ТИМКОВСКИЙ Е. Ф.

ПУТЕШЕСТВИЕ В КИТАЙ ЧЕРЕЗ МОНГОЛИЮ,

В 1820 И 1821 ГОДАХ.

Переезд Миссии по Аймаку Монголов Сунитов.

Октября 22. Ночью и утром тепло. Выехали мы в 8 часу утра, вместе с провожатыми нашими; но Бошко, Нербы и прочие, кроме Битхешия, помещавшегося в моей повозке, вскоре поскакали на следующую станцию Гашун, до которой Миссия достигла в 2 часа по полудни.

Сперва надлежало перебраться через один из оврагов, окружающих Убур удэ. Лишь только поднялись мы на высоту, как открылась перед нами степь, необозримая для глаз и утомительная для духа, по совершенной пустоте. Самые отдаленные высокие места, верст за 50 и более, синеются вдали, подобно морю, коего неровную зыбь образуют продолговатые увалы и пригорки, составляющие единственное разнообразие сих пустынных мест. Отсюда исподоволь всходишь на высочайшую плоскость Средней Азии, называемую в строгом смысле Гоби. Дождливое лето сего года несколько приодело зеленью наготу сих степей; но во время засухи, это юдоль сетования: скот замирает от голода и жажды. Истину сего довольно испытали наши караваны, ходившие некогда в Пекин с товарами, и почти все отправлявшиеся туда наши Миссии. [249]

С высоты ехали мы около 3 верст до равнины, имеющей пошву глинистую и заросшую будургуною. Тут много попадалось зайцев, весьма неробких. Проехав еще версты 2, вышли мы на большую дорогу, вчера нами оставленную. Через 8 верст потом приближились, по наклоненной, гладкой плоскости к высоте Хара тологой. [черный холм]; где останавливалась Миссия в 1794 году. Название черный холм дано сему месту вероятно по тому, что вся высота, идущая в длину с В к З на необозримое пространство, а в ширину версты на 2, покрыта будургуною, издали чернеющеюся в виде дубовых перелесков. На сей высоте грунт совершенно болотный. С оной спускались мы версты 4, и потом верст 6 ехали по увалам до самой станции. В сей степи водится великое множество полевых мышей, коих норы так близки одна от другой, что земля, сделавшись рыхлою, беспрестанно проваливается под копытом лошади.

Бошко приходил ко мне в нетрезвом виде, что впрочем не редко с ним случалось; ибо он дорогою, даже у Монголов, отнимал их вино, приготовляемое из молока. Лукавыми изворотами старался он выманить у меня хотя одну из верховых лошадей; но в сей, во все уже неуместной просьбе решительно ему отказано. При нем явился и Мейрен Намсарай — простой, чистосердечной Монгол. Намсарай много делал [250] вопросов Разгильдееву 1-му: о Солонах, о Цурухайту и других пограничных местах по Аргуни и близь реки Амура. Бошко, не получив на сей раз от нас ничего, соскучился, и выходя, сказал Мейрену: «Для чего ты расспрашиваешь о тех местах; ведь ты живешь далеко от Российской границы, и тебе там не бывать».

Мейрен, оставшись у нас, жаловался, что Битхеши Чен сделал выговор ему за то, что будто бы Руским путешественникам даются юрты гораздо лучшие, нежели для него, едущего по священному указу премудрого Хуандия или Богдохана, и за таковую невнимательность грозит ему взысканием. Это не что иное, как Манжурская уловка для пополнения своих доходов. Все чиновники Китайские, сопровождая наши Миссии, позволяют себе особенную вольность в землях Сунитов, и не без прибытка. Трудно изъяснить, что могло бы служить причиною сему; но кажется, что само Китайское Правительство не обращает на них того внимания, каким пользуются соседственные Сунитам два Аймака: на юг Цахарский, а к северу Халхаский. Из них первый вошел в число Манжурского войска; а Халхасы составляют важную пограничную стражу, и притом имеют сильных начальников, каков Ургинский Ван, Ханы и проч.

Между прочим, Намсарай сделал нам вопрос: Государь Российский посылает ли дары [251] Китайскому? Видя много ящиков с серебром и прочими вещами Миссии, некоторые из Монголов действительно толковали, что мы везем подарки к Пекинскому Двору, имея обязанность поздравить нового Богдохана с восшествием на престол. На сделанный вопрос мы отвечали: этого никогда не бывает; наш Государь Император слишком для сего велик и силен. По одной только дружбе обоих Монархов, едем мы в Пекин с учениками, кои там обучаются языкам Манжурскому и Китайскому. Мейрен продолжал: «Получаем ли мы в пути жалованье от Богдо?» — Нет, мы едем на счет своего отечества. При сем ему сказано, что Монгольские курьеры, приезжающие из Урги в Иркутск, помещаются у нас в прекрасных домах, получают от нашего Правительства в изобилии пишу и напитки, и сверх того еще хорошие подарки. Скудный житель Гобии восхищался выгодами пользующихся нашим гостеприимством.

Открывая в некоторых из нашего конвоя сходство будто бы с лицами Киргизов [называемых здесь Хасак], Мейрен спросил, знаем ли мы Хасаков? Потом рассказывал, что в Июле минувшего года провожал он чрез свой Хошун, по западной дороге, 32 Киргизцев, ехавших на Монгольских подводах в Пекин с данью ⁷³, которую они везли на 35 верблюдах. [252] Сверх того 35 верблюдов шло под собственным обозом Киргизцев и двух Манжурских чиновников, их провожавших [один из Улясутая]. Семьдесят лошадей выставлялось для свиты; по 6 баранов каждый день давалось Киргизам, и по 6 Манжурским чиновникам с их свитою: все на счет Монголов. Киргизы ехали двумя отделениями, через день; по 3 юрты отводилось им на 16 человек. Для старших приготовляемы были кровати, на которых они клали свои тюфяки — роскошь, Монголам мало известная; а где не могли достать кроватей, там настилали для них войлоки, толщиною от земли в поларшина и более. Все сие отягощало Монголов. Намсарай шутил на счет Магометанского обряда омовения, и жаловался, что Хасаки обходились с Монголами весьма грубо. Из Пекина в обратный путь ехали они в Ноябре, по сим же местам и потом на Улясуту, быв щедро одарены от покойного Богдохана. Как из числа Киргизов по Монгольски никто не говорил, кроме одного толмача и еще семидесятилетнего старика, который в третий раз уже ехал в Пекин; то и не можно было разведать о них обстоятельнее. Впрочем, я долгом поставляю включить здесь любопытный отзыв о Киргизах одного Китайского чиновника, бывшего на месте ⁷⁴. [253]

Хасаки ⁷⁵ составляют большое владение, лежащее от города Или на северозапад. В 21 лето Императора Цяньлуня [1756] войска Китайские вступили в землю их, и Хан Хасацкий Абдулла [Аблай-би] сам вышел к ним на встречу и покорился. Он получил от Богдохана грамоту на княжеское достоинство и календарь [условия Китайского вассальства]; с того времени все владения его причислены к Империи. В стране сей нет ни городов, ни строения или постоянных жилищ, и не занимаются земледелием. Войлочные юрты служат Хасакам домами; они питаются скотоводством и живут рассеянно. Земли их наполнены удолами и низменными горами, обилующими травою, что делает их привольными для скотоводства. Главу народа называют Би [Бей, князь]. Владения его довольно обширны. Жителей великое число; у них много скота, так что богатые имеют по 10,000 коров и лошадей, а овцам не знают счета. Народ сложения крепкого, нравов суровых и непросвещен. Жены, по порядку, поступают от брата к брату. Сыновей на 16 году отделяют и снабжают частию скота, чтоб могли жить сами по себе. При пиршествах Хасаки [254] едят мясо верблюжье, конское, говядину и баранину; кумыз служит им вместо вина. Употребляют деревянную посуду; а богатые имеют медную и оловянную. В платье поставляют щегольство до того, что летом, несмотря на сильные жары, ходят на пиршества в семи или осьми розных платьях. Очень любят Китайский фарфор, чай, пестрые выбойки, парчи, плис и подобные сему материи, почитая оные выше всего; гродетуров, тафты и прочего не уважают. Они не имеют ни законов, ни уложения, и мало слушаются своего владельца. Если кто провинится, то преступника судят на общем сборе. За малую вину штрафуют скотом; а за большую предают смерти, и разделяют между собою имущество виновного, не сносясь с своим владельцем. В военных делах Князь советуется с народом; нежелающего идти в поход [на грабеж] не принуждают. Хасаки ежегодно платят Китаю, вместо ясака, со ста коров и лошадей одну голову; с тысячи баранов одного ⁷⁶. Манжурский Главнокомандующий в Или [255] посылает чиновников в их земли для сбора с Хасаков ясака. Владелец их и старшины, при первом требовании, встретили великие затруднения. Хасаки говорили: «Небо производит траву и воду; скот есть даяние Неба; пасем его и себя пропитываем сами: за что ж будем отдавать другому?» — Владелец всячески убеждал их, и наконец против воли Хасаки согласились внести ясак. После сего, опасаясь худых последствий, они ежегодно сами отдают оный сполна и без замедления. Хасаков две Орды. Первая, описываемая здесь [Больш. Киргиз.] граничит с Или и Тарбахтаем, находится в покровительстве Империи и каждый год пригоняет много скота на границу для промена на шелковые материи; а Хасаки, граничащие с ними на север, составляют особую Орду [Среди. Киргиз.], которая многочисленнее сей и не зависит от Китайской Империи.

Окт. 23. Дневали. Часу в 9 утра я ходил с Переводчиком рассматривать Обо, стоящий от юрт верстах в З к Ю, на самой вершине той отлогой высоты, по которой мы еще на кануне ехали верст 6 до сей станции. Обо сложен из кварцевых обломков, в виде квадрата; имеет в вышину 1 сажень, и по 2 саж. продольных в каждом из четырех боков; на верху сделана еще каменная насыпь, на которой [258] водружена разноцветная хоругвь, а равно поставлены выкрашенные шесты с плоскими концами, на коих нарисованы лошади и другие животные. К шестам привешены холстинные лоскутки, конские волосы, овечья шерсть. Сверх того от основания квадрата, во все четыре стороны света, насыпано по 13 куч из кварца. Место сие Монголы называют Цаван Обо [белый Обо]; от чего и нынешняя станция наша, Гашун, известна более под именем Цаган Обо и Курдэ. В Шигемуниевых капищах курдэ называется высокий, многоугольный ящик, вертящийся кругом на шпиле. Он есть, так сказать, молитвенник для неграмотных. Бока его исписаны воззваниями к Пророку Шигемуни на Тибетском языке, крупными золотыми буквами; в сей ящик также кладут молитвы на языках Тибетском и Монгольском, дабы притекший в капище, став на колена перед курдэ и твердя свое Ом ма ни бат ме хом, мог поворачивать оный столько времени, сколько внушит ему то сердечное умиление: и сие почитается столь же действительным, как бы произносимые им молитвы. Мне случилось видеть в Монголии Ламу, который носил в руках таковой цилиндр с привязанною к нему оловянною гирькою, для скорейшего кругообращения; с такою же поспешностию и язык Ламы отправлял свое дело, в коем душа его, кажется, не принимала ни малейшего участия. [259]

В 3 часа по полудни Начальник Миссии, я, Обозный и Переводчик были у Битхешия и Бошка, как бы из благодарности за их ежедневные посещения. К сожалению, Китайские проводники наши или по скромности, или по неведению, всегда почти обращали разговор свой только на лошадей, собак, на похвалу Пекинских ослов, мулов и т. п. И так любопытство наше, стремившееся к познанию важнейших обстоятельств сей чуждой нам земли, не находило для себя пищи.

По возвращении нашем, Провожавший Миссию Цзангин, от имени Мейрена, привел мне и Начальнику Миссии в дар по два живых барана. Никак не могши отклонить от себя такового приношения, мы согласились на сие с тем, что в свое время будем благодарить Мейрена и прочих, нам усердствовавших.

Окт. 24. Отправя вперед обоз в 7, а повозки в 8 часу утра и пройдя 20 верст к ЮВ, прибыли мы на станцию Харатуйн Сучжи в 1 часу по полудни.

С Гашуна ехали сперва версты 3 в гору до вершины высоты, на коей вправо находится выше описанный Обо. С сей высоты надлежало нам спускаться все подгору, по кремнистым увалам, имея перед собою в виду, как бы целию, Обо на высоком холме, находящемся неподалеку от станции Харатуйн Сучжи. Поблекшие травы сначала нынешнего переезда худы; но [260] ближе к следующей станции оные несколько лучше. Версты за 3 от оной спустились мы в длинный песчаный овраг и, поворотив прямо на В, пробирались по оному до самых юрт, приготовленных для Миссии на пригорке. Не доезжая до юрт сажен за 50, мы приметили колодезь с прекрасною водой и с огромными двумя корытами, сделанными из сосновых досок и окованными железом. Устройство колодезя, коему подобного доселе еще в Монголии мы не видали; место вокруг оного, избитое на большое пространство конскими копытами; со всех сторон из степи глубокие тропинки — все показывало, что в окрестности ходят многочисленные стада, но кому оные принадлежат, нам утвердительно не сказали.

Пошва под нашим станом состоит из мелкого камня; между коим находили мы и обломки черного шифера.

Вечером, по обыкновению своему, посетил меня Мейрен. Ни один Монгол, ни один Китаец не обнаружил перед нами столько любопытства о России и о всем Руском, как сей добродушный Сунит. Ныне расспрашивал он о Руской музыке, о музыкальных инструментах, о песнях и проч. С своей стороны сказал нам, что и у них есть род флейты, баса, также гусли. В праздничные дни, в юртах степных Ванов и Амбаней, бряцают на сих [261] музыкальных орудиях ученые музыканты по нотам.

Окт. 25. С ночлега двинулись мы в 8 часов утра, и чрез 30 верст приехали на урочище Цзун Сучжи [восточный Сучжи] в 3 часа по полудни.

Китая дорога, по коей мы ехали от Эрги до Харатуйн Сучжи, пошла левее на В, к Долоннору; а нас провожали по степи. Верст 15 должно было пробираться прямо на юг, то по глубоким долинам, то по крутым высотам. Верстах в 5 от Харатуйн Сучжи, проехали мимо солонечного озера. На половине дороги видно такое же озеро, несколько обширнее первого. На северном берегу сего последнего стоит кузнечная печь о двух горнах, как приметно, недавно еще оставленная. И в сих пустынях человек познал необходимость и пользу молота. — Отсюда мы долго поднимались на отлогую высоту, где нашли следы дороги; но и та заросла ныне травою. По сей тропе ехали на ЮВ верст 15, частыми увалами, оставя вправе белеющееся, как снег, соляное озеро. С сей высоты оказывается большая покатость на З к хребту Дархану, отстоящему от дороги верст за 20. Последние версты 4 до Цзун Сучжи ехали по ровному месту, усеянному камнями, имея в виду, на восточной стороне, высокую гору Сучжин Обо. Лощины по сей дороге покрыты песком. Ни один из [262] провожавших нас Монголов, не знал прямой дороги, люди собраны были из отдаленных кочевьев; и с здешними местами незнакомые: а по тому и ехали мы сего дня большими излучинами. Вообще переход нынешний для скота был крайне труден.

В полуверсте на юг от юрт наших, колодезь в песчаной долине: воды глубиною на сажень.

Сего дня с утра дул холодный восточный ветер; но по полудни сделалось так тепло, как в Петербурге бывает в Августе.

Окт. 26. Восточный ветер усилился к утру чрезвычайно, и сопровождаем был великою стужей. Солнце взошло из рдяных туч. Мы выступили вперед в начале 9 часа, и пройдя 25 верст, достигли станции Батхай в 2 часа по полудни. Лошади наши, изнуренные дальнею, трудною дорогой и скудными кормами, начали приметно ослабевать в силах; некоторые из них едва выдержали настоящий переезд.

От Цзун Сучжи проехав версты 2, очутились мы в глубокой песчаной долине: тут близ колодца стояли 4 богатых юрты и много ходило рогатого скота, весьма тучного. Потом поднялись на высоту, от которой верст ха надлежало пробираться по каменистым горам, идущим с В на З и примыкающим к подошве хребта Дархана. Переезд сей крайне тягостен [263] для скота, а особливо везущего телеги. Гряды высоки, и одна от другой не в дальнем расстоянии; спуски с них круты, подъемы трудны. Сей многосложный хребет, похожий на кладбище, покрытое множеством надгробных камней, называют Сумыйн чолу [кумирный камень], может быть потому, что на З от хребта Дархана, как говорят, находится Шигемуниево капище. В южной части сих гряд есть ключ, извивающийся к В; где вдали белеется соляное озеро. Наконец вышли мы на равнину, от коей по песчаным увалам шли верст Ю, до Батхая. С левой стороны тянутся цепью солонечные озера, подходящие даже к станции, расположенной на песчаном бугре. Во 150 саженях от оной к югу два колодезя с водою солонцоватою.

По прибытии на место, мы застали, что у колодцев поили табун Богдоханских лошадей, коих более 2,000 ходит в окрестности. Лошади сии разношерстны, многие с лысинами ⁷⁹ или со звездочкой на лбу, в Китайском вкусе; они большею частию малого роста, но довольно статны. Близь оного колодца долины покрыты [264] солончаками. Сия горькая соль, как известно, вольному скоту весьма полезна; но отнюдь не должно допускать, чтобы рабочий скот ходил на солончаки; ибо от употребления их расстроивается его внутренность.

Окт. 27. Дневали. Около полуночи ветер утих было; но в 9 часу утра подул с северо-востока с великою силою, и сделалось пасмурно.

Утром всходил я на гору Батхай, лежащую к В, за версту от нашего стана. У подошвы ее стояло несколько бедных юрт, в коих живут пастухи Богдовых стад. С вершины сей горы, подобно как с Дархан олы [3 Окт.] во все стороны открываются обширные равнины. Много ходило по оным скот, а местами чернелись юрты, как бы острова на большому озере. Пошва здесь песчаная; изредка ростет золотарник. Смотря на сии открытые и бесплодные пустыни, трудно поверить, чтобы житель Гоби мог наслаждаться благополучием. Не имея лесов, он терпит крайность в самых необходимых жизненных потребностях; при наступлении лета, он ежедневно молит Небо о дождях, кои редко орошают сии степи; летняя засуха губит скот, единственное его достояние и пищу; зима вновь грозит ему истреблением всех стад его; ибо при глубоких снегах, особенно же во время гололедицы скот, питающийся одним подножным кормом, и не [265] имеющий приюта от стужи, тощает и гибнет. Монголы нам сказывали, что за пять лет пред сим был весною столь сильный падеж на скот во всей Гоби, что из 500 лошадей у некоторых хозяев не осталось и 20; а кто имел рогатого скота голов 200, у того спаслось от падежа не более 4 скотин. После таковой великой потери скота, жители и теперь еще не могут совершенно оправиться.

В 11 часов пошел снег, около двух часов продолжавшийся, который однако же, по причине теплой погоды, таял. К вечеру сделалось весьма сыро.

Окт. 28. Около полуночи ветер переменился: подул западный со снегом. Утром густой туман. Мы не решались было ехать сего числа, опасаясь, дабы не застигла нас в пути вьюга. Но, приняв в уважение, что скот, подкрепивший несколько силы свои вчерашним отдыхом, может сделать предстоящий переход, а притом видя, по близости зимнего времени, необходимость как можно скорее прийти под Халган, мы предпочли продолжать путь до следующей станции.

Пред выездом, по обыкновению, явился к нам Битхеши. В разговорах о трудности настоящей дороги, я старался дать почувствовать сему чиновнику Пекинского Трибунала иностранных дел желание наше проехать на обратном [266] пути в Россию из Халгана прямо на Цурухайту, куда дорога короче; при том она идет по таким местам, кои орошаются реками и обилуют травою. Мы объясняли, что начальники Российских караванов, ходивших с товарами в Пекин, предпочтительно выхваляют ту дорогу. Но Битхеши сказал, что там живут не Халхасы, а Монголы других Уделов, кои будто от Лифуюаня [Пекинской Палаты ин. дел] не зависят. Мы довольно понимали, что Ургинский Ван, вельможа весьма тонкий и самолюбивый — едва ли допустит, чтобы Российская Миссия, при жизни его, ездила в Пекин мимо Урги. На сие обстоятельство, в последствии, указывал и сам Битхеши.

Ненастье было причиною, что мы оставили ночлег не прежде 9 часов по утру. Прошед, при жестоком западном ветре, верст 40, с великою усталостию достигли мы до станции Олон худук [много колодцев] в 5 часов по полудни.

Перебравшись от Батхая чрез песчаный овраг, мимо колодца, верст 5 шли мы на Ю по увалам; потом поворотили к В, против высокого каменного бугра, и ехали верст 7 до колодца, влево от дороги стоящего: вода чиста, но солоновата. Дорога лежала между двумя высотами по лощине, имеющей ширины не более полуверсты: здесь мы видели много юрт и скота. [267] Лощиною ехали верст 20 на ЮВ: грунт песчаный, инде с мелким камнем; много ростет травы дерису, которая до сих пор еще зеленелась. Из лощины поднимались верст 5, а потом верст 10 ехали до Олон худука, частию по ровному месту; а более по плоскости, наклоненной к югу.

В продолжение всего переезда, дул резкий западный ветер. До 12 часов носилась в воздухе густая мгла; но с полудня ветер разогнал снежные тучи. Во весь день был холод градусов до 8, и мы принуждены были половину пути идти пешком, дабы хотя несколько согреться.

Станция Олон худуак расположена в долине близь колодца пресной воды, весьма глубокого. На версту от юрт наших, весьма ветхих и тесных, во все стороны земля совершенно обнажена частым прохождением скота к водопою; но далее подножный корм изряден. В 1 1/2 верстах на С, в открытой степи видны 7 юрт, в коих живет какой-то Хубилган, по имени Даян. Ничего не заметили мы такого, что возвещало бы о величии или богатстве сего перерожденца, высоко чтимого здешними Монголами. Вечером расстались с нами Цзангин и прочие Суниты, провожавшие Миссию от станции Убур удэ; при чем за их усердие и помощь, сделаны им от нас приличные подарки. Между старыми Сунитами [268] находили мы не мало таких, кои уже в 5 раз Российскую Миссию провожают. Мейрен и несколько Тайцзиев поедут с нами до жилищ Западных Сунитов.

Окт. 29. Ветер продолжался до полуночи, и сделалось весьма холодно: утром мороз по град. по Реом. Западный ветер около полудня стих было; но в 5 часа поднялась жестокая буря с северозапада.

Миссия отправилась далее в 8 часов утра, и в 2 часа по полудни остановилась у колодца Саин усу [по Монг. добрая вода т. е. колодезь неиссякающий] проехав 23 версты.

Верст 6 от Олон худука ехали мы на Ю по каменистым местам, совершенно обнаженным, или заросшим будургуною, а потом начали спускаться к подошве стоящего вдали хребта Талайн ирмык [степной рубеж]. Сим хребтом, говорят, разделяется Гобийская степь на северную и южную. Проехав еще верст 6, поворотили на В, и пробирались около 11 верст до следующей станции по песку. На большое расстояние с обеих сторон поднимаются высокие песчаные бугры; вправо они дороги протекает ручей, ныне замерзший. Все сие место имеет сходство с морским дном, и изобилует солончаками. Грунт сего дна покрыт разноцветными камешками, между коими приметны и сердолики желтого цвета. Песчаные бугры [269] изрыты потоками от бывших летом сильных дождей; травы на них неприметно; волновался один только ковыль или дерису.

При сем не излишним считаю сказать предварительно, что от Олон худука идет к югу дорога самая трудная для нашего скота, а особливо после засух летних: пошва везде песчаная; много возвышений и даже гор, покрытых глубоким песком. Но, что всего пагубнее, на сих песках растет одна только длинная, зеленоватая трава, Монголами называемая сули: род осоки. Когда лошадь поест сули и напьется здешней солонцоватой воды; то получает жестокой понос, от коего многие издыхают. Ужасные места сии продолжаются на семь станций или 150 верст, до самого кочевья Монголов Цахарского Аймака. — Такова степь Гоби, устрашающая путешественников, подобно Африканской песчаной пустыне Сагаре, которая для проходящих караванов бывает вероломнее самого моря.

Верст за 5 не доезжая до Саин усу, поворотили мы опять на ЮВ, оставя влеве замерзшее озеро, а за 5 версты, вправо от дороги, колодезь Бумбату ⁸⁰, где останавливалась Миссия 5 Ноября 1807. [270]

Колодезь на глинистой долине, заросшей высоким ковылем, находится близь самых юрт наших; отверстие оного сверху обложено конскими черепами: вот настоящее степное украшение! При нашем приезде Монголы поили свои стада и взмутили соленую воду до того, что оной мы никак не могли употреблять. По распоряжению Мейрена, принесли нам несколько кусков льду, который надлежало оттаивать для воды: оная хотя вкусу не противна, но смешана была с песком и травою. Не оставалось другого средства, как доставать воду из колодца Бумбату.

По прибытии на место, я приказал казачьему Сотнику разведать, каков корм по близости станции: оказалось, что на З по хребту Талайн ирмыку трава изрядная. От дальнего вчерашнего перехода, при жестоком ветре, скот наш почувствовал большую усталость; а потому я признал нужным дать оному на другой день роздых. С объявлением о сем намерении послал я к нашим проводникам Переводчика. Битхеши все предоставил нашему произволу.

Между тем мы узнали от одного из станционных Монголов, что за провоз клади от [271] калгана до Урги, около 1000 верст берут они с верблюда по 6 1/2 лан [13 р.] серебром, навьючивая на каждого по 300 гинов тяжести т. е. около и пудов. Он же сказывал, что в 1 1/2 верстах от нынешней станции на СВ, есть озеро самосадочной соли; окрестные жители собирают оную и возят продавать в лежащие у Великой Китайской стены города: Халган, Куку хото и проч. Нынешним летом продавали там ношу одного верблюда [около 300 гинов, или выше 10 пуд.] от 3 до 5 лан; в случае же большого привоза, ноша соли продается ниже 3 лан.

Окт. 30. Дневали. Ночью поднялась жестокая буря, продолжавшаяся до самого восхождения солнца; а по утру 12 град. морозу. Причину такого сильного холода приписать должно здешним соляным местам.

В 10 часов утра ходил я осматривать соляное озеро, не подалеку от наших юрт лежащее. Оно имеет вид продолговатый, от С на Ю; в окружности верст 6; ныне вода иссякла, но ил, не взирая на жестокий мороз, так мягок, что ноги вязли в оном. Соль была собрана; во многих местах блестели соляные кристаллы. Вокруг озера пошва болотная, заросшая мелким тростником, желтою будургуной, и вся покрыта солончаками.

Монголы, согласно с своими преданиями, сказывали нам, что здесь было некогда море — далай [272] [Байкал называют Буряты также далай], или большое озеро. Видимые признаки подтверждают основательность сего известия. Долина, покрытая песком, находится между приметными возвышениями или берегами и занимает ограниченное, пространство; мелкие камешки, выносимые обыкновенно волнами на берега озер и рек — все сие заставляет думать, что тут действительно могло быть некогда большое озеро.

Кундуй, провожающий Миссию рассказывал, что Суниты восточные [цзун] имеют один Хошун, разделенный на 4 Цзалана [полк], в каждом Цзалане 5 Сомунов [эскадрон], а в Сомуне 200 семей. — Западных [барун] Сунитов также один Хошун, имеющий 2 Цзалана, один из 7, а другой из 6 Сомунов. О сем подробнее сказано будет в III. Части сих Записок.

Окт. 31. По утру мороз 10 град. по Реом. С сего стана пустились мы далее в 9 часу, и прошед 23 версты, прибыли на станцию Хучжирту [солонцоватое место] в 1 часу пополудни.

От Саин усу ехали мы по равнине, покрытой красною глиною, версты 4 до восточной отрасли хребта, отделяющего северную Гоби, от южной. С сей высоты на С видны два соляных озера, а на Ю обширная степь, имеющая падение к хребту Серэн [спинной хребет, или позвонки], в виде амфитеатра подавшемуся на юг. Хорошая трава по сей степи делала приятную [273] противоположность мрачности степей, лежащих между урочищами Саин усу и Олон худук. Частые тропинки, проложенные к водопою показывали, что здесь ходит много скота; но мы не заметили ни одной юрты. Вероятно, приближение Пекинских чиновников, неприятных для Сунитов, заставило почтительных жителей, на время их проезда, откочевать в сторону от дороги. Верст 11 ехали мы до пригорка, на самом пути стоящего и весьма крутого. Дорога битая и, как видно, здесь часто проходят обозы на колесах. По сторонам ростет золотарник, коего нигде не видали мы в таком множестве; к корням его вихрями нанесло большие кучи песку. Сей кустарник, равно как и похожее на дерево растение будургуну, с пользою можно бы употреблять вместо дров. С усилием перебрались мы через вышеозначенный пригорок, и проехав верст 5 по наклоненной плоскости, поворотили с дороги влево, и шли версты 2 до станции Хучжирту, находящейся у колодца в глубоком овраге, на берегу солонечного озера. Вода чиста, но солона. Верстах в 3 к З отдельно стоит высокая гора Зарин, украшенная большим Обо; у подошвы оной есть колодезь Зари саин усу, ныне брошенный. Там имела ночлег Миссия в 1794 с 26 на 27 Окт.

Бошко, по приезде нашем на ночлег, посетил меня. Между прочим, он возобновил [274] высокопарные изъяснения своих желаний, иметь точно такую саблю [офицерскую], какую получил от нас Битхеши. Словами и телодвижениями старался Бошко показать, сколь сильно заботится он, чтобы оставить детям прочный памятник своего знакомства с Россиянами, дабы и поздние потомки, взирая на булатную саблю, имели право сказать, что он некогда провожал Российскую Миссию... Выслушав его, мы изъявили наше сожаление, что не имеем уже таких сабель.

1. Во всю ночь свирепствовала буря с такою силой, что верх нашей юрты погнулся на сторону; к счастию, нас прикрывали высокие утесы лежавшего впереди оврага. Западный ветер, с быстрыми порывами и холодом, дул во весь день.

Отправились мы вперед в 9 часу утра, и чрез 23 версты, с великим трудом едва достигли до следующей станции Кул худук [путевой колодезь], в половине 3 часа по полудни. Одноколки пришли в 6 часу. В первый раз еще от Урги имели мы такой трудный и неприятный переезд.

Версты 3 надлежало всходить на хребет Серэн песчаною дорогой. По сторонам везде зеленелась сули. К колодцу Хучжирту прилегает большая дорога, ведущая из Богдохановых [275] конских заводов в Долоннор; по оной ехали мы сего дня верст 10.

Поднявшись на хребет, увидели вправо на З, верстах в 5 от дороги, белеющееся на скате горы капище и юрты какого-то богатого Ламы; настоящего имени его, по Монгольскому обычаю, нам не объявили, из уважения к лицу. От сего места до самого колодезя Кул худука надобно пробираться по хребту: спуски и подъемы круты и весьма часты, подобно как по нашим Валдайским горам. Грунт — песок, перемешанный с красною глиной. В дождливое время бывает здесь весьма грязно; тогда сей переход крайне тягостен для обоза на колесах.

В горах лежало много снегу, который, при сильном ветре, производил чувствительный холод. Притом, хотя мы ехали сего дня более в направлении к юговостоку; но западный ветер, отражаясь в ущелиях, дул нам почти на встречу. Одинадцатый день, или лучше сказать с самого вступления Миссии в кочевья Сунитов, продолжающийся жестокий ветер, мороз, большие переходы, вредные травы и соленая вода ныне обнаружили гибельное действие свое на рабочем скоте нашем: 6 верблюдов упали под вьюками; столько же лошадей в повозках выбились из сил и не могли дойти до станции; даже верховые лошади наши едва, едва тащились шагом. [276]

Наконец, перешед пространный овраг, изрытый горными водостоками, и миновав два замерзших озера, оставили мы битую дорогу влеве, и чрез долину, заросшую высоким [до 2 арш.] дерису, выбрались на пространную лощину, окруженную горами. Тропинка, по коей мы ехали разделилась на двое. Сунитские проводники скрылись от стужи в юрты. Не зная дороги, мы пошли было прямо на предстоящий хребет, где, как после мы узнали, можно проехать только верхом на легке, по причине весьма крутых утесов. К счастию, на вершине хребта показались два Западных Сунита, выехавших к нам на встречу; они остановили обоз и указали легчайший путь по ущелию восточному. Сделав таким образом крюку версты 3, вступили мы крутыми подъемами в оное ущелие, не мало затруднившее переход через сей хребет. В горах нашли мы великое множество диких коз или цзеренов. С последней вершины видна, верстах в 3, станция Кул худук, расположенная у южной подошвы хребта. Колодезь вблизи, — но не было водопойла; а потому скот наш, вместо воды, довольствовался снегом. Не в дальнем расстоянии от стана есть также соляные озера.

Здесь встретили уже нас Дамалы Западных Сунитов, со всеми знаками степного гостеприимства: юрты для Миссии выставлены прекрасные; сверх того приготовлен был кирпичный [277] чай, сыр и масло. Тотчас по нашем приезде, явился ко мне Мейрен Намсарай, возвратившийся отсюда в свои кочевья, и несколько Барун-Сунитских Тайцзиев, из коих старший именовался Араши. Перед 2 отделением III Части сих Записок он представлен едущим, в зимнем платье, верхом на верблюде. Видя бессилие нашего скота, я, по прибытии на станцию, послал Переводчика объявить Битхешию, что мы должны завтра дать скоту отдых на сем урочище, дабы между тем собрать в одно место верблюдов и лошадей, разбросанных по дороге, по причине совершенного их изнеможения.

Соображая между тем силы остального скота и количество клади, принадлежавшей лицам, составлявшим Миссию, по общему соглашению с своими чиновниками, я намерен был идти на казенном скоте до Цахаров т. е. еще верст 100, навьючивая даже, если необходимость потребует, до десяти лошадей, по 4 пуда на каждую; по кочевьям же Пахарским останется только пять переходов до речки Шабартая, на берегах коей обыкновенно оставляется скот наш на зимовку, по распоряжению Китайского Правительства. Для переезда последнего расстояния, можно было бы или нанять часть скота у местных жителей, или же оставить тяжести, нужные к обратному пути, под сохранением двух казаков и перевезши оные после на своем [278] скоте. Начальник Миссии был одного с нами мнения; почему и решились мы привести оное в действие, коль скоро Китайские проводники не будут прекословить.

Нояб. 2. Ветер не переставал дуть; на горизонте с самого утра носились густые тучи, и в 2 часа по полудни пошел снег: новый удар для нашего скота!

Около 9 часов утра приходил ко мне Битхеши. Я извинялся, что ненастное и холодное время, обессиливая наш скот, заставляет их также медлить приездом в Халган. Услышав о предположении нашем оставить часть обоза на время у Цахаров, Битхеши находил меру сию не выгодною для нас, по наклонности их будто бы к воровству. Нанимать верблюдов под свозку тяжестей Миссии, по мнению Битхешия, везде можно, но сие могло бы стоить слишком дорого; а потому он советовал нам идти на своем скоте до самого Шабартая, или Цаган Балгасу. Конечно, мы и сами желали бы сего; но силы верблюдов и лошадей наших приметно истощились.

Казаки ездили за отставшим, по изнеможению, накануне скотом и пригнали оный сюда. При всем том, из казенного табуна сдано мною на сохранение у Восточных Сунитов, до нашего возвращения, два верблюда и одна лошадь, под росписку Мейрена Намсарая. [279]

В 3 часу по полудни простились с нами Восточные Суниты, провожавшие Миссию. В знак благодарности за оказанные ими услуги, подарено Мейрену, находившемуся при нас 11 дней, два соболя высшей доброты и юфтевая кожа. Прочие старшины, провожавшие Миссию, равным образом получили подарки.

Нояб. 3. Поутру 14 градусов морозу по Реом. Не без труда могли мы собраться в путь на следующую станцию Шара будургуна [желтая будургуна], отстоящую отсюда верстах в 22; куда выехав в 8 часов утра, прибыли в 2 часа по полудни.

Дувший с вечера и ночью восточный ветер переменился; повеял с запада и был весьма резкий. Действие бурь в степи и тем еще вредно для верблюдов, что противный ветер, упираясь во вьюк, как бы в парус, умножает тяжесть оного.

Версты 3 сначала ехали мы по степи; потом вышли на дорогу, прилегшую с правой стороны. Поднялись на небольшую высоту, от коей идет покатость к югу верст на 20. Травы хороши. Пошва песчаная, но местами есть полосы красной глины. От станции верстах в 8 есть колодезь; много также попадалось зайцев. Версты через 3, направо от дороги, стоит небольшое капище; некоторые здания оного выстроены из дерева, а другие из камня. [280]

Вдали на З, верст за 10 от нашей дороги, синеется остроконечная гора. Барун-Сунит, ехавший с нами верхом на верблюде, сказал, что гора сия именуется Харбату [стрелецкая]; название сие получила от того будто бы, что Гесэр Хан — боготворимый Монголами, как Геркулес у Греков — ставил на сей горе цель, а с другой, отстоящей к западу еще на день езды [верст за 50], пускай из лука стрелы: ни одна стрела не пролетала мимо. Между Монголами, а равно у наших Бурят и Калмыков, много носится чудесных преданий во славу сему Гесэру ⁸¹. О необыкновенных его подвигах напечатана [281] даже на Монгольском языке особая книга, в нескольких частях. Желая познакомить моих читателей с Мифологическими повестями поклонников Шигемуния, решился я поместить здесь извлечение из двух повестей о Гесэре.

I.

Богдо Гесэр Хан родился для истребления корня десяти зол. Владычествуя во всех десяти странах небесных, восстал льву подобный Богдо, силами Хубилганскими поразил двенадцатиглавого Мангуша, духа злого, взял к себе его супругу Арулу и водворился в златых его чертогах.

Арула, высокая супруга, с душою исполненною ненависти, однажды поднесла Богдо волшебный напиток и просила вкусить оного. Гесэр Хан [282] имел познание о всех вещах; но едва отведал сего напитка, как все исчезло в забвении.

Двенадцать лет оставался Богдо в области двенадцатиглавого Мангуша. Между тем три Хана Шарагольские напали на прежние его владения; царство разорили и народ рассеяли. Тогда воззрели с небес три праведные сестры Владыки, и от стесненного сердца рекли: «Волшебный напиток Арулы победил не победимого. С силами Хубилганскими ты восстал на область двенадцатиглавого Мангуша, и там все предал забвению!» Тако вещали праведные; начертали письмо на пернатой стреле, и пустили оную к Владыке. Он прочитал писанное, и начал размышлять о прежних событиях. Но злобная Арула не медля подает ему волшебный напиток, и Владыка погружается в новое забвение.

Три праведные сестры нисходят в область Мангуша и подкрепляют твердость Гесэр Хана. Наконец он освобождается от очарования, возобновляет в памяти своей протекшее. Вдруг раздался его львиный голос; земля поколебалась, и в сильном вихре повернулись кругом 88 раз златые чертоги его и трижды градские стены. Все истреблено было огнем. Владыка воссел на волшебного гнедого коня ⁸² и возвратился в [283] свое царство. Возвысясь на степень тысящекратного Хубилгана, Владыка опустошил всю Шарагольскую землю, взял обратно из плена свою божественную супругу, и учредил престол опять в городе, имеющем тринадцать раз удвоенные храмы и 108 пространных крепостей.

Повелитель десяти стран небесных, увидев своего осьмидесятилетнего воина Царгина со дщерьми и детьми витязей, пораженных Шарагольскими Ханами, восстенал. С омраченным духом начал он воспоминать о своих героях, взывая тако: «Ястреб между человеками, ты, который с благородным сердцем кидаешься всегда вперед, возлюбленный Сессе Шихер, мой дражайший брат, где ты? — И ты орел между людьми, ты, всегда неустрашимый, и, подобно слону, все подавляющий, мой знаменитый Шумар, где ты? — И ты сокол между человеками, одаренный сердцем кремнистым, рано посвятивший мне силы свои, где ты мой Буянтык? — Львиные когти Владыки, ты, подобно соколу, верно настигающий на свою добычу, сокрушивший силу 88 народов, где ты, мой пятнадцатилетний Нансон? Где ты мой герой с каменным сердцем, все поражающий Барс? Так вещал он. Помышляя о героях, возвысил голос свой, и стены три краты повернулись в вихре. [284]

Владыка приказывает оседлать своего гнедого коня и устремляется на место побоища героев. За ним Царгин побуждает своего огромного чалого коня.

По прибытии на сие поле, Владыка громко возопил; увидев кости Буянтыковы и Барсовы, Владыка пал на землю в бесчувствии. Но во льва переселилась душа Нансонова, в слона душа Шумарова, и Владыка воспрянул опять; обнял слона и льва, обратился к богам всех десяти стран и в сетовании произнес: «Несравненные мои герои! Нансон, Шумар, и ты возлюбленный мой брат Сессе Шихер! и ты, яростно на врагов летающий Барс! Рано посвятили вы мне свои силы; вы были светильники, озаряющие мрак ночи. Верный Буянтык и вы все мои витязи, жрецы и мой народ, непоколебимо противостояли вы врагам, подобно скале гранитной. Так, я конечно владычествующий Богдо; но, победив двенадцатиглавого Мангуша, я сам побежден был волшебным напитком Арулы».

Подобно грому, производимому в небе синими драконами, раздался вопль Владыки. К нему приближились души героев в виде слонов, тигров, волков, и три краты обошли вокруг Владыки, издавая жалобный голос.

Три праведные сестры Владыки, услыша его вопли, спустились из горнего жилища для его успокоения. Но видя Гесэра безутешным, [285] возвратились к Хурмусте его родителю, верховному над 33 Тенгериями и главному покровителю земли. Хурмуста раскрывает книгу судеб, и читает в оной следующие слова: «Из царства Тенгериев Гесэр Хан послан с своими героями; но судьба допустила их погибнуть прежде смерти повелителя. Впрочем Гесэр Хан, еще до исхода на свой подвиг, успел девять раз победить трех вероломных Тенгериев, кои в виде трех сильных Ханов поразили его однажды на земле».

Хурмуста, окруженный сонмом Тенгериев, является перед Шигемуни и с покорностию вещает: «Наставник богов! Посланник их, отправленный на землю, потерял 30 своих героев. Подвиг его окончан; но исполнитель, стеная, возлежит на костях своих героев».

Наставник богов, с приятнейшею улыбкой внемлет ему, и в присутствии 1000 Бурханов берет черный Бадир ⁸³ с Аршаном, наполняет Бумбу и отдавая оную Хурмусте, вещает: «Отправь сей Аршан к исполнителю своего подвига: коль скоро брызнет он одну каплю на обновившиеся тела, они получат опять жизнь и душу; от третей же капли они совершенно возродятся. Наконец пусть они напьются Аршана, [286] и дух хранитель опять возвратится к ним и наделит их тело высокими свойствами».

Хурму ста принял Аршан и вручил оный трем праведным сестрам, при следующих словах: «Скажите исполнителю своего подвига: что сделалось с тобою? Главу твою хранят боги 10 стран; твоя грудь находится под защитою могущественных Тенгериев, а стопы твои ограждают 88 сильных Бурханов; 180 богинь стрегут твой пояс, о Гесэр Хан! Ты владычествуешь во всех хо странах небесных, ты питомец Хурмусты! И если бы ты пребыл неразлучен с своими героями; то не горевал бы, оплакивая их кончину».

Три праведные сестры спустились с облаков при сильных ударах грома, подобных реву 20 драконов. Гесэр Хан, сделав девять девятикратных поклонений пред божественным наставником и девять перед Хурмустою родителем, принял Аршан. Действием сей чудесной воды 30 героев ожили, и явились в прежнем виде.

По возвращении из похода в отчизну, Владыка собрал возродившихся героев вместе с тремя племенами народа, и клики радости неслись во все пределы моря. Жертвенные курения воздымались в виде густых облаков. С необыкновенным блеском цветущие лилии возникли из земли: ни один глаз не видал их днем, а ночью [287] служили они вместо светильников. Закрытые неприступными стенами, герои совершили поклонение Владыке. После радостного торжества, продолжавшегося три месяца, все возвратились в домы свои. Львиная сила повелителя обновила героев; все исполнено, и Богдо Гесэр Хан жил в безмятежном удовольствии.

II.

Богдо Гесэр Хан владычествовал во всех десяти странах небесных над духовенством подобно солнцу, над народом подобно каменной скале. В области Докуртиб царствовал Андулман Хан, одаренный чудесным телом: он имел, с демонскою силой, сто рук и сто глаз. Средину его тела охраняли четыре вероломных Тенгери; над верхнею частию оного бодрствовали восемь сил тьмы. Он располагал 70 Хубилганами. В его повелениях было 360 воинов отчаянных, 3000 витязей и 33 миллиона простых воинов. Его желточубарой конь равнялся крепостию 13 драконам. На берегах земли Тук покорил он 500 миллионов областей, и послал князей сего народа к Богдо Гесэр Хану с такою вестию: «Из области Докуртибской пришел Андулман Хан. Кто из Ханов Сампутиба противостанет ему? Мы побежденные ему покорились. Ему повинуются 3000 витязей. Его желточубарый конь равен силою 13 драконам. Пятнадцать лет мы ехали в Докуртиб, его область». [288]

Отпустив каждому из трех князей и каждому из 300 их сопутников по 100 коней, он вещал: «Спешите день и ночь; чрез три года достигнете царства Гесэрова; чрез три года приидите обратно: и тогда останется вам девять лет странствовать до моей области».

Спустя три года, посланные достигли царства Владыки и приближась к чертогам на расстояние, чрез которое можно слышать голос, девятикратно девять раз поклонились до лица земли. Громко произнесли они веление Хана Докуртибского Андулмана. Владыка созывает своих героев. Они с усмешкою приемлют весть о победах Андулмана и просят немедленно объявить войну. Говорящий на шести языках Буянтык предлагает послать 10 вестников, и с каждым вестником 10 миллионов всадников, приказав им день и ночь продолжать шествие свое, присовокупляя, что с главным войском должно отправишься самому Владыке. Шумар герой привешивает уже к блестящей кольчуге тяжелый лук и колчан с 88 широко оперенными стрелами, препоясывает себя мечем длиною в 9 сажень, вскакивает на своего бурого коня, и подъехав к Владыке, гласит: «Грозный Владыка! Я один иду противу пятнадцатиглавого Мангуша. Пятьсот миллионов наших земель покорил он: почто же медлим мы?» [289]

Наконец Владыка дает приказание изготовиться воинам к брани.

Когда герои собрались, Владыка определил, чтоб поход свой, могший продолжаться 12 лет, окончить в 12 месяцов. Престарелого Царгина оставляет он в доме, для попечения о народе и стадах. Но дряхлый, осьмидесятилетний Царгин обратился к Владыке с сими словами: «Богдо! Конечно, я живу восемьдесят лет; но желал бы еще раз быть свидетелем грозной битвы. При ниспослании тебя Хурмустою в Сампутиб, предопределены были две знаменитые войны. Первая война была воздвигнута Шарагольскими Ханами; вторая теперь начинается. Много дней видел я: уже не долго мне жить. И так, позволь Владыка сопутствовать тебе на брань». Так вещал печальный старец, и Владыка сам не мог удержать своих слез. Тогда приближился к ним герой Нансон и сказал: ты всегда являлся послушным Владыке, для чего же теперь прекословить его велениям? На сие престарелый Царгин возразил: «Что думаешь ты обо мне, пятнадцатилетний Нансон? Я, осьмидесятилетний Царгин, согбен уже под бременем лет. Мой чалый конь от старости едва щиплет траву. Седые волосы покрыли мою голову. Еще желал я сразиться пред глазами Владыки и в одном ряду с тобою, любезный Нансон». — Так говорил он в скорби, и все герои прослезились [290] вместе с ним. Тогда Богдо, отдавая Старцу одежду свою, рек: «Царгин, мой возлюбленный! ты говоришь истину. Но, ты всегда уважал мои приказания; и так, пробуди здесь и пекись о народе». — «Священны слова твои, Богдо, отвечал Царгин. Во дни юности всегда исполнял я твои повеления, и может ли преступить их дряхлый Царгин. Кости мои иссохли. Черная кровь моя застыла в жилах. Старость преклонила меня к земле. И я желал выйти на ратное поле, дабы умереть пред твоими очами. Но тебе угодно повелеть: Царгин! ты не имеешь уже сил, останься дома. Так, мои силы изнурились, и я остаюсь».

Владыка, устрояя свое воинство против пятнадцатиглавого Мангуша, отдал Улану и Буянтыку приказание: «Ступайте вперед. Коль скоро вступите в неприятельскую землю, то вещайте: Гесэр Хан, владычествующий в Сампутибе, грядет с своим ополчением, дабы у Хана Мангуша срубишь все 15 голов, одну после другой».

Улан и Буянтык радостно сели на коней, и пустились к земле неприятельской. Оба ринулись на белый табун Хана, отбили 11,000 белых коней, и с шумным топотом, от коего земля дрожала, вместе с конями поскакали в обратный путь.

Андулман Хан, чувствуя колебание земли, [291] вскрикнул: «Кто сей дерзновенный, сюда питекший? Ни одно земное существо не может проникнуть до меня: то должен быть Хурмуста». — Вскоре являются стражи его стад, и уведомляют о случившемся. Сколь велико было воинство? спросил Андулман Хан. Стражи ответствовали: казалось нам, что более 10,000 неприятелей напали на табун; но открылось, что их было только два. Хан воскликнул: «Это должны быть князья, посланные моим врагом, Гесэр Ханом. Вы, герои мои Архай и Шархай, возьмите 1000 воинов и быстро преследуйте бегущих. Не умерщвляйте их. Приведите их живыми и возвратите табун». — Архай и Шархай ударились в погоню.

Между тем Улан и Буянтык достигли уже до вершины львиной горы, выбрали из всего стада лучшего коня и заклали его. Молясь Владыке земли, Буянтык слышит шум, садится на коня и глядит кругом с вершины львиной горы. Узря витязей Архая и Шархая с 1000 воинов, он воскликнул: Улан! воссядь на коня; близок неприятель. Улан с громким смехом вскакивает на свою лошадь. Оба героя стремятся на врагов, взывая к духу-хранителю Владыки. Буянтык наступает на витязя Архая, и голова его далеко покатилась. Улан одним ударом меча отсек обе руки Шархая витязя. Буянтык возопил: не умерщвляй его, любезный Улан! [292] Сказав сие, он одним махом своего меча поразил тысячу воинов. Потом, привязав к поясу Шархая отрубленные руки его, послали сего витязя к Хану Андулману с вестию о приближении грозного Гесэра.

Улан и Буянтык возвращаются с 11,000 белых коней к Владыке, и доносят о своем подвиге. Владыка 10 стран небесных сказал: «Наш поход не останется без успеха, когда Улан и Буянтык счастливо к нам возвратились: 11,000 белых коней суть благоприятное предзнаменование». Сказав сие, повелел он разделишь коней между витязями.

Герои продолжали свой поход, и за месяца пути узрев град Андулман Хана, воскликнули: «смотрите! там стоит град Андулман Хана». Все устремились вперед по следам Владыки.

Едва Гесэр Хан приближился к полчищам неприятельским, стоявшим уже в готовности, как увидел Андулман Хан на поверхности земли миллионы воинов, и вострепетал от ужаса. Гесэр Хан остановился и вещал своим героям: «Любезные сподвижники, ваши сердца подобны кремнистой скале. Велико число врагов: но если вы утомитесь поражая их, воззовите ко мне; Гесэр Хан имеет силы девятерные, и обновит ваши силы. Будете ли покрыты ранами, воззовите ко мне; Гесэр Хан исцелит ваши раны без лекарств. Будете ли изнемогать от [293] жажды, воззовите ко мне; Гесэр Хан утолит оную Аршаном».

Так вещал он, и все герои в восторге единогласно воскликнули: «Могущественный Владыка десяти стран! Рожденный для истребления корня десяти зол! ты наша отрада!»

С коленопреклонением произнесли они сии слова; Владыка внемлет и восседает опять на своего коня. Подобно солнцу и луне, блистает кольчуга грозного семью драгоценными камнями. Через плечо висит черный тяжелый лук вместе с светлым колчаном; у левого бока звучит длинный, булатный меч. В сем виде выступил Владыка на бой с Мангушем. Подобно реву 1000 драконов, раздается его голос. Девяти цветная радуга озаряет его шлем, украшенный 5 крылами райской птицы Гарудина. Лице пылает божественным огнем. Чело его подобно лицу Махагаллана ⁸⁴. Искры летели от копыт волшебного гнедого коня; каждый волос сверкал огнем. Тако стремится Владыка на врагов, с булатным мечем в руках.

Все 30 героев в ратных доспехах воссели на коней, и радости исполненные, как бы нашед неразрушимый камень, воскликнули друг ко другу: смело ударим на врагов!

Началась страшная сеча. Владыка 10 стран небесных, сопутствуемый 30 героями, взывал [294] голосом, подобным реву 1000 драконов. Меч его увеличился до 1500 сажен, и каждым ударом низлагал тысячи врагов. Подкрепя силы Аршаном, Гесэр Хан устремляется на Хана Андулмана; а герои ударяют в оба крыла неприятельского ополчения. Гесэр Хан сближается с Мангушем, острым мечем отсекает ему 5 голов, но головы опать выросли. Между тем витязь Мангушев, предводитель левого крыла Саин Тушимел с корнем вырывает дерево, коего пять человек не могли обхватить; машет им и туда и сюда, все поражая, Нансон и Шумар однако совершили победу над врагом, и умертвили его. Владыка и о стран небесных вновь отсек пять глав Мангуша; но они паки появились. Изумленный Владыка опускает свой меч на землю. Тогда Андулман Хан рассекает Владыку от левого плеча до самых стоп. Но тело вдруг исцелилось. «Хурмуста, родитель мой! воскликнул Владыка: я не в силах поразить сего Хана».

Три праведные, великие сестры внемлют сим словам, спешат к Хурмусте. Повелитель Тенгериев, ниспосылает на помощь Владыке брата его Сессе Шихера. На сером, осьмикрылом коне пускается Сессе из Царства Тенгериев. Взглянув на все четыре стороны, за 5 дней пути наконец Сессе Шихер усматривает Владыку, ратоборствующего с Мангушем. Потом говорит [295] он Гимсуне, своей супруге: «Коль скоро я приближусь еще более; то должен буду изрубить Мангуша в мелкие части. Душа враждебного Хана находится в его очах. Дабы Владыка познал меня, я омрачу взор Хана».

Сказав сие, он за 5 переездов пустил стрелу в глаз Мангуша, в коем пребывала его душа. Подобно обрушившейся горе, пал на землю мертвый Мангуш с своего желточубарого коня.

Гесэр воскликнул тогда: то ваше дело, три великие сестры! То ваше дело, могущественные три Тенгери!

Сессе Шихер опускает бразды серого, осмикрылого коня, стремится с обнаженным мечем: как стадо овец, поразил он остатки неприятельского войска и рассеял оное подобно пеплу в воздухе. Все сие совершил он одним ударом меча, и поскакал к Владыке.

Гесэр Хан узнает возлюбленного, и с волшебного гнедого коня бросается в объятия своего брата, приветствуя его так: «Дражайший брат! Шарагольские Ханы изрубили тебя в мелкие части. Несравненный мой, откуда ты пришел и куда стремится теперь? Владыка 10 стран воздушных и Сессе Шихер возвысили вместе глас свой, от коего земля три краты повернулась в вихре; но Владыка 10 стран небесных и Сессе Шихер утвердили оную на прежнем месте. [296]

После таковой победы над пятнадцатиглавым Мангушем, герои умертвили его супругу Бадму Раку, сожгли его сына, предали огню самое тело Андулман Хана, и народ его взяли в плен.

Уже пятнадцать переездов совершили победители от того места, на коем Сессе Шихер, спустившийся с облаков, поразил Мангуша, как узрели они божественную царицу Гесэрову Алмурь, которую окружали более тысячи сопутников и осьмидесятилетний Царгин. Народ оживился восторгом, увидев Сессе Шихера и своего Владыку. Все приближились к ним; но последний явился князь Чотон, предатель в битве с Ханами Шарагольскими.

Владыка 10 стран воздушных, вместе с братом Сессе, возвратился в свое царство: во град с храмами, тринадцать крат удвоенными, и с 108 обширными крепостями. Там, в огромных чертогах праздновали они торжество радости. Великий Сессе Шихер выпил а о чаш вина, и узнав князя Чотона, требовал его смерти. Народ того же требовал. Тогда Владыка 10 стран небесных вещал: «Любезный Сессе Шихер остановись; его не должно умерщвлять. Дух Чотонов соблюдает нас во время сна, напоминает о наших обязанностях в минуты забвения, и ныне доставил нам удовольствие наслаждаться сим пиршеством. Чотон есть всему виновник, [297] Злонравный Чотон есть один из 1000 моих Хубилганов. Лишась моего благоволения, давно исчез бы сей коварный. Для чего же я сохраняю его, вы сами теперь судите». Все умолкли.

Наконец Владыка 10 стран разделил приобретенную добычу. Сессе Шихеру вручил он Мангушева желточубарого коня, имеющего силу 13 драконов; девятиричную же его кольчугу отдал Шумару. Саин Тушимелова огромного коня подарил Царгину; а латы его, огненного цвета, достались пятнадцатилетнему Нансону. Так и все прочие герои получили дары. Свершив все сие, воцарился грозный Гесэр Хан в стране Нулуме, воссел в своих чертогах, по воде священных Тенгериев, спокоен и радостен. Владыка 10 стран, грозный Богдо Гесэр Хан истребил корень десяти зол, победил пятнадцатиглавого Мангуша, возвратил брата Сессе Шихера, и обрадовал сим все земные твари.

Таковые повести представляют новое доказательство, к каким нелепым вымыслам и заблуждениям способен ум, погруженный во тме язычества.

* * *

Станция Шара будургуна лежит между двумя отдаленными песчаными высотами. С восточной стороны прилегает к оной глубокая рытвина, размытая в песке дождевыми потоками; колодезь был подле юрт наших, но вода в нем мутная. [298]

Еще до отправления со станции Кул худука, Битхеши объявил мне, чтобы мы в рассуждении найма верблюдов не заботились; ибо он успел склонить станционных Тайцзиев, давать нам под вьюки несколько верблюдов из числа общественных. Я благодарил Битхеши за сей опыт его дружбы и усердия к нам. Впрочем, легко можно было понять, что сие согласие их было последствием выгодных отзывов о Руских, каковые переданы Цзун-Сунитским Мейреном старшинам Барун-Сунитов.

В 5 часу по полудни ветер опять переменился: подул юго-восточный. Сделалась оттепель; потом пошел мокрый снег, продолжавшийся до 10 ч. ночи.

Нояб. 4. Утром мороз 15 град. по Реом. при западном ветре. В у часу привели нам станционных верблюдов. Мы положили на них свои комы [потники] и 10 ящиков с вещами, определили к ним казака, — и Монгольский проводник так погнал своих навьюченных верблюдов, что на следующую станцию прибыл двумя часами прежде нас. Таковым пособием пользовались мы в проезд наш отсюда до самого Халгана. Наконец в 9 часу утра двинулись мы в путь, самый трудный во всю дорогу. Проехав 25 верст, более на юг, в 3 часу вечера благополучно достигли станции Дурма. [299]

Вся дорога, между Шара будургуною и Дурмой лежит чрез высокий, песчаный хребет, идущий от востока к западу. По сыпучему песку и косогорам надлежало беспрестанно то спускаться в глубокие долины, то взбираться на бугры, со всех сторон стеснявшие дорогу. К счастию, песок смочен был дождем и крепко замерз; а потому колеса увязали только на четверть аршина. В 1807 году обоз Миссии тянулся по сим местам дней 5.

Для облегчения сего переезда, некоторые из Членов Миссии решились ехать верхом. Езуит Гербильон, сопровождавший Китайского Императора Кансия, во время его похода в Халхаское Княжество, 1696, упоминает в журнале своем 20 Апр. что Император, достигнув сих мест, повелел, дабы составляющие свиту его в продолжение четырехдневного перехода сими песками, начиная от урочища Кецу булак и болота Почжохтей шли пешком, для облегчения лошадей, Император даже охотою забавлялся пешком, стреляя зайцев, коих и тогда родилось здесь великое множество ⁸⁵.

В песчаных буграх видели мы юрты и много домашнего скота. На половине дороги встретили мы, в первый раз, большой караван, шедший с чаем на верблюдах из Халгана в [300] Кяхту. Извощик живет близь Олон худука; а потому, оставя собственно купеческую дорогу в западе, пробирается сими местами. Он находится в пути уже 10 дней, и сказал нам, что подножные кормы впереди весьма хороши; но выпал глубокий снег. Верст за 7 не доезжая Дурмы, начали мы приметно спускаться по увалам, и наконец, версты через 4, вышли на обширную долину, окруженную песчаными горами. Долина сия есть болото, где находится несколько озер с пресною водой; трава луговая изрядна, но засохла от наступивших морозов. Снегу везде много. Версты за 2 встретили мы на лугу толпу Барун [западных] Сунитов нового Цзалана или полка, выехавших для приема нашего скота. Они не придерживаются дороги; но скачут в прямом направлении по оврагам, как горные серны.

И здесь поставлены были для Миссии самые лучшие юрты, каких не получали мы даже от Далхасов, по сю сторону Урги живущих. Все Монголы поздравляли нас с удачным переходом, в один день, столь трудной дороги, какова между последними двумя станциями. — Колодезь выкопан здесь перед нашим приездом, на и аршин от поверхности земли; воды мало, а потому скот наш поили из близь лежащего озера. На сем же лугу, в западной стороне, есть и соляное озеро. [301]

Нояб. 5. Дневка. Поутру морозь 12 град. но днем погода ясная и тихая; что несколько оживило наш скот.

Из числа обессилевшего в пути казенного скота, одна часть пригнана сего дня в табун; прочие верблюда и 4 лошади, по распоряжению Битхешия и Бошка, отданы на сбережение, до возвратного нашего пути, местному старшине Тайцзию Араши.

Провожавшие Миссию, чрез минувшие две станции, Барун-Суниты отсюда возвратились в свой Хошун. При прощании, сделаны от меня Тайцзиям и Кундую приличные подарки.

Нояб. 6. Месяц светил во всю ночь. Часу во 2 по полуночи югозападный ветер сделал такой сильный порыв с ревом, что мы все пробудились и весьма опасались, чтобы не унесло юрт.

Выступили вперед в 8 часу утра; проехав около 20 верст, прибыли на станцию Цакилдак ⁸⁶ по полудни в третьем часу. С Дурмы прямо поднялись мы на песчаную высоту; потом до самого Цакилдака пробирались по песчаным буграм, будучи принуждены слишком часто подниматься на пригорки и съезжать в долины. Грунт [302] песчаный, смешанный с дресвою. Ближе к Цакилдаку начинает показываться хорошая трапа; но еще много Сули. Версты за 4 до сей станции, песок весьма глубокий.

Во всю дорогу сопутствовали нам порожние 25 верблюдов, принадлежавших какому то Ламе из Хошуна, управляемого Тусулахчием Демитом. Они шли в Халган, для перевозки оттуда купеческих товаров до Урги. На вопрос наш, что взяли бы, на верблюда, за доставление части наших тяжестей до Халгана [350 верст] навьючивая на каждого около 12 наших пудов. Лама запросил по 2 ланы [4 руб.] серебром. — Подъезжая к Цакилдаку, видели мы в стороне к западу, караван верблюдов, шедших из Халгана с чаем. Вообще теперь наступило время перевозки Китайских чаев на Кяхту; откуда Российские товары перевозятся более в Феврале и Марте.

По приезде нашем на станцию Цакилдак, расположенную влево от дороги; явились ко мне назначенные для провожания Миссии Барун-Суниты: 2 пожилых Хя и 3 седых Тайцзия; один из них порядочно говорил по Китайски, ибо часто бывал в Халгане и Пекине. Вид сих Монголов весьма важен; они обращались с нами с особенною вежливостию.

Близь станции есть 3 колодезя, но воды мало; оная, вероятно, вычерпана жителями перед [303] нашим приездом. Приметно впрочем, что на сем месте не мало собирается юрт. Мы видели несколько круглых очагов, складенных из камня; а для самых юрт окопаны места. Монгольские юрты ставятся дверями на юг: это непременное правило их степного хозяйства; ибо южный ветер не столь холоден и зимою, как дующие с севера и запада.

В одной версте на З есть колодезь Тоготу, у которого останавливалась Миссия в 1794 на 1 Ноября.

Здесь оканчивается ведомство Сунитов, и следующая станция назначена уже в кочевьях Монголов Цахарского рода.

Нояб. 7. Погода сделалась довольно теплая. На Цакилдаке сданы, за усталостию, казенных три лошади и один верблюд, для возвращения нам в будущем году, если живы останутся.

Миссия выехала в 8 часу утра, и через а а версты достигла до Цахарской станции Елесуту [песчаная], в половине второго часа по полудни.

Версты 2 1/2 от Цакилдака должно было ехать все еще песчаною дорогой: песок неглубокий; но есть два подъема, по причине крутизны их, весьма трудные для переезда на колесах. Потом выбрались мы на равнину, где пошва довольно уже твердая. Вправо видно капище и близь оного, на пригорке, стоит пирамидальный Субурган; а на лево от дороги, есть колодезь чистой воды, [304] глубокий и хорошо устроенный. Равниною ехали мы верст 5; трава хороша, какой мы давно уже не видали. Потом надлежало взойти на хребет, простирающийся с В к З. Сим песчаным хребтом, имеющим частые и крутые увалы, с великими усилиями пробирались мы верст 5. С вершины представляется горизонт, со всех сторон застененный высокими хребтами. По горам ходило много рогатого скота и овец; а в глубоких лощинах стояли юрты. Наконец спустились мы на долину, имеющую глинистый грунт: тут виден глубокий колодезь; много ростет травы дерису, из коей выскакивали в большом числе зайцы.

Здесь встретили нас выехавшие со следующей станции, с своими рядовыми, Цахарские чиновники: Цзангин [имеет на шапке синий шарик не прозрачный], равняющийся нашему эскадронному начальнику; Хаван [Манж. хафань — чиновник] и Чжуньда [по Манж. Чжуанида — десятник]; последние двое, Хаван и Чжуньда, с белыми шариками на шапках. Все одеты были чисто, и в обращении довольно ловки. Цахары составляют один из осьми корпусов войска Манжурского, покорившего Китай в 1644 году. Многие из них имеют надзор за овчарными и другими заводами Богдохана и состоят на жалованье.

Из помянутой долины мы очень долго поднимались на глинистую гору до холма, [305] возвышающегося с левой стороны дороги. На сем холме сделана земляная насыпь, на коей сложен высокий Обо из прутьев тальниковых. Сего кустарника много ростет на восток отсюда, за песками. Летом собираются тут окрестные Монголы, для совершения духовных празднеств. Против Обо, на правой стороне, стоит отдельная песчаная высота, в виде огромного насыпного вала; а далее к З, хребет Ногон ниру [зеленый хребет], отделяющий кочевья Цахарские от Сунитских. Хребет сей весьма почитается Цахарами; а потому они, так сказать, из благоговения не произносят настоящего его названия.

От Обо виды обширные. До станции Елесуту ехали мы верст 5, спускаясь ниже и ниже, по небольшим увалам. Версты за находится в долине колодезь, весьма хорошо устроенный. Вообще у Цахаров, по сему предмету, заметили мы большую попечительность: это, кажется, есть подражание хозяйственности соседей Китайцев. От колодезя надлежало перебраться через последнюю песчаную высоту, за коею поставлены были для нас юрты в Широкой лощине. На восток от станции, в долине близь самой дороги, есть хороший колодезь. Пасбища здесь тучные; трава, обыкновенная в землях Цахарских, вострец. Скот наш, изнуренный голодом на прежних трех станциях, кормился не сходя с места. [306]

Юрты поставлены были для Миссии и тесные и весьма ветхие. Но мы, подобно мореходцам, счастливо миновавшим в глубокую осень страшные скалы и отмели Балтийские, обращали более внимания на то, что милосердое Привидение безбедственно провело нас чрез места, весьма трудные для проезда на беспеременном скоте. По близости много ходит овец Богдохановых: пастухи, большею частию из звания Лам, в великом числе собрались сюда, увлекаясь любопытством видеть Россиян. Сия станция, равно как и следующие 3, находятся в Хошуне или дивизии Кубошара [имеющей желтое знамя с каймою].

Для поощрения Цахаров к тем же пособиям, коими пользовалась Миссия от Халхасов и Сунитов, я подарил Хавану и Чжуньде по одному соболю.

Комментарии

73. В 1819 году, к торжеству, бывшему по случаю празднования 60-летия жизни Императора, приезжали Депутаты от всех народов подвластных Китаю; они приняты были в Жехэ.

74. Из книжки Си юй вынь цзянь лу.

75. Так называют Китайцы народ, известный у нас под именем Киргиз Кайсаков. Они разделяются на три владения, из которых восточное или Большое зависит по частям от соседственных Государств; а Среднее и западное или Малое находятся под державою Российскою.

76. Но и сие получается весьма дорого. Китайский Двор, для удержания имени данников, отдаривает и Хасаков несравненно больше. Министерство подносило Государю много докладов, дабы сия невыгодная дань была отменена. Жадный народ сей приезжает в Пекин на поклонение Богдохану в новый год; но единственно из корысти. Китайский Государь дает им чины и отличия; но они, выехав из Китая, все сие большею частию уничтожают, и кидают знаки достоинств.

77. Киргизский Орды издревле кочевали на сих местах. Дещ-Кипчак составляет одну Орду или поколение Киргизов, и поныне кочующее около гор Кипчакских. Известный Монгольский Князь Батый получил в удел все кочевые народы, от Калмыков или Зюнгаров на запад до Каспийского моря жившие. Но как он сделался Ханом в поколении Киргизов, именуемом Дещ-Кипчак, где и имел главное пребывание: по сей причине, все его владения вообще назывались Кипчакским Царством; между тем каждая Орда, каждое поколение оставалось при прежнем своем имени. Таким образом Киргизы и Хасаки вообще, по Ханству, были Кипчаки; а частно носили свои имена. Обыкновение таковое у коневых народов и по сие время продолжается.

78. Не южные ли Туркестанцы, живущие у подошвы гор Белурских?

79. Монголы вовсе не терпят лошадей с продолговатою, а тем менее с широкою лысиною, что у наших заводчиков называется с фонарем. Таковых лошадей никогда не употребляют они под седло, но тотчас из своих заводов продают Китайцам в тележную работу. Монголам нравятся лошади следующих шерстей: белой (для знатных) соловой, гнедой и вороной.

80. Бумба есть металлический сосуд, из серебра или меди сделанный и употребляемый при жертвоприношении в капищах Шигемунианских; в оном приготовляют Аршан или св. воду, принимающую, по мнению Лам, чудную силу, посредством возлияния пред Бурханами. Оная вода составляется из следующих шести лекарственных растений: мускатного ореха (цзади), гвоздики (биши); кардамона (сумел), другого рода оного (хагул); шафрана (хургум) и мергеля или белой глины (цзуган).

81. Паллас (Mongol. Nachr. Ч. II, 103) говорит, что Гесэр Хан собственно есть лице, в которое превращался некогда Бурхан Арябалу или Лугашири, ныне обитающий в теле Далайламы; а божественный дух, почивающий на Кутухте Монгольском (в Урге), сопутствовал оному Бурхану во всех его странствованиях, и служил иногда в виде лошади Гесэр Хана; в некоторых же превращениях был то слугою или щитоносцем, то сподвижником его.

Г. Клапрот в своих любопытных замечаниях о Китайско-руской границе, относительно упоминаемого предмета, говорит следующее: «Гесэр Хан есть Монгольское название одного причтенного к богам военачальника, жившего в начале III столетия по Р. Х. и, по Монгольским книгам, происходившего из земли, лежащей при Хухуноре, между Тибетом и Кит. губ. Шаньси. Китайцы называют его Гуаньюй или Гуаньюнчжан. Он был военачальником в армии Любея, который во 199 году по Р. Х. взбунтовался против Имп. Сянди, последнего из династии Ханьской, завоевал город Хиабей, и отдал его под охранение Гуаньюя. Но как в следующем году Цаоцзао, Императорский Генерал, завоевал это место; то он попался в плен и перешел в его службу. В сражении при Бема, в котором Цаоцзао разбил других мятежников, Гуаньюй весьма отличился и собственною рукою убил Енляна, чем решила сражение. Хотя Цаоцзао, очень уважавший Гуанъюя, употреблял все возможное, чтобы привлечь его к нему; однако же никак не мог склонить его оставить Лю бея. Соединясь с Любеем, Гуанъюй совершил еще многие подвиги и выиграл сражения; но в 220 году наконец взят в плен Сун Гуном и казнен вместе с своим сыном и другими предводителями.— Нынешние Китайцы думают, что он не умер, но перемещен в число полубогов, и царствующая теперь Манжурская династия считает его своим Патроном, дав ему имя: Гуань Мафа Хуанди, а по Кит. Гуань Шендигун. Обыкновенно изображают его сидящим; по левую руку стоит сын его Гуанпин, а по правую его щитоносец с черным лицем». Север. Архив, изд. Г. Булгариным. 1823; стран. 422.

82. В Шигемуниевых капищах представляют Гесэр Хана едущим на такой лошади, сделанной из дерева.

83. Священный сосуд, с коим обыкновенно изображают Монголы главного своего Бурхана.

84. Грозное божество Монголов, описанное выше, на стран. 151.

85. Дюгальд там же; IV, 392.

86. Растение Пискульник (Iris an Spuria) в великом множестве ростет по низменным, песчаным и солонцоватым местам здесь и в Забайкальских странах.

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие в Китай через Монголию в 1820 и 1821 годах. Часть первая. Переезд до Пекина. СПб. 1824

© текст - Тимковский Е. В. 1824
© сетевая версия - Thietmar. 2024
© OCR - Иванов А. 2024
© дизайн - Войтехович А. 2001

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info