящих членов новой семьи.

Если брак оказался счастливым, на виновника этого счастья сыплются подарки. Ни одного празднества не устраивается без его участия. И госпожа Пао в этом случае пользовалась двойною выгодой, она получала подарки, а ее муж поставлял свадебные дары и драгоценности.

Лихорадочная деятельность устроительницы браков проявлялась в особенности во время экзаменов.

Никто раньше нее не знал результатов конкурса; никто раньше нее не приносил поздравлений молодым победителям.

Тотчас же составлялись комбинации, имена соединялись с состояниями, самые знаменитые выпадали на долю самых богатых и красивых.

Какими пустяками казалась старинная эстрада, с сидящею на ней молодою девушкой, с ее лентой и шелковым мячиком. Как все это было ничтожно и неостроумно!

Госпожа Пао действовала гораздо вернее, и так как ее услуги совершались под покровом тайны, то недовольных не было даже в тех случаях - очень редких - если ее усилия составить чужое счастье не увенчивались успехом.

* * *

В лавке торговца драгоценностями солнечные лучи отражаются в зеркально-белом серебре, играют желтоватыми оттенками золота и разбиваются на тысячи разноцветных искр в блеске драгоценных камней.

Посреди сокровищ, у маленького стола из железного дерева сидит устроительница браков.

На лице госпожи Пао выражаются признаки нетерпеливого [785] ожидания. Рассеянным взором смотрит она на окружающие ее драгоценности и не видит их.

Очевидно, ее мысли не здесь. Со времени ее замужества прошло уже около десяти лет, и теперь ей под сорок. Она начинает полнеть, но эта полнота не портит приятного выражения ее лица, которое сохраняло прежнюю тонкость очертаний.

Переложив несколько раз с места на место свои книги, прочитав или сделав вид, что она читает заметки записанные в миниатюрной книжечке обложенной малахитом, госпожа Пао не выдерживает, встает и направляется к двери магазина. Она бросает взгляд на улицу. «Наконец!» вырывается у нее вместе со вздохом от глубокого облегчения.

По улице со всею быстротой своих маленьких ног бежит толстый человек, которому должно быть ужасно жарко.

Увидев госпожу Пао он обтирает пот со лба, ускоривает быстроту своего бега и, как бомба, влетает в лавку, я двери за ним сейчас же запираются.

- Что же? Какие новости?

- О! Милая моя! Это просто удивительно!

Успех небывалый!

- Да говори же? В чем дело?

- Я еще не могу придти в себя! Ты знаешь, этот молодой человек...

- Какой молодой человек? Назови же его! Этот человек уморит меня своею медленностию. Вот уж три часа, как я не могу на месте усидеть, а ты восторгаешься, вместо того, чтоб объясниться!

- Позволь! Успокойся, моя милая, сказал запыхавшийся толстяк, - успокойся, я сейчас тебе все расскажу. Ты понимаешь, что если меня будут прерывать...

- Какой молодой человек? И что он сделал, этот молодой человек?

- Этот милый мальчик, о котором ты давно уже думаешь, г. Ли-И...

- Ну?

- Первым! моя милая.

- Первым? спросила она с удивлением.

- Да! Прошел первым на конкурсе докторов! И ему только двадцать лет! В городе полный восторг!

- Браво! воскликнула госпожа Пао, захлопав в ладоши. - [786] Ну! сказала она, обращаясь к мужу, - не права ли я была, что раньше не хотела его женить, а советовала подождать результата экзамена?

- Ты всегда права, моя хорошая.

- Еще счастье, что ты с этим согласен. При этом замечании своей раздражительной супруги торговец драгоценностями счел более осторожным ничего не говорить и слушать молча.

- Сегодня эта молодежь будет веселиться. Завтра они будут долго спать. Я застану нашего нового доктора как только он встанет. План мой уже давно готов. Какая предстоит прекрасная свадьба!

- На кого же ты думаешь? нерешительно спросил муж.

- Ступай сначала переоденься, возразила жена. - Потом я тебе объясню мои проекты, и мы примем соответственные меры.

V.

Предоставим торговцу драгоценностями разговаривать с женой в задней комнате при лавке и вернемся к нашему герою Ли-И, о котором сегодня говорит весь Нанкин.

Через несколько времени после своего прибытия в столицу, нынешний доктор уже познакомился с устроительницей браков и просил ее заняться его судьбой.

У госпожи Пао было достаточно опытности и она сразу поняла, что молодой ученый не дошел еще до пределов своего успеха. Поэтому она тогда на отрез отказалась искать ему невесту. Она объяснила, что ему не следовало жениться, пока он не достигнет цели, достойной его таланта. Что до нее, она никогда не согласится совершить то, что по ее мнению было бы настоящим преступлением.

- У нас теперь все кончают курс учения, говорила она. - В Нанкине их тысячи. И вы хотите, чтоб я представила вас при этих обыкновенных условиях, тогда как через какой-нибудь год...

- Через восемнадцать месяцев, прервал ее Ли-И.

- Ну что же, восемнадцать месяцев! За то через восемнадцать месяцев вы можете быть доктором, и если верить всему, что говорят о ваших познаниях, у вас лучшие шансы занять одно из первых мест. [787]

Ли-И ног только скромно поклониться.

- Вы понимаете, что ваше положение будет тогда значительно изменено к вашей выгоде. Вы знаете впрочем, что я устраиваю браки перворазрядные.

- Ваша репутация мне известна, и я готов следовать вашим советам.

- И прекрасно. Я не хочу вредить вам, г. Ли-И, какою-нибудь необдуманною попыткой и дать вам жену, недостойную того положения, на которое вы в праве рассчитывать, и с другой стороны, не желаю содействовать устройству ординарного брака, что совсем не входит в круг моих обычных занятий. Верьте мне: работайте, держите последний экзамен. Тогда вы найдете меня вполне преданною вашим интересам и будете благодарны мне за то, что я умерила ваше нетерпение, чтобы подготовить вам более блестящую будущность.

Ли-И нашел, что приведенные ею основания, к сожалению, чересчур основательны и решился ждать.

А пока он от времени до времени навещал нашу сваху, обладающую такими способностями убеждать людей.

Он, само собою разумеется, никогда не приходил с пустыми руками и не знал чем бы только заслужить приязнь госпожи Пао.

Впрочем ему не зачем было делать затрат. Торговка драгоценностями оценила кандидата. Все зависело теперь от экзамена. Как только он получит докторскую степень, его женят и прекрасно женят. Вот почему, как мы видели, еще накануне объявления имен избранников молодой человек уже собирался вскоре зайти в своей покровительнице.

Но ему этого не пришлось делать.

Вернувшись домой в конце ночи с пира новых докторов, Ли-И чувствовал, что голова у него немного отяжелела и заснул глубоким сном.

Радости промелькнувшего дня, опьянение успехом, проекты будущего перемешались в счастливых грезах молодого человека; честолюбию его предоставлялся полный простор.

Вскоре ему показалось во сне, что он видит, как небо освещается очаровательно мягким светом: богиня луны покинула свое небесное жилище, чтобы предложить ему руку своей дочери; свадьба происходила во дворце из сапфира, при блеске молнии и раскатах грома. [788]

Удары трона учащались, раздавались так сильно, что молодой человек проснулся.

Оказалось, служитель в гостинице уже целые полчаса стучал в дверь его комнаты и не мог его разбудить.

- Что вам надо? закричал Ли-И, рассердившись за то, что его разбудили, когда он успел проспать только несколько часов и когда во сне он готов был возвыситься до сана небесного обитателя.

- Вас спрашивает какая-то дама. Она ждет уже целый час.

- Скажите ей, что я сплю.

- Я говорил. Она ответила, что не уйдет, пока не переговорит с вами и будет ждать, сколько потребуется. Тогда, понимаете, я подумал, что это что-нибудь важное и постучался, чтобы вас разбудить.

- Сказала она свое имя?

- Я спрашивал ее, но она не назвалась.

- Хорошо, ответил Ли-И, у которого такая таинственность возбудила любопытство. - Скажите этой даме, что я одеваюсь, прошу ее меня извинить и подождать еще несколько минут.

И теперь, проснувшись совсем, он продолжал говорить сам с собой и рассмеялся:

- А может быть это сама богиня пришла ко мне.

Молодой доктор соскочил с постели и стал быстро одеваться. Когда он заканчивал туалет в дверь снова постучались, но на этот раз гораздо тише.

- Войдите! крикнул Ли-И, думая, что это возвращается служитель и даже не обернулся.

- Как же это, г. доктор, заговорили сзади него веселым тоном, - разве так встречаете вы первую посетительницу, которая приходит с поздравлениями?

Услыхав женский голос, Ли-И тотчас же обернулся, совершенно сконфуженный. Пред ним стояла госпожа Пао, такая же грациозная, как всегда, с самою приветливою из своих улыбок.

- Прежде всего позвольте попросить у вас прощенья за такой дурной прием, после того как я заставил вас так долго ждать... хоть и помимо своего желания.

- Ничего! Вы спали? тем лучше! Это доказывает, что вы провели прекрасный вечер и вполне заслуженный к тому же. [789]

- Как а благодарен вам за то, что вы пришли и доказали мне свое расположение.

- За это только, господин доктор? спросила она, делая ударение на последнем слове, которое подчеркнула выразительным взглядом, так же, как и голосом.

Ли-И понял ее сразу.

- Нет, и за другое тоже, продолжал он. - Без ваших разумных советов я может быть никогда бы не добился своего настоящего положения. Я буду вечно помнить, что благодаря вам я продолжал занятия науками, не вступая преждевременно в жизнь.

- Все это прекрасно, прервала она, довольная тем, что ее поняли. - Теперь давайте говорить; конечно, если я вас не беспокою.

- Вы нисколько меня не беспокоите и не могли бы беспокоить. Жалею только, что я не могу лучше принять вас в другом жилище, не таком скромном.

- Что за беда! Студенческая квартира! Мы, старухи, знаем что это такое, и к тому же, добавила она не без кокетства, - мы сами не нуждаемся в ваших тратах. Поберегите их для лучшего случая и в особенности для более молодых. Вам придется скоро этим заняться, как я полагаю.

- Вы, значит, все еще удостаиваете думать обо мне с тем же дружеским расположением?

- Ах, вы, ребенок! Не будь этого, разве я бы пришла сюда? Не только думаю о вас, но, кажется, даже нашла вам настоящую жемчужину; ангела по юности и красоте; настолько же добрую, насколько и богатую, а это значит не мало. И прекрасно образованную. Ну-с, что вы об этом думаете?

- Думаю, что я недостоин такого сокровища.

- Не напускайте на себя скромности: в двадцать лет вы - доктор и первый по списку. Самые высшие отличия ожидают вас, и поэтому вы можете смело явиться, куда вам угодно. Мать молодой девушки не требует, чтобы жених имел состояние; ум и талант, вот только что требуется. А у вас в избытке и то и другое.

- Знаю ли я семью невесты?

- Нет. К тому же, добавила она, отвечая на предвиденный вопрос Ли-И, - я не могу сказать вам ее имени раньше, чем буду уверена в вашем согласии. Вам легко понять, что мой долг быть скромною. [790]

- Конечно, но...

- Но вы хотите видеть свою жену, прежде чем жениться. Это решено. Вы увидите ее чрез неделю, добавила она с раздражающею медленностью, - если только эта маленькая отсрочка покажется вам достаточно длинною, чтобы все обдумать.

- А нельзя ли мне увидеть ее раньше?

- О! о! Кажется моя жемчужина понравилась уже вам по одному описанию! Извольте, г. доктор, вы увидите ее раньше, даже, завтра, и она вам понравится еще больше. Оригинал гораздо лучше портрета.

- Не знаю, как вас и благодарить. А где же я ее увижу?

- О, нетерпеливая юность! Подождите пока я вам это скажу. Знаете вы монастырь буддистов, возвышающийся посреди Янг-Це-Киянга, к западу от города, на острове Кинг-Шан?

- Я еще не был там, но часто проезжал мимо на лодке и любовался парком.

- Будьте там завтра, после полудня, между двумя и тремя часами. Войдя в ворота, вы возьмете вправо. Ступайте по первой тропинке под деревьями: вы дойдете до озера и пойдете по берегу. Вы можете быть уверены, что встретите там вашу покорную слугу, в обществе вашей будущей тещи - о! успокойтесь - и вашей невесты.

Ли-И рассыпался в благодарностях.

- Теперь я бегу, сказала госпожа Пао. - Я страшно голодна и муж ждет меня завтракать. До завтра, г. доктор!

И она послала молодому человеку последнюю улыбку, отворила дверь и исчезла так же, как пришла, тогда как Ли-И стоял, не двигаясь, совсем отуманенный и не зная проснулся ли он или только видит другой сон.

VI.

В том душевном состоянии, в котором он находился после ухода госпожи Пао, молодой человек нашел бы день слишком длинным, если б ему пришлось его проводить одному. Он вышел из дому, где ему не хотелось оставаться лицом к лицу со своим страхом и надеждами и отправился искать забвения в обществе Цоаэ и его юной возлюбленной. [791] Вернувшись очень рано, он сейчас же лег спать, так как очень нуждался в отдыхе.

После ночи, проведенной в восхитительных грезах, он встал очень поздно и занялся своим туалетом с тщательностью человека, сознающего, что этот день должен решить счастье всей его жизни.

Взглянув последний раз в зеркало, он нашел себя безукоризненным, наскоро позавтракал и направился к реке.

Он в первый раз надел шляпу, украшенную двумя позолоченными цветущими веточками - знак его нового звания. По дороге прохожие неоднократно обертывались, видя над таким молодым лицом блестящие знаки звания, достигаемого обыкновенно в зрелом возрасте. Но ему было не до манифестаций и удивления толпы. С сердцем, наполненным радостными надеждами, не замечал он ни лестных признаков общественного внимания, ни сопровождавшего их одобрительного шепота.

Его глаза устремлены были за пределы настоящего.

Переносясь мысленно в той, которую он увидит чрез несколько минут, он старался в воображении нарисовать себе портрет молодой девушки, которую красноречивая госпожа Пао описала в таких привлекательных красках.

Занятый этими приятными мыслями, он сел в лодку, которая быстро направилась к указанному месту свидания.

Буддистский монастырь Кинг-Шана находится у подножия Золотой Горы, в одной из самых красивых местностей, предназначенных самою природой для украшения зданий, возводимых человеческим искусством.

Голубые воды Янг-Це-Киянга окружают остров двойною сапфировою лентой и распространяют там восхитительную свежесть.

На горе из густого соснового леса местами виднеются красные крыши павильонов, приютов веселья. Ниже расстилается занавес зелени, в котором чередуется, отличаясь по оттенкам листвы, разнообразнейшая растительность этой страны, так богато одаренной природой.

Войдя в ворота в наружной стене, увенчанной легкою балюстрадой, Ли-И направился лесом по указанной ему тропинке.

Вскоре он мог представить себе, что он находится за тысячу верст от какого бы то ни было человеческого жилища. Над его головой деревья образовали темный свод, сквозь [792] которой местами еле проникали легкие проблески света. Из вне ни малейший шум не нарушал величественного молчания леса, прерывавшегося только призывами иволги и жужжаньем насекомых.

Наконец вдали в просвете показалась середина озера, но он еще не мог видеть берегов, скрытых высокою травой.

Здесь дорога делилась. Ли-И взял влево, где тропинка почти исчезала под травой, и ускорил шаги.

Вдруг он остановился. Впереди всего в нескольких шагах он только - что заметил группу, а среди нее сейчас же узнал госпожу Пао.

Его посланница, с вышиваньем на коленях, казалось, советовалась насчет своей работы с соседкой, женщиной лет сорока, у которой в выражении лица проглядывала странная смесь доброты и гордости.

Ближе к лесу молодая девушка рвала цветы. Вытянувшись на цыпочках, она схватила цветущую ветку и собиралась ее оборвать. При этом движении широкий рукав ее платья откинулся, обнажив прекрасную руку.

Тихо, не слышными шагами, доктор вернулся назад, чтобы невежливым образом не появиться неожиданно среди дам. Он пошел по тропинке вправо, вышел на берегу озера в большую аллею, усыпанную песком, и направился в тому месту, где находилась группа.

При его приближении, глаза прикованные в работе сразу поднялись. Без сомнения, госпожа Пао сделала своей спутнице какой-нибудь условной знак, потому что та быстро и вопросительно взглянула в лицо Ли-И; результат этого осмотра вероятно удовлетворил ее, судя по приветливому выражению, смягчившему горделивые черты этой дамы.

Не останавливаясь, Ли-И ответил глубоким поклоном на приветливый кивок госпожи Пао, и он очутился лицом к лицу с молодою девушкой, которая при звуке его шагов оставила свою цветущую ветку и направилась к даме, бывшей вероятно ее матерью.

Ученый мог при этом любоваться живою статуей, в простом, но изящном костюме, еще более выставлявшем на вил всю гармонию ее очертаний. Из-под черных волос, зачесанных на лоб, смотрели на него большие глаза, прозрачные; эти невинные глаза, их чистота, украшенная блиставшим [793] в них выражением восторженности, показались Ли-И такими прекрасными, что он не мог удержаться от страстного взгляда.

Взгляд этот блеснул как молния, и ему показалось, что другая молния ему ответила.

Длинные ресницы молодой девушки опустились, а щеки зажглись огнем. Он прошел мимо нее, почти коснувшись ее одежды, и продолжал свою прогулку, волнуясь так же, как и та, у которой под огнем его взгляда в первый раз забилось сердце.

- Как вы раскраснелись, сказала госпожа Пао, не пропустившая ни одной подробности из этой сцены. - Вы слишком утомились собирая цветы. Не хотите ли вы пройтись, продолжала она обращаясь к матери.

Случайно, конечно, они направились в одну сторону с ученым, и возвращаясь он неизбежно должен был встретиться с ними.

Это и случилось.

Когда Ли-И нашел, что прогулка его уже длилась достаточно, он вернулся по той же дороге. Встретив гуляющих, он ответил новым поклоном на приветливую улыбку госпожи Пао. Он заметил группу еще издали и устроился таким образом, чтобы пройти мимо молодой девушки, на которую снова посмотрел с выражением восхищения и мольбы во взгляде. Одну минуту она показалась ему сконфуженною; затем, как будто по внезапному решению, ее глаза ответили на немой вопрос с такою откровенностью и с таким доверием, что ученый почувствовал себя тронутым до глубины сердца; та, которая прошла мимо, отдалась ему вся в одном взгляде.

Из букета, который несла молодая девушка, выпала как бы случайно веточка цветов. Ли-И, обезумев от радости, поднял ее, провожая глазами ту, которой он с этой минуты и сам принадлежал.

Когда дамы повернули на повороте лесной тропинки, прекрасные глаза, стыдливые и страстные, поднялись еще раз, полные нежности, чтобы послать ему поощрение и надежду. Он успел поднести к губам ветку и показать этим, что он все понял; затем прелестное видение скрылось за банановыми пальмами.

(Продолжение следует.)