СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ПОЛИТИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ «ИССЛЕДОВАНИЯ ЗАРА-ЯКОБА»

Уже много лет ሐተታ፡ዘርዐ፡ያዕቆብ። («Исследование Зара-Якоба») (ḥätäta zärəʿä yaʿəḳobə. - OCR.), небольшое произведение, написанное на языке геэз, находится в сфере внимания всех, кто изучает эфиопскую литературу, историю, этнографию. В самом начале XX в. «Исследование Зара-Якоба» приобрело в Европе известность далеко за пределами востоковедческих кругов.

Книга написана от лица некоего Зара-Якоба, эфиопского мыслителя XVII в., рассказывающего о своей жизни и подробно излагающего свое мировоззрение. Своеобразным приложением к «Исследованию Зара-Якоба» является ሐተታ፡ወልደ፡ሕይዋት። («Исследование Вальда-Хейвата») (ḥätäta wälədä ḥəyəwatə. - OCR.), написанное от имени Вальда-Хейвата, ученика Зара-Якоба. Идеи учителя изложены в этом исследовании в форме догматов.

Первым исследователем книги был Антуан д’Аббади, который привез в Европу единственные два экземпляра этого сочинения. В 1903 г. Б. А. Тураев написал работу об этом памятнике ¹, а затем издал его вместе с русским переводом ². В 1904 г. «Исследование Зара-Якоба» вместе с «Исследованием Вальда-Хейвата» было издано Э. Литтманном ³. Вслед за этими первыми работами появились и другие, в которых источник подвергался разбору с философско-этической точки зрения.

В 1916 г. Конти Россини издал мемуары Такле-Хайманота, эфиопского священника, перешедшего в католицизм ⁴. Они заставили усомниться в авторство «Исследования Зара-Якоба». Многие ученые склонились к мысли, что книга принадлежит перу Джусто да-Урбино. Теперь это мнение является господствующим.

Все исследователи отмечали, что данное произведение стоит совершенно одиноко в эфиопской литературе XVII в. В ней нет ни одного сочинения, хоть сколько-нибудь приближающегося по своим идеям к вольнодумству и рационализму «Исследования». В то же время эти настроения характерны для Джусто да-Урбино, как свидетельствуют его переписка с Тардуччи и другие документы ⁵. [136]

Совершенно необычной для литературы на языке геэз является форма автобиографии, точнее, исповеди, в которой написано «Исследование». В то же время, как известно, эта форма характерна для французских просветителей XVIII в., последователем которых был Джусто да-Урбино. Подробный источниковедческий анализ, которому подвергли «Исследование Зара-Якоба» такие ученые, как Конти Россини ⁶, Бецольд ⁷, Миттвох ⁸, также показывает, что автором «Исследования Зара-Якоба» мог быть только Джусто да-Урбино. И. Ю. Крачковский дополняет их выводы психологическим анализом ⁹.

Общим для всех перечисленных исследователей является то, что они рассматривают это произведение как чисто личный документ. Однако, если бы это соответствовало действительности, появление «Исследования Вальда-Хейвата» понадобилось бы разве только для усиления мистификации. Подобный взгляд не только умаляет значение «Исследования Зара-Якоба» (вместе с «Исследованием Вальда-Хейвата»), но и лишает его места в эфиопской и мировой литературе, и книга попросту сбрасывается со счетов науки как изделие мистификатора. С такой постановкой вопроса нельзя согласиться. «Исследование Зара-Якоба» органически принадлежит эфиопской литературе, так как оно написано в Эфиопии, об Эфиопии, для эфиопов, на основном литературном языке Эфиопии своего времени.

Для самого Джусто да-Урбино главным в «Исследовании Зара-Якоба» была пропаганда философских идей, которые он пытался распространять, давая читать рукопись своим эфиопским знакомым. Однако в их среде идеи «Исследования» были встречены враждебно. Упомянутый выше Такле-Хайманот отзывается о книге весьма недоброжелательно. Д’Аббади также сообщал, что «Исследование» находится на плохом счету у гондарских грамотеев ¹⁰. Но в наше время, когда Эфиопия сделала огромный шаг вперед в экономическом и духовном развитии, «Исследование Зара-Якоба» вызывает интерес и сочувствие передовой части эфиопского общества. Об этом свидетельствует, в частности, и тот факт, что в 1955-1956 г. в Асмаре появился амхарский перевод книги, исполненный эфиопским литератором За-Манфас Кеддус Абреха. Таким образом, «Исследование Зара-Якоба» стало доступно более широкому кругу эфиопских читателей.

Идеи «Исследования» имеют не только философское, но и политическое значение, так как они появились в определенных исторических условиях и имеют несомненную политическую направленность. Как мы постараемся показать, в «Исследовании Зара-Якоба» сформулированы, хотя и в очень оригинальной форме, важные политические задачи Эфиопии XIX в., показаны возможные пути их решения и сделана попытка предсказать ближайшие последствия того или иного решения этих задач. В книге нашли отражение также многочисленные внутренние противоречия тогдашнего эфиопского общества, нарочито отодвинутые на два века.

Можно считать, что книга была написана между 1846 г. (год прибытия Джусто да-Урбино в Эфиопию) и 1853 г. (год приобретения книги Антуаном д’Аббади), ближе к последней дате, так как для написания книги была необходима большая лингвистическая, историческая и иная подготовка.

В Эфиопию Джусто да-Урбино попал в составе католической миссии. Здесь он с присущей ему страстностью изучает амхарский, галла и геэз, пишет о них научные работы и даже сочиняет на языках амхарском и геэз художественные произведения в стихах и прозе. Он постоянно общается с местным населением и называет страну [137] «дорогой второй родиной» ¹¹. Можно не сомневаться в искренности Джусто да-Урбино, когда он, руководствуясь интересами эфиопского народа, стремится найти наилучшее решение политических задач, стоявших перед Эфиопией.

«Исследование Зара-Якоба» пронизано духом общеэфиопского патриотизма, эфиопского единства. Зара-Якоб обошел всю тогдашнюю Эфиопию, побывал в Аксуме и Тигрэ (стр. 4/37) ¹², в Амхаре, Бегемдере, Энфразе, «направился в сторону Шоа» (стр. 5/39), хотел поселиться в Годжаме (стр. 27/55). Он говорит прежде всего «о всей земле эфиопской», а не об отдельных ее областях. Зара-Якоб предстает пород читателем как сторонник независимости Эфиопии от «франков» (т. е. европейцев), хотя он и напоминает, что «франки действительно учены» (стр. 23/51) и нельзя пренебрегать даже теми крупицами европейской культуры, которую несли в Африку миссионеры.

Феодальная Эфиопия могла объединиться только в результате восстановления сильной императорской власти, пришедшей в первой половине XIX в. в полный упадок. Эта мысль не чужда «Исследованию Зара-Якоба». Сама историческая обстановка «Исследования» напоминала о времени, когда Эфиопия была единой и сильной державой, и слово негуса являлось законом для всех областей страны. Джусто да-Урбино рисует образы абсолютных монархов: царей Суснйоса (Сисинния) и Фасилядаса (Василида). Симпатиями автора пользуется молодой Фасилядас, при котором «был мир во всех областях Эфиопии» (стр. 27/55).

Основное внимание автор уделяет идее духовного объединения эфиопского народа, понимая под этим прежде всего объединение религиозное.

В руках различных групп феодальной знати религиозные различия служили идеологическим оружием борьбы между собой и против императорской власти. Религиозные культы, вместе с пережитками общинно-племенной организации, связывали местную феодальную верхушку с массой крестьян-общинников, укрепляя ее позиции в борьбе с иноверцами. Для рядовых общинников религиозные различия были выражением оппозиции к императорской власти, усиление которой означало усиление феодального гнета. Религиозные противоречия препятствовали политическому объединению страны и делали его непрочным. Интересы объединения Эфиопии требовали устранения религиозных противоречий.

В 1855 г. (через два-три года после написания «Исследования Зара-Якоба») на престол Эфиопии вступил Федор II. В результате ожесточенной борьбы ему удалось подчинить феодальных правителей отдельных областей. Объединение страны велось под знаком защиты и насаждения монофизитского христианства. В год вступления Федора II на императорский престол католическая пропаганда была запрещена, и католические миссионеры (в том числе Джусто да-Урбино) изгнаны. Христианское сектантство было разгромлено.

В 1864 г. Федор II издал указ, согласно которому все мусульмане и фалаша (иудаисты) должны были немедленно принять христианство; в противном случае они рассматривались как мятежники ¹³. Прежнюю религию сохранили только некоторые группы мусульман и фалаша, находившиеся на низших ступенях социальной лестницы, а также язычники - воито и кеманты. Эти немногочисленные группы не представляли опасности для императорской власти. Проводившаяся Федором II политика была направлена на объединение всей Эфиопии, борьбу с египетским хедивом, на [138] обеспечение независимости эфиопского христианства от Ватикана и европейских держав. Конечной целью было создание сильной и независимой Эфиопской империи во главе с абсолютным монархом - самим Федором II.

Религиозная политика соперников и преемников Федора II: негуса годжамского Такле-Хейманота, митрополита Саламы, императора Иоанна VI и императора Менелика II в принципе не отличалась от политики Федора II. Лишь в последние годы царствования Менелика II и при его преемниках: регенте бетуедете Тессеме, императоре Лидж-Яссу, а затем регенте принце Тафари Маконнене (впоследствии император Хайле-Селлассие I) на первое место выдвигается политика известной веротерпимости: Эфиопия была уже государственно объединена, и толерантность стала не только возможным, но и достаточно действенным средством преодоления внутренних противоречий.

Тем более интересна проповедь широкой и последовательной веротерпимости в середине XIX в., задолго до того, как она стала основой религиозной политики внутри страны.

Мрачными красками рисует «Исследование» картину гонений на веру: «В 1635 г. от Р. Х. был великий голод во всех областях Эфиопии, и бедствие было длительным из-за грехов нашего народа и от недостатка любви к ближнему, ибо те, кто принял веру царя Суснйоса и митрополита Альфонса (т. е. униаты), преследовали и убивали своих братьев, не принимавших веру их» (стр. 31/57-58). Наоборот, веротерпимость несет всей стране мир и благоденствие; молодой царь Фасилядас «первое время любил франков (т. е. католиков), не преследовал и египтян (т. е. монофизитов), и был мир во всех областях Эфиопии» (стр. 27/55).

Джусто да-Урбино выступает против религиозных споров, «препирательств из-за веры» (стр. 34/61). Автор взывает к здравому смыслу людей: «Сегодня франки говорят нам: "наша вера хороша, а ваша плоха", а мы отвечаем: "нет, ваша плоха, а наша хороша". Если мы спросим мусульманина или иудея, то они ответят нам таким же препирательством» (стр. 9/41-42). «Христиане говорят: "ученье божье у нас". Подобно им говорят и иудеи, и мусульмане, и индусы, и другие. К тому же христиане не согласны менаду собой. Франки говорят нам: "не у вас учение божье, а у нас". Мы им отвечаем тем же...» (стр. 16/46).

Кто же из них прав? - спрашивает Зара-Якоб, и отвечает: все и никто. Нет «избранной» религиозной общины и нет «избранного» народа. Бог «не создал один народ для жизни, а другой - для смерти, один - для милости, а другой - для осуждения» (стр. 16/46). Автор уверен, что «истины мы не найдем в учениях человеческих» (стр. 18/47). Но это не значит, что все распространенные религии абсолютно ложны. В них смешаны истина и ложь (стр. 17/47). Так, истиной являются семь заповедей христианского Евангелия и десять заповедей еврейской Торы, кроме почитания субботы (стр. 20/49). В то же время герой Джусто да-Урбино готов признать и всю христианскую религию, какой она была в евангельские времена, ибо эта религия «заповедает людям любовь друг к другу и всякие дела милосердия» (стр. 17/47). В вопросах религии он соглашается как «с франками», так и с «египтянами» (стр. 5/38). На известных условиях он готов признать и католицизм, и монофизитство, и иудаизм, и ислам, и индуизм, - вообще, любую религию, свободную от фанатизма и резких социально-бытовых особенностей.

Проповедовавшийся Джусто да-Урбино отказ от таких особенностей являлся, в сущности, призывом к своеобразной форме унификации, направленной на достижение тех же целей, что и меры, принятые Федором II, несколько более поздние по времени и имевшие совершенно иной характер. Все религии, удовлетворяющие известным общим принципам, освободившиеся от фанатизма и резких особенностей, должны были образовать некую всеобщую синкретическую религию, в пределах которой возможно большое разнообразие верований и мнений. Основой такой религии должна была стать вера в единого бога, «творца всего сущего» (стр. 16/47), творца природы и общества. Единый бог дал человечеству божественный разум, который является критерием истины, а следовательно, и истинности проповедуемой Джусто да-Урбино [139] единой религии. «Чтобы мы не убивали, не крали, не лгали, не прелюбодействовали с замужней и прочее - разум наш учит нас, что не подобает нам этого делать» (стр. 20/49).

Основанная на разуме религия Зара-Якоба оставалась, как и все другие религии, стражем собственности и собственнической морали, средством духовного принуждения эксплуатируемых масс. «Исследование Зара-Якоба» утверждает, что все попытки изменить существующий общественный строй обречены на неудачу, так как «бог хранит мир порядком, который он установил и который люди не могут нарушить» (стр. 18/47). Да и нет смысла изменять классовые и вообще имущественные отношения, ибо не в богатстве счастье; все равно бог делает людей «несчастными среди богатства и всех наслаждений мира сего, и потому мы видим каждый день бедных и удрученных несчастьями - веселыми в радости сердца, а богатых и царей - печальными и несчастными среди богатств и многочисленных удовольствий» (стр. 25/53). В этом мире следует заниматься духовным самоусовершенствованием, чтобы удостоиться награды на том свете (стр. 20-21/49-50). Людям «подобает славить творца нашего и терпеть, пока он не возьмет нас к себе» (стр. 21/50), и лишь после смерти они обретут лучшую, справедливую и счастливую жизнь (стр. 19-20/48-49).

Сомнения в божественном происхождении «установлений творца» и в необходимости религии допустимы только для немногих избранных (стр. 7/40) ¹⁴. Народу нужна вера. «Если вера людей и не от бога, то она им необходима и заставляет (их) делать добро, ибо устрашает злых, чтобы они не совершали преступлений, и утешает добрых в их твердости» (стр. 25/53). Религии, уже существующие, следует приспосабливать, приближать к религии разума, но не разрушать окончательно. Религия разума предназначена для немногих избранных, для народа же остаются реформированные прежние верования, если они полезпы или безвредны для жизни общества и для политического объединения страны. Поэтому Джусто да-Урбино - Зара-Якоб не только оставляет без критики, но и пропагандирует некоторые части Ветхого и Нового завета. Он охотно читает и цитирует псалмы и приводит, правда, реже, изречения из Экклезиаста и Евангелий, дважды переписывает всю Псалтырь (стр. 27/55) и учит своих учеников читать ее (стр. 28/56), постоянно обращается к богу с псалмами, а также с молитвой собственного сочинения, текст которой полностью приводится (стр. 24-25/53). Необходимость постоянно молиться настойчиво доказывается во многих главах книги. При этом для избранных предназначается философская молитва Зара-Якоба, а для простого народа - прежние молитвы, которые при надлежащем рационалистическом толковании могут употребляться также избранными (стр. 23/52). Последним и предназначается его сочинение (стр. 34/61). Остальные «сыны Эфиопии» должны следовать догмам «Исследования Вальда-Хейвата», более доступным и по форме, и по содержанию (стр. 36/62).

Обличая суеверия, Джусто да-Урбино выступает против умерщвления плоти, против постов, чрезвычайно долгих и изнурительных во всех религиях Эфиопии (стр. 14-15/45-46). Религиозные догмы, утверждает он устами своего героя Зара-Якоба, следует подвергать исследованию и отбрасывать те из них, которые вредны обществу и не находят себе разумного оправдания. Таким образом, методом «Исследования» является, наряду с философским скептицизмом, преобладающий над ним практический рационализм с определенной экономической и политической [140] направленностью. Умерщвление плоти и посты вредны, и в их оправдание нельзя привести никаких разумных доводов. Следовательно, от этого нужно отказаться. Точно так же требованиями разума доказывается ненужность празднования суббот (стр. 20/49), что в условиях Эфиопии имело большое практическое значение: для эфиопского христианства характерно исключительное обилие праздничных дней, когда строго запрещены основные виды производственной деятельности.

С особенной страстностью Зара-Якоб выступает против пороков духовенства. «Те, которые веруют, что безбрачие лучше брака, силой творца привлекаются к браку. Те, которые веруют, что пост очищает душу, едят, когда ими овладевает голод. Те, которые веруют, что оставивший свое имущество совершен, соблазняются выгодами богатства, ищут стяжания. Оставив стяжание - снова ищут его, как это делают многие монахи нашей страны!.. Монах, осуждающий брак, завлекается в блуд, и в противоестественные грехи, и в дурные страсти. Те, кто отказывается от имущества, делаются, ради стяжания, льстецами у царей и богачей. Те, кто оставил родных, по их словам, ради бога, лишаются помощи в несчастьях и старости и доходят до ропота и хулы на бога и людей» (стр. 19/48). В «Исследовании» нот осуждения самого института духовенства, хотя к монашеству отношение резко отрицательное. Для «религии разума» сохраняются духовные учителя, такие, как сам Зара-Якоб и его преемник Вальда-Хейват. Но подобное духовенство не является наследственным (сын Зара-Якоба не становится его преемником) и не образует ни централизованной церковной организации, ни феодальной духовной иерархии. Это просто духовные руководители общин. Они должны жить «трудом рук своих» и добровольными даяними зажиточных мирян, как Зара-Якоб, если сами не являются зажиточными, как Вальда-Хейват. Таким образом, в «Исследовании Зара-Якоба» находит отражение требование «дешевой церкви», характерное для крестьянства, ремесленников и средних слоев. Требование это тесно связывается с рационалистическими и гуманистическими идеями «Исследования».

Суевериям, начетничеству, аскетизму Джусто да-Урбино противопоставляет рационализм и гуманизм (стр. 11-15/43-46 и др.). Гуманность, любовь и уважение между людьми призваны укреплять существующий общественный строй. «Человек человеку брат» (стр. 14/15), поэтому не вражда, а любовь и мир должны быть «во всей земле Эфиопской». В то же время гуманность призвана укреплять семью как основу общества. «Исследование Зара-Якоба» требует доброго и сердечного отношения мужа к жене (стр. 28-29/56), детей к родителям (стр. 14/15), родителей к детям (стр. 33/60). На примере самого Зара-Якоба показано, что гуманность - гарантия крепкой семьи, зажиточного хозяйства, общего благополучия. «Всех дней жизни Зара-Якоба было 93 года безболезненных... Он был весьма славен и видел внуков сына своего. У сына его Хабту было 5 сыновей и 4 дочери от жены его Мадханит. Сын (Зара-Якоба) и дети его сына были уважаемы в нашей области и благословенны благословением отца их. Дома их не вмещали множество быков...» (стр. 35/61). Наоборот, суеверия «делают тяжелым брак и всю жизнь женщины, нарушают закон взаимной помощи (в семье), мешают воспитанию детей и попирают любовь» (стр. 16/44), а потому разрушают семью. Характерно, что и сам Зара-Якоб, и его сын Хабту женаты единожды и на всю жизнь. Жена Зара-Якоба Хирут пережила своего любимого супруга лишь на год и была погребена рядом с ним (стр. 35/61). Зара-Якоб выбрал Хирут в жены, ибо она была хотя и «не красивая, но работящая, умная и терпеливая» (стр. 28/56). Ее согласие на брак спросили лишь в последнюю очередь; не страсть, а взаимное уважение и совместный труд определяют их брак (стр. 29/56). Сын Зара-Якоба Хабту женится также не по любви, а по выбору отца. Когда Хабту исполнилось 20 лет, Зара-Якоб подыскал ему невесту. Девушка понравилась Хабту, и их поженили (стр. 33/60). Такой брак, основанный на разуме, должен быть нерасторжим (стр. 17/45). Любые внебрачные связи недопустимы (стр. 17/45-46). Здесь Джусто да-Урбино выступает против непрочных и слишком ранних браков, распространенных в Эфиопии

В укреплении семьи как ячейки мелкого производства были в известной степени заинтересованы и мелкие производители, и эксплуатирующие их феодалы. Однако [141] в наибольшей степени к этому стремилось зажиточное патриархальное крестьянство, сохранившее значительную часть собственности на средства производства и владевшее достаточным количеством земли. В Эфиопии середины XIX в. оно было еще достаточно многочисленным. Его основу составляли общинники-землевладельцы. К ним примыкали общинно-родовая верхушка, военные колонисты, некоторые категории низшего духовенства.

Социальное положение этих слоев было весьма непрочным. Они пользовались некоторыми привилегиями в отличие от безземельных крестьян, покоренных племен и рабов, а иногда выступали в роли эксплуататоров (рабовладельцев, ростовщиков и т. п.) по отношению к указанным низшим социальным группам. Однако средние слои также испытывали недовольство существующими социальными условиями. Корни его крылись в прогрессировавшей феодализации Эфиопии и продолжавшемся переходе к более развитым формам феодальной эксплуатации. За счет общинной собственности на землю в стране укреплялось крупное феодальное поместье (гульт). Общинно-родовая знать, вместе со всей массой общинников, теряла право земельной собственности. Часть общинной верхушки вливалась в ряды военно-феодальной знати, другая - низводилась до уровня феодально-зависимых крестьян. Военным колонистам, кроме тех, которые вступали в дружины феодалов, также грозило превращение в обычных крестьян. Беднело и деклассировалось низшее духовенство, особенно многочисленные дабтара.

Двойственность социального положения средних слоев вела и к двойственности их политических позиций. Испытывая недовольство существующими общественными условиями, средние слои в то же время дорожили своими сословными привилегиями, были заинтересованы в поддержании классового мира, в охране собственности и порядка. Но гарантировать это могло только феодальное государство, антагонистически противоположное общинному строю и общинной собственности на землю, с которыми было связано самое существование средних слоев. Это необходимо учесть при анализе политического значения «Исследования Зара-Якоба», так как автор книги явно симпатизирует именно этим слоям современного ему эфиопского общества.

Джусто да-Урбино показывает, что проповедь своего учения Зара-Якоб ведет при поддержке общинной знати. Типичным ее представителем рисуется покровитель Зара-Якоба, богатый человек по имени Хабту. Он не был правителем области - сейюмом (сравн. стр. 30/57) и не принадлежал к военно-служилой знати. Покровителями Зара-Якоба стали также сын Хабту Вальда-Микаэль и жена последнего Фантая, тоже происходившая «из местной знати» (стр. 33/59). Зара-Якоб не открывает им своего учения целиком, но они одобряют многие из его идей (стр. 29/56). Очевидно, что интересы Зара-Якоба и его покровителей совпадают.

К этому же кругу принадлежат и последователи Зара-Якоба. Первым из них является младший сын Хабту, Вальда-Хейват, от имени которого написано «Исследование Вальда-Хейвата». В особой приписке к «Исследованию Зара-Якоба» упоминается имя другого богатого последователя нового учения, некоего Вальда-Гиоргиса, который заказал себе экземпляр книги (стр. 36/62).

Сам Зара-Якоб изображен типичным выходцем из разоряющихся средних слоев. «Род мой происходил из аксумского духовенства, но отец мой был бедным ремесленником», - сообщает он (стр. 4/37). Судьба Зара-Якоба, полная горестей и злоключений, весьма характерна для представителя деклассированного духовенства. Не имея возможности войти в состав церковного причта, ибо священники и дьяконы составляли наследственную касту, Зара-Якоб мог стать лишь монахом или дабтара (стр. 5/38; 6/39; 28/56). Так как никакого ремесла Зара-Якоб не знал (стр. 25/53), то, как и всякий дабтара или бродячий монах, мог прокормиться только знанием грамоты: переписывать книги, учить чтению детей, порой составлять письма и продавать самодельные амулеты. Грамота была очень ненадежным подспорьем, поэтому часто приходилось просить милостыню (стр. 6/39; 27/55).

Зара-Якобу не удалось бы преодолеть свое бедственное положение, если бы не покровительство и благодеяния Хабту и его семьи. Зара-Якоб женился на рабыне [142] своего покровителя, с его помощью выстроил себе дом и завел собственное хозяйство (стр. 29/56). За обучение сыновей Хабту чтению Псалтыри он получал «к̣ашӯт (меру) теффа (зерна) каждый месяц» (стр. 29/57). Перед смертью Хабту подарил Зара-Якобу и его жене мула, двух быков и двух коров с телятами (стр. 33/59). За переписку книг Зара-Якоб получал особую плату быками, козами, одеждой, солью, пищей (стр. 27/55; 29/56). В качестве учителя и переписчика Зара-Якоб обслуживал не только семью Хабту, но и других жителей (стр. 29/57). Дополнительные средства к существованию давало занятно сельским хозяйством. Но всего этого не хватало для жизни, и жена Зара-Якоба должна была «прясть день и ночь» (стр. 29/57). Со временем Зара-Якоб и его потомки приобрели известный достаток, и сами вошли в состав деревенской верхушки (стр. 35/61), т. е. в средние слои общества. Характерно, что своего сына Зара-Якоб женит на дочери «начальника (ра’с) пастухов крупного скота из области Ламге» (стр. 33/60), который был зажиточным человеком, так как дал своей дочери в приданное 15 быков и одежду (там же).

Таким образом, оказывается, что круг родственников, друзой и ближайших исследователей Зара-Якоба ограничен представителями средних слоев тогдашнего эфиопского общества, как разорившимися, так и сохраняющими достаток. Это заставляет вспомнить, что автор книги сблизился в Эфиопии именно с представителями средних слоев, в частности с дабтара. Об этом имеется ряд сведений, в том числе прямое свидетельство кардинала Массайи ¹⁵. Очевидно, именно этим социальным слоям сочувствовал Джусто да-Урбино, и поэтому именно их интересы нашли отражение в «Исследовании Зара-Якоба». Это сразу объясняет характерные черты социальной доктрины автора «Исследования».

Хотя «Исследование» провозглашает незыблемость существующего строя и проповедует классовый мир, автор книги весьма далек от преклонения перед главной общественной силой, стоящей на страже этого строя, - перед феодальной монархией. Цари посылаются богом, но они оказываются «злодеями во всех отношениях» (стр. 31/58). Царями и пророками становятся обманщики и узурпаторы (стр. 10-11/42-43). Царей окружают льстецы и злодеи, «ибо лукавством языка приобретается любовь царей» (стр. 6/38-39), «цари любят лукавых и льстецов» (стр. 30/57). Но все же возможно появление хорошего царя, который будет править «благожелательно и умно» (стр. 31/58). Ко всем царям, сейюмам и духовным феодалам («аксумским начальникам», митрополиту Альфонсу) Зара-Якоб испытывает не почтение, а только страх. Вообще в «Исследовании Зара-Якоба» феодальное государство рисуется как неотвратимый, но чуждый автору, жестокий и в корне порочный институт.

Существующие порядки несправедливы, но неизбежны. «В этом мире не исполнится совершенная правда, - злые люди насытятся от благ мира сего, а добрые будут алкать... Поэтому необходимо после нашей смерти быть другому порядку...» (стр. 19-20/49). Таким образом, царство в этом мире уравновешивается торжеством добра и справедливости в загробном. Все учение и личный пример Зара-Якоба являются проповедью ненасилия. Единственный случай непоследовательности можно видеть в том удовлетворении, с каким Зара-Якоб рассказывает об убийстве своего врага и гонителя Вальда-Йоханнеса (стр. 30/57).

Распространение нового учения также должно происходить без участия государства, лишь путем свободной проповеди. Сам Зара-Якоб, который, спасаясь от доноса, «испугался и бежал ночью» (стр. 6/39), а затем, будучи приведен к царю, «ответил "да", потому что боялся» (стр. 23/51), хранил свое учение в тайне. Свою книгу он написал только по настойчивой просьбе Вальда-Хейвата (стр. 33/59). Однако другим «мыслящим» он предлагает «учить и писать» в духе нового учения (стр. 34/61).

Государственному принуждению «Исследование Зара-Якоба» противопоставляет отношения патриархальности и клиентелы, послушания и преданности младших в роде старшим и клиентов - патронам. Примером служит отношение самого Зара-Якоба к его патрону Хабту. «Отец мой! - говорит ему Зара-Якоб. - Все, что ты прикажешь [143] мне, я буду делать, но только будь мне вместо отца и матери и родных, ибо кроме тебя у меня никого нет» (стр. 28/56). Это вполне отвечало интересами настроениям общинно-родовой знати, привилегированное положение которой в общинах базировалось не только на владении средствами производства, но и на юридическом подчинении младших линий рода и клиентов.

В борьбе против усиливающегося феодального гнета интересы наиболее эксплуатируемых и средних слоев во многом совпадали, так как процесс феодализации низводил средние слои до общего уровня эксплуатируемых масс. Естественно поэтому искреннее сочувствие людей, подобных Зара-Якобу, ко всем угнетенным и обездоленным. С горечью описывает он картины народных бедствий, когда карательные экспедиции «разоряли дома бедняков» (стр. 32/58). Сам Зара-Якоб в тяжелые годы продал быков и одежды и «кормил голодных и больных» (стр. 32/59). Такая милостыня - единственный вид практической помощи беднякам, возможный с точки зрения «Исследования».

Весь произведенный выше анализ приводит нас к выводу, что политические задачи Эфиопии XIX в. Джусто да-Урбино решал прежде всего в интересах средних слоев. Однако там, где этого требовали интересы всей страны, «Исследование Зара-Якоба» жертвует узкими интересами средних слоев. В этом смысле характерно отношение «Исследования» к рабству.

Рабство, почти исключительно домашнее, было широко распространено в тогдашней Эфиопии. Значительной частью рабов владели средние слои. В то же время большинство рабов находилось в собственности крупных феодалов. С рабами обращались сравнительно мягко, многие из них достигали высокого общественного положения и пополняли ряды господствующего класса. Казалось бы, «Исследование Зара-Якоба» должно было приветствовать патриархальные формы рабства в стране. Но Джусто да-Урбино осуждает рабство, так как «творец людей создал нас равными, как братья», и нехорошо «покупать и продавать людей, как скот» (стр. 14/45). Таким образом, рабство осуждается с позиций буржуазного либерализма, причем критике прежде всего подвергаются работорговля и захват рабов. Рабство и работорговля были удобным поводом для вмешательства колониальных держав во внутренние дела Эфиопии, поэтому борьба с рабством была необходима для укрепления независимости страны. Характерно, что и в этом случае автор «Исследования» стремится избежать государственного принуждения, действуя исключительно методом убеждения и примера.

Важное политическое значение для Эфиопии XIX в. идей, развиваемых в «Исследовании Зара-Якоба», придает этому произведению яркую политическую направленность, которая усиливается вполне определенными социально-политическими симпатиями автора.

Комментарии

1. Б. А. Тураев. Абиссинские свободные мыслители XVII века. СПб., 1903.

2. Б. А. Тураев. ሐተታ፡ዘርዐ፡ያዕቆብ። Исследование Зара Якоба. Исповедь абиссинского свободного мыслителя XVII века. ЗВОРАО, т. XVI, 1905, стр. 1-62.

3. «Hatatā Zar’a Yā’qobet Ḥatatā Walda Ḥěywāt». Corpus Scriptorum Christianorum Orientalium. Scriptori Aetiopici. T. XXXI. Textus originalium. Editit Enno Littmann. Paris, MCMIV.

4. «Fonti storiche etiopiche per il secolo XIX. I. Vicende dell’ Etiopia e delle missioni cattoliche ai tempi di Ras Ali, deggial Ubie e re Teodoro Secondo un documento Abissino» («Rendiconti della Reale Accademia dei Lincei», ser. V, vol. XXV, fasc. 6, p. 425-550). Roma, 1916.

5. См. Carlo Conti Rossini. Lo «Ḥatatā Zar’a Ya’qob» e il padre Giusto da Urbino. «Rendiconti della Accademia dei Lincei», 1920, ser. V, vol. XXIX, p. 213-223

6. Carlo Conti Rossini. Указ. соч.

7. См. «Deutsche Literaturzeitung», 18 Mai 1907, № 20, S. 1242-1244.

8. См. E. Mittwoch. L’abbé Er. Bourgade. Die amharische Version der Soireés der Carthage, mit einer Einleitung: Die angeliehen abessinischen Philosophen des 17. Jahrhunderts. Berlin und Leipzig, 1934 («Abessinische Studien», II).

9. См. И. Ю. Крачковский. Зара-Якоб или Джусто да-Урбино? «Известия Российской Академии наук», 1924, сер. VI, т. XVIII, стр. 199.

10. В. А. Тураев. Исследование Зара-Якоба, стр. 1.

11. В письме к Тардуччи от 17 февраля 1850 г. Джусто да-Урбино пишет: «Абиссиния лучше Европы, Бегемдер стоит больше Италии. Я не люблю ни Францию, ни Италии, я люблю Абиссинию, мою дорогую вторую родину» (C. Conti Rossini. Указ. соч., стр. 216). «Чрезмерную» любовь «отца Джусто» к Эфиопии отмечал и его начальник, глава миссии, известный кардинал Массайя (там же, стр. 217).

12. Первой приводится страница эфиопского текста, затем - соответствующая страница русского перевода в издании А. В. Тураева.

13. G. Lejean. Théodore II. Le nouvel empire d’Abyssinie et les intérèts français dans le Sud de la Mer Rouge. Paris, 1865, p. 174-177.

14. Подобные сомнения, например, сомнение в бессмертии души, несомненно возникали у Джусто да-Урбино. В письме к Тардуччи от 31 марта 1856 г. он пишет: «Что касается смерти, то я был бы не прочь посмотреть, как поднимается этот большой занавес, который одурачил столько голов, хотя все-таки никто не может угадать, что скрывается за ним» (См. C. Conti Rossini. Указ. соч., стр. 219-220; И. Ю. Крачковский. Указ. соч., стр. 196). В то же время Джусто да-Урбино, как и его герой Зара-Якоб, верит в единого бога - «великого импрессарио», в «высочайший разум и божественное провидение».

15. См. И. Ю. Крачковский. Указ. соч., стр. 197.