Город Таифа построен на песчаной равнине, огражденной двумя цепями гор, которые в полутора верстах оттуда соединяются и образуют род подковы, обращенной концами на запад. Город имеет вид неправильного четвероугольника; в него ведут четверо ворот. Укрепления его в довольно хорошем состоянии. Они возвышаются, со дна рва, на двадцать футов. Стены построены из необожженого кирпичу, на каменном фундаменте. Пушек там нет и не нужно, потому что всегдашние неприятели этой страны, Бедуины, тоже не употребляют тяжелых орудий.

Все древние памятники Таифы истреблены Уагабитами; теперь, кроме мечети Абул-Аббаса, там нет ничего замечательного. Мечеть эта находится близ ворот того же имени. Она имеет сто [160] шагов в длину и шестьдесят в ширину, и, заднею стеной, прислоняется к валу укрепления, которое на этом месте защищено башнею. Отсутствие кровли, подвергающее внутренность мечети влиянию воздуха, особенно возбуждает сожаление о том, что нынче в Аравии нигде уже не встретите тех величественных куполов, изящных пролетов, смелых сводов, поддерживаемых огромными колоннами, вообще той прекрасной арабской архитектуры больших восточных городов, где некогда зодчие оставили дивные свидетельства своего гениального таланту, о котором нынешние потомки их утратили даже воспоминание. В нынешних мечетях нет никакого изящества, даже нет прочности. Близ мечети Абул-Аббаса находится довольно красивый, в сравнении с другими, надгробный памятник этого высоко чтимого мусульманами человека, одного из товарищей и ревностнейших учеников Магомета.

В Таифе только один небольшой базар, на котором торгуют большею частью Бедуины, живущие в окрестностях города. Иностранные товары доставляются караванами, приходящими время от времени из Мекки и Джеддага. Дома в Таифе гораздо меньше и гораздо менее изящны, нежели джеддагские; они обыкновенно имеют не более двух этажей. Здесь, как и во всех восточных городах, древние здания несравненно изящнее и великолепнее новейших. В Таифе сохранился только один старинный дом. Он остался как будто для того чтоб показать нынешнему поколению степень упадка и бедности его искусства. Этот прекрасный дом, напоминающий цветущую эпоху арабского зодчества, стоит на площади, близ мечети Абул-Аббаса. Гассан-паша, во время своего пребывания в Таифе, жил в этом доме и дал ему свое имя, которым он нынче и называется.

Город Таифа знаменит в мусульманских летописях. Магомет, утомленный упорным сопротивлением жителей Мекки своему религиозному преобразованию, удалился в Таифу, в надежде найти лучший прием, но народ принудил его оставить ее. Позже, когда пророк вышел из Медины, с намерением напасть на Мекку, Аруа, князь таифский, который держал сторону Кореихов, соплеменников и самых упорных противников Магомета, был послан в лагерь проповедника новой веры, и сказал ему: «Воины нашего племени облеклись леопардовыми шкурами и поклялись перед лицом неба, что ты не войдешь в их землю без насилия». Между тем Аруа был поражен глубоким уважением, которое самозванец посланник Аллаха умел внушать к себе мусульманам, и, по возвращении, не мог не сообщить союзникам впечатления, которое испытал. «Я видывал дворы императоров, говорил он: я видел Хозроя во всем блеске его славы; я видел Гераклия окруженного пышностью цезарей; но я не видывал царя уважаемого подданными так, как Магомета уважают его товарищи». Магомет овладел Меккой. Многие племена Геджаса не захотели покориться и обступили его в Гойнейне, в ту [161] минуту, когда он готовился итти на них. Правоверным сначала пришло очень плохо: они своим спасением и победой обязаны одной только твердости Абул-Аббаса. Союзники удалились в Таифу и решились лучше погибнуть, нежели покориться. Магомет не замедлил осадить город. Первый приступ был неудачен. Полководец дал приказ отступить, но армия стала роптать, и Магомет снова повел ее на приступ, но опять неудачно, и тогда уже она отступила беспрекословно. При всем том, враждебные Магомету племена, прельщенные его благосклонностью и красноречием, оставили Таифян. Сам Аруа, бывший в отсутствии во время осады, последовал их примеру: он пошел к мусульманскому вождю в Медину, принял новую веру, и вздумал проповедывать ее своим согражданам. Несмотря на советы и предостережения пророка, Аруа отправился в Таифу для исполнения своего предприятия. Смерть была наградой его дерзости. Однако ж, идолопоклонники, оставленные всеми своими союзниками, скоро принуждены были покориться. Они послали в Медину полномочных, чтобы условиться с Магометом. «Позволь нам, говорили они пророку: еще три года поклоняться нашей великой богине Эль-Лат». Просьба эта отвергнута. «Хорошо; мы просим только одного месяца сроку, для прощания с нею». Новый отказ. «Избавь нас по крайней мере от омовений и молитвы». Но посланник Аллаха отвечал, что вера без молитвы — бессмыслица, и Таифяне должны были сдаться не добившись никакой уступки. Несколько дней спустя все население Таифы собралось на площади, где стояла статуя богини Эль-Лат. В тот день двое из товарищей Магомета намеревались разбить идола, чтобы удостовериться в точном исполнении воли своего учителя. Народ с нетерпением ждал, что будет, когда совершится такое святотатство. Вдруг Абу-Зофиан нанес статуе сильный удар молотком и, в ту же минуту, сам опрокинулся навзничь. Народ завопил, что богиня покарала дерзновенье мусульманина, и сильно взволновался, но товарищ его, Эль-Моджара, схватил тяжелую булаву более сильною рукой, и статуя разлетелась в дребезги. Радость Таифян превратилась в глубокую печаль.

Религиозная война не только тогда была гибельна обитателям Таифы: в последнее время они еще более пострадали от Уагабитов. В 1802 году, Отман-эль-Медчаире взял город, несмотря на мужественное сопротивление; множество жителей истреблено: победители, в ярости, не щадили ни пола ни возрасту побежденных. Таифа стала главным центром их операций, до взятия Мекки, и оставалась во власти победителей до 1813. Тут овладели ею Турки, под предводительством Мустафы-Бея. Положение этого места было весьма важно для Магомета-Али во всех его войнах противу Бедуинов.

Нынешние жители Таифы вообще носят на лице выражение печали, что частию должно приписать бедствиям, которые постигли их со времени набега Уагабитов. Потомство древних Таифян, [162] оказавших столько мужества в борьбе с Магометом, ограничивается семью или осемью семействами, которые пользуются там большим уважением. Прочее население составляют Бедуины, египетские феллаги, Индейцы и Турки, которые смешали свою кровь с негритянками и Абиссинянками. Народный костюм как и общий склад у Таифян бедуинские. Купцы, знатные и шейхи одеваются по образцу жителей Мекки. Господствующая религия — магометанская, впрочем есть и приверженцы секты Уагабитов. Жителей в Таифе, после холеры, свирепствовавшей в 1831 и 1832 годах, осталось не более двух тысяч пяти сот, тогда как город удобно мог вмещать около десяти тысяч. Судя по растениям таифской почвы, медики и ботаники, занимавшиеся ими, приблизительно полагают, что горы Храджуана, возвышаются на три тысячи футов над уровнем моря. Этим объясняется различие таифского климату от городов низменной частя Геджаса. Температура там очень умеренная в сравнении с Джеддагом и Багарой. Самая низкая температура, замеченная господином Тамизие была утром 18°, самая высокая 21°; в полдень термометр показывал от 25 до 31°; вечером, до полуночи, от 23 до 16°.

Осмотрев Таифу со вниманием, должно признаться, что она не заслуживает той блестящей репутации, которою пользуется на Востоке, однако ж путешественник, палимый знойным солнцем Тагама, утомленный зрелищем высохших русл, песчаных равнин и обнаженных скал, с восторгом отдыхает взором на бесчисленных садах, окружающих этот город, и тело его, измученное на пути научим воздухом, с жадностью впивает наслаждения освеженною температурою.

Прежде нежели пойдем далее, не мешает ознакомиться с новейшими политическими происшествиями, которые случились в Аравии. Послушаем об этом Доссари, человека, которому, по его положению, весьма хорошо известны тайны политики Магомета-Али. Доссари часто приходил в палатку господина Тамизие, и рассказал ему много любопытного о причинах войны вице-короля египетского против Бедуинов.

«Единственная причина этой войны, говорил он, — честолюбие Магомета-Али. Известно, что в 1819 году он получил от султана повеление итти в Неджед, прогнать Уагабитов, которые разоряли священную землю. Вице-король египетский послал туда своего сына, и Ибрагим достойно исполнял это поручение. Но могущество Уагабитов, хотя сокрушенное на отечественной земле, пыталось возродиться на другом месте. Около границ Геджаса и Иемена живут многие воинственные племена, у которых учение нововводителей глубоко пустило корни. Эти племена известны под общим именем ассирских, и занимаемые ими земли получили то же название. Единство нововводителей, разбитое в Неджеде, угрожало восстановиться в Ассире, и Магомет-Али решился воспротивиться этому всею своею силой. Его уже с [163] давних пор занимала мысль овладеть всем арабским полуостровом, потому он особенно опасался распространения уагабитисма, которое стремилось на новом основании восстановить арабскую национальность. Цель честолюбивого паши — овладеть наперед Красным Морем. Когда же все города восточного берегу будут подчинены его власти, он постарается проникнуть внутрь страны и обложить тамошние племена данью. Особенный предмет его желаний — Иемен, счастливая страна, которую Бог и природа обильно наделили своими дарами. Когда приобретет господство над этими плодоносными холмами, он найдет полное вознаграждение всех пожертвований, какие принужден делать при всякой экспедиции против геджасских племен, бедных по своей стране, но богатых мужеством и любовью к независимости. Магомет-Али хотя очень занят со стороны Европы, однако ж не менее того обращает внимания на Аравию и омывающее ее море: он алчными глазами смотрит на ворота Иемена, откуда мог бы господствовать над Персидским Заливом: оттуда он захватил бы в свои руки всю землю между Евфратом, Красным Морем и своими сирийскими владениями (Это написано критиком до возвращения Сирии Турецкому Султану. Пр. Пер.); Красное Море сделалось бы египетским озером, и флоты наши распустили бы свои флаги на Средиземном и Индейском морях и на Персидском Заливе. Предприятие овладеть Иеменом само по себе не очень трудное: иман Саны, столицы этой области, властитель необразованный; владения его ежедневно ослабевают от отложений, и неспособны к решительному сопротивлению. Однако ж, по соседству есть могущественные воинственные племена, которые не замедлят защитить себя и его от нашествия Турков. К числу их принадлежит и Ассир. Египетский паша знает это, и затем отправил эту новую экспедицию против Бедуинов. За благовидным предлогом к войне у Магомета-Али дело не станет. Ассиром владел могущественный шейх, по имени Али, который господствовал над всеми окрестными племенами. Военные силы его простирались до сорока тысяч человек. Это был египетскому паше опасный противник; сверх того уагабит, и запрещал своим подданным странствование в Мекку. Каждую минуту можно было ожидать, что он устремится на священные земли и города, и возобновит опустошения, произведенные первым появлением приверженцев секты Уагаба. Между тем Куршид-Бей, которого египетский наша назначил правителем Геджаса, своим неблагоразумным поведением возбудил неудовольствие начальников гарнизона этой земли. Один из них, по имени Туркчи-биль-Медз, возмутился, и без мужества и преданности Измаил-Бея, полковника девятого линейного полка, который неутомимо противустоял попыткам недовольных, Аравия тогда же была бы потеряна для Египта. Обстоятельства были критические. Магомету-Али нельзя было терять ни минуты. Он послал подкрепление. Туркчи-биль-Медз, узнав об этом, поспешил оставить Геджас: он ушел к [164] Гелену, где завладел всеми приморскими городами и у крепился в Мокке. Ему помогал Али ассирский, который осадил Абу-Ариш, столицу провинции того же имени, лежащей между Джеддагом и Мокком. А как шейх абу-аришский был союзник паши египетского, который содержал в этом городе баталион вспомогательного войска, то, значит, Али, осадив Абу-Ариш, поступил неприязненно против самого Магомета-Али, который и поспешил воспользоваться предлогом к войне с Ассиром.

Когда Али и Туркчи-биль-Медз овладели иеменским поморьем, то заключили между собою союз, вследствие которого должны были делить пополам все плоды своих завоеваний, настоящих и будущих. Но только лишь властитель ассирский оставил берег, чтобы возвратиться в свои горы, союзник его нарушил все условия договора. Оскорбленный этим вероломством, Али собрал все свои племена, сошел в Тегаму, и отбил у Турков все их новые завоевания. Туркчи-биль-Медз принужден был укрыться на английском корвете, который к счастию его находился в гавани этого города в то самое время, когда в него входили Бедуины. Отмстив своему неприятелю, Али оставил гарнизон во всех завоеванных городах и теперь уже совсем возвратился в Ассир, чтобы противустать экспедиции, которую египетский паша отправил против его собственных владений. Но только лишь прибыл в свою землю, Али занемог и через несколько дней умер. Двое сыновей его еще слишком молоды для непосредственного наследования отцу. Вместо их теперь управляет Аит, Алиев племянник.

По смерти Али, побежденный им Шериф-Али, правитель абу-аришский, тотчас отложился. Аит, правитель ассирский, собрал двенадцать тысяч Бедуинов и осадил непокорного. После двух неудачных приступов он удалился и через несколько дней снова пришел с более значительными силами, но опять испытал неудачу, потому что Ахмет-паша, начальник египетской армии, уведомленный об опасном положении Абу-Ариша, прислал ему подкрепление.

Тем временем Ахмед-паша, с остальною экспедиционною армиею, расположился лагерем в Таифе, чтобы оттуда итти на Ассир. Услышав о новых победах Египтян и о прибытии Ахмеда-паши, все Кабилы, данники Ассира, в надежде возвратить свою независимость, прислали в лагерь полномочных с изъявлениями своей покорности. Аит тоже прислал своего киайя, или казначея, предлагая паше пять сот тысяч таларисов (около двух миллионов пяти сот тысяч рублей ассигнациями) в виде удовлетворения, с тем, чтобы война была прекращена. Ахмед-паша не принял предложения. — «Магомет-Али, отвечал он, послал меня сюда не за деньгами, а затем, чтобы завоевать Ассир. Если вы сильны, возьмитесь за оружие; если же чувствуете свою слабость, покоритесь». Посланный удалился.

Двадцать шестого июня 1834, экспедиционная армия, под предводительством Ахмеда наши, оставила Таифу и пошла на Ассир. [165] В одиннадцатый день трудного пути через кочевья многих бедуинских племен, который большею частию удалялись при приближении армии, Ахмед-паша прибыл в Акиг, дрянную деревушку в небольшой бесплодной долине, окруженной горами. Сначала назначено было итти до Биши, но узнали, что там по близости стоят неприятельские войска, и остановились в Акиге, чтобы подождать остальных полков и подкрепления, обещанного союзными бедуинскими племенами. Вскоре подкрепления прибыли и армия двинулась на Цанию и Бишу, откуда Ассирцы уже отступили.

Оазис Тания, или Цания, управляется одним шейхом, по имени Сеидом. Ассирцы стояли в его владениях и старались привлечь шейха на свою сторону, но услыхав о приближении Ахмеда-паши с передовым войском, поспешно удалились, захватив с собою шестьдесят верблюдов. Цания простирается в длину верст на четырнадцать. Все это пространство покрыто настоящим лесом финиковых дерев, которые дают обильное продовольствие обитателям этого оазиса. Тамошние Бедуины содержат между прочим стада верблюдов и лошадей, которых породы вообще хороши. Жителей там до двух тысяч пяти сот. Народ весьма воинственный по необходимости: плодоносная земля их возбуждает зависть во многих соседних племенах, и потому они всегда должны быть настороже для защиты своей собственности. Цанийские Бедуины продают произведения своей земли большим караванам, которые ежегодно ходит мимо их из Багдада в Мекку на поклонение. В это время они навьючивают свои товары на верблюдов и идут встречать покупщиков. Люди богатые даже присоединяются к каравану, и идут с ним до Мекки, где уже наверное сбывают товар. Финики цанийские вывозятся и в Джеддаг. Во время созревания фиников в Цании, соседние Бедуины Шериф-Манзура, известные в Геджасе за величайших воров, делают нечаянные набеги на эту прекрасную страну. Когда грабеж удачен, они уводят с собой лошадей и верблюдов, которых навьючивают также крадеными финиками. Часто, однако ж, бдительность владельцев уничтожает их замысел, и хищники со стыдом удаляются.

Племя цанийское, кажется господину Тамизие, более чистой крови нежели бедуинские племена, которых он встречал со времени отъезда из Джеддага. Женщины там весьма красивы и белизною равняются почти с европейскими. Многие из них приходили к врачам, находившимся при армии, за советами. Они с любопытством рассматривали часы, оружия, разные незнакомые им вещи, и расспрашивали о европейских женщинах. Вообще они разговаривают свободно и приятно; одеваются со вкусом. В Геджасе они слывут рукодельными и трудолюбивыми. Когда между племенами случится война, они первые подстрекают мужей взяться за оружие, и заметив в них трусость, оставляют дом и [166] семейство, и отправляются назад к родителям, с упреками, зачем выдали замуж за бабу, а не за мужчину.

Цанийские Бедуины очень боялись красных, — так называют они египетские войска, образованные на европейскую стать, и одетые большею частию в красные мундиры, — но страх этот скоро миновался, когда они увидели как строго начальники этого войска смотрят, чтобы их солдаты не обижали никого из союзных и подвластных племен. В финиковых рощах, особенно по опушкам, Бедуины обыкновенно стоят настороже от воров. Один египетский солдат хотел было взлезть на финиковое дерево, и полковник сам пришел схватить вора. Бедуин, карауливший свои финики, не смел противиться феллагу, но увидав, что за его собственность заступается Мезтан-Бей, сказал: «Ты запрещаешь солдату воровать мои плоды; но перед твоим приходом он уже съел один финик, так прикажи же, чтоб он мне заплатил за него». Полковник презрительно улыбнулся и ушел. Эта простая черта одна может дать понятие о характере Бедуинов.

Дорога от Акига до Биши продолжительная и утомительная. Лагерь сняли в полночь, чтобы воспользоваться двадцатиградусною прохладой, и двинулись в поход. Оставив деревню Тания вправе, войска, в продолжении двух часов, шли вдоль финиковых рощ, по правую, и небольших кладбищ по левую руку. По дороге, в некоторых расстояниях находились маленькие башни, с которых Бедуины обозревают и стерегут свои земли. Дорога, идущая сначала по сухому, бесплодному грунту, извивается потом среди развесистых деревьев, кипарисовых рощ, и опускается наконец в иссохшее песчаное русло бывшего потока. Вдали виднеются невысокие холмы, покрытые и окруженные довольно хорошею растительностью. Миновав эти холмы и небольшую равнину, достигнешь Биши, которая является тут во всем своем великолепии, на краю песчаного моря, которое своим безмолвием и бесплодностью еще более возвышает прелесть цветущего оазиса.

Биша — прекрасная долина, покрытая множеством фиговых рощ, оплодотворяемых широким потоком, в который сбирается дождевая вода из Геджаса и Ассира. Оазис тянется от юго-запада на северо-восток; Арабы, преувеличивающие все, о чем говорят, утверждают, будто он простирается до самого Багдада. На поверку выходит, что он имеет в длину около шестидесяти пяти верст. На восток оазис огражден горами. Цепь этих гор, идущая к северу, низменная и почти сплошная; та, которая тянется на юг, более разнообразна, разрезана на отдельные конусы. С этой стороны есть ущелье, служащее проходом в плодоносный оазис, где находится деревня Маруа, которая также принадлежит к владениям Биши. На западе виднеются другие горы, у подошвы которых извивается дорога в Танию. На долине Биша раскинуто шестьдесят деревень, которые управляются тремя шейхами. Власть этих шейхов совершению равная. Их [167] распоряжения утверждаются большинством голосов. Сверх того каждая деревня имеет своего начальника или старосту. Когда Бедуины собираются на войну, совет начальников решает, сколько каждая деревня должна поставить людей и продовольствия. Всякой, идущие в поход вооружается, одевается и прокармливается на счет тех, которые остаются дома, и семейство его состоит под покровительством общины. Если Бедуин убит на войне, жена и дети остаются вовсе на попечения всего племени; но зато, когда он возвратится победителем и принесет с собой добычу, то должен делиться с соотечественниками. Лошади самые лучшие в Аравии ассирские, да и те на вид так тощи, что Европеец ни как не решился бы покупать их. Но Бедуины и Турки, большие знатоки, утверждают, что они благороднейшей крови, и что их стоит только хорошенько покормить, чтобы придать им самые красивый вид. Жеребцы там вообще в пренебрежении, но о кобылицах Бедуины пекутся необыкновенно усердно. Это оттого что они для приплоду не употребляют своих, а покупают прекрасных жеребцов из Неджеда. Когда у Бедуина кобылица захворает или утомится продолжительным путем, он дает ей изюму, иногда даже мяса. Богатые Бедуины для своих любимых лошадей варят по временам баранину и кормят их этим мясом и бульоном. В Неджеде лошади едят верблюжье мясо, а в Бише их поят молоком.

Народонаселение в Бише простирается до сорока пяти тысяч душ, в числе которых считается до десяти тысяч негров или мулатов. У Бедуинов нет никакой возможности узнать наверное число народу в каком-нибудь племени: шейхи не скажут по недоверчивости; а простые Бедуины, невежды, не знают. Однако ж, они всегда готовы показать число людей, способных носить оружие, и это показание, конечно, всегда бывает преувеличено.

Жители Биши преимущественно земледельцы, и никогда не оставляют своего оазиса, чтобы гнать свои стада на отдаленные пастбища. Другие Бедуины, как например цанийские, видя их всегда живущих дома, в землянках, обвиняют в принятии феллагских обычаев, и не женятся на бишских девушках, говоря, что отцы их утратили чистоту крови истинных Арабов. Бишские Бедуины охотно женятся на Турчанках и Египтянках, но настоящие Арабы имеют непреодолимое отвращение к подобным бракам.

Из Биши армия, на каждом шагу борясь с голодом и жаждою, перенося палящий зноя и тяжкие труды, прошла многие оазисы и деревни бедуинских племен, Билла, Гефа, Мелаг, Хадра, Гамама, Кааран, Янфур, до Хамиш-Мишета. Дела подвигались медленно. Ахмед-паша встречал множество затруднений в обманчивых союзах с неверными на слово Бедуинами и в собственных своих товарищах, и потому не мог действовать решительно. Наконец, у Хамиш-Мишета произошла первая стычка, [168] в которой Ассирцы разбиты и прогнаны. После этого сражения многие союзные с Аитом Бедуины разошлись по своим деревням, и у ассирского полководца осталось под ружьем только его родовое племя. Из Хамиш-Мишета Аит удалился в Менандер, небольшую деревню, в которой жил в мирное время, и занимал прекрасный дом, построенный его предшественником, Али ассирским. Но и тут ему житья уже не было: Ахмед-паша был слишком близко. Аит собрал свои пожитки, зажег Алиев дом, и отправился в Сега. Двадцать шесть шейхов ассирских пришли к Ахмеду-паше с покорностью. Остальные, по-видимому, тоже готовы были сдаться. Однако ж Аит всё еще предводительствовал пятнадцатитысячною армией. Второго сентября 1834 Ахмед-паша занял Менандер.

Селение Менандер лежит в котловине, в которую ведет только одна удобная дорога, по руслу, с северо-востока. У подножия западного склона горной цепи, окружающей эту котловину, находятся грозный укрепления Редда, которые служат убежищем партизанам Аита.

С первого дня прибытия экспедиционной армии в Менандер, говорит господин Тамизие, Бедуины стали нападать на наши аванпосты. Однако ж они не спускались с высоких гор западной цепи, где не было никакой возможности преследовать их. Араб, не дерзающий встретить египетские полки в чистом поле, отлично дерется по образу испанских герильясов: ему лишь бы была скала, за которою можно скрываться, так он палит что есть мочи и не думает об опасности. Этот образ войны, кажется, очень занимает Бедуинов. Лишь только солнце закатится, они становятся смелее и смелее: мы слышим их совсем близко. По временам они заводит с Египтянами разговоры, в которых, разумеется, не должно искать учтивости. Нынче ночью Бедуины называли своих неприятелей «ослами Магомета-Али». Эти слова распевались на один из их национальных ладов, и пение кончилось не ранее как за полчаса до восхода солнца.

Седьмого сентября, в три часа утра, Бедуины с ожесточением напали на юго-восточный аванпост. Пули их долетали в лагерь. Паша, видя Бедуинов так близко, послал против них кавалерию Мехмет-Бея. Неприятель отступил с неимоверною быстротой; однако ж Турки захватили двух человек в плен. Один из них был мальчик лет пятнадцати. Его привели к паше, но ничего не могли выпытать. Великий шериф взял его, за молодость, под свое покровительство.

Положение армии с минуты на минуту становилось затруднительнее. Продовольствие с каждым днем уменьшалось. Солдатам выдавали только четверть порции; между тем они переносили это лишение довольно спокойно. Раз, прогуливаясь близ аванпостов, господин Тамизие видел как несколько человек [169] солдат отрезывали куски мяса от мертвого верблюда, которого брюшная полость начинала уже гнить. Три четверти армии питались почти одними стеблями дура, растения в роде сахарного тростнику. Фунт муки стоил около десяти франков. Несмотря на это отчаянное положение, войско оставалось всё в той же позиции, а неприятельские цитадели удалены были от них лишь за несколько часов. Эти бедуинские укрепления не представляют большого препятствия, однако ж паша, несмотря на просьбы начальников и страдания солдат, не решался аттаковать их.

Окрестные сады были давно уже опустошены, но солдаты всё еще ходили туда, в надежде найти несколько незамеченных плодов. Европейцы следовали их примеру. Большая часть домов в Менандере разрушены. Египтяне разбирали их на дрова, чтобы ставить на огонь свои, почти пустые, горшки. По ночам они разводили большие огни, садились в кружок и слушали сказочников, которые заставляли их забыть на минуту голод и страдания.

До прибытия войска в Хамиш-Мишет, Аит приказал шейху тамошних селений присоединиться к нему со всеми людьми, способными носить оружие. Мереи, — так звали этого шейха, — будучи в дружбе с Ахмедом-пашой и великим шерифом, притом зная что ожидало его в случае, если Бедуины будут разбиты, не торопился исполнить приказание. Тогда Аит, опасаясь нового отложения, приказал схватить его и отправить в цитадель Редда. Однако ж Мереи освобожден из заключения, с условием принять участие в аванпостной перестрелке, и передался Туркам, с частию своих Бедуинов.

Сентября четырнадцатого прибыл еще один отряд Бедуинов, племени Бени-Шер или Бени-Шагр, а через день потом, под вечер, разнесся слух, будто паша намерен итти на Редду. В полночь солдатам роздали по нескольку унций муки и приказали печь хлеб, с тем, чтоб есть его не раньше как в виду неприятеля. Чаушу, вооруженному палкой стоило большого труда усмотреть за точным исполнением этого предписания. В сердце армии воскресла надежда. В лагере показалась необыкновенная деятельность; перед всеми рядами палаток запылали огни. Солдаты стали надеяться выйти из своего тягостного положения, тем более, что им уже ничего не оставалось терять. Но около утра дан противоположный приказ, и все снова погрузились в уныние.

«Кажется, говорит господин Тамизие: что паша, видя бессилие своей армии не смеет осадить Редду, и боится чтобы мы не умерли все с голоду прежде нежели возьмем эти укрепления. С другой стороны, он полагает невозможным отступать по земле разоренной, лишенной продовольствия, без согласия окрестных племен: один шаг назад навлек бы на нас [170] целые тучи Бедуинов, против которых невозможно было бы устоять. Поэтому самое лучшее было — заключить мир с Аитом. Бедуины, через лазутчиков, хорошо знают состояние нашей армии и надеются, что голод избавит их от врагов. Они ждут только минуты, когда можно будет наверняка нанести им последний удар. Между тем Ассирцы ужасно боятся красных: они опасаются, что мы вдруг подымемся и нагрянем на них, как в Хамиш-Мишете. И если мы успеем заключить мир, то, конечно, будем обязаны тем только этому страху. Для поддержания его Ахмед-паша и показал вид, будто хочет итти на Редду. В полдень, неприятельские наездники во множестве рыскали вокруг лагеря. В час, на всех аванпостах завязались стычки. Египтяне оградили себя на арабский манер невысокими валами. Паша, в челе двух баталионов двинулся к селению Иша. Неприятели постепенно отступали, оставляя все свои мелкие укрепления, и уходили на высоты гор: мы шли следом и взбирались по таким крутизнам, что принуждены были держаться за гривы лошадей, которые карабкались как кошки. Аит был сам впереди отряда, который мы преследовали. Мне указали его; он был в красной шубе, которая служила мишенью всем нашим солдатам. Но Аит спокойно и невредимо взбирался по утесам и по временам оглядывался на нас. Наконец он исчез за вершиною одного утеса. К пяти часам неприятель скрылся совершенно. Прибыв на хребет горной цепи, мы уже ни души не видали. Тут может быть была пора спуститься к Редде, между тем как Бедуины еще находились под влиянием страху и нерешимости; но паша, не будучи никогда слишком отважным и предприимчивым, приказал отступить. Только что первый барабанный бой возвестил этот приказ, Бедуины снова явились как привидения, и следовали за нами почти не далее как на ружейный выстрел, до самого возврата нашего в лагерь.

«Сентября девятнадцатого, в одиннадцать часов утра, с аванпоста дали знать о появлении на юго-западных возвышениях отряда Бедуинов. Они спокойно спускались по крутизнам и поместились позади ряда скал, в готовности встретить градом пуль, всякого, кто слишком отдалится от лагеря. Их присутствие сильно встревожило наших погонщиков верблюдов: надобно было оставить пастбища и уходить в лагерь. Паша послал против Ассирцев две роты седьмого полка и наездников Абдин-Бея, над которыми сам принял начальство. Подпустив нас на достаточное расстояние, Бедуины дали ружейный залп и ранили нескольких человек. Паша скомандовал аттаку, и напал так быстро, что неприятель не имел времени снова зарядить ружья, смешался и пустился искать спасения за крутыми утесами, которые считал неприступными. Могаммед-Ага, молодой начальник одной из рот, получил повеление преследовать Бедуинов, и исполнил поручение отлично. Ассирцы, теснимые со всех сторон, отступили к потоку, которого утесистые берега были так опасны и круты, что мы не видели никакой возможности пройти их. Казалось, что [171] неприятель непременно должен предпочесть плен очевидной гибели. Но Бедуины, торопливо посоветовавшись между собою, с видимым беспокойством схватили ружья в зубы, и поползли как змеи, кто как мог, по острым, обрывистым утесам, и почти все скрылись довольно счастливо. Немногие, менее искусные или неосторожные, обрывались и катились в пропасть, на дно потока.

Между тем, со времени нашего прибытия в Менандер, продолжает господин Тамизие, несколько египетских солдат перебежали к неприятелю, и служат у Аита. Это сначала сохранялось в тайне, но потом стало известно уже многим. Опасаются, что бедность и голод увеличат число переметчиков, и трудно определить на чем это остановится, когда не будет принято решительных мер.

«Сентября двадцать шестого, с утра разнесся слух, будто несколько посланных от Аита явятся к паше для заключения мирного договору. Под вечер все праздные вышли к аванпостам, чтобы видеть въезд переговорщиков. Солнце закатилось, а никого не было видно. Нетерпение любопытных поминутно возрастало. Наконец, уже при наступлении ночи, несколько зажженных светочей возвестили приближение Аитовых послов. Их было трое, довольно пожилых людей, с седоватыми бородами. По красным и зеленым шубам видно было, что они знатные шейхи. Свита их состояла из нескольких Бедуинов всадников. Паша, которого нетерпение также привело к аванпостам, поспешно возвратился в лагерь и занял свое место в диване, чтобы приличным себе образом принять послов. Их впустили. Паша, и великий шериф остались с ними при нескольких приближенных и поверенных лицах. После трехчасового совещании двери дивана отворились, и мы узнали что мир заключен. Ассирцы во время переговоров вели себя очень надменно, но при настоящих обстоятельствах паше нельзя было быть слишком взыскательным. Вот главнейшие условия заключенного между ними трактата:

«Египтяне на утро должны оставить Менандер и возвратиться по дороге к Красному Морю: им дастся свободный пропуск для отступления, если только они будут уважать собственность Кабилов, через владения которых лежит их путь.

«Ассирцы сохраняют полную свою независимость, но обязываются не преследовать никого из принимавших участие в оконченной теперь борьбе.

«Египетскую армию будут сопровождать коммиссары Аита, которым поручено наблюдать за точным исполнением условий трактата. Они проводит Турков до своей границы». [172]

Этим оканчиваются путевые записки господина Тамизие. Он обещает издать еще книгу, в которой будет заключаться конец ассирской экспедиции и исторические и географические наблюдения автора в этой, почти неизвестной, части Аравии.

Текст воспроизведен по изданию: Voyage en Arabie; Sejour dans le Hedjas. Campagne d’Assir. Par Maurice Tamisier// Сын отечества, Том 2, № 23. 1841

© текст - Полевой Н. А. 1840
© сетевая версия - Thietmar. 2021
© OCR - Иванов А. 2021
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Сын отечества. 1840

Спасибо команде vostlit.info за огромную работу по переводу и редактированию этих исторических документов! Это колоссальный труд волонтёров, включая ручную редактуру распознанных файлов. Источник: vostlit.info