А. В. К. П. А:

П. Тр. П. П. В.

Печатано с дозволения указного у Христофора Геннинга.

1785 года.

=================================================================

ЕГО СИЯТЕЛЬСТВУ

ДМИТРИЮ СЕМЕНОВИЧУ ЛЬВОВУ,

в знак дружбы

Посвящается.

от

=================================================================

ТШУАНГ-ТЗЕ И ТИЕНА,

ПОВЕСТЬ КИТАЙСКАЯ.

(В октябрьском выпуске журнала “Ежемесячные сочинения и известия о ученых делах” за 1763 год был опубликован рассказ под названием “Китайская повесть” - переложение “Чжуан-цзы сю гупэнь чэн да Дао” (“Чжуан-цзы постигает великое Дао”), двадцатой повести из сборника “Цзинь гу ци гуань” (“Удивительные истории нашего времени и древности” - сборник китайских городских повестей XIII-XVII веков. В 1785 году этот рассказ снова был переведен на русский язык и попал в выпущенный в Петербурге сборник прозы под названием “Тшуанг-Тзе и Тиена, или Открытая неверность”. - OCR)

При конце Династии Тшеу в Китае появился славной филозоф, именуемой Тшуанг-Тзе. Родом оной был из города Монге, что в Королевстве Зонг (Ныне провинция Шанг-Тонг.). Имел он не большое Мандаринство; и был учеником славного мудреца секты Тао (В Китайской империя есть три главные секты: секта Литеральная, которая следует правилам древних книг, и которая почитает Конфуциуса своим начальником; Секта Тао, основатель коей названо Лао-Киум: секта идолопоклонническая, которая почитает божество, имянуемое Фо, или Фое, отправление оной перенесено в Китай из Индии, по прошествии около тридцати двух лет по распятии Иисуса Христа. Первая только из сих сект упражняется в основательном познании всех наук для вступления в Имперские чины чрез достоинство, разум и знание. Вторая сделалась родом волшебства, или чарования. Последователи сей секты обещают таинство делать золото и быть бессмертными. Чрез слово Тао, понимают они дух, или разум, который все произвел нравоучение Лао-Киума и его сектаторов, довольно сходственно с Эпикуром. Оно состоит в отдалении чрезмерных желаний и преодолений страстей, могущих нарушить спокойствие душевное. Третья секта не иное что, как сонм баснословия и суеверства, утверждаемого Бонзами. Они ввели в иноверие Метамтикоз, или преселение душ из одного тела в другое, и обещают оное одному выгоднее другого, глядя по оказанной к им щедрости. Сего правила держутся пастыри во многих местах.). Сей Мудрец имяновался Ли, по прозванию Еул. Но [4] как при рождении своем имел он белые волосы, то и был назван Лао-Тзе, то есть: Дитя Старик.

Всякой раз, когда засыпал Тшуанг-Тзе, всегда снилось ему быть большой бабочкой, летающей везде по полям и рощам. Сие видение столь твердо и глубоко оставалось в его воображении, что и проснувшись мнил он иметь у себя крылья, и искивал их за своими плечами. Будучи исполнен беспокойства и любопытства, просил он у своего начальника объяснить [5] столь частое и чрезвычайное видение. Знай, отвечал ему сей удивительной человек. Во время, как рушился Хаос, и когда создавался сей свет, был ты прекрасною белою бабочкою. Воды были первым произведением небес; древа и растения показались из земли во вторых. Сия прекрасная бабочка летала по всюду и собирала благоухания с прелестнейших и приятнейших цветов. Так же и самим солнцем и месяцем умела придавать себе многие пригожства, и такую получила силу, что сделалась бессмертною; крылья ее были велики и почти круглы, а полет быстр.

Однажды нашла она способ влететь в сад великой Царицы; будучи в оном летала по цветам, и попортила на оных некоторые, едва начинающие еще распускаться головки. Тайная птица, коей было вверено смотрение сего сада, так ее за то крепко долбнула носом, что она от того умерла. Тело ее осталось без жизни; но душа, коя была бессмертна, не погибла. Она переходила потом во многие другие тела, а ныне в сем Тшуанг-Тзеевом; и сие то самое подает ему столь щастливую способность, быть [6] великим филозофом, и удачный полютон влететь до постижения самых верховных истин.

С сего времяни Лао-Тзе для ученика своего не имел ничего тайного; он открыл ему наиглубочайшие сокровенности своего знания. Тшуанг-Тзе сам тот час почувствовал, что стал со всем иным человеком. Получил опять первородные свои склонности; летал как бабочка, не прилепляясь ни к одному предмету, как бы оной прелестен ему ни казался; то есть: начал он видеть пустоту и небытие всего того, что занимает и прельщает смертных. Первейшие сего света выгоды столь же казались ему полезны, как и пары, составляющие облака, служащие обыкновенно игралищем ветров, столь же непоколебимы, как ручейные воды, кои пределом своим имеют быстрое и беспрестанное течение. Не видывали его иначе, как упражненного в чтении, рассуждениях, или испытывающего все наставлении своего учителя; отказался он от своего чина, простился с Лао-Тзеем, и отправился путешествовать для приобретения новых знаний. [7]

Но как не чрезвычайна была его к наукам и сердечному спокойствию горячность; при всем том был он не нечувствителен и к забавам брачным: женат был три раза, первая его супруга скоро была похищена болезнию; вторую облича в неверности, согнал он с двора; третья есть Ироинею сей повести. Она происходила от Королей Тсуйских (Ныне провинция Шан-Си.). Тшуанг-Тзе в сем государстве был в великом почтении; и один Вельможа славного дома Тиенове отдал ему в супружество свою дочь. Оная больше прежних ему нравилась. Была стройна, цвет лица имела белой, и в щеках играл у нее румянец, душевные ее качества были превосходны, к приятной своей нежности присовокупляла удивительную живость. По чему филозоф наш и любил ее нежно, хотя и умел обуздывать свои страсти.

Между тем Король Тсуи (Теперь провинция Гу-Канг.) по чрезмерной о Тшуанг-Тзе славе, хотел иметь его при своем дворе, отправил к нему придворных своих [8] офицеров с дорогими подарками, состоящими в золоте и шелковых материях с тем, чтоб звать его для принятия в совете его место первого министра. Тшуанг-Тзе присланным отвечал сею аллегориею. Определенная на жертву телица, кормленая долгое время с изобилием, шла в торжестве, будучи убрана всеми украшениями, какими токмо бывают украшены жертвы. На пути своем увидела она валов, отягченных под бремянем телег. Зрелище сие привело ее в чрезмерную гордость. Но как будучи введена в храм, узрела она подъятой на ее заклание нож, то охотно соглашалась быть на месте тех, коих жребием презирала. Но желании ее были напрасны, и она лишилась жизни. Сим образом Тшуанг-Тзе с благопристойностию отказался от даров и предложений Короля Тсуйского.

Спустя после сего малое время отправился он с новою своею супругою в свое отечество, Королевство Зонг. Для своего жилища избрал он прекрасную гору Нан-Гоа, дабы на одой провесть дни свои филозофически, и вкушать, будучи удаленным от [9] роскоши придворной и городского шума, невинное утешение уединенной жизни.

Однажды будучи погружен в приятную задумчивость, прохаживаясь у подошвы той горы, дошел он до кладбища соседственного селения. Множество находящихся на оном могил его поразило. Увы! вскричал они, вот здесь все равны! нет ни чинов, ни отличности! дураки вместе с мудрыми, невежды с учеными, бессмысленные с разумными; могила есть вечное человеческое жилище.

Упражняясь несколько времяни в сих печальных размышлениях, пошел он далее, и пришел к недавно поставленной гробнице, поверхность оной сделанная из глины не совершенно еще просохла. Напротив ее сидела молодая женщина, которой сперва он не приметил; она была в глубоком печальном одеянии, то есть: было на ней белое длинное саржевое платье без подкладки (Сим означается глубокая печаль Китайских женщине.). В руках держала она белое опахало, коим веяла беспрестанно на малую поверхность той гробницы. Тшуанг-Тзе удивясь сему [10] зрелищу, сказал ей! смею ли я спросить вас, кому сооружен монумент сей, и для чего трудитесь вы столько для обвеяния оного. Госпожа не преставая действовать опахалом, и проливая слезы, сказала ему; вы видите вдову при сводах гробницы своего мужа. Сей, коего кости покаются под холмом сим, во время своей жизни был чрезмерно для меня дорог; и меня с своей стороны любил нежно. Так что и умирая не хотел меня покинуть; помню я последние его слова: любезная супруга! говорил он мне; есть ли по кончине моей помыслишь ты о втором браке, то заклинаю тебя подождать, покуда наружная поверхность моей гробницы, которая должна быть из мокрой и довольно топтаной глины, совершенно высохнет: тогда позволяю я тебе опять вытти замуж. Я рассудила, примолвила она, что поверхность сей недавно смоченной глины высохнет не скоро; по чему и видите вы меня упражненною для прогнания мокроты в беспрестанном провевании оной. Филозоф довольно имел труда, чтоб по толь чистосердечном признании удержаться от смеха. Однако ж преодолел себя. Сия женщина довольно не [11] терпелива, говорил он сам в себе! Как смеет она хвастать, что любила своего мужа; и что оным была сама любима. Чтоб могли они сделать, есть ли друг друга ненавидели: потом обратил к ней речь свою. И так желаете вы, чтоб верх сей гробницы скоро высох? Но будучи столь нежны вы, тот час устанете, и силы ваши вам изменят. Позвольте, чтоб я помог вам. Госпожа встала, и сделав ему низкой поклон, подала подобное своему опахало. Тшуанг-Тзе зная повелевать духами, призвал оных к себе на помощь. Несколько раз махнул над гробницею, и вся из оной влажность в мгновение вышла парами. Молодая вдова поблагодаря своего благодетеля с насмешливым видом, вынула из волосов своих серебряную булавку, и поднесла ему оную вместе с опахалом, коим трудилась, прося его, чтоб принял малой сей подарок в знак благодарности. Тшуанг-Тзе от головной булавки отказался, а опахало принял. Госпожа пошла весьма будучи довольна, радость ее оказывалась из свободной и провор ной ее походки.

Тшуанг-Тзе чувствовал сему со всем противное, возвратился он [12] домой весьма задумчив. Вошед в зал, и севши рассматривал несколько времяни полученное опахало; потом испустя глубокой вздох, произнес следующие стихи: не скажут ли, что две особы не соединяются вместе, как чрез остаток ненависти, сохраненной в предыдущей их жизни, и что во время союза не ищут иного, как враждовать друг против друга, сколько можно далее? Таким то образом бывают недостойно забвенны по своей смерти особою, кою всего более почитали? как должно быть безрассудну, чтоб любить во время своей жизни столь ветреные сердца? Жена философа стояла тогда за ним так, что он того не приметил. Выслушав все его слова пред него показалась; можно ли знать, сказала она ему, что побуждает вас к таким вздохам, и где достали вы сие опахало? Тшуанг-Тзе рассказал ей историю молодой вдовы и все происходимое при гробе ее мужа. Госпожа Тиена по сей ужасной повести оказала свое неудовольствие, и казалось, что искала сию молодую вдову глазами, осыпала ее проклятиями, называла стыдом своего пола и извергом человечества. На конец глядя на Тшуанг-Тзе да [13] сказала она: я сие говорю, думаю, и ничто так не справедливо, как то, что она есть чудовище нечувствительности. Где сыщется столь подлое сердце? Тшуанг-Тзе внимая ее без прилежания, и вдавшись совершенно различным движениям, его обуревающим и произнес еще сии стихи. Во время жизни какая жена не хвалит и не ласкает мужа? но лишь он умер, то тот час примется за опахало, чтоб просушать скорее гробницу. Живопись наружность предмета представляет ясно, но не показывает оного внутренности: лице женщины видно, но душа сокрыта. От сей речи госпожа Тиена жестоко озлобилась. Как можешь ты, сказала она, при мне так говорить, осуждать всех женщин, и мешать честных и добродетельных с нещастными, кои не достойны жизни? К чему служат такие восклицания, сказал Филозоф? признайся чистосердечно, естьли б я теперь умер, согласилась ли бы ты, будучи так молода, прекрасна и имея толь веселые свойства, пропустить три, или пять лет, не помышляя о новом браке, так как повелевают то великие наши Ри: добродетельная вдова отвечала, госпожи никогда о другоме муже не [14] мыслят. Видал ли кто, чтоб подобного мне рода женщины, вышедши за муж, перешли в другую фамилию, и чтоб оставили брачное ложе, по кончине их супругов? Есть ли к моему нещастию покинешь ты меня вдовою; то знай, что я такого дела не в состоянии буду сделать, и что второе замужство искусить меня не в силах; не говорю я, прежде трех или пяти лет, но во всю мою жизнь и мысль сия даже мне и во сне не придет: таково мое намерение, и ничто пременить оное не в силах. Такие обещания, прервал речь ее Тшуанг-Тзе, легко выговариваются, но не так исполняются. Сии слова привели госпожу еще в жесточайшую лютость. Знай, сказала она, что скорее может иметь благородное и постоянное сердце женщина, нежели мущина, твоего свойства. Не скажут ли, что ты совершенной пример верности? первая твоя жена умерла; спустя малое время, женился ты на другой; сию сослал; на конец я третья. Без сомнения ты по себе и о других мыслишь, по чему так и судишь дурно. Что ж до нас женщине касается, кои вышли за Филозофов, и кои так же, как и они, в строгой упражняются добродетели. Нам [15] гораздо меньше позволительно опять выходить замуж; да естьли же мы то и помыслим, то сделаемся народною баснею и предметом его посмешища. На конец к чему служат такие речи, и какое находишь ты удовольствие меня огорчать? ты здоров, к чему ищешь досаждать мне, делая печальное воображение, что ты умер; и что тогда ни говоря более ни слова, бросилась она на опахало, которое муже ее держал в руках, выдернула у него оное, и с сердцов изорвала к куски. Успокойся, сказал Тшуанг-Тзе, стремление твое мне приятно, и я рад, что сей случай в толикую тебя приводит досаду. Госпожа и в самом деле успокоилась, и они начали говорить о постороннем.

Тшуанг-Тзе после сего спустя несколько дней, занемог опасно. Жена не отходила от взголовья его, обливалася слезами, и беспрестанные испускала рыдания. Муж ее скоро почувствовал себя при последнем конце; по видимому, сказал он ей, не избегнуть мне сего припадка: сей вечер, или завтре по утру, должно будет нам проститься на век. Как жаль, что изорвала ты принесенное мною опахало? Оно могло б служить тебе [16] к провеянию и просушке извести и глины, коими покроется моя могила. Ах! сделай милость, государь мой! вскричала унывающая жена его, в теперешнем твоем положении, не занимайся столь печальными для тебя и для меня оскорбительными мыслями. Я читала книги, и знаю что повелевают Ри; мое сердце было отдано тебе: и никому другому принадлежать не будет, я тебе в том божусь; и есть ли сомневаешься ты в моем чистосердечии, то я согласна и прошу смерти прежде тебя; дабы мог ты твердо обнадежен быть в верной моей к тебе привязанности. Довольно, отвечал умирающий, теперь я уверен о постоянстве твоих, в рассуждении меня мыслей. Увы! чувствую я, что умираю; глаза мои затворяются для тебя вечно. По сих словах не являл он ни малейшего знака жизни; жена испуская ужасной вопль, обняла тело своего супруга, и долго держала оное в своих руках; на конец одела его и положила порядочно в гроб. День и ночь раздавались ее жалобы и вопль по всей окружности. Скорбь столь была велика, что почли ее за сумасшедшую, сверх сего не хотела укрепить себя ни сном, ни пищею. [17]

Жители обоих сторон горы той сходились отдать последний долг усопшему, коего почитали за мудреца первой степени. Когда толпа начиналась уже уменьшаться, то показался молодой странственник собой пригожей и хорошего вида. Платье было на нем шелку фиалетового, шапка такая, какую носят ученые, весьма порядочной вышивной пояс и легкая обувь; пожилой слуга ему преследовал. Сей господин донес, что происходит он от Королей Тсуйских. Несколько тому лет, сказал он, как объявил я филозофу Тшуанг-Тзе, что хочу быть его учеником; и шел с сим намерением, по прибытии моем узнал, что он умер! какая потеря! по сем оставил свое цветное платье, и наделе печальное. Пошел к гробу, четыре раза ударился головою о землю, и вскричал прерывающими рыданиями голосом: мудрый и ученый Тшуанг-Тзе, ученик твой нещастлив, по тому что не мог застать тебя в живых и пользоваться твоими наставлениями. По крайней мере хочу я оказать тебе мою привязанность и благодарность, пробыв здесь в троуре дней до ста. Произнеся сии слова, повергся он еице четыре раза, орошая землю своими слезами. [18] Он просил, чтоб позволено ему было видеться со вдовою, и засвидетельствовать ей свое почтение. Она извинялась раза три или четыре показаться. Уанг-Зунг (имя молодого странственника) представлял, что по древним риям женщины могут видеться, когда искренние друзья их мужей посещают. Я, примолвил он, имею еще больше причин, нежели все прочие пользоваться сим преимуществом, по тому что должно мне было жить у славного Тшуанг-Тзе по должности ученика его. Госпожа на конец убедилась. Вышла она из внутренних покоев и шла тихими шагами в зал для принятия сего посещения. Приветствия их были не продолжительны. Расплаканная вдова едва приметила прекрасной вид, доброе обращение, разум и прелести молодого сего господина, как почувствовала в глубине своего сердца движения раждающейся страсти, коих с начала и сама не распознавала, но которые побуждали ее желать, чтоб он скоро не удалялся. Уанг-Зунг ее предускорил. Как по нещастию, сказал он, потерял я своего учителя, коего память будет для меня всегда драгоценна, то имею намерение искать здесь по близости не большой хижины, где проживу я сто [19] дней троура, буду так же и при погребении. В сие время с удовольствием буду я читать сочинения славного сего филозофа. Они займут у меня место наставлений, коих я лишился. Сим делаете вы честь покойному моему мужу, отвечала госпожа; в прочем не вижу я тут ничего противного: пригласила она молодого чужестранца обедать; он согласился, и во время кушанья дала она ему записки Тшуанг-Тзеевы, к коим присоединила книги Тао-Теевы, подаренные славным Лао-Тзе.

По той стороне зала, где поставлен был гроб покойника, находились два покоя, кои стояли всегда растворены, и в кои вход был из того ж зала. Они были назначены для жилища Уанг-Тзеева. Молодая вдова часто ходила в сию залу для плакания над гробом своего мужа; и входя делала некоторые учтивые приветствия молодому господину, которой выхаживал к ней для отдания своего поклона. В сих частых свиданиях глаза их встречались и обманывали чувства как того, так и другого. Уанг-Зунг был почти побежден; а молодая вдова уже влюблена совершенно. Более ее [20] утешало то, что находилась она в деревне, в удаленном доме, где несоблюдение положенных троурных риев не нанесет ей ни какого оскорбления. Но как первые предложения для женщин трудноваты, то употребила она следующий способ: скрытно позвала к себе старого Уанг-Тзеева служителя, поднесла ему несколько кубков наилучшего вина, ласкала его, и нечувствительно довела речь до того, что спросила, женат ли его барин. Нет еще, отвечал он ей. Ах! продолжала она, какие бы желал он найти достоинства в той особе, на которой бы мог жениться? Слуга, коего вино поразвеселило, отвечал: слыхал я, что он проговаривал, естьли б нашел он вам подобною, то б был совершенно доволен, не можешь ли ты, примолвила она? Справедливо ли сказываешь? Такому старику, как я, лгать, отвечал он, иметь дерзость доносить несправедливо особе ваших достоинств! Изрядно, продолжала она, ты весьма способен к споспешествованию союза моего с твоим господином, поговори ему обо мне, и есть ли увидишь, что я ему нравлюсь, уверь его, что я почту за совершенное щастие принадлежать ему. О сем [21] лишних трудов прилагать нечего, сказал слуга, по тому что он искренно мне признался, что таковой брак совершенно будет по его желаниям. Но говорил он мне потом, этому невозможно статься для того, что я ученик покойника, много будет в свете о сем переговоров. Самое бездельное помешательство, прервала речь его вдова! господин твой не точно был учеником Тшуанг-Тзеевым, а только обещайся быть оным, так сие еще не значит, что уже и был; к тому же живем мы на поле и от всех в отделении, кому нужда будет говорить о нашей свадьбе? Поди, естьли сыщутся какие другие препятствия, то ты довольно знающь, чтоб их отвратить, я щедро награжу тебя за твои старания. В самое то время налила ему несколько кубков вина. Он обещался приложить старание, и как хотел вытти, то она опять его воротила. Послушай, сказала ему, естьли господин твой предложения мои примет, то приходи ко мне как можно скорее с ведомостию, в какой бы то час дня, или ночи не случилось; я ожидаю тебя с нетерпеливостию. [22]

До возвращения вестника находилась она в чрезвычайном беспокойстве, раз двадцать, под разными видами выходила в залу; а точное намерение состояло в том, чтоб подойти к дверям любовника, где помощию темноты подслушивала она, то у дверей, то у окна, чтоб узнать, не говорят ли о деле, кое так плотно лежало у ней на сердце. Проходя она близь гроба и услыша у оного некоторой шум, от страха затрепетала. Ах! что такое, сказала она обомлевши, не уже ли покойник оживает? С поспешностию вошла в свою комнату, и взяв лампаду вошла посмотреть, от чего происходил шум оной, увидела на поставленном подле гроба столе, приготовленном для курения порошков и прочих жертвоприношений, растянувшегося старого служителя, которой выцеживал влитое в него вдовою вино. Она не токмо не огорчилась сим дурным покойнику почтением, но даже не смела и разбудить сего пьяницу, пошла спать; но не могла ни на минуту сомкнуть глаз своих.

На другой день встретилась она с слугою, которой похаживал спокойно, [23] ниже помышляя говорить ей о наложенной на него коммиссии. Сия холодность и молчание ее смутило, она его кликнула, и введши в свою горницу: что ж, сказала ему, как идет препорученное тебе дело? Перестаньте более о нем и думать, отвечал он ей сухо. А для чего ж, прервала она? Конечно забыл ты, о чем тебя просила я, чтоб ему сказать, или не мог оного пред ним уважить. Ничего я не запамятовал, продолжал служитель, и сам господин тронулся; предложение находит он выгодным и доволен отзывом вашим о затруднении, которое находил он сперва в звании ученика Тшуанг-Тзеева. По чему сие рассуждение более его уже и не удерживает, но по его мнению есть еще три непреодолимые препятствия. Посмотрим, прервала смущенная вдова, какие они? Тот час, продолжал пожилой слуга: 1-е. Сказал он мне, гробе покойника стоит еще в зале; не плачевно ли сие зрелище, как можно в оном веселиться и торжествовать свадьбу. 2-е. Как славный Тшуанг-Тзе столь горячо любил свою супругу, и она ему оказывала такую ж взаимную нежность, основанную на добродетели и почтении, то имею я причину опасаться, [24] чтоб сердце сей госпожи не осталось на всегда привязанным к первому ее мужу, а тем более, когда найдет во мне толь мало достоинстве. 3-е. На конец нет у меня здесь ни уборов, ни денег: где найти имение на подарки и брачное пиршество? Вот, сударыня, что его удерживает.

Сии три препоны, в сию ж минуту рушатся, и с великою легкостию: 1-е. Сие печальное здание, что оно в себе заключает? Не одушевленное тело смердящего мертвеца, от коего ни надеяться, ни опасаться нечего. Есть у меня позади моего поля старая и развалившаяся уже хижина; несколько крестьян, коих позову я из соседства, перенесут туда гроб. 2-е. Ах! правда, покойной муж мой был подлинно тем, чем быть казался, человек редких добродетелей и чрезвычайного знания; пред моим замужством сослал он уже вторую жену; не изрядной ли это поступок, как сам ты видишь. По слуху о его славе, которой был довольно несправедливо основан, последней Король Тсуйски присылал к нему богатые дары, и хотел его сделать первым своим министром. Он чувствуя [25] точно сбою неспособность, и видя что оная может оказаться в подобном сему звании, бежал и скрылся в сем уединенном месте. Не более месяца тому, как он прогуливаясь один у подошвы горы сей, встретился с молодою вдовою, упражняющеюся в просушивании своим опахалом наружной поверхности гроба своего мужа: ибо не могла она вытти за муж прежде, нежели оная просохнет. Тшуанг играл с ней, забавлялся, вырвал из рук опахало, и махал оным, чтоб ей поправиться скорейшим провеванием гробницы. Хотел он удержать оное опахало в залог дружбы вдовы той, принес оное сюда, но я его вырвала и изорвала в куски. При смертном своем конце напомнил он мне сию историю, что поссорило нас снова. Какое ж получила я от него благодеяние? Чем оказал он мне столько дружества? Господин твой молод, любит науки, и непременно заслужит себе имя в словесных науках; порода делает уже его славным, он как и я, Королевской крови; не чрезвычайное ли меж нами сношение; небо само привело его сюда для нашего союза. 3-е. Что принадлежит до вещей и свадебного пира, то я беру на себя все промыслить. [26] Не думаешь ли ты, чтоб я так была глупа, чтоб не скопила довольного сокровища чрез мою бережливость? возьми, вот двадцать тебе талей, отдай их своему господину на новое платье; ступай скорее, и уведомь его о всем мною тебе сказанном. Есть ли он со мною согласен, то сего ж вечера все я учрежу к торжествованию нашей свадьбы.

Слуга взяв двадцать талей, пошел объявить весь разговор Уанг-Зунгу, которой на конец объявил свое столь желанное согласие. Вдова едва узнала о сей приятной новости, то оказала радость свою различными видами. Тот час скинула с себя глубокой троур; одевалась, наряжалась, белилась; между тем, как по ее приказанию гроб переносили в развалившуюся старую хижину. Зал скоро был украшен для церемонии, свидания и брака, в то ж время приготовляли пир, чтоб ни в чем к празднеству не было недостатка. Под вечер окурено было разными благоуханиями ложе новобрачных. Зало было освещено множеством прекрасных фонариков. В переднем углу на столике стояла брачная свеча. Как все было готово, то Уанг-Зунг [27] показался в таком одеянии и головном уборе, которые красоту лица его и стана весьма увеличивали. Госпожа тот час к нему вышла, будучи одета в длинное шелковое платье, наибогатейшим образом вышитое. Они сели друг подле друга, напротив брачного светильника. Прекраснейшую составляли они чету; будучи же так между собою близки, еще усугубляли взаимно блеске свой и прелести, власно как камения и земчуг увеличивают красоту золотой материи, от которых и сами кажутся еще лучши. Сделав приветствии употребляемые в сем обряде, и пожелав друг другу всяких благ в их союзе, взялись об руку, и пошли во внутренней покой. Там совершили они великие ри, пили один за другим из сосуда согласия, по том сели за стол.

Как стол кончился, и когда хотели они уже ложиться, то вдруг сделались молодому супругу ужасные движении: лице его показалось совершенно обезображено, брови опустились, рот переворотился; не мог он ступить шагу, и желая войти на постель, упал он на пол растянувшись, бил себя по груди своими руками, и от [28] претерпеваемой боли испускал ужасный крик. Госпожа призывает на помощь, и со отчаянием бросается на Уанг-Зунга; обнимает его, опрыскивает грудь, в которой он всю боль чувствовал; спрашивает его, от чего оная происходила. Уанг-Зунг столько страдал, что отвечать ей был не в силах, можно было сказать, что скоро душа его с телом расстанется. Престарелой его служитель прибегает на крик, берет его на свои руки и трясет его. Любезный Уанг-Зунг, вскричала госпожа, не испытал ли уже подобных сему случаев? увы! уже с ним бывало, отвечал слуга; и не проходит ни одного году, чтоб миновал он сей болезни; одно только лекарство может его спасти. Скажи мне скорее, прервала госпожа, какое это лекарство. Лекарь Королевской фамилии, сказал слуга, нашел сию тайну, которая несомненна, должно взять мозге из убитого недавно человека, и дать ему оной в теплом вине выпить; то движения ту ж минуту перестанут и он будет на ногах. В первой раз, как сия болезнь с ним случилась, Король его сродственник приказал умертвить колодника, которой заслуживал смерть, и [29] взять из его мозг, он тот час выздоровел. Но, увы? где теперь его найти? Но прервала госпожа, мозг из человека умершего своею смертию не будете ли иметь какого успеха? Лекарь, отвечал слуга, нам сказал, что в случае нужды можно употребить мозг и из умершего, лишь бы только недавно отошел оной, для того, что мозг не совсем высохшей, то же имеет действие. Так только стоит, вскричала госпожа, вскрыть череп моего мужа, и взять столь целительное лекарство. И я о сем думал, отвечал слуга, но не смел вам предложить оного, опасаясь чтоб и мысль сия не показалась вам ужасною. Хорошо, отвечала она, Уанг-Зунг не муж ли теперь мой? Естьли б требовалась для излечения его моя кровь, то б я и той не пожалела, так стану ли колебаться из почтения к мертвому.

Она оставляет Уанг-Зунга в руках старого служителя; в одну руку берет топор, а в другую ломпаду. С поспешностию бежит в хижину, где стоял гроб; засучает долгие свои рукава, берет в обе руки топор, вздымает его, из всей силы ударяет по гробовой крышке и [30] раскалывает ее на двое. Несколько еще ударов оканчивают разбитие оной. Как очень она усиливалась, то весьма и запыхалась, по чему и остановилась на несколько времяни, чтоб перевесть одышку. В то самое время слышит она чрезвычайной вздох, и брося глазами на гроб, видит первого своего мужа движущегося и встающего на ноги. Обладавший ею страх побудил ее ужасной испустить крик, ноги под нею подломились, и в ее смятении топор выпадает из ее рук, так что она того не приметила. Любезная супруга, сказал ей Тшуанг, помоги мне встать. По выходе из гроба, берет они ломпаду, и приближается к покоям. Жена его за ним следует, но колеблющимися стопами и жестоко потея от того, что покинула там молодого Уанг-Зунга и его слугу, и что будут сии первые предметы, которые поразят взор ее мужа. Но по щастию ни господина, ни слуги там не было. Она несколько ободряется, и мыслит как вывернуться из столь дурного обстоятельства; кидает нежной взор на Тшуанг-Тзея: слуга твоя, сказала она ему, с минуты твоей кончины, день и ночь была занята дражайшею твоею памятью. Услыша довольно ясно происходящей из гроба шум, и вспомня [31] об историях, в коих повествует о востании некоторых мертвых, льстила я себя, что и ты можешь быть из числа таких же. По чему и побежала я поскорее и открыла гроб. Слава богу! в надежде своей я не обманулась. Как же я рада, что нашла опять столь любезного мне супруга, коего потерю беспрестанно я оплакивала! Я обязан тебе, сказал Тшуанг-Тзе, за толь чувствительную привязанность, кою ты ко мне оказываешь. Однако ж имею предложить тебе маленькие вопросцы? Для чего была ты не в троуре? для чего вижу я тебя в платье с вышитою золотом накладкою? Пошла я, сказала она, открывать гроб с тайным предчувствием о моем благополучии; радость, коя мною овладела, не приличествовала к печальному одеянию, и непристойно бы было принять вас живого в троурном платье! сие то и побудило меня надеть брачное мое одеяние. Очень хорошо, сказал Тшуанг-Тзе. Но для чего гроб мой находится в сих развалинах а не в зале, где б ему стоять необходимо надлежало? Сей вопрос привел госпожу в затруднение; и она отвечать не могла на оной. [32]

Тшуанг-Тзе взглянув на уборы, коими была украшена та горница, в коей они находились, на блюда, чащи и на все прочие признаки, кои показывали следы празднества, прилежно их рассматривал. Потом не объяснясь, спросил он теплого вина; выпил его довольное число кубков, ни проговоря ни слова; жена его стояла в чрезвычайном замешательстве. На конец взял он бумагу и кисть, написал стихи следующего содержания: неверная супруга, таким то образом соответствуешь ты моей нежности? Естьли б согласился я жить с тобою так, как должно жить доброму мужу с своей женой, не должен ли б я был опасаться, что ты придешь в другой раз разбивать топором гроб мой? Жена читая сии стихи, переменялась в лице, и несмела разинуть рта; Тшуанг-Тзе продолжал писать, и начертал еще четыре стиха, коих вот содержание: что получил я чрез толикие опыты нежной моей любви? Незнакомой едва только успел показаться, то тот час я стал забыт. Пришла уже меня поражать и в самом гробе топорными ударами. Не больше ли сия нетерпеливость, нежели просушивать могилу опахалом. [33]

Тшуанг-Тзе перестав писать, сказал своей жене, взгляни на сих двух мущин стоящих за тобою, показывая на них перстом. Она оглядывается, и видит Уанг-Зуна и старого его служителя: новая причина для нее к страху и смущению. Еще оглянулась, но их уже более не видала, они исчезли. Ибо то были духи, привидение которых Тшуанг глубоким своим знанием в волшебстве, заставил действовать для испытания своей жены, так как тем же великим искуством оказал на себе знаки истинного мертвеца, и пребывал в гробу.

Гнусная Тиена, будучи в отчаянии, что обманы ее открылись, и не могши пережить своего стыда, уходит в отдаленную комнату, развязывает свой шелковой пояс, и удавливается оным на матице: плачевный конец, до которого обыкновенно доводит предосудительная страсть. Тшуанг-Тзе не зная, куда пошла его жена, входит в тот покой, и видя ее повесившуюся, отвязывает спокойным видом, приказывает отнесть ее в развалившуюся хижину, так как и чаши, блюда и прочую посуду, [34] которая служила к брачному торжеству, велит починивать разломанной гроб, в которой и кладут тело покойной. Он облакачивается на одну сторону гроба, и колотя по чашкам, блюдам и пр. напевает следующую песню, коей подлаживает своею тактою.

Неодушевленная земли глыба! (Припев так как и в наших площадных песнях. Ах люди, ах люди.) Ги, ги, во время твоей жизни мы были соединены вместе;

Но был ли я полно твоим когда супругом? Ги, ги, и должен ли я почитать тебя своей женою?

Самая нечаянность нас соединяла; не знаю я, каким образом нещастная моя судьба поместила нас под одну крышку.

На конец срок минул, и я теперь отделался.

Естьли были мы соединены, то теперь вечно расстались.

Неблагодарная и неверная.

Едва сочла ты меня мертвым, ветреное твое сердце перешло к другому: [35]

Оказало оно, что принадлежало прежде мне хотя минуту?

Несколько тому часов, как утопая в веселии, принимала ты себе нового мужа.

Не для того ль ты умерла, чтоб соединиться с сим супругом в жилище тени?

Изрядными ты меня почтила похоронами.

Ты потчивала меня со всего размаху топорными ударами.

Здесь теперь точные похороны.

Для твоего утешения сделана сия песня с сею музыкою.

Свист топора раздавался в моих ушах.

И оной разбудил меня от сна смертного.

Выражении моего голоса в сем пении должны тебя постигнуть.

Я терзаюсь с досады и радости; перебью в дребезги сии глиняные чаши и блюда.

Противные орудия моей музыки.

Торжество твоих похорон кончилось. [36]

Ох! кто мог тебя узнать точно,

Теперь ты меня познать долженствуешь.

Тшуанг-Тзе оконча свою песню, несколько подумал, и сделал сии четыре стиха: теперь ты умерла; осталось только тебя похоронить. Когда почла ты меня мертвым, то говорила, я опять выду за муж. Естьли б я точно умер, изрядное б было торжество! Как бы ты нынешнюю ночь на мой щет повеселилась? Тшуанг-Тзе жестоко по сем захохотал, и ударяя на право и на лево по посуде, перебил оную всю. Сделал он еще более, зажег ветхую хижину. Вскоре все превратилось в пепел; и сие было могилою нещастной Тиены, которой ниже следов не осталось. Тшуанг-Тзе опять начал путешествовать, твердо вознамерясь, более никогда не жениться. В своих странствованиях встретился он с прежним своим учителем Лао-Тзе, к коему присоединился на всю свою жизнь, которую и провел с ним во всяком удовольствии.

Текст воспроизведен по изданию: Тшуанг-тзе и Тиена или открытая неверность. Повесть китайская с приобщением трех повестей из книги называемой Превраты Щастия. СПб. 1785

© текст - ?. ?. 1785
© сетевая версия - Thietmar. 2024
© OCR - Иванов А. 2024
© дизайн - Войтехович А. 2001

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info