VI

КАФРЫ

Раньше чем перейти к характеристике бурской тактики и изложению военных действий, не лишним будет коснуться одного весьма важного явления, искусственно вызванного англичанами в боевой жизни буров в целях чисто стратегических. Я говорю о перемене к худшему, происшедшей в отношениях кафров к бурам и достигшей наибольшей своей силы в период войны после взятия Претории. Суть этого явления в том, что почти все черное население превратилось в даровых шпионов, весьма искусных и преданных англичанам, а мелкие разбойничьи шайки чернокожих своим необузданным зверством навели ужас на беззащитные фермы, все мужское население которых ушло на войну. [192]

Стратегический расчет англичан был верен. Буры стали неохотно покидать свои фермы и оставлять на произвол судьбы свои семьи. Они уклонялись от призыва в ряды действующих войск и отлучались самовольно из команд. Все действия бурских отрядов не могли уже иметь столь скрытного и неожиданного для англичан характера, постоянно требовалась усиленная бдительность и осторожность.

История отношений буров к кафрам дает много ценного материала не только для нравственной характеристики буров, но и для ясного понимания характера военных действий в данный период.

Рабство в Капской колонии было уничтожено англичанами в 1833 [1834] году. Эта важная социальная реформа повлекла за собой целый ряд самых плачевных последствий для голландских колонистов. Возвышенная идея освобождения рабов как акт христианского человеколюбия превратилась в орудие тяжкого политического гнета. Реформа эта была проведена с таким жестоким экономическим насилием и так дурно в административном отношении, что положение буров в стране стало невыносимым.

С одной стороны, буры, лишившись рабочих рук, были разорены, а получение денежного вознаграждения было обставлено большими затруднениями; с другой стороны, дикие племена, неожиданно получившие свободу, были деморализованы и предались неистовому грабежу и разбоям, жертвами которых стали прежде всего их прежние владельцы.

Буры принуждены были покинуть свою старую родину и переселиться на новые места за Драконовы горы, в Наталь, за реку Оранжевую и далее за реку Вааль. В 1858 [1852] году создалась таким образом Южно-Африканская Республика, или Трансвааль.

Буры не были никогда убежденными и закоренелыми, так сказать, рабовладельцами. Доказательством этому служит тот факт, что на следующий же год после основания ими республики на одном из митингов, весьма многолюдном, решено было добровольно и единогласно отказаться навсегда от порабощения чернокожих и от торговли невольниками. В таком духе была издана соответствующая прокламация. Она не вызвала ни одного протеста ни с чьей стороны и никем впоследствии не нарушалась.

В сущности, ею было отменено лишь формальное право собственности на живой человеческий товар, отношения же к покоренным чернокожим остались прежние. Оно и понятно. Буры никак не могли считать диких, только что побежденных ими врагов за равных себе. Слишком свежо еще было воспоминание продолжительной и кровавой борьбы с ними. В каждой почти семье еще оплакивали убитых ими близких родных — где отца, где мать, где брата...

Установились, однако, относительно мирные отношения. Вся территория по праву победителей перешла во владение к бурам. Побежденные негры, лишившись земельной собственности, остались волей-неволей жить на земле фермеров и таким образом подпали под полную экономическую зависимость от своих хозяев. Установлен был над ними строгий полицейский контроль, и все они от мала до велика были зарегистрированы, каждый имел свой известный номер, нечто вроде паспорта. Взамен за право жить на чужой земле, представленной чернокожим, фермер стал широко пользоваться всеми живущими на его земле как почти даровой рабочей силой. Заномерованному кафру бежать было нельзя, да и некуда.

Подобное положение дикарей, конечно, недалеко ушло от рабства. С другой стороны, трудно было и требовать, чтобы сразу же после жестокой и беспощадной [193] борьбы установились вдруг сердечные и мягкие отношения между победителями и побежденными.

Да, отношения эти были суровы и остались такими и по сие время.

Кафр по натуре ленив, упрям, жесток и мстителен. Ему присуши все низменные инстинкты дикаря-раба: лицемерие, коварство и глухая, затаенная, ничем непреоборимая ненависть к своему господину. Он долго терпит, тупо и молчаливо, но ни минуты не забывает, кто он и что рабства нет, и при малейшей возможности сводит кровавые счеты с ненавистным ему белым человеком.

Бур это отлично знает. Пока черный слуга служит ему с покорностью и преданностью, он относится к нему спокойно, справедливо и даже добродушно. Но достаточно, чтобы бур почуял в чернокожем малейший оттенок коварства, малейшую искру возмущения, как спокойный и добродушный хозяин превращается в грозного, неумолимого палача и подвергает непокорного жестокому наказанию, не смущаясь никакими последствиями.

Еще Конфуций сказал, что есть два пути для покорения человека: путь милосердия и путь жестокости. При всей своей религиозности бур не мог следовать по первому пути просто из чувства самосохранения. Он сам был всегда предметом насилия, с оружием в руках отстаивал свою жизнь, жизнь своих близких и привык верить в могущество физической силы и оружия. Он глубоко верил, что сражается во имя Господа Бога, который «благословил его меч».

Буры весьма недружелюбно относились к различным миссионерам, в особенности английским и американским, которые, просвещая дикарей, прежде всего вселяли в них идеи равенства. «Вы такие же люди, мол, как и белые, перед Богом все равны, ваша кожа черная, но сердце белое» и т.п.

Не будучи в состоянии изменить натуру дикаря и привить ему христианские добродетели, они фактически возбуждали в нем только дух возмущения и поощряли всякий с его стороны протест. Всякий дикарь, принявший крещение, пользовался всевозможными пособиями и покровительством миссии. Ради этого главным образом он и приступал к обряду крещения, кроме чистейшей пользы для себя он в этом ничего другого не видел. В результате черные неофиты стали никуда не годным, вредным элементом в стране, ленивыми тунеядцами и безнравственными, мстительными проповедниками свободы и эмансипации.

До войны спокойствие твердо поддерживалось как полной экономической зависимостью черного населения от землевладельцев, так и строгими полицейскими мерами. С началом же войны условия те изменились. Англичане скоро поняли, что в лице кафров они могут иметь весьма полезных союзников. Достаточно им было сделать несколько платонических обещаний, как среди чернокожих с невероятной быстротой распространился слух, что англичане, победив и изгнав буров, даруют всем кафрам полную свободу, возвратят им их землю, дадут им права гражданства, право самоуправления и т.п., а пока что всякого кафра принимают к себе на службу и платят хорошее жалованье.

Слухи эти имели, без сомнения, свое основание. Все санитарные и обозные войска англичан комплектовались почти исключительно кафрами. Всякий английский офицер имел прислуги по несколько человек кафров. Все явившиеся к англичанам кафры принимались на службу без отказа и получали по 2-3 ф.ст. жалованья в месяц.

Все мужское черное население охотно бежало от своих хозяев к новым благодетелям. Само собой понятно, что и те немногие кафры, которые почему-либо остались, были всецело на стороне англичан и помогали им шпионством, доносами, [194] служили проводниками, грабили бурские фермы, оставшиеся на руках одних женщин, и т.п.

Пойманные с поличным, так сказать, кафры жестоко за это платились. Здесь, между прочим, проявлялась одна своеобразная черта характера буров. Расправляясь с захваченным на месте преступления кафром, бур неумолим и жесток, он его лично пристреливает тут же и без всякого суда. Совершенно иначе он относится к кафру, приговоренному судом к смертной казни за подобные же преступления.

В мою бытность в Трансваале пойманы были 6 человек кафров, шпионов и грабителей, и препровождены в Барбертон для суда над ними. Их приговорили к повешению.

Во всем Трансваале не нашлось человека, который бы взялся привести в исполнение приговор суда! После тщетных и продолжительных поисков не нашлось, однако, среди буров ни одного палача! Президент Крюгер, идя навстречу общему несочувствию смертной казни, хотя и вполне законной и уместной в данном случае, и за невозможностью содержать преступников в тюрьме, своей властью даровал им полную свободу. И это не единственный случай. Подобной же участи удостоился и англичанин Купер, трансваальский африканер, взорвавший за известную премию от англичан мост на железной дороге Претория-[Лоренцо-]Маркес у селения Малялянэ, близ португальской границы.

Бегство чернокожих к англичанам, как я уже сказал, имело влияние на характер военных действий. Не говоря уже о том, что, получив в лице кафров превосходных лазутчиков и проводников, англичане были лучше осведомлены о расположении неприятеля и вообще почувствовали себя увереннее, с другой стороны, все действия буров были значительно затруднены. Влияние массового бегства кафров сказалось и в другом отношении.

Надо заметить, что коренной бур не привык работать у себя на ферме. Все его благосостояние основано не на земледелии, а на скотоводстве, а потому и работы по хозяйству было мало и вся она исполнялась своими кафрами. Бур проводил целые дни на охоте, в гостях у соседей и черную работу считал недостойным для себя занятием. При данных условиях он оказался без рабочих и на ферме, и на биваке, и на позиции.

Хотя каждый взрослый кафр, с 16-летнего возраста, может быть привлекаем на государственные работы — своего рода повинность — на четыре месяца в году, но настало наконец такое время, после взятия Претории, что на сто километров кругом не собрать было и полсотни кафров. Это единственная причина, почему буры после взятия Претории, а в особенности сразу после взятия Миддлбурга, отказались от всяких фортификационных работ на позициях. Если это обстоятельство и не имело заметного влияния на боевые успехи обеих воюющих сторон в рассматриваемый период времени, то только благодаря тому, что театр военных действий передвинулся в местность гористую, пересеченную, не нуждающуюся в усовершенствовании.

Исчезновение чернокожих было особенно заметно на станциях железной дороги. В мирное время все мелкие служащие, стрелочники, сцепщики, носильщики и т.п. рабочие были исключительно кафры. В данный же период времени при непрерывной работе железной дороги сплошь и рядом можно было видеть, как на ближайших к неприятелю станциях начальник станции за отсутствием кафров сам лично составлял поезда, сцеплял вагоны, поднимал сигналы, переводил стрелки и т.д. Надо отдать справедливость, что, несмотря на такие затруднения, железная дорога функционировала энергично и исправно. [195]

Англичане не ограничились переманиваем кафров на свою сторону и возбуждением в них наивных надежд на права гражданства, равноправность и т.п. Желая создать новые и весьма серьезные затруднения для буров, они прибегли к предосудительному для европейцев, в высшей степени опасному и обоюдоострому средству — они стали вооружать мелкие шайки чернокожих якобы для полицейской службы. На самом деле шайки эти, под предводительством английских офицеров или унтер-офицеров, весьма охотно и совершенно безнаказанно занимались грабежом, разбоем и всякого рода бесчинствами.

Мера эта была опасной и обоюдоострой потому, что для кафра, собственно говоря, всякий белый — враг, бур ли это или англичанин — безразлично. Вооруженные дикари, за неимением под рукой буров, так же легко могли не устоять от соблазна и обратить свою жажду крови и слепую ненависть к белым против своих же благодетелей.

В Европе в то время никто и не подозревал, что англичане решились утилизировать подобным образом дикую, животную ненависть кафров к белым. Английская цензура не пропустила бы подобного разоблачения по весьма понятной причине — война, ведь, ведется во имя цивилизации, свободы и других прекрасных идей...

В «Daily News», однако, появилась частная телеграмма, единственная в своем роде, весьма загадочного содержания, на которую, по всей вероятности, никто не обратил внимания:

«24 июля. Лоренцо-Маркес.

Предводитель буров Ломбард убит английским патрулем в Коматипорте, на границе Свазиланда».

Сообщаемый факт, казалось бы, и не стоил того, чтобы его доводить до сведения европейской публики. Предводитель Ломбард — личность неизвестная, да, наконец, мало ли кого убивали английские патрули, на то и война. Одно странно, каким образом вдали от английских войск, в тылу у буров, мог появиться английский патруль. Да, известие вообще загадочное. Этим недостатком, впрочем, страдают почти все официальные сообщения с театра войны.

Загадочность бесследно пропадет, если телеграмме этой придать редакцию, соответствующую истине, а именно:

«Бурский лейтенант Ломбард, безоружный, предательски убит разбойничьей шайкой вооруженных англичанами кафров, предводительствуемой английским офицером, и так далее...-

Факт этот вызвал взрыв негодования среди буров. Эпизоды подобного рода участились. С разных сторон стали приходить известия о возмутительных зверствах вооруженных кафров. Слухи эти с быстротой молнии распространились среди буров и наполняли сердца их ужасом и трепетом за участь беззащитных матерей, жен, детей, оставленных в глуши на одиноких фермах...

Что делать? Кого защищать? Родных или родину? Эти роковые вопросы заключали в себе всю суть, всю сокровенную идею английской затеи. Подобная борьба между сознанием священного долга зашиты отечества, с одной стороны, и привязанностью к семье — с другой, не каждому была под силу. Многие бросились домой...

Всякое сомнение в участии в этом деле англичан исчезло вскоре окончательно. Кафры не посмели бы поднять руку на буров, не быв уполномочены англичанами. Вооружение их делалось не ради тех гуманитарных и просвещенных идей, которые вскружили голову дикарям: даже не ради численного усиления английских войск, что могло бы еще служить некоторым оправданием, а с единственной, [196] прямо намеченной целью — путем террора подавить в бурах всякое желание, всякую возможность борьбы.

Этого мало. Неожиданно распространился слух, что англичане вооружают целое воинственное племя свази, полунезависимое государство [Свазиленд], состоявшее в некоторой политической зависимости от Трансвааля.

Попытка была действительно, но она к счастью для буров не удалась. Дело в том, что незадолго до этого в Свазиленде произошел государственный переворот. Молодой король Бени, большой англофил, был отравлен своей матерью, которая и захватила власть в свои руки. Она и раньше относилась весьма дружественно к бурам, в данном же случае употребила все свое влияние, чтобы удержать своих подчиненных от соблазна.

Настало тяжелое и безвыходное положение. Всякие протесты со стороны буров и обращения к цивилизованному миру были бы бесполезны и неосуществимы, они бы и не ушли дальше африканского побережья; да и англичане в случае чего уклонились бы от всякой ответственности перед Европой, по недосказанности...

Непримиримая ненависть запылала в сердцах самых миролюбивых буров. Не только вопрос о сдаче англичанам, но и малейшая возможность каких-либо переговоров исчезла как дым, рассеялась под дуновением общего негодования [...]

Зигерн-Корн М. А., фон. Англо-бурская война. От сдачи Претории до отъезда президента Крюгера в Европу. Б.г., б.м., с. 63-74.