Опасаясь утомить читателя более или менее однообразными, и потому уже не столь интересными формами быта прочих американских дикарей, прерываю описание этого быта очерком Бедуинов — кочевых обитателей диких пустынь Сирии, Аравии и Северной Африки (К Американцам мы опять возвратимся в следующих статьях.).

Здесь, в этих пустынях, от границ Персии до Марокко, природа совершенно противоположна тем первобытным лесам Америки и Австралии, о которых мы говорили выше; ни одна река не освежает песчаных, раскаленных пространств, ни одно дерево не защищает их от палящих лучей солнца. И однако ж здесь живет племя, благороднейшее между всеми восточными племенами, отличающееся прекрасными свойствами души: мужеством, гордостию, благодарностью, гостеприимством, чувством чести и множеством других добродетелей. Подобно прочим дикарям, Бедуины отличаются также необыкновенною тонкостию внешних чувств, хотя европейские путешественники, может быть, и преувеличивают об этом свои рассказы. Вельштед, например, говорит, что по следам ног, Бедуин может узнать, кто проходил — чужой или родственник; человек с ношею, или без ноши; усталый или бодрый; нынче, или вчера, или третьего дни; принадлежит [33] ли этот след его верблюду, или верблюдам его соседей, и т. п. — Бедуины всегда бодры, веселы, разговорчивы и предприимчивы. Жажда приобретения, составляет, кажется, также сильную черту в их характере. Корысть составляет, нередко главнейшую пружину его действий, — замечает Буркгардт; хотя тот же путешественник прибавляет, что иностранца, которому Бедуин оказал гостеприимство, он готов защищать с опасностию собственной жизни. Прибавьте к последнему свойству сострадательность, воздержность, — и тогда трудно допустить, чтоб Бедуину можно было приписать особенную способность к корысти...

«Я часто удивлялся, говорит Вельштед, терпению Бедуинов, как они в разорванных башмаках, с открытой годовой, под раскаленными лучами солнца, целые дни тащатся за своими верблюдами, и хоть бы слово досады или нетерпения... а вечером с совершеннейшим довольством садятся за свои финики, запивая их несколькими глотками воды».

Вообще в пище Бедуины умеренны; между тем как дикий североамериканский охотник съедает, например, пололеня в один присеет, наибольшая часть Бедуинов довольствуется в день не больше как 6 унцами растительной пищи: 6-7 финиковых ягод, обмакнутых в масло, вот и вся дневная их порция. Натурально, что при такой умеренности Бедуин не может похвалиться полнотою тела. Большею частию они тощи, хотя некоторые из них, имеющие более средств пропитания, не так слабы и истощены, как описывают их некоторые путешественники. — Средний рост, тонкие, правильные черты лица и головы, загорелый цвет лица, глубокие, темные, сверкающие глазки, густые черные брови, орлиный нос, черные густые волосы, жидкая и коротенькая бородка, тощее, но стройное сложение, — вот главные физиономические черты Бедуина.

Бедуины питаются преимущественно растительными веществами и молоком; мясом очень редко. Главнейшую пищу их доставляет им финиковая пальма, особенно на восточном приморском берегу, где растут целые леса этих дерев. Пресный хлеб они изготовляют из хлебных зерен, растертых посредством ручной мельницы. [34] Мельница эта делается из двух камней: один из низ, вогнутый, составляет нижнюю часть, а другой, выпуклый, верхнюю часть ее. Верхняя снабжена рукояткой и дырочкой: сквозь дырочку всыпаются зерна в нижнюю часть; всыпав зерна, начинают быстро вертеть верхний камень, — и таким образом зерна превращаются в муку. Этим обыкновенно занимаются женщины, которые занятия подобного рода непременно сопровождают песнями. Один сорт хлеба они пекут обыкновенно на горячей жестяной дощечке; а для приготовления другого, сначала раскладывают в кружок несколько небольших камней, над которыми разводят огонь. Когда камни сильно разгорячатся, огонь снимают прочь, а на камни разливают тесто, немедленно накрывая его горячею золою, и оставляя его под золою до тех пор, пока оно не испечется Этот хлеб употребляется обыкновенно на завтрак.

Другой сорт печенья называется бургуль, и состоит из пшеницы, сваренной в кислом тесте и высушенной на солнце. Его сберегают целый год, и потом уже употребляют, сварив с коровьем или деревянным маслом. Вообще хлебное печенье варьируется у них из одних и тех же материалов, сваренных или испеченных с пресным или кислым тестом.

Другой род пищи у Арабов состоит из трюфлей, растущих, после зимних дождей, в большом количестве под землею. Сварив в воде или молоке, их обливают потом растопленным маслом.

Верблюжье и козье молоко составляют также очень важную часть пищи Бедуинов. Из него они приготовляют себе масло, употребляемое и некоторых частях Аравии в значительном количестве. Некоторые пред завтраком выпивают его большую чашку, и втягивают столько же в ноздри. Вообще масло составляет у них любимую приправу во всех кушаньях, так что в полном смысле можно сказать, что кушанье Бедуинов плавает в масле.

Мясная пища употребляется Бедуинами редко; но если случается, что убивают овцу или козу, то печенку и почки Бедуины съедают сырыми, только немножко присаливая их. Многие Иеменцы едят сырыми и прочие части мяса. [35] Живущие к югу от Иемена едят и конину, что у северных Бедуинов не употребляется.

Ягнят жарят в разгоряченных земляных пещерах или ямах. Бедуины, кочующие близ Синая, если хотят сжарить овцу, то, убив и сняв с нее руно, вырывают в песке яму, выкладывают ее камнями, и разводят в ней огонь; когда все выгорит, золу выгребают, кладут в разгоряченную яму мясо, и покрывают его песком. В полчаса мясо превосходно зажаривается, и его вынимают. Внутренности кое-как очищаются, и также съедаются. Приморские Бедуины употребляют и рыбу, но только выброшенную морем... Кузнечики также составляют пищу у Бедуинов западного прибрежья.

Манну Бедуины собирают очень тщательно, и частию сберегают ее в кожаных мешках, частию в тыквенных бутылках. Бедуины близь-синайские собирают ее до 700 англ. фунтов, и частию потребляют сами, а остальное продают в Каир.

Воду Бедуинам доставляет или дождь, или выкопанные колодцы, близь которых они и кочуют, если дальше нигде не встречают дождевой воды. Эти колодцы иногда составляют собственность целого племени, а иногда принадлежат одному лицу. Некоторые племена не видят воды иногда в течение целой весны, и заменяют ее тогда молоком; а их скот довольствуется только сочными травами, — за исключением однако ж лошадей.

Национальный напиток Аравитян, как известию, составляет кофе. Кофейные зерна сначала поджариваются на сковородке, потом разбиваются в деревянной или каменной иготи, или между двумя камнями, и варятся в металлическом горшке. Приготовленный таким образом напиток, Бедуины пьют из маленьких глиняных чашек, без сахару и молока; и так как Бедуины употребляют при том очень мало воды, то их кофе очень крепок и густ. В Иемене, из кофейной толченой шелухи также варят какой-то напиток, но вкусу очень похожий на нашу чайную воду, и считающийся прохладительным и здоровым напитком.

Хотя ислам и запрещает употребление вина, однако ж как [36] виноградное, так и хлебное вино знакомы и Бедуинам. Горные Бедуины области Оман пьют виноградное вино, и смешивают иногда сок винограда с соком гранатовых яблоков.

За исключением Вехабитов, табак у всех Арабов составляет необходимое удовольствие. Табачные листья у них не изрезываются, а только разрываются пальцами. Прежде чем набивают трубку, табаку сообщают как можно больше влажности; и так как Бедуины курят при том очень медленно, то на трубках у них постоянно лежат раскаленные угли. Бедуины курят как из длинных, так и из персидских трубок, называемых Кнора, Бури или Нардшиль, делаемых, между прочим, и из кокосового ореха. Значительнейшие между ними носят с собою коробочку с благовонным деревом, из которой они, в знак особенного расположения, от времени до времени вынимают по кусочку, и предлагают своему соседу или гостю положить на дымящуюся трубку.

Для препровождения времени, — в мае, июне и июле месяцах, — Бедуины иеменские жуют, какие-то молоденькие прутики или почки какого-то дерева: это называется кеда.

Главная еда у всех Бедуинов совершается пред захождением солнца. Разостлав на земле круглые ковры или покрывала, ставят на них блюдо, и поджав ноги, все, без различия, чинов, усаживаются кругом. Только несовершеннолетние мальчики не имеют права есть из одного блюда с отцом. Потом одному предлагается начинать...

- Бисмиллах! — во имя Бога — раздается потом из всех уст, — и целая дюжина устремляет свои руки к одному блюду. Во время обеда не пьют, но конец обеда составляет вода. Поблагодарив Бога, по окончании обеда, все поднимаются, и остатки кушанья передают своим слугам.

На хороших пастбищах после обеда едят молоко.

Бедуины едят довольно неопрятно: запустив, например, целую руку в стоящее пред ними блюдо, они берут из него бургуль, скатывают его в шарики, величиною в куриное яйцо, и глотают их. Пред обедом впрочем они моют себе руки, но после обеда редко, и довольствуются только тем, [37] что с пальцев жир облизывают, а руки вытирают об кожаные ножны своих сабель или об палатку. Арабы едят вообще энергически, и даже с жадностью, как все жители Востока. Вареное кушанье всегда подается горячим.

Женщины и девушки едят отдельно от мужчин, в своих отделениях под палатками, и мужчины на этот раз удаляются от них. Им впрочем редко достается что-нибудь порядочное: обыкновенно ноги, голова, печень, и т. п.

Обыкновенный обед у всех, даже богатых, Бедуинов состоит из айеш, т. е. из муки, замешанной в тесто с кислым молоком и сваренной. Но в особенных, так сказать, праздничных случаях, выказывается больше роскоши. Для обыкновенного гостя пекут даже хлеб, и подают мясо с айешей; а для более значительного убивается ягненок или козленок, а иногда даже и верблюд (величайшая, впрочем, редкость). Все это жарится и варится как можно жирнее и сочнее. В последнем случае, в пиршестве принимает участие целое племя.

Одежда Арабов, как и наибольшей части пастушеских народов, состоит, большею частию, из кож животных, и частию из тканей: и здесь уже заметно различие состояний.

В Мекке и Тайфе, и еще далее к югу, в направлении к Иемену, мужчины и женщины одеваются обыкновенно кожами. Мужчины привязывают себе нечто в роде кожаного передника, а ночью и зимою покрываются грубым шерстяным плащом. Дети в степи ходят голые. Женщины носят такой же пояс, как и мужчины, только гораздо длиннее — по косточки; потом, кожаную мантилью или кацавейку, с короткими рукавами, и украшенную разными кистями или бахрамами. Кожу эту намазывают обыкновенно скоромным маслом. Исподнее платье носят только женщины. Летом Бедуины ходят в грубых бумажных рубашках, или, в рубахах из небеленого холста, подвязываясь или поясом, или кушаком, на котором висит кинжал. Сверх таких рубах надеваются шерстяные плащи, которые бывают различных сортов: белые, тонкие и легкие, какие приготовляются в Багдаде, и называются мезуми, — и грубые, называемые абба (лучшие также в Багдаде). В других местах [38] они делаются разноцветными и с короткими рукавами; а у шейков украшаются даже золотом.

Кроме рубашки и шальвар, женщины носят еще голубые халаты; а лицо, по большей части, закрывают каким-нибудь куском материи, сквозь которую виднеются только глаза. Впрочем, внутри провинции Оман этого обычая нет.

Некоторые Бедуины (Энеце) отпускают себе длинные волосы, и заплетают их в косы; но другие покрывают себе голову или особенного рода красною шерстяною шапкою, или известной величины куском сукна, обвертывая им голову на разные формы: это называется тарбуш. Вокруг тарбуша, некоторые Бедуины носят шнурок из верблюжьих волос, который у близь-меккских и иеменских заменяется кольцом из воску, дегтю и масла, замешанных в тесто. Богатые шейхи обвертывают свою голову багдадскими и дамасскими шалями, с красными и белыми полосками.

Зимняя одежда Бедуинов состоит из шубы, сшитой из нескольких овчин, и надеваемой поверх рубашки. Некоторые носят ее и летом.

Все Бедуины носят на ногах сандалии.

Об украшениях заботятся преимущественно женщины, хотя и мужчины, разумеется, не презирают их. Так пояс свой украшают и мужчины и женщины разного рода амулетами и ленточками.

Особенное украшение женщин состоит, во-первых, в татуировке губ, которые, равно как и виски и лоб, окрашиваются синею краскою. Женщины племени Серхан татуируют себе руки, груди и щеки, а племени Алимур — и составы ног. Некоторые мужчины также татуируют себе руки.

Головные украшения женского пола различны, смотря по племени. В Иемене и Геджазе женщины заплетают свои волосы в косы; Аравитянки близь Синая связывают их в один пучок, торчащий на лбу; в собственной Аравии они парфюмируются цибетом. Близь-синайские девочки, достигшие возраста невест, должны носить особенное украшение, называемое шебейка, состоящее из разных кусков перламутра, нанизанных на шнурок, и так повязанных на голове, что развешиваются по щекам и на лбу, который сверх того украшается еще круглыми кусочками перламутра, вершка в два в поперечнике. Жених должен насильно отнять у своей невесты это украшение, — и с тех пор она уже никогда не смеет надевать его.

Уши и нос украшаются кольцами, из которых наибольшие носовые кольца бывают часто в 3 1/2 вершка в поперечнике. Богатые женщины носят на шее серебряные цени. Кисти рук украшают разноцветными стеклянными кольцами, а богатые носят на руках и серебряные браслеты. У Бедуинов южной Аравии, Буркгардт видел на левом локте кольца из какого-то золотого металла, которые надеваются однажды навсегда, и потому нередко заростают даже телом. Перстни носят не только на руках, но и на ногах, — и бедные делают их из рогов. Кольца на косточках ног часто связываются цепочками, и производят поэтому при ходьбе довольно звонкое бренчанье.

Сами Арабы мало заботятся о своих нарядах, но любят украшать своих жен, считая это себе за честь. Но женщины особенно падки на серьги, кольца, браслеты, цепочки, шнурочки, серебро, янтарь, перламутр, и проч. и проч. Вельштед видал на них иногда по пятнадцати колец в каждом ухе, и столько же разных украшений на прочих частях... Бедуинка всегда разодета в самые лучшие наряды, какие только у нее есть, — так что на некоторых из них Буркгардт видал до шести браслетов на каждой руке.

Как Черкешенка, так и Бедуинка занимают довольно достойное место в своем быту. Замечательно, что городские [40] Арабы, стоящие во всех отношениях выше своих кочевых соплеменников, относительно женщин менее благородны, чем Бедуины. Городской Араб заботится только о гареме, и вообще чувствен; а Бедуин похож отчасти на романтического рыцаря. Своего чувства он не скрывает: предмет его страсти известен целому племени; его тайну составляет только место свидания, которое в пустынях облегчается множеством долин или вадис. Как у Черкес, так, и у Бедуинов, обычай позволяет молодым людям видеться. И как свидания чаще всего бывают между родственниками, то Арабы признают преимущество старшего двоюродного брата пред всеми прочими претендентами, и отец девушки не имеет права отказать ему, если тот предлагает ему хороший выкуп за нее, который впрочем должен быть гораздо меньше того, какой требуется от чужого. Без согласия двоюродного брата у некоторых племен девушка не имеет права выдти за другого. Впрочем отцы принимают в уважение и чувство дочерей, — и браку всегда предшествует любовь. Местом свидания влюбленных бывают обыкновенно колодцы, куда девушки приходят за водой. Иногда влюбленный приходит на целую ночь в мужское отделение палатки, где живет его возлюбленная, и там с своими друзьями поет свою ходшейни — песню любви — до самого рассвета. С своей стороны, девушки иногда отвечают им тем же. Когда наконец жених решается жениться, то прежде всего он посылает друга семейства своей невесты к ее отцу, — и таким образом начинаются переговоры. Отец спрашивает согласия невесты, и если дело выходит хорошо, то друг берет за руку отца, и спрашивает, обещает ли он отдать дочь за такого-то. Чрез пять или шесть дней после этой помолвки, следует сватьба. Жених приходит к палатке своего тестя с ягненком на руках, в глазах свидетелей отрезывает ягненку голову, — и церемония кончена. Мужчины и девушки начинают пировать, и поют песни. По захождении солнца, жених удаляется в особо сделанную для него, вдали от табора, палатку, и там ожидает своей невесты, которая между тем перебегает из одной дружественной палатки в другую, пока наконец женщины не поймают и не отведут ее [41] торжественно к жениху. Он принимает ее при входе в палатку, и увлекает ее насильно; а женщины удаляются. У Энецов отец не берет денег, но в Сирии этот обычай существует даже между Христианами. У некоторых, вместо денег, дается определенное число известных вещей, поступающих впрочем в пользу невесты.

У Бедуинов блнзь-синайских все это делается иначе. О согласии невесты у них не спрашивается. Искатель руки обращается обыкновенно к отцу невесты, и если тот согласен, то даст ему зеленую ветку, которую жених и прикалывает к своему тюрбану, в знак того, что он женился. Когда девушка возвратится вечером с своим стадом домой, то жених с своими друзьями, идет ей навстречу, хватает ее и насильно приводит в палатку своего отца. При малейшем подозрении подобной встречи, девушка запасается камнями, и нередко наносит жестокие удары своим врагам, не говоря уже о криках, побоях и укушениях. Как скоро она приведена в женскую половину, один из родственников жениха бросает на нее аббу, закутывает ей голову, и говорит: «никто не должен покрывать тебя, кроме такого-то», — тут произносится имя жениха, — имя, часто неизвестное ей до этой минуты. Затем ее одевают в новое платье, приготовленное женихом, приводят пред палатку верблюда, украшенного разными ленточками или в роде этого, сажают на него невесту, — которая между тем все еще защищается; — она сделает на нем три круга вокруг палатки, при радостных криках ее подруг, и отводится наконец в женскую половину палатки, где жених уже приготовил и для нее особенное отделение, с помощию ширм и занавесей. Если она принадлежит отдаленному племени, то иногда ее отвозят на верблюде к палатке жениха; причем, обычай требует, чтобы она плакала горькими слезами и всхлипывала. Одна из женщин вводит невесту в палатку жениха, между тем как прочие, оставшись ирод палаткою, поют похвальные песни юной чете. Между тем убивают несколько овец, — и гости начинают обедать, причем хлеб считается уже необходимым. Вечером жених прощается с своими друзьями, и уходит в комнату невесты, — и брак кончен; невеста впрочем все еще [42] должна кричать, до тех пор, пока жених не свяжет или даже не прибьет ее. На другой день поутру, каждый отец семейства пришлет новобрачным в подарок по козе: одну или две из них убивают, и пиром оканчиваются все эти церемонии. Если брак невесте не понравится, то на другой день она может искать защиты у своего отца. В пустыне синайской показывают гору, с которой, связавшись одна с другою своими волосами, бросились две девушки, предназначенные для подобных браков.

Религия Магомета допускает многоженство; однако ж этою снисходительностию могут пользоваться только богатые шейхи, могущие поддерживать несколько хозяйств, — необходимо связанных с многоженством.

Обольщение женщин наказывается жестоко. Обольстителя, бежавшего с девушкой, родственники последней имеют право убить, не подвергаясь за то родственной мести. Если же дело решается судом, то виновный подвергается значительной пене в пользу обиженного: между прочим, он обязывается доставить оскорбленному мужу свободную девушку, на которой он мог бы жениться, не платя выкупа. Если муж докажет неверность своей жены, то отец или братья последней иногда сами лишают ее жизни. Вообще Бедуины так ревнивы, что женам своим запрещают с чужими даже разговаривать.

Если Бедуин чем-нибудь недоволен своей женою, то может тотчас удалить ее от себя: — «Entalek!» — ты свободна — и она должна оставить его навсегда. Он дает ей верблюдку, и отсылает ее к ее родным, без всяких дальнейших объяснений. Он может жениться на другой в тот же день; по прогнанная должна ждать, по крайней мере, 40 дней. Разводы бывают так часто, что Буркгардт знал многих Бедуинов, которые, будучи 45-летнего возраста, переменили в своей жизни до пятидесяти жен. — Иногда роковое «энталек» вырывается из уст Араба в минуту вспышки и ссоры с женой; самолюбие, подстрекаемое друзьями, побуждает его привести это слово в исполнение, но часто Бедуин потом жестоко раскаивается, и Буркгардт рассказывает, как один [43] Бедуин, в ту минуту, как прогнанная жена его вошла в палатку своего нового мужа, от ревности застрелился.

Закон предоставляет право развода и жене. Если муж не нравится ей, она может уйти к своему отцу или родным; муж может упрашивать ее возвратиться, но не имеет права ни требовать ее, ни мстить; только она не может выйти за другого, до тех пор, пока муж не скажет обычной формулы развода. Некоторые Арабы верхнего Египта, прежде чем дадут эту формулу, отбирают у своих жен имущество, и бреют им голову.

Бракосочетание вдовца или вдовицы не сопровождается почти никакими торжественными церемониями; и женившийся на вдове, в продолжение 30 дней не ест ни из одного, принесенного ею, сосуда.

Если между племенами Аль-Эль-Шемаль случится, что Араб увезет жену другого, и будет искать прибежища под палаткою третьего, то последний закалает овцу, — и таким обрядом бежавшая чета считается как бы брачною. Тогда беглецы смело возвращаются домой, и ждут формулы развода. Точно также может устранить всякую опасность и любовник.

Вообще положение арабской женщины довольно сносно. Не говоря уже о защите закона, Бедуин сам наделен от природы великодушною снисходительностию к слабому полу. Даже во время междоусобий, он никогда не нападает на женщин, и много-много что отнимет у них их украшения.

Занятия арабских женщин состоят в молотье хлебных зерен и в приготовлении кушанья; они пекут хлеб, делают масло, носят воду, занимаются тканьем, починяют палатки, и вообще очень деятельны и неутомимы, между тем как мужчины спокойно сидят перед своими палатками, и медленно курят свои трубки. Девушки в большом уважении, и обыкновенно смотрят за стадами на пастбищах; но мальчик подобным занятием обиделся бы. Если через степь проходит мимо их какой-нибудь человек из одного с ними табора, то девушки считают долгим предложить ему или молока, или воды, считая его за гостя.

Но если Бедуинки увидят кого-нибудь чужого, то отворачиваются от него даже и тогда, когда он дает им что-нибудь [44] по их просьбе. Отчуждение это тем заметнее, чем ближе к городам.

Аравитянка разрешается так же легко, как и другие дикарки. Новорожденному она тотчас же дает имя, какое ей вздумается, смотря по обстоятельствам. Если, например, во время рождения, близ нее была собака, то дитя получает имя Келаб (от келб — собака). Каждый Араб называется не только по своему имени, но и по именам своего отца и своего племени или предков своего семейства, — например: Кедуа Ибн Гхеян Эль Шамси, т. е. Кедуа сын Гхеяна из племени Шамси.

Странно, что и у этого народа существует жестокий обычай, который мы уже видели между дикарями, а именно: умерщвление новорожденных младенцев. До Магомета Арабы имели жестокость, — если только были бедны, — живьем закапывать новорожденных девочек, частию для того, чтобы освободиться от горькой заботы доставлять им пропитание, а частию из страха подвергать их честь капризу неприятелей, в случае войны. Магомет уничтожил эту жестокость, которая даже в образованном Китае случается очень часто, и оправдывается законом.

Дети Бедуинов выростают в полной свободе. Предоставленные себе самим, мальчики бегают по степи сколько им угодно. Буркгардт видал целые толпы голых мальчишек, бегавших летом, в полдень, на раскаленном песку, до последней усталости. Бедуин никогда не учит детей своих тому, что у нас называется вежливостью: чем больше обнаруживает мальчик дерзости и смелости в обращении с посторонними, тем больше получает он от родственников своих похвал: его дерзости изобличают, по их мнению, будущий воинственный характер. Арабское дитя никогда не скажет чужому, из какого он семейства: ему уже внушено, что враг может отмстить на нем смерть какого-нибудь из своих родственников. Да и в зрелом возрасте Араб никогда не скажет своего племени незнакомцу.

Дабы заранее познакомить его с жизнью, дитяти позволяют принимать участие во всех разговорах и совещаниях взрослых. Поэтому уже с детства Бедуин приобретает то серьозное выражение, которое, по восточным понятиям, [45] составляет достоинство мужчины. Вельштед рассказывает, что в одном племени, он видел двенадцатилетнего мальчика, наследника какого-то влиятельного человека, занимавшим место в роде какого-то полицейского чиновника, и что мальчик этот на своем месте распоряжался отлично.

Между Бедуинами замечена впрочем тупость родственного чувства, и Буркгардт замечает, что у них между детьми и родителями происходят ссоры почти ежедневно. Чаще всего ссоры случаются между совершеннолетним сыном и его отцом. Безрассудная гордость не позволяет первому просить у отца, например, овец, а отец оскорбляется этой гордостью, — и вот вражда. У Энецов, сыну, достигшему совершеннолетия, отец дает на обзаведение кобылу или верблюда, желая ему найти счастье в разбойничьих набегах. Всякая приобретенная на этом подарке добыча принадлежит сыну, и отец не считает себя в праве ни на какую часть ее. Верблюд составляет впрочем главнейшее богатство и часто единственную основу хозяйства новобрачных.

Жилище Бедуинов, за исключением оседлых, состоит из палатки, называемой у них берит или дом. Крыша этой палатки делается из черной шерстяной материи, сотканной из козьих волос, в три четверти аршина ширины, а длиною вовсю палатку. Крыша эта так плотна, что не пропускает самого сильного дождя. Палатка утверждается на девяти столбах, из коих три укрепляются посредине, и по стольку же на каждой стороне. Боковые и задняя сторона также занавешиваются шерстяною материею (от 3-х до 4-х фут. высоты).

Палатка разделяется на две половины: мужскую и женскую. Первая из них налево от входа, за исключением только одного племени, у которого она делается с правой стороны. Половины отделяются одна от другой белым шерстяным ковром, который развешивают поперег палатки по трем средним столбам ее. Ковры эти изготовляются в Дамаске, с разными цветами и узорами. Пол в мужском отделении покрывается обыкновенно хорошим персидским или багдадским ковром. Мешки с пшеницей или верблюжьи складываются вокруг средних столбов, и такого рода пирамиды [46] иногда возвышаются до потолка. Верблюжьи седла, на которых отдыхают шейхи и гости, располагаются вдоль задней части занавеса: положить их возле боковых столбов считается невежливостию. Женское отделение составляет настоящий чулан, или буфет бедуинской палатки: в ней находится вся домашняя, хозяйственная утварь. Тут же живут и невольники. Место, где складывается этот хлам, и где должен сидеть и невольник, называется рофф. Почтенный человек никогда не сядет на этом месте, и о дурном, достойном презрения, обыкновенно говорят: его место в роффе.

У переднего столба мужского отделения край крыши палатки спускается так низко, что служит Бедуинам вместо полотенца, которым они вытирают себе руки после обеда. Перекочевывая с места на место, Бедуин снимает свою палатку, и сложив ее, привешивает к бокам своего верблюда. Летние палатки делаются иногда без передних столбов и занавесей, так, что с этой стороны они совершенно открыты. У некоторых (у Энецов), вместо трех, употребляется пять столбов. У всех богатых Бедуинов есть по две крыши для палаток: одна зимняя, другая летняя.

Некоторые строят себе маленькие хижины из больших растений и кусков дерна. Рыбаки северовосточной оконечности Аравии делают себе хижины (фута в 4 высоты) из камней, сложенных без цемента, или же живут в горных пещерах и буераках. В пространствах безопасных, Бедуины располагаются обыкновенно по две или по три семейственные палатки вместе, а иногда вы увидите только по одной палатке порознь, — так что целое племя занимает огромное пространство: такие рассеянные и изолированные палатки Буркгардт встречал в горах к востоку от Мокки, близ Синая.

Энеце — чистейшее племя Бедуинов в Сирии, в течение целого года перекочевывает с места на место. Летом они живут по границам Сирии, а на зиму переходят к Евфрату. Летом они кочуют возле кустарников и источников, встречающихся близ сирийской пустыни в большом количестве, но редко остаются на одном месте дня по три и по четыре. Как скоро их стада съедят траву близ водяного места, племя ищет другого места. Их таборы состоят от [47] десяти до восьмисот палаток. Если палаток немного, то они разбиваются кругом; но если число их значительно, то они располагаются длинною линиею, особенно вдоль ручьев; иногда впрочем располагаются по три и по четыре палатки одну за другою. — Зимою, когда воды и пастбища изобильно, лагерь располагается иначе: тогда целое племя рассеевается по равнине, отделениями, по три и по четыре палатки, на расстоянии получаса одно от другого. В первых способах расположения палаток, палатка шейха разбивается всегда на западном крыле, потому что с этой стороны сирийские Арабы ждут и врагов и гостей, которым шейх обязан оказать почтение. Для шейха было бы низко расположиться на восточной стороне.

Каждый отец семейства возле своей палатки утверждает в землю копье свое, и привязывает к нему лошадь или кобылу, если имеет. Тут же проводят ночь и его верблюды. Овцы и козы день и ночь остаются под надзором пастуха, который к вечеру пригоняет их домой; ночью в круглых таборах они остаются во внутренней окружности, образуемой палатками.

На пути из Тадмора в Дамаск, Буркгардт встретил перекочевывавший табор, тянувшийся в таком порядке: впереди табора, мили на четыре англ., ехало четыре или пять всадников, как передовая стража и как разведыватели. Главная масса тянулась фронтом в линию, по крайней мере, на три английских мили. Впереди фронта ехали всадники на конях и верблюдах, на расстоянии 100-50 шагов один от другого. За ними шли верблюдки с своими верблюжатами, щипавшими мимоходом траву. Потом следовали верблюды, навьюченные палатками и разным хозяйством; и наконец женщины, и дети на верблюдах, в седлах, сделанных в виде люлек, и защищенных от солнца навесами. Мужчины шли в беспорядке по бокам и между верблюдами; некоторые вели своих лошадей за узду, но большая часть шла впереди. Ширина всего табора занимала до 2 1/2 англ. миль. На расстоянии получаса от главного табора, идут обыкновенно овцы и козы, под надзором пастухов, из которых только немногие идут пешком. [48]

Кстати заметим, что один из важнейших предметов хозяйства Бедуинов составляют седла и узды для верблюдов, и лошадей. Для верблюдов седла бывают троякого рода: вьючные, мужские и женские. Последнее состоит из пачки ковров и аббас, возвышающейся до 18 верш. над вьючным седлом, так что на ней сидеть очень удобно: такие седла делаются у племени Аэль Эль Шемаль. У Энеце устраиваются они в виде люльки, покрытой рыжею верблюжьей кожею. У шейхов все седла набиваются красною верблюжьею шерстью, и сверх того покрываются такими же кожами, значительной длины. Нередко седла эти увешиваются кругом разноцветными, суконными лоскутками. Недоуздки на верблюде украшают женщины нередко павлиньими перьями. Для понуждения верблюдов употребляются или прямые или оканчивающияся наподобие молотка, палки. На шею дойным верблюдкам надевают маленькие железные цепи.

Для лошадей употребляется и на востоке такое же седло с широкими стременами, как и у нас. Для защиты от воров, передние ноги у лошадей сковываются цепями, и так оставляют их на пастбище целый день. На ночь одну ногу лошади заковывают в длинную цепь, на одном конце которой привешивается железный бубенчик. Другой конец ее прикрепляется к железному колу, вбиваемому в землю возле палатки, где ложится и сам хозяин ее. Несмотря однако ж на эту предосторожность, воры часто успевают распилить цепь, и украсть лошадь.

Вообще главное занятие Бедуина составляет скотоводство, в котором первую роль занимает корабль пустыни — верблюд, доставляющий своему хозяину молоко и переносящий главнейшие его тяжести. Верблюд сирийской пустыни меньше анатолийского, курдского или турецкого; он легче переносит жар и жажду, не боится холоду, от которого в пустыне их много гибнет. У Арабов нет верблюдов с двумя холмами. Молодых верблюжат отлучают от матерей в начале второго года, и отваживают их от сосанья тем, что протыкают им в горло палочку вершка в четыре длины, и заостренную на конце так, что конец ее выдается у них из ноздрей. [49]

Это впрочем насколько не мешает им щепать трапу на пастбище. Дабы верблюжата сосали только в известное время, несколько сосков или и все вымя вкладывается в мешок, сделанный на верблюжьей шерсти и привязываемый к телу верблюдки шнурком. Часто мешок этот остается на верблюдке даже и тогда, когда верблюжонок уже отлучен. Другие подобным образом покрывают соски тонким куском дерева. В скудные годы верблюдки всегда бесплодны, и вообще они способны к оплодотворению только на четвертом году своего возраста. Живут верблюды до сорока лет. Кроме молока, мяса и кожи, верблюд доставляет своему хозяину и шерсть, которая к концу весны легко вырывается рукою; верблюд редко впрочем дает шерсти больше двух фунтов. На каждом верблюде выжигают раскаленным железом тавро племени семейства.

Между северными и южными полосами Аравии существует большое различие относительно верблюдов. Верблюды бывают большею частию красноватые, рыжие и кофейные; но есть а черные. Чем дальше к югу, тем они светлее, так, что нубийские, большею частию, белого цвета. Верблюдами изобилует больше всех провинция Недшид.

Обыкновенная ноша арабского верблюда, налагаемая на короткое пространство, простирается от четырех до пяти центнеров, а на более далекое — от трех до четырех. Чем длиннее предстоящий путь и чем меньше на нем колодцев, тем меньше навьючивают на верблюда тяжести. Недшидский верблюд требует воды через каждые три вечера. Запас воды в желудке верблюда бывает только в тот день, когда он пьет. Случаи, что Бедуин убивает верблюда, чтобы воспользоваться находящеюся в нем водою, бывают чрезвычайно редко.

Верблюд никогда не может равняться лошади быстротою бега, но превосходит ее выдержкою. Бежать в галоп верблюд никогда не может долее получаса; непринужденною рысью верблюд может проехать несколько часов, нисколько не утомясь; наибольшая степень быстроты при таком беге составляет впрочем не более двенадцати английских миль в час. Существенное преимущество верблюда пред прочими [50] животными состоит в легкости, с какою он может возить своих всадников в течение нескольких дней и ночей непрерывно, если только ему предоставляют его любимый бег, приятным и легким шагом, которым они делают от пяти до шести с половиной английских миль в час. Если верблюда хорошо кормят или, в случае необходимости, хоть раз в два дни, то этим шагом он может бежать от пяти до шести дней.

Первое, на что Арабе, предпринимающий далекое путешествие, обращает свое внимание — это горб верблюда. Если он находит его жирным, то уверен, что верблюд даже при умеренном корме, может перенесть большие тяжести, и арабская пословица говорит, что верблюд в дороге питается жиром своего горба. После больших усилий горб уменьшается; после долговременного пути почти исчезает и чтобы вознаградить его требуется от трех до четырех месяцев питания и отдыха. Он восстановляется не прежде, как когда и прочие части тела сделаются также мясистыми, как были прежде. Совершенный горб составляет четвертую часть всего тела, но такие верблюды встречаются только у богатых Бедуинов внутри пустынь, где содержатся целые табуны верблюдов только для расплоду, и употребляются только немногие на работу. Своего полного роста верблюд достигает только на десятом году; с 25-30 сила его убавляется, и он живет до сорока лет. Перешедши за шестнадцать лет, верблюды никогда не бывают жирны, и Бедуины продают их крестьянам очень дешево. Женщины Гедшаза любят черных верблюдов, а энезские серых, или белых. Для обуздания верблюдов, им просверливают ноздри, продевают в них нить из волос верблюжьего хвоста, связывают эту нить с уздой, и таким образом животное остается во власти погонщика. Иногда Бедуины устраивают верблюжий скачки, но скачки не по натуре верблюдов.

Овцы и козы составляют важную отрасль скотоводства Бедуинов. У арабских овец нет жирных хвостов, а уши длиннее, чем у европейских. Козы большею частию черные, с длинными ушами. Пред восходом солнца, овец и коз выгоняют на пастбище, а часам к десяти [51] возвращаются с ними к палаткам, где оставлены были ягнята и козленки. Покормив последних, всех дойных овец привязывают длинною веревкою к палаткам, и издаивают одну за другою. Вечером повторяется та же операция. Со ста овец и коз, молоко которых всегда смешивается, Арабы обыкновенно полагают получить ежедневно восемь фунтов масла, или в три весенних месяца семь центнеров, Семейство Араба потребляет ежегодно до двух центнеров, а остальное продают горожанам. Ягнята и козленки мужеского пола большею частию продаются или убиваются, а остальные оставляются на расплод. В скудные годы овцы и козы остаются совершенно бесплодны. Энецы снимают руно с овец один раз в год, и притом к концу весны. Шерсть они продают прежде, чем снимут ее, и притом по сту штук.

Форма генеалогии бывает в следующем роде: [52]

Сначала благочестивым образом выряжается желание мира и благоденствия всем правоверным, и затем объясняется, что настоящий документ относится, например, «к гнедому жеребейку с четырьмя белыми ногами и белым значком на голове; что он происходит из чистой породы Саклави, и называется Обейян; его кожа так блестяща и чиста, как молоко; он подобен лошади, о которой Пророк говорит: истинное богатство состоит в благородной и огненной породе лошадей . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Отец этого жеребенка есть превосходный гнедой жеребец из породы Когейлан, по имени Мердшан; его мать — знаменитая белая Саклавийская кобыла, известная под именем Дшеруа. Согласно с тем, что мы видели, мы свидетельствуем и клянемся нашими надеждами на счастие, и нашими поясами, о мудрость шейха и владетель лошадей! что вышеупомянутый жеребенок благороднее, чем его отец и его мать, о чем свидетельствуем мы, по нашей чистой совести, сим письменным документом. Написан тогда-то, в таком-то году (гижры). Свидетели такие-то».

Арабы ездят почти исключительно на кобылах, а жеребцов продают горожанам или феллахам. Арабский жеребец в Сирии продастся от 10 до 120 ф. стерлингов; а кобыла редко стоит ниже 60 ф. стер., да и за эту цену горожанин с трудом приобретает ее. За знаменитую кобылу Арабы платят от 200 до 500 ф. стер. Араб только очень редко решается продать кобылу отличной породы всю безусловно, но всегда выговаривает для себя у покупщика или первого от нее жеребенка, или, если покупщик оставит его у себя, то чтобы возвратил ему кобылу обратно: это называется продать половину кобылы. Если Араб продает третью часть кобылы, то это значит, что покупщик, получив кобылу, должен будет отдавать продавцу, два года сряду, имеющих от нее родиться жеребят или только одного из них, но с возвращением кобылы. Жеребята третьего года и все следующие принадлежат покупщику. От такого рода условий происходит, что наибольшая часть арабских кобыл составляют собственность двух-трех и даже шести лиц, особенно если цена кобылы слишком высока. Арабы из племени Аль-Эль-Шемаль [53] продают обыкновенно половину кобылы, и условливают себе половину жеребят мужских и всех жеребят женских. Кобылы продаются еще и на том условии, чтобы всякая добыча, какую будущий ездок приобретет на ней, была бы разделяема между им и продавцом.

Новорожденному жеребенку Арабы немедленно привязывают его уши к голове, чтобы дать им красивое направление; с тою же целию они придавливают ему хвост несколько вверх. Если Араб владеет кобылой только отчасти, то он обязан на девятый день после рождения жеребенка, собрав нескольких свидетелей, объявить им, что он обязан продавцу кобылы или отдать жеребенка, или возвратить кобылу. Такое объявление имеет силу обязательства. Жеребята остаются возле матери только до 30 дней; после того они отлучаются, — и тогда уже приводится в исполнение расплата между продавцом и покупщиком. В течение ста дней по отлучении от кобылы, жеребята не получают ничего, кроме верблюжьего молока: им не дают даже воды. После этого жеребенок получает ежедневно порцию пшеницы с водой, сначала только по одной горсти. Количество это мало-помалу увеличивается, но главною пищею остается все-таки верблюжье молоко; так проходит еще сто дней, по исходе которых жеребята пускаются уже близь палаток на пастбище и им позволяют пить воду, после чего дают и ячмень. Если у хозяина в палатке много верблюжьего молока, то жеребенок получает его каждый вечер по одному ведру, с порциею ячменю. Араб из племени Энеце, приводя в Сирию двухлетнего или трехлетнего жеребейка, часто клянется, что он ничего еще не ел, кроме верблюжьего молока; но это ложь, потому что в Сирийской пустыне в первые четыре месяца жеребенок никогда не кормится одним верблюжьим молоком.

Лошадей своих Арабы круглый год оставляют под открытым небом, и даже в дождливое время Буркгардт никогда не заметил, чтобы лошадь получила место в палатке своего господина. Подобно своему хозяину, арабская лошадь привыкла к суровости всех времен года, и редко бывает больна, хотя на здоровье ее редко обращают внимание. Араб некогда не чистит своего коня, но возвращаясь из [54] какой-нибудь поездки, старается ехать медленно. С того времени, как жеребенок попал под ездока, что случается обыкновенно на втором году, редко седло снимается с его хребта. Зимою через седло перекидывается мешок из холста, а летом лошадь остается без всякой защиты против жарких солнечных лучей. Арабы, у которых нет седел, употребляют вместо их набитую овечью шкуру без стремян. Они ездят без узды, управляя лошадью только посредством недоуздка. — Лошадь Бедуина необыкновенно добра: она более друг, нежели раб своего господина. Бедуин, кажется, развил в лошади до высочайшей степени совершенства все лучшие свойства этого животного. Арабы незнакомы с искусством верховой езды Турок, однако ж и они ездят на неоседланной лошади очень свободно, хотя и не так красиво, как Турки. — Арабы веруют, что некоторые лошади предопределены к разным несчастным случаям, и что это можно узнать по некоторым на них приметам. Лошадей своих Араб никогда не отмечает так, как верблюдов. Самое общее у них средство против болезней у лошадей состоит в том, что больную часть они прижигают раскаленным железом. Лошадей своих Арабы подковывают.

С жеребенком они обращаются заботливо и дружественно; они моют его, и вытягивают его нежные члены. Арабы недшидские, лошадей своих кормят обыкновенно финиками, смешанными с сушеным трилистником. Богатые Арабы дают им и мясо, вареное и сырое, и разные остатки от своего обеда.

Аравия не слишком богата лошадьми, и породистые лошади находятся только в тех странах, где есть плодоносные пастбища. Бедуины, живущие на скудном грунте, редко имеют лошадей. Наиболее богатые лошадьми племена кочуют в довольно плодоносных равнинах Мессопотамии, на берегах Евфрата и в сирийских равнинах, где лошади в течение нескольких месяцев могут питаться молодыми травами и растениями, по-видимому, для роста жеребят необходимыми, ибо в Недшиде лошадей уже не так много, и чем далее на юг, тем они реже. — В Геджазе и в Иемене лошадей мало. Племена Энеце имеют от 8-10,000 голов. Количество лошадей [55] во всей Аравии Буркгардт принимает до пятидесяти тысячи. Наилучшая порода водится в Недишиде, по Евфрату и в Сирийской пустыне; в Иемене отличаются особенно только разведенные от породы северных лошадей. Вообще климат и пастбища в Иемене, по-видимому, лошадям вредны: многие из них умирают, и порода искажается уже в первой генерации. Наилучшая порода лошадей чистой арабской крови находится в Сирии.

О быстроте и выдержке арабских лошадей рассказываются удивительнейшие истории, доказывающие впрочем те же свойства, какие мы указали в ней выше.

Наконец мы должны посвятить несколько слов и ослам. Они быстрее верблюда, и успешнее, нежели где-либо, водятся в провинции Оман, откуда переводятся даже в Персию. Цена хорошему ослу от 15-ти до 30-ти долларов, иногда и 50-т долл. Оманские ослы крупные и видные собой, хорошо сложены и очень терпеливы; живут хорошо. Араб не ездит на них, но некоторые из них ходят чрезвычайно искусно по самым скользким утесам.

Рогатый скот, весь с жирными горбами, в Аравии гораздо реже, и разводится только в городах и у оседлых Арабов.

Напротив того, охота принадлежит к числу любимых занятий Бедуинов, которое вместе с тем доставляет им отчасти и пищу и другие потребности. Они занимаются ею более или менее, смотря по географическому положению племен. Племя Сцлеб, занимающее пустырю Эль-Гамод, живущее на ней отдельными, изолированными семействами, из которых каждое занимает пространство от четырех до пяти часов в объеме, живет почти исключительно охотой. Мужчины и женщины этого племени одеваются в кожи газелей и других диких животных; они живут не в палатках, но в пещерах, которые они делают в земле. У них нет ни верблюдов, ни лошадей; у каждого семейства есть только по [56] ослу; мужчины добывают себе и своим пищу ружьем. Наибольшая часть из них живет только мясною пищею. Если дичи у них случится больше, нежели сколько нужно, то остаток они высушивают, и хранят его про запас, под землею. Они собирают страусовые перья, и приносят их к ближайшим местечкам, особенно в Гауран, и выменивают, за них порох, свинец, ружейные кремни, серу и иногда несколько пшеницы. Некоторые семейства видятся одно с другим едва однажды в год. Сцлебы охотятся с особенного рода кошками, величиною в порядочную собаку, и которые употребляются преимущественно на охоту на газелей. Шерсть на этих кошках белая с черными пятнами. По арабски они называются эль-фегед. Их ловят еще маленькими, кормят мясом и держат на цепи; в три или четыре года они получают полную дрессировку.

Бедуин также охотится, на газелей, которые водятся во всех частях сирийских степей. Крестьяне на восточном берегу Сирии устроивают иногда эту охоту на известных местах, где газели ловятся целыми сотнями. — Соколиная охота также любимо Бедуинами.

Страус, водящийся в обширных сирийских пустынях, а особливо в равнине, простирающейся от Гаурана до Дшебель Шаммару и Недшида, составляет предмет охоты, как птица, доставляющая прекрасные перья, и кроме того, лица и мясо. В течение зимы она носит от 12-20 лиц, которые она кладет обыкновенно у подошвы какого-нибудь изолированного холма, в кружок, одно возле другого, и полузакрывает их немножко песком; для защиты их от дождя, она окружает их узким ровиком, в который сбегает вода. В десяти или двенадцати футах от этого кружка, самка кладет еще два или три яйца, предназначая их на пищу для будущих детей. Насиживают самка и самец поочередно, и притом так, что если один из них сидит на яйцах, то другой сторожит на холме. Заметив страуса, Араб идет к яйцам, птицы улетают. Араб выкапывает возле яиц нору в земле, вставляет в нее заряженное ружье, и привязывает к замку длинный зажженный фитиль. Ружье он направляет к яйцам и покрывает камнями. К [57] вечеру страусы возвращаются к своему гнезду, и садятся на нем обыкновенно вместе; ружье выстреливает обыкновенно вовремя, и на другой день Араб находит обоих или одного из страусов мертвым. Яйца достаются как лакомство, и стоют обыкновенно английский шиллинг. Прекраснейшее страусовое перо в Алеппо стоит до двух шиллингов.

На диких ослов охотятся шераратские Арабы, употребляющие их мясо в пищу. Кожу и копыта они продают жителям Гаурана. Из копыта Гауранцы делают для крестьян кольца и амулеты против ревматической боли в плечах. — О более мелких статьях охоты мы не упоминаем.

У берегов приморских Арабы занимаются и рыболовством; так, например, в провинции Оман они выезжают на море в лодках, с сетями, в которых нижняя часть обременяется свинцом, а верхняя небольшими подпорками из финикового дерева. По обоим бокам сети привязаны веревки, за которые человек 30-40 вытягивают на берег раскинутую сеть, простирающуюся иногда сажень на сто. Избыток рыбы они солят и отвозят во внутренность страны.

На берегах Каменистой Аравии, а именно в заливе Акабы, Бедуины ловят рыб по утесам, окаймляющим берега. Так как эти утесы, вдаваясь в море аршин на несколько, покрыты водою только фута на два или на три, а боками своими опускаются перпендикулярно в глубь, то Бедуины, с особенного рода круглыми сетями на левой руке, осторожно лазят по этим утесам, и завидев стаю рыб, бросают свою сеть так, что прежде, чем выдается она на поверхность моря, она расширяется в кружок. Черепокожных Бедуины также ловят и едят в большом количестве.

Достойно замечания, что, подобно Черкесам в прежние времена, Бедуины очень искусны и смелы в мореплавании: этим отличаются именно обитатели пиратских, равно как и восточных берегов провинции Оман при Персидском морском заливе. Они сами считают себя выше прочих Бедуинов и горожан. Самая наружность их гораздо мужественнее и изящнее, чем наружность прочих Арабов; на 30-40 годах их физиономии выражают нечто патриархальное... В мирное время, они занимаются обыкновенно рыбною и жемчужною ловлею, [58] а в случае северовосточных ветров, дующих в заливе большую часть года и препятствующих их занятиям, они предаются праздности.

Жемчужная ловля производится только от июня до сентября; в остальное же время она невозможна, по причине холода. Во время жемчужной ловли остаются в деревушках только старики, дети и женщины; все остальное идет на море. Грунт жемчужника, простирающийся от Шарджи до Биддульфской группы, состоит из песку, перемешанного с раковинами и разбитыми кораллами. Глубина этого места простирается от 5-то до 15-ти сажень. Ловить на этом пространстве жемчуг имеют равное право все, но ссоры между рыбаками и целыми племенами случаются часто. Их судна бывают различной величины и различного устройства. Ценность ежегодно добываемого тут жемчугу простирается до 400,000 ф. ст.; а число рыбаков до 30,000. На каждом судне занимается от 8-ми до 40-ка человек, и каждый из них получает из добычи свою долю. В продолжение всех этих занятий водолазы питаются финиками и рыбою, которые очень вкусны и многочисленны. В местах, где водятся полипы, водолазы одеваются в широкое платье; в других же они работают по пояс голые. Работники каждого судна разделяются на две части, в которых одна остается на судне, для того чтобы вытягивать других водолазов. Водолазы, с небольшою коробкою в руках, переступают через борт судна, и ногами становятся на камень, вокруг которого привязан канат. По данному знаку, все они опускаются на этих камнях на дно. Там, где раковины сидят густо, водолаз при каждом ныряньи выносит их от восьми до десяти штук. Когда водолаз дергает за веревку, то стоящие на судне вытаскивают его из-под воды как можно скорее. Ни один водолаз не может оставаться в воде долее 1 1/2 минуты, а средним числом они остаются там только минуту. Для водолазов особенно опасна пила-рыба, которая, как уверяют, иногда перерезывает их совершенно пополам. Дабы легче удерживать в воде дыхание, водолаз сжимает свои ноздри куском эластического рога. Вынырнув из-под воды, он не всходит иногда на судно, но висит на веревках, [59] притащенных к борту, и отдохнув на них немного, снова погружается в воду. Когда судна наполняется добычей, то водолазы переходят на один из островов, устраивают там из бревен, весел и парусов своих суден палатки, и оценивают еще нераскрытые раковины по два доллара сотню.

Ремесла Бедуинов ограничиваются только предметами самых необходимых потребностей. Замечательно, что у племени Энеце кузнечные и седельные работы почти всегда производятся людьми из другого племени. Мастера эти называются Сцона, и ежегодно приходят к Бедуинам из деревень области Джоф, населенной почти исключительно ремесленниками. Эти занятия Энеце считают ниже своего достоинства. — Сцоны весну проводят между Бедуинами, а на зиму возвращаются к своим семействам. За Сцону или за его потомка, Энеце никогда не отдаст своей дочери; и Сцоны всегда женятся или между своими или на дочерях энецинских рабов.

Дубят и красить кожи у племени Энеце мужчины, следующим образом. Чтобы окрасить в желтую краску верблюжью кожу, — единственную кожу, какая только окрашивается, — в течение двух-трех дней ее покрывают солью; потом, чтобы сообщить ей мягкость, намачивают, в течение семи дней, в жидком тесте из ячменной муки и воды; затем, ее моют в свежей воде и без труда вычинивают. После того берут корки сухих гранатовых яблоков, толкут и мешают их с водою, и в этой смеси намачивают кожу дня три или четыре, что и сообщает ей желтую краску. Затем ее моют в воде, и дабы сообщить ей гладкость, натирают верблюжьим жиром и, из приготовленной таким образом кожи, Бедуины делают себе большие мешки для воды. Мешки эти несколько раз намачиваются в смеси, которая сообщает содержимой в них воде сжимающий, горьковатый вкус, любимый Бедуинами.

Прядение и тканье составляют занятие женщин. Самопрялка в общем употреблении у Энецов. Ткацкий станок в палатках Бедуинов всегда стоит пред женским отделением, и действует под руками жены или дочерей. По устройству своему он очень прост: он состоит из двух жердей, втыкаемых в землю на таком один от другого [60] расстоянии, какое потребно, смотря по широте предполагаемого для тканья куска. Третья жердь кладется над ними в виде перекладины. Аршинах в четырех от этих жердей устраивают таким же образом другие жерди. На поперечных жердях развешивается основа. Кусок дерева служит ткацким челноком; а нить этого челнока прибивается коротком газелевым рогом.

Домашняя утварь и мебель Бедуинов очень проста. Беднейшие летом спят на полу, на постилках, а зимой на огнище; отчистив золу к сторонке, они прорывают себе тут ямку, и ложатся в нее. Более богатые, в провинции Оман, делают себе род кровати, на четырех ножках, в рамах которой переплетаются веревки, что и доставляет очень эластическое место для покоя.

Важнейший сосуд у Бедуинов составляет кожаный мешок для поды, сшиваемый из выделанной кожи. Он сшивается с четырех сторон, так что остается только два отверзтие, одно вверху, а другое внизу, оба на углах: последнее служит для питья из мешка во время дороги. Такие мешки составляют тяжелый вьюк верблюдов.

Верблюжье молоко сохраняется в кожаных мешках из козьих кож.

Все овечьи и козьи кожи употребляются на мешки. Кожи эти дубятся корою акаций, и шерстяная сторона их, хотя и не всегда, счищается. Места, где были ноги, зашиваются, а жидкость вливается в шейное отверзтие, которое потом стягивают и связывают ремнем.

Вода в таких мешках сохраняется прохладною; но если они новы, то сообщают ей отвратительный вкус и запах; самый цвет, от жиру, которым их покрывают, имеет неприятный вид.

Верблюды пьют воду из кожаных сосудов; иногда Араб подкладывает под кожу только песок или пару камней, так что на ней образуется впадина, в которую и наливается вода. Из колодцев черпают воду также кожаными ведрами, верхняя часть которых расширена, крестообразно вделанными в них палками, к которым прикрепляют сделанный из с крученых ремней верблюжьей кожи канат. [61]

Из шерсти овец приготовляются мешки для пшеницы; из шерсти коз также делаются мешки. Шерсть, падающая с верблюдов и овец, тщательно собирается в маленькие мешочки.

Для варения Бедуины имеют большие и маленькие медные кастрюли или сковородки; а для доения верблюдов особенные деревянные тазики или чашки. Из дерева делаются также кружки для воды, и иготи, в которых толкут кофе. Металлический кофейник ставится при варении на камни. Прибавьте ко всему этому ручную мельницу или иготь для толчения хлебного зерна, и вы имеете полный прибор Бедуинской домашней утвари.

Затем важнейшую часть хозяйства Бедуина составляют седла и узды для верблюдов и лошадей. Но мы уже говорили о них.

Формы общежития у Бедуинов довольно приятны. В обращении с другими, Бедуин вежлив, скромен и в тоже время исполнен достоинства. Он всегда кажется положительным, серьозным и рассудительным, особенно в зрелом возрасте. По мнению Бедуинов, беспрерывный смех служит признаком слабой головы, а приятное, вечно улыбающееся и вертлявое существо годится только для женщин. Бедуины говорят мало, и никогда не говорят без надобности; выслушивают один другого спокойно, не перебивая речей другого. Рассудительного, говорящего немногими словами, — много, избегающего насмешливости и клеветы, они слушают с удовольствием и с большим вниманием. О каждом они отзываются хорошо, никого не уличают во лжи, и с вежливым спокойствием выслушивают даже скучные речи: ибо, говорят они, должно быть вежливым пред всеми; говорящий очень хорошо знает, правду ли он говорит или лжет, и если, рассказывая какие-нибудь враки, он желает этим доставить нам удовольствие, то мы обязаны отблагодарить его, по крайней мере, ничего не стоющим «да».

Обыкновенное приветствие у Бедуинов — салам-алейк, т. е. мир вам! Старые знакомцы обнимаются; взрослым цалуют бороду. Гость, усевшись на ковер, обыкновенно спрашивает всех окружающих, по порядку: — Надеюсь, что вы [62] в добром здоровье? — Здоровы ли вы? — Потом гостя спрашивают о новостях в его племени или у соседей, — и заходить разговор о политических делах пустыни. Всякая новость, при подвижной жизни Бедуина, расходится там быстро.

По словам Буркгардта, Бедуины живут между собою как братья: они между собою ссорятся, но когда мир восстановится, то всегда готовы оказать друг другу помощь. Вообще Бедуин добр, пока не задето его самолюбие. Замечательно, что самые ругательства их далеки от грязности других народов... «Слепота твоим глазам, собака. Чтоб тебе заболеть! Пропади твое семейство!» вот обыкновенные выражения, которые раздаются в пустыне. Но есть выражения, которых Бедуин никогда не позволить себе сказать своему соплеменнику: так, например, он никогда не назовет его лжецом, вероломным, негостеприимным и т. п.; такие обиды наказываются кинжалом. Оскорбленная честь редко проходит даром

Приветствие гостя выражается разным образом. Недшидские Бедуины приветствуют его тем, что выливают ему на голову чашку растопленного масла; а Мерекеды, на границах Иемена, имеют странный обычай — позволять страннику говорить с женой хозяина палатки. Если странник сумел понравиться жене... то его принимают и угощают как друга; в противном случае отрезывают нижнюю часть его плаща, и прогоняют со стыдом. Племя это, приняв веру Мехабитов, должно было оставить этот обычай; но когда после этого настал голод, то причину этого несчастия Мерекеды приписали отменению древнего обычая, и потому просили предводителя Мехабитов дозволить им восстановить его; просьба их была удовлетворена...

Упрекнуть Бедуина в негостеприимности значит нанести ему величайшую обиду. Гость считается у них чем-то священным. Кто имеет хоть одного друга в племени, тот будет другом всех племен, дружественных первому. Зато и враги последнего будут врагами гостя. В случае ночных [64] нападений, хозяин палатки более всего заботится о сохранении имущества гостя; в случае же потери последнего, вознаграждает его своим имуществом.

Прибытие гостя полает повод к пирушке, на которую приглашаются все друзья Бедуина.

Незнакомца Бедуин всегда называет дядей или братом. «Нет ли, дядя, у тебя воды?» — «Есть, брат, — к твоим услугам». Такие вопросы и ответы очень часто раздаются в раскаленной пустыне... Спрашивать незнакомца о его племени или семействе считается у Бедуинов невежливостью, частию по существующему между ними обычаю родовой мести, а частию потому, что племенное происхождение каждого из них видно по наречию и по наружности.

Празднества и веселости Бедуинов бывают разного рода, по большею частию отличаются, как и у Черкесов, отпечатком воинственности.

У Бедуинов оманских, Вельштед нашел особенный воинский ганец, на который собиралось целое племя Бени Абу Али, до 250 человек. Они образовали кружок, в который вошло пять или шесть человек. Пройдясь несколько времени небрежным шагом, последние начали вызывать кого-либо из круга зрителей, легко ударяя его плашмя клинком сабли. Противник тотчас выскакивал, и между им и вызвавшим завязывался поединок.

Они делают только два удара: один прямо по голове, а другой горизонтально, поперек бедра. Ударов этих они не парируют ни саблями, ни щитами, но только уклоняются от них, или отклоняясь назад, или отскакивая в сторону. Сабля эта бывает в три фута длины; прямая, тонкая, с обоюдным лезвием, и остра как бритва. Бедуин, держа ее пред собой, приподняв вверх, силою своей кисти сообщает ей особенную вибрацию. Иногда, для развлечения, Бедуин выстреливает из ружья между ног углубленного в игру зрителя; нежданный испуг последнего производит общий смех. — Музыка во время танца состояла лишь из барабана, по которому барабанил невольник. Затем последовала стрельба в цель, причем многие оказались превосходными стрелками. Вечером происходила верблюжья скачка. [65]

Обитатели оманских оазисов, и мужчины и женщины, очень любят качели, которые устраиваются впрочем неудобно: к ветви дерева прикрепляется веревка, на конце которой привязывается палка; на эту палку и садятся качающиеся.

Шахматы и персидские карты также известны Бедуинам. Игра в жмурки одинакова с европейскою.

Танцы, песни и рассказы составляют также главнейшие удовольствия в общежитии Арабов. Вечером, спустя несколько часов по захождении солнца, молодые люди собираются близ палаток, в открытом поле, одни или с девушками, и начинают петь хором, пока не присоединится к ним другая партия. Тогда девушки становятся группой между молодцами, которые выстраиваются с обеих сторон в линию, — если же девушек слишком мало, то они образуют против мужчин, шагах в тридцати от них, другую линию. Один из юношей начинает песню, состоящую только из одного стиха, который впрочем никогда не поется на один и тот же лад. За ним все мужчины хором повторяют этот стих, сопровождая свое пение рукоплесканием и разными телодвижениями. Так как они стоят близко друг возле друга, то целая линия то наклоняется то в ту, то в другую сторону, то вперед, то назад, то падает на колени, но все это делает под такт. Между тем две или три девушки выходят из группы или из линии своих подруг, и сняв с своих лиц покрывала, и развесив на своих распростертых руках голубые мантильи, медленными движениями приближаются к мужчинам. Они приближаются легкими шагами и несколько склоняясь вперед, под такт песни. Движенья их вскоре несколько оживляются и наконец они подходят к мужчинам шага на два, продолжая однако ж танцевать, но скромно, робко и серьозно. Мужчины между тем, среди песни, стараются одушевить их разными восклицаниями. Они кричат при этом такие же слова, и издают те же звуки, какими они понукают своих верблюдов к езде, питью, ходьбе, бегу и т. п. Они никогда не называют девушки по имени: по их понятиям, это очень невежливо; но называют ее верблюдом, как будто показывая, что она приближается к ним за кормом и водой. Некоторые из них снимают с себя [66] свой тюрбан, и выставляют его перед собой, как будто предлагая верблюду корм. Если девушка подойдет к мужчинам так близко, что может схватить с них что-нибудь из платья, то она бросает схваченную вещь к своим подругам; а по окончании танца владелец этой вещи должен ее выкупить каким-нибудь подарком. Буркгардт выкупил свой носовой платок ниткой прекрасного жемчугу, говоря, что девушка должна возвратить ему его верблюжий недоуздок. Девушка осталась очень довольна, и жемчуг надела себе на шею. Протанцевав минут пять или десять, девушка садится, а другая выступает, на ее место. — Подобные танцы и песни (месамер) продолжаются часто пять и шесть часов.

Иногда эти месамер девушки поют и без мужчин. Если молодые люди остаются дома, в своем таборе, то эти месамер повторяются ежедневно, в течение нескольких месяцев, и часто в них участвуют и замужние и женатые. — Иногда молодые люди отправляются на месамер в соседние таборы.

Арабские песни очень разнообразны, и носят по этому разные особенные названия, смотри по тому, мужчины ли поют их, или женщины, и т. п.

Вообще Аравия очень богата песнями; каждый Араб более или менее поэт или, по крайней мере, стихотворец, к чему особенно способен арабский язык. Поссорится ли с кем-нибудь Бедуин, он врага своего заклеймит злою эпиграммой; окажет ли ему кто-либо услугу, он опишет ее в маленькой похвальной оде, которую нередко сочиняет и поет на стременах. — И между ними есть свои жонглеры и импровизаторы, снискивающие себе пропитание этим ремеслом, — и не только из простых Арабов, но и из бедных шейхов.

Любовь и способность Арабов к сказкам и к разного рода повествованиям известна всем. В провинции Оман Вельштед слыхал публичных расскащиков, повествования которых производили на Бедуинов глубокое впечатление. — На пути из Тора в Суэц, тот же путешественник встретил горбатого, хромоногого и отвратительно уродливого карлика, рассказам которого однако ж Бедуины внимали с глубоким [67] участием, и нередко прерывали его громким смехом. Вообще натура Бедуина, по-видимому, в замен и вследствие скудной действительности, устремляется более внутрь самой себя, в область духа, в разнообразный мир фантазии; а живость и бодрость духа отражает этот мир в бесконечных рассказах.

Из скудости пустынь произошла в Бедуинах и другая черта, а именно: на всех мирных и богатых соседей он смотрит, как на источник добычи; в этом случае Бедуин не заслуживает ни малейшего доверия; и если он видит себя сильнейшим, то вымогательствам его нет конца. В делах мирной торговли он отличается необыкновенным терпеньем, способным утомить самого холодного Европейца.

Предметы торговли пустынных Арабов составляют: медные копья, меха, бумажные материи для рубах, пестрые головные платки, аббы с рукавами и без рукавов, белые платки для тюрбанов, крашеные сукна, арабские башмаки, подковные гвозди, табак, чубуки, до 100-120 родов пряных товаров, хлеб, финики, кофе и другие потребности, получаемые Бедуинами от оседлых обитателей оазисов, деревень и городов.

Эмиры и шейхи при горе Кармиль имеют деньги, которые, равно как и золото, они прячут нередко в известных им местах: такие места, в случае внезапной смерти владельцев, остаются навсегда совершенно никому неизвестными.

Между Бедуинами есть и мелочные торгаши, но предметы их торговли очень ограничены; столь же ограничена и торговля крестьян, от временя до времени появляющихся между Бедуинами. Настоящую торговлю производят только горожане. Этою торговлею с Бедуинами отличается между всеми, сирийскими городами особенно Дамаск. Весною, производящие эту торговлю купцы отправляются к Бедуинам караванами. Так как христиане собираются обыкновенно в одно и то же время, то прежде всего они ищут в Дамаске Арабов из того племени, к которому намерены ехать, дабы провезти к нему свои товары и прочий груз. Если же в Дамаске таких Арабов не найдется, то они посылают от себя посла к племенному шейху, с просьбою прислать им верблюдов. Шейх [68] приказывает глашатаю объявить между своими, «что-де христиане везут новые товары; кто хочет их привезти? За транспорт навьюченного верблюда тот получит 10 пиастров». Когда купцы приедут наконец к табору, то при каждом переходе племени на другое место и они навьючивают свои товары на верблюдов, платя на этот раз за вьюк верблюда десять пар. При переходе Арабов, торгаши закупают всякую безделицу, и потом опять продают им же. Нередко вместо денег Бедуину приходится расплачиваться своими верблюдами и овцами.

Буркгардт замечает, что у каждого купца есть своя собственная палатка и свои собственные верблюды, и что если они, несколько человек вместе, посещают одно и то же племя, то разбивают свои палатки один близ другого, и образуют таким образом род рынка. Они подвергаются таким же нападениям разбойников, как и Бедуины, и иногда теряют все свое состояние. А между тем в течение целого года они товары свои отдают в долг, и только с наступлением весны получают масло и овец, которых они продают в Дамаске. Купцы пользуются репутацией честных людей.

К числу замечательных явлений в быту Бедуинов относится безнаказанность воровства и хищничества, явление, встречающееся у многих народов кавказского племени.

Воровство и хищничество у Бедуинов не считаются бесчестным ремеслом, потому что как то, так и другое, требуют смелости, мужества и других добродетелей, уважаемых Бедуинами. Хищническим набегам равно подвергаются друзья и недруги, и на этом ремесле многие Бедуины сосредоточивают все свои мысли и дела. Название гарами (хищника, разбойника) составляет для Бедуина самый лестный титул, какой только можно дать молодому человеку. Гарами нападает на врагов, на соседей, на друзей, только не в своей собственной палатке: тут имущество их для него священно.

Если Араб намерен идти на грабеж, то берет с собою десяток-другой друзей; все они переодеваются в лохмотья, каждый берет про запас немного муки и соли и небольшой мешок воды, и с таким запасом идут пешком, иногда дней восемь. Гарами никогда не ездят верхом. Если к цели [69] своего путешествия они приблизятся вечером, то к палаткам отправляются только трое отважнейших, которые должны подойти к ним около полуночи, потому что в это время все Бедуины спят. Другие гарами остаются в некотором отдалении от табора, и там ждут возвращения первых трех, из которых каждый между тем делает свое дело. Один, называемый эль-мостамбех, становится позади палатки, обреченной для хищничества, и старается раздразнить соседних сторожевых собак, которые и нападают на него, и когда хищник уходит, то преследуют его далеко от табора. Второй, называемый преимущественно гарами, идет теперь к верблюдам, лежащим перед палаткой на коленях, и перерезывает веревки, которыми спутаны их ноги; потом поднимает их на ноги столько, сколько захочет: ненавьюченный верблюд встает без сопротивления и выходит без всякого шуму; гарами выводит вперед верблюдов, а прочие идут за ним, как это бывает обыкновенно. Третий, именуемый каиде, между тем, стоит возле самого входа в палатку с тяжелой и длинной дубиной, готовый прибить всякого, кто только появился бы из палатки. Когда верблюды выведены без шуму, то гарами и каиде, отогнав их на некоторое расстояние от табора, хватаются за хвосты сильнейших верблюдов, и тянут за них сколько есть силы; верблюды пускаются в галоп, увлекая за собой и хищников, между тем как другие следуют за ними без принуждения. Добежав до условленного места, они отыскивают мостамбехи, имеющего дело с собаками. Таким образом в одну ночь иногда они похищают до 50 верблюдов. Хищники возвращаются потом ночью, ускоренными маршами, домой. Их предводитель и три главные героя получают из добычи большую долю, чем прочие.

Подобные предприятия, впрочем, не всегда удаются, и иногда кончаются несчастным образом. Часто, завидев вора, сосед обкрадываемой палатки будит других, и вместе с ними окружает вора, и кто первый поймает его, тот делает его своим пленником или невольником (рабиет). Победитель (рабат) сначала делает ему допрос, зачем он пришел к ним, — вопрос сопровождается ударами по голове; — вор сознается, и тогда победитель ведет его в свою палатку. Тут, [70] удалив всех свидетелей, он, с ножом в руке, связывает ему руки и ноги, и потом уже призывает людей своего племени. Один из них, или сам победитель (рабат), говорит пленнику: «-Откажись» (неффа)! Гарами отвечает: «-Отказываюсь». У Арабов есть закон, по которому каждый, кому грозит действительная опасность, если только может коснуться третьего, кто бы он ни был и каким бы то ни было образом, хотя бы, например, бросив в него камешком или плюнув ему в лицо, — имеет право сказать: «-Ты мой защитник», — и тогда угнетенный и побежденный освобождается от всякой опасности, и призванный должен защитить его. Но последнее редко бывает необходимо, потому что в таком случае сам победитель немедленно оставляет его. Так точно могло случиться и с гарами, и вот почему его победитель требует, чтобы он «отказался или отрекся», т. е. от права избрать себе защитника. Но это отречение имеет силу только в тот день, когда оно дано; и если на другой день войдут в палатку те же лица, и вообще как только входит в палатку новое лицо, то формула отречения повторяется вновь.

Чтобы гарами не ушел, в палатке выкапывают яму фута в два глубины, а длиною в рост человека, и кладут и нее гарами; причем ноги его приковываются к полу, руки связывают, а заплетенные волосы привязывают к двум колкам с обеих сторон головы. На эту могилу наваливают еще несколько кольев, потом мешки с хлебом и другие тяжести, так что оставляют только небольшое отверстие для лица пленника.

При перевозке палатки на другое место, пленника, закутав ему голову куском кожи и связав руки и ноги, сажают на верблюда. Между тем он упорно скрывает свое происхождение и состояние, называя себя бедным нищим. Ему не верят, — и плен его продолжается иногда месяцев шесть. Иногда он оканчивается выкупом; иногда пленнику удается плюнуть кому-нибудь неожиданно в лицо, — и тогда, на основании вышеозначенного обычая, он спасен. Случается, что какое-нибудь дитя (за исключением дитяти хозяина) подаст гарами кусок хлеба; и гарами предъявляет, что он ел вместе с своим освободителем. Тогда разрезывают на [71] нем веревки ножом, снимают с него оковы, и дают свободу. Иногда удастся ему разорвать свои цепи в отсутствие хозяина, и тогда уходя в первую палатку, он объявляет себя дакхейль первому встречному. Его друзья между тем заботятся об освобождении его, или насильственными мерами, или посредством следующей хитрости. Какой-нибудь родственник его, чаще всего сестра или мать, переодевшись нищею, идет в табор, и принимается каким-нибудь Арабом как гость. Разузнав палатку рабата, она входит в нее ночью, с клубком шнурка, и бросает конец нитки в лицо пленнику, так, чтобы тот схватил ее зубами, или привязывает ее к его ногам. Освободительница выходит потом из палатки, и разматывает клубок до тех пор, пока не придет к соседней палатке; тут она будит хозяина, и бросив ему на грудь шнурок, говорит так: «-Посмотри сюда, заклинаю тебя любовию к Богу и к тебе самому; этот находится под твоей защитой!» Поняв, в чем дело, Араб немедленно встает, сматывает в клубок находящийся в его руках шнурок, и таким образом доходит до палатки пленника. Тут он будит рабата (победителя), и указывая ему на нить, которую пленник все еще держит, объявляет, что последний есть его дакхейль (protege). Тогда гарами освобождают, и рабат (хозяин палатки) угощает его как будто только что пришедшего к нему гостя, и затем оставляет его неприкосновенным.

Иногда рабиет освобождается и другим образом. Его друг остается и таборе до тех пор, пока Бедуины снимут свои палатки, и когда пленника посадят на верблюда, то старается улучить минуту, чтобы отделить этого верблюда от семейства, и прогнать его к какому-нибудь Арабу, который и делается защитником и освободителем пленника.

Но если подобные средства не удаются, и вообще если пленник решается купить себе свободу ценою своего имущества, то поручителями за верность заключаемого по этому поводу договора бывают, большею частию, какие-нибудь пришлецы из племени пленника, который в таком случае передается им немедленно, и один из них отводит его домой, и получив от него условленный выкуп, возвращается с последним к [72] хозяину, и передает ему все в точности. Если же освобожденный окажется несостоятельным, то с него берут клятву опять возвратиться в руки рабата. Поручитель, хотя бы и ничего не получил от освобожденного, обязан однако ж исполнить договор на свой собственный счет. За то освобожденного он имеет право обесславить во всем племени человеком вероломным: такой человек лишается тогда у всех племен прав гостеприимства и прав дакхейля; каждый хозяин палатки имеет право овладеть его имуществом. Такое наказание отменяется только тогда, когда вероломный возвратит хозяину все украденные у него вещи. В своем племени он иногда и без того пользуется прежними правами; но и здесь его преследует общее презрение, и кроме того, племя некоторым образом обязано изгнать его; ибо в противном случае все члены его сочтены будут за людей вероломных, и тогда никто из них не может пользоваться правами дакхейля.

Отец пленного гарами иногда жертвует на его выкуп всем своим состоянием; ибо он считает за честь своему имени, что сын его — гарами, надеясь при том, что более счастливое предприятие вознаградит его за все потери.

Если жизнь попавшегося вора находится в опасности, то рабат дает ему свободу даже за умеренный выкуп; ибо если вор умрет в плену, то поймавшему его грозит родовая месть.

Держать в плену женщину никто но имеет права. Если кто-либо, пробираясь с пустыни в палатку для освобождения своего друга, будет схвачен, то и он делается пленником. Но если он был принят в какой-либо палатке как гость, или пил в ней воду, или сидел, или произнес салам алейк, то владелец этой палатки обязан быть его защитником, и уже не имеет права наказывать его за его попытку.

Если хищничество гарами удалось, но их догонят на дороге, то в таком случае верблюды у них отбираются, но не в пользу хозяина, а того, кто их отбил у воров. Схваченный при этом гарами делается рабиетом (пленником).

Если во время кражи хищники заметят, что их открыли, или что уже рассветает и т. п., и если вообще, почему бы то ни [73] было, они решаются предприятие свое оставить, то, придя к какой-нибудь палатке, и разбудив в ней хозяев, они объявляют: «-Мы воры, но оставляем свое предприятие». Им отвечают: «-Вы безопасны»; зажигают огонь, варят кофеи приготовляют завтрак; их угощают столько, сколько им угодно. На дорогу им также дают разных припасов, столько, сколько им нужно, пока придут домой. В случае встречи с враждебною партиею того племени, в котором они имели намерение воровать, им стоит только сказать, что они «ели соль в такой-то или такой палатке», и тогда они совершенно безопасны; свидетельство их гостеприимна во всяком случае освободило бы их из рук врагов.

Но если б гарами были так низки, что на обратом пути вздумали обокрасть соплеменников гостеприимца, то последний посылает к племенному шейху гарами, и требует возвращения украденного. Если требование это удовлетворено, то и делу конец; в противном случае гостеприимец отправляется к гарами с сосудом, из которого они у него ели, и приходит к палатке шейха; тут собирается целое племя. Тогда гостеприимец, обращаясь к гарами, говорит: «-Вот сосуд, из которого вы ели (знак оказанной вам защиты, во время опасности); отдайте же назад украденное вами». Если требование это удовлетворяется, то дело кончается миром; в противном случае гостеприимец берет сосуд, и торжественно произносит: «-Вы вероломные и да будете вы известны такими повсюду».

Надо впрочем заметить, что «дакхейльство» или просьба о защите не слишком-то уважается Арабами; о просящем защиты они говорят, что он нападает на просимого врасплох, и что последний, удовлетворяя подобную просьбу, не приобретает себе особенной заслуги.

Иногда, в пылу сражения, преследуемый враг вдруг объявляет себя «дакхейлем» какого-нибудь Араба, который находится в дружбе с преследователем. В таком случае просимый может, отвечать: «-Я беру под свою защиту твою жизнь, но не лошадь твою и не собственность». И тогда эти предметы достаются победителю.

Защитниками могут быть женщины, рабы и даже [74] странники. Взятого под свою защиту они немедленно приводят к своему отцу, мужу или родственнику и другу. Странник приводит его к гостеприимцу.

Рабиет (схваченный вор) может, пользуясь обстоятельствами, прикоснуться к кому бы то ни было, и сделаться таким образом его «дакхейлем»; но никто не имеет права освободить его произвольным прикосновением. Так определено законом, с того целию, чтобы тайный враг своего соплеменника не мог лишить его выкупа.

Если б кто-либо вздумал оскорбить или обидеть дакхейля другого, то кади почел бы недостаточным целого имущества такого злодея, чтобы загладить его преступление. Араб тогда говорит: «-меня разорили и растоптали ногами; честь моя попрана».

Пойманному вору, убежавшему в палатку другого и сделавшемуся дакхейлем последнего закон предоставляет кобылу или верблюда рабата.

Случается, что члены враждебного племени принуждены бывают искать защиты в палатках своих врагов. В таком случае, если хозяин какой-нибудь из этих палаток, заметив их намерение, закричит им, чтоб они убирались, то это объявление уже лишает их права искать у него защиты; но они могут обратиться к хозяину другой палатки.

Иногда племена, сохраняя между собою мир, выражают свою взаимную вражду только тем, что разрывают между собою права и отношения «дакхейльства».

Разбой по дорогам между Бедуинами также не считается за преступление. Заметив путника где-нибудь на дороге, Бедуин, чтобы не быть узнанным, закрывает себе лицо своим тюрбаном или плащом, висящим на плечах, берет свою пику, и догнав путника, говорит ему: «-Раздевайся, проклятый; сестра твоего отца совсем без одежды (т. е. моей жене совсем нечем одеться) так на что тебе одеваться лучше ее!» И Бедуин приставит вам в грудь свою пику, пока вы не исполните его требования. Он оставит вам впрочем рубашку и исподнее платье, равно как и письма и другие ненужные вещи. Бедуин оставит вам и лошадь, опасаясь [75] быть с нею узнанным, но поменяется с вами седлами и узлами. В случае сопротивления, случаются и убийства.

У морских берегов, закону этому подлежали все не только выброшенные, но и пристающие к ним корабли. Особенно отличаются этим Арабы берега Пиратов, простирающегося в Персидском заливе, от Косаба до Бахрейна, на 350 анг. миль. Из гаваней своих они объезжают весь южный берег Аравии и северные берега Индии. Только Англичане несколько обуздали этих пиратов с 1809 года; в 1819 году они обязались формально отказаться от морских разбоев. — Теперь их деятельность направлена более к торговле.

Бедуины разделяются на множество племен; но все они смотрят друг на друга как на членов одной и той же нации, противоположной другим. Бедуин презирает только горожан и земледельцев, подчиненных Туркам; а прочие свободные племена связаны между собою одним общим интересом — защитой своей свободы.

Каждое племя образует однако ж как бы отдельное государство, имеющее свою область, и разделенное иногда на несколько таборов. Основанием каждого табора, а вместе с тем и племенных отношений служит семейство. Большая или меньшая значительность какой-нибудь личности определяет значение и положение какого-нибудь семейства к прочим. Вокруг такого значительного семейства появляются менее значительные, и образуют таким образом табор или лагерь; соединение нескольких таборов составляет уже племя, хотя есть племена, состоящие только из одного табора.

Главы таких центральных семейств называются шейхами (шехами); власть шейха состоит только в том, что он председательствует на совещаниях; все остальное влияние его зависит от степени его ума. Да и самое председательство это основано на его личных качествах. На этом же основано и другое предоставляемое ему право: предводительство на войне; — которое впрочем предоставляется чаще всего другому лицу, — и вообще первенство в тех постах, которые требуют особенных соображений искусства и опытности. Вообще это первый человека, в кругу семейных глав. От племени своего он не получает никакой дани; но [76] положение его требует более значительных издержек, в вознаграждение которых ему предоставлен сбор с караванов.

Достоинство шейха не наследственно, и предоставляется его сыну или родственнику только тогда, когда они отличаются качествами, сообразными с этим достоинством. В противном случае избирается на его место другой Араб. Случается, что в этом отношении племя разделяется на две партии, так что одна избирает себе шейха в прежнем семействе, а другая избирает его из другого семейства. Наконец, во всяком случае, если избранный не соответствует их ожиданиям, то на место его избирается новый.

Формальностей но случаю выбора в шейхи нет никаких; избранному объявляют только, что отныне он должен быть их шейхом.

Шейх предводительствует в переходах в пустыне. Но прежде снятия палаток он должен посоветоваться с прочими главами семейств. Иногда впрочем они снимают свои палатки, молча, следуя его примеру. Иногда шейх разбивает свою палатку на таком месте, которое не нравится другим, и они разбивают свои палатки на целый день пути дальше; так что при нем остаются только немногие.

Шейхи, находящиеся в связях с губернаторами городов Сирии, Египта и Геджаза, пользуются впрочем гораздо обширнейшими нравами, чем шейхи арабских Бедуинов. В Египте, например, они своим подчиненным определяют даже телесные наказания.

Племена области Дижаби, на южных берегах Аравии, разделяются на семь отделений, из которых каждое управляется главою, Абу, т. е. отцом. Эти семь верховных глав решают все дела племени большинством голосов. Абу между прочим отвечает за все украденное в его округе. Он должен вознаградить все украденное, если вор сам не имеет состояния, в противном случае вор должен возвратить все украденное, и сверх того треть стоимости украденного дать Абу.

Кроме шейхов, у Бедуинов есть кади, судьи, к которым впрочем обращаются только тогда, когда спорящим угодно положиться на их мнение. Кади избирается племенем, как знаток законов и обычаев; но редкий из них умеет [77] писать и читать. У некоторых племен, сверх кади, есть еще высшие судьи, к которым обращаются в тех случаях когда решение кадиев покажется неудовлетворительным. Если представленное на решение этого верховного судьи дело покажется очень запутанным, то в таком случае он решает его посредством суда божие (ордалии): приказав развести огонь, он разжигает на нем до красна длинную железную ложку, в которой Арабы жарят кофе, и потом, вынув ее из огня, лижет ее верхнюю часть с обеих сторон. Потом опять кладет ее в огонь, и приказывает обвиненному сначала выполоскать себе рот водою, и потом лизать ложку так точно, как это делал он сам. Если после такого лизанья язык обвиненного останется невредим, то его признают невинным; и противном случае дело его проиграно. За свой труд судья получает или двухлетнюю верблюдку, или 40 пиастров.

Впрочем все эти приговоры остаются иногда совершенно напрасными, потому что исполнение их зависит от доброй воли обвиненного: власти исполнительной у Бедуинов нет.

В делах, в которых нет свидетельств, обвиненный может оправдаться клятвой; обвинитель не имеет на нее права.

Клятвы бывают разного рода. Самая обыкновенная, употребляемая в домашней жизни, состоит в том, что обвиненный, взявшись за срединный столб палатки, клянется «жизнию этой палатки и ее владельцев».

Обвиняемые в убийстве клянутся так; «-Клянусь Богом, ничьей кожи я не пронзил, никакого мальчика не сделал я сиротой».

Вообще торжественная клятва у Бедуинов считается таким великим делом, что иной лучше согласится потерять часть состояния, нежели подвергнуться этому оправданию.

У Бедуинов нет писанных законов, и только немногие из них имеют коран; тем не менее однако ж за каждое преступление у них существует определенное наказание, передаваемое устным преданием. Телесных наказаний у них нет, но денежные пени за каждое преступление определены с точностию. Только за убийство определена смертная казнь.

Впрочем убийство наказывается не законом, а родственниками убитого. Все члены семейства и ближайшие родственники убийцы считаются у Арабов наследниками его преступления, и потому все они подлежат одному наказанию. Кровная месть считается Арабом одною из священнейших его обязанностей.

Право мести простирается до комзе, т. е. до пятой генерации; но право это, переходя из рода в род, доходит, иногда, до позднейших потомков.

Закон предоставляет впрочем убийце право заплатить родственникам убитого денежную пеню; подобные сделки очень нередки, но считаются постыдными.

В случае убийства, виновный, со всеми родственниками своими до пятой генерации, может беспрепятственно искать убежища среди какого-нибудь другого племени, в течение трех дней и 6-й части 4-го: в течение этого времени никто не имеет права преследовать их. Таким образом, по случаю какого-нибудь одного убийства снимается несколько сот [79] палаток, и все они ищут убежища в разных местах. Между тем их друзья ведут переговоры о денежном вознаграждении за убитого.

Всякое средство отомстить убийце за убитого родственника оправдывается обычаем: месть считается противозаконною только тогда, когда убийца будет пользоваться гостеприимством у какого-нибудь третьего лица, или если он будет искать прибежища у своего смертельного врага.

Дела родовой мести прекращаются большею частию денежною пенею, количество которой зависит от договаривающихся враждебных сторон. В Египте, а именно в пустыне между Файюм и Александриею, принято впрочем за закон — только тогда принимать предложение о денежной пени, когда кто-либо из родственников убийцы добровольно явится в палатку родственников убитого, и скажет: «-Вот я, убейте меня или возьмите выкуп». Тогда ближайший родственник покойника делает с ним, что угодно, и никто не станет порицать его, если бы он решился совершить над пришедшим врагом кровавую месть. Если враг попадется ему прежде, чем войдет в палатку, то в таком случае почти всегда совершается убийство; под палаткой же, напротив, большею частию, принимается выкуп.

Так как цена выкупа (диг) у некоторых племен бывает иногда очень велика, то для уплаты ее убийце помогает целое племя, так что посредством предлагаемых ему на этот раз подарков, он составляет себе иногда хорошее состояние. — Впрочем уплата дига производится несрочно, и растягивается иногда года на три.

Заключение условий дига подает повод к пирушке, на которую собирается целое племя и даже несколько племен.

Почти каждое племя имеет относительно дига свои обычаи.

Павшие на войне, несмотря даже на мирный договор, также должны быть отомщены по законам кровной мести.

Бедуины не различаются по сословиям; однако ж и у них есть невольники. Это негры, покупаемые ими или из Маската и Иемена, или из Каиро. Бедуины обращаются с ними впрочем кротко и человеколюбиво. Энецы никогда не женятся на своих невольницах, но после нескольких лет службы им [80] дают свободу, и выдают замуж за их одноплеменников. — В знак свободы вольноотпущенные стригут себе на голове волосы. Таких вольноотпущенных в пустыне очень много; они живут в своих отдельных палатках.

В заключение нашей статьи скажем несколько слов о военных оружиях Бедуинов. Главное оружие Бедуина есть копье, или деревянное, или железное. Последнее бывает украшаемо серебром и золотом, а иногда шарообразными пучками страусовых перьев, на нижней оконечности. Между этими пучками привязывается кусок красного сукна. Копье служит Бедуину и для метания и для удара. Пешие вооружаются более коротким копьем, которое они бросают очень далеко.

Секин, или кривой нож, Бедуин носит на поясе. Кий также в общем употреблении, и бывает разных сортов. Кривую саблю свою Бедуин носит везде, даже когда идет к своему приятелю на кофе; только пред судилищем он является без оружия. Племя Бени Дшенена, равно как и нубийские и африканские Арабы, носят сабли прямые, длиною в 3 фута и обоюдоострые. Многие из них принадлежат, по-видимому, Европейцам. — Лук заменен теперь ружьем. Намереваясь выстрелить, Бедуин ложится ниц, и редко делает промах. Пешие носят щиты, круглые, сделанные из кожи дикого быка. Панцыри известны Арабам с незапамятных времен, но встречаются только у людей с состоянием. Коня покрывают иногда особенного рода материей, покрытой красным сукном, и украшенной узорами.

Арабские племена почти непрерывно ведут между собою войны, хотя эти войны состоят, большею частию, во внезапных нападениях. Кровопролитные и обширные сражения бывают очень редки: много-много, если с обеих сторон падет 30-40 человек.

Когда Бедуины близь-синайские предпринимают какой-нибудь большой поход, то, собравшись на каком-нибудь сборном месте, они накладывают кучу камней, так, чтобы она похожа была на лежащего верблюда. Став вокруг этой кучи, они прочитывают вступительную главу корана (Фатшу), и потом, по слову своего предводителя, стремглав бросаются к своим верблюдам, садятся на них, и бегут быстрым [81] галопом вперед, без оглядки, до самого места своего назначения. В этой церемонии Бедуины видят какое-го мистическое значение, еще неизвестное впрочем европейским путешественникам.

Когда приготовляется неожиданный на неприятелей набег, то каждый принимающий в нем участие всадник приглашает с собою друга, называемого на этот раз заммал, товарищ (компаньйон), и который садится на молодого и сильного верблюда. Всадник конный, дабы не изнурить своей лошади, садится также на этого верблюда, сзади заммала. Приблизившись к неприятелям, всадники садятся на своих лошадей, и отправляются далее, сделать набег, а заммалы остаются на расстоянии получаса от неприятельского табора: тут они поджидают возвращения своих всадников до известного времени; если всадники к этому времени не воротятся, то заммалы отступают еще далее от неприятельского табора; когда всадники не воротятся и сюда, то заммалы отступают еще далее, — так, что эта третья их станция отстоит от неприятелей уже на целый день пути. Если всадники и сюда не явятся, то заммалы торопятся как можно скорее к своему племени. После удачного похода заммал получает в награду верблюдку, хотя бы на долю его друга приходился только один верблюд. При неудаче заммал остается с пустыми руками.

Даже в пылу подобных грабительств, Бедуин нередко трогается просьбами женщин, умоляющих его возвратить им верблюда. — «О благородный предводитель! возврати мне мою пищу; без нее мы все погибнем». С такими словами преследует она своих грабителей, и предводитель нередко отдает ей верблюда из своей добычи.

Добыча между грабителями делится всегда по наперед составленным условиям. Иногда каждый грабитель должен грабить для себя; а иногда добыча делится поровну. В первом случае все, к чему всадник коснется своим копьем, считается его собственностию. Если теперь случится им напасть на табун верблюдов, то каждый старается прикоснуться своим копьем, наперерыв перед другими, как [82] можно к большему числу. «О Солейман, будь свидетель; о Хелаб, смотри, это мой», раздаются крики.

В случае небольшого дележа предводитель собирает своих сподвижников пред своею палаткой, где поставлена добыча. Обращаясь к каждому, он говорит: ступай и бери себе часть. Когда после этого останется еще что-нибудь, чего нельзя разделить поровну, то предводитель произносит слово малега, — и все сподвижники его бросаются на остаток, и расхватывают его. Во время войны, в собственном смысле, между Бедуинами происходят очень часто единоборства; в случае, если на территорию какого-нибудь племени, занятого войною с другим, нападет какое-нибудь третье, то воюющие, заключив между собою перемирие, нередко нападают на этого нового врага, и потом уже опять возобновляют свою войну.

Мир заключается среди палаток нейтрального племени.

Бедуины исповедуют исламизм, но не очень-то строго исполняют его требования. Письмена известны у них с незапамятных времен, однако ж редкий из них знает грамоте, и потому кроме понятий исламизма, между Бедуинами есть множество других заблуждений, свойственных народу, стоящему на низкой ступени умственного образования. Подобно другим народам, Бедуин убежден, например, что посредством колдовства легко можно человека превратить в козу; и при покупке коз Бедуин всегда серьозно и подозрительно посматривает на них...

Текст воспроизведен по изданию: Бедуины // Сын отечества, № 8. 1851

© текст - Розен Е. Ф. 1851
© сетевая версия - Тhietmar. 2022
© OCR - Иванов А. 2022
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Сын отечества. 1851

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info