СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

Третье путешествие в центральной Азии
(из Зайсана через Хами в Тибет и на верховья Желтой реки), с 2 картами, 108 рисунками и 10 политипажами в тексте. H. М. Пржевальскаго. Спб. 1883.

Имя г. Пржевальскаго достаточно известно, как у нас, так и за-границей, и за-границей, пожалуй, даже больше, чем у нас. Едва появилось в свет его третье путешествие, как иностранныя газеты и журналы («Temps», «Revue de Geographie», «Comptes rendus de la soc. de geogr.» и др.) дали о нем лестные отзывы, затем тотчас же было приступлено к переводу его на немецкий и, по слухам, на английский язык, а французская академия наук выслушала о нем обстоятельный доклад известнаго геолога Добрэ и нашего соотечественника Венюкова, оказав ему редкий почет и сделав для него исключение, так как библиографических сообщений в заседаниях академии обыкновенно не делается. Президент академии, г. Бланшар, и академики Мильн-Эдварс, Дюма и другие слушали доклад с большим вниманием, сочувствием и уважением. Выдержки из этого доклада читатели могут найти в газетах («Новости» № 79, 83 г.). Г. Пржевальский в этом отношении гораздо более счастлив, чем другие наши путешественники и изследователи Востока (Г. Н. Потанин, проф. Минаев, А. Н. Куропаткин и др.), из которых он, может быть, не самый точный, но за то самый неутомимый. За три путешествия по малоизвестным и совсем неизвестным азиатским пустыням (не считая Уссурийскаго края) он сделал 22 260 верст, причем 11 470 верст нанесены им на карту, определена астрономически широта 48 пунктов, абсолютная высота 212 точек, производились метеорологическия наблюдения, собирались образчики горных пород, обширныя коллекции животных и растений и, «по мере возможности производились этнографическия изследования». Отчасти вследствие условий и трудностей путешествия (г. Пржевальскому приходилось иногда прокладывать себе путь силою оружия), а отчасти, вероятно, и вследствие подвижности характера, г. Пржевальский двигается обыкновенно чрезвычайно быстро, не останавливаясь [60] на подробном изучении встречаемаго; он делает что можно, а затем заносит все интересное в журнал и обращает особое внимание на собирание коллекций, которыя, по приезде в Петербург, отдает для разработки ученым специалистам, труды которых еще имеют появиться в свет. Те же ученые помогали г. Пржевальскому и при составлении настоящей книги. Г. Пржевальский сам называет свое путешествие лишь ученою рекогнесцировкою, скромно сознаваясь в пробелах в знании, которые весьма естественны при столь всестороннем изследовании страны и которые в значительной степени пополняются только что указанным участием ученых. Г. Пржевальский сам отмечает некоторыя свои ошибки и старается их исправить, как напр. относительно топографии Цайдама, размеров реки Баян-Гола (170), и др. Как бы там, однако, ни было, а определение положения оз. Лобнора, очертание Куку-нора, нанесение на карту нескольких высоких горных хребтов, дотоле неизвестных, описание верхняго течения Желтой реки и многое другое составляет не малое приобретение для географии. Изследование Тибета в отношении горных пород и ледников, открытие горячих ключей (известково-щелочных) на высоте 15 600 фут, с температурою в декабре в +32 и 52% по Ц. (245); обяснение образования лёссовой почвы, имеющей иногда до 2 000 фут. в разрезе (20), отложением атмосферной пыли и т. п. составляет вклад в геологию. Изследование атмосферных явлений, периодических бурь, предельной точки двух муссонов (188 и 379), степных вихрей (167), и т. д. дают весьма интересныя данныя для климатологии. Зоология и ботаника получили немало новых видов животных, птиц и растений, а также интересныя сведения об образе их жизни и географическом распределении. Изучение географическаго распределения различных пород, перекочевка животных и в особенности перелет птиц пользовались особым вниманием нашего путешественника. Не мало (хотя и меньше, чем для других областей знания) доставил г. Пржевальский сведений и для антропологии о племенах людей, бывших почти неизвестными или совсем неизвестными, каковы харатангуты (346), еграи (241), далды и т. и.

Г. Пржевальский не путешественник-протоколист, который заносит в журнал только цифры, латинския названия и имена географическия, а живой человек, который ведет дневник путешествия, описывает верования, нравы, обычаи, разсказывает разныя приключения, передает разговоры с туземцами и т. д. Все это делает путешествие интересным. Он разсказывает и о том, как ламы держат невежественное население в полном духовном порабощении, и о том, как те же самые ламы вносят в население разврат, «часто в самой противуестественной форме». Он отмечает у тибетцев и такое крайнее проявление индивидуализма, как обычай иметь каждому «свой [61] особый горшок и чашку», из которой они пьют и едят «отдельно от других членов семьи» (принимать пищу или питье из чужой посуды, в особенности от иностранца, считается осквернением и большим грехом), и, рядом с этим, присутствие такого явления, как полиандрия: «двое, трое, иногда четверо мужчин имеют одну общую жену, с которою живут без всякой ревности и ссор между собою» (258-9). Основою полиандрии, по свидетельству г. Пржевальскаго, является исключительно экономический расчет; люди зажиточные имеют отдельных жен. Он отмечает и такой чисто европейский этикет, как обменивание при визитах хадаками (кусочками шелковой материи), заменяющими наши визитныя карточки, и такой, кажется, исключительно тибетский обычай, как обычай при встрече и прощаньи, в особенности младшаго со старшим, снимать шапку, наклонять немного голову и высовывать язык, а в знак удивления дергать себя за щеку. В нравственном отношении тибетцы очень не понравились нашему путешественнику; он отзывается о них даже с некоторым раздражением и впадает при этом, кажется, даже в преувеличения. Так, например, говоря об отсутствии у них гостеприимства и добродушия и о присутствии хитрости, жадности к деньгам, лицемерия и низкопоклонства перед сильным, он высказывает: «всегда, лишь только нам приходилось иметь какия либо сношения с описываемыми кочевниками, мы убеждались, что это люди без всякой совести и поголовные обманщики». Конечно, это уже некоторый пересол, тем более, что по части низкопоклонства, жадности к деньгам и других дурных качеств не могут похвалиться и многие европейцы. Наш путешественник, однако, вовсе не противник Востока, он находит там не мало хорошаго, хотя, повидимому, больше всего его прельщает в Азии нечто другое, общечеловеческое, что дается там, благодаря простору, гораздо легче, чем в Европе, несмотря на то, что человек там несомненно больший зверь, чем в Европе. Его прельщает там свобода, ему нравится и самая странническая жизнь именно этою стороною, этим неоцененным человеческим благом. Вот что говорит он на стр. 469 по этому поводу: «Грустное, тоскливое чувство всегда овладевает мною лишь только пройдут первые порывы радостей по возращении на родину. И чем далее бежит время среди обыденной жизни, тем более и более ростет эта тоска, словно в далеких пустынях Азии покинуто что-либо незабвенное, дорогое, чего не найти в Европе. Да, в тех пустынях, действительно, имеется исключительное благо — свобода, правда, дикая, но за то ничем не стесняемая, чуть не абсолютная. Путешественник становится там цивилизованным дикарем и пользуется лучшими сторонами крайних стадий человеческаго развития: простотою и широким привольем жизни дикой, наукой и знанием из жизни цивилизованной»... (Газеты [62] сообщают, что г. Пржевальский отправляется на днях в новое двухлетнее путешествие). Такия простыя и естественныя речи очень приятно слышать. Столь же приятно почему-то и видеть, когда военный человек (г. Пржевальский — полковник генеральнаго штаба) делает мирное, общечеловеческое дело, вносит в сокровищницу общечеловеческих знаний нечто несомненно ценное и вечное, нечто от мира, а не от вражды и драки. Это — не вычисление траектории какой-нибудь усовершенствованной шрапнели, не теория штыка, не военная психология исключительно для военных целей, а дело более вечное. Когда, напр., офицеры генерального штаба работают в мирное время, положим, над русскою статистикою и географией, то они, конечно, приносят не меньшую пользу стране, чем и в военное время. Когда ген. Куропаткин едет в Кашгарию и пишет хорошую книгу об этой стране, то он нетолько исполняет возложенное на него военно-дипломатическое поручение, но и делает весьма ценное мирное дело, которое, вероятно, будет иметь гораздо более благих последствий и гораздо дольше будет помниться, чем самое исполнение поручения. Имя г. Пржевальскаго теперь произносится во французской академии наук, печатается в иностранных газетах и, по установившемуся обычаю, войдет, конечно, в науку (вместе с открытыми ими экземплярами животных, которыя названы его именем), увековечивая его память не менее военной славы. Наука — несомненно лучшее и наиболее вековечное из вест-минстерских аббатств; а при жизни человек, не порывающий связей с умственною жизнью человечества, не забывающий в далекой азиатской пустыне Дарвина и называющий в честь его новооткрытый вид аргали, конечно, всегда будет пользоваться большими симпатиями, чем человек, незнающий Дарвина или считающий его нисколько не важнее какого-нибудь баталионера. Правда, что военныя путешествия носят иногда какой-то военный характер, почему порою так вот и чудится, что где чертит теперь их карандаш, будет чертить когда-то артиллерия; должно быть у военных людей уж угол зрения такой военный; но относительно г. Пржевальскаго справедливость требует сказать, что военныя цели у него не преобладают над мирными. Нам остается сказать несколько слов о внешнем виде издания и недоступной для большинства дороговизне его. Роскошно изданная в числе 3 000 экз. книга обошлась в 14 980 р. и стоит 7 р. (Издало ее географ. общество, на Высочайше дарованныя средства). Нам кажется, что издание могло бы быть издано гораздо менее роскошно, тем более, что наиболее дорогая вещь — рисунки и политипажи, обошедшиеся в 9 136 р. и делавшиеся в экспедиции заготовления госуд. бумаг, далеко не отличаются изяществом, а многие из них, как напр. рисунки вьюков, боченков для воды, верблюжьих седел, кастрюлек и чайников, из которых г. [63] Пржевальский пил чай, могли бы без всякаго ущерба для дела быть выпущенными.