-

Генваря 1. Божественную Литургию служил О. Архимандрит Петр, собором.

О. Иакинф вечером пригласил к себе Начальника новой Миссии, Иеродиакона, меня и Разгильдеева 1-го. Туда вскоре приехал Манжур, служащий в Пекинском Корпусе, Чан-лю ⁵⁷, лет 45, давний приятель нашим соотечественникам, имеющим здесь пребывание. Чан недавно произведен новым Хуандием Даогуаном, за отличие, в 5-й класс (против нашего Капитана) и назначен Коммиссаром на границу Между Сычуаньскою губернией И Тангутом. Чан-лю Имеет на шапке павлиное перо с одним очком (знак отличия по службе), которое пожаловано ему, покойным Цзяцином, за спасение обоза армии во время преследования неукротимых дикарей Мяоцзы, обитающих в высоких горах южных губерний, Сычуани и Юннани, и нередко делающих набеги на Китайские жилища, для грабежей и разбоев. Во время военных действий против сих горцев, он из собственных рук убил стрелою одного из главных бунтовщиков. Упоминаемый Манжур показался нам весьма вежливым и [130] ловким в обращении; кроме Китайского языка, он хорошо говорит по-Манжурски. Но присутствие Руских чиновников, блестящие наши мундиры и казацкие сабли привели Чан-лю в некоторое замешательство, как в том признавался он О. Архимандриту; после чего он разговаривал с робкою скромностию.

До сего времени Чан-лю находился в штате Бейлэ, Князя 3-й степени, умершего в 1819 году. Сын Бейлы, согласно с правилами здешней политики, отвергающими всякие наследственные титла, понизился в достоинство Бейсэ и, видя наследованное после отца имение в великом расстройстве, принял образ жизни весьма ограниченный. Посему-то Чан-лю, бывший при Бейлэ главным управителем, не мог уже оставаться в штате его сына, как пониженного и неимеющего права содержать в своей свите людей известного чина.

Бейлэ, о коем здесь говорится, имел свой особый, довольно обширный дворец, лежащий на север неподалеку от Российского подворья. Он был вельможа богатый, жил пышно и неоднократно угощал у себя Членов наших Миссий и Пристава Игумнова, приезжавшего в Пекин в последний раз 1794. Сверх того, сей Бейлэ находился в близком родстве с Императором Кансием и был женат на дочери Хэшеня, первого Министра при Хуандие Цяньлуне. [131]

Министр сей в Китае славен под именем Хэ-Чжунтана (Чжунтан по-Кит. вельможа); 20 лет был он постоянным наперсником Императора Цяньлуня, царствовавшего с 1735 по 795. Постепенность его возвышения не долговременна и, по отзывам народным, для чести его не весьма выгодна. Имея от роду лет 18, он понравился Цяньлуню своею наружностию и скорым, остроумным решением ученых предложений. В молодых летах имел честь заседать в собраниях старцев. Цяньлунь не мог без него обойтись, а особенно под старость. Власть его была беспредельна, а сокровища несметны. Даже Царские ближайшие родственники искали его покровительства. Кроме некоторых слабостей, он был впрочем весьма дальновидный и просвещенный Министр. С сим мнением Китайцев о Хэшене весьма сходствует отзыв, сделанный на счет его Сир Георгом Стаунтоном ⁵⁸: «Визирь Китайский, пользовавшийся почти исключительною доверенностию Императора, был Татарин (Манжур) не знатного рода, и выведен по случаю из низких чинов, не более как за двадцать лет пред сим. Он стоял в то время на Карауле у дворцовых ворот, как Императору, шедшему мимо, понравилась его Наружность. Сей Государь, нашед потом, что он был [132] воспитан и имел хорошие дарования, скоро вывел его в чины. Можно сказать, что по Императоре он был могущественнейший человек в Империи». К сему Стаунтон присовокупляет: «обхождение Го-Шоонг-Таунга ⁵⁹ столь же было ласково, сколько ум его проницательный и образованный. Он взят был к должности и облечен властию, единственно по благоволению Государя, как то по большой части там случается; но в должности оставался по одобрению тех особ, которые, по их чину и достоинству, имеют почти всегда, влияние в самодержавных владениях. — Одна Императорская дочь выдана была за сына Хэ-Чжунтана. Сего обстоятельства довольно было для приведения в смятение некоторых особ Императорской фамилии, так как и некоторых верноподданных, опасавшихся, чтобы честолюбие наперсника не простерлось до большей степени возвышения».

Сколь ни отличны были достоинства Хэшеня, сколь ни великую имел он силу в Государстве; но смерть Цяньлуня положила предел и его бытию. Вступивший на Китайский престол 1793 Цзяцин обратил свой гнев на любимца родителя своего. Открыта вина; поведение Хэшеня подвергнуто строжайшему исследованию, и сей [133] могущественный вельможа погиб с своим семейством; а несметные сокровища его все описаны в казну Хуандия. Я почитаю нужным говорить о таких обстоятельствах пространнее, дабы событиями (facta) показать дух Китайского Правительства в разных случаях. — По окончании над Хэшенем суда, издан был в обвинение его Манифест ⁶⁰ 15 числа 1 луны 4 лета Цзяцина, 1799, следующего содержания:

«Во исполнение нашего указа, насланного Сенату, касательно объявления всем Империи нашей Генерал-Губернаторам и Губернаторам о рассматриваемых беззакониях Хэшеня, чтоб они на обвинение его свои мнения присылали, Чжилиский Генерал-Губернатор Хуцзитан ныне подал нам следующее: «Хэшень, поправ честность и исказив природою влиянную совесть, учинился недостойным быть в числе людей. Всякие, верноподданнической должности противные производя беззакония, он поистине за приведение государственных дел в крайний беспорядок, а следовательно и утеснение народа, заслуживает уподоблен быть Сычуаньским и Хубоским злодеям». — Я, по всеподданиической обязанности, рассматривая его ненасытное корыстолюбие, его бесстыдство и бесстрашие верховной власти, нахожу, что Хэшень, по государственным законам [134] достоин смерти, а именно, чтобы тело его разрубили на части. — По силе данного мне указа, нарядив особые Коммиссии, я приступил к конфискованию его имения, закладных лавок и проч. О чем всеподданнейше В. В. представляю на благоусмотрение».

«Мы по докладу сему ожидаем подробнейшего об имении Хэшеня донесения, и что откроется, не преминем особенным нашим указом обнародовать; а теперь по порядку исчислим все важнейшие его преступления.

1. «Его Величество родитель наш (Цяньлунь), всемилостивейше предназначив нас наследником престола, предположил тайну сию торжественно нам объявить 60 лета IX Луны в 3 день; но Хэшень, для обнаружения пред нами своего в сем столь важном деле содействия, в нарушение законоположений, во 2-е еще число, поднесением Нам регалии Жуй ⁶¹, преждевременно открыл сию государственную тайну.

2. «Хэшень прошлого года, во время торжественного празднования Нового года, прибыв в Юань-минь-юаньский дворец, для поздравления Его Величества, не только чрез левые врата проехал верхом; но, миновав престольную палату, бесстрашно приблизился в сем положении даже до Шеушанькэу. Сим доказал он совершенное к [135] верховной власти неуважение, и презрение к государственным уставам ⁶².

3. «Он, по болезни ног, сидя в креслах, взад и вперед проносим был вратами Шеньу даже в самую внутренность Императорского дворца; что самое также причисляется к важнейшим из его преступлений.

4. «Он, поправ всякую благопристойность и стыд, вышедшую из дворца девицу (наложницу) взял себе в жены.

5. «Когда Его Величество, родитель наш, в продолжение Сычуаньских и Хубоских бунтов, нетерпеливо ожидал известий; тогда Хэшень, в противность высочайшей воле, самоправно утаивая из всех мест приходившие донесения, по беззаконному своему намерению обманывая своего Государя, старался продлить военные беспокойства ⁶³.

6. «Во время болезни святейшего ⁶⁴ Государя, Хэшень, без малейшего оказания печали, входя и [136] выходя из чертогов, со всеми встречавшимися с ним чиновниками, по обыкновению, хладнокровно шутил и смеялся, показывая тем дерзкую свою ветреность.

7. «Прошлого года, зимою, когда Его Величество во время болезни, мучительной бессонницы, в одном из своих указов изобразил некоторые начертания неясно; то Хэшень, без всякого подобающего уважения, прямо изорвав оный, сказал; лучше изготовит другой.

8. «Прежде Хэшень указом Его Величества определен был для управления Герольдией, потом верховным Судом уголовных дел, а наконец, Государь, зная его способность к составлению смет государственных и военных потребностей, высочайше повелел ему заведывать делами Палаты, государственных доходов. Он, в совершенное нарушение правил сей Палаты, всю власть захватив в одни свои руки, прочих Амбаней лишил всякой деятельности и силы.

9. «В конце прошлого года местный Начальник Гуйшу представил, что в местах Сюнь-Хуа и Гуйде разбойники Фаньцзы, собравшись более нежели в числе 1000 человек, ограбили при Циньхае (Кукуноре) купеческий караван, Далайламе принадлежавший, и убили несколько человек. Хэшень, утаив сие происшествие и возвратив обратно оное донесение, никакого исполнения по сему делу не учинил; что самое достаточно [137] показало совершенное его небрежение к заграничным делам.

10. «По блаженной кончине Его Величества родителя нашего, мы высочайшим указом не бывших еще в оспе Монгольских Владельцев всемилостивейше уволили от приезда в Пекин на плачевный оный церемониал. Но Хэшень, в противность нашему указу, всем без исключения, и бывшим уже в оспе, приезд запретил. Сей его поступок, имевший целию показать холодность нашу к вассалам Империи, поистине не понятен.

11. «Алихада ⁶⁵ Суринга, по родству с братом его Хелинем, при всей крайней старости и глухоте, к отставке от дел никогда им, Хэшенем, представляем не был; а чиновники Ушеньлань, Лихуан и Лигуанъюнь, по собственному его предстательству, за частные их к нему услуги, все доведены до Амбаньских степеней и до Директорских, по ученой части, должностей.

12. «Он нередко причисляемых к Тайному Совету чиновников, без всякого законного порядка и достаточных причин, самовластно исключал из списков, и другие подобные сему производил по службе своевольства.

13. «При настоящем конфисковании его имения найдено, что в строении дома его, являющего [138] беспредельную роскошь и мотовство, на все употреблено многоценное дерево Наньму (белый кипарис). Внутреннее расположение оного есть совершенное подобие Императорского дворца Ниншеу, а наружный вид есть вид Пындо Яошая. Все сие обращает на него наше неудовольствие и отвращение.

14. «Построенное им в Цзичжеуском округе кладбище, обведенное вокруг знаменитым каналом, внутри расположенное по образцу восточного царского кладбища, служит для народа предметом удивления и уважения. Чернь не смея, по его пышности, называть общим именем Фынь ⁶⁶, единогласно именует оное Лином.

15. «Имение его несметно. Самого крупного и многоценного жемчугу, превосходнейшего, нежели каковой обыкновенно употребляется на Императорских шапках и шляпах, найдено неимоверное множество. Сверх того, второго разбора жемчугу, на четки употребляемого, явилось более тысячи ниток. Подобной доброты и толикого множества даже самые царские хранилища не имеют.

16. «Найдено у него множество шариков из драгоценнейших камней, употреблению его непозволенных; сто кусков разных драгоценностей необыкновенной величины, и квадратных [139] аршинных (наших 1/2 аршина) штук бесчисленное множество ⁶⁷. Мы, видя таковые драгоценности в частных руках, каковых и в наших хранилищах не имеется, много оскорбляемся.

17. «Между бесчисленными его сокровищами, найдено полное желтого цвета церемониальное платье, единственно нашему Императорскому употреблению законами предоставленное. Хэшень не что иное, как наш раб: какое ж было его намерение? — Сие важнейшее открытие возбуждает в нас и чрезмерную досаду и нестерпимый против него гнев.

18. «В Тунчжеуских и Цзичжеуских его закладных лавках открываются капиталы на несметные суммы. Быть первенствующим Министром и в подлых корыстях состязаться с купечествовом, есть важнейшее из его преступлений.

19. «Закладенного в домовой стене золота вынуто сто тридцать три пуда, а серебра найдено 23 миллиона лан (около 46 мил. р. серебр.); что самое составляет великое его преступление.

20. «Хэшенев домоправитель Люцюань есть не что иное, как последний из рабов: между тем, при конфисковании дома его, оказалось у него [140] имения более, нежели на 23,809 лань (около 48 т. рублей) серебра. Найдено у него необыкновенно крупного жемчугу неимоверное множество. Если б сей ничтожный человек не был допущен до грабительства; то как бы мог он собрать толь великое богатство? Сие также причисляется к важнейшим преступлениям Хэшеня. Прочие же его разных родов беспутства суть неисчислимы».

Кроме означенных здесь преступлений Хэшеня, о важнейших, тайне подлежащих, умолчано. Он удавлен; сын его, за коим была дочь Цяньлуня, лишен всех достоинств; правитель Люцюань отвезен в ссылку, а дети его, за излишнее самовольство, преданы смерти.

Генв. 3. Сегодня ездили мы в купеческие лаввки, расположенные большею частию в Вайлочене.

В особой улице Люличан, крайне тесной и нечистой, при въезде находится несколько лавок с печатными книгами, на Китайском и Манжурском языках. Книг много, все в переплете и содержатся в порядке относительно помещения; но самые хранилища сего ученого богатства довольно неопрятны. Книгопродавцы образованием своим подобны некоторым из наших: нередко оценяют книги по их весу, имеют привычку запрашивать в пятеро дороже настоящего, охотно продают книги без многих листов, [141] или в одном экземпляре соединяют листы из 3 и 4 розных книг. Надобно поступать весьма осмотрительно, чтобы не сделаться жертвою лукавства Китайских книгопродавцев, что распространить можно и на многие другие предметы здешней торговли. Лучшие книги, а особливо исторические, печатаются в придворной типографии; откуда Пекинские и иногородные книгопродавцы покупают оные по установленным от казны ценам. Сия же типография издает газеты, кои выходят в Пекине чрез каждые два дня, и содержат одни известия о внутренних необыкновенных происшествиях, об указах, и в особенности об определении к местам чиновников, о повышениях, о награде по милости Хуандия отличнейших желтым платьем, павлиными перьями, кои столько же значат в Китае, как у нас орденские ленты и звезды; или о наказании хищных правителей и т. п. Впрочем великие Князья и сами книгопродавцы имеют свои доски, медные и деревянные, на коих вырезаны сочинения меньшей важности; делают оттиски по мере надобности и продают такие книги по цене произвольной. Издания получают свою цену от четкого и красивого почерка, коим вырезаны слова; ибо подвижных знаков, для типографского набора, здесь не употребляют; также от лучшей бумаги, приготовляемой из оческов шелку и хлопчатой бумаги. [142]

Далее, по той же улице, находятся лавки с галантерейными вещами: тут продаются картины и разные домашние украшения из яшмы, слоновой кости и дорогих дерев, самой тонкой резьбы; также лучшая посуда стеклянная, фарфоровая, лаковая и проч. Много попадается вещей из Императорского дворца, доставляемых в лавки за бесценок, расторопностию сребролюбивых евнухов. Не мало видели мы там и Английских изделий, полученных чрез Кантон.

Поблизости от сих мест находится изразцовый и стеклянный завод — Люличан. При настоящей Дацинской Династии, для управления сим заводом, определены два Пристава, Манжур и Китаец. На оном приготовляют муравленую черепицу разных цветов. Завод сей от ю. к с. стеснен, но от в. к з. в длину имеет пространства более 2 Ли. Пред Люличаном лежит пустая площадь, на которой в первый месяц Нового года, от и до 17 числа, ежедневно бывает собрание гуляющих. Здесь продаются разные детские игрушки, и представляются простые комедии и фиглярства.

У каждых, собственно городских ворот, между южною стеной и каналом, мы видели по нескольку оседланных ослов. На сих животных Китайцы, для скорости, переезжают от одних ворот до других, с платою не более 10 чехов, или около 4 копеек медью на наши деньги; [143] на них же перевозят и небольшие тяжести. В нынешнее зимнее время ездят и по каналу, покрывшемуся льдом. Несколько человек садятся на доски, сложенные в виде саней, кои тянет один работник. Говорят, что по дороге от Пекина в южные губернии, можно путешествовать, даже летом, в небольших одноколках, перевозимых людьми: — следствие чрезвычайной населенности, лишающей благороднейших способов к пропитанию. По числу народа, в Китае недостаточно земли, весьма притом истощенной долговременным распахиванием.

Под городской стеной, в земляных ямах гнездятся нищие. Нельзя себе представить ничего жалостнее и отвратительнее вида сих несчастных: почти в естественной наготе, прикрывшись лоскутом рогожи, днем они шатаются по лавкам купеческого города или южного предместий, для испрошения милостыни; получив же несколько чехов, опять скрываются в свои земляные жилища. Дегинь, бывший в Китае, сделал относительно сих несчастных замечание, что в предместиях Кантона нищие собирались по вечерам в одно место и теснились друг возле друга, дабы хотя несколько защитить себя от стужи. Но как сим способом не могли они совершенно нагреваться; то многие из них умирали, и трупы их валялись под бревнами и камнями, лежащими по берегам реки Тахэ. [144]

Никто не мог сказать нам, есть ли в Пекине богодельни или тому подобные человеколюбивые заведения, кроме воспитательного дома (Юйинтань), в Вайлочене, близ ворот Гуаньцзюй, основанного при настоящей Династии в и лето Кансия, 1662. Во 2 лето своего царствования, 1724, Юнчжен поставил там каменный памятник; пожаловал в пользу сего заведения 1000 лан (2000 руб.) серебра, отпускаемых ежегодно, и повелел начальству избрать доброхотных членов для управления оным. Сказывают однако же, что в зимнее время выдают нищим, от имени Хуандия, вареную кашу из сарацынского пшена, по одной чашке каждому; но таковою милостию Его Премудрости ⁶⁸ не многие успевают пользоваться. В храме Лунвантань или Чаоянгэ, находящемся у городской стены в Вайлочене, за воротами восточной башни, Хошаны ежегодно, из сборных прикладов своих, от 15 числа X луны до 15-го II луны следующего года, т. е. в продолжение четырех голодных месяцев (примерно с Ноября по Март) раздают кашу бедным людям.

На возвратном пути в наше подворье, между южною стеной и каналом, видели мы на площади несколько пеших Манжуров, обучающихся стрелянию из лука. Приметно, что телесные силы сего воинственного народа довольно слабы; [145] в ученье стараются они более о том, чтобы при натягивании лука соблюсти в корпусе правильную и красивую фигуру, забывая важнейшее искуство, или не имея уже силы — пускать стрелы метко и С быстротою ружейной пули.

К счастию Китая, отдаленность народов сильных, предприимчивых, утесистые горы и бесплодные пустыни ограждают ныне его бытие от покушений какого-либо Шах Надира или тому подобного, смелого завоевателя, жаждущего крови и золота ⁶⁹. В сем случае Китай не мог бы найти верной защиты в своих ратных силах, судя по количеству и устройству оных. Британцы, смотревшие на многое в сей [146] стране, как приметно, чрез увеличительное стекло ⁷⁰, насчитали в войсках оной 1 мил. пехоты и 800 т. конницы, показав с тою же решительностию на содержание сей ужасной, по числу людей, армии до 87,400,000 лан серебра; что составит на наши медные деньги, по крайней мере 600 миллионов рублей в год. Силы военные и хозяйственные всякого народа, конечно, суть тайна для иностранцев, по крайней мере невозможно ожидать со стороны народов Азиатских чистосердечной откровенности в рассуждении столь важных предметов. Сообщаю здесь некоторые сведения о войсках Китайских, какие мне удалось собрать на месте.

Военные сухопутные силы Китая разделяются на четыре особые части, по народам, оные составляющим. Войско, состоящее из Манжуров, занимает первое место и простирается до 678 рот, из коих в каждой по 100 солдат, а всего 67.800. Второе отделение заключает в себе Монголов, вошедших вместе с Манжурами в Китай, при завоевании оного, и там поселившихся; их считают 211 рот, то есть 21.100 человек. Третие отделение войск, называемых Учжень Чоха, состоит из Китайцев, под конец царствования последней Китайской Династии Мин, перебежавших к Манжурам и [147] способствовавших им к занятию Китайского престола; сего войска считается 270 рот, т. е. 27,000 человек; оно заключает в себе и всю полевую артиллерию, из 400 пушек состоящую. Таким образом, в сих трех корпусах, в собственном смысле Манжурской армии, из коих каждый разделен еще на 8 знамен или дивизий, полагают около 116 т. войска, большею частию конного. Четвертое и последнее отделение состоит из природных Китайцев, ныне набираемых и занимающих внутренние гарнизоны: оно известно под именем войска Зеленого знамени, числом до 500 т.; кроме их, есть еще нерегулярное Китайское войско, как бы ландмилиция, до 125 т.; что составит 625,000 собственно Китайской армии, в том числе конницы до 175 т. Следовательно все военные силы, ныне в повелениях Манжуров находящиеся, простираются до 740,000. Сверх сего, правда, они имеют в своем распоряжении нерегулярные легкоконные войска Монгольские, кои, по своему хозяйственному положению и самой службе, сходствуют несколько с нашими Казаками Донскими, Уральскими и проч. Некоторые полагают до 500 т. Монгольских всадников, но верного числа оных определить невозможно.

Главные посты Китайских войск суть: I. в столице и около оной; II. в Манжурии и близ реки Амура, на востоке; III. на западе по реке [148] Или, близ Алтайских гор. Главнокомандующему сих последних войск поручено заведывать и Китайским Туркестаном. В Халганской крепости считается войска до и а т.; в Кантоне до 40 т. Равно и в прочих губерниях размещены солдаты, смотря по надобности, от 10 до 40 т. в каждой.

Все солдаты Китайские женаты. Сыновья их, тотчас при рождении, вносятся в полковые списки, и достигнув совершенных лет, поступают на убылые места в ротах. Солдат I, II и III отделения, кроме казенного оружия, лошади, дома и провианта из сарацынского пшена, получает еще жалованья в месяц от 5 до 4 лан, т. е. от 6-8 рублей серебром. На счет сих денег он должен сшить себе мундир и поддерживать в исправности весь военный снаряд; но от сего происходит большая пестрота, неопрятность и крайние недостатки. Войскам IV-го отделения даются казенные пахатные земли, которые они должны сами обработывать для своего пропитания. Сии войска дополняются рекрутами, кои здесь весьма охотно стекаются под знамена Марсовы, дабы спастись от ужаснейших врагов — нищеты и голода.

Мундиры Китайского войска, в покрое, имеют сходство с одеждою всех прочих граждан, исключая верхней курмы или шпензера, который должен быть одинакого цвета с знаменем, к [149] коему солдат принадлежит, т. е. желтого, белого, красного, голубого, с коймою или без оной. Солдаты, вытянувшись рядами, представляют довольно стройный вид. В военное время они вооружаются железными шлемами, стеганными на вате латами, плетеными из бамбука щитами: броня, слишком слабая к защите воина против какой нибудь гусарской сабли или карасирского палаша, не говоря уже о егерских пулях, о картечах и проч.

Главный и важный предмет воинского ученья Китайских или Манжурских солдат ограничивается стрелянием из лука, с коней и пешком; второй предмет другой части воинов есть стреляние из ружей, без замков и без прибойки; третий предмет — стреляние из пушек. Все сии части имеют свои недостатки, именно:

1. Изнеженный, в мире и праздности живущий, Китайский солдат к натягиванию крепких луков мало способен.

2. Оруженосец, по крайней бедности, часто не имея своего ружья, довольствуется занятым у соседа, для повторения артикула в известное только время. Фитиль ему мешает; а неимение шомпола для прибойки, и слабость пороха делают выстрел несильным и неверным; ибо всегда придерживая ружье к верху, солдат опасается, чтоб пуля не выкатилась. [150]

3. Пушки и мортиры, решающие наши брани, находятся у Китайцев в самом худом состоянии. Оные введены Португальцами, а большею частию отлиты здесь Французскими Миссионерами Езуитского Ордена. Сии Отцы управляли прежде и действием Китайской артиллерии в военные времена.

Касательно личного достоинства солдат, нужным считаю упомянуть, что хотя воины первого и второго отделения, т. е. Манжуры и Монголы — их союзники — составляют, так сказать, цвет Китайской армии, имеют исключительные права и почести в народе; но в настоящем, расслабленном состоянии они более достойны жалости, нежели похвал. Даже Китайские Комики смело выводят на сцену сих витязей, как смешной образец людей избалованных, слабых телом и духом, утративших свои степные доблести и небрегущих об усовершенствовании себя просвещением. По общему всех заключению, солдаты, находящиеся в Манжурии и Дахур-Солонских землях близ р. Амура, по их строгой дисциплине и храбрости, могут еще удерживать прямое имя воинов. Вторую по них степень, как слышно, занимают войска, в Илийской области расположенные. Четвертое отделение войск, из Китайских рекрут составленное, находится в крайнем небрежении: сии несчастные и более службы несут, и менее [151] выгод получают. Наконец сказать должно о войсках Китайских, в Манжурию перебежавших, называемых Учжен Чоха. Сии также не в великой чести, в сравнении с первыми двумя отделениями. Манжурский Двор, забыв, что они были для него во всей обширности правления наставниками, руководителями, что они утвердили его на Пекинском престоле и учредили законы в Государстве и присудственные места, ныне во многих случаях поносит их, давая чувствовать, что не имеет в них нужды: лишает достойных наград и равняет почти с чернию. Такое обращение зажгло в сердцах Учжень-Чохаев искры тайного, опасного негодования.

Таковы сухопутные силы Китая. Сказывают, что флот оного еще ничтожнее: военных судов мало, и они весьма худо построены и вооружены.

В заключение всего помещаю в переводе ⁷¹ с Манжурского языка повеление самого Хуандия, состоявшееся в пятое лето Цзяцина VI Луны 17 дня (Июля 1800). В оном изображено подлинное состояние Манжурских войск, ныне еще более унизившихся.

«На сих днях от Главнокомандующего войсками Генерала Лэбао получено донесение, в котором между прочим представляет, что [152] присланные к нему из Пекинского, так называемого отборного, Корпуса Манжурские солдаты с их чиновниками, при всех недостатках своих в военном искустве, найдены им совсем не способными к понесению трудов и преодолению опасностей, неминуемо сопряженных с воинскими подвигами. По сим причинам, он считает лучше возвратить их опять в Пекин, нежели оставить при армии не только без всякой для них пользы, но еще в обременение и соблазн прочих. Притом просит, чтобы они, по прибытии в столицу, поручены были главным того Корпуса начальникам, с тем, дабы они надлежащим образом принялись обучать их воинской экзерциции, в которой они, к посрамлению своего звания, оказались столько неисправными. Что ж касается до войск из природных Китайцев, состоящих под начальством Генерала Элдембао; то он находит оные в изрядном положении, и отзывается об них с похвалою. Сии войска, не взирая на все трудности, каковым почти ежедневно подвергаются, во многих сражениях действовали с отличным мужеством и храбростью.

«Из сего ясно усмотреть можно, что Манжуры наши учинились совсем неспособными к воинским предприятиям. Но сему нет другой причины, кроме той, что они в мирное время никогда не были принуждаемы к военным упражнениям; а [153] оставлены были собственному своему произволу, ввергнувшему их в таковое небрежение, слабость и недеятельность. — Ежели представим себе то самое время, когда Манжурский народ полагал первые основания к настоящей славе и величию, когда Манжурское наше войско, презирая все опасности, встречаемые им, по малочисленности своей, почти на каждом шагу, поступало во всех случаях столь мужественно, что всегда одолевало неприятельские армии, в десять раз многочисленнейшие, и везде торжествовало, куда бы только ни обратило победоносное свое оружие; то по строгой справедливости сказать можно, что от самой глубокой древности до тех времен не находим во всем свете столь мужественного, храброго и победоносного войска, каково было Манжурское. (!) При всем том, не было тогда учреждено таких корпусов, какие видим ныне: в оные, по постановлениям, должны быть принимаемы только самые отборные солдаты и офицеры, коим доставляются все возможные пособия, дабы не стесняясь никакими нуждами, с большею удобностию могли они заниматься воинскою своею должностью. Тогда взаимное чувствование общественного блага, непоколебимая ревность к независимости и пламенная любовь к отечеству одушевляли каждого Манжура и соделали всех их непобедимыми в целом свете. (!) Нынешние же Манжурские солдаты, [154] при всех пособиях со стороны Правительства, не только не могут сравняться с своими предками во всех отношениях; но к чувствительному прискорбию нашему, они, по видимому, со делались слабее природного Китайского войска, и все учинились ни к чему неспособными. Мы прежде сего имели довольно хорошее мнение о солдатах сего отборного Корпуса и другого, так называемого, огнестрельного. Но теперь, к сожалению нашему, видим совсем тому противное. И ежели солдаты сих корпусов находятся в таком расстроенном и слабом положении; то что должно думать о нашей Гвардии и прочих солдатах? — Ах, Манжуры! неужели вы столь много повредились, что стыд вас не трогает и совесть не укоряет? — Мы сами, начертывая сей указ, при каждом слове, напоминающем вашу негодность, поистине стыдом покрываемся.

«При таковом солдат наших поведении, достойном всякого наказания, Генерал Фусембо дерзновенно предстал пред нас с безрассудным прошением об особенном награждении для всех Манжурских войск, да бы тем, как он изъясняется, поощрить их к ревностному отправлению службы. Но безумный ходатай себе не представил того, что во все времена от Императорского нашего престола беспрестанно изливались и изливаются на них высочайшие наши милости. Ибо сверх положенного жалованья, [155] производимого одним Манжурским солдатам, которое простирается свыше 320 тысяч лан (640 тысяч рублей серебром) на месяц, еще при конце каждого года жалуем за один месяц таковою же суммою не в зачет, повелеваем выдавать довольно знатные суммы ежегодно на платье, и даже бегающим на коньках (ребятам); вступающих в брак обоего пола также жалуем двухмесячным окладом (по 6 и 8 лан серебра), а на похороны людей обоего пола даем двойное против сего жалованье. Если сообразить все сии чрезвычайные награды, изливаемые единственно по неограниченному нашему милосердию к солдатам; то каждый по совести может сказать, что монаршие наши милости к Манжурам суть беспредельны. Сверх сего, производить частые награждения без всякой законной причины — было бы противно и здравому разуму и мудрому правлению.

«Слух носится, что те солдаты, о неспособности коих представил Генерал Лэбао, не из числа лучших того Корпуса и отправлены в армию не по выбору, но по собственному их на то желанию. Мы слышим это, и посмеваемся толико безумному вымыслу, служащему более к их обвинению, нежели оправданию. Мы вопрошаем их, что значит отправиться в армию по собственному желанию? — Не то ли, дабы показать себя Государю и отечеству, что они, как [156] ревностные подданные и верные сыны его, не щадя своей жизни, идут с неустрашимостью и мужеством противустать врагам отечества, дерзновенно нарушившим общественный покой, и тем обнаружить благородные чувствования признательности к тем высочайшим милостям, коими они пользовались столь щедро в мирное время? Но они, как рабы, неимеющие ни одного такового чувствования, вместо стремительной ревности отличить себя похвальными деяниями, осквернили себя всякого рода гнусными и наказания достойными пороками, для удовлетворения коих единственно пожелали отправиться в армию. Известно нам, что они, во все продолжение своего похода, беззаконным образом требовали от местных чиновников немалых сумм денег и насильственно похищали все то, что привлекало на себя их жадность. Но сего еще не довольно для их бесславия. Соединясь с главною армией, приняли они твердое намерение, под разными предлогами уклоняться от сражения и, спокойно находясь в квартирах, получать месячное жалованье. Следственно, можно ли ожидать ревностного служения от таких воинов, которые с сими недостойными мыслями отправились из столицы в армию?

«Сей наш указ повелеваем объявить всем военным Генералам и Офицерам, с тем, дабы они с истинным намерением, не щадя ни [157] трудов, ни времени, немедленно принялись обучать каждый день всех солдат, состоящих в их командах, и в два или, весьма много, в три года непременно довели их до такого состояния, чтобы они могли самым искусным образом стрелять из луков, как пешие, так и конные; равно и в прочих воинских экзерцициях показали свое искуство и расторопность: а тем самым соделались бы достойными знаменитого имени Манжуров. Мы же, по прошествии двадцати семи месяцев, нечаянным образом, не рассматривая ни места, ни времени, вдруг повелим вывесть то тот то другой Корпус, и собственною нашею особою будем смотреть их с величайшим вниманием и строгостию. В этом случае, если солдаты, сверх чаяния, найдены будут несовершенными, а еще более если окажутся нерадивыми к своим обязанностям и худо управляющими воинским оружием; то всех Начальников, от самых главных до последнего Офицера, подвергнем жесточайшему наказанию без всякой пощады. Да воспользуется каждый еще необычайным снисхождением нашим, оказанным в последний раз; да употребит с ревностию данное время на исправление всех своих слабостей, и явится достойным своего звания и должности».

Генв. 6, как в празник Крещения Господня, установленное Церковию богослужение было [158] совершаемо духовными Членами Новой Миссии; при чем находились и некоторые из наших Албазинцев.

Генв. 7. Ночью была сильная буря, порывами коей обломало большие ветви стоящего близ церкви кипариса. Вообще зима и весна в Пекине почти всегда сопровождаются жестокими бурят

Генв. 9. Вечером явился, при мне, к Начальнику новой Миссии Китаец Петр Буржуа, солдат Пекинского Корпуса Учжень-Чоха. От роду ему лет около 40. Буржуа сын бедного солдата, воспитан в здешнем Французском монастыре Езуитами, кои готовили его к званию Проповедника Римско-Католического исповедания во внутренние губернии Китая. В сих видах намеревались они предварительно отправить его, для лучшего образования, в Европу, куда посылан был его дядя Буржуа, бывший потом известным Священником между своими соотечественниками. Но когда поднялось последнее гонение на Езуитов, Петр Буржуа отказался от духовного звания Христианской Церкви и возвратился, по принадлежности, в свой полк. Сверх природного Китайского языка, он хорошо говорит и пишет на языках Латинском и Французском, и вообще получил довольно ученое воспитание; хитр и расторопен. Странно видеть Китайца, одетого и вооруженного по обычаю своей земли, но выражающего свои мысли на языке и со всеми уловками любезного Парижанина! — Студенты Новой Миссии [159] употребляют Буржуа, с платою небольшой суммы, в виде частного учителя Китайского языка, единственно потому, что он хорошо говорит по-Латини. Впрочем сей способ может более замедлить, нежели ускорить их успехи; ибо учащийся, затрудняясь говорить на языке Китайском, всегда прибегает к Латинскому, как более знакомому; к тому же и сам Буржуа, подобно многим Езуитам, не имеет достаточных и правильных знаний в Китайском языке.

В доказательство сведений сего необыкновенного воина в Римской Словесности и Науках, я прилагаю список одного собственноручного его письма к Архимандриту Петру, коему предложил он советы свои о сохранении долголетней жизни.

Получ . 8 Генваря 1821. Перевод.
Domine Pater Reverendissime!	Высокопреподобный Отец!
Alpha et Omeka ⁷² inquiebat: «Venite et faciemus hominem ad imaginem et similitudinem nostram». etc. Hoc textu scripturae sacrae commonefacimur, ipsummet hominem ex [160] ingenito praeditum esse divinis dotibus, ut intelligent, memoria de praeterito, praevidentia de futuro, iis que innumerabilibus, esse que eum comparticipem divinae naturae. Natura autem Dei summe verax est, ex summa autem veracitate consequitur infinita consolitudo seu consolitum, seu spissum infinitum; indeque eummet Deum esse aeternum, docent sacra et profana, approbant que argumentionibus infallibilibus experientiis que Logica et Metaphyfica.	Рече Альфа и Омега: «Сотворим человека по образу нашему и по подобию» и проч. Сие изречение Священного Писания убеждает нас, что человек сам по [160] себе наделен божественными дарами, ему врожденными, как то: разумением, памятию протекшего, предусмотрением будущего и другими многими способностями, и что он сопричастен естеству Божию. Естество Божие есть правда всесовершенная, из которой проистекает крепость беспредельная или бесконечное бытие. От чего Бог сам по себе изображается вечным в книгах священных и гражданских, и что доказывают Логика и Метафизика доводами неоспоримыми и опытами.
Homo vero, quia comparticeps est divinae naturae, non potest quin naturaliter protendet aut desideret aeternitatem vitae. Qua propter traditione audimus, inter Romanos & Graecos quam plures et in diversis [161] saeculis, multis modis et adinveritionibus conati sunt, quibus diutius (aut uti volebant ipsimet) perpetuo vivere. Hinc Pithagorus, advertens ingenuinum hoc desiderium longiturnitatis vitae esse in hominibus, incepit et promulgavit secundum ductum mentis suae metempsicosis tractata, quamque falsa esse, philosophus posternus non ignorat. Hinc in hoc nostro Imperio ab antiquifsimo tempore fuere Dao-s, qui praeter metempsicosin docent perpetuitatem vitae, et quasdam piluilas a se compositas aut (ut jactant) divinitus donatas; qui ad hunc finem immortalitatis subducunt se ab omni sollicitudine, et se coarctant in eorum habitationibus, aut in speluncis montium, maximeque attemperant suum animum ita, ut nunquam sinant se agitari afsectionibus affectibus [162] queisque; quorum insanie aliqui nostri Imperatores (ut praetermitto innumerabiles homines inter Van-ye, Da-gin et populum, tam pauperes quam divites, ad hanc usque diem) tentati, infructuose finierunt vitam suam, ut videre licet in Dhun-kien-kan-mu.	Человек, будучи сопричастен естеству Божию, не может не стремиться естественно к достижению вечной жизни, или не желать оной. Слышали мы по преданиям, сколько Мужей, [161] между Римлянами И Грека» ми, в разные времена дерзали на многие средства и изобретения, с намерением продлить навсегда жизнь свою. Таким образом Пифагор, рассуждая о сродном человеку желании долговременной жизни, выдумал и обнародовал, согласна с понятием своим, учение о преселении душ, признанное ложным последующими философами. В нашем Государстве издревле существуют Даоши, преподающие, кроме преселения душ, учение о долговременной жизни и составляющие на сей конец пилюли, или дары божественные, как они сами хвалятся. Для достижения бессмертия, живя без забот, затворниками в домах своих, или в пещерах гор, берегут [162] они нравственные силы до такой степени, что никогда не возмущают себя душевными движениями. Некоторые из наших Государей (не упоминая о великом множестве Ванов Князей, Дажиней Вельмож, и в черни богатых и бедных, следующих сему примеру доныне), соблазнясь безумием плотоугодников, бесполезно кончили жизнь свою, как то можно видеть в Тун цзянь ган му ⁷³.
Itaque ego Petrus, fex hominum, a viginti annis legi libros nostros medicos et redigi illos in praxin usque nunc quindecim annis amplius. Verum est, quod libris illis multa admixta ridicula et imaginata dicta; lectores autem prudentes oportet colligere [163] sibi fruges & relinquere herbas, herbas que inutiles, sylvestras et venenofas zizaniaque ipsamet. Haec satis esse puto dicta, ut Honor suus assentiat, servum suum Petrum de Dao-s licet instructum, longe tamen esse ab eorum mente, et pure profiteri Medicinam, tam theorice quam practice, ab Huan-ti usque nunc de saeculo in saeculum traditam, ejus que et Doctorum medicorum nostrorum disciplinis addictus, media aliquot offero pro suamet quotidiana vivendi ratione, ut sint utilia suae caniciei et poficua; indeque sequi debet (quibuscunque aliis occasionibus improvisis exceptis, aut ut logice caeteris paribus) diuturnitas seu plenus cursus vitae, idest peractio aut impletio septuaginta aut octoginta annorum secundum communem mentem. Longe est, [164] quod crederem, aeternitatem esse posse in hoc mundo.	Я Петр, отребие человеков, с двадцати лет занимался чтением врачебных наших книг, и более пятнадцати лет делал по оным лечебные опыты. Правда, в книгах сих много есть сметного и мечтательного; но благоразумные [163] читатели должны собирать плоды, отметая плевелы и терние негодное, дикое, ядовитое. Довольно много сказано, для убеждения Вашего Высокопреподобия, что нижайший слуга Ваш Петр, хотя и учился у Даошиев; но не придерживается их мнения, признавая настоящею Медициной, по теории и практике, учение Хуан-ди, переданное до наших времен веками. Основываясь на оном и на правилах других врачей наших, предлагаю Вам некоторые советы, для ежедневного употребления, могущие облегчить старость Вашу и произвесть долговременную жизнь или полное течение оной (исключая непредвидимого случая, или Логически тому подобного), то есть [164] прехождение или исполнение семидесяти и осьмидесяти лет; каковой возраст с здравым рассудком согласен. Ибо, весьма сомневаюсь, чтоб возможно было вечно жить на сем свете.
Ecce, Domine serenissime mihique Benefactor, accipe quaefo in Latina lingva.	Прошу Вас, почтеннейший мой благодетель, принять сочинение сие, писанное на Латинском языке.
Honoris sui adductissimus et obsequentissimus humillimusque Petrus de Bourjoie.	Вашего Высокопреподобия преданнейший, послушнейший и нижайший Петр Буржуа.
Правила Китайской Макровиотики:
1. Esuriens cibare; dum ob aetatem minuitur appetitus, non conturbare.	1. Пищу употребляй голодный; когда с летами уменьшится аппетит, то усилием себя не расстроивай.
Plerique seniores conati sunt plus cibum capere, putantes sibi esse proficuum; inde ob indigestionem exurgunt acrimoniae, seu pilae, aut flegmata, et ipsa accidentia; [165] prolongetur ne utiquam eorum numerus aetalis.	Многие пожилые люди решаются более приникать пищи, полагая сие для здоровья полезным; но от несварения в желудке происходят кислота, [165] завалы, мокроты, каковые припадки не могут служишь к продолжению жизни.
2. Sapitum gustum caveto, ne citra justum accipies.	2. Берегись нежить вкус, дабы не употребить лишнего.
Iuniores & fortes apti ad digestionem sunt; seniores vero et debiles debent cavere.	Люди молодые и крепкие удобно переваривают пищу, но старым должно остерегаться.
3. Inter quatuor tempora, hiemem censeas praetiosum et praecipuum pro fanitate seniorum ac debilium.	3. Верь, что из четырех времен года, зима пригоднее для людей слабых и преклонных летами.
Quia frigus est evitabilis in calefactis domibus, et illo tempore vires vitales recolliguntur sine dispersione; bonum pro senibus debilibusque tempus est.	Холода можно избегать в топленых домах, и в сие время года рассеянные жизненные силы собираются. Оно весьма полезно для стариков и людей слабых.
4. Lautio potest disperdere vires vitales.	4. Купание можешь истреблять жизненные силы.
Convalefcentes, seniores, debiles evitabunt eam; fortes autem accipiant suo lubitu, sed verno tempore et in aestate raro.	Должны его избегать выздоравливающие, престарелые, слабые; люди крепкого сложения пусть купаются по желанию, только весною и летом изредка.
5. Pavimentum cubiculi non debet esse integre calefactum.	5. Не должно сильно нагревать пол в спальной комнате,
[166] Quando sub pedibus est calor nimius, tunc totius corporis humores descendant, hinc homo cito debilitetur; sed oportet partem pavimenti calefactam et alteram frigidam, ut pedes altematim et caleficientur et refrigiscentur. Ad hoc nititius explicandum caret mihi terminis suis propriis.	Чрезмерная теплота под ногами, притягивая к низу жидкости телесные, скоро приводит человека в слабость; следует распорядиться таким образом, чтоб одна половина пола была теплая, а другая холодная, для согрения и охлаждения ног попеременно. Не распространяюсь о сем предмете потому, что не знаю объяснишь оный выражениями, оному свойственными.
6. Valde nocet ira.	6. Гнев весьма вреден.
Ira vehemens in fortibus causat suffocationem repentinam, in mediocriter fortibus spussionem sangvinis, in adhuc minus fortibus dolores pectoris et subcostarum, in senibus et debilibus mortem subitaneam; experientiam plurimam habui.	Пылкий гнев причиняет сильным мгновенное удушье, менее крепким кровохаркание, слабым боль в груди и под ребрами, старикам же и дряхлым скоропостижную смерть. Много я видал таких опытов.
7. Profunda meditatio et ardua non debet esse prolongata.	7. Глубокие и трудные размышления не должны быть долговременны.
Si ob unicam ideam vivacems seu funditus perinnoventem, palpitatio cordialis acceleretur, aut arctetur; tunc vita non durabit multo.	Если и при одной мысли резкой, потрясающей душу, ускоряется или стесняется биение сердца; то жизнь не может быть продолжительною.
8. In verno tempore, in loco paulutum calefacto [167] tranquillo animo vivito.	8. Весною провождай дни в спокойствии духа, [167] в жилище, несколько нагретом.
Pro debilibus & fenioribus incongruum est hoc tempus. Multi hominum patiuntur aliquam altercationem sanitatis in illo; vulgaris homo dat consilium, ut illi perpessi accipiant multam motionem sive exercitationem corporis; hoc autem consilium non procedit a fundo scientiae medicinalis.	Слабым и старым время сие непригодно. Многие чувствуют в продолжение оного некоторое расстройство в здоровье, против чего простолюдины советуют делать большое движение, или упражняться телесно; но такой совет не может происходить из оснований Врачебной Науки.
9. In aestate, in refrigerio pacifice id est absque exercitatione corporis vivito.	9. Летом живи в безмятежной прохладе, то есть не делая телодвижения.
In aestate, ob calorem et aerem humitosum, vegetata crescunt, pleraque autem caro incommodatur; furtibus nihil est dicere; seniores et debiles debent caute transigere tempus istud.	Летом, по причине теплого и сырого воздуха ⁷⁴, растут прозябаемые, из коих многие бывают вредны для тела. Людям крепкого сложения не нужно советовать; но престарелые и худосильные должны жить в продолжение сего времени года с осторожностию.
10. In autumno tempore cibos oleos, seu fluitos, [168] seu humorosos cibos cape, & exercitare.	10. Осенью принимай пищу масляную, легкую, [168] влажную, и делай движение.
Autumnus apud nos ordinario est siccatissimus; unde debet unus quisque illo tempore sua cibaria dilucita et quodam modo forbilia, praeter eos, qui cursu ventris laborabunt; insuper senes & debiles abstinebunt a fructibus, et minus fortes quandoque. Et eo tempore expetit senioribus et debilibns exercitatio aliqua corporis.	Осень у нас бывает обыкновенно самая сухая; а потому и должен тогда всякой употреблять жидкие отвары, исключая страждущих поносом; сверх того престарелые, не очень сильные и самые слабые да воздержатся от плодов. В сие время для старых и немощных полезно бывает телодвижение.
Hae aliquae recommendationes sunt, quas ego secundum inveterate docta, respectu injuriarum aaeris hodiernae, et pro climate, gradu punctoque, in quos nos vivimus, excogitavi. Easque a quindecim annis dum occurro senioribus aut debilibus, illis trado; verum retrorsis annis video illos adhuc superstites esse, et dicunt se non aliis modis, paeter has recommendationes, usos esse, quasque affirmant suo proprio experimento utilissimas esse. Eas ergo toto corde cum [169] reverentia offero Honoris sui serenitati et discrebioni, si digna videbuntur ad suam incolumitatem & exequitionem nec ne? — Haec est conversio meae lingvae Sinensis; ergo non redarguor de Latinitatis imperfectione.	Вот в чем заключаются правила, составленные мною по руководству ученой старины, в рассуждении нынешнего воздуха, климата, градусов и места, в котором живем. Около пятнадцати лет преподаю оные старикам и слабым, с которыми случается мне встречаться. Люди сии, живущие доныне, утверждают, что никаким советам, кроме моих, не следовали, почитая их полезнейшими по [169] собственному опыту. От искреннего сердца подношу их почтеннейше на благоусмотрение Вашего Высокопреподобия; если покажутся они заслуживающими внимание, то прошу употребить во здравие; в противном же случае оставить. — Сей труд есть перевод с Китайского моего языка; а потому и не хочу распространяться здесь о несовершенстве Латинского преложения.
De caetero adverti inter Europaeos Patres, de quibus forsan Honor fuus recordatur: Amiot, Bernard, Poirot, Na Germanus, Ilman Pansi, non aliis, quam istis familiaribus et simplicibus vivendi rationibus, pervenerunt, licet debiles, ad octoginta plus minus ve annos. E contra Domini Raux, Bourjvie, Guislain, Hanna Anglus, Antonins, Alexander [170] Episcopus, qui his vulgaribus et minutissimis punctis neglectis, licet fortes ommes, intra terminum sexaginta et quinquaginta annorum finiverunt.	Впрочем, я обращался между Европейскими Духовными, о которых может быть Ваше Высокопреподобие вспомните. Из них ОО. Амиа, Бернар, Пуаро, На Немец, Ильман Панси, наблюдавшие упомянутые, простые и обыкновенные правила, достигли осьмидесяти лет или около того, хотя и с [170] немощами. Напротив ОО. Ро, Буржуа, Гилэн, Ганна Англичанин, Антоний, Александр Епископ, пренебрегшие сими незначительными и простонародными наставлениями, окончили жизнь между шестидесятью и пятидесятью годами, не взирая, что все они были люди крепкого сложения.

Генв. 10. По знакомству с г. Разгильдеевым 1-м Монголов, живущих на границе по Цурухайтуевской дистанции, на сих днях посещал нас молодой сын Баргубурятского Ухериды (полкового Командира), приехавший в Пекин для получения Офицерского чина. По сему случаю, вместе с другими своими единоземцами, вчера он был представлен Богдохану. Дня за два пред сим, подарена ему от меня, в знак памяти, пара хороших бритв; а сегодня, по собственному вызову помянутого Монгола, возвращающегося в пограничные караулы, по правому берегу Аргуни расположенные, я отправил с ним донесения в Азиатский Департамент Министерства Иностранных Дел и г. Сибирскому Генерал-Губернатору М, М. Сперанскому, о прибытии Миссии в Пекин [171] и проч. Пакет адресован на имя одного казачьего Сотника Цурухайтуевской пограничной дистанции, для доставления в Троицкосавское Пограничное Управление.

Сего же числа, в 3 часа по полудни, О. Архимандрит Петр и О. Иакинф, вместе со мною ездили с посещением к нареченному в звание Пекинского Епископа монаху Францисканского Ордена Гау, живущему в северном монастыре, по Китайски: Бейтань. Здесь помещались прежде Французские Миссионеры, из коих последний, по фамилии Грамон, не задолго пред сим выслан из Китая, по воле Правительства. Монастырь находится в северо-западном углу дворцового города Хуан-чен. Лишь только мы въехали на двор, крещеные Китайцы встретили и проводили нас в гостинную залу; куда вскоре явился, в Китайской одежде, настоятель монастыря. — Гау лет 38, Португальский островитянин, правильно говорит по-Латини, только странным произношением, и исправляет в Ныйгэ (Сенате) должность переводчика; по уверению же некоторых, есть человек весьма сведущий в Богословии и даже полемической, также в Философии и Науках Математических. Он принял нас довольно ласково. Главными предметами разговора были: окончанное нами путешествие из отечества; известные здесь славные победы Россиян в 1812, 1813 и 1814 годах; неудача последнего Английского [172] Посольства в Пекин. В зале стоят два больших шкафа с книгами; на стенах висит несколько портретов Французских Королей, в том числе и несчастного Людовика XVI; также портрет Езуита Пареннина, известного по делам пограничным России с Китаем, и некоторых других Французских Езуитов. Там же видели мы эстампы, представляющие кровавые битвы Китайцев с Зюнгарами, при Кансие. Сражения сии нарисованы были находившимися при сем Государе Езуитами, выгравированы и отпечатаны в Париже; откуда доставлены обратно в Пекин вместе с досками: много живости в изображениях и искуства в гравировке.

Чрез полчаса, Гау повел нас в монастырскую церковь: каменное здание простой Архитектуры, в виде продолговатого четвероугольника; внутри оного на стенах изображены картины из Священного Писания, довольно хорошей работы. Говорят однако же, что бывший в восточной части Пекина монастырь Св. Иосифа, в коем помещались Миссионеры из Италии и Германии, служил блистательным образцом Европейского вкуса в изящных Искуствах, вовсе почти неизвестного Китайцам. Упоминаемый монастырь, после бывшего в оном пожара, ныне уничтожен до основания. Церковь монастыря северного есть первоначальный в Пекине Христианский храм. Сия церковь достопамятна еще для [173] нас тем, что по плану оной, который выбран был нашими Пекинскими Духовными, построена церковь Сретенская на Руском подворье, иждивением Хуандия Юнчжена. В Римско-Католическом храме против алтаря, настланы в несколько рядов ковры, на коих садятся крещеные Китайцы, во время богослужения. Вокруг храма растет кипарис и можжевельник, коего ветви острижены различными фигурами, по образцу дерев во Французских и Голландских садах. Возвратившись в залу, Гау угощал нас Китайскими закусками, мадерою и кофеем, присланным с острова Макао. Гау, в честь Португаллии сделал, несправедливый впрочем, отзыв, будто бы в колониях Англичан не растет кофе. Он жаловался, что давно не получает газет ни из Европы, ни из Бразилии; а потому остается в неизвестности о тамошних обстоятельствах.

Поблагодарив Лузитанца за его внимательность и ласку, мы удалились.

Северный монастырь состоит из 4 огромных дворов. Много домов и построек, в Китайском вкусе, весьма красивых; но все теперь в великом упадке и запустении; все показывает, что Католики в Китае не имеют и тени того величия и богатства, каковыми пользовались они при Императорах Кансие и Цянь-луне. — В сем монастыре живет и Епископ полуденных Христиан, или собственно губернии [174] Цзяннаньской, Пиус, родом также Португалец; на сей раз он не выходил к нам по болезни.

Генв. 11. Пользуясь приглашением Ду Ламы (24 Дек.), мы ездили сегодня для обозрения кумирен Хуансы.

Дорога к ним лежит чрез Аньдинские ворота. Поблизости оных за городом находится великое множество колодцев с лучшей водою, текущею из западных гор. Колодцы сии содержатся от жителей губернии Шаньдуньской, кои в Пекине почитаются самыми сильными работниками: и действительно, Шаньдунца тотчас можно узнать между прочими Китайцами по его большому росту, крепкому сложению и открытому виду. Они развозят воду, по условленной цене, в Пекинские богатейшие дома, а также в чайные трактиры (чагуань), на ручных одноколесных тележках, на кои ставится до 10 ведер. Впрочем приезжают к колодцам за водою из больших домов, на своих телегах и мулах. Для Хуандиева Двора доставляют воду из ключей, текущих в западных горах, верст за 15 от Пекина. Вода в городских колодцах нечиста и солоновата, впрочем для здоровья не вредна. В Российское подворье, по распоряжению Китайского начальства, привозят воду из колодца, устроенного на дворе Палаты Иностранных дел, как лучшего из всех соседственных. [175]

От дороги на восток видны стены храма Земли, где Хуанди, в день летнего поворота солнца, приносит Высочайшему Существу жертву о даровании обильной жатвы. Вокруг храма обширное пространство земли обведено каменною стеной; но там нет ничего достопримечательного. Переехав чрез большое поле, на коем бывает ученье конницы и пехоты Пекинского Манжурского Корпуса, достигли мы среднего из капищ Хуансы, или правильнее сказать: монастыря, лежащего верстах в 2 от Пекина. Один из живущих тут Лам принял нас, и, по своей должности ключаря, был нашим путеводителем.

Первый из оных монастырей, западный, построен на счет Китайского Государя и предоставлен Ламам Тангутским; а прочие два, средний и восточный, Монгольскими Князьями, содействовавшими Манжурам к завоеванию Китая в половине XVII столетия и проникшими тогда в Пекин (Бейцзин), северную столицу Минской Династии. В двух последних монастырях прежде обитало Монгольское духовенство. Но когда степные Ламы, неосмотрительностию своею и прихотливою жизнию, расстроили имущество, к оным монастырям приписанное, земли, дома и проч.; то ныне в среднем помещены Ламы Китайские Фоевского закона, а восточный один только остался в ведении Монголов. [176]

Сначала пошли мы в храм. Здание весьма огромное, в виде продолговатого четвероугольника; выстроено из кирпича в два этажа и, по Тибетскому духовному положению, обращено с юга на север, покрыто желтою черепицей. Во фронтоне и внутри капища стоят большие колонны из душистого дерева, кои, по величине, прочности и по отдаленности перевозки, ценят каждую в 10 т. рублей. В капище сем, при Хуандие Цяньлуне, жил и умер один Тибетский Баньчань Эрдени, т. е. Первосвященник. В одном из покоев верхнего этажа виден одр, на котором он окончил жизнь от оспы. Монголы покланяются оному с чувством благоговения.

Баньчань есть глава Шигемунианской или Фоевской веры, второй по Далайламе. Он имеет пребывание в малом или южном Тибете, в местечке Чжеси-лумбу, где построено великолепное капище. Монголы называют его Богдо-Лама. Прежде Баньчань управлял Тибетом самодержавно; но за допущение в монашество и женского пола ⁷⁵ произошел раскол, и Ламы северного [177] или Большего Тибета поставили другого, от Шигемуни вдохновенного человека, под именем Лама Ерембуче, Далайламою, который устоял противу Богдо-Ламы и достиг до равных с ним почестей. Впрочем если Далайлама, по успокоении, паки воплощается; то Баньчань посылает ему свое благословение. Далайлама также поступает, в случае смерти Баньчаневой, и сим способом сии два первосвященника взаимно поддерживают догматы Желтого закона. — В 53 лето Кансия (1714) Баньчань пожалован титлом Эрдени (драгоценный). Китайский Государь Цяньлунь, по набожности своей, или чтоб привязать к себе более Духовенство Шигемунианское, самое могущественное между народами Монгольскими, просил Баньчаня Эрдени, дабы он избрал пребывание свое в Китае. Сей Священноначальник, будучи еще молодых лет, действительно переселился туда в 45 лето Цяньлуня (1780) и занял среднее из капищ Хуансы, как монастырь его секты. Император, имея от роду более 70 лет, прибыл к нему с великолепною свитой на поклонение и для принятия от него [178] благословения; похвалил его за любовь к справедливости и наградил весьма щедро. Но Баньчань, вскоре изменившись, воплотился в своей земле (на простом языке, умер и вновь избран), и паки принят на престол в Чжесилумбу. Жители Малого Тибета обожают Баньчаня точно так, как жители Большего Тибета обожают Далайламу. Сказывают — выражения Ламистов — что нынешний Баньчань уже перешел более десяти перерождений; он питает спокойствие духа, просвещен в законе, разумеет все книги священные и отрекся от всех мирских утех. Всякой Лама, изучась писанию, необходимо должен посвящен быть Баньчанем. Капище его в Чжесилумбу величественно и прекрасно; драгоценные кумиры имеют важный вид; молитвы, творимые здесь, доходят, по мнению обожателей его, до жителей неба; возжигаемые курения далеко разливают благовоние.

Но обратимся к Хуансы. В восточном отделении хранятся модели капищ, весьма искусно сделанные из красного дерева Хуали. С верхнего балкона видны мрачные стены Пекина с окрестностями. Вокруг кумирни насажены рядами кипарисы; а под кровлею держатся большие стаи голубей. Чрез две стены на запад от кумирни, возвышается обелиск из белого мрамора. Говорят, что обелиск сей воздвигнут Императором Цяньлунем в память умершего [179] здесь Баньчаня Эрдени; но судя по иссеченным на боках оного изображениям, которые взяты из Истории Шигемуния или Фое, можно вероятнее полагать, что памятник сооружен во славу сего законоположника, коего учению следуют Тибет, Китай, Монголия, Буряты, Калмыки. Обелиск построен, подобно двум другим, в Пекине находящимся, в виде осьмиугольной башни, вышиною от основания сажень в 15. Башня к верху довольно тонка и покрыта большим колпаком из чистого золота, имеющим фигуру Далайламской шапки; по 4 углам ее стоят также мраморные колонны с резьбою. Вообще сие здание красиво и стоит больших сумм. Император Цяньлунь, приехав взглянуть на обелиск, по сооружении оного, сказал: Вот памятник золотой! то есть — стоющий слишком много денег. На север, близ самого обелиска, находится дворец, в который Хуанди обыкновенно заезжает для отдыха, по принесении жертвы во храме Земли.

Возвращаясь оттуда, по приглашению провожавшего нас ключаря, посетили мы живущего в одном из принадлежащих монастырю домов Даламу, который приехал из Малого Тибета. Даламе лет за 60; его окружали Тибетцы, с ним прибывшие, а равно Ламы, в Пекине живущие. Он обошелся с нами ласково; чрез своего толмача спросил: кто мы, давно ли приехали из отечества, зачем, и долго ли проживем в [180] Пекине, и проч.; потом приказал поднести нам по чашке затурана — чаю; сваренного с мукою и маслом. — Тибетцы в обхождении весьма просты, и не знают роскоши: лицем походят они несколько на наших цыган; носят длинные кафтаны, сходные с Рускими, головы не бреют, а волосы заплетают в косу; в уши вдевают бирюзовые серьги.

Потом осматривали мы литейную, находящуюся на дворе сего же монастыря: там отливают из меди и золотят разной величины идолов, кои развозятся по всей Монголии. Кумиры, получаемые из Тибета, как из главного святилища Шигемунганской веры, весьма дорого ценятся Монголами и Китайцами. Небольшие здешние истуканы продаются по мере длины: за каждый вершок платится 1 Лана (2 руб.) серебром. На вызов наш, продать нам хотя один кумир, литейщик не согласился, считая нас язычниками.

Из капища отправились мы обратно в город новою дорогой. По тесным ущелиям и переулкам пробрались в северовосточный угол Пекина, где находится наша Успенская (прежде Никольская) церковь и несколько казенных домиков, разбросанных в сей части города, называемой Лоча (демон) ⁷⁶ и Хуапичан (берестовая [181] площадь). С нами не было ключа, а потому не могли мы на сей раз видеть внутренность церкви, впрочем весьма ветхой. Оная устроена, при водворении наших Албазинцев, из стоявшего некогда здесь языческого храма. Из числа лежащих подле самой церкви казенных домиков, южный занят семейным Манжуром Хуандиевой гвардии, по найму за 1200 чехов (около 8 руб. медью) в месяц. Сей постоялец имеет вместе обязанность караулить и церковь. Перед домом есть обширная яма, во время летних дождей наполняющаяся водою, и образующая тогда большое озеро гниющей воды. Вообще сей запустевший угол Пекина есть жилище бедности, исключая одного Княжеского дворца, лежащего от нашей церкви на югозапад. Потомки Албазинцев помещаются теперь в восточной стороне города, где расположена дивизия, к коей они принадлежат. От Россиян они совершенно отдалились духом. Хотя и считается между ими до 22 душ, принявших Св. крещение; но и сии, по родству и зависимости подданнической, столько сблизились с Манжурами, что весьма трудно различить их: говорят одним языком, т. е. Китайским, одинаковую с ними носят одежду, и в самом образе жизни приняли все правила бедного, [182] празднолюбивого Манжурского солдата, суеверного поклонника закону Шаманскому,

По возвращении домой часу в 4 по полудни, узнал я, что во время отсутствия нашего приходил на Посольский двор Халхаский Теригун Харцагай, приехавший из Урги с третьим сыном Юн Вана. Молодой Князь прибыл сюда на месяц, по очереди, для личного караула при Хуандие, по должности Ся или Кя, в роде нашего Флигель-Адъютанта. Теригун, по пути в Пекин, заезжал в Ц. Балгасу к нашим казакам и доставил мне донесение от Сотника Захарова.

Из сего донесения открылось, что по отъезде нашем, из числа оставленного скота на зимовку пало 12 верблюдов и 13 лошадей; сверх того, еще много безнадежных; снег весьма глубок; аргал крайне дорог; по бессилию же скота переехать с обозом на другое место нет возможности. Таковое известие не мало огорчило нас. Я поручил Студенту Сипакову заблаговременно дать знать Приставу нашего подворья, г-ну То, о предстоящей необходимости отправить в Марте месяце одного из чиновников наших в Ц. Балгасу, для обозрения скота и перемены казаков.

Генв. 14. Член Новой Миссии, Иеромонах Вениамин, по должности ризничего, занимался сего числа приемом из ведения прежней Миссии казенных домов, в разных частях Пекина [183] лежащих. Полагают, что гораздо было бы выгоднее продать и остальные 4 домика, а на место их, с некоторым прибавлением к той сумме, которая имеет быть за оные выручена, купить один большой дом или лавку в лучшей части города, с коих, подобно как с принадлежащих Российской Миссии земель в окрестностях Пекина, по примеру Езуитов, можно получать изрядный доход. Иеромонах Серафим говорил, что года за три пред сим продавалась, неподалеку от Пекина на запад, обширная дача с домом, хорошими садами и прудом; на оной земле находится чайная гостинница, во время летних гуляньев приносящая большие доходы. За сию дачу просили около 8 т. рублей серебром. По хозяйственным обстоятельствам, наши Миссионеры не могли купить означенного места, которое в последствии времени продано одному Китайцу за 3,000 лан, или 6000 руб. серебром.

Генв. 16. Сего числа приходил в церковь потомок Албазинцев, Мукунида (староста) Алексей с внуком своим 12-летним мальчиком, который вместе с матерью своею (дочь Алексеева в замужстве за одним бедным из желтопоясных, т. е. потомком Князей Манжурских) принял Св. крещение. Архимандрит Петр изъявил в рассуждении сего молодого Принца некоторое опасение, чтобы осторожное Китайское Правительство не положило границ ревности [184] наших Духовных относительно распространения Христианства, как то поступили с Езуитами.

Генв. 20. Бошко Ургентай, по случаю приближения Нового года по Китайскому летосчислению, явился ко мне за два дня до того, и, по обычаю земли своей, поднес несколько блюд готового кушанья. Вежливому Бошку подарено от меня взаимно 1/2 фунта серебра.

Вечером, на Российское подворье приходили Корейцы, для любопытства. Около сего времени каждый год приезжают Посланники от Корейского владетеля к Китайскому Императору, с данью, залогом их вассальства.

Генв. 22. Минувшею ночью, глухой звук бубнов в капищах возвестил наступление Нового года по Китайскому календарю. В кумирне, находящейся при Российском подворье, зажжены были пред идолами благовонные свечи; Лама, ударяя в стоящую на дворике медную вазу, читал молитвы, Около полуночи должны собраться во дворец все Принцы Царской крови и другие знатнейшие особы. С появлением зари, Хуанди, сопутствуемый ими, отправляется в Шаманский храм, воздвигнутый в память праотцам Манжурских Ханов и лежащий неподалеку от Палаты иностранных дел. Там совершает он установленный обряд поклонения, и потом возвращается во дворец для принятия поздравлений от вельмож и Членов Пекинских [185] присудственных мест. Надобно сказать, что для празднования Нового года, во всем Китайском Государстве производство дел по службе прекращается на целый месяц, исключая случаев особенной важности: словом, на сие время запирают Государственные печати, употребляемые здесь для скрепы бумаг.

Вступивший на престол Государь издал однако на сих днях указ, воспрещающий всякие игры и потешные огни, бывающие по случаю Нового года; взаимные посещения между чиновниками также возбранены. Китайцам разрешено веселиться, а Манжурам не дозволено, для усугубления траура по Цзяцине: различие, для Китайцев оскорбительное и для Дацинской Династии, кажется, не совсем выгодное. Оно показывает, что Манжуры, как единоплеменники Хана, ближе к его сердцу, и должны три года делить скорбь его по кончине родителя.

С рождением новой луны, наступил у Китайцев Новый год, который и назван им царствования Даогуан, по-Кит., а по-Манж. Дорой Элденгэ (Светлое Правление); Doctrina illustrans ⁷⁷. До сего же времени, не взирая на смерть Цзяцина, счисление годов продолжалось под его именем. [186]

Монголы, находившиеся для торга на площади, к Сретенскому монастырю прилегающей, дня за два пред сим все разъехались по своим Аймакам, праздновать Белый или 1 месяц Нового года. Наши Буряты также соблюдают обыкновение сие. Если бы из них кто нибудь случился в нашем отряде; то мы принужденными бы нашлись и на своем дворе допустить торжество единоверия с Монголами и Китайцами.

С утра до полудня свирепствовала жестокая буря; большие стаи воронов искали защиты под кровлями монастырских зданий. Китайцы и Манжуры оказывают большое уважение к воронам ⁷⁸. Некоторые из благочестивых Пекинских жителей нарочно держат на своих дворах высокие шесты, на кои ставят деревянные дощечки с кормом для сих птиц. — В объяснение почтительности Манжуров к воронам, рассказывают следующее: во время последней Минской войны, Китайцы при первых успехах своего оружия в Ляодуне, взяли в плен одного Манжурского Князя. Разбитый, но еще непобежденный Князь успел однако же освободиться из неволи. Китайцы бросились преследовать его; но Манжур скрылся в густом лесу, и когда подъехали к самому тому месту, где он находился, то поднявшаяся с дерев стая воронов родила [187] в преследователях мысль, что в таком диком месте не должно быть человеку. Они ударились в другую сторону; а Князь между тем, по крику пустынных воронов, избавился от предстоявшей ему гибели. Это народное предание полуобразованных Манжуров. Впрочем, и Капитолия славных Римлян, в свое время, обязана была спасением крику гусей.

Для обласкания приставленных к Российскому подворью военных людей со стороны Пекинской Палаты иностранных дел, я счел приличным, в первый день Нового года по Кит. стилю, сделать им небольшие подарки.

Генв. 23. С сего времени, по здешним Астрономическим вычислениям, начинается в Китае весна.

В 2 часа по полудни посетил меня Учитель Чжун-лое. В знак уважения к званию сего наставника, я подарил ему 4 граненых стакана с позолоченными кругами, коими он остался весьма доволен.

Генв. 25. Около полудни приходил ко мне Теригун Харцагай. Давнему сему знакомцу Руских сделано хорошее угощение. Теригун подтвердил личным свидетельством невыгодное положение нашего табуна в Ц. Балгасу. Прощаясь, он вызвался доставить от нас письменное известие на Кяхту; но я не решился на сие [188] предложение, сказав, что не желаю утруждать г. Теригуна таковыми поручениями.

Генв. 27. Сего числа, 6-го и Луны по Китайскому календарю, по принесении жертвы рыбной, отперты Пекинские лавки, кои закрыты были с и числа; каждый последователь Фоевского закона варит свежую рыбу и потом, в воспоминание предков, съедает оную. Праздники будут продолжаться до 17-го сей Луны.

Генв. 29. Утром Хуанди ездил в южное предместие, для принесения жертвы во храме Неба. Слоны с жертвенными сосудами отправлены туда вчера по полудни.

Февраля 4. Получив предварительное приглашение от Лам, живущих в кумирнях Хуансы, присудствовать при служении Кутухты, мы из любопытства отправились за город в 8 часов утра.

В Пекине живут три Кутухты (сих языческих Первосвященников Китайцы называют Фое): первый, имеющий сегодня служить, помещается в огромном капище, которое находится в Хуанчене близь дворца; второй в капище Юнхогун, в северной части Пекина, где жил Хуанди Юнчжень, будучи еще великим Князем, а третий Кутухта занимает среднее капище в Хуансы. Ныне он отправлен новым Государем в Тибет, для поминовения родителя его, [189] Цзяцина, и для раздачи по сему случаю милостыни Хуандиевой.

По приезде нашем в Хуансы к Казначею, о коем упомянуто выше 24 Дек., провели нас в восточную кумирню, где началось уже служение идолам. Все ворота были заперты, для удержания любопытного народа, и мы должны были проходить до главного капища, между покоями живущих здесь Лам. Полицейские Офицеры не решились было нас допустить на близкое расстояние к Кутухте, а особливо увидев казацкие сабли; но по уверениям наших провожатых, Китайцев, согласились на то. Мы взошли на самую террасу, пред южными дверями капища, выстроенную из белого мрамора. Там сидел в огромных креслах Кутухта, обратясь лицем к дверям кумирни; пред ним поставлен был длинный стол, покрытый узорчатою шелковою материей, и на нем несколько жертвенных сосудов с хлебными зернами, водою и проч.

С двух боков сего жертвенника стояли по 5 Лам из восточных Монголов. Они читали и пели молитвы на Тибетском языке, октавою: басы необыкновенно густые и сильные наполняли воздух звуком, похожим на звуки музыкальных рогов низшего тона. Сверх того, с правой и левой стороны, в 12 рядов сидели на полу, поджавши ноги, Ламы, из Пекинских кумирен собравшиеся, числом более 200. [190] Кутухта от времени до времени ударял серебряными тарелочками, кои суть почетная принадлежность высшего духовенства и доказывают святость, невредимость и старейшинство; он давал ими знак попеременно или играть музыке, или петь Ламам. Хор музыкантов стоял особо; они играли на своих духовых инструментах, похожих на гобои и кларнеты; некоторые сделаны из больших морских раковин, и сии издают самый пронзительный звук; били также в медные тарелки различной величины и в бубны ⁷⁹. Музыка сия способна более возбуждать страх, нежели чувствительность и умиление. Желтое платье на Ламах и бритые головы их представляли нам зрелище весьма странное. Мирских поклонников Учителю Фое здесь вовсе не было. Кутухта, коему от роду около 35 лет, несколько раз обращал на нас свои взоры; чему охотно последовали и его сослужители.

Из кумирни возвратились мы в дом Казначея Ду-Ламы, куда, по окончании жертвоприношения, собралось много Лам. Из них более всех занимался разговором с нами Лама-Хубилган, по прозванию Чен, находящийся при особе служившего ныне Кутухты. Чен-Лама лет 40, родился в Онютском роде восточных Монголов, [191] воспитан в Пекине, путешествовал по всему Тибету, был в северных областях Индии, и весьма хорошо говорит на языках Китайском, Монгольском, Тибетском, отчасти на Индейском и Манжурском. Он много любопытствовал о нашем пути, о России и столице ее, о месте нашей родины и т. п. С своей стороны Чен Лама сказал нам откровенно, что Хуанди имеет равное влияние как на светских, так и на духовных Чинов своей обширной Империи: по его велению избираются Хубилганы, Кутухты, и самое даже назначение Далайламы совершенно зависит от его власти. Один токмо простой народ, в особенности Тибетцы и Монголы, обоготворяют своих Первосвященников под именем Кутухт или Гегенов. Чен Лама сказывал нам также, что 5 лет уже не является Далайлама, т. е. не поставляют его в Тибете. Выбрали было одного из тамошнего духовенства, но покойный Хуанди Цзяцин требовал трех кандидатов, и непременно из Сычуаньской губернии. Не страшится ли Китайское Правительство, чтобы Тибет не перешел в зависимость иностранцев другой части Света? Когда Европейцы овладеют землею, высоко чтимою всеми последователями Шигемунианского вероисповедания; то Далайлама останется в их распоряжении. Обожающие его Монголы, Калмыки, и проч. могут быть для новых обладателей [192] ревностными сподвижниками к приобретению дальнейших успехов в Средней Азии.

К Ду-Ламе приходили и Тибетцы, ныне живущие в их монастыре. Увидев меня, некоторые из них с восклицанием произнесли: «Этот господин весьма походит видом на инчжили — Англичан, живущих в Хлассе и других местах Тибета: такой же цвет лица, волос, такое же платье и сабля». — Сие самое подтвердил и находившийся тут Пекинский купец, родом из Тибета, не раз посещавший Бенгалы и самую Калькутту. — От них узнали мы, что Англичане теперь производят в Тибете довольно значительный торг, променивая свои сукна, ножи, сабли, ружья — на золото, мускус, бирюзу и проч.

Помещаю здесь несколько подробнейших объяснений о Тибете, заимствованных из Китайской Географии ⁸⁰.

1. Название. У Китайцев Хласса берется часто за весь Тибет. Сицзан, т. е. западный Цзан есть имя всему Тибетскому Государству; но иногда под сим словом разумеется только один город Хласса. Тибет собственно именуется Бот. Тибетцы прибавляют к сему слово Ба (человек) и как Государство, так и обитателей, нераздельно называют: Ботба. Монголы откинули Ба, а вместо сего прибывали Ту и говорят: Тубот. Европейцы ошибкою перевели Тибет. [193]

Тангут есть, слово Монгольское, под которым означается страна, составляющая ныне всю западную границу Китая — внутри и вне, и населенная восточными Тибетцами. В Китайской Истории, Тангут, завоеванный Чингисханом, известен под именем Сяского Королевства. Юаньхао был первый Король Тангутский, признанный в сем титле от Ляоского и Сунского Императоров Китая; но он сам себя именовал Императором. Сей Юаньхао изобрел Тибетское письмо, которое, с небольшою переменою, взято от Индейцев.

Если делить и различать народы по наречию или языку: то весь Китай, Тибет и Королевства, сопредельные с Юннаниею и Гуанси до самого южного моря, имеют одно происхождение, исключая Тибет, который в своих обыкновениях на севере ближе к Монголам, на юге ближе к Индейцам. Прочие Королевства, от Тибета на юго-восток лежащие, и ныне во многом имеют сходство с южными Китайцами.

2. Границы и разделение. На восток от Хлассей Циокана (главное капище в Хлассе) Тибет смежен с Сычуаниею и Юннаниею, Китайскими губерниями; на юг от Хлассей Циокана граничит с Хлокбою и рекою Нуцзяном. Хлокба есть имя дикому народу, на южных пределах Тибета живущему, который летом прикрывается листьями древесными, а зимою звериными [194] кожами. Нуцзян широк и между каменных скал, по обеим сторонам отвесно стоящих, течет с такою быстротой, что никак не можно переезжать на лодках. Страна сия именуется Гомбу. К западу от Хлассей Циокана, далее за Чжесилумбу, начинается Нэриская граница, которая чрез Гантесири идет к северу в Нэриский городок Кердуцзун; другая идет к югозападу чрез Сянге Харакер до Нелама, смежного с Индейским Королевством Горкою.

Тибет собственно разделяется на четыре части; четвертую часть составляет Нэри, страна довольно обширная. Она лежит несколько на северозапад и смежна с землями двух народов Латака и Гугуцьзе.

На север от Хлассей Циокана, за Янбацзин до Синьцяо, начинаются ровные места. На запад имеет сообщение с Малым Тибетом. На восток смежен с хребтом Акдамри или Акдамским. На север чрез пустыню, миновав Муруусу и Гарцзан Гуча, граничит с межею Кукунорского.

Пространство земли от Хларинго на запад, слишком на 1000 Ли, именуется Юйба, у Кит. передним Цзаном, в Европе же Тибетом Большим. В древности Тибет разделялся на три части: Хамбу, Юйбу и Цзанбу. Хамба составляет нынешнюю область Цямдоскую, Юйба-Хлассу [195] или область Хлассинскую, а Цзанба Чжесилумбускую область (Малый Тибет).

3. Подробности о Хлассинской области. Хласса лежит в великой долине, которая от юга к северу имеет 40, а между востоком и западом от 400 до 500 Ли протяжения. Здесь поде именем Хлассы разумеется вся страна Юйба, на востоке граничащая с Хамбою (Kahang), которой большая часть ныне присоединена к Империи Китайской. И так, на восток Хласса смежна с Сычуаниею и Юннаниею; на северовосток сходится с Кукунором; на север простирается до реки Желтой; на западе граничит с Западным морем (О. Теркири), на юге прилежит к Тако. Тысячи гор, служащие ей украшением, множество рек, обтекающих оную, соделывают ее самою цветущею страною на всем Западе (от Китая). Храм, воздвигнутый на вершинах Будалы (Будала собственно имя капищу; а гора сия называется Памури), служит престолом Далайламе. Воздушная зелень и переливающийся пурпур оного притупляют зрение своею красотой. Огромные чертоги, улицы и площади заслуживают внимание. Тибетцы называют место сие (город) Хлассою. В правление Далай Хана, Хласса обнесена была стеною; но в 60 году Кансия (1721) западный военачальник Цэван Норбо разломал оную, а вместо ее вывел из дикого камня плотину, которая начинаясь от подошвы горы Нару, простирается до [196] самого Цзярибитуна и содержит около 30 Ли длины. Плотина сия внутри окружает Будалу, а отвне защищает ее от напора реки. Тибетцы называют ее священною плотиной. В первый месяц Нового года Ламы, со всех сторон Тибета собираясь в Хлассей Циокан для священнослужения, сносят камни и накладывают на плотину, потом насыпая несколько земли, читают молитвы и оставляют оную. Починка же плотины производится от казны. Ламы во весь год только один раз отправляют сию повинность. Народ весь исповедует Желтый (Шигемуниев) закон и с благоговением верует в Лам. Далайлама и Баньчань суть первые предметы обожания его.

Большой Тибет превыше всего честит Далайламу. Тибетцы говорят, что покой душевный и улучшение себя есть цель; а милосердие и любовь — сущность закона его. Сердце его чисто, ум возвышен; он глубокомыслен подобно духу. Иногда ясно сказует дела жизни минувшей; но нимало не превозносится сим. Если ученики его иногда обманывают народ, глотая ножи и изрыгая огонь, таковых он наказывает, низводя в последние степени. Посему-то народ благоговеет пред ним и именует его живым божеством.

Хласса в переводе значит Святая земля. Горы с почтением предстоят ей. Земные воды окружают ее. Бразды ее тучны и изобильны; пути [197] ее ровны, пространны. На западной стороне ее возвышается гора Будала, или собственно Памури. Она состоит из трех холмов. Первый есть Санбури; высочайшая вершина его покрыта зеленью. Воздушные чертоги отливаются пурпуром; совершенство и красота каждого предмета ставят место сие выше всякого подобия. Пред горами возвышаются обелиски, а несколько на север стоит Цзунцзиолуган. Сие здание сооружено посреди воды; желающий посмотреть, должен на лодке подъехать. Вид сего места чрезвычайно красив. На пути из Хлассей Циокана к Будале есть изразцовый мост, под которым с великим шумом протекает река, именуемая Карчжу-мурень, иначе Цзан. Граждане расселились по обоим берегам ее, и живут в изобилии и радости. В пяти Ли от горы, на восток, находится капище, именуемое Хлассей Циокань, в котором блистают золото и изумруд. С ним смежен Рамуци Циокан. В семи Ли от Рамуци Циокана, на север, городок Чжеси. Здесь живет Китайский гарнизон. Сэра, Бебун, Самье и Гантень суть большие капища; вблизи удивляешься их совершенству, издали пленяешься красотою. Но Цзунцзио Каци и гостиная палата, в отношении к прочим, несравненны, и стоят не в дальнем друг от друга расстоянии. Здесь Далайлама отдыхает в часы досуга. Весною ивы и персики, зимою кедры и кипарисы, друг на [198] друга бросают тень. Сие жилище Тибетского божества ни мало не отлично от Срединной земли (Китая), и поистине составляет благословенную столицу на Западе.

От Хлассей Циокана, на юг, восемь дней пути до местечка в Малом Тибете Чжесилумбы, где построено капище Женчжуннин Цзеба. Горы и реки здесь прекрасны. Пошва земли тучная и плодоносная. Здесь Баньчань сидит на своем престоле.

Тибет имеет бесчисленное множество капищ. В Каме, Юе и Цзане, внесенных в ведомости, именитых капищ считается более 3.000; а Лам, содержимых на казенном иждивении, более 84,000. Старшие Ламы, называемые Кутухтами, содержат себя доходами с земель, под их ведомством находящихся. Великие Кутухты вверяют распоряжение своими уделами особым Цямцзоям, (в Урге Монголы называют Шанцзаба). Во всяком капище есть один Кяньбу, для управления братства Ламского. Сии Кяньбу бывают разных степеней, смотря по величине капища и числу братства.

4. Зависимость от Китая. В 7-е лето Чундо (1642) Далайлама положил отправить дань Китайскому Государю. В последствии, в царствование Шуньчжия пятого перерождения Далайлама лично приехал к Пекинскому Двору. Пожаловав ему грамоту, Хуанди нарек Далайламою, [199] начальником Бенгальской Фоевской веры. В сие время Монгольский Куши-Хан на сражении убил Цзанба-Хана, и овладел Тибетом. По нем следовали на Ханской престол сын его Даян Хан и внук Далай Хан, которые все преданы были Китайской Империи. После как Теба Санцзе умыслил взбунтоваться, Кушиханов правнук Лацзан (собственно Хлассан Хан) умертвив его, отправил Посла к Китайскому Двору, с донесением; за что от Императора Женьдия (так назван Канси по смерти) признан Ханом. Далайлама, вновь переродившийся в Литане под именем Гарцзанкяму, тогда был двух лет и назывался Хубилганом. Кукунорские Монголы препроводили его, для пребывания, в Сининское капище Тарсы, В сие время Зюнгарский бунтовщик Цеван Рабдан начал войну, и отправил в Тибет войско под предводительством Церен Дончжуба, который убил Лацзан Хана и взял в полон сына его Сурцзу. Все сие производилось под предлогом восстановления веры, а в самом деле для покорения Тибета. Народ Тибетский чрез депутатов просил помощи, и Двор Китайский отправил Генерала Олуньдо с армиею. Войска злодеев хотели уйти на север; но обольщенные черными Ламами, вновь сосредоточились и дерзнули сопротивляться Китайским баталионам. Раздраженный Женьди, во гневе своем, назначил шесть корпусов войска под предводительством [200] наследника своего, а между тем Гарцзанкяму, в капище Тарсы уклонившегося, пожаловал титлом Далайламы, дал ему грамоту и печать, и отправил главнокомандующего Яньсиня, под прикрытием, для возведения его на престол. Сей Генерал из Саинина выступив за границу, истребил черных Лам, убил мнимого Тибетского Князя Дакцзу, и наконец водворив спокойствие в Тибете, препроводил Далайламу на престол его в Будале. После сего Хуандиевым указом все Тибетское Государство подарено Далайламе. Сие происшествие случилось 59 года Кансиева 9 луны 15 числа (1720). С Далайламою пожалованы были прежние Генералы Лацзановы: Канченнай, Арбуба, Лунбунай, Полонай и Шанцзаба Далайламы, Чжарнай, княжескими достоинствами и званием Калионов (род Тибетских Министров) с властию управлять Тибетом. В первое лето Юнчжена (1723), по указу Хуандия, Далайлама еще получил титло: Праведнейшего на западе, истинного божества. В пятое лето (1727) Арбуба, Лунбунай и Чжарнай, по заговору, подняли бунт. Сяньди (Юнчжен) послал Генерала Чжалангу разными дорогами в Тибет, для истребления мятежников. Войска еще не дошли до Тибета, как Тайцзи Полонай, охранявший Малый Тибет, с корпусом Чжесилумбуским прибыл в Хлассу, схватил мятежников Арбубу и проч. и, в ожидании [201] Хуандиевых войск, донес Двору о подробностях бунта. По умерщвлении Арбубы, Лунбуная и Чжарная, в Тибете опять было водворено спокойствие. После сего Хуанди, пожаловав Полоная Князем 3-й степени и верховным Правителем Тибета, велел усилить в оном гарнизоны Китайские; а в Коде, неподалеку от Дацзяньлу, построит капище Гуйюань, в которое переведен Далайлама на пребывание. В 11 лето (1733) построен город Чжаши, а в 13-е (1735) Зюнгары покорились. Тогда вновь повелено препроводить Далайламу на престол его в Будале. В четвертое лето Цяньлуня (1739) Полонай указом Хуандия пожалован Князем 2 степени и, по прежнему, Правителем Тибета. Когда Полонай скончался, то второй сын его Чжурмот Намгял наследовал его достоинством; но в 1750 казнен за коварный умысел. После сего состоявшимся указом уничтожено в Тибете Княжеское достоинство, а всеми делами повелено управлять Китайским Генералам, там пребывающим, по общему согласию с Далайламою. С сего-то времени Тибет совершенно успокоился. Войска расположились на границах. Народ возвратился на свои поля. Китайцы и Тибетцы открыли торговлю; явились различные сокровища на торжищах, и Хласса учинилась великою столицею на Западе. [202]

В 1791 году Горкинцы ⁸¹ произвели беспокойства на рубежах Цзанбы. Небесное величество (Хуанди Цяньлунь) в грозном гневе повелело двинуться армии. От Ченду (Tchintu) до самых Юйбы и Цзанбы везде учреждены провиантские Депо. Армия Императорская понесла оружие на злодеев; и туман, носившийся над глубокими долинами, при появлении утра совершенно исчез: подлинно, это было легкое дело ⁸². Весь сей угол в [203] западном крае не был под державою Империи; но уже более ста лет как наставления нынешнего Двора проникли во все четыре конца мира, и страна сия внесена в атлас Империи Китайской.

5. Дань. — Далайлама и Баньчань-эрдени погодно отправляют к Пекинскому Двору посольства. Подарки Далайламы суть: байки и разные тонкие шерстяные ткани, курительные свечи, серебряные обелиски, кумиры и другие вещи, в Шигемунианском служении употребляемые; четки коралловые и янтарные. Все вещи вообще стоют до 60,000 рублей. В том числе бывает часть подарков от Тему Кутухты, который есть как бы Канцлер Далайламы, и четырех Калионов или Министров его. Сверх того, Далайлама при сем посольстве отправляет подарки братьям Императорским, четырем Министрам Китайским и другим особам, равно Князьям Монгольским и Кутухтам, как Пекинским, так и заграничным т. е. в Монголии пребывающим. Еще присылаются награды разным Ламам; но для сих привозят множество духовных книг, в Хлассе печатаемых.

6. Начальники. — Начальники Тибета назначаются живущими в Хлассе Генералами Китайскими, по одобрению Далайламы. Выбирают людей с хорошими способностями и добронравных, из богатых домов. Правление состоит из 4 Калионов, которые по частям управляют Тибетом; [204] из них один старший, за всем надзирающий. Несколько Цзянцзоев (Чякцзот или Шанцзаба, т. е. управителей) единственно заведывают податьми; несколько Нансосяков наблюдают за судною расправою и земскими повинностями; несколько Чжункоров, имеющих пребывание в Хлассей Циокане, управляют делопроизводством, и наконец Цзейганы распоряжают счетами. Большая часть Чжункоров и Цзейганов имеют наследственные чины. Из сих избирают больших и малых Теб. Старшина, посылаемый по делам, имеет титул Гусио (господин); докладчик при чиновниках называется Чжонер; управитель — Нерба; толмачь — Несянба. Земских главных начальников называют Теба. Пять войсковых Голов суть следующие: Дэйбунь, а под ним Цзейбунь, начальник 200 солдат; Сюбунь, заведывающий 100 солдат; Динбунь 45, Цзюбунь 10-ю солдатами. Есть низший старшина, называемый Коду. Все вышеописанные Тебы и старшины содержат себя податьми, собираемыми с подчиненных им мест.

7. Войско. — В Тибете считается войск более шестидесяти тысяч, а именно: в Хлассе конницы 3000, в Цзане конницы 2000, в Нэри конницы 5000, в Кобе (Combo) конницы 1000; в Тарцзы, Ланцзы, Ланмуцо и у черноюртных Монголов конницы 3000. В Нэри и в обоих Тибетах пехоты 50,000. Набор войска происходит таким [205] образом, что с каждых десяти или пяти человек берут одного человека, и с лошадью, без всякого пристрастия. Если должно идти на войну; то надевают латы, кои делаются из железных узких пластинок, или кольчатые из цепочек. Конные на шлемах прикрепляют красные кисти или павлиные перья; на бедре привешивают тесаки, за спиною ружье, в руках носят копья. Пехотные солдаты на шишаках втыкают петушьи перья, на бедре привешивают тесаки, за пояс втыкают сабли, при себе имеют лук и стрелы, в руках держат щит тростинный или деревянный; иные имеют копья. Деревянные щиты их шириною в полтора, длиною в 3 фута и 2 дюйма, росписаны тиграми и украшены разных цветов перьями. Снаружи обиты железными цистами. Стрелы делают из бамбука с орлиными перьями и железком наподобие шила, длиною 3-4 дюймов. Луки их из дерева с роговым наличником, малы, но туги.

8. Художества. — В Тибете каменотесцы и столяры достигли высочайшей утонченности. Вещи, из разных металлов приготовляемые, равно и головные женские уборы одинаковы с Китайскими. Вырезываемые изображения людей и растений очень походят на натуральные.

9. Естественные произведения. — Вообще: золото, добывается в Цзиньшацзяне; серебро, медь, [206] железо, свинец получаются из Кама; лазурик и лучшая бура (Borax) добываются подле озера Мапама; соль есть белая и пурпуровая; из животных: буйволы, лошади, овцы, рыси; из растений: пшеница, ячмень, полевой горох и проч.

Произведения собственно Хлассинской области суть: овцы, свиньи, не более 1 1/2 пуда весом; лошади, мулы, ослы, буйволы, аргали, зайцы, лисицы; курицы весьма малые; лебеди, ушки дикие, желтые фазаны. — Сарацынское пшено, (сеют его много в окрестностях города Хлассы; воду для сего собирают в плотины; сохи Тибетцев подобны Китайским, только упряжка их состоит из пяти волов), пшеница, полевой горох, Индейская чечевица, бобы, капуста, лук, чеснок, петрушка, картофель. Из лесов: кедр, кипарис, осина, виноград, Грецкие орехи, абрикосы, фиги. Цветы разного рода: мак махровый, рожи, пионы, горные пионы в виде кустарников, маргаритки. — Соль, лазурик, бирюза, янтарь, кораллы, селенит, нашатырь. — В Тибете выделывается много разных шелковых материй, также баек и камлотов, весьма уважаемых в Индии; а равно благовонные курительные свечи, возжигаемые обыкновенно перед кумирами. Деревянные чашки двух родов: один называется Чжамчжая, из желтого дерева; сии чашки крепки, с глянцом и тонкими струями; другой сорт Хуньлар — несколько желтоватого дерева. Оба рода [207] весьма дороги; ибо употребляемое на сии чашки дерево, по словам Тибетцев, уничтожает силу яда. Монголы весьма стараются приобретать сего рода чашки; но, кажется, изделие сие получило большую цену от того, что оное приготовляется в стране, освященной пребыванием Далайламы и почитаемой колыбелью Шигемунианской веры.

10. Древности Тибетские. — Танский камень стоит в Хлассе, по правую сторону ворот у Капища Хлассейциокан, по-Кит. Дачжао. На нем вырезана надпись, напоминающая клятву между Дворами Танским (Кит.) и Туфаньским (Тибет.) Сей камень и по ныне в целости. В надписи сказано: «Просвещенный, воинственный и отцепочтительный Велико-Танский Император, премудрый и божественный Велико-Тибетский Кябу, два Государя, дядя и племянник, совещаясь о соединении двух Держав, постановляют клятвенный договор о великом мире, во веки неразрывном. Духи и человеки суть свидетели сего деяния, и грядущие роды превознесут оное. Почему, для предания сего в потомство, и водрузили камень с надписью. Просвещенный, воинственный и отцепочтительный Император, с премудрый и божественным Кябу, сии два Государя, обладая глубокою проницательностию и благоразумием, понимают, в чем состоит прочное образование народов; распростирая чувства милосердия, всюду изливают благодеяния. Они, совещаясь, [208] единомысленно пекутся о том, чтобы доставить тишину народам, оказать им общее благотворение и упрочить надолго их благоустройство. Сие единодушное стремление к утверждению соседственной дружбы заслуживает высокое одобрение. Отселе впредь на положенных рубежах двух Государств, Китайского и Тибетского, все земли, лежащие от городов Даочжеу и Миньчжеу к востоку, должны принадлежать Царству Велико-Танскому; лежащие же от границы на запад, Державе Велико-Тибетской. Сии два Государства обязуются прекратить кровопролитную вражду, не поднимать оружия друг против друга, не производить взаимных нападений. Если кто по какому либо случаю останется в чужих пределах, таковых брать; по надлежащем же их допросе, снабжать одеянием и пищею и отпускать в свое отечество, дабы не возмутив спокойствия своей Державы, оказать благоговение к духам и любовь к людям. В следствие сей взаимной дружбы между дядею и племянником, при встретившихся трудных обстоятельствах, должно относиться друг к другу и подавать помощь. Как между двумя Государствами всегда должно быть сообщение; то положить, чтобы отправляемые с обеих сторон Послы в Цзянцзюньчу переменяли лошадей. От Даочжеу и Миньчжеу к востоку Двор Велико-Танский; от города Циншуй на запад Двор Велико-Тибетский [209] обязаны содержать их. Надлежит в полной мере сблизить дядю и племянника, дабы огнь и прах не воздымались на их пределах; подданные взаимно славили доброту Царей и никогда не помышляли о беспокойстве и страхе; путешественники не брали бы предосторожностей, и жители наслаждались тишиною. По излиянии таковых благодеяний на будущие роды, звук славы всюду разнесется, где только солнце и луна светят. Тибетец да вкусит спокойствие в Тибете, Китаец да вкусит веселие в Китае; каждый, полагаясь на сей клятвенный договор, никогда не должен разрывать оного. Пред изображением богов и мудрых, пред лицем солнца, луны и звезд, над закланным скотом утверждаем клятву. Если же кто не будет последовать сему договору, то клятвопреступник да покарается от них. Тибетский Государь и Послы Китайские, покланяясь до земли, постановляют договор, в точности здесь изображенный. Добродетели двух Царей вечно будут греметь в потомстве, и подданные прославят благо, излиянное на них».

Из Истории Танской Династии видно, что в 821 году по Р. Х. Туфаньский (Тибетский) Государь отправил в Китай Посланника с предложением о заключении договора; на что изъявлено было согласие с Китайской стороны, и Посол Лююаньдин, вместе с Туфаньским Посланником [210] Луньноло отправился в Тибетскую столицу и там заключил клятвенный договор. Камень на сей случай был поставлен в тоже самое время ⁸³.

Февр. 5. Во время праздников Нового года, продолжающихся до половины первого месяца, показывают здесь, между прочим, древний, огромный колокол в Хошанском монастыре, верстах в 3 на З. от Пекина, от Руского же подворья перстах в 8.

Любопытствуя видеть все внимания достойное в столице отдаленнейшего Государства, сколько то позволяет ограниченность положения иностранца в Китае, я отправился утром в помянутый монастырь, вместе с своими чиновниками и Членами прежней Миссии, Иеромонахом Серафимом и Студентом Списковым. Надлежало объехать стену дворцового города с южной и западной стороны. В сем направлении пробираясь под стеною, видели мы близ югозападного угла оной Магометанскую мечеть, построенную Цяньлунем для переселенных им Турков, по завоевании Восточного Туркестана. Через улицу от мечети и Туркестанских домов, находится за стеною большой дворцовый сада»: там видны [211] кровли домов, беседок и вершина насыпной горы, покрытая можжевельником. В саду, против самой мечети, стоит огромная беседка, нарочно построенная Цяньлунем для приезда на молитву 3-ей Царицы его, взятой в Туркестане, из Княжеского дома. Супружество сие имело настоящим своим основанием политику Манжурского Двора, успевшего родственными союзами навсегда и без усилия привязать к своей Державе покоренные им народы. Впрочем, таковой пример представляет нам и отечественная История в браке Царя Ивана Васильевича с Кабардинскою Княжною ⁸⁴ и проч.

При повороте направо по западной стороне Хуанчена стоит Княжеской дворец Старшего брата покойного Цзяцина и дяди Императора, ныне вступившего на Китайский престол. Неудачное покушение на жизнь Цзяцина, сделанное было [212] одним из служителей Великого Князя, о чем сказано выше (на стран. 39), повергло его в немилость у покойного и нынешнего Государя.

Далее, по той же улице, встретили мы Корейского Вана; он ехал во дворец в простой коляске, но в сопровождении многочисленной свиты. Дядя сего Вана — потомок Корейского Князя, пришедшего в Пекин еще с Манжурами при завоевании Китая в 1644 году, лишен был, за высокомерие, Княжеского достоинства покойным Хуандием. Он требовал, что бы офицеры его штата докладывали ему таким же порядком и с такими обрядами, как самому Государю; сверх того, по необыкновенному жестокосердию, производил над своими людьми самые мучительные пытки. Дворец Вана, с обширными садами, лежит неподалеку от западных ворот Хуанчена.

На рассвете сего дня Император возвращался из дворца Юаньминьюаня, лежащего от Пекина на запад. По Китайскому обычаю, все перекрестки большой улицы, по которой Государь проезжает, на время шествия его закрываются. Мы нашли еще висевшие на шнурах занавесы из грубой китайки синего цвета. Сей опыт служит новым доказательством, что не всякой из Китайцев, даже в Пекине живущих, может видеть своего Хуандия, сокрытого в непроницаемом величии, и всегда окруженного многочисленною толпой своих раболепных царедворцев. Когда он [213] проезжает полем во время путешествия, тогда только подданные, повергаясь ниц на землю, находят некоторую возможность бросить робкий взгляд на его чело.

Приближаясь к городским воротам Сичжи, мы приметили, что в оные никого не пропускают. Мы также остановились, услышав, что возвращается из Миньюаньского дворца сын Императора. Сперва проскакали верхом несколько чиновников в придворной одежде; вскоре за ними показался верхом, на белой лошади, (у Китайцев белые лошади в отличном уважении) молодой Принц, окруженный толпою евнухов, в придворной одежде с Пуцзами ⁸⁵, и с [214] павлиными перьями на шапках; что производит пестроту необыкновенную, Полицейские солдаты дали знак, чтобы все вышли из повозок. Сию вежливость сделали и мы, и чрез то самое могли видеть Принца весьма близко: ему теперь не более 14 лет от роду; он сухощав и бледен. Увидев меня и прочих в сертуках и мундирах, Принц спросил у одного из своих провожатых: «Что это за люди?» Евнух отвечал: Иностранцы... Принц посмотрел на нас с большим вниманием, и поехал далее ⁸⁶. За ним следовал молодой человек лет 15, окруженный нижними чиновниками — вероятно, какой нибудь приближенный к Принцу.

Выехав из городских ворот, мы увидели на Левой стороне, близ одного моста небольшой храм; в оном пил чай молодой Принц, с [215] коим имели мы удовольствие встретиться. Сам Хуанди и супруга его, возвращаясь из Юаньминьюаня в Пекин, всегда имеют отдохновение в сем капище. Ныне, по случаю траура, Государь не может жить в увеселительном дворце, до окончания 27 месяцев.

По Миньюаньской дороге, вымощенной камнем, ехали мы версты 1 1/2; потом поворотили направо, и версты 1 1/2 пробирались до Хошанской кумирни по кладбищам, коими на большое расстояние окружен Пекин. Гробницы богатых Китайцев обнесены каменными стенами, внутри коих поставлены храмы и много ростет кипарисов и можжевельника. Могилы поселян расположены на самых пашнях, и также украшены деревьями, согласно с правилами Конфуция, советующего употреблять на погребение родителей даже половину своего имения. Ныне царствующий в Китае Государь, между прочими полезными мерами для блага народного, ограничил тщетную расточительность сыновних пожертвований на погребальные обряды, не редко ввергавшую в разорение целые семейства.

Вид Хошанской кумирни снаружи не значителен. По случаю праздника, стеклось сюда несколько тысяч городских жителей обоего пола. Любопытные со всех сторон теснили нас. К счастию, бывшие там Полицейские солдаты тотчас оказали нам честь, и очищали для нас [216] повсюду свободный путь, известным здесь средством — длинною плетью. По входе с переднего двора в ворота, представляется глазам низкий кедр с обширными ветвями; за оным поперечное двухэтажное строение; в нижних комнатах учреждена общая столовая и спальня. Хошаны (род монахов Китайских) в пище соблюдают строгий пост: не употребляют ни молока, ни рыбы; даже спать должны сидя. Тощие, бледные Хошаны смотрели на нас с приметным удивлением. Позади означенного строения находится башня, в коей висит знаменитый у Китайцев колокол. Он вылит из меди и от времени весьма почернел; вышиною более а сажен, шириною с низу около 4 аршин, в верху же к ушам аршина 2, а потому имеет вид конуса, испещренного вылитыми Китайскими буквами; весу в нем едва ли может заключаться более 3.000 наших пудов ⁸⁷. В ушах [217] колокола, куда взбираться должно по темной и крутой лесенке, есть маленькое отверстие; набожные посетители с известной высоты бросают туда чехи; попадающий в отверстие, выводит из того счастливое для себя предзнаменование. Все деньги падают на пол под колоколом, и доставляют Хошанам в праздники порядочный доход. Возле башни стоят покои, в которых живет настоятель монастыря.

По причине многолюдства, мы не могли долго оставаться в капище; почему и отправились в обратный путь к тем же городским воротам. В сем направлении переехали древний вал, составлявший стену города при Юаньской Династии, при коей Пекин в третий уже раз подвинут к востоку, для удобнейшего снабжения жителей водою. Потом следовали мы под городского стеной на юг, имея с правой стороны канал, окружающий Пекин; за оным, на берегу стоят казармы для беднейших солдат Пекинского корпуса. У прочих есть собственные дома в городе.

Въехав в город чрез ворота Фочен или Пинцзе, мы пробрались по берегу небольшого рва, идущего с севера на юг (Чэугоу, вонючий канал) до Императорского слонового двора, лежащего близ ворот Шуньчжи. Караульные тотчас пропустили нас в ворота, получив 300 чехов: золотой ключ всякие двери отпирает! Двор весьма обширный; на оном есть кумирня, колодезь, [218] четыре огромных, весьма ветхих сарая для слонов и несколько строений, в коих живут чиновники и служители сего штата. Теперь находится здесь только 18 слонов, а прежде бывало их гораздо больше. Для содержания их в теплоте, сделаны в сараях печи. Их ставят головою к дверям; кормят пшеничною соломой, завертывая в оную сарацынское пшено. Но, едва ли 3/10 достается слонам от назначенной порции; прочее расходится по рукам штатных чиновников, и — sicuti alibi — превращается в красивые домики, экипажи и т. п. Слонов сих держат для перевозки сосудов, употребляемых Хуандием при жертвоприношении; для чего сделаны особые, весьма огромные носилки. Сверх того, каждый день утром водят по 4 слона во дворец, для церемониала. Один слон, по голосу своего вожатого, стучит хоботом в пол столько раз, сколько он прикажет; другой ревет, подобно глухому звуку барабана, и поет или кричит весьма пронзительно. Многие из них стары и слабы; некоторые столь смирны, что свободно ходят по двору. В Пекин приводят слонов большею частию из Бирманского Королевства, с значительными на то издержками. В путешествии Лорда Макартнея сказано ⁸⁸, что самцы и самки слонов приводятся в Китай из окрестностей [219] экватора, и несколько их родится в северном тропике. По моему мнению, если бы слоны были распложаемы в пределах самого Китая: тогда конечно нашли бы возможность держать их в столице в большем числе, и чаще их переменять молодыми.

Возвращаясь из слонового двора, мы проехали мимо Португальского монастыря, здесь известного под именем Южного храма; ибо он находится у самой южной стены престольной части города. Храм сей есть великолепнейший из всех зданий, какие только видели мы в Пекине. Подле монастыря находится Китайская караульня. Въезды на городскую стену заперты после бунта, случившегося в Пекине осенью 1813 года.

Февр. 10. В 2 часа по полудни приходил к нам, по приглашению моему, Пристав То-лое, для объяснения по делам службы. Узнав предварительно, чрез дворовых Бошков (см. их. Генв.), о намерении нашем переменить казаков, в Ц. Балгасу находящихся, То-лое, уже при первом вызове моем, находил меру сию удобоисполнительною и со стороны здешней Палаты иностранных дел, а особливо услышав от меня, что таковые перемены бывали и прежде. Я в особенности указывал на 1795 год (при Цяньлуне), когда в качестве Пристава Миссии был Коллежский Секретарь Василий Игумнов. То-лое присовокупил, что если бы и не было примера, то [220] Китайское Правительство всякому основательному требованию Россиян всегда сделает полное удовлетворение. Он советовал мне подать о сем бумагу в означенную Палату. Беседуя со мною, То-лое, с большими похвалами отзывался о нынешнем Директоре Кяхтинской Таможни, П. Ф. Голяховском, сказав о себе, что может быть еще раз будет служить на Кяхте.

То-лое находился у меня, как явился Битхеши Чен. Довольно не кстати, притом весьма нескромно г. Битхеши начал перед То-лое осыпать меня похвалами, между прочим поставляя в доказательство моего особенного снисхождения то, что я даже уступил ему свою повозку во время пути по Монголии, продолжительного и весьма трудного, по причине сильных бурь и стужи. Часа через два, гости расстались со мною дружески.

Февр. 12. В следствие объяснений с То-лое, я отправил в 3 часу по полудни в Палату иностранных дел прошение, на Российском и Манжурском языках (в конце сей главы прилагаемое), о дозволении отправить Обозного с 10 казаками в Ц. Балгасу, для перемены людей и освидетельствования казенного скота. Бумагу носили г. Разгильдеев 1-я и Переводчик Фролов, в сопровождении Студента Сипакова и двух казаков. Экспедиторы Палаты, в числе коих был и То-лое, приняли просьбу с особенною вежливостию [221] и с обещанием полного удовлетворения моему требованию.

Между тем Архимандриты Иакинф и Петр в колясках, а с ними я с казачьим Старшиною Разгильдеевым, Сотником Петровым и 6 казаками верхом, отправились посетить Португальских Миссионеров, живущих в Южном монастыре. Крещеные Китайцы встретили нас у ворот и проводили через Библиотеку, расположенную у входа в монастырь, прямо в церковь — подлинно огромную и великолепную! Здание имеет вид продолговатого четвероугольника. Вскоре явился туда настоятель монастыря, О. Рибейра, Член Пекинской Астрономической Академии, имеющий на шапке белый шарик непрозрачный, по Кит. 6-го класса. В след за ним пришел Нанькинский Епископ Францисканского же ордена (см. выше: 10 Генв.) Пиус, лет 55, — видом и белокурыми волосами весьма похожий на Руского. Они оба приветствовали нас с великою ласковостью; разговаривали на Латинском языке. Из церкви провели нас, восточными дверями, в особую часовню, которая устроена была для отправления службы, во время починки большого храма после землетрясения, бывшего при Хуандие Юнчжене. В часовне висит несколько люстр; на главной стене, против дверей, изображение Богоматери с Китайскою надписью: «Молящая за весь мир». Возле оного другой образ, [222] коего содержание взято из текста Евангельского: «Оставите детей и не возбраняйте им приити ко мне: таковых бо есть Царство Небесное». (Матф. Гл. XIX, ст.14). Спаситель приемлет приношения от ребенка, одетого в Китайское летнее платье; там же, в толпе Израильтян, видно несколько Китайцев, взирающих на сей подвиг высокого милосердия с душевным восторгом. На право представлен Игнатий Лойола — основатель Иезуитского Ордена — благословляющий Ксаверия на проповедание Евангелия в Китае. Иезуит Ксаверий, первый из Португальских Духовных, проник в сию землю с крестом. На противоположной стене он изображен в церковной одежде, проповедывающим собравшимся Китайцам Слово жизни. Из часовни возвратились мы опять в церковь, откуда Рибейра пригласил нас в гостинную залу. Надлежало проходить коридором, мимо покоев монастырских, в виде квадрата устроенных и, как приметно, весьма ветхих. Гостинная зала довольно обширна и украшена хорошею мебелью и картинами, из коих одна изображает явление Креста Греческому Царю Константину Великому. На стенах же, с правой и левой стороны от входа, написаны два перспективных вида внутренности покоев, весьма искусно, так, что изображенный на картине стол с книгами трудно различить от действительно как бы поставленного там. [223]

Едва вошли мы в залу, как вбежал туда какой-то Манжур, Полицейской Офицер, с ужасным криком. Без всякого от хозяина приглашения, тотчас сел он на первое место и обратился к Епископу Пиусу с громкими укоризнами, для чего приняли они гостей, когда от Правительства воспрещен уже вход в сей монастырь людям посторонним. Епископ, махнув рукою, сказал: это не мое дело. Офицер, весьма впрочем нетрезвый, вскочил с дивана и начал выговаривать Настоятелю монастыря, Рибейре, что он ввергает его в опасность лишиться чина; ибо народ, любопытствуя видеть Руских, приехавших к Рибейре, собрался у монастырских ворот в таком множестве, что невозможно проехать по улице, и ежели кто либо из государственных Обер-Прокуроров увидит сие, то могут быть весьма худые последствия. Рибейра, пристыженный таковым посрамлением в глазах Россиян, коих приглашал некоторым образом для показания Пекинской публике, что Европейцы довольно уважают Португальцев, начал успокоивать Офицера; но тщетно. Манжур схватил Францисканского монаха, и тащил его в Полицию к ответу за произведенный беспорядок. Видя столь позорное явление Манжурской наглости и упадка Католиков в Китае, мы встали и начали просить у Епископа позволения возвратиться домой, отлагая [224] посещение свое до другого удобнейшего времени, Пиус удерживал нас, говоря, что Полицейской Офицер пьян, и что они привыкли уже к таковым притеснениям со стороны Китайцев.

Потом он повел нас в особые покои, где прежде жили Португальские Пекинские Епископы. Тут вышел к нам на встречу Ферейра, также Миссионер, в сем монастыре пребывающий; туда вскоре пришел и Рибейра, проводивший, и не с пустыми руками, беспокойного Офицера. Угощали нас чаем и сухими фруктами. Епископ расспрашивал меня о месте службы моей, о чине, также: не был ли я в Париже вместе с Российскими войсками, и проч. Относительно настоящего приключения их с Полицейским Офицером, Португальцы отозвались, что еще покойный Хуанди Цзяцин начал стеснять и даже преследовать людей их общества, подозревая, не составляют ли Миссионеры против него какого либо опасного кова. Но есть надежда, что нынешний Государь Даогуан поддержит их; ибо он имеет характер довольно твердый и великодушный. Он, как сказывают, не опасается и своих соседей; готов свято сохранять мир, но не устрашится выйти в поле. Даогуан, говорят, отменил все меры предосторожности по границе с Россиею, каковые приняты были Цзяцином, родителем его, показавшим много опытов малодушия и подозрительности. [225]

Епископ спрашивал у О. Архимандрита Петра, зачем Английские Миссионеры живут у нас в Селенгинске? — Ответствовано, что Англичане обучаются там Монгольскому языку. Епископ возразил, что, по его мнению, упомянутые Миссионеры должны иметь другую, особенную цель. Потом Португальцы склонили речь на то, что ныне Европейские Ученые, преимущественно же во Франции, ревностно занимаются изданием творений своих о Китае, о языках Китайском и Манжурском, никогда не видав сих мест и не зная основательно излагаемого ими предмета; при чем особенно указали на Дегиня ⁸⁹ и Клапрота ⁹⁰. Вообще Европейцы произносят Китайские слова различно: Англичане не совсем правильно; Французы иначе, Немцы иначе, да и сами Португальцы... Впрочем и другие Восточные языки подверглись в Европе той же участи.

Через полчаса, один из крещенных Китайцев (солдат Зеленого Знамени, Маттиас) напомнил Португальцам, что время уже расстаться [226] с гостями: опасались нового явления Манжурских притязаний. Епископ Пиус, старец Ферейра и настоятель Рибейра проводили нас до самых ворот. Там Действительно нашли мы более тысячи зрителей, собравшихся во круг наших казаков ⁹¹, кои оставались при лошадях вне монастыря. Будошники, при помощи своих длинных плетей, едва могли удержать, чтобы любопытный народ не вломился в монастырь: но, увидя наши сабли, все давали нам дорогу.

Простившись с Францисканами, мы нарочно отправились для обозрения города, по западной улице (Сисыпайло) в северную часть дворцового города, где проезжали через мраморной моста.. Влево оставался остров с обелиском из белого же мрамора, поставленным на холме из дорогих камней, кои при Юаньской Династии (с 1280 по 1367) доставлены были Монголами из южных губерний Китая. Большое, мраморною решеткою обведенное озеро Ненюфаров или кувшинчиков (Nenuphar. Nymphaea nelumbo, по Кит. Ляньхуа) ⁹² теперь покрыто льдом; а летом, [227] когда распустятся цветы, пышный вид и благовоние сих водяных лилий придают здешним местам особенную прелесть. Тут видна гора Цзин, великолепная и высокая, с пятью беседками на вершине. Гора сия насыпана из каменного уголья. За озером стоит дом и сад, в коем Императрица занимается шелководством. Наконец, миновав школу евнухов, дом актеров, храм, в коем ныне лежит до времени тело Цзяцина, и неопрятные казармы Хуандиевой гвардии, выехали мы в северные ворота дворцового города и достигли двух башен, на коих висят бубен и колокол; в сей последний часовые бьют паи или время смены. В башнях не устроено ворот для проезда; а всходят на оные по огромному крыльцу. От двух башень поворотили [228] мы направо к Аньдиньским воротам; откуда возвратились домой тою дорогою, по коей имела въезд новая Миссия и Декабря минувшего года.

Проезжая по улицам, мы в разных местах находили большие толпы праздного народа. В ином месте смотрят на обманы какого нибудь фокусника, в другом слушают сказки; а инде суеверные вопрошают о жребии своем гадателя, который, начертив мелом на земле некоторые непонятные буквы, дошедшие еще от Фуси (первый Государь Китая, о коем только упоминает здешняя История, живший будто бы за 3 т. лет до Р. Х.), открывает точность прошедшего, истину настоящего и тайны будущего. За все сии забавы каждый платит не более 10 чехов.

Февр. 13. Португальские Миссионеры, услышав вчера от наших, что в библиотеке новой Миссии, между прочими книгами, есть Журнал последнего Английского в Китай Посольства (Лорда Амгерста, в 1816) ⁹³, присылали к О. Архимандриту Петру — просить для прочтения сию книгу, которая им и послана.

Кроме известий, относящихся собственно до приема сего Посольства Китайцами, в означенной книге находится краткий, не совсем однако верный отзыв и о нашей Пекинской Миссии. В 1-й Части, на странице 225 сказано: «Двое Руских [229] и один Француз ⁹⁴, состоящий во Российской службе, ходят уже три дня в окрестностях нашего дома (в Тунчжеу). В первый день Француз вступил в разговор с барабанщиком нашей музыки и сказал ему, что они желали засвидетельствовать свое почтение Посланнику: но не были допущены к сему Китайским караулом, который никого не впускает в место, занимаемое Посольством, кроме чиновных особ, коих узнают по шапкам. Он присовокупил, что находится в Китае уже девятый год (с 1808). Лорд Амгерст приказал не иметь с ними никакого сообщения; а потому мы более об них [230] ничего не слыхали. Они были одеты совершенно по Китайский

Февр. 14. Шел большой снег; около полудня сильная мешель.

Февр. 17. Частный учитель Студентов нашей Миссии И-сяншен, престарелый Манжур — судия откровенный единоплеменников своих, посетив меня, сказывал, что нынешний Китайский Государь младшего брата вдовствующей Императрицы, а своего дядю Хошитая выслал Генерал-Губернатором в одну внутреннюю губернию, за его пронырства при Дворе. Сей-то Хошитай, задаренный Китайским Генерал-Губернатором в Кантоне, расстроил последнее Англинское Посольство; которое, между прочим, имело целию взыскание огромного долга Ост-Индской Компании, с давних лет числящегося на Кантонском Хане (Hong), т. е. торговом обществе или компании Китайских купцов.

Февр. 20. По здешнему Календарю 1-го числа II луны, в начале суточного Зодиака ⁹⁵ Вейчжен [231] (овен), т. е. в 3 часу по полудни, было в Пекине затмение солнца с восточного края, продолжавшееся 1 час и 35 минут. От Астрономической здешней Академии предварительно, дня за 4, Португальцами изданы были на языках Китайском и Манжурском вычисленные таблицы о сем затмении на все важнейшие места Китая и Корейского полуострова. В продолжение затмения, служащие чиновники, во всей чистоте внешней, должны были находиться при местах своих. Между тем во всех капищах беспрестанно били в бубны и колокола: глас народной молитвы ко Всевышнему о пощаде Хуандия, ежели он по чему либо соделался виною такового грозного явления на небе.

Относительно солнечных затмений в Китае, Сир Георг Стаунтон ⁹⁶ примечает, что исчезание сего светила на блестящем пути его и внезапный мрак, среди которого природа, кажется, превращается в ничтожество, должны устрашать тех, которые не знают причины такого события и кратковременного его продолжения. С самых отдаленнейших времен Китайцы [232] думали, что солнечные затмения предвещают великое бедствие; но как теперь стараются уверить их, что благоденствием своим они одолжены мудрости и добродетелям своего Государя; то подданные и заключают, что он соделал какое-нибудь преступление, если показывается на небе сие злополучное предвестие. Хуанди, сообразуясь с сим народным понятием, по приближении солнечного затмения, не, предпринимает ничего важного; а напротив берет на себя вид, будто бы удаляется от своих придворных, и тщательно рассматривает ход управления своего Государством, дабы исправить сделанные им погрешности, за которые ниспослано затмение. В сие время всякой из его подданных может подать ему свой совет.

Таковое поведение принимает повелитель Китая не токмо при затмениях солнца и луны, но и при всяком другом явлении природы, неожиданностию своею или грозным видом поражающем сердца суеверные.

Прошлого 1819 года Апреля 30-го случилась в Пекине жестокая буря от юговостока, поднявшая с песчаных морских берегов густые облака мелкого песку, которые гнала на столицу. Весь воздух получил от сего вид густой, желтоватой массы. В тоже время на западе небольшая туча застенила солнце, и в Пекине вдруг [233] сделалось так темно, что за несколько шагов; нельзя было различить предметов.

По Философии Китайцев, основанной на их священных книгах, всякое необыкновенное явление в природе почитается предзнаменованием, которым Небо вразумляет о беспорядках в нравственном мире, и Хуанди, как глава общественного порядка, должен вместе с своими Чинами пещись о сохранении оного и об исправлении недостатков. В книге Шуцзине в главе, названной Великим Образцом, сказано: «Продолжительный ветер есть признак слепоты». А посему покойный Государь, во свидетельство некоторого раскаяния своего и для уничтожения суеверных толков Китайского народа, могших обратиться во вред общему спокойствию, обнародовал следующий указ, Цзяцина 25 года, IV луны 9 числа (т. е. Мая 1 дня, 1819), помещаемый здесь в переводе с Манжурского языка.

«Вчера, в пять часов и три четверти по полудни, внезапно подул ветр с юговостока. Чрез несколько минут воздух наполнился пылью, и в покоях не иначе, как при помощи огня, можно было различать предметы. Сие явление весьма необыкновенно. Чувствуя страх во глубине сердца, я во всю ночь не мог предаться покою, помышляя о причинах вразумления небесного. По истолкованию признаков виновности, изображенных в Великом Образце, продолжительный [234] ветер знаменует слепоту. Конечно сие проистекло от того, что я без проницательности управлял делами, чиновников определял недостойных. Может быть, по невнимательности к чувствованиям народным, оные не достигают престола; а от сего недостатки и погрешности в Правлении, по необходимости, остаются не исправленными. Может быть, между находящимися в Пекине и других городах Китая Чинами есть лукавые и несправедливые, которых я не в состоянии приметить. Долг Представителей (Обер-Прокуроров) есть разделять со мною чувствование страха, происшедшее от гнева Небесного. Каждый из них обязан доводить обо всем до моего сведения, руководствуясь единым усердием, а не личностию. Если в делах Правительства находятся неустройства, если что либо следует ввести вновь, или отменить; то да обсудят они с совершенною точностию и беспристрастием. Если кто в народе напрасно страждет и невинность его сокрывают, то да представят мне, дабы явить торжество справедливости во всем его блеске. Что принадлежит до злонамеренных чиновников, подрывающих Царства, утесняющих народ; если они, будучи изощрены в хитростях, производят и оставляют что — либо, уклоняясь от установленного порядка и применяясь только ко времени, то на таковых доносить с точностию, изображая [235] дела их в обвинительном докладе. Сим образом представления будут проистекать от единого усердия к престолу, и я буду внимать оным, для управления Государством, соответственно велениям Неба. Но если, увлекаясь частными пользами, будут в виду иметь свое корыстолюбие, или изобретать вымыслы, для отмщения за прежние неудовольствия, для излияния личного гнева; то, напротив, белое превратится в черное и произойдет смешение истины с неправдою. Чрез сие требование мое не только сделается тщетным, но еще усугубится знаменование слепоты. Сверх сего, ныне сердце человеческое упитано злостию, безымянные доносы один за другим следуют, и честные люди, будучи опутываемы оными, доходят до разорения и погибели. Все сие достаточно к навлечению гнева Небесного. Но ветр повеял с юговостока: надобно думать, что юговосток питает укрывающихся там беглых мятежников, которых местные начальники не могут открыть, чем и произведено потрясение в гармонии Неба.

«Будучи исполнен опасения и страха, единственно помышляю об испытании и исправлении себя, и с простотою сердца вопрошаю всех обо всем. Вышние и низшие Сановники, как в Пекине, так и вне сей столицы, должны обратить внимание на свои погрешности, всем сердцем и всеми силами пещись об усердном прохождении [236] вверенных им должностей, дабы содействовать моим намерениям, клонящимся к утверждению добродетелей собственных и к отвращению бедствий народных».

Февр. 25. Чен Лама-Хубилган, находящийся при Фое, живущем в кумирнях дворцового города (см. Февр. 4.), сего числа посетил меня. Сей Лама имеет большие сведения в своей Богословии, в Философии и в Географии Китая. Отличное от прочих Китайцев воспитание делает его весьма приятным в обращении. Он совершенно знает Индейское фехтовальное искуство, и много показал охоты и вкуса к произведениям Европейским. Между прочим, увидев у меня рисунки, принадлежащие к путешествиям в Китай Макартнея, Голмеса, Амгерста и других, Лама весьма хорошо умел оценить превосходство Европейской гравировки. Он распоряжает в своих капищах обучением духовенства Тибетскому языку, который знает он, как уверяют, в совершенстве. У Чен Ламы мог бы оному научиться один из Членов новой Миссии; найти же особого и сведущего Учителя в Пекине, весьма трудно. Чен Ламе известны отчасти языки Северо-Индейских областей; а потому он в настоящей силе понимает сущность Фоевской веры. О. Иакинф, при переводе Китайских сочинений о Тибете, не мало воспользовался сведениями сего Ламы-Хубилгана. [237]

Кроме наставлений в Тибетском языке, он большую помощь мог бы оказать нашему Студенту, занимающемуся Медициною. Духовные Фоевского закона вообще умеют приготовлять некоторые, весьма целительные лекарства из простых произведений природы. Наши Братские Ламы своим лечением неоднократно спасали жизнь многим даже из наших соотечественников; но Ламы Тибетские, преимущественно пред всеми прочими, отличаются врачебным искуством.

В разговорах, довольно искренних, Чен-Лама объявил нам, что его Фое или Кутухта в IV Луне отправится в город Долоннор, неподалеку от Халгана, для укрытия себя в Монгольских степях от несносных жаров, бывающих в Пекине летом, и вместе для принятия серебра, щедро приносимого ему восточными Монголами, стекающимися обыкновенно в Долоннорские капища на поклонение. Чен Ламе желательно отправиться вместе с своим Первосвященником; но он не имеет к тому приличных его сану способов: хотел занять 200 рублей серебром, но не успел.

От него узнали мы, что 11 числа III Луны, (31 будущего Марта) повезут на западное кладбище тело Цзяцина, хранившееся доселе в Пекине. Новый Хуанди, сын его — ныне каждый день с коленопреклонением совершает установленный обряд над гробом родителя и, до самого [238] опущения тела его в землю, не войдет в Императорские чертоги. До сих пор он живет и занимается Государственными делами в особых покоях.

Марта 1. Получив из Иностранной Палаты разрешение на просьбу мою, поданную 12 Февраля, об отправлении наших казаков в Ц. Балгасу, я сделал сегодня окончательные по сему предмету распоряжения. Чрез Туркестанца Абдуллу, часто приходившего на Руское подворье для мелочной продажи, приискан подрядчик, Пекинский купец Люсыхай. Он согласился перевезти казаков от Пекина за Великую Стену, в кочевья Монголов Цахарского рода, где оставался наш скот на зимовку и обратно с ожиданием двух суток на месте. За две большие телеги для переезда 9 казаков, а равно за две верховых лошади для Обозного и Сотника Петрова, Люсыхай запросил было 100 Лан (200 р.) серебра; но после продолжительного торга, решился взять 60 Лан на Эрлямпин вес, что составило 5 фунтов 16 золотников на вес Руской. В задаток отпущено подрядчику 1/2 фунта серебра. По представлении им письменного контракта на Китайском языке, получил он 4 фунта серебра; остальное же количество положено выдать ему, по возвращении нашего Обозного в Пекин.

Бошко Ургентай приходил ко мне в 4 часа по полудни с объявлением, что Иностранная [239] Палата назначила его, для провожания наших людей и в сию поездку. Тут он принялся было за прежнее: начал жаловаться, что ему от Правительства не дано никакого пособия на подъем в путь; что он разоряется, будучи принужден ездить по нашим делам, и проч. Я с своей стороны решительно отвечал Бошку, чрез Переводчика Фролова, на языках Монгольском и Манжурском, что мы не имеем права судить о распоряжениях Китайского Начальства, да и Правительство наше не имеет обязанности поддерживать, своим иждивением, Чиновников иностранной Державы, участвующих в наших делах по долгу службы. Бошко, по известной уже нам уловке его, казался непонимающим моих слов, и полагал наверное, что успеет выпросить у нас лан 10 или более. Между тем явился ко мне Студент Сипаков. По моему поручению, он резко представил Бошку, на Китайском языке, все нахальство его поступка и невыгодные последствия его настойчивости и предосудительного поведения во время проезда Миссии до Пекина, в случае нашей жалобы Палате иностранных дел. Бесстыдный сподвижник ⁹⁷ Манжуров (в роде своем не последний) отказался от своих [240] требований и обещал вперед, одним усердием и угодливостию снискивать знаки нашей, всегда щедрой признательности к услугам иностранцев.

Впрочем жалобы нашего Бошка на отказ ему Иностранной Палаты в путевом содержании были совершенно ложны. Ибо в Китае всякому курьеру, отправляемому по делам службы, во время пути дается однажды в день стол, ценою в 1 лану (2 руб.) серебра. Но сметливые курьеры предпочитают серебро казенному столу: вместо кушанья, берут деньги, а питаются, как удастся.

Я объявил Бошку, что наши люди отправятся через два дня из Пекина.

Мар. 3. Начало Марта месяца ознаменовалось весьма теплою погодой. Сегодня, в т и часов полдня, было 10 град. тепла в тени, а по полудни 13 град. Деревья пустили почки, и начали цвести; уже видна была новая трава.

Мар. 4. Обозный приготовлен мною к отправлению в Ц. Балгасу, для перемены казаков, живших там с Ноября месяца, и для освидетельствования казенного скота. Г. Разгильдееву 1-му и Сотнику Петрову, с 9 казаками отправленному на смену, даны от меня по сему предмету письменные наставления и надлежащее количество серебра на жалованье и другие расходы.

Сего числа в 9 часов утра они оставили Пекин, в сопровождении Бошка Ургентая. [241]

В 5 часов по полудни пошел довольно частый дождь, первый нынешнею весною; потом, часа через три, поднялась жестокая буря, продолжавшаяся во всю ночь.

Мар. 8. С 4-го по сие число стояла мрачная и холодная погода; а сегодня с утра до 5 часов вечера шел мокрый снег.

Мар. 10. Во 2 часу по полудни, Епископ Пиус посетил наших Отцов Архимандритов, Иакинфа и Петра; потом он сделал сию честь и мне. Входя в Посольский дом, Епископ ироническим тоном сказал: Domus spatiosa, domus maximi Imperatoris Sinensis... давая тем знать, что здание обширно, но убранством ни мало не соответствует величию Китайского Государя. Долго разговаривал он со мною о подробностях пути от Санктпетербурга до Кяхты, а оттуда до Пекина. Потом сделал вопрос: получаем ли мы, в проезд по владениям Китая, скот Хуандиев? — Услышав, что мы не пользуемся таковым пособием, а ездим на щет нашей казны, Пиус сказал, что один из Китайских чиновников утверждал противное тому. Впрочем он присовокупил, что и Католическим вероисповедникам, едущим из Кантона в Пекин, от Хуандия повелено всякой раз давать казенные подводы; при всем том, Европейцы всегда принуждены бывают нанимать оные от себя. Чиновники Китайские положенную их [242] Правительством на таковые переезды сумму удерживают у себя: но это есть малейшее из существующих в сем Государстве злоупотреблений относительно расходов казенных. Сравните мое замечание о сем предмете, сказанное выше: 20 Ноября и 4 Декабря 1820.

Мар. 16. Во весь день шел снег, выпавший вершка на три.

Мар. 17. Поутру дул холодный ветер. В полдень почти весь снег стаял; опять сделалось ясно и тепло.

Мар. 18. Ясно; но с самого утра порывистый северный ветер поднимал густые облака пыли.

Переводчик Фролов, будучи по домашним делам в лавках, встретился там с одним Монголом из Ордоса (в излучине р. Желтой, на СЗ. от Пекина; см: Карту Азии г. Брюе, 1814). Ордосец весьма удивился, услышав, что Россиянин столь хорошо говорит по-Монгольски; а потому спросил, неужели сей язык есть вместе и Руский? — Монгол объявил г. Фролову в разговорах, что Аймак Ордосский разделен на 7 Хошунов. Есть у них Цзюнван (владетельный Князь 2-й степени), три Бейлэ и четыре Бейсэ. Хранение Государственной печати и управление делами Аймака вверено не Цзюнвану, но старшему Бейлэ, как способнейшему и пользовавшемуся отличным вниманием покойного Богдохана. Из всех 7 Хошунов, однажды в год, собирается Сейм [243] главнейших владельцев или полковых Начальников; там рассматривают и решат важнейшие дела общественные.

Мар. 20 Китаец Петр Буржуа сказывал мне, что на сих днях, из полуденных губерний, новому Хуандию представлено одним из Государственных Стряпчих (Обер-Прокурором) несколько приговоренных к наказанию Китайцев, обвиняемых за исповедание ими Христианской веры. Государь спросил: в чем именно состоит проступок сих подсудимых? Стряпчий объяснял, что они оставили закон предков своих и последуют учению иностранному. Хуанди, не открывая в таковом поступке ничего вредного государственному спокойствию, повелел возвратить их в дома на щет казны.

Говоря вообще, в Китае все вероисповедания терпимы. Политика Двора Манжурского, между прочими средствами к удержанию под своим скипетром разноплеменных народов, вошедших в состав Китайской Империи, предоставила каждому из них свободное исповедание религии предков его. Манжур, слепо верящий Шаманам; Китаец, чтитель Конфуция и Лоуцзыя; Монгол, ревностный Шигемунианин; Туркестанец, последователь Магомета — все пользуются равным покровительством политических и гражданских законов, и в частных отношениях довольно дружны между собою. Одна древность [244] происхождения, прежнее могущество и степень образования — определяют отличия сих народов в обращении их между собою.

В Китае собственно три Религии, принятых Правительством. Слова: Вера, Богослужение, Закон — известны там под одним наименованием Учение. Первое есть учение Конфуциево: основание его — Природа, а предмет поклонения — Небо. Оно предписывает нравственные правила и некоторые обыкновения, от исполнения которых ни один человек не освобождается, начиная с Государя до последнего подданного. Впрочем сие учение наполнено темными умозаключениями и большими противоречиями. К этой секте Ученых относятся и священные их Цзины, или книги, содержащие в себе Конфуциевы умствования. — Второю верою почитается Даосская, коей основателем был современник Конфуция, Лоуцзый, муж глубокого ума. Все сочинения его ограничиваются тем, что он, по неотступной просьбе своего истинного друга, Губернатора того места, написал претемную о мироздании Лаконическую книжку. Он умер отшельником. По смерти его, книжка сия нашла читателей; а толкователи, основываясь на ней, составили новую веру. Предмет веры сей — победа над страстьми. Позднейшие потомки Даоссов следуют ей. — Третья вера принесена из Индийского Княжества, называемого Шеньду и Тяньчжу. Основатель ее — Князь Фое. [245] Он воспитан был пустынниками той страны в горах, издал бесчисленное множество книг и объявил себя Божеством. — Со вступлением на Китайский престол Манжурских Ханов, введена в пределы Государства сего и четвертая Религия — Шаманская, ныне состоящая более в призывании духов или теней праотцев. Исключительно следуют оной Манжуры.

Мар. 21. По-Кит. календарю 1-е число III Луны; день был самой бурный. Весна в Пекине сопровождается жестоким ветром. Китайцы уверяли нас однако, что прошлая зима и наступившая весна необыкновенны. Зима, по здешнему климату, была чрезвычайно холодная; но за то весною нередко выпадал мокрый снег, шел дождь, благотворный для сухих полей; воздух довольно влажен, и не было еще при нас ни одной подобной бури, каковые случаются здесь около сего времени и бывают ужасны своими опустошениями.

Нерадение Пекинской Полиции о чистоте города не только причиняет великие неудобства, но даже вред здоровью. Не говоря уже, что улицы, для смочения пыли, обыкновенно поливаются здесь помоями, уриною и т. п., с половины II до половины III Луны (в Марте месяце) производят чистку подземных городских труб. Накопившуюся в течении года нечистоту вытаскивают оттуда и оставляют на улице; от чего воздух наполняется нестерпимою вонью. Здешние [246] жители около сего времени носят обыкновенно крепкие духи, в виде небольших, красивых четок, привешиваемых к платью на груди. В состав оных большею частию входит мускус, коего запах Китайцы предпочтительно любят.

Около полуночи поднялась буря с Северо-запада. С сей стороны зимою наносится снег, а летом жестокие грозы; с В. приходит дождь от соседственного Желтого моря; южный ветер бывает довольно кроток.

Мар. 23. Начальник новой Миссии отправил было Иеромонаха Вениамина, при Переводчике Фролове, в Палату иностранных дел, с бумагою, коею испрашивал сведения, будет ли производимо Хуандиево жалованье и провиант Членам новой Миссии; ибо то и другое доселе получали прежние Миссионеры, с Генваря 1808, т. е, с самого времени прибытия их в Пекин. Привратный Бошко удержал посланных на дороге, сказав, что ныне в Палате нет никого из присудствующих.

Мар. 24. Первый праздник Китайской весны. В кумирне, находящейся в Люличане, близ стеклянного завода, ныне торжественное собрание народа. Хошаны переносят до известного места своих кумиров, возжигают пред ними благовония, читают приличные сему торжеству молитвы. В этот день Китайцы совершают [247] разные обеты, данные ими в избавление себя от каких либо несчастий: надевают на себя железные цепи, переходят версту и более, делая чрез каждые 5 или 10 шагов земные поклоны, и проч. Стечение народа в Люличане бывает многочисленно. Миряне одеваются в блестящие одежды особенного покроя, украшают головы цветами, румянят свои лица, и проч. Вообще, набожные из Китайцев обоего пола имеют много подобных обрядов. Они нередко отправляются пешком ⁹⁸ в прославленные благотворным влиянием капища, верст за 100 и далее; соблюдают посты весьма строгие, так, что не едят ни рыбы, ни даже пряной зелени, как то: луку, чесноку и т. п.

В 7 часов вечера возвратился Обозный из Ц. Балгасу, и при нем Сотник Захаров с 9 казаками, жившими при казенном табуне,

Мар. 26. В покое одного из церковников, сначала мною занимаемом, на рассвете открылся пожар; но, к счастию, вскоре был потушен. По внимательном исследовании причины того, оказалось, что в кухне, к оному покою [248] принадлежащей, Луцза (поваренный очаг) складена не далее 3 вершков от деревянного столба, которые, по правилам Китайской Архитектуры, составляют обыкновенную связь каменного строения. Стенка от жару треснула, как приметно, с давнего времени, и весь столб внутри совершенно уже истлел, только сего числа вышел огонь наружу. Сгорело несколько бумаги и книжек.

Бошко Ургентай, прибывший с нашими людьми, явился сего дня ко мне для извещения о благополучном окончании сей поездки. По засвидетельствованию Обозного о действительном усердии Ургентая в оба пути, до Ц. Балгасу и обратно до Пекина, я подарил ему: черного сукна 3 3/4 аршина, коришневого казимиру 2 1/4 арш., соболей равным образом служителю его кожу красного сафьяну и ямской нож.

Подрядчику Люсыхаю, перевозившему казаков, отдано остальное серебро, и фунт. По замеченной исправности в сем подряде, я подарил Люсыхаю казацкую саблю, и пригласил его придти к нам в последних числах Апреля, для торга на перевозку до Цаган Балгасу Миссии, долженствовавшей возвратиться в отечество.

Сего же числа поступило ко мне от Обозного донесение по предмету отправления его в Ц. Балгасу. В оном было сказано, что из числа оставленного там казенного скота, с 16 прошлого Ноября по 14-е Марта, пало верблюдов 35, лошадей [249] 29: и так осталось в наличности первых 28, последних же 107. Причиною столь значительной, но, по обстоятельствам, неизбежной потери должно полагать нынешнюю многоснежную зиму и сильные морозы, произведшие великое опустошение и в стадах местных жителей Монголии. Конечно, если бы Китайское Правительство согласилось на выезд Миссии из Кяхты ранее; то мы не понесли бы такой потери. Ибо, пришед под Халган еще в осеннее время, рабочий скот, до наступления морозов, мог бы несколько отдохнуть после дороги и оправиться для выдержания суровой зимы, тем более, что Бурятский скот всегда находится на подножном корму в течении всего года. Настоящий опыт служит новым убеждением в необходимости требовать от Пекинского Трибунала иностранных дел, дабы впредь наши Миссии пропускаемы были в пределы Китайского Государства отнюдь не позже 1 Августа.

Мар. 31. Сего числа, Кит. 11-е III луны, выносили тело покойного Цзяцина. Некоторые из Членов прежней и новой Миссии, в Китайском платье, выезжали за город, дабы видеть сию церемонию. Я, с находящимися при мне чиновниками, не мог принять участия в сем зрелище: Руская одежда наша подвергла бы нас великому стеснению от любопытного народа. Сверх того, нам должно было на сие испросить [250] предварительное дозволение высшего Начальства; что сопряжено еще с большими неудобствами.

Нам рассказывали, что гроб провождали на носилках, закрытых красным сукном, обыкновенные носильщики; вокруг же оного находилось несколько солдат с почетными знаменами и Чиновников низших степеней, со своими служителями: — вот все великолепие и вся свита сих Царских похорон, шедшая притом в великом беспорядке. Министры и другие старшие Чины, гражданские и военные, отправились с новом Хуандием на следующую станцию, для встречи там гроба, с коленопреклонением, что будет продолжаться до самого западного кладбища, отстоящего от Пекина на 150 верст. Цяньлунь был погребен на восточном Императорском кладбище, находящемся почти в одинаком расстоянии от столицы, по дороге к летнему дворцу Жехэ. Порядок, в рассуждении места погребения Китайских Государей Дацинской Династии, наблюдается попеременно, так, что в случае смерти нынешнего Хуанди Даогуана, тело его погребено будет на восточном кладбище, а следующего за ним Государя на западном, и т. д.

Причиною слишком скромного погребения Цзяцинова тела полагают желание Даогуана — его сына — показать Китайцам пример, дабы они не [251] тратили великих сумм на исполнение подобных обрядов.

Апреля 2. На рассвете долго слышны были пушечные и ружейные выстрелы. Полки военного корпуса, в Пекине расположенного, обучаются весною в зверинце (Хайцзы), лежащем на юг от столицы, верстах в 7. Ученье кавалерийское и стреляние из луков бывают изредка на равнине, за Аньдинскими воротами, неподалеку от Руского кладбища. Иностранцев никак не допускают быть свидетелями таковых экзерциций Манжурского воинства.

В 5 часов по полудни О. Иакинф приглашал к себе меня, вместе с г. Разгильдеевым 1-м. Там нашли мы казенного Учителя Манжурского языка. Чжун-лое, между прочим, говорил нам с удовольствием о прилежании Студента новой Миссии Леонтьевского, который в Манжурском языке оказал столь же быстрые и хорошие успехи, как г. Войцеховский в Китайском.

Апр. 3. По полудни посетил меня Корейский толмач, по фамилии Ван, находящийся при Генералах, на сих днях прибывших от Корейского Владетеля в Пекин, для церемонии при выносе тела Хуандия Цзяцина. В знак ласки нашей, толмачу подарено зеркальцо.

Апр. 4. Помянутый Ван явился утром ко вше вместе с старшим толмачом Корейских Генералов, по прозванию Чэ. Тот и другой, чрез [252] Студента Зимайлова, на Китайском языке сделали мне несколько вопросов о положении, обширности России, об образе постройки наших домов, городов и проч. Чэ имеет понятие о Руской земле, лежащей, по его словам, на север от Кореи; ему известно, что Россияне приезжали некогда в Японию ⁹⁹; он знает также Кяхту и то, что в пределах нашего Государства есть прекрасные соболи, лисицы, белки и бобры. [253]

Апреля 6. По предварительному приглашению с моей стороны, к нам приезжали, в 3 часу по полудни, три чиновника Палаты иностранных дел, приставленные к Миссии. Основываясь на донесении и личном засвидетельствовании Обозного, я объявил г-ну То и его товарищам о значительном ущербе, каковой потерпели мы в скоте минувшею зимою; потом просил, дабы чиновнику, которому надлежало провожать Миссию на обратном пути, дано было от Палаты приказание, содействовать нам в найме под тяжести недостающего скота, по примеру 1808 года, и в промене казенного, на случай усталости. Чжангини все обещали, с изъявлением усердия своего к пользам Правительства нашего. С общего согласия мы положили, чтобы я вошел с представлением по делу сему в Палату. «Сие, присовокупил То-лое, для нас послужит основанием к требуемым распоряжениям; а для вас уверенностию, что, за недостатком скота, Миссия не потерпит в пути никакой остановки». Советовали однако же не спешить препровождением просьбы, потому что Хуанди, а равно и Министры возвратятся с западного кладбища не прежде 28 числа III луны, т. е. 19 Апреля. При сем я дал знать Китайским чиновникам о намерении моем выехать из Пекина с прежнею Миссией не позже 25 или 26 числа IV луны, т. е. 14 или 15 Мая. (Миссия [254] Архимандрита Грибовского выехала из Пекина 11 Мая 1808). Чжангини одобрили таковое предположение; ибо до того времени нельзя еще ожидать в степях Монголии достаточного корма для скота.

Потом посетили меня три Корейских чиновника, приехавших в Пекин вместе с своими Генералами.

Офицерам сделано приличное угощение. Старший из них, лет под 60, показал великое любопытство касательно Руской одежды, домашних вещей и проч. Особенно Корейцы любовались нашими саблями и пистолетами. Для большого знакомства с чиновниками земли, столь отдаленной от России, подарено двум офицерам по небольшому погребцу с чайною посудой, а третьему хороший ножик с пружиною. Сверх того, я подарил каждому из них по чашке из лучшего фарфору Императорского Санктпетербургского завода, и несколько листов белой бумаги Петергофской фабрики: все сии подарки приняты ими с отменным удовольствием, а особливо наша писчая бумага. Через час они оставили меня со всеми изъявлениями дружбы.

Корейцы, подобно Японцам, единоплеменны Китайскому народу. Сие доказывается наружностию их лица, буквами их, образом жизни, и, наконец, верою в Фое и Конфуция. Но, в отношении к языку, странным покажется, что [255] Китаец и Кореец друг с другом разговаривать не могут; на письме же не только свободно объясняются, но Корейцы в красоте почерка даже превосходят Китайцев. Буквы или знаки у них одни и те же; вся разность состоит в том, что Кореец иначе произносит их. Такова участь Китайского языка: знаки его приемлются в одинаком смысле, но произношение образуется местными жителями каждой провинции. Самый Китаец, родившийся на севере, не может понимать соотечественника своего, живущего в южных губерниях, и, при всяком случае, для объяснений прибегает к помощи толмача.

Корейцы роста среднего, сложения довольно крепкого; лице имеют смуглое, волосы черные, вид смелый. Они ходят в таком платье, какое носили Китайцы до покорения своего Манжурами: с длинными и чрезвычайно широкими рукавами из дабы, т. е. полотна, сделанного из хлопчатой бумаги; черные остроконечные шляпы их, плетенные из бамбука, имеют необыкновенно широкие поля. В обращении Корейцы просты, и не весьма заботятся о сохранении правил благопристойности. Их называют здесь Гавли и Чаосянь.

Бывшие у меня сего дня офицеры открыли нам, что в Корее продолжается народный мятеж против царствующей ныне Династии. Король не смеет иначе выйти из дворца, как в [256] сопровождении своей гвардия, состоящей более из конницы. — Владетель Кореи утверждается в сем достоинстве Китайским Императором. На сей конец, при восшествии на престол нового Короля, Пекинский Двор посылает к нему Королевскую грамоту чрез своего сановника, который обязан присудствовать при обряде коронования. В начале каждого года, как выше замечено, Корейский Король, в знак верности своей, присылает Богдохану дань, и от него взаимно получает подарки, далеко однако ж уступающие в числе и качестве тем, которыми пользуются от Его Премудрого Величества Князья Монгольские, за их непрекословную покорность. Малолюдство и мирный дух Корейцев причиною невнимания к ним со стороны Китайской Державы и самого пренебрежения; что весьма отражается на стеснительных поступках Китайских чиновников с приезжающими в Пекин Корейцами. Япония равным образом собирает с Кореи установленную подать, золотом. Я не имел случая узнать достоверно, на чем основана сия зависимость, весьма отяготительная для Кореи; ибо Японское Правительство строго наблюдает, чтобы Корейцы не имели никаких сношений с иностранцами, исключая Китайцев. Корейцы, бывая в Пекине, немало уже ознакомились с Рускими и весьма довольны ласковостью наших; разумеют географическое положение и самое [257] величие нашего Государства. Иные, вероятно чрез Китайских купцов, получили даже понятие о обширности Кяхтинского торга и самых предметах мены, там производимой. Наша Северо-Американская Компания, при счастливейших обстоятельствах, могла бы войти в торговые связи с Кореею, основав новый порт где-нибудь на берегу восточной Азии.

Главным произведением Кореи может почесться хлопчатая бумага и выделанные из оной полотна. С сими товарами, а равно с писчею бумагою, столь крепкою, как холст, шелком сырцом и материями из него, впрочем весьма грубыми, с курительным табаком и лошадьми Корейские купцы приезжают каждый год в Пекин, при посольстве от Корейского Короля. Из всех означенных произведений весьма уважаются, по особенной их прочности, полотна (Гольская даба) и писчая бумага, а равно лошади, по их необыкновенно малому росту и крепкому сложению. На сии произведения Корейцы выменивают в Пекине хорошие шелковые материи, разные металлические вещи, фарфор и проч.

Апр. 8. Около полудня посетил О. Иакинфа старый Генерал Корейской свиты. Выпроводив, 31 Марта, тело Цзяцина за город, Корейцы остались в Пекине до возвращения Даогуана с кладбища; а в половине Мая отправятся в свое отечество. Я был приглашен О. Иакинфом, для [258] свидания с знаменитым Корейцем. Сей Генерал, по Фамилии Лиюйху, 64 лет, вида благородного и весьма скромен, в сравнении с Манжурами. Еще с сыном его, бывшим здесь назад тому лет 5, О. Иакинф познакомился довольно коротко. Генерал объяснялся с нами письменно: вопросы с нашей стороны излагал домашний учитель духовных Членов новой Миссии, молодой ученый Китаец. Лиюйху спросил: сколько мне лет от роду (обыкновенное приветствие, по Китайскому обыкновению, между незнакомыми); давно ли приехал я из отечества, и т. п. Мы показали на ландкарте расстояние между полуостровом Корейским и Санктпетербургом, и Кореец весьма изумлялся, видя необъятное пространство, почти на 10 т. верст отделяющее столицу нашего отечества от Пекина, и постигая все трудности столь отдаленного пути. — От О. Иакинфа гость пошел в нашу церковь; оттуда в монастырский сад, в библиотеку Миссии; посетил О. Архимандрита Петра, который принял его с возможным гостеприимством. Потом требовал он позволения видеть и мое жилище, где любовался видом и одеждою казаков, рассматривал с великим вниманием некоторые наши вещи, ружья, пистолеты, сабли и проч.

Сообщаю отрывок моего разговора с Лиюйху, на письме: [259]

Мой вопрос: Смею спросить, как далеко находится отсюда столица Гаульского Государства (Кореи), и как она называется?

В заключение всего, от меня поднесена Корейскому Генералу офицерская сабля (Сибирского Златоустовского завода), которая понравилась ему чрезвычайно. Я уверял его, сколь приятно будет для Руских, ежели сие слабое произведение наших отечественных заводов и в Корее будет ему напоминать о России. Генерал благодарил за подарок с приметным удовольствием. Потом он отправился домой, приказав своему толмачу спрятать саблю сколь можно лучше, дабы Китайские привратники нашего и Корейского подворья не могли увидеть и даже отнять сего подарка. Манжурские Бошки напоминали уже Корейцам, что они слишком часто ходят на Российской двор.

Корейский Генерал приезжал в закрытой Китайской коляске, в сопровождении своего Секретаря, старика лет 80, носящего очки и павлиное перо на шляпе, также с толмачами и двумя служителями.

Апр. 9. Португальские Миссионеры, Гау и Рибейра, приезжали поздравить наших Отцов Архимандритов с наступающим праздником [261] Пасхи, и вместе с приглашением посетишь, на сих днях, Португальский монастырь. — Долгом считаю упомянуть при сем, что Великий пост был проведен нами, и в Пекине, с строгим соблюдением правил православной Греко-восточной Церкви. Божия служба совершаема была духовными Членами новой Миссии, в монастыре, во все дни первой и страстной недели четыредесятницы, а в прочие 5 недель оной отправлялась по воскресеньям, середам и пятницам.

Апр. 10. Сего числа, как первый день Пасхи, в монастырской церкви из числа крещенных Албазинцев был только Алексей с двумя своими родственниками, коим, по распоряжению Начальника новой Миссии, сделано хорошее угощение.

Корейский Генерал, по Азиатскому обычаю, прислал мне взаимные подарки: 2 веера, курительную трубку, фунт табаку и несколько прохладительных пилюль. Толмачу, принесшему сии вещи, дан за труды складной ножик; а слуга награжден деньгами, 1000 чехов.

Апр. 12. Еще вчера Иеромонах Вениамин отправился с причетником Вознесенским в Успенскую церковь, для служения в оной всенощной.

Сего же числа утром выехали туда О. Архимандрит Петр и О. Иакинф, с Иеромонахом Даниилом, Иеродиаконом Израилем и со всеми Студентами прежней и новой Миссии. В след за ними отправился и я, верхом, в [262] сопровождении Обозного, казачьего Старшины, Переводчика, Сотника Захарова и десяти казаков. Прочие конвойные казаки пошли в оную церковь, в 6 часу утра. Сильный дождь, шедший до полудня, расстроивал несколько сей парадный выезд наш.

Обедню служил О. Архимандрит Петр, собором, с духовными Членами новой Миссии. По окончании обедни, принесено Господу Богу молебствие, о даровании обильнейших благословений Государю Императору и всему Августейшему дому Его. С чувством умиления взирали Китайцы на верных подданных Белого Царя, усердно молящихся о нем и за Великою Стеной.

Из Албазинцев, даже крещенных, никого не явилось на сие празднество, кроме Алексея Мукуньды или старейшины Руской Сотни, т. е. Албазинской роты, состоящей в Хуандиской гвардии. — Алексей указывал нам в иконостасе Успенской церкви на образ Спасителя, в терновом венке сидящего в темнице, принесенный предками его из Албазина. Образ написан довольно хорошо; но, по вкусу того века, а может быть от действия самого времени, имеет вид слишком тусклый.

Здание Успенской церкви столько обветшало, что близко уже к разрушению.

В обратный путь до Руского подворья проехали мы вне города, под восточною стеной, берегом канала, по коему в Пекин доставляется [263] хлеб, привозимый из полуденных губерний Китая, как часть подати, которую Правительство собирает с земледельцев. На берегу канала стоят казенные магазейны с сарацынским пшеном. На одной из башен вышеозначенной стены устроена Езуитами Обсерватория, в виде четвероугольной, невысокой беседки. Вверху на открытой площадке, по видимому, для показания народу, выставлено несколько Астрономических орудий, небесная сфера и проч. Инструменты сии принадлежат к числу вещей, присланных в дар Цяньлуню от Английского Короля чрез Посланника Лорда Макартнея. Там же находятся Астрономические орудия, кои получены из Европы еще при Кансие — Государе просвещеннейшем, и полезными предприятиями своими превосходящем всех Хуандиев ныне царствующей в Китае Дацинской Династии Манжуров.

Апр. 15. В 9 часов утра выезжал я за восточные вороша Пекина, для обозрения близлежащего шлюза. Я не мог отказать себе в любопытстве видеть произведение Китайской Гидротехники. Меня сопровождали Обозный, казачий Старшина, Переводчик Фролов, два казака, также Студент Зимайлов, и, для защиты спокойствия нашего, привратный Бошко. Мы выехали в ворота Чунвынь, просто Хатамынь, к южному предместию; оттуда в боковые ворота Дунбянь. Потом версты 3 до первого шлюза [264] пробирались мы верхом, по берегу канала, служащего для подвозки хлеба в Пекин. Канал выкопан давно; берега глинистые, отстоят от уреза верхней линии воды, сажени на 2. Так называемый шлюз есть не что иное, как преградная плотина, наглухо сделанная из дикого камня. Сия плотина вышиною от горизонта нижней воды сажени на 4; на верху оной построена гостинница, для угощения, за деньги, проходящих чаем. Суда, приходящие из полуденных губерний большим каналом, с хлебом, чаем и разными изделиями Китайских фабрик, останавливаются в городе Тунчжеу ¹⁰¹, верстах в 25 от Пекина на восток. Сей город есть главное место складки товаров: там учреждены огромнейшие запасные магазейны сарацынского пшена, принадлежащего Государю. Из Тунчжеу хлеб, в известном количестве, перевозится до Пекина по каналу, окружающему столицу, на небольших (похожих на наши Тихвинские лодки) судах, кои поднимаются вверх по бичеве судорабочими людьми от одного шлюза до другого, на расстояние 2 или 5 верст; при каждой плотине, хлеб перегружается в верхние лодки. Хлеб, который большею частию состоит из сарацынского [265] пшена, кладется сверху на палубе, в холщевых мешках.

И в сей стороне, как вообще в окрестностях Пекина, верст на 5, на каждом шагу находятся кладбища; между оными зеленеют пахатные поля, засеянные огородными овощами, пшеницею и проч. В сие время были уже видны стебли вышиною более аршина.

От шлюза мы пробрались между нивами к буку (Хуан ян му), весьма почитаемому Пекинскими жителями. Огромное дерево, длиною более 12 сажень, а в диаметре близ корня около 4 аршин, лежит в особом сарае. В народе носится предание, что еще при Минской Династии, лет за 200 пред сим, сей бук выброшен был волнами из моря на берег. Один евнух, по набожности своей, перевез оный в сии места, построил над ним навес, а поблизости небольшое капище. Другие напротив того уверяли нас, что дерево сие здесь и росло. Долго украшало оно Пекинские окрестности, возбуждая своею огромностию в сердцах жителей особенное уважение; наконец, от ветхости, низвержено с корня порывом бури. Император Цяньлунь, просвещенный любитель всего редкого, а тем более памятников народного благочестия, за 50 лет пред сим повелел, на том месте, где прежде стояло означенное дерево, соорудить капище, беседку и в нем две мраморных доски, [266] на коих вырезана Китайскими буквами вся история сего бука. Заметить надобно, что надпись снята с подлинника, писанного Цяньлунем, который в искустве чистописания, как и в самом знании Манжурского и Китайского языков, почитается доселе превосходным знатоком. Трудно впрочем решить, к какому роду именно принадлежит упоминаемое дерево: долговременное существование на корне, и действие воздуха ныне, весьма много изменили поверхность его. Теперь в дупле бука укрываются, на ночь, подгородные нищие.

От сего дерева продолжали мы путь к западу до кладбища Су-Цинвана, Князя 1-й степени, одного из числа 8 Манжурских Князей, поселившихся в Пекине по завоевании Китая. Шунчжи отец Кансия, первый Хуанди Дацинской Династии, в память признательности к военным доблестям Су-Цинвана, устроил сие кладбище, состоящее из нескольких зданий, кумирни и проч. Настоящий памятник поставлен в беседке: две огромных доски из белого мрамора утверждены на черепахах, из того же мрамора сделанных. На досках вырезаны Манжурскими, Китайскими и Монгольскими буквами надписи, гласящие потомству о подвигах славного полководца в битвах с разными Монгольскими племенами. На дворе возвышается кедр, под длинными ветвями коего устроены переходы (узкие, деревянными [267] столбами разделенные алеи), в ширину от корня сажень на шест. Вокруг кладбища ростет много кипарисов и можжевеловых дерев.

Вдоль южной стены Пекинского предместий, по нивам, мимо сельских домиков, проехали мы до ворот Юндин, от коих обратились прямо на юг, по дороге к зверинцу. Верстах в 3 от города виден, между многими другими, направо от дороги к З. памятник, довольно необыкновенный. На двух черепахах поставлены 2 скрижали; надписи на них стерлись от времени; по обеим сторонам находятся статуи: с левой (у Китайцев почетнейшей) гражданский чиновник, а с правой вельможа в военных доспехах; также две лошади, а еще ближе к дороге два барана. Все высечено из белого мрамора; но все уже разрушается, с упадком потомства тех людей, коих прах здесь положен. Таких оставленных памятников вокруг Пекина немало. Во исполнение правила Конфуция, который поддерживал древнее Китайское обыкновение, не щадить ничего на погребение родителей, в доказательство сыновней любви — твердейшей опоры общественного благоустройства, — в исполнение, говорю, сего правила, окрестности Пекина украшены памятниками и большими рощами кедров, кипарисов и можжевельника. Сии последние, смолистым испарением своим, много способствуют к очищению воздуха на кладбищах. Нынешний [268] Хуанди, как неоднократно уже замечено мною, ограничил сию роскошь почтительности сыновней, и мы сегодня видели несколько похорон, не весьма пышных, хотя сопровождаемых большими толпами родственников и носильщиков.

Дорога к зверинцу идет все между кладбищами. Неподалеку от оного, надлежит переезжать чрез мраморный мост на небольшой речке, которая, во время летних дождей, выходит из берегов и нередко производит великие опустошения. Зверинец, простирающийся в окружности верст на 80, обведен каменною стеной, имеющею в вышину около трех сажень или 21 фут; северозападными вихрями присыпало к оной высокие песчаные бугры. Стоявшие у ворот караульные не решились пропустить нас, как иностранцев, в зверинец, чрез который лежит впрочем большая дорога. Они требовали, чтоб мы явились к их Офицерам и испросили на то позволение. Но мы, видя в сем затруднение, возвратились. Впрочем, в зверинце нет ничего такого, что заслуживало бы особенного любопытства: одни пески, небольшие деревеньки и рощи, в коих содержатся олени, дикие козы и т. п. Там изредка занимается Хуанди маневрами войск Пекинского корпуса; а иногда охотою или стрелянием зверей. С обвалившейся горки, по сю сторону моста лежащей и, по видимому, насыпной, открывается внутренность зверинца и [269] прилегающие к оному долины. В отдаленной же синеве видна поднимающаяся до облаков цепь западных гор, ограничивающих обширную Чжилискую (неправильно называемую в наших Географиях: Petchelie, Печели) равнину, которая простирается к югу почти до Желтой реки.

Мы возвратились в город тою же дорогой, через южное предместие, Вайлочен. Проезжали под стенами обширных жертвенников, воздвигнутых во славу Небу и изобретателям земледелия. Внутренних зданий, за стеною, не видно. Близ храмов, по обеим сторонам дороги, выстланной диким камнем, приметны следы бывших здесь красивых прудов. Покойный Цзяцин после бунта, возгоревшегося в 1813 году ¹⁰², повелел засыпать сии пруды, дабы во время его проездов для жертвоприношения, не мог укрываться в прибрежном тростнике какой либо злонамеренный убийца: тщетная защита для слабого Хуандия, коего не ограждают сердца народа!

Апр. 17. Утром приезжал к нам Португалец Ферейра с приглашением О. О. Архимандритов и меня в южный Монастырь, на следующий день к обеду. Он почтил меня титлом Cenburio. [270]

Апр. 18. В 9 часов утра явился ко мне вновь назначенный из Трибунала, для провожания нашей Миссии до Кяхты, 7-го (против нашего 14) класса Битхеши Фусангэ, с прежним Боингом Ургентаем и старым Нербою, который служил у Чен-лое (провожавшего новую Миссию) и ныне пристал к Фусангэ, как человек, бывавший уже в Монголии и знающий свое дело. Крайне жал, что и новый путеводитель наш, кроме Китайского языка, не умеет говорить ни по-Монгольски, ни по-Манжурски, и далее Чжанцзякэу (Халгана) не бывал; а потому и можно предполагать, что Бошко или Нерба будут главными действующими лицами и в сем путешествии. Фусангэ предлагал мне отнестись в Трибунал письменно об отправлении Миссии из Пекина, не назначая решительно времени для выезда; а равно объяснить сей Палате недостаток наш в казенном скоте для переезда Миссии, дабы она заблаговременно дала предписания, о приготовлении по станциям в Монголии рабочего скота в потребном количестве. От меня объявлено, что сколь ни велика потеря казенного скота; но для нас нужно будет, на первый раз, не более 10 вспомогательных верблюдов, коих мы, по прежнему примеру, готовы нанимать.

Для приласкания Фусангэ, я подарил ему 7 аршин черного казимиру на аляндай (короткая курма или верхний кафтан), 3 1/2 аршина черного [271] сукна на курму и пару лучших соболей; а служителю его шкурку красного сафьяну.

В 11 часу Португальцы прислали четыре кареты свои, в Китайском вкусе, за О. Архимандритом Петром и О. Иакинфом, за мною и Разгильдеевым 1-м. Они просили было к себе и всех Членов новой и прежней Миссии; но из них отправился только один Студент Войцеховский. Нам не объявили предварительно, что Францискане давно изъявили желание свое видеть у себя всех Россиян, даже и всех казаков. После узнал я, что Португальцы, желая загладить унижение, причиненное им Китайским Офицером (См. выше, стран. 223) в наших глазах, нарочно просили Пекинского Генерал-Полицмейстера о дозволении им принять Россиян, как бы своих единоземцев; на что и дано им благосклонное от здешнего Начальства разрешение.

Францискане приняли нас в южном монастыре; где нашли мы Епископа Пиуса, избранного в сей сан Гау, Рибейру и престарелого Ферейру. Члены Португальской Миссии обласкали нас, со всеми знаками дружбы и гостеприимства, изъявляя только сожаление свое, почему и прочие Россияне не сделали им чести своим посещением. Епископ долго занимался разговором со мною о числе наших войск, о их оружии, одежде, в особенности же много любопытствовал о Донских казаках и т. п. Он пожалел о претерпенной [272] нами потере в скоте, и сделал вопрос: почему Россияне, подобно прочим Европейцам, не ездят из Петербурга в Китай морем? Я отвечал, что переезд сухим путем до Пекина, для нас, гораздо короче и надежнее.

За столом Португальцы пили за здравие нашего Государя Императора; в соответственность сему и мы, с своей стороны, пожелали здравия и мира повелителю Португаллии. Мы возвратились домой в 3 часа по полудни.

О. Архимандрит Петр, в следствие предварительного нашего совещания, подал сего числа, чрез Студента Сипакова, просьбу свою в Трибунал иностранных дел, об отправлении Иеродиакона Израиля в отечество, и об оставлении, вместо его, Переводчика Фролова в качестве Студента Российской Миссии в Пекине. По возвращении из Палаты, г. Сипаков донес, что Члены оной бумагу приняли; но, касательно замещения Иеродиакона светским чиновником, изъявили некоторое сомнение, присовокупив, что место духовного Члена Миссии должен занять также духовный.

Апр. 21. На рассвете поднялась жестокая буря, с великим шумом в воздухе и густою пылью, и продолжалась до полудня.

Апр. 23, по Кит. Календарю 4 IV-ой Луны. В 11 часу утра приходили ко мне два Пекинских подрядчика, Люсыхай с товарищем торговаться [273] на перевозку до Ц. Балгасу Миссий, долженствовавшей возвращаться из Пекина. Я объявил им, что Миссия, с принадлежащими ей тяжестями, выедет отсюда Не прежде 25 или 26 числа сей IV луны, т. е. около половины нашего Мая. Для переезда людей нужно: Начальнику прежней Миссии О. Иакинфу носилки; также Иеромонахам Серафиму и Аркадию, жаловавшимся на расстроенное свое здоровье, двое носилок на двух мулах каждые; две больших телеги для 10 казаков, кои будут ехать по 5 человек в каждой; верховых лошадей: для меня, Обозного, казачьего Старшины и Переводчика (или Иеродиакона), также для двух Студентов прежней Миссии Сипакова и Зимайлова, церковника Яфицкого и для 9 казаков, имеющих ехать при носилках и тяжестях, потребно было 16 верховых лошадей и мулов. Сверх того, разных тяжестей при Миссии показано, примерно, около 10 т. гинов.

Подрядчики назначили следующие цены: за каждые носилки по 30 лан (60 руб. серебр.); за телегу 20 лан; за верховую лошадь и мула по 6 лан; а со 100 гинов тяжести по 6 лан серебра: цены чрезвычайно высокие! С моей стороны предложена им плата несколько ниже против той, которой стоил нам в 1820 году переезд новой Миссии от Халгана до Пекина. Но подрядчики не приступили к решительному торгу, а дали обещание явиться дня через два. [274]

Старший Учитель Пекинской Российской школы Шумин приносил сего дня г. Сипакову, для перевода с Руского на Манжурский язык, списки с двух отношений (обыкновенно посылаемых на языках Российском и Монгольском) правившего должность Иркутского Гражданского Губернатора, Статского Советника И. С. Зеркалеева к Ургинским Правителям пограничных дел, от и у и 29 Марта 1821 года. В сих бумагах заключались отзывы на письма Вана и Амбаня: а) о восшествии на Китайский престол Императора Даогуана, и б) о назначении в Ургу нового Амбаня. Переводят их в Пекине на тот конец, дабы полученную из России бумагу сличить с переводом оной, обыкновенно в Руской школе сделанным, и таким образом удостовериться в ее точности.

Иеромонахи Серафим и Даниил и Студент Войцеховский, после 3-дневного отсудствия, возвратились сего числа с теплых вод, находящихся от Пекина верстах в 55, у подошвы северовосточных гор ¹⁰³, неподалеку от уездного города Чанпин-чжеу. Близ теплиц выстроен Императорский подъездный дворец, с [275] зверинцем и прекрасным садом. Лекарь Войцеховский имел случай, по своим сведениям в Химии, сделать наблюдения о свойстве здешних вод. Действие их весьма сильно и полезно; но из Пекинских жителей пользуются сими водами почти только одни Ламы. Проведя во время пути в Китай около 75 дней, среди снегов и песков Монгольской степи, под открытым небом (sub Jove), я почувствовал неблагоприятное для здоровья последствие сего кочевого путешествия. Необходимость побуждала меня также воспользоваться Пекинскими теплыми водами. Трибунальские Чжангины, услышав от меня о таковом намерении, отклонили исполнение его, сказав между прочим, что Трибунал, озабочиваясь о сохранении спокойствия и жизни Российских чиновников, в Китай приезжающих, не иначе решится отпустить меня на несколько дней из Пекина, как в сопровождении своего Битхеши, и при том назначив мне хорошее содержание при водах и сделав другие расходы: о чем нужно будет поднести Хуандию особый доклад и проч. Я забыл собственную свою пользу, и охотно избавил почтенных Чжангинов от таких хлопот.

Апр. 24-го явился ко мне подрядчик Лиляндынь, перевозивший новую Миссию, к торгу на перевозку прежней Миссии до Ц. Балгасу. Как он на опыте доказал свою исправность и умеренность в [276] ценах; то я старался только, чтоб на сей раз убавить что-либо из цен, кои заплачены нами во время переезда сюда. Лиляндынь охотно соглашался принять на себя и новый подряд по следующим ценам: за носилки и за большие телеги по 10 лан за каждые; за лошадь и мула, для переезда верхом, по 2 ланы 8 чин; а со 100 гинов тяжести по 2 ланы 3 чины. Цены сии действительно умереннее даже состоявшихся на основании торга 21 Ноября прошлого года, сколько по уважению того, что ныне подрядчик должен будет провезти Миссию, еще 60 верст за Халган, столько и по недостатку в сию пору рабочих верблюдов, кои в начале весны отправляются извозчиками обыкновенно в степи, на свежий подножный корм. От подрядчика я требовал: 1) чтобы рабочий скот и экипажи были в надлежащей чистоте и годности к пути; 2) чтобы Миссию доставить из Пекина в Халган в 8-й день, по выезде из столицы; 3) в Халгане промедлить не более суток, для закупки нужных нам в дорогу припасов, а потом чрез два дня быть всем в Цаган-Балгасу, и 4) за остановки, могущие встретиться со стороны Китайских чиновников при выезде из Пекина, или на пути, мы не принимаем на себя ответственности. Лиляндынь на все согласился.

Император Даогуан сего числа, 5-го IV Луны, приносил жертву во храме Неба, а потом [277] провел первые бразды на ниве близ жертвенника, воздвигнутого в честь изобретателю земледелия. Такой обряд, установленный для поощрения землепашества, в сей же самый день совершается по всему Государству, старшими местными начальниками. Возвратясь на сих днях с западного кладбища, Его Премудрость решился 6 дней посещать знатнейшие капища Пекинские. Там, с соблюдением строгого поста, возносит он молитвы к высочайшему Духу, об успокоении души преставившегося своего родителя. Сему примеру последуют и чиновники, состоящие на службе во всех городах Империи. В присудственных местах, как и всякой раз, за день до установленных жертвоприношений и перед затмениями солнца и луны, выставляется красная доска с следующею золотою надписью на обоих языках: Воздержитесь и очиститесь! Цзин, чжай по-Китайски; а по-Манжурски Болгоми, торга.

Апр. 23. В 2 часа по полудни я отправил в Палату иностранных дел прошение о выезде Миссии из Пекина: мы назначили отправиться в путь не позже 26 числа IV луны, т. е. нашего 15 Мая. Там же изъяснено было о встречаемой необходимости в повелении Правительства Китайского провожатым Миссии, дабы они содействовали мне в найме недостающего скота под наши тяжести. Руководствуясь примером Титулярного Советника Первушина, [278] провожавшего Миссию в 1807 и 1808, я решился и на сей раз объявить Трибуналу готовность свою платить известную цену за наемных верблюдов и лошадей. Таковой вызов с моей стороны сделан был на тот конец, дабы поставя на вид сему Трибуналу плату за нанимаемый нами скот, придать оной чрез то некоторую определительность, и дабы Китайские провожатые не имели случая возвышать цены по своему произволу, как то бывало в прежние поездки. При сем еще имел я намерение удостоверить всех, сколь далека наше Правительство от того, чтобы его подданные, проезжая землями иностранной Державы, получали путевые для себя потребности с каким-либо стеснением чужеземцев, и что малейшая услуга с их стороны всегда вознаграждается нами щедро.

Прошение носили Обозный и Переводчик, в сопутствии г. Сипакова и двух казаков. Бумага принята Членами Палаты благосклонно и обещано скорое и благоприятное для нас решение. Но по предмету оной возникло некоторое недоразумение. То-лое, главный Пристав Российского подворья, просил Обозного изъяснить мне, что по делу нашему они должны поднести доклад Государю; никак не смеют однако же представить ему, что Россияне, подданные сильнейшей соседственной Державы (которую только знает и уважает Китай), в проезд чрез владения [279] Премудрого и Святейшего Хуандия, вынуждаются платить за все. По словам же То-лое, Китайское Правительство, в доказательство дружбы с Россиею, совершенно готово доставить Миссию до Кяхты даже на свой собственный счет, если бы, по несчастию, не осталось у нас ни одной лошади и ни одного верблюда. Сверх того он присовокупил, что провожавшее Миссию в 1807 и 1808 годах Битхеши, как и всегда, было предписано оказывать ехавшим в Китай Россиянам, равно и возвращающимся оттуда, всякую помощь и защиту. Если же он, при таковых пособиях, вводил Россиян в излишние расходы, что подтвердил г-ну То Разгильдеев 1-й, находившийся и тогда в казачьем отряде при Миссии; то оный Битхеши поступил в противность данным ему наставлениям, о чем однако же Иностранной Палате ничего неизвестно, и мы сами конечно не пожелаем дать теперь повод к судебному исследованию проступков помянутого Битхеши. По всем таковым причинам, То-лое убедительно просил об отмене в нашей бумаге того обстоятельства, что в минувшую поездку наш Пристав получал в Монголии недостававшее число скота, для перевозки тяжестей, с платою денег. Таким образом, для сохранения взаимного согласия (упорство с нашей стороны было бы здесь и неуместно), Обозный принужден был взять бумагу обратно, с тем, дабы, согласно с [280] просьбою г-на То, сделать в ней требуемые отмены и представить ее опять в Трибунал.

Апр. 26. Ночью и утром свирепствовала жестокая буря.

В 5 часу представлена от меня в Палату иностранных дел новая бумага о возвращении прежней Миссии в отечество. Сия бумага, с коей список прилагается в конце настоящей Главы, Чжангинями принята. Но, и в сем случае, один из Членов Палаты обнаружил приказное умствование. Я просил от Китайского Правительства вспомогательного распоряжения, на основании дружественного между обеими Империями трактата, заключенного с Китайцами на Кяхте Графом Владиславичем 21 Окт. 1727 и размен. 14 Июня 1728, Чжангинь, из опасения по-видимому, чтобы мы, распространяя силу сего постановления в свою пользу, не сделали каких-либо значительных требований, настаивал, дабы вместо слова трактат, было написано: согласие, что г. Сипаков в Палате же исполнил в Манжурском переводе моего прошения; но Руской подлинник остался в своем настоящем виде. Не было в присудствии То-лое, хорошо знающего порядок дел, от того и возникло новое притязание, не имевшее впрочем никаких оснований. Требование об оказании пособия или, справедливее сказать, о непрепятствовании нам со стороны [281] Китайских провожатых нанимать и выменивать в пути нужный скот у Монголов, сделал я по точному смыслу следующего постановления, изображенного в IV пункте означенного трактата: «Ежели купцы (казенных караванов, ходивших в Пекин; о переезде же Миссии в трактате не сказано ни слова) на дороге пожелают купить верблюдов и лошадей, корм, и нанять работников своим собственным иждивением, да купят и наймывают». Из сего постановления открывается, что коль скоро людям, едущим по видам торговли, дозволено на собственный счет заимствовать от иностранцев пособия, необходимые по столь трудному пути, и платою доставляющие выгоду местным жителям; то, по смыслу трактата, гораздо справедливее содействовать людям, каковы суть посылаемые Россиею в Пекин Духовные и Студенты, кои служат как бы залогом прочного мира и дружбы между двумя соседственными Державами, и притом, находясь в Пекине, получают все содержание от Хуандия.

Г. Сипаков, при Обозном и Переводчике, объявил в Палате желание Начальника новой Миссии — знать, чем решено представление его о высылке в Россию Иеродиакона Израиля и об оставлении, вместо его, при Пекинской Миссии переводчика Фролова. Трибунальские чиновники отвечали, что по докладу о сем деле Государю, Его [282] Премудрое Величество дозволяет Ламе, по болезни, возвратиться в Россию; а в Пекине повелел оставить только 9 человек Россиян, вновь прибывших: о чем со стороны Трибунала будет послано известие в Российский Сенат.

Апр. 29. По прибытии новой Миссии в Пекин, Начальник оной, О. Архимандрит Петр прежде всего обратил внимание свое на исправление, по возможности, монастырской церкви. Глава на оной, назад тому из лет сооруженная, пришла в крайнюю ветхость; а потому О. Петр еще в Марте месяце сделал распоряжения о возобновлении оной. Изготовленная глава доставлена сего числа в монастырь и взнесена на церковь. Глава с крестом из желтой меди, под хорошею позолотой; а шея (круглая) и основание (четвероугольное) сделаны из красной меди, которую, по силе заключенного с мастером контракта, надлежало чрез долговременную закалку привести в темный цвет; на боках пьедестала, южном и северном, прибиты двуглавые вызолоченные орлы, герб Российской Империи представляющие. На все сие украшение отпущено из церковной суммы более тысячи лан серебра, т. е. на наши деньги около 10 т. ассигнациями. Надобно сказать, что новая глава имеет хороший вид; жаркая позолота оной обратила на себя внимание Пекинских жителей. Но отделка ее слишком груба: самое большое яблоко не отшлифовано; от чего [283] сырость, застаиваясь в раковинах, будет производить ржавчину. Что касается до шеи и пьедестала, то мастер весьма погрешил в отделке оных: ибо вместо закалки, могшей потребовать гораздо более труда и издержек на уголье, медь густо покрыта тушью, или Китайскими чернилами.

О. Иакинф, руководствовавший сим сооружением, также обвинял подлог медника в отделке главы; а потому, имея у себя контракт, положил удержать 150 лан или 300 р. серебром, следовавших мастеру, как законную меру пени за его отступление от договора.

Мая 4. Сего числа, по предварительному приглашению, ездили проститься с знакомым нам Чен-Ламою как все Члены возвращающейся из Пекина Миссии, так и я, с находящимися при мне чиновниками и Студентом новой Миссии, О. И. Войцеховским.

Чен Лама живет в больших кумирнях, лежащих близ самого дворца, на С. З. В проезд наш к нему, видели мы у восточных дворцовых ворот великое множество носилок, колясок и верховых лошадей, принадлежащих должностным и придворным чиновникам. Неподалеку от того места находится Пекинское Училище Руского языка.

Кумирни покрыты красною краской; они обширны, великолепны и содержатся в примерной опрятности. Здесь живет Фое или Кутухта, коею [284] видели мы в служении 4 Февраля; ныне удалился он на все лето в Долоннорские свои капища. Нам показывали и самые покои сего Первосвященника, отделанные в лучшем Китайском вкусе, с богатыми украшениями. Внутренние перегородки в оных из дорогого душистого дерева, а вместо дверей приделаны занавесы; полы устланы войлоками в несколько рядов и прикрыты сверху прекрасными коврами: ходить мягко и никакого шуму от ног неслышно. На стенах висит несколько картин Тибетской и Китайской живописи; а в двух комнатах видели мы и столовые часы Английские. В сих кумирнях живут Ламы, преимущественно из Восточных Аймаков Монголии, коих духовными делами заведывает обитающий здесь Кутухта. Они весьма обрадовались, встретив случай, разговаривать с нами по-Монгольски, чрез Обозного и Переводчика Фролова.

Чен Лама принял нас и угостил со всеми знаками дружбы: он был путеводителем нашим при обозрении кумирен. Часов через пять, мы расстались с ним, изъявив ему искреннее наше желание, чтоб он продолжал приязнь свою к нашим соотечественникам, оставшимся в Пекине.

Наконец посетили мы в последний раз и Лам, живущих в Монастырях Желтых, Хуансы. Тамошние капища, с наступлением весны, [285] получили новую приятность от раскрывшейся зелени на дворах и в окрестностях.

С утра до 5 часа по полудни шел дождь; вечер был сумрачный.

Мая 5. Учитель Пекинской Руской Школы, Шумин, приходил к Студенту Сипакову с просьбою, дабы он перевел на Российский язык с Манжурского отношение из Палаты иностранных дел на имя Российского Сената, о произведенной перемене Пекинской Миссии. Бумага сия на Латинский язык переведена Португальским Миссионером Гау. С перевода г. Сипакова я взял список для представления оного высшему Начальству. Члены Российской Миссии, сохраняя связь с означенною Школой Руского языка, могли бы извлекать из того пользу.

Мая 6. Сильный западный ветер дул во весь день, поднимая густые тучи пыли.

Мая 10. Подрядчик Лиляндынь (См. Апр. 24) окончил в присудствии нашем перевеску на Китайский безмен тяжестей, принадлежащих Членам возвращающейся в отечество Миссии и сопровождающим оную Чиновникам, а равно книг, купленных в библиотеки: Азиатского Департамента, Иркутского Училища Азиатских языков и в Санктпетербургскую Императорскую Публичную библиотеку. Вообще большую часть тяжести составляли книги, с присовокуплением библиотеки Архимандрита Иакинфа и [286] других Членов Миссии: 15 верблюдов навьючено было сими произведениями Китайской учености. Смело можно сказать, что во все 8 перемен Российско-Императорской Пекинской Миссии, бывших в течение 100 лет, не вывезено столь великого числа полезных сочинений, как в настоящую девятую перемену оной. В самом конце сей части приложен реэстр важнейшим из них.

Всей тяжести оказалось 11,000 гинов, что на Руской вес составило, полагая во 100 гинах 3 пуда 25 фунтов и 80 золотников — около четырех сот пудов.

Таким образом подрядчику, за перевозку Миссии от Пекина до казенного обоза, следовало заплатить серебра:

И того за всю доставку 350 лан 6 чин; а на Российский вес, согласно эрлямпину, т. е. полагая по 11 лан 6 чин в фунте, 30 фунтов, или около 760 рублей серебром. [287]

В удовлетворение просьбы подрядчика, выдано ему сего числа, в щет подрядной суммы, серебра 116 лан или 10 фунтов.

Учитель Пекинской Руской школы, Шумин, приходил, в 4 часу по полудни, проститься со мной и со всеми отъезжающими в Россию.

Вечером Португальский Миссионер Гау посетил О. Архимандрита Петра, для некоторых объяснений о преждевременном возвращении в Россию Иеродиакона Израиля.

Мая 12. Во 2 часу по полудня, по приглашению Палаты иностранных дел, я посылал в оную Обозного и Переводчика; при сем сопутствовал им и Студент Сипаков. Члены Палаты вручили им лист на имя Правительствующего Сената, от 18-го IV луны сего и года Даогуана, т. е. Светлого Правления (Doctrinae jllustrantis), и просили, дабы я, возвратясь в отечество, доставил оную бумагу по принадлежности.

Мая 13. Туркестанец Лиляндынь представил мне письменное, на Китайском языке, обязательство о перевозке Миссии от Пекина до Ц. Балгасу, на вышеозначенных условиях. Сроком выезда Миссии из Пекина положено 26 число сей IV-й луны, или, по нашему календарю, 15 Мая 1821 года, как день весьма счастливый для отправляющихся в путь, согласно Китайской Астрологии. [288]

Сверх отпущенных подрядчику прежде 10 фунтов серебра, в получении коих он росписался на контракте, вновь выдано ему сего числа, под росписку, серебра 10 фунтов.

Равным образом, выдано подрядчику серебра за 8 верховых лошадей, по 1 Лане за каждую, приготовленных особо для осьми казаков, из числа долженствовавших ехать на телегах. Сих казаков я назначил, вместе с прочими, для составления парадного конвоя, при выезде Миссии из Пекина до первой станции Цинхэ.

По полудни Пристав Российского Посольского двора, То-лое, вместе с товарищем своим, приходил проститься с О. Иакинфом и со мною. Чиновники сии объявили мне, что по воле Хуандия, послано повеление Халганскому Гузай-Амбаню, также Ургинским пограничным Правителям, Вану и Амбаню, об оказании возвращающимся из Пекина в отечество Россиянам пособия в скоте и во всех путевых потребностях. Я изъявил им общую благодарность за столь деятельное их старание о выгодах наших и за дружбу, оказанную во все пребывание наше в Пекине; вместе с сим я просил их продлить таковое расположение и к остающимся здесь Членам Российской Миссии, не лишая их помощи во всяком случае. Вскоре расстались мы с сими добрыми попечителями, кои показали, а особливо То-лое, опыты истинного к нам усердия. [289]

Вечером явился ко мне Бошко Ургентай, назначенный для сопровождения Миссии. Целию такового посещения г. Бошка было желание узнать, готовы ли мы к отъезду. При сем он не упустил случая унижать, в глазах наших, вновь назначенного к сопровождению возвращающейся Миссии Битхеши Фусангэ. В предосуждение ему, г. Бошко поставлял незнание ни Монгольского, ни Манжурского языков, а равно и то, что Фусангэ, не бывши никогда в Монголии, берет с собою Нербу, который неоднократно причинял нам в пути неудовольствия. Таковые извороты угодно было г. Бошку употребить для того, чтобы показать, по крайней мере на словах, преданность свою к Россиянам. Но мы довольно уже понимали настоящую цену сему человеку, и дивились только завистливому духу Манжурских чиновников, кои ни мало не стыдятся выказывать слабости собратий, даже пред иностранцами.

Мая 14. Сей день провели мы в окончательных приготовлениях к обратному пути в отечество, после пребывания в столице Китайского Государства наших двух Миссий вместе, продолжавшегося ровно 5 1/2 месяцов. [290]

«Дацинского Государства в Трибунал Иностранных дел

Пристава Российско-Императорской Пекинской Миссии, Тимковского,

«Из донесений чиновника вашего, ныне сопровождавшего Российскую Миссию, может быть известно уже сему Трибуналу, сколь много казенного скота потерял я в дороге от Кяхты до Халгана, по причине поздого вступления Миссии в границы вашего Государства. От Халгана до столицы вашей ехали мы на подводах наемных; а наш скот оставил я, на зиму, в урочище Цаган Балгасу, и при оном десять человек наших казаков.

«Сии казаки, изустными чрез ваших людей донесениями, ныне уведомили меня, что от ранней зимы, жестоких морозов и глубоких снегов — назначенное место для пребывания нашего скота, не только не могло доставить отдыха оному после трудного пути; но еще более изнурило его совершенным недостатком кормов, так, что после нашего отъезда пало еще несколько верблюдов и лошадей. Притом и люди наши, для смотрения за скотом в Цаган Балгасу оставленные, привыкнув в России жить в теплых домах, весьма расстроились в здоровье, находясь теперь [291] без перемены, чрез всю зиму, на открытой степи.

В следствие сих известий, я обращаюсь Дацинского Государства в высокую Палату Иностранных дел с покорнейшею просьбой, дозволить мне отправить, не позже 10 числа вашей II Луны, в Цаган Балгасу, на своем коште новых 10 казаков с нашим Офицером Г-м 14-го класса Разгильдеевым, с тем, дабы он переменив там людей, с прежними десятью казаками возвратился опять в вашу столицу. Сия перемена наших людей и в прежние годы производилась, да и теперь необходимо нужна, для того:

1) Чтобы казакам, прожившим в Цаган Балгасу всю зиму, дать время отдохнуть здесь и поправить свое здоровье к возвратному пути в Россию, и

2) Дабы при сем случае наш Офицер на месте увидел, сколько осталось казенного скота, и годится ли оный для переезда нашего от Халгана до Кяхты.

Если же в казенном скоте произошло крайнее расстройство и значительный ущерб; то он должен будет, на слабых верблюдов и лошадей выменять свежих у местных жителей, а недостающее число оных купить. На сей конец я посылаю с помянутым Офицером известную сумму серебра. [292]

«Побуждаясь вышеизложенными обстоятельствами, я покорнейше прошу высокую Палату Иностранных дел, на основании дружественного между обеими Империями трактата, оказать мне свою помощь в сем деле, допустив переменить наших людей, живущих в Цаган Балгасу, и снабдив отправляемого мною Офицера благонадежным проводником до Цаган Балгасу, и оттуда обратно до вашей столицы».

Подано в Пекине 12 Февраля, 1821, с Манжурским переводом г. Сипакова, прилагаемым у сего под лит. А. [293]

«Дацинского Государства в Трибунал Иностранных дел

Пристава Российско-Императорской Пекинской Миссии, Тимковского,

«Отправленный мною в прошлом месяце, для перемены наших людей и освидетельствования казенного скота г. 14-го класса Разгильдеев, по возвращении из урочища Цаган Балгасу, донес мне, что по причине жестокого холода и глубоких снегов в минувшую зиму, из числа оставленного за Халганом скота, пало более 30 верблюдов и почти столько же лошадей. Сей Офицер приглашал местных Монголов, продать нам потребное количество рабочих верблюдов и лошадей; но Цахары отозвались неимением у них излишнего на продажу скота.

«А как и оставшемуся казенному скоту, весьма изнуренному суровостию зимы, нужно дать время хотя несколько оправиться на весенних кормах; то я намерен выехать из столицы вашего Государства не прежде 26 числа сей IV Луны, с Миссиею, долженствующею возвратиться в Россию. При всем том подняться нам в предлежащий путь, при недостаточном количестве оставшегося собственного скота, не предвидится возможности. [294]

«Известно нам, что в последний раз, лет за 13 пред сим, наш чиновник, сопровождавший ехавшую обратно в отечество Миссию, по малому количеству казенного скота, получал недостающее число верблюдов и лошадей на станциях в Монголии, по распоряжению вашего Начальства. Почему и я, будучи приведен обстоятельствами в подобное положение, а равно основываясь на дружественном между обеими Империями трактате (согласии), осмеливаюсь покорнейше просить высокую Палату Иностранных дел об оказании нам, и на сей раз, такового же пособия».

Подано в Пекине 27 Апреля, 1821, с Манж. переводом г. Сипакова, у сего прилагаемым под лит. Б.

57. Чан собственная его фамилия; а лю по-Кит. 6; он был шестой брат в своем семействе.

58. Путешествие во внутренность Китая и в Тартарию Лорда Макартнея, III, 49 и 60.

59. Походит ли сие имя на Хэ-Чжунтана? — После таких превращений, язык Китайский, конечно, покажется самым странным.

62. Сие действительно было бы немалое преступление, если б он поступил без всякой законной причины; но он извиняется позволением Государя, данным ему по болезни ног. Хэшень не явился бы ко Двору; но Государь не мог без него быть: Хэшень у Цяньлуня был наперсник, друг, советник.

63. Сие в Пекине объясняли в другом смысле. Все утверждали, что Хэшень не доносил о неприятных известиях с добрым намерением, дабы престарелого и вольного своего Государя не потревожить более.

64. Титул, принятый Китайскими Императорами от своих подданных, которые любят всячески величать их.

65. Чин Китайского Министра иностранных дел, равняющийся нашему Дейст. Тайн. Сов. 1-го класса.

66. Фын значит простое кладбище, а Лин кладбище царское.

67. Шарики, думать надобно, яхонтовые, Ванами и другими Принцами крови на шапках употребляемые; а прочие куски, без сомнения, большею частию состояли из разных пород Туркестанской яшмы, златовидной и млечной.

69. Говорят, что Генерал Ост-Индской Компаний, Лорд Клайв наполнив всю Индию шумом оружия, а еще более ужасом имени своего; положив основание тому колоссальному могуществу, каковое Англия соорудила на развалинах сей прекрасной, но злополучной страны, — Лорд Клайв, жаждавший богатства и побед, предлагал некогда своему Правительству, завоевать Китай. Для сего он признавал нужным не более десяти тысяч войска, довольно зная характер жителей восточной Азии, а равно и то, что город Калькутта (столица Ост-Индской Компании) не далее 600 Английских миль от Юннани, южной губернии Китая. В числе приобретений своих, Лорд Клайв первейшим полагал уплату публичного долга Англии — теми суммами, кои можно было бы найти в Китае. Лорд Чатам, управлявший тогда делами государственными, не позволил обольстить себя столь блистательными надеждами. — Voyage en Chine et en Tatarie a la suite de l’ambassade de Lord Macartney, par M. Holmes, Sergent-Major de sa garde; a Paris, 1805. T. I. p. XIII et seqq.

71. Г. Липовцова, о коем имел я случай упомянуть в I. Ч. сих Записок, на стран. 151, примеч. 1.

74. В Китае дожди бывают периодические. В Пекине с последних чисел Июня по Август дождь льется день и ночь; воздух наполняется влагою, так что мебели, обои и проч. расклеиваются, строевой лес бухнет, самые камни и кирпичи покрываются зеленью.

75. Не в дальнем расстоянии от города Хлассы есть озеро Ямчжо-юмцо. Посреди оного на горе возвышается капище Дорцзи Балмугунь, одно из прекраснейших по своему местоположению и устройству; там девичий монастырь, и настоятельница оного носит титло Пагму или Хутуктай. Повествуют, что она родилась из сущности северной звезды, и во время замешательств, произведенных в Тибете Тебою Санцзе (в конце XVII столетия), она претворясь в свинью, бежала. — Об оном озере упоминает г. Мальтбрен в следующих словах: «Озеро, на юг от Хлассы лежащее и на картах наших известное под именем Jambro — Жамбро, или Palte — Палт, весьма необыкновенно: его представляют в виде большого рва, около 2 миль шириною, окружающего остров, который имеет в поперешнике почти 12 миль». Precis de la Geographie, III. 567.

76. Некоторые толкуют, что Лоча происходит от ловчий — имя, переданное Манжурам Рускими Казаками, жившими в Албазине и преимущественно занимавшимися звероловством. Таким образом, по мнению тех же Этимологов, имя Лоча сохранилось и по переселении Албазинцев в Пекин.

77. Выражение Португальского Миссионера, О. Гау, переводчика при Китайском Сенате. Кажется однако, что Латинский перевод не совсем точно выражает смысл Китайского и Манжурского названия.

78. Сравн. замечание в I Части сих Записок, 18 Окт. 1820.

79. Подробное описание музыкальных инструментов Лам можно видеть у Палласа: Nachr. uber die Mongol, Volk. II, 164 и след.

81. Европейские наши Географы полагают под именем северного Индостана все горные владения, лежащие между Кашемиром, Бутаном и Ажимом, в том числе Непауль и Горку, зависящие ныне от одного повелителя, Рачжи Непаульского. Владения его простираются на 2935 кв. миль и заключают в себе около 2 миллионов жителей.

82. По счастливом окончании в Тибете сей войны с Горкинцами или Непаульцами, командовавший армиею Манжурский Генерал явился к Императору Цяньлуню, в увеселительный дворец Жехэ. Там нашел он Английского Посла Лорда Макартнея (в Сент. 1793). Сия встреча во многом послужила к разрушению видов Великобританского Посольства; ибо до прибытия означенного Генерала, Англичане от Китайского Государя были принимаемы с великою ласкою, и переговоры их производились не без успеха. Но вскоре дела приняли иной оборот, препятствия умножились, и Посланник, располагавшийся провести зиму в Пекине, вдруг получил отпускную аудиенцию. См. Путешествие Л. Макартнея, III. 83, 84 и в особенности 110, где сказано: «В ответе Китайского Министра неприятен был последний отказ (в пропуске Капитана вперед на корабль Индостан), который вероятно сделан по донесениям Тибетского Генерала, потому что о деле сем рассуждали в его присутствии. Его злоба против Англичан, кажется, и до сих пор (он был Генерал-Губернатором в Кантоне) еще не уменьшилась» и проч.

83. О сем трактате, вырезанном Тибетскими и Китайскими буквами на особом памятнике, который будто бы сооружен на границе обоих Государств, — упоминает, между прочим, г. Ремюза в своем ученом творении: Recherches sur les Langues Tartares, I, 385.

84. Г. Броневский в Известиях о Кавказе, II, 80, также упоминает о сем обстоятельстве: «Царь Иван Васильевич, говорит он, сочетался браком, 1560, с Черкесскою Княжною Мариею Темрюковною, находившеюся тогда в Москве в аманатах с братом ее, Князем Михаилом Темрюковичем, который был потом Царским Боярином. Сей поступок, был ли он следствием пристрастия или политических расчетов, произвел, по тогдашним обстоятельствам, весьма выгодное для России сближение Горских народов, особливо Кабардинцев, Тюменских и Таманских Черкесов, которые в походах Царя Ивана Вас. на Лифляндию, Польшу и Против Крымских Татар отправляли службу на ряду с Российскими войсками».

85. Известно, что люди, состоящие в Китайской или ныне Манжурской службе, гражданской и военной, в отличие своего сана, носят на верху шапок прикрепленные медными или золотыми винтами круглые шарики разных цветов: цвет шарика показывает достоинство чина. Так на прим: шарик красный иди коралловый носить можно только Генералу, синий прозрачный только Полковнику и т. д. На шапке Государевой прикрепляется большая драгоценная жемчужина. Но, кроме сих шариков, Пуцзы суть также отличительные знаки Китайских чинов; это небольшие квадраты из атласа, пришиваемые к верхним кафтанам, на грузди и на спине. На них вышиты, разными шелками, птицы и звери: первые присвоены гражданским чинам, в Китае старшим, а последние военным. Пуцзы военного чиновника 2-й степени или, говоря сравнительно, Генерала представляют льва, а на Пуцзах гражданского чиновника 3 ст. старшей, или по нашему Статского Советника, изображен павлин и проч. Платье с сими Пуцзами чиновники носят, токмо являясь ко Двору или в какие либо торжественные собрания, надевая притом на шею крупные четки, висящие до пояса.

86. Спустя несколько дней после сего, Португальские Миссионеры довольно настоятельно просили меня, чтобы я прислал им свой и казачий Офицерский мундир, для показания оных одной знаменитой особе, весьма любопытствующей видеть одежду Российских чиновников. Желая воспользоваться сим случаем к дальнейшему знакомству в Пекине, я сказал, что у нас, в России, считается неприличным показывать носимое платье, на против того было бы всего удобнее рассмотреть оное на человеке; для чего изъявлял я готовность или самому ехать к упомянутой особе, или, по крайней мере, послать к ней нашего Офицера в полном параде. На сие Португальцы не согласились.

87. Сказывают, что в южном Китайском городе Нанькине, правильнее Наньцзине, есть колокол весом до 1250 пудов, следовательно, по словам Аббата Грозье, несравненно огромнее Французского старинного колокола George d’Amboise. Dela Chine VII. 158. — Сколь ни великими представляют сии произведения литейного искуства; но известные церковные колокола у нас в Киеве, Москве и во многих других Российских городах, по всей справедливости, суть огромнейшие памятники сего искуства. Что же скажут иностранцы, услышав о Московском колоколе, лежащем близ Ивановской колокольни в земле и имеющем весу, как уверяют, до 12.000 пудов: вот произведение, истинно гигантское!

89. Voyage а Peking, par M-r de Guignes fils, при Голландском Посольстве, 1795. Разбор сей книги, доказывающей самонадеянность сочинителя, изложен в многотомном творении De la Chine, par M-r l’Abbe Grosier. См. Чаешь I, discours preliminaire, стран. XV и след.

90. Г. Клапрот находился при Российском Посольстве, назначенном 1805 в Китай и недостигшем далее Урги; ныне Профессором Восточных языков в Париже; издал прибавление к Китайскому Словарю Дегиня и проч.

91. В бумагах, посылаемых от имени нашего Сената к Китайскому Правительству, на Манжурском языке, следует казаков называть солдатами (по Манж. Чохай Нялма, военный человек); ибо под словом Казак или Хасак Китайцы разумеют орды Киргизские.

92. Зерна и края корня сего растения у Китайцев употребляются в числе многосложного их десерта, подаваемого за столом перед кушаньем. Стаунтон говорит, что во время завтраков, которые давали Англичанам Китайские чиновники, нередко потчивали Посланника и его свиту растением Ляньхуа, которое, по его замечанию, должно быть вероятнее Египетский донник, Lotus. — Пут. в Кит. Л. Макартнея, II. 207.

К югу от города Баодин-фу, в коем имеет пребывание Чжилиский Генерал-Губернатор, лежит небольшое озеро, славное множеством растущих на нем ненюфаров, имеющих сходство с обыкновенными в Европе водяными лилиями. Цветы оных, фиолетовые, белые или розовые, возвышаются до аршина и более над водою, по коей плавают их широкие листья. Все части сего растения, даже и корень коленчатый, служат для пищи или другого употребления. Дюгальд, описание Кит. Империи, Ч. I, стран. 211. Мальтбрен, Precis de la Geographie, III. 519.

93. Voyage en Chine, ou Journal de la derniere Ambassade Anglaise a la Cour de Pehin; par M-r Ellis. Paris, 1818.

94. Это был Архимандрит Иакинф, говорящий по-Французски; а с ним Иеромонах Серафим и Студент Сипаков. Все прочее действительно так случилось. Но следующее, там же сделанное примечание сочинителем или французским переводчиком, довольно странно: «Руские имеют в Пекине заведение, для образования некоторого числа людей, назначенных служить на границе, в качестве переводчиков. Тобольский Сенат (?) сносится непосредственно с одним из Пекинских Трибуналов». — Неужели в 1816 и 18 году еще не было известно Европейцам, что Российский Сенат имеет пребывание в С. Петербурге, а не в Губернском городе Тобольске? — Сношения наши с Китаем происходили чрез Тобольск, до заключения дружественного трактата в 1728; с того же времени вся переписка с Дацинским или Китайским Государством производится по Министерству Иностранных Дел именем Сената, согласно принятым условиям. Какой же просвещенный Европеец не знает, что Министерства и Сенат, как высшие правительственные места, во всех Государствах, и даже во все времена, располагались только в столицах.

95. Для счета годов, месяцов и часов, Китайцы употребляют принятые у них знаки двенадцати Зодиаков, в следующем порядке:

97. Бошко Ургентай, как замечено в I Ч. на стран. 66, происходит от Монголов, поселившихся в Пекине вместе с Манжурами, по завоевании Китая. Люди сего происхождения исключительно занимают должности в Пекинской Палате иностр. д. и по всему ее ведомству.

98. Можно себе представить, каких усилий стоит сие благочестивое странствие для Китайских женщин, поселянок и знатных, часто имеющих ступень ноги не более 2 1/2 верш. — наружное достоинство, составляющее особенную прелесть Китайских дам, кои, также как Европейские, много заботятся о наружности своей, не щадя для украшения ее на издержек, ни опытов, ни времени.

99. По Кит. Жибень. Относительно Японии, в Китайской Истории упоминается, что еще при раздроблении Китая на удельные Княжества, за 450 лет до Р. Х. удельный Князь Ханчжеуский поднял войну против Князя Шаосинского, менее сильного, нежели он; поразил ополчение сего Князя, взял его самого в плен и три года содержал в темнице. Между тем Министр и один из Военачальников Княжества Шаосинского тайным образом собрали новое ополчение, обучили оное и доставили своему Князю случай — уйти из Ханчжеу. Возвратясь в отечество, Шаосинский Князь, нашед у себя готовое войско, приступил со флотом под Ханчжеу и долго держал сей город в осаде, так, что Ханчжеуский Князь принужден был бежать из своей столицы на судах в море, взяв с собою всех приближенных. Ветром прибило их к острову Нифону. Изгнанный Князь перенес туда с собою Китайский язык, искуства и проч. Остров Назван Китайцами Жибень (жи — солнце, бень — начало) т. е. остров восточный. Жители южного Китая, особливо Губернии Чжецзянь, с коими Европейцы прежде всего познакомились, не могут произносить грубых звуков своего языка; а потому Жибэнь назвали Нипень; а Европейцы, по своему произволу, составили из того слова: Нифон и Япон.

100. Католические Миссионеры именем сей губернии Цзинцзидао (Kiu-ki-tao) называют и столицу Кореи; что доселе твердят их ревностные последователи.

101. Некоторые подробности о сем городе можно читать в Путешествии Л. Макартнея II, 226; а равно в Voyage en Chine, ou journal de la derniere Ambassade Anglaise a la Cour de Pekin (Л. Амгерста) I. 227.

102. Возмущение предпринято было природными Китайцами, между коими находятся потомки и последней Минской Династии, в решительном намерении истребить Манжуров. Искры сей народной вражды доселе тлятся в сердцах Китайцев.

103. В Путеш. Л. Макартнея упоминается о сих теплицах, III. 10. «Неподалеку от сих гор, сказано там, есть минеральные воды, известные под именем Императорских бань, или потому, что они огорожены и застроены на Государственный кошт, или потому, что кто нибудь из Императорской фамилии пользовался ими, или, наконец, поелику они не принадлежат никому из частных людей».

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие в Китай через Монголию в 1820 и 1821 годах. Часть первая. Пребывание в Пекине. СПб. 1824

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info

а) За трое носилок, по 10 лан с каждых	30	лан.
б) За 17 верховых лошадей и мулов, по 2 ланы 8 чин с каждого	47	-	6	чин.
в) За две больших телеги для 10 казаков, по 10 лан за каждую	20	-
г) За перевозку на верблюдах 11,000 гинов тяжести, по 2 ланы 3 чины со 100 гинов	253	-

Мышь.	Бык.	Бабр.	Заяц.	Дракон.	Змея.
12, 1	2, 3	4, 5	6, 7	8, 9	10, 11
Наши часы по полуночи .
Лошадь.	Овен.	Обезьяна.	Курица.	Пес.	Свинья.
12, 1	2, 3	4, 5	6, 7	8, 9	10, 11
Часы по полудни .